Текст книги "Хроники Нарнии. Том 1"

Автор книги: Клайв Стейплз Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

 – Ах, но ты ничего не знал, когда обещал... значит, и не подозревал, какое обещание заставили тебя дать! Не было никого, кто мог бы предупредить тебя!

 – И мама тоже... – продолжал Дигори, с трудом выговаривая слова. – Ей самой это не понравилось бы... Она ужасно строгая насчет того, что надо выполнять обещания... и не воровать... и не делать никаких таких вещей... Если мама была бы здесь, она сказала бы, чтобы я этого не делал... сказала бы именно это, а не что-нибудь другое.

 – Но она же никогда об этом не узнает, – успокаивала его Колдунья, и, глядя на ее жестокое и злое лицо, никто бы не поверил, что это ее голос звучит так сладко и мелодично. – Тебе совсем ни к чему рассказывать ей о том, как ты получил это яблоко. И отец твой тоже никогда об этом не узнает... Тебе незачем рассказывать им правду. И, сам понимаешь, незачем брать с собою эту маленькую девочку...

 Тут Колдунья допустила роковую ошибку. Конечно, Дигори был уверен, что Полли и без него сможет вернуться домой при помощи своих волшебных колец. Но Колдунья, по-видимому, этого не знала и, следовательно, предлагала Дигори совершить заведомую подлость. И это низкое, бессердечное предложение – уйти самому и бросить Полли здесь одну – сразу высветило всю подлость и фальшь остального, что говорила ему Колдунья. И хотя горе мальчика было безысходным, голова его неожиданно прояснилась, и он сказал совсем другим голосом, громко и ясно:

 – Интересно, что с вами произошло? Откуда у вас взялась такая нежная привязанность к моей маме? К тому же такая внезапная? Зачем она-то вам понадобилась? В какую игру вы играете?

 – Бог с тобою, Дигги! – шепнула ему на ухо Полли. – Живее! Теперь надо поскорее сматываться!

 До сих пор, пока шла беседа, она не смела вставить ни слова, – потому что, сами понимаете, не ее мама лежала при смерти!

 – Давай, садись! – ответил ей Дигори, подсадил ее на спину Летуньи, а затем проворно вскарабкался и сам. Лошадь расправила крылья.

 – Уходи же, глупец, – крикнула ему Колдунья. – Ты еще вспомнишь обо мне, мальчишка, когда сам будешь лежать при смерти, старый, больной и бессильный! Вспомнишь, как отшвырнул шанс стать вечно юным и бессмертным! Больше тебе он уже не подвернется!

 Она кричала еще что-то, но они были уже так высоко, что успели расслышать только это. Но Колдунья тоже недолго тратила слова даром и не стала глядеть им вслед. Они видели, как она повернулась и заспешила, спустившись с холма, куда-то к северу.

 Как я уже рассказывал, в это утро они поднялись очень рано, а события на холме заняли не так уж много времени. Поэтому Летунья и Полли считали, что они успеют в Нарнию еще до наступления ночи. В продолжение всего обратного пути Дигори ничего не говорил, а другие стеснялись заговаривать с ним. Он был очень печален и порою испытывал сомнения в правильности своего поступка; но всякий раз, как ему вспоминались огромные сияющие слезы в глазах Аслана, сомнения его отлетали прочь.

 Весь день Летунья, не чувствуя усталости, без отдыха летела и летела, придерживаясь течения реки, уводившей их на восток; летела меж высокими горами и над дикими лесистыми холмами. А потом они, миновав великий водопад, начали спускаться все ниже и ниже, туда, где в тени огромного утеса начинались зеленые леса Нарнии. И наконец, когда небо уже покраснело на закате, увидели на берегу реки место, где собралось множество всяких зверей. А вскоре разглядели среди них и самого Аслана. Летунья заскользила вниз, выпустив все четыре ноги, а потом, у самой земли сложив крылья, приземлилась и сразу же перешла в стремительный галоп. Затем резко осадила на месте. Дети спрыгнули на землю. И Дигори увидел, как все звери, гномы, сатиры, нимфы и прочие существа расступились, пропуская их вперед. И тогда он направился прямо к Аслану, протянул ему яблоко и сказал:

 – Я принес яблоко, какое вы просили, сэр!

Глава четырнадцатая
ПОСАДКА ДЕРЕВА

 Отлично! – сказал Аслан, и от его голоса содрогнулась земля. И тут Дигори понял, что все нарнианцы слышали эти слова и что отныне рассказ об этом приключении будет передаваться в этом мире от поколения к поколению сотни лет, а может быть, и всегда. Но не надо бояться, что он впал в тщеславие – теперь, когда он стоял рядом с Асланом, у него не было времени думать о таких суетных вещах. Он обнаружил, что может глядеть Льву в глаза. Дигори забыл все свои тревоги, сомнения и чувствовал только одно огромное удовлетворение.

 – Отлично, Сын Адама! – снова похвалил Лев. – Ибо ради этого плода ты претерпел и голод, и жажду, и слезы, и искушение. Поэтому ничья рука, кроме твоей, не имеет права посадить Дерево, которое отныне будет защищать всю Нарнию. Брось же яблоко к берегу, чтобы оно легло туда, где земля мягче всего!

 И Дигори исполнил то, что ему было сказано. Все затихли, поэтому был слышен даже легкий стук, с каким яблоко упало в мягкий прибрежный ил.

 – Отличный бросок! – сказал Аслан. – А теперь пришла пора совершить коронацию короля Нарнии Фрэнка и его королевы Элен.

 Только теперь дети обратили на них внимание. Правители были облачены в какие-то странные, прекрасные одежды, ниспадавшие роскошными складками с их плеч до самой земли; четыре гнома несли шлейф мантии короля, а четыре нимфы – шлейф королевы. Головы их оставались непокрытыми, и распущенные волосы Элен свободно струились вниз, отчего она удивительно похорошела. Но не волосы и одежды изменили их почти до неузнаваемости. На их лицах явилось совсем новое выражение. Все грубое, сварливое и хитрое, что запечатлелось на лице Фрэнка за годы его работы кэбменом, бесследно отлетело, словно унесенное юным нарнианским ветром, и оттого яснее проступили всегда присущие ему смелость и Доброта. То ли воздух нового, юного мира свершил с ним эту перемену, то ли его беседа с Асланом, то ли что еще, но результат был очевиден.

 – Попомните мое слово! – шепнула Летунья на ухо Полли. – Мой прежний хозяин изменился почти так же сильно, как и я! Да, теперь-то он стал настоящим хозяином!

 – Хорошо, только не бормочи мне в самое ухо, – попросила Полли. – Это ужасно щекотно.

 – А теперь, – сказал Аслан, – тот, кто так перепутал вон те деревья, пусть их распутает. Посмотрим, что там есть.

 И Дигори увидел, что неподалеку тесной группой растут четыре дерева, и их ветки так переплетены – или зашнурованы, или связаны своими побегами? – что пространство между ними стало очень напоминать клетку в зоопарке. Туда направились два Слона и несколько гномов с топорами. Вскоре совместными усилиями они распутали это сплетение. Внутри оказались три удивительных создания. Во-первых, молоденькое деревце, словно сделанное из золота; во-вторых, другое деревце, казавшееся серебряным; но самым чудным был третий предмет – какой-то грязный субъект в страшно извозюканной одежде, – скорчившись, он сидел на земле между этими деревцами.

 – Ух ты! – выдохнул Дигори. – Это же дядя Эндрю!

 Чтобы понять происходящее, нам следует вернуться немного назад. Как вы помните, добрые Звери, приняв дядю за дерево, немало потрудились, чтобы посадить его в землю и как следует полить. Когда обильная поливка привела старого джентльмена в чувство, он обнаружил, что промок насквозь и вдобавок кем-то старательно закопан в землю, которая к этому времени успела уже превратиться в жидкую грязь. Неудивительно, что он начал кричать и стонать. Это в некотором отношении сослужило ему добрую службу, ибо наконец-то убедило всех – и даже Вепря! – что он не дерево. Пришлось его снова откопать, но брюки пострадавшего при этом пришли в непоправимо плачевное состояние. Как только ноги дяди освободились, он предпринял дерзкую попытку стрелой рвануть с места. Но Слониха быстро закинула свой хобот петлей вокруг его талии, и попытка к бегству на том закончилась. Собравшиеся Звери долго судили, рядили и все-таки решили: раз неизвестно, кто он такой – может, то самое Нозло (или Злоужа) ? – то его надо подержать в укромном местечке, откуда он не сбежит. А потом придет Аслан, посмотрит на него и скажет, что делать. Поэтому вокруг того места, где сидел дядя Эндрю, устроили нечто вроде клетки или курятника. И так как они были очень добрые Звери, то принялись таскать и предлагать ему все, что он мог, по их разумению, съесть.

 Осел собрал огромную кучу чертополоха и перекидал его весь в клетку; но дядя Эндрю, судя по всему, не проявил к этому деликатесу никакого интереса. Белка обрушила на него настоящий град орехов: но он только и делал, что закрывал голову ладонями и всячески старался увернуться от них. Несколько птиц носились взад и вперед, а потом изо всех сил старались засунуть ему в рот червячков. Но особую доброту проявил Медведь. Все время от полудня до вечера он потратил на поиски гнезда диких пчел, а когда, наконец, отыскал, то, вместо того, чтобы съесть мед самому (чего ему страшно хотелось), это достойное существо вернулось со всей добычей к дяде Эндрю. Но Медведь сделал грубую ошибку. Он скатал всю эту сладкую и липкую массу в ком и перекинул его через ограду. К несчастью, комок шлепнулся дяде Эндрю прямо в лицо. А надо сказать, что далеко не все пчелы были мертвыми. Сам Медведь и не подумал бы обидеться, если бы кто-нибудь швырнул медовые соты ему прямо в рот. Поэтому он так и не понял, почему это странное существо вдруг зашаталось, поскользнулось, а потом уселось с размаху на землю. К тому же, по несчастной случайности, уселось на кучу чертополоха.

 – Но все-таки, – рассказывал потом Медведь, – уйма меда угодила ему прямехонько в рот, так что хоть какая-то польза да вышла...

 Если говорить правду, звери успели почувствовать расположение к своему странному подопечному и втайне надеялись, что Аслан разрешит им оставить дядю Эндрю у себя, как дети надеются, что старшие разрешат им оставить уличного котенка или щенка. Самые умные из них уже успели убедиться, что по крайней мере некоторые из звуков, вылетающих у него изо рта, осмысленны. Они даже окрестили его Бренди – именно это сочетание звуков он произносил чаще всего.

 Но, как бы там ни было, в конце концов им пришлось его оставить – наступила ночь. Аслан был занят весь день – он наставлял короля и королеву и должен был переделать множество других дел, так что у него не нашлось времени для “бедного старины Бренди”. На прощание звери набросали в клетку массу орехов, груш, яблок и бананов, которые составили дяде отменный ужин. Но сказать, что он провел приятную ночь, значило бы погрешить против истины.

 – Выведите оттуда это существо, – приказал Аслан.

 Итак, мы снова вернулись к описанию того вечера, когда должно было состояться венчание на царство короля и королевы.

 Один из Слонов приподнял дядю Эндрю хоботом и опустил его у ног Аслана. Старик был так напуган, что не смел даже вздохнуть.

 – Пожалуйста, Аслан, – заговорила Полли, – сделай что-нибудь... Ну, скажи ему что-нибудь такое, чтоб он больше не боялся... И чтоб ему больше даже в голову не пришло вернуться сюда...

 – Ты считаешь, что он захочет побывать здесь еще раз? – спросил Лев.

 – Боюсь, что да, Аслан, – сказала Полли. – Или пошлет сюда кого-нибудь еще. Он был так возбужден, когда перекладина, оторванная от железного столба, выросла в Фонарное Дерево, что подумал...

 – То, что он думал тогда – великая глупость, дитя мое, – успокоил ее Аслан. – Этот мир распирает от жизни в первые дни. Так будет до тех пор, пока песня, которой я вызвал его к жизни, еще пребывает в воздухе и колеблет землю. Но долго это продолжаться не может... Я не могу ничего сказать этому старому грешнику и утешить его: он приложил немалые усилия, чтобы сделать себя неспособным слышать мой голос – и преуспел в этом. Если я заговорю с ним, он услышит только рев... Ах, Сыны Адама, какими вы оказываетесь изобретательными, когда хотите укрыться от того, что несет вам добро!.. Но все-таки я ниспошлю ему тот единственный дар, какой он в состоянии принять от меня.

 И он печально склонил свою огромную, косматую голову и дохнул в перепуганное насмерть лицо старого чародея.

 – Усни, – молвил Лев. – Усни и хоть на несколько часов освободись от тех мук, что ты сам навлек на себя.

 И дядя Эндрю тут же упал на землю, смежил глаза и мирно задышал.

 – Отнесите его и уложите где-нибудь в сторонке, – приказал Аслан и, отвернувшись от старика, продолжал:

 – Где вы, гномы? Покажите нам, насколько вы искусны в кузнечном деле! Посмотрим, как вы справитесь с коронами для короля и королевы.

 И вот множество гномов – столько вам даже не приснится – сразу со всех сторон кинулись к Золотому Деревцу, сняли с него все золотые листочки и вдобавок отломили несколько веточек, да так проворно, что вы не успели бы и слова сказать. И теперь дети разглядели: это дерево не только казалось золотым, но и на самом деле было из что ни на есть настоящего, чистого золота. Разумеется, оно выросло из того полусоверена, что вывалился из кармана дяди Эндрю, когда звери перевернули его вверх тормашками; ну, а серебряному деревцу дала жизнь полукрона...

 Как из воздуха возникла груда сухих дров для печи, маленькая наковальня, молоточки, клещи, мехи, тут же заработавшие. Спустя мгновение (как же любили трудиться гномы!) засверкал огонь, заревели кузнечные мехи, начало плавиться золото. Вот оно влито в форму, вынуто оттуда – и уже мелодично позванивают молоточки. Тем временем два Крота, посланные Асланом еще утром спозаранку копать в горах (и, как выяснилось, тоже очень любящие работу) высыпали к ногам гномов целую груду самоцветов. В ловких и умных руках маленьких кузнецов две короны понемногу принимали форму. То были не убогие и тяжелые изделия, какими являются почти все теперешние европейские короны, – а легкие, изысканно изящные и со вкусом украшенные обручи. Их очень приятно носить, ну а не любоваться ими просто невозможно. Корона короля инкрустировалась рубинами, а королевы – изумрудами.

 Когда короны были охлаждены в реке, Аслан повелел Фрэнку и Элен встать перед ним на колени и, возложив им на головы короны, произнес:

 – Встаньте, король и королева Нарнии, прародитель и прародительница долгой череды королей, которые будут править здесь, в Нарнии, на Островах и в Арченланде! Будьте справедливы, милосердны и отважны! И да пребудет с вами мое благословение!

 Потом все начали выкрикивать им приветствия и добрые пожелания, каждый на свой манер, то есть: лаять, ржать, трубить в хобот, хлопать крыльями. Королевская чета стояла среди подданных, очень серьезная, с торжественными и несколько застенчивыми лицами. И именно эта застенчивость придавала им особое, ни с чем не сравнимое благородство. Дигори как раз выкрикивал свои поздравления, стараясь перекричать общий гам, как вдруг услышал совсем рядом глубокий и мощный голос Аслана:

 – Смотрите!

 Вся толпа разом повернула головы и дружно исторгла протяжный вздох удивления и восторга. Совсем неподалеку, на расстоянии брошенного камня, высилось Дерево, которого только что здесь не было. Оно, вероятно, выросло в полном молчании, но с той умопомрачительной быстротой, с какой флаг взвивается на мачте, стоит только потянуть за веревочку. И пока они были заняты коронацией, оно успело проклюнуться и достичь полной зрелости. Его широко раскинувшиеся ветви отбрасывали на землю скорее свет, чем тени, а серебряные яблоки, сверкавшие, как звездочки, выглядывали чуть ли не из-под каждого листа. Но вздохнуть всю толпу заставил даже не вид дерева, а источаемый им запах – он был таков, что несколько минут никто не мог ни о чем думать, а только дышать и дышать им...

 – Сын Адама, – обратился Аслан к Дигори, – ты произвел отличный посев! А вы, нарниане, знайте, что отныне первейшей вашей заботой будет охрана этого Дерева, ибо оно – ваша Защита. Колдунья, о которой я рассказал вам, бежала, чтобы скрыться на дальней северной окраине этого мира, и отныне она будет жить там, упражняясь в черной магии и накапливая новые силы. Но пока это Дерево здесь растет и цветет, она не посмеет спуститься в Нарнию. Она не сможет приблизиться к Дереву ближе, чем на сотню миль, ибо аромат его, дарящий вам радость, здоровье и жизнь, для нее будет означать лишь ужас, отчаяние и смерть...

 В торжественной тишине все, не отрываясь, глядели на Дерево и слушали эти слова Аслана. Но вдруг Лев прервал речь, резко взмахнул гривой, рассыпав вокруг золотые отсветы, повернул голову и устремил на детей взгляд огромных глаз.

 – Что с вами, дети? – спросил он, ибо застал их в тот момент, когда они, перешептываясь, подталкивали друг друга. – В чем дело?

 – Ох, Аслан, – Дигори покраснел до кончиков ушей, – я совсем забыл тебе сказать. Колдунья уже съела одно яблоко – точно такое же, как и те, что растут на этом Дереве.

 Он совсем не собирался выкладывать все, но за него это сделала Полли, гораздо меньше боявшаяся, что окружающие примут ее за дурочку.

 – Поэтому мы думаем, Аслан, – продолжила она, – что тут ты ошибаешься. Не будет она бояться этого дерева.

 – Почему ты так считаешь, Дочь Евы? – спросил ее Аслан.

 – Потому что она съела один плод и осталась жива.

 – Дитя, – сказал ей Аслан, – именно поэтому остальные будут внушать ей такой ужас. И так происходит со всеми, кто рвет эти плоды в неподходящее время и неподобающим образом. Сначала плод, конечно, принес ей пользу, но после он вызовет только омерзение.

 – Ой, я, кажется, поняла, – сказала Полли. – Наверно, оттого, что она добыла его нечестно, он на нее совсем не подействовал. Ну, я хочу сказать, что он не сделал ее вечно юной.

 – Увы! – Аслан покачал головой. – Он сделал ее такой. Любая вещь всегда и везде оказывает действие сообразно своей природе. Да, она добилась исполнения своих заветных желаний – обрела неистощимые силы и отныне будет бессмертна, как богиня. Но для неправедного сердца долгие дни – это всего лишь долгие дни ничтожества и злосчастья, и она уже начала это понимать. Каждый в конце концов получает то, что он желал, но не всякий находит это столь прекрасным, как казалось прежде...

 – Я... я ведь тоже чуть не съел одно из них, Аслан, – признался Дигори. – Значит, если бы я...

 – Да, – кивнул головой Аслан. – Ибо этот плод всегда оказывает действие сообразно своей природе и поэтому никогда не приносит счастья тому, кто сорвет его по собственной воле. Если бы кто-то из нарниан, не получив на то повеления, явился в тот сад непрошенным, сорвал одно яблоко, принес его сюда и посадил здесь, чтобы оно защищало Нарнию, – оно, конечно, Нарнию защитило бы, но вызвало бы к жизни такие силы, что сама Нарния стала бы совсем другой, не той милой и доброй страной, какой я ее задумал, а могучей и кровавой империей, вроде Чарна... Но Колдунья пыталась заставить тебя сделать еще что-то – не так ли, сын мой?

 – Да. Она хотела, чтобы я взял это яблоко домой, для мамы.

 – Понимаю. Что ж, здоровье оно вернуло бы – но это не принесло бы радости ни тебе, ни ей. И рано или поздно настали бы такие дни, когда вы, припоминая прошлое, оба пожалели бы, что она не умерла в свое время от болезни.

 Дигори ничего не ответил, потому что его начали душить слезы, и он отказался от всех надежд на спасение мамы. Но в то же время он понимал, что Лев знает все: что было, что будет и что могло бы быть и предвидит вещи более страшные, чем смерть любимых... Но вот Аслан заговорил снова, только на этот раз совсем тихо, почти шепотом:

 – Но все это, дитя мое, могло случиться, если бы ты украл яблоко. Но ты этого не сделал, поэтому ничего подобного не будет.

 А я дам тебе другое – и оно принесет тебе счастье. Там, в твоем мире, оно не сможет подарить бесконечную жизнь, но дать здоровье в его власти. Иди же к этому Дереву и сорви для нее яблоко.

 С минуту Дигори стоял, с трудом осмысливая сказанное. Это было все равно, как если бы весь мир перевернулся вверх дном и вдобавок вывернулся наизнанку. А потом, точно во сне, он пошел к Дереву, а король, королева и все звери подбадривали его приветственными криками. Он сорвал одно яблоко и положил в карман, а потом повернулся и пошел назад, к Аслану.

 – Пожалуйста, – сказал он, – могу я вернуться домой сейчас же?

 Он забыл даже сказать: “Спасибо”, хотя, конечно, был очень благодарен. Но Аслан понял его и без слов.

Глава пятнадцатая
КОНЕЦ ЭТОЙ ИСТОРИИ И НАЧАЛО ДРУГИХ

 Когда я с вами, кольца вам не нужны, – услышали они голос Аслана.

 Дети заморгали и огляделись. Они снова были в Лесу Между Мирами. Дядя Эндрю лежал на траве и все еще спал, а рядом с ними стоял Аслан.

 – Идемте, – сказал он. – Вам пора возвращаться. Но для вас у меня есть одно предостережение и один приказ... Взгляните сюда, дети.

 Они посмотрели туда, куда он показывал, и увидели маленькую впадинку среди густой травы, дно которой также заросло травою.

 – Когда вы были здесь в последний раз, – сказал Аслан, – эта ложбинка была озерком, и, прыгнув в него, вы попали в мир, где умирающее солнце освещало развалины Чарна. Теперь этого озерка больше нет. Тот мир погиб, словно его никогда не бывало. Пусть же его судьба послужит предостережением для рода Адама и Евы.

 – Хорошо, Аслан, – сказали дети.

 Но Полли не удержалась и спросила:

 – Не может быть, чтоб и у нас все было так же плохо, как в том мире! Не такие уж мы скверные, не правда ли, Аслан?

 – Пока нет, Дочь Евы, – отвечал Лев. – Пока. Но понемногу вы становитесь такими же, как они. И нельзя быть уверенным, что не найдется среди вас тот, особенно бесчестный, кто не откроет какую-нибудь тайну, наподобие тайны Погибельного Слова, и не остановится перед тем, чтобы ради власти над миром погубить все живое. И скоро, очень скоро, еще до того, как вы успеете состариться, великие народы вашего мира попадут под власть тиранов, которых счастье и справедливость будут беспокоить не больше, чем императрицу Ядис. Так пусть же в вашем мире знают, чем это может кончиться – и будут бдительны. Таково мое предостережение. А приказ мой таков: как только сможете, заберите у вашего дяди его волшебные кольца и закопайте так, чтобы никто не мог их отыскать и снова воспользоваться ими.

 Когда Лев говорил, дети смотрели ему в глаза. И вдруг – они так никогда и не поняли, как все произошло – эти глаза потонули в целом море струящегося золота. Оно подхватило их, и они поплыли по волнам, которые захлестывали их с головой. На них накатывало чувство такого счастья, а вместе – ощущение силы и покоя, что они поняли – никогда они еще не были по-настоящему ни счастливы, ни мудры, ни добры, и что даже не знали, что такое настоящая жизнь и настоящее знание – и лишь в эти мгновения они вполне постигли истину. И память о тех чудесных мгновениях прошла с ними через всю жизнь... Когда случалось переживать горе, страх или гнев, память о золотой божественности и осознание того, что она совсем рядом – стоит только завернуть за угол или открыть вон ту дверь, – вселяли в них веру: все пройдет и рано или поздно хорошо кончится...

 Через минуту все трое, включая и проснувшегося дядю Эндрю, вывалились в шум, жару и горячие запахи Лондона.

 Они стояли на мостовой перед домом Кеттерли, напротив парадной двери. С тех пор, как они покинули этот мир, здесь ничего не изменилось – если не считать исчезновения Колдуньи, кэбмена и лошади. Так же возвышался посреди толпы фонарный столб, лишившийся одной из своих перекладин, так же валялись обломки кэба и так же испуганно шумело собрание. Какие-то люди, став на колени, склонялись над ранеными полисменами, а в толпе переговаривались:

 – Кажется, он приходит в себя...

 – Как чувствуешь себя, старина?

 – Потерпите немного, мы вызвали доктора, он вот-вот будет здесь.

 – Вот это да! – воскликнул Дигори. – Похоже, все наши нарнианские приключения здесь не заняли ни секунды времени!

 Почти все люди в толпе смешно крутили головами, глядя во все стороны, и старались понять, куда же подевались Ядис и лошадь. Так как до этого никто не обращал внимания на детей, то никто и не заметил, как они исчезли, а потом вернулись. Что же касается дяди Эндрю, чья одежда пребывала в неописуемом состоянии, а лицо было заляпано медом, то его попросту никто не узнал. К счастью, парадная дверь дома оказалась открытой, и на пороге стояла горничная, глазевшая на потеху (воистину ей выдался небывало захватывающий день). Поэтому дети подхватили под руки ошарашенного дядю Эндрю и без особого труда втащили его по ступенькам на порог и втолкнули в дом прежде, чем кому-либо пришло в голову спросить – а кто он такой?

 Оказавшись за дверью, он вырвался из их рук и, опередив всех, рысцой взбежал вверх по лестнице. Сначала они испугались, решив, что он побежал на чердак и собирается запрятать куда-нибудь свои волшебные кольца. Но они напрасно тревожились. Сейчас он был способен думать только о бутыли, запрятанной у него в спальне в платяном шкафу, поэтому он сразу юркнул в свою комнату и заперся на замок. Дядя Эндрю вскоре вышел оттуда, уже в халате, и направился в ванную.

 – Может быть, ты займешься кольцами, Полли? – сказал Дигори. – Потому что я хочу быстрее встретиться с мамой.

 – Правильно, – согласилась Полли. – Увидимся попозже.

 И, помахав ему рукой, она затопала ножками по лестнице, ведущей на чердак.

 Дигори постоял с минуту, пережидая, пока успокоится его бешено колотящееся сердце, а потом тихонько отворил дверь в спальню своей мамы. Она лежала такая же, какой он видел ее много раз: на высоко взбитых подушках, в которых почти тонуло ее высохшее тело, а лицо было такое бледное и исхудалое, что при одном взгляде на него хотелось плакать. И Дигори вынул из кармана Яблоко Жизни. И как Колдунья Ядис выглядела в нашем мире совершенно иначе, чем в Чарне, в своем привычном окружении, так и этот плод из потаенного горного сада, попав в спальню больной, преобразился. Разумеется, в комнате находилось много светлых, ярко окрашенных вещей: цветное покрывало на постели, веселенькие обои на стенах и красивая бледно-голубая кофточка мамы. Но как только Дигори достал Яблоко из кармана, все эти вещи сразу утратили свою привлекательность, и даже солнечный свет в окне стал тусклым и как бы грязноватым. Зато Яблоко в руке Дигори засияло и засветилось так, что по потолку побежали странные отблески вроде солнечных зайчиков, – но чище и ярче... Только на Яблоко и можно было смотреть – потому что все остальное, в сравнении с ним, не стоило даже и беглого взгляда. А запах Яблока был такой, словно в комнате внезапно распахнулось окошко, ведущее прямо на Небо.

 – Ах, мальчик мой, какая прелесть! – сказала мама.

 – Ты ведь съешь его, не правда ли? – с трепетом спросил Дигори. – Ну, пожалуйста!

 – Не знаю, что скажет об этом доктор, – неуверенно произнесла мама. – Но мне почему-то захотелось попробовать... и такое чувство, что мне можно...

 Тогда Дигори заботливо снял с Яблока кожицу, нарезал его и начал подавать маме кусочек за кусочком. И она еще не съела Яблоко полностью, как на лице ее появилась улыбка. А когда съела – голова ее опустилась на подушки, и она заснула самым настоящим, естественным сном, безо всяких гадких лекарств. Дигори знал, что именно в этом она нуждалась более всего на свете. И глядя на нее, он уверял себя, что лицо ее стало чуть-чуть другим. Он склонился над мамой, тихонько поцеловал, а потом осторожно, с бешено бьющимся сердцем, на цыпочках вышел из комнаты, унося с собою сердцевину съеденного Яблока.

 Весь остаток дня он едва смел надеяться – уж очень обыденным и неволшебным выглядело все, что его окружало, и порою ему думалось, что приключения в Нарнии ему лишь приснились. Но стоило ему вспомнить глаза Аслана, как снова появлялась надежда.

 Когда настал вечер, он закопал сердцевину Яблока в саду за домом.

 На следующее утро доктор явился с обычным визитом. Дигори, находившийся в то время наверху, свесился с перил, чтобы послушать, что тот будет говорить. Он слышал, как доктор с тетей Летти вышел из комнаты больной и, притворив дверь, сказал:

 – Мисс Кеттерли, это самый небывалый случай, с каким мне довелось столкнуться за всю мою медицинскую практику. Я бы сказал... если бы мог позволить себе такое слово... что это просто чудо. Я не стану говорить об этом при мальчике, потому что не следует пробуждать в нем неопределенные надежды. Но если вас интересует мое мнение, то...

 И тут голос его стал таким тихим, что Дигори не смог больше ничего разобрать.

 В тот же день после полудня он спустился в сад и несколько раз свистнул – это был тайный сигнал, условленный между ним и Полли. Его беспокоило, что вчера она не вернулась к нему.

 – Ну как, получилось? – Полли выглянула поверх стены. – Я хотела спросить – как чувствует себя твоя мама?

 – Мне кажется... кажется, ей стало чуточку лучше, – сказал Дигори. – Но ты только не обижайся – мне пока не хочется говорить об этом... ну, сама понимаешь... Скажи лучше, что с кольцами?

 – Все они у меня, – сказала Полли. – И не беспокойся, все будет в порядке: я в перчатках. Пойдем закопаем их.

 – Правильно, их надо закопать. Знаешь, я вчера уже закопал сердцевину Яблока, так что давай пометим то место.

 Полли перелезла через стену, и они вместе пошли к тому месту, где Дигори вчера зарыл сердцевину. Но, как выяснилось, помечать его уже не требовалось. Из земли появился маленький росток. Разумеется, они не могли видеть, как он растет на глазах, как то было с новорожденными деревьями в Нарнии, но этот росток все-таки заметно поднялся над землей. Дети взяли садовую лопатку и закопали вокруг маленького деревца все магические кольца, не забыв и свои.

 Спустя неделю, можно уже было с полной уверенностью сказать, что маме Дигори стало лучше. Еще через две недели она могла выходить в сад и подолгу сидеть там, а через месяц весь дом преобразился до неузнаваемости. Тетя Летти выполняла все желания выздоравливающей: окна были широко распахнуты, унылые занавески раздвинуты, и все комнаты купались в солнечном свете; повсюду были цветы, за столом появилось много вкусной еды; молчавшее долгие годы старое фортепьяно снова заиграло. Мать Дигори как прежде подолгу пела, а потом вместе с Дигори и Полли устраивала такие веселые игры, что тетя Летти частенько говорила, покачивая головой:

 – Должна сказать тебе, Мейбл, – из вас троих ты самый большой ребенок.

 Вы, конечно, не раз замечали: если все идет из рук вон плохо, то дальше становится только хуже и хуже. Но стоит обстоятельствам однажды сложиться удачно, и дела сразу начинают идти в гору. И вот, после шести недель счастливой и беззаботной жизни, пришло очень длинное письмо из Индии от отца Дигори. Новости оказались поразительными: умер старый дядя Кирк, оставив отцу богатое наследство. В письме также говорилось, что отец выходит в отставку, на этот раз навсегда, и возвращается домой. В огромный старинный дом в сельской местности, тот самый дом, о котором (сколь помнил себя Дигори) постоянно рассказывали всякие чудеса, но которого он ни разу не видел; дом с рыцарскими доспехами в залах, дом с конюшней, псарней, парком, рекой; дом, окруженный лесом и горами... И там они будут жить! Дигори внезапно почувствовал уверенность, что отныне и до самого конца жизнь его будет счастливой. Так на самом деле и получилось.