Текст книги "Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили"
Автор книги: Клайв Финлейсон
Жанр:
Биология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Между тем по всей Северной Евразии, от Португалии до Сибири, популяции H. erectus эволюционировали в новую форму, узнаваемую по фигуре, крепкому телосложению и большому мозгу. К временной отметке 600 тысяч лет назад их можно было отличить от H. erectus. Эти популяции развивались вместе с животными, только появившимися на сцене. Климатические циклы, начавшиеся около 780 тысяч лет назад, были относительно умеренными по сравнению с серьезными и резкими изменениями, которые последуют позднее 400 тысяч лет назад. Животные успели приспособиться к изменяющимся условиям, и мы видели ряд случаев постепенной эволюции, случившейся в этот период. Хороший пример – мамонты.
Мамонты распространились из Африки в Евразию и Северную Америку около 2,6 миллиона лет назад. Основным видом мамонта, который обитал в Северной Евразии в это время, был южный мамонт[223]223
Южный мамонт, Mammuthus meridionalis; степной мамонт, Mammuthus trogontheri: шерстистый мамонт, Mammuthus primigenius. A. M. Lister and A. V. Sher, ‘The Origin and Evolution of the Woolly Mammoth’, Science 294(2001): 1094–7.
[Закрыть]. Этот вид жил в умеренном климате, в лесостепях. Около 1,2–0,8 миллиона лет назад популяции южных слонов, обитавшие в Северо-Восточной Сибири, испытывали воздействие климатического похолодания и стали адаптироваться к жизни к вечной мерзлоте, в местообитаниях, где преобладали травы. Эти мамонты стали первыми животными, которые регулярно подвергались воздействию новых климатических условий. Их зубы изменялись, чтобы они могли пастись в местах с более жесткими растениями в новых условиях. Эти ранние сибирские мамонты были намного крупнее своих предков, и их ископаемые останки определяются как отдельный вид – степной мамонт. Спустя некоторое время, когда новые климатические условия распространились на юг и запад, а условия стали жестче, степные мамонты попали в Европу и заменили южных слонов, все еще живших там 700 тысяч лет назад. Степные мамонты стали обитателями прохладной, сухой степи с редкими деревьями – ландшафта, который становится все распространеннее в более прохладных и сухих условиях.
Процесс повторился еще раз, начавшись в Северо-Восточной Сибири. Ухудшение климата, которое открыло для степных мамонтов новые местообитания на юге и западе, еще больше усложнило условия на севере. К тому времени, когда в начале среднего плейстоцена степные мамонты достигли Европы, в Северо-Восточной Сибири появились другие мамонты, которые эволюционировали и стали новым видом – шерстистым мамонтом. Несколько сотен тысяч лет степные мамонты обитали на юго-западе, а шерстистые – на северо-востоке. Затем что-то изменилось.
Около 200 тысяч лет назад климат ухудшился настолько, что это вызвало географическое расширение степно-тундрового местообитания шерстистого мамонта в сторону запада. Однако в Европе все еще существовало подходящее местообитание для степного мамонта, и мы обнаруживаем, что какое-то время оба вида жили бок о бок. Но длилось это относительно недолго, и позднее 190 тысяч лет назад все европейские мамонты уже были шерстистыми.
История мамонтов должна быть нам уже знакома. Эволюционировали популяции, подвергавшиеся стрессу в результате изменений. Ранние оледенения проявили себя раньше и дольше всего на северо-востоке, вдали от мягких океанических условий Европы. Именно здесь эволюция активно отбирала инновации, способствовавшие выживанию, в то время как основные местообитания исчезали. Поскольку позже условия ухудшились, среда обитания этих новых мамонтов расширилась, что привело к их процветанию. Когда они приближались к Европе, другие мамонты, жившие на северо-востоке Сибири, приспособились к еще более суровым условиям, и так началась новая волна. Каждый раз более ранние версии проигрывали, но не всегда из-за конкуренции с новыми формами, а зачастую потому, что их мир попросту исчезал. На северо-востоке условия становились все более суровыми, поэтому была возможна постепенная эволюция. На юго-западе изменения были слишком внезапными и непостоянными, чтобы местные мамонты могли адаптироваться, так что здесь исчезновение и миграция стали нормой.
Последние шерстистые мамонты все еще жили 4 тысячи лет назад в степной тундре острова Врангеля в российской Арктике. Эти мамонты были карликовой версией своих материковых собратьев[224]224
S. L. Vartanyan, V. E. Garrut, and A. V. Sher, ‘Holocene Dwarf Mammoths from Wrangel Island in the Siberian Arctic’, Nature 382(1993): 337–40.
[Закрыть] – вероятно, они адаптировались к местообитанию с недостаточной или плохой пищей. На материке последние мамонты вымерли более 5,5 тысячи лет назад на Таймырском полуострове[225]225
Lister and Sher, ‘Origin and Evolution of theWoolly Mammoth’.
[Закрыть]. Это ознаменовало конец длительного сокращения ареала: каждый раз, когда климат становился теплее, среда обитания мамонта сокращалась, а мамонты пропадали, и каждый раз, когда холод возвращался, популяции мамонтов частично восстанавливались. В конце концов пострадала их численность, и когда похолодания прекратились, они вымерли. История успеха евразийских мамонтов – еще один пример того, как важно быть в нужном месте в нужное время. Они отдавали очень много сил адаптации, которая помогала им в холодных условиях. Но однажды неблагоприятные изменения, к которым они не были готовы, застали мамонтов врасплох, и у эволюции не осталось возможности для маневра.
Шерстистый мамонт часто изображается в качестве одного из видов адаптированной к холоду фауны, существовавшей в Евразии во время ледниковых периодов, о которых мы говорили в этой главе. Другие типичные для этой фауны животные – шерстистый носорог, северный олень, овцебык и песец[226]226
R. G. Klein, The Human Career: Human Biological and Cultural Origins (Chicago: Chicago University Press, 1999).
[Закрыть]. Фауна теплого межледниковья обрела свою идентичность[227]227
T. van Kolfschoten, ‘The Eemian Mammal Fauna of Central Europe’, Neth. J. Geosci. 79(2000): 269–81; D. Pushkina, ‘The Pleistocene Easternmost Distribution in Eurasia of the Species Associated with the Eemian Palaeoloxodon antiquus Assemblage’, Mammal. Rev. 37(2007): 224–45.
[Закрыть], как и холодная фауна, и обе закрепились в научной литературе. Однако в главе 3 мы увидели, что термин «фауна» имеет ограниченное применение, поскольку у каждого вида есть тенденция реагировать на климатические и экологические условия по-своему. Объединение животных в отдельные фауны слишком упрощает постоянно изменяющуюся динамику видов во время ледниковых периодов.
То, что географическое распределение животных во время ледниковых периодов изменилось, было реакцией на множество обстоятельств. Климат не всегда был главной причиной, хотя, например, тяжелые меховые шубы мамонтов, носорогов и овцебыков, несомненно, сохраняли тепло. Но зачастую не это приводило к изменениям в районах проживания, где сами запасы пищи были подконтрольны климату. Поскольку у каждого вида были свои потребности и своя выносливость, у каждого был и свой сценарий. Еще больше усложняет ситуацию то, что многое зависело от местонахождения и состояния популяций каждого из видов в момент, когда произошли изменения. Мы только что видели, как мамонты в Северо-Восточной Сибири и в Европе по-разному реагировали на меняющиеся обстоятельства. Хотя мамонты и пережили несколько периодов глобального потепления в убежищах в Сибири, но в конечном итоге уступили, и это показывает, что результат изменений во многом зависел от конкретных обстоятельств каждой популяции в момент, когда происходили перемены.
Разделение на холодную и теплую фауну помогло обобщить реакцию животных на приход и уход следовавших друг за другом ледниковых периодов, которые коснулись Евразии. Однако большое количество полезной информации было потеряно. Когда я читаю многочисленные описания чередующихся холодных и теплых циклов, у меня складывается впечатление, что ландшафт Евразии превратился из сомкнутого леса в теплые и влажные времена в тундростепь в холодное и сухое время. Результатом этого стали теплые и холодные фауны. Но если мы внимательнее посмотрим на имеющиеся у нас климатические диаграммы, то увидим, что теплый-влажный и холодный-сухой периоды фактически занимали небольшое количество от общего времени каждого из ледниково-межледниковых циклов[228]228
Не все теплые периоды были влажными и не все холодные периоды были сухими, но большинство из них соответствовало этим широким категориям.
[Закрыть]. Большую часть времени климат был чем-то средним между этими двумя крайностями. Чем ближе к сегодняшнему дню, тем яснее выражалась его изменчивость, и экологическая сумятица проявлялась сильнее, чем прежде. Трудно представить, как в этих постоянно меняющихся условиях сомкнутый лес или тундростепь могли долгое время покрывать всю Евразию. Даже когда наступало полноценное межледниковье, местная геология, крупные травоядные животные и естественные пожары поддерживали мозаику сомкнутых лесов, прогалин, саванновых редколесий, кустарниковых степей и травянистых сообществ на большей части Северо-Западной Европы[229]229
J-C. Svenning, ‘A Review of Natural Vegetation Openness in Northwestern Europe’, Biol. Cons. 104(2002): 133–48.
[Закрыть].
Если мы внимательно посмотрим на фауну Евразии в среднем плейстоцене, мы с трудом сможем найти животных, характерных только для сомкнутых лесов. Фактически только вымерший вид тапира – лесного травоядного, родственники которого выжили в дождевых лесах Юго-Восточной Азии и Южной Америки, – смог дожить в Евразии до самого начала среднего плейстоцена[230]230
Tapirus arvernensis; C. Guerin and M. Patou-Mathis, Les grands mammiferes pliopleistocenes d’Europe (Paris: Masson, 1997).
[Закрыть]. Климатические циклы, начавшиеся 780 тысяч лет назад, фактически уничтожили последние из теплых и влажных лесов Евразии. Вместо них мы обнаруживаем различные виды широколиственных и хвойных лесов, которые никогда полностью не доминировали в ландшафте. Млекопитающие, процветавшие со времен среднего плейстоцена и позже, были главным образом представлены видами, которые жили в ряде местообитаний, многие из которых включали деревья. При этом они были достаточно гибкими, чтобы выживать в разных условиях, от густого леса с травянистыми полянами до кустарниковых степей, опушек леса, саванных местообитаний и тундростепей. Их успех зависел от наличия растений, которые они могли есть и хорошо переваривать. Среди них были как любители листьев и полукустарников, так и пасущиеся животные, а многие одновременно попадали в обе категории[231]231
R. E. Bodmer, ‘Ungulate Frugivores and the Browser-Grazer Continuum’, Oikos 57(1990): 319–25.
[Закрыть].
Некоторым животным требовались очень специфические условия. Ко времени среднего плейстоцена они оказались в меньшинстве и вымерли. Гиппопотам – травоядное животное, распространившееся на север, вплоть до Британских островов, но не далеко продвинувшееся на восток, где зимние температуры были бы для него серьезным вызовом[232]232
A. J. Stuart, ‘Mammalian Extinctions in the Late Pleistocene of Northern Eurasia and North America’, Biol. Rev. Camb. Philos. Soc. 66(1991): 453–562.
[Закрыть]. Это животное не любит долгих, сильных морозов и обитает в регионах с умеренной температурой и большим количеством осадков. Гиппопотаму необходимо жить рядом с озерами и реками, поэтому он никогда не мог широко распространиться. Гиппопотамы исчезли из Европы ко времени последнего теплого межледниковья, около 125 тысяч лет назад, или чуть позже[233]233
Два вида бегемота жили в Европе в эпоху плейстоцена. Одним из них был гигантский бегемот, Hippopotamus major (также известный как Hippopotamus antiquus). Африканский Hippopotamus amphibius – тот же самый вид, который живет в Африке и сегодня, – был тем видом, который дожил до последнего межледниковья в Европе; Pushkina, ‘The Pleistocene Easternmost Distribution’.
[Закрыть]. Европейский водный буйвол – еще один вид, которому требовались похожие условия, и он также исчез примерно в то же время[234]234
Bubalus murrensis.
[Закрыть].
Берберские обезьяны (маготы) были одним из немногих видов обезьян, которые успешно распространились вдали от тропиков[235]235
Эта макака, также широко известная как скальная обезьяна (она обитает на скалах Гибралтара), примечательна своей бесхвостой внешностью. Берберские обезьяны были завезены на Гибралтар англичанами в XVIII веке и со временем одичали.
[Закрыть]. Они добрались до Британских островов и Германии и жили в лесах большей части Центральной Европы во время мягких межледниковых периодов. Появились маготы в Европе во времена теплого плиоцена, около 5 миллионов лет назад, задолго до начала оледенения, а исчезли, подобно гиппопотамам и водным буйволам, во время последнего межледниковья[236]236
Guerin and Patou-Mathis, Les grands mammiferes pliopleistocenes.
[Закрыть]. Популяции европейских берберских обезьян среднего плейстоцена лучше всего рассматривать как реликты теплого прошлого, которые цеплялись за жизнь в европейских убежищах во время повторявшихся ледниковых периодов, но в конце концов сдались в начале сурового последнего ледникового цикла.
Гиппопотам, водный буйвол и макака – три радикальные версии травоядных, которые были истреблены следовавшими одна за другой волнами сильного холода, которые захлестнули Европу позднее 780 тысяч лет назад. Любимая еда этих животных закончилась. Существовало много других травоядных, которые также пострадали, когда холодная и безлесная тундростепь охватила большую часть континента. Их истории в целом похожи, хотя детали различаются. Эти животные попадали в локальные убежища, где пережидали плохие условия. Когда условия улучшились и редколесья и саванны восстановили свои позиции, они распространились из этих убежищ. После повторных бедствий некоторые просто не могли прийти в себя и вымирали. Каждый вид рассказывает свою собственную историю, вымирали все по-разному, и не все виды вымерли одновременно. Немногие, такие как бегемоты, водные буйволы и макаки, дотянули до конца последнего межледниковья. Некоторые виды, такие как носорог Мерка и узконосый носорог, а также прямобивневый лесной слон, не намного пережили это время[237]237
Узконосый носорог (Stephanorhinus hemitoechus) был меньшим из двух видов и обитал в лесостепи; более крупный носорог Мерка (Stephanorhinus kirchbergensis) жил в редколесьях. Прямобивневый лесной слон (Elephas (Palaeoloxodon) antiquus) также жил в широколиственных редколесьях. Эти виды вымерли после последнего межледниковья, но до последнего оледенения, где-то около 50–25 тысяч лет назад.
[Закрыть].
Распространение этих носорогов и слонов весьма интересно; оно поразительно похоже на распространение их современников, неандертальцев. Когда климат был мягким и их предпочтительные местообитания в широколиственных лесах расширились, эти травоядные животные распространились от Пиренейского полуострова и Британских островов на западе по лесистым равнинам Европы и Сибири почти до берегов Тихого океана на российском Дальнем Востоке. Когда редколесья сократились, ареал этих крупных травоядных стал раздробленным. Похоже, что последние их популяции пережили последнее межледниковье и начало последней ледниковой эпохи, но к тому времени выжившие были ограничены Средиземноморским регионом, в первую очередь Пиренейским полуостровом, где климат был мягче и где остатки их популяции еще некоторое время продержались, прежде чем вымерли[238]238
Stuart, ‘Mammalian Extinctions’; Pushkina, ‘The Pleistocene Easternmost Distribution.
[Закрыть].
Неандертальцы и их предки H. heidelbergensis не были адаптированы к холоду европейского ледникового периода, как зачастую утверждают. Напротив, они развивались вместе с крупными травоядными животными в лесах и саваннах, часто вокруг водно-болотных угодий, в поясе средних широт Евразии[239]239
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’; Krause et al., ‘Neanderthals in Central Asia’.
[Закрыть]. Эти зоны были чрезвычайно изобильны и плодородны, там было много пищи и много возможностей для ее добычи. Когда условия позволяли, они следовали по этим местообитаниям на север и достигали Британских островов и Германии. Как и у крупных травоядных в лесах умеренного пояса, к востоку их ареал встретил препятствие в виде южной кромки гор Восточной Европы и Азии на юге и безлесных русских равнин на севере.
Homo heidelbergensis мог чувствовать себя как дома в разных лесных и водных ландшафтах, но только не в густых, непроходимых джунглях. В таких условиях этим людям могли встречаться животные умеренной редколесной мозаики, многие из которых, вероятно, были очень крупными. В отличие от животных открытых равнин, они, наверное, не жили большими стадами, а были рассредоточены по всему ландшафту, но при этом собирались вокруг благоприятных мест, таких как источники пресной воды, объединявших животных редколесий и лугов. Неудивительно, что многие из археологических объектов, связанных с H. heidelbergensis, в Северо-Западной Европе, в таких местах, как Боксгроув, Хоксне и Пэйкфилд на Британских островах или Мауэр, Шёнинген, Мизенхайм и Бильцингслебен в Германии, были стоянками, расположенными вблизи озер или рек, недалеко от пастбищ и открытых редколесий[240]240
M. Pitts and M. Roberts, Fairweather Eden (London: Century, 1997); C. Gamble, The Palaeolithic Societies of Europe (Cambridge: Cambridge University Press, 1999); S. A. Parfitt et al., ‘The Earliest Record of Human Activity in Northern Europe’, Nature 438(2005): 1008–12.
[Закрыть]. Там активно охотились и разделывали туши крупных млекопитающих. Найденные в Шёнингене прекрасно сохранившиеся деревянные копья, возраст которых составляет 400 тысяч лет, свидетельствуют об охотничьем мастерстве и технике этих людей и показывают, что древесина использовалась ими в качестве сырья[241]241
H. Thieme, ‘Lower Palaeolithic Hunting Spears from Germany’, Nature 385(1997): 807–10.
[Закрыть].
В первой главе мы видели, что люди «Ямы костей» – популяция H. heidelbergensis – имели крепкое телосложение, крупный мозг и, возможно, могли общаться при помощи речи. Известность, которую снискали неандертальцы, подорвала успех H. heidelbergensis. Но мы видим популяцию людей в расцвете лет. Эти сильные и умные охотники умели убивать крупных млекопитающих и смогли занять свою нишу в мире, полном крупных и опасных хищников. Они были на пике развития, в богатом и разнообразном мире мегамлекопитающих, когда этот мир начал разрушаться вслед за волнами холодного и сухого климата, а животные начали исчезать. Эволюционировавший H. heidelbergensis, которого мы называем неандертальцем, шагнул в гибнущий мир упадка и разорения. По мере того как ситуация становилась все хуже, этот мир терял все больше видов животных, и на смену им никто не приходил.
Когда во время последнего межледниковья около 125 тысяч лет назад появились классические неандертальцы[242]242
«Классические неандертальцы» – этот термин часто используется для описания окаменелых останков, которые можно легко идентифицировать как неандертальцев из-за того, что они имеют полный набор анатомических характеристик, приписываемых им.
[Закрыть], они уже были обреченными на вымирание людьми. Как и гиппопотамы, носороги и слоны евразийского леса, неандертальцы были популяцией живых мертвецов, взявших время взаймы. Подобно этим и другим млекопитающим, неандертальцы получили небольшую отсрочку, когда климат стал теплее. В следующий раз климат расщедрился спустя 100 тысяч лет, а неандертальцев, прямобивневых слонов и узконосых носорогов уже не было. Остались только их останки, похороненные и ожидающие, когда их обнаружит другой человек, который задумается о природе своего собственного существования и возомнит, что причастен к уничтожению своего дальнего родственника, неандертальца.
Не все травоядные в умеренных редколесьях, саваннах и прериях исчезли. Некоторые, как мы видели, смогли дожить до стадии охлаждения последнего ледникового цикла, но в конце концов, как и неандертальцы, сдались. Другие смогли продержаться немного дольше, а некоторые универсальные виды, способные преодолевать сложные моменты, сегодня все еще живут на планете. Среди этих видов – благородный олень, кабан и горный козел. Эти млекопитающие среднего размера, державшиеся за жизнь и после краха глобального потепления, стали постоянной добычей неандертальцев на большей части их географического ареала[243]243
Finlayson, Neanderthals and Modern Humans.
[Закрыть].
Так что после долгой и успешной истории выживания популяция H. erectus, проникшая в Евразию более миллиона лет назад, оказалась в нужном месте в нужный момент. Изменение климата создало благоприятные условия для сообществ крупных пасущихся млекопитающих в этой умеренной среде. Вероятно, какое-то время это было лучшее место для жизни, лучше, чем даже тропические саванны на юге, где вода, как мы видели в главе 3, существенно влияла на жизнь людей. В результате появилась евразийская версия H. heidelbergensis. Однако этим условиям не суждено было длиться бесконечно, и ответом на ухудшение климата, изоляцию и оскудение ресурсов стал неандерталец. Поначалу неандертальцы неплохо справлялись, но условия изменились, и они оказались в неправильном месте в неподходящее время. Никто не мог предсказать изменения в этом нестабильном мире, где вымирание брало верх над эволюцией[244]244
A. J. Stuart, ‘The Failure of Evolution: Late Quaternary Mammalian Extinctions in the Holarctic’, Quat. Int. 19(1993): 101–7.
[Закрыть]. Неандерталец стал жертвой обстоятельств.
Каждый раз, когда наступали холода и засуха (а после последнего межледниковья это становилось нормой), безлесная окружающая среда вторгалась в лесистые места обитания, которые были основой хозяйствования heidelbergensis-neanderthalensis. Это хозяйствование основывалось на охоте и поедании падали крупных травоядных млекопитающих, по крайней мере на большей части географического ареала. В главе 7 мы узнаем, что средиземноморские неандертальцы отличались от своих северных двоюродных братьев тем, что существовали за счет гораздо более разнообразных ресурсов. Как мы видели, H. heidelbergensis использовал для охоты на млекопитающих копья, и неандертальцы последовали этой традиции. По-видимому, засадная охота с использованием колющих копий была техникой, которую они регулярно применяли[245]245
S. E. Churchill, ‘Of Assegais and Bayonets: Reconstructing Prehistoric Spear Use’, Evol. Anthropol. 11(2002): 185–6.
[Закрыть].
Для успешной засадной охоты существовало два условия. Первым было укрытие, которое позволяло неандертальцам приблизиться к добыче. В открытых редколесьях и саванных местообитаниях, где они жили, таких укрытий было достаточно. Вторым условием была сила, и благодаря крепким и мускулистым телам, унаследованным от H. heidelbergensis, недостатка в ней они, вероятно, тоже не чувствовали. Homo neanderthalensis был результатом развития засадной охоты в умеренных лесах Евразии, длившегося несколько сотен тысяч лет. Возникновение метательной техники у предков часто провозглашается техническим достижением[246]246
Klein, The Human Career.
[Закрыть], но в действительности такая технология была бессильна против могучих животных среднего плейстоцена в Евразии. Чтобы убить их, требовались сила, хитрость, совместные действия и близкая дистанция. Тот факт, что эти люди не уходили от контакта с животными, подтверждается травмами, которые они регулярно получали, сравнимыми с травмами современных спортсменов – участников родео[247]247
T. D. Berger and E. Trinkaus, ‘Patterns of Trauma among the Neandertals’, J. Archaeol. Sci. 22(1995): 841–52.
[Закрыть]. Неандертальцы, должно быть, часто смотрели своим жертвам прямо в глаза.
Развитие телосложения, которое позволяло охотиться на крупных млекопитающих, имело свою цену. Расплатой стала неспособность выживать там, где не было укрытий, и там, где для поиска стада было необходимо преодолевать большие расстояния. В этих ситуациях масса тела была препятствием. Когда холод подтолкнул тундру на юг, а засуха вытеснила степь на запад, возникла новая среда – тундростепь. На сцене появился новый набор животных. Среди них были шерстистый мамонт, шерстистый носорог, овцебык, северный олень и сайгак, которые процветали в разраставшейся безлесной среде, простиравшейся по всей Евразии вплоть до Франции и Северной Иберии[248]248
Finlayson, Neanderthals and Modern Humans.
[Закрыть].
Неандерталец не счел бы этих животных устрашающими, особенно мелких. В конце концов, на уровне пищевых ресурсов вряд ли существовала большая разница между ланью, благородным или северным оленем. Принципиальным отличием был доступ к ним. К лани и благородному оленю можно было подкрадываться и устраивать на них засаду, но в тундростепи неандертальцы на расстоянии были бы заметны. Подкрадываться к стаду оленей – совсем другое дело. Неудивительно, что неандертальцы или их предшественники никогда не осмеливались вторгаться в тундру или степь во время теплых межледниковий. Граница их территории заканчивалась там, где деревья были настолько редкими, что засадная охота становилась нецелесообразной или попросту невозможной. Проблема, стоявшая перед неандертальцами, заключалась в том, что по мере того, как климат становился все холоднее и суше, граница оказывалась в опасной близости к основной территории. Переход от лесистой местности к безлесной был настолько быстрым, что неандертальцам не оставалось ничего иного, кроме как отступать[249]249
J. R. M. Allen et al., ‘Rapid Environmental Changes in Southern Europe during the Last Glacial Period’, Nature 400(1999): 740–3.
[Закрыть].
Эта схема продвижения и отступления неоднократно изолировала и воссоединяла популяции неандертальцев[250]250
Сравнительный анализ ДНК неандертальцев из разных регионов Европы показывает, что во время ледниковых периодов в убежищах были изолированы разные популяции; С. Lalueza-Fox et al., ‘Mitochondrial DNA of an Iberian Neandertal Suggests a Population Affinity with Other European Neandertals’, Curr. Biol. 16(2006): R629–30.
[Закрыть]. У нас нет сведений о размерах неандертальской популяции на каком-либо из этапов, однако их присутствие в местах северных стоянок приходилось на более теплые периоды. Последующие воздействия холодом постепенно истощали их численность, а репопуляция во время теплых интервалов, вероятно, не позволила полностью восстановить ее. Каждая из этих холодных атак воздействовала на меньшую по численности, чем предыдущая, и более фрагментированную популяцию, до тех пор, пока однажды их не осталось так мало, что восстановление популяции было уже невозможно. Так наступало вымирание.
Как и в случаях с прямобивневым лесным слоном и узконосым носорогом, фрагментированные популяции сохранялись на Пиренейском полуострове, на Балканах, в Крыму и на Кавказе – в районах с относительно мягким климатом и сложным ландшафтом, где все еще оставались редколесья[251]251
Finlayson amd Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть]. Одним из таких мест был северный берег Гибралтарского пролива, который виден с побережья Северной Африки. Там было убежище теплолюбивых растений, которые повсеместно вымерли в Европе. Многие виды рептилий, амфибий и других животных, не переносящих заморозков, низких температур и засухи, выжили в этом месте. Именно там, в пещере, ныне известной как пещера Горама, расположенной на Гибралтарской скале, выжила последняя популяция неандертальцев[252]252
Последнее население неандертальцев проживало в пещере Горама 28–24 тысячи лет назад, на несколько тысяч лет позже, чем в Северной Иберии и на юго-западе Франции и по крайней мере на тысячу лет позже, чем на Балканах, в Крыму и на Кавказе; С. Finlayson et al., ‘Late Survival of Neanderthals at the Southernmost Extreme of Europe’, Nature 443(2006): 850–3.
[Закрыть]. Мы рассмотрим различные мнения о причинах исчезновения неандертальцев в главе 7.
Если бы нам надо было сделать краткий обзор мира людей 45 тысяч лет назад, на пороге прихода предков в Европу, мы бы обнаружили разбросанные популяции неандертальцев, живших в зонах открытых редколесий и сложных ландшафтов вдоль южных окраин континента и на востоке, вдоль Южной Сибири. Эти популяции, находившиеся в упадке, пребывали в стрессе. Неандертальцев на Ближнем Востоке давно не было. Африка была заселена предками, которые к тому времени распространились уже по всему континенту, через Аравию и Индию попали на восток, проникли в Китай, Юго-Восточную Азию и Австралию. Несколько изолированных групп H. erectus и H. floresiensis выживали на отдаленных тропических форпостах Юго-Восточной Азии.
Сегодня такие животные, как благородный олень и кабан, напоминают о богатом мире, который когда-то был владением неандертальцев и их предков. Независимо от позиции, которую мы можем занять в отношении причин исчезновения неандертальцев, нельзя отрицать, что к тому времени, когда предки достигли своих опорных пунктов в Южной Европе и Азии, жизнь этих древних народов Евразии уже подошла к концу. Повторное заселение Евразии должно было стать делом новой популяции, делом, которое удача дарит тем, кто оказывается в нужном месте в нужное время.
