Текст книги "Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили"
Автор книги: Клайв Финлейсон
Жанр:
Биология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Глава шестая
Если бы только…
В 1989 году, когда я впервые начал заниматься нашим происхождением, убеждения были примерно следующими: анатомически современные люди[253]253
Люди с тонким, стройным телом, которое эволюционировало, чтобы теплоотдача была эффективнее в теплом тропическом африканском климате, где эти люди развивались. Например: С. Stringer and С. Gamble, In Search of the Neanderthals: Solving the Puzzle of Human Origins (London: Thames and Hudson, 1993); R. G. Klein, The Human Career: Human Biological and Cultural Origins (Chicago: Chicago University Press, 1999).
[Закрыть] – наши предки – произошли от общего предка – «митохондриальной Евы», которая жила 200 тысяч лет назад в Тропической Африке. Они вышли оттуда и покорили мир. Никто и не сомневался в том, что эти современные люди заменили каждую из популяций людей на планете, молниеносно распространившись по земле. Даже просто приняв во внимание достоинства альтернативной многорегиональной модели, вы мгновенно рисковали быть причисленным к еретикам[254]254
F. Weindereich, ‘The «Neanderthal Man» and the Ancestors of «Homo sapiens»’, Amer. Anthropol. 42(1943): 375–83.
[Закрыть]. Замену видов пытались объяснять по-разному. В самой экстремальной версии, сравнительно недавно, эти события были описаны как «первый и самый успешный акт преднамеренного геноцида, предпринятый человеком современного вида»[255]255
P. Pettitt, ‘Odd Man Out: Neanderthals and Modern Humans’, Brit. Archaeol. 51(2000): 1–5.
[Закрыть]. Это могло бы стать отличным заголовком, однако где найти доказательства такого геноцида? Их нет так же, как нет никаких доказательств какого-либо конкурентного превосходства предка над другими людьми, с которыми он сталкивался. В главе 3 мы видели, что и неандертальцы и протопредки были на Ближнем Востоке в одно и то же время, хотя у нас и нет уверенности в том, что они встречались. Что нам действительно известно, так это то, что протопредки исчезли, а неандертальцы остались, и уже сам по себе этот факт должен был бы заставить нас бить тревогу и задуматься относительно превосходства наших предков. Точно ли они им обладали?
Мысль об общем происхождении предков не нова. Она возникла в 1950-е годы и снова возродилась в 1970-е в связи с гипотезой Ноева ковчега[256]256
F. C. Howell, ‘The Evolutionary Significance of Variations and Varieties of «Neanderthal» Man’, Quat. Rev. Biol. 32(1957): 330–47; W. W. Howells, ‘Explaining Modern Man: Evolutionists versus Migrationists’, J. Human Evol. 5(1976): 477–95.
Обратите внимание на довольно странное название статьи Хауэллса, в которой различие между эволюцией и миграцией проводится так, как если бы эти процессы были диаметрально противоположными. Идея миграции (с которой мы уже столкнулись), только запутавшая понимание процесса географической экспансии и выраженная в названии, превалирует до настоящего времени.
[Закрыть]. На этом этапе регион происхождения был еще неизвестен, но ситуация прояснилась спустя десятилетие, когда Ребекка Канн и ее коллеги опубликовали новаторское исследование, в котором анализировали митохондриальную ДНК 147 живых людей из пяти географических популяций[257]257
R. L. Cann, М. Stoneking, and А. С. Wilson, ‘Mitochondrial DNA and Human Evolution’, Nature 325(1987): 31–6.
[Закрыть]. Результаты указывали на африканское происхождение 200 тысяч лет назад, и загадка казалась решенной. Статья была опубликована 1 января 1987 года. Чуть более чем через два месяца в Кембриджском университете была организована конференция, на которой собрались пятьдесят пять ведущих исследователей в области происхождения человека. Первая статья в издании, опубликованном после конференции, была написана Стонекингом и Канн. Название издания – «Революция человека» – посылало всем без исключения ясный сигнал о том, как с этих пор следовало рассматривать нашу эволюцию[258]258
P. Mellars and C. Stringer (eds), The Human Revolution: Behavioural and Biological Perspectives in the Origins of Modern Humans (Edinburgh: Edinburgh University Press, 1989).
[Закрыть]. В последующие два десятилетия вышло множество статей и книг в поддержку революции человека. Некоторые из них внесли важный вклад в развитие идеи, но многие представляли невнятные, голословные и зачастую субъективные мнения, цель которых состояла в том, чтобы трактовать имеющиеся доказательства в пользу гипотезы Ноева ковчега[259]259
Модель, известная как «исход из Африки 2». Где цифра 2 призвана дифференцировать вторую экспансию из Африки от более ранней экспансии Homo erectus. Lahr and Foley (‘Multiple Dispersals and Modern Human Origins’, Evol. Anthropol. 3(1994): 48–60) представили биологически более обоснованный подход, предложив идею множественного расселения из Африки.
[Закрыть].
Многие могли счесть, что гипотеза мультирегионального происхождения человека больше не существует[260]260
С. Stringer and R. McKie, African Exodus: The Origins of Modern Humanity (London: Jonathan Cape, 1996).
[Закрыть]. Суть мультирегионализма заключается в колонизации Homo erectus Старого Света и последующей эволюции различных популяций в современные человеческие расы. В ней отвергаются последующая экспансия и полное замещение всех человеческих видов одной популяцией людей. Гипотеза возникла в 1920-е годы, когда неандертальцы считались промежуточным звеном в развитии человека между H. erectus и предками[261]261
A. Hrdlička, ‘The Neanderthal Phase of Man; The Huxley Memorial Lecture for 1927’, The Journal of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland, 57(1927): 249–74. Weindereich, ‘«Neanderthal Man»’, and idem, Apes, Giants and Men (Chicago: University of Chicago Press, 1946); и позже C. S. Coon, The Origin of Races (New York: Knopf, 1962) и The Living Races of Man (New York: Knopf, 1965) развили версии этой теории.
[Закрыть]. С мультирегиональной гипотезой созвучна «теория канделябра» – термин, придуманный Хауэллсом, – в которой говорилось о различных ветвях, представляющих эволюцию разных людей.
По иронии, имена Вейндерейх, Куна или Хауэллса – главных адептов этого взгляда – не всплывают, когда, время от времени, аргумент вновь восстает из небытия. Другие взялись за это дело с новой страстью и пылом. У мультирегионализма были сильные защитники, среди которых наиболее выдающимися оказались Лоринг Брейс[262]262
С. Loring Brace, ‘The Fate of the «Classic» Neanderthals: A Consideration of Hominid Catastrophism’, Curr. Anthropol. 5(1964): 3–43.
[Закрыть], Алан Торн и в особенности Милфорд Уолпофф[263]263
D. S. Brose and M. H. Wolpoff, ‘Early Upper Palaeolithic Man and Late Middle Palaeolithic Tools’, Amer. Anthropol. 73(1971): 1156–94; A. G. Thorne and M. H. Wolpoff, ‘Regional Continuity in Australasian Pleistocene Hominid Evolution, Am. J. Phys. Anthropol. 55(1981): 337–49.
[Закрыть]. Крис Стрингер чаще всего признается знаменосцем «исхода из Африки 2», который, как предполагается, был второй масштабной экспансией Homo из Африки (после экспансии H. erectus[264]264
С. В. Stringer, ‘Population Relationships of Later Pleistocene Hominids: A Multivariate Study of Available Crania, J. Archaeol. Sci. 1(1974): 317–42; С. B. Stringer and P. Andrews, ‘Genetic and Fossil Evidence for the Origin of Modern Humans’, Science 239(1974): 1263–8.
[Закрыть]). Так, жаркая битва между «исходом из Африки 2» и мультирегиональной эволюцией превратилась в крестовый поход рыцарей Стрингера и Уолпоффа друг против друга. Баталия имела еще и социальный подтекст, поскольку мультирегионализм предлагал более раннее разделение людей на расы, чем «исход из Африки 2». Пепел той битвы время от времени еще летает на палеоантропологических собраниях, когда наше происхождение заново подвергается разбору.
Я привел здесь этот краткий обзор противоречащих друг другу теорий, прежде чем изложить свои собственные взгляды, чтобы их можно было представить на историческом фоне. Несмотря на множество достижений, особенно в области генетики, и новые находки окаменелых останков, с первых дней дебатов я не поверил в абсолютизм теории второго «исхода из Африки» с замещением. Означает ли это, что я поддерживаю крайнюю форму мультирегионализма? Вовсе нет. Однако я считаю, что взаимодействия людей в Евразии и в других частях Старого Света в период 50–30 тысяч лет назад было гораздо сложнее, чем просто замещение одной группы людей другой группой[265]265
C. Finlayson and J. S. Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover and Its Impact on Neanderthal and Other Human Populations’, Trends Ecol. Evol. 22(2007): 213–22.
[Закрыть]. Кажется, я в этом не одинок. Описывая ископаемые останки раннего современного человека из пещеры Тяньюань в Чжоукоудяне (Китай), палеоантрополог Эрик Тринкаус и его коллеги недавно отметили, что анатомия окаменелых останков «подразумевает, что простое распространение современных людей из Африки маловероятно»[266]266
Образец датируется 33,5–35,5 тысячи лет назад. Откалиброванные данные, результат которых вызывает сомнение, датируют образец 39–42 тысячи лет назад (см. также сноску 5 к гл. 4); Н. Shang et al., ‘An Early Modern Human from Tianyuan Cave, Zhoukoudian, China’, Proc. Natl. Acad. Sci. USA 104(2007): 6573–8.
[Закрыть]. Многочисленные достижения последнего десятилетия подорвали идею о всплеске человеческой изобретательности, который якобы привел к революции человека[267]267
См., например, S. McBrearty and A. S. Brooks, ‘The Revolution ThatWasn’t: A New Interpretation of the Origin of Modern Human Behaviour’, J. Hum. Evol. 39(2000): 453–563.
[Закрыть]. Однако целые тома докладов по итогам конференции 2005 года, посвященной Кембриджской встрече 1987 года, вышли под заголовком «Переосмысливая революцию человека»[268]268
P. Mellars, K. Boyle, O. Bar-Yosef, and C. Stringer (eds), Rethinking the Human Revolution (Cambridge: McDonald Institute Monographs, 2007).
[Закрыть]. Старые привычки, похоже, трудно изжить.
Предлагаю начать с чистого листа. Мы рассмотрим период 50–30 тысяч лет назад. В начале этого периода Евразия была занята только неандертальцами, а к отметке в 30 тысяч лет назад их уже почти не осталось и суша была заселена предками. Давайте на время забудем о неандертальцах и предках и вместо этого взглянем на панораму Евразийского континента того времени. Каким был климат? Как выглядели типы местообитаний и где они располагались? Какие животные и где жили? Где были люди? Как только мы найдем ответы на эти вопросы, мы сможем вернуться к обсуждению того, как люди туда попали, кем они были и откуда пришли. Давайте начнем с климата.
Климат Евразии частично восстановился после глобального похолодания в период 74–59 тысяч лет назад. Пятьдесят тысяч лет назад климатические условия были мягкими и относительно стабильными, хотя и не такими теплыми, как во время предыдущего межледниковья. Климатическая тенденция к похолоданию возобновилась около 44 тысяч лет назад, и 37 тысяч лет назад температуры достигли своего минимума. Вскоре после этого последовала фаза холода (27–16 тысяч лет назад), которая достигла кульминации во время последней ледниковой эпохи[269]269
T. H. van Andel., W. Davies, and B. Weninger, ‘The Human Presence in Europe during the Last Glacial Period I: Human Migrations and the Changing Climate’, in T. H. van Andel and W. Davies (eds), Neanderthals and Modern Humans in the European Landscape during the Last Glaciation (Cambridge: McDonald Institute Monographs, 2004), 31–56.
[Закрыть]. Эти тенденции не были однородными и перемежались теплыми и очень холодными климатическими явлениями, происходившими с меньшими временными интервалами, обычно порядка сотен или тысячи лет[270]270
Осцилляции Дансгора – Эшгера были моментами быстрого глобального потепления от 5 до 10 °C в течение нескольких десятилетий с последующим постепенным охлаждением. События Хайнриха были недолгими периодами сильного холода, связанными с рафтингом льда в Северной Атлантике. События Хайнриха понижали уже низкие температуры от 3 до 6 °C. Десять осцилляций Дансгора и три события Хайнриха произошли в период 50–30 тысяч лет назад; W. J. Burroughs, Climate Change in Prehistory: The End of the Reign of Chaos (Cambridge: Cambridge University Press, 2005).
