Текст книги "Вечно 17 (СИ)"
Автор книги: Клэр Твин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 9
Как хорошо жить рядом с океаном… Ты выходишь на веранду и чувствуешь морское дыхание, которое замораживает твоё тело, делая из тебя безмятежную фигуру без каких-либо забот. Твои глаза осматривают линию побережья, и в твоей голове проносится мысль: «Как прекрасна жизнь без людей…», а потом твои руки тянутся к бледно-голубому небу, что так глупо уступает океану свое законное место по голубизне. А морская вода издевается над небосводом – синие, пенистые волны разбиваются об грубые скалы и разносятся в разные стороны, подстегивая проведение. А ты стоишь и наблюдаешь над детскими играми двух сфер, украдкой улыбаясь. Все это делает тебя счастливой, не правда ли?
Неужели, вам никогда не хотелось побыть в одиночестве? Вы не желали жить в какой-то глуши без людей? Ведь люди – основная причина, по которой мне не хочется выходить на улицу. А вам? Я просто мечтала о маленьком домике на побережье, желательно, Атлантического океана, где есть только я, мой очаг и пёсик Граф. Я боюсь людей. Боюсь, что они мне могут сделать больно. Лучше быть отшельником, чем человеком с израненной душой.
Океан – олицетворение одиночества, свободы и сильного духа. Я желаю быть океаном, хочу, чтобы во мне тонули люди, чтобы уходили ко дну, из которого никто не возвращается.
***
Суббота.
Я рада, что, наконец-то, настали выходные. За эти два дня я должна прийти в себя и понять, что будет дальше. Коди Гиллис и Бен Озборн… кто они мне? Мы друзья, знакомые или враги? Вспоминаю тот страшный вечер и ужасаюсь. В пятницу я пропустила занятия, соврав маме о своём «ужасном самочувствии разлагающегося трупа», и, к счастью, мне удалось провести женщину. Главная причина, по которой мне пришлось пропустить день в школе – это мои друзья, но это вы и так поняли. От грубого поведения Коди и его захвата моей несчастной руки остались неприятные воспоминания в виде фиолетового синяка. Просто отлично! К комплекту «Ошибки молодости» добавились и гематомы.
Боже, как все это могло произойти за считанные дни? Поражаюсь этому факту. Жизнь за одно мгновение способна превратиться в ад. Всё-таки быть подростком ужасно. Ты проходишь такой этап жизни, от которого зависит твоё будущее. Твой день – сплошная борьба: битва с самооценкой, битва с издевательствами, битва с оценками, битва с семейной трагедией, битва с собой. Самое ужасное это то, что ты везде проигрываешь. А ведь мы не железные. Многие родители не имеют понятия какой груз тащит на себе их ребёнок. Быть социальным изгоем трудно, даже можно сказать угнетающе. Ты проживаешь целый день боли, которая сдавливает тебя, как какой-то прыщавый пацан червяка. Это унизительно. Хочется взглянуть вверх и громко-громко проорать: «Какого черта это все происходит именно со мной, а?», но никто не ответит тебе, никто не взглянет и не поможет. Это факт.
Моя мама говорит, что сильный человек не должен стесняться своих слез. Плач – это нормальное восприятие реальности и правды. И я с ней согласна. Плакать не стыдно. Нельзя держать все чувства в себе, так можно и свихнуться.
Все эти изводящие вопросы мгновенно испарились, когда я постучалась в дверь Фишеров. На дворе уже смеркается, и солнце покидает наш город и лично меня. Я стою на крыльце и пытаюсь не превратиться в ледышку. Хоть и Митсент-Сити привык к солнечным лучам, город всегда отличался от других своим влажным, умеренным климатом. Спустя, наверное, минуту, дверь отперлась и на пороге стояла Миссис Фишер – мать Роуз. На белокурых волосах женщины нацеплен резиновый ободок, который резал глаза своим ядерно-жёлтым окрасом. Худощавая миссис Фишер одета в спортивный костюм, а через её шею перевешено белое полотенце. Она невинно мне улыбается, а я, в свою очередь, ей.
– Рэйчел! Здравствуй, ты одна? – Реджина осмотрелась по сторонам, проверяя есть ли кто ещё, а затем вернула свой взгляд ко мне. Наверное, она имеет в виду маму.
– Добрый вечер, миссис Фишер, – я улыбнулась, – да, сегодня я одна. У нас с Роуз намечается пижамная вечеринка… – я подняла рюкзак с личными вещами на уровень головы, демонстрируя блондинке. Та, кивая, начала улыбаться шире. Хозяйка, в конце концов, пригласила меня в дом, расспрашивая о школьных достижений её дочери. Ох, это напряженный момент. Роуз учится стабильно, если не считать урок мистера Томсона – учителя по алгебре. Этот рыжий мужчина с чёрными, прямоугольными очками держит зуб на меня и мою подругу. Он всеми способами пытается испортить наши четвертные оценки и обезобразить характеристику. Почему математик так нас недолюбливает.? Это долгая и не очень веселая история (для кого как), которая имеет начало с первого апреля прошлого года. Как-нибудь я вам её растолкую, но это позже. Вернёмся в реальность.
Реджина за эти мгновения успела сообщить, что покидает дом, чтобы «привести себя в более живой и свежий вид», а её муж уехал за город к своему другу на мальчишник. Получается… мы с Ро одни? Я мысленно радуюсь и пускаю конфетти, а снаружи просто киваю и улыбаюсь левым уголком губ. Слышу, как по каменной лестнице спускается блондинка. Она быстрым неуклюжим шагом направилась ко мне, что-то говоря себе под нос. Через считанные секунды девушка в чёрных брюках и белой кофте на пуговицах обнимает меня и целует в щеку.
– Девушки, – обращается к нам миссис Фишер, надевая на уши наушники, – надеюсь, к моему возвращению дом будет цел?
Мы с Роуз переглянулись. В наших глазах резвятся чертики, которые уже составили план этого вечера. Мы кивнули, и Реджина покидает гостиную. Как только дверь захлопнулась, Роуз начала громко визжать и прыгать вверх и вниз. Я прямо-таки чувствую, как под моими ногами сотрясается пол. Блондинка продолжает переворачивать гостиную вверх дном, а я тем временем прохожу к лестнице. Дом такой же уютный, впрочем, как обычно.
– Черт возьми, наконец! Наконец! – кружится по всей комнате Ро, а затем падает на диван, откинув голову назад.
– Я ждала этого не меньше твоего. Вечеринка с ночевкой, что может быть круче? – лицо озарилось улыбкой.
– Именно, – блондинка вскакивает с дивана и подбегает ко мне, – ничего! Поэтому давай скорее начнём! Мне нужно столько с тобой обсудить.
Подруга хватает мою руку и тащит за собой на второй этаж коттеджа. Вечер обещает быть долгим.
***
Спустя две упаковки съеденной пиццы, бутылки газировки и одной пачки чипсов, мы с Ро, наконец, ощутили чувство насыщения. Такой зверский голод впервые напал на меня, превращая из обычной Рэйчел Милс в совершенно незнакомую девушку. Но я так скучала по всему этому… по обстановке, по душевным разговорам, приколам и шуткам. Без всех этих вещей моя жизнь будет напоминать черно-белый фильм для бабушек. Иногда мне становится безумно страшно, когда мысли случайно доходят до красной двери «осторожно! Плохие мысли!». Однажды Эрик сказал мне, что моя жизнь очень скучная – в ней нет пламени, есть лишь дым. И теперь, я думаю, что так и есть. Как же бестолкова жизнь, и жизнь ли это вообще? Школа, дом, дом, школа, простите меня, но когда же будет веселье? Я тоже хочу гулять до утра по бульвару, хочу делать безбашенные фотки, хочу прыгать с парашюта или с каната. Мне хочется сделать что-то поистине важное, пока есть время. Хочу сидеть в старости на кресле-качалке, вспоминая свою молодость и понимать, что жизнь прожита не зря. Интересно, только я об этом задумываюсь? Быть такого не может…
Роуз, что-то говоря, подходит к тумбочке, где лежат миллион тюбиков с кремами и средством для гигиены, и берет розовый флакон духов. Я тем временем убираю с пола остатки еды, чтобы ничто нам не помешало. Мы с блондинкой прыгаем на кровать и принимаем удобную позу – я легла на левый бок, а Ро села на колени, демонстрируя духи.
– Вот, – начинает светиться от радости та, – правда здорово? – девушка принимается пшикать духами по сторонам, закрывая глаза и погружаясь в запах, если не ошибаюсь, лилии.
Я улыбаюсь, смотря на стеклянный флакончик с розовой жидкостью, на котором большими золотистыми буквами написано: «Chanel». Роуз бы не выносила мне мозг, если б этот флакон не был для неё столь важным. Вся соль в том, что эти духи подарил блондинке её любимый боксёр. Подруга боготворит этот подарок. Мне её не понять, я никогда не получала подарков от парней, не считая плюшевого мишку от Бена на день рождение. Это ведь разные вещи, да?
Подруга не устаёт улыбаться. Она аккуратно отложила свой любимый подарок на пол и легла на постель, тихо постанывая. Она правда счастлива, но когда же буду счастлива я? Неужели для счастья нужны люди? Мы так зависим друг от друга, что не можем быть счастливыми по одиночку. Это убивает.
– Слушай… – я решила прервать идиллию. – Мне бы хотелось узнать побольше о драке Скотта и Бена.
Улыбка на лице блондинки начала угасать, как звезды пред рассветом. Ей явно не хотелось это вспоминать, но уже было поздно – воспоминания автоматически ударили ей в голову в виде галлюцинаций. Я замечаю как плечи напрягаются; ей очень непросто.
– Что уж тут говорить… – Роуз поправила свои короткие белокурые волосы. – Мы со Скоттом прекрасно проводили время: смеялись, танцевали, все было просто замечательно! Но потом откуда не возьмись появляется Бен и прыгает на Скотта. Этот псих начал бить его в лицо. Мне было очень страшно. Я никогда не испытывала такого ужаса… Бен оскорблял меня разными словами, кричал и… почти поднял руку!
Представив такую кошмарную картину, моя кожа превратилась в миг гусиную. Просто не верится, что Озборн мог так некрасиво себя повести. Разбитое сердце плюс алкоголь равняется сломанному носу.
– Вы так и не говорили с Беном.?
– О чем это? – лицо Роуз стало безобразным, словно она проглотила целый лимон.
– Как это? Парень признался тебе в любви перед публикой, а ты не пришла… Ему плохо.
Блондинка громко вздохнула и закатила глаза. Судя по всему, ей противна сама мысль о Бене.
– Я не хочу его видеть. Мне правда жаль, что все так вышло, но зачем давать ложную надежду, да? Я не права?
Я пожала плечами. Что же будет дальше? Вот и подошла к концу наша дружба. В жизни всегда так несправедливо – к концу тебя ждёт одно лишь разочарование.
– Наверное, – мой взгляд застыл на одной точке. Мои мысли все смешались в одну кучу, из которой невозможно найти выхода. Я мечтаю прикрыть веки и увидеть тишину. Именно увидеть. Хочу оказаться где-нибудь на окраине пшеничного поля, где нет ни единой души. Порой нам хочется побыть в одиночестве, при этом не быть одинокими. Я не знаю как это называется, но именно это чувство у меня колит в груди.
– Ладно, – оживилась подруга, – а как дела у тебя с Эриком?
Вопрос блондинки немного привёл меня в мандраж. Одно его имя заставляет меня перевести дух. Я ощущаю внутри себя какое-то движение, щекотку и… даже тошноту, как бы мерзко это не звучало. Но, в любом случае, у нас с Эриком ничего нет. Мы друг другу никто. Никто.
– О чем ты? – я нервно смеюсь, поднимая правую бровь.
– Вот только не надо! Я же все прекрасно вижу! – её реплика меня выкручивает наизнанку. – Вы так сблизились… Он подвозит тебя домой, вы куда-то пропадаете на вечеринке… Странно, не правда ли? – её алые губы расплылись в улыбке.
– Не правда. Мы просто общаемся, как знакомые, вот и все.
После моих слов, Роуз начинает дико хохотать и хлопать в ладоши. В такие моменты мои руки чешутся, мечтая задушить подругу. Почему её это так смешит? Я даже не заметила, как мои ладошки неожиданно вспомнили. У меня что, жар? Все лицо горит так, будто я искупалась в вулкане. Боже, как это называется?
Я пытаюсь держать себя в руках (хоть мне это неважно удаётся) и не реагировать на смех блондинки. Спустя минуты две, Ро успокоилась и легла на свою спину, смотря в потолок. Её белоснежные руки играются с плюшевым медведем, а ноги энергично болтаются взад-вперёд, от чего образуется легкий ветерок.
– Рэйчел, просто признайся, что вы друг другу нравитесь, – продолжает Роуз.
Меня начинает это злить. Черт возьми, я же обещала себе, что никогда никого не полюблю! Это моя позиция, моя религия, мой принцип, моё мировоззрение, это я. Любовь – боль, а я не хочу задыхаться от боли. Как же мне сейчас обидно, и это не объяснить словами. Я просто чувствую пустоту, которую нельзя заполнить ничем, кроме слез. Я хочу плакать. И не стоит расспрашивать от чего мне так неприятны эти слова, просто я такой непонятный человек. Уже чувствую, как к глазам подступает вода. Борюсь с собой, чтобы не моргнуть и не пустить слезу, но осознавая, что так только делаю хуже, сдаюсь.
– Нет! Это не обсуждается! – рявкаю я, и Ро перестаёт улыбаться.
– Но это правда! Ты просто боишься признаться себе.
– Прошу прекрати! Хватит! – я закрываю ладонями уши, повторяя: «Ля-ля-ля-ля-ля, я тебя не слушаю».
– Ты ведёшь себя, как ребёнок. – белокурая фыркает. Я убираю руки с ушей и замолкаю. Все, что сейчас мне сказала Роуз – все это бред. Мне не нравится Эрик, это точно. Почему, если девушка и парень хорошо дружат, все сразу думают, что у них роман? Это ведь нечестно и глупо! Меня распирает от желания сделать ноги из этого дома. Хочу раствориться в воздухе; стать никем. Невероятно: одно слово – и твоё настроение на дне.
Надо срочно перевести тему.
– Роуз, – окликнула подругу я, – мой отец… он женится.
Неужели я это сказала? Невероятно.
– Что-о? – её глаза округлились.
Я киваю.
– Да. Я сама была в шоке.
– Как твоя мама? Наверное, ей тяжело.
Я решила подумать над этим. Согласна, маме тяжело, но не из-за женитьбы отца. Думаю, ей одиноко, и как любой женщине, маме нужно внимание и забота. Через пару месяцев я покину родной дом, что будет тогда? Она останется в одиночестве. Мне страшно за неё.
– Мама сильная, справится, – интересно, кому именно я это внушаю?
От всех этих разговоров мне становится невыносимо душно. Я завязываю свои каштановые пряди в неуклюжий хвост и выворачиваю рукава кофты, после чего сразу об этом пожалев. Мой мозг начал посылать мне сигналы, крича какая я дура, но было уже поздно что-то делать. Роуз заметила то, что я так тщательно скрывала. Я просто секунду пытаюсь прийти в себя, и наконец, осознать свою глупость. Сердце выдавливает из себя два быстрых удара, а затем замолкает. И все же, я быстро опускаю рукава, тем самым ещё больше обострив реакцию подруги. В мыслях лишь одно: «Хоть бы она не заметила, боже, прошу». Но ведь это было бы неправдой. Роуз все прекрасно увидела, и я смотрю на неё и жду криков, осуждений или… да любой реакции. Но получаю лишь молчание. Она продолжает пялиться на мою руку и просто молчать. Черт побери, лучше бы она кричала или наставляла меня! Молчание во время ссоры хуже всяких криков. И пусть мы и не ругаемся. Обычно люди после того, как узнают о своих друзьях такое… сразу уходят. Таких «друзей» я называю – предателями. В наше время трудно отличить хорошего человека от дерьма.
Наконец, спустя, наверное, вечность, Роуз приоткрыла свои припухлые губы. Я в ожидании её слов.
– Рэйчел.? – произносит блондинка, грустно нахмурив брови. – Это что, порезы.? Т-ты пыталась покончить с собой?
Она смотрит на меня так, как я только терпеть не могу. Я ненавижу жалость. Эти карие глаза полны сожаления, угрызения совести. Ро думает, что в этих шрамах есть и её вина? Ох, ну нет, она ни в чем не виновата. Это все мой любимый папа, который играется моими чувствами. Захотел – сблизился, а если надоело, то, пожалуйста, вышвырни. Между прочим, он снова пропал. Ни звонит, ни пишет, ни навещает. Меня это убивает.
Моя грудь замирает на две секунды, которые показались мне вечностью. Я в ловушке. Что мне ей ответить, я же не знаю какова будет реакция блондинки. Как же мне хочется исчезнуть, сбежать. Я слабачка, знаю. Но мне все равно, я просто хочу убежать от ответственности. Ещё один фокус жизни – на наших шеях невидимая цепь ответственности за каждый неряшливый поступок. От этих цепей нельзя избавиться, невозможно их разорвать, и самое обидное, то, что они с нами будут до конца жизни на земле и до конца жизни после смерти. Ужасно, не правда ли?
– Роуз… я… я, – мой язык отказывается подчиняться, а глаза готовы выпустить целый фонтан слез, – я, наверное… я…
Железная стенка разрушилась, и на щеках показались первые слезинки. Мои ладони прикрыли пол лица, и я начинаю громко плакать. Плакать так, как никогда раньше. Лицо и руки в короткие сроки стали пылать огнём, а впрочем, горела и вся я. Мое тело ужасно дрожит, словно меня искупали в холодной воде и заставили пробежать голышом целую эстафету. Я чувствую такую тяжесть внутри себя, что боюсь взорваться от эмоций прямо перед носом Роуз. Мне страшно и больно, мне страшно и больно. Я убираю руки с лица и начинаю протирать, наверняка, уже красные и опухшие глаза, громко всхлипывая. Уверена, что сейчас мой внешний вид просто отвратителен и безобразен. Мне так не хочется поднимать взгляд на подругу, но глаза – мои враги не слушаются и смотрят на блондинку. Карие глаза Роуз блестят на свету, это признак того, что она сдерживает слезы. Боже, боже! Я не хочу этого видеть. Вдруг, резко стало тесно в этих стенах. Мне хочется наружу, хочется ощутить пощёчину холодного ветра. Но мне так не хочется вставать. Я просто хочу испариться, я просто хочу умереть.
Суицид привлекателен тем, что невозможно узнать когда будет последняя твоя попытка. Мы чувствуем бешеный азарт, что засасывает нас в эту опасную игру, на кану которой наши жизни. И бывают желания, что молвят: «А если это моя последняя минута?», но ты все равно глотаешь таблетки, режешь вены, думая о последних минутах уродливой жизни.
Думая о кончине, мои мысли всегда воспроизводят в голове целый фильм о моих похоронах. Я вижу миссис Томсон, своих бывших соседей, одноклассников, педагогов. Я представляю, как они все подходят к моему чёрному гробу и кладут цветы, выражая моей маме соболезнования. Я представляю, что на мне будет одето. Обычно, это белое шёлковое платье и белые туфельки с бантиком на застёжке; мои волосы красиво уложены, а на лице будет немного косметики. Умирать надо красиво, верно? Я воображаю, как папа начинает плакать и корить себя за то, что не был со мною рядом. Все близкие начинают вспоминать моё детство и говорить, какая я была чудесная девочка. А так всегда: о тебе будут говорить хорошо лишь на твоих похоронах.
Иногда мне становится страшно. Это ведь странно… Раз, и тебя нет. И это не игра – нельзя будет перезагрузить жизнь и вернуться назад. Это не книга – невозможно открыть обложку и перевернуть на нужную страницу. И это не песня – нельзя начать играть на гитаре и петь припев заново. Нельзя… Жизнь – это то, что не возвращается, не возобновляется. Жизнь – это бушующее море, в котором мы плывем, и в этом море нам нужно сделать выбор: а) бороться за жизнь; б) утонуть. Все зависит от нас.
Весь этот круговорот мыслей возник у меня за то время, пока Роуз протирала свои влажные глаза. Она слабо улыбнулась и отвела взгляд в сторону, скрывая свою боль.
– Почему ты мне об этом не говорила? – плаксиво спрашивает блондинка.
Мне становится хуже. В груди взрываются гранаты.
– Я боялась. Я думала… думала, что ты меня не поймёшь.
Ро начинает истерически смеяться и махать головой из стороны в сторону. Мои слова её ранили. Что за я подруга! Ненавижу себя, ненавижу!
– Не пойму.? Рэйчел, ты пыталась покончить с собой, а я об это не знаю! Я же твоя лучшая подруга! В чем заключается дружба, как не в помощи? Ответь мне!
Я смотрю в одну точку и сдерживаю всхлипы, но слезы продолжают разбиваться об мои горячие ладони. Роуз права во всем. Как же я ошибалась…
– Прости меня, – лишь произнесла я своим севшим голосом.
Блондинка несколько секунд молчит и смотрит на мое лицо, а затем она вскакивает с места и крепко обнимает мою шею. Боже, как же мне этого не хватало. Она буквально душит меня. Я чувствую, как руки подруги вцепились в мои волосы. Ро железной хваткой вцепилась в мою голову и начинает проводить по ней рукой. Роуз что-то говорит, но мне не разобрать. Главное, что все позади, и мне не придётся больше прятаться и бояться лишних движений. Я чувствую облегчение, но также какую-то необъяснимую тяжесть в грудной клетке. Эта тяжесть напоминает мне свинцовый камень, которым тебя бьют по голове, пока ты не умрешь.
Роуз бросает на меня свой взгляд, поджимая губы. Мне становится неописуемо неловко. Бывает, что человек тебе считается родным, но при этом таким далёким.
– Рэй, – произнесла блондинка, покусывая нижнюю губу. «Рэй» – она меня так давно уже не называла. Хорошо ли это? – Я за тебя очень переживаю. Понимаю, в твоей семье творится чертовщина, но ты не должна делать себе больно. Суицид – не выход.
– Выход, если другого пути нет, – возражаю я, вскоре пожалев об этом.
Она цыкнула и сложила руки на груди.
– Какая ты глупая! Рэйчел, помни, что у кого-то нет родных вообще. Помни, что у кого-то умирают родители, а кого-то бросают. Ты ведёшь себя очень эгоистично! Твой отец жив и здоров; ты можешь его навещать, так радуйся этому. Перестань вести себя, как пятилетний ребёнок!
Мне очень больно. Первое: Роуз абсолютно права – я эгоистична. Второе: мой отец жив, и я должна благодарить Бога за все хорошее, что он мне делает. Внутри что-то щелкнуло, и я будто прозрела, словно я пришла в себя после долгого сна. Мой долг отпустить отца. Он больше не любит маму, но это не значит, что наша с ним связь потеряна. Ох, Рэйчел, неужели тебе понадобилось столько лет для принятия правды? Порой, мне себя не понять.
Я широко улыбнулась, да так, что уголки моего рта начали ноюще болеть. Роуз обняла меня. Я чувствую запах её парфюма, что подарил подруге Скотт, и мне кажется, что все хорошо. Но я боюсь так думать. Блондинка отпускает меня. Все снова, как прежде. Мы сидим несколько секунд в полной тишине, а затем до нас донёсся гудок сигнала. Сначала мы не поняли. Подруга с недоумением смотрит на меня, а я на неё.
«Может, это не нам», – подумала я, но мои предположения развеялись, когда до наших ушей дошли ещё два протяженных гудка. На сей раз Роуз решила действовать. Она выпрыгнула с кровати и подбежала к окну, аккуратно отодвигая шторку. Я ожидаю объяснений подруги, когда та резко оборачивается ко мне лицом и начинает радостно смеяться. Её смех напоминал крик чайки. Не думайте, что это звучало ужасно, вовсе нет. Этот смех в исполнении Роуз был просто идеальный. Даже это ей удаётся безупречно…
– Что там? – спрашиваю я. Роуз не отвечает. Она вновь отодвинула шторку и посмотрела в окно, помахав кому-то. – Если ты сейчас не скажешь кто там, я тебя просто задушу!
Подруга сдаётся.
– Скотт! – смеётся звонко она. – Он приехал на мотоцикле!
Я вижу счастливое лицо подруги и начинаю понимать следующие её действия. Господи, пусть она будет благоразумней, прошу… Ро открывает окно и что-то выкрикивает своему возлюбленному. Ох, прям Ромео и Джульетта двадцать первого века. И вновь я ощущаю себя лишней. Я невидимка. Вообще-то, мне стоит уже привыкнуть к таким форс-мажорам – я всегда буду третьим лишним. После встречи со Скоттом, Роуз перестала быть собой. Она совершенно другая, полная своя противоположность. Этот боксёр очаровал мою подругу, а она очаровала его. Странно все это, но не мне судить.
Ро, смеясь, захлопывает окно и панически оглядывается. Либо мое зрение подводит меня, либо блондинка и вправду посинела от замешательства, по крайней мере так показалось мне. Она стоит на месте и просто не знает с чего начать. Думаю, надо сначала отдышаться.
– Роуз, в чем дело? – спрашиваю я, и подруга вздрагивает. Она сделала два быстрых шага к гардеробу, открыв его и начав рыться в полках, раскидывая на пол все свои наряды.
– Он зовёт меня к себе… хочет… – подруга сделала паузу, рассматривая какую-то блузку, но потом она бросила одежку и продолжила тараторить, – хочет прокатить меня…
Класс, она про меня забыла. Так и хочется закричать ей прямо в ухо «алло, я все ещё здесь». Но я этого не делаю. Самоконтроль – хорошее качество, особенно если жизнь постоянно тебя провоцирует на крики. Блондинка снимает с себя одежду и надевает чёрную блузку и джинсы. Я наблюдаю над всем этим процессом, ожидая прозрения подруги. Когда же она вспомнит обо мне? Я изо всех сил стараюсь не вспылить и закричать, но как же это нелегко… Обидно, когда о тебе забывают лучшие друзья.
Роуз расчесала волосы и нанесла на лицо немного косметики. Удивительно, как быстро она привела себя в порядок. Почему люди влюбляясь, начинают тупеть? Это побочный эффект влюблённости? Видимо да. Подруга берет в руки серое пальто и направляется к двери. Замечательно!
– Кхе-кхе, – кашляю я, привлекая внимание Роуз, – ты ничего не забыла?
Ро осматривается. Неужели так сложно догадаться? Как же мне сейчас хочется ударить её по голове, чтобы мозги заработали.
– Да вроде нет, – пожимает плечами она.
– Ты серьёзно?! Ты… ты меня оставляешь одну?
Подруга громко выдыхает и жалобно смотрит на меня. Её выражение лица напомнило мне наш класс, когда кто-то из учителей просит достать двойные листочки. Как же я сейчас возмущена! Мое тело буквально горит от злости.
– Ты ведь не обидишься на меня? Я вернусь очень скоро, обещаю! – пискляво просит та.
И как же поступить? Если я не отпущу её на свидание, то направлю на себя гнев боксера и блондинки, а если отпущу, то останусь в полном одиночестве. Повторюсь: я ненавижу любовь!
– Ну ладно, – вздыхаю полной грудью, – иди.
Подруга залилась улыбкой.
– Спасибо! Люблю тебя! – говорит Роуз, отправляя мне воздушный поцелуй.
И вот, она ушла. Я осталась одна в чужом доме. Просто изумительно! Мне ведь придётся прикрывать её зад перед миссис Фишер. Видимо, я любимица проблем, коли они ко мне так тянутся.
***
Роуз обещала вернуться скоро, но судя по всему «скоро» для неё это десять часов ночи. Я, конечно, рада за них, но меня ранит тот факт, что подруга бросила меня и убежала. А ведь я призналась ей в своих проблемах…
Воскресное утро прошло спокойно. Реджина приготовила для нас омлет с беконом и апельсиновый сок – традиционный завтрак американцев. Семья Роуз верующие люди; они, как и полагается православным христианам, посещают каждое воскресенье церковь. И раз уж я у них в гостях, то должна почитать правила дома. Даже полусонный мистер Фишер привёл себя в более человеческий вид и уже ждёт нас в машине. Мы с Роуз в спешке выходим во двор и бежим к чёрному джипу, смеясь над неудачной шуткой подруги. Запрыгнув в салон автомобиля, я почувствовала запах ментола и заметила недовольный вид отца Ро. Он откинулся на сидение и тихо постукивает двумя пальцами об кожаный руль, что-то повторяя под нос, а именно какие-то цифры.
– Пап, как прошёл мальчишник? – интересуется подруга. Я молчу.
– Все было хорошо, пока не кончилось пиво, а потом мы поехали в бар.
– В нетрезвом виде?
Мистер Фишер украдкой охватил наши удивлённые лица взглядом, а затем лукаво улыбнулся, сказав «нет». Мы с Роуз начали смеяться.
Наконец, Реджина села в машину, и мы покинули пентхаус.
Следующее время пролетело быстро. Послушав священника, почитав молитву и «очистив душу от грешных поступков», все разошлись по храму. Кто-то пошёл исповедоваться, кто-то (мистер Фишер) ушёл ставить свечки, а мы с Роуз решили подождать её родителей на своих местах, где мы слушали церковный хор. Это место было необычным, и дело не в вере. Эти стены, исписанные гравировками и рисунками апостолов; эта огромная люстра на потолке с четыреста пятьдесят пять лампочками; эта огромная арка, в центре которой изображён сын божий. Я проникаюсь этим местом. Каждая плитка, каждый кирпичик несет свою историю. Здесь так уютно и спокойно, что не хочется покидать это место. Я верю в Бога. Я знаю, что Он всегда рядом со мной; Он слышит меня. Я верю.
–…В горле пересохло, – произносит Роуз. Я прихожу в себя и возвращаюсь в реальный мир, – ты не хочешь воду?
– Нет.
– А я хочу, – она встаёт с деревянной скамьи и аккуратно проходит сквозь ряды к выходу. И вот снова Рэйчел одна. Надеюсь, ненадолго. За то время пока Ро пьёт воду, как та сообщила (возможно, она просто решила прогуляться, неизвестно), я вспоминаю своё счастливое прошлое. Мы с отцом стоим возле иконы Иисуса Христа, а мама разговорила со святым отцом. Мне было лет восемь, и я мало что тогда понимала. Как и любому обычному ребёнку, мне хотелось верить в чудо, волшебство. Я обожала Рождество, Хеллоуин, искренне веря, что Санта существует; искренне надеясь, что злые духи, вампиры, оборотни – мои друзья, и что те меня не обидят. Поэтому я каждый Хеллоуин, как и на Рождество, оставляла на ночь целую тарелку шоколадного печенья с миндалем (миндаль – мой злейший враг; это единственное на что у меня аллергия, потому я маму и просила готовить печенье именно с ним, дабы случайно не съесть всё угощение), чтобы задобрить «хеллоуинских дикарей».
Итак, мы с отцом молились за мою бабушку. Тогда она ещё была жива. Папа лишился своей матери, а я одного из лучших для меня людей, понимающего без каких-либо слов и намеков. Не знаю о чем тогда думал папа. Возможно, он просил Господа об успокоении, о лучшей жизни для бабушки на том свете. Зато я точно помню свою молитву. Я не просила у Него вернуть мне бабушку, оживить её и тому подобное. Мне лишь хотелось увидеть бабушку на Рождество не только на фотографиях, а в живую – в образе ангела, ведь она была такой чудесной женщиной. Увы, мечты постепенно превращались в надежду, а потом в ничто. До сих пор думаю, что Бог просто не мог мне дать этого, или бабушка очень занята рядом с Ним. Когда о моей просьбе узнали родители, они слегка улыбнулись и обняли меня. Папа тогда прошептал: «А я её видел». Нельзя словами передать мой потрясённый взгляд. Мне просто не верилось. Уверена, папа просто хотел меня утешить и у него это вышло на пять с плюсом. Вот какие у меня воспоминания об этом месте. Хорошие они или нет, но они мои воспоминания, часть меня.
Прошло достаточно времени, но Роуз все ещё нет. Она там что, уснула? Мои конечности затекли, и теперь я чувствую, как по ногам бегают мурашки. Осматриваю все помещение, пытаясь найти три знакомых лица. Четно, ни Роуз, ни её родителей нет поблизости. В голове пролетела мысль: не могли ли они меня забыть и уехать? Будет очень неловко и неприятно.
Громко выдохнув, я встала со скамьи и прошла к центру храма, где над моей головой висела огромная люстра. Людей стало значительно меньше – все расходятся. Церковь полна свечей, что означают веру и надежду. Прохожу по скрипучему полу к огромной иконе с золотым окрасом.
«Ладно, может, на этот раз все получится?» – думаю я и моментально складываю ладони напротив лица, прикрывая веки.
С чего начать? Как начать? Ужас, я так беспомощна, что не могу даже самостоятельно прочитать молитву. Пытаюсь сконцентрироваться, собраться с мыслями, но все безуспешно. Мои ладони вспотели, а брови недовольно хмурятся. Наверное, я готова.