[Закрыть]. Частые изменения от теплого к экстремально холодному и обратно сделали период 50–30 тысяч лет назад одним из сильнейших климатических потрясений. Фоном тому служило устойчивое ухудшение климата, нараставшее вплоть до последовавшего ледникового периода.
Изменения климата были в целом одинаковыми по всей географической территории Евразии[271]271
N. W. Rutter et al., ‘Correlation and Interpretation of Paleosols and Loess across European Russia and Asia over the Last Interglacial-Glacial Cycle’, Quat. Res. 60(2003): 101–9.
[Закрыть], но их влияние на окружающую среду значительно различалось от региона к региону на этой огромной территории. И тут возникают неожиданности и противоречия. Например, некоторые ученые, ссылаясь на экологические свидетельства, находят, что крайний северо-восток Сибири, где она встречается с северо-западом Аляски, на пике последней ледниковой эпохи был относительно свободен ото льда[272]272
J. Brigham-Grette et al., ‘Chlorine-36 and 14C Chronology Support a Limited Last Glacial Maximum across Central Chukotka, Northeastern Siberia, and No Beringian Ice Sheet’, Quat. Res. 59(2003): 386–98.
[Закрыть]. Ледниковые щиты здесь были намного меньше, чем в предыдущие холодные периоды. Одним из объяснений может быть то, что ледяной покров Скандинавии и района Баренцева и Карского морей, находящийся дальше на западе, был настолько крепким, что за счет этого снизилось поступление влаги, достигавшей Дальнего Востока. Другие же ученые поддерживали мысль о непрерывном обширном циркумполярном ледяном покрове, который достигал максимальной площади 39 миллионов квадратных километров[273]273
M. G. Grosswald, ‘Late Weichselian Ice Sheets in Arctic and Pacific Siberia’, Quat. Int. 45–6(1998): 3–18; M. G. Grosswald and T. J. Hughes, ‘The Russian Component of an Arctic Ice Sheet during the Last Glacial Maximum’, Quat. Sci. Rev. 21(2002): 121–46.
[Закрыть]. Одним из самых серьезных последствий существования этого огромного ледяного массива, покрывавшего большую часть арктической России, могло стать то, что устья крупных сибирских рек, которые сегодня впадают в Северный Ледовитый океан, были перекрыты огромными ледяными плотинами. В результате этого огромные пресноводные внутренние моря возникали по всей Сибири. Когда, по мере изменения климата, ледяные плотины становились неустойчивыми, обширные районы страдали от катастрофических наводнений[274]274
A. N. Rudoy, ‘Glacier-Dammed Lakes and Geological Work of Glacial Superfloods in the Late Pleistocene, Southern Siberia, Altai Mountains’, Quat. Int. 87(2002): 119–40.
[Закрыть]. Такие события могли привести к неописуемому ущербу, стремительному изменению окружающей среды и уничтожению популяций многих животных, включая людей. Нам никогда не удастся полностью оценить воздействие таких ледниковых катастроф.
Эти гигантские внутренние озера могли быть важными барьерами огромного коридора равнинной местности, который простирался от Тихоокеанского побережья Восточной Сибири на запад, вплоть до Британских островов. Этот коридор был ограничен на севере ледяными щитами, а на юге – горами Средиземноморья, Юго-Западной и Центральной Азии[275]275
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть]. В ответ на капризы климата этот коридор, соединявший восток и запад, изменился. Общая тенденция к ухудшению климата в период 50–30 тысяч лет назад способствовала повсеместному расширению безлесных местообитаний на этом поясе равнин, а с усилением холода тундра двинулась на юг, опережая наступавшие ледяные щиты. С усилением засушливости степь начала распространение за пределы своих опорных пунктов в центре Евразии. Там, где они встречались с новым местообитанием, появлялась тундростепь (рис. 9). Эта волна двойного распространения прокатилась по обширной территории на восток и на запад. Когда становилось теплее и влажность повышалась, две среды обитания распадались и уступали место деревьям. Эти передышки для лесных местообитаний становились все более редкими, особенно глубоко внутри континента, где тепло и влага стали редкой роскошью для окружающей среды.
Рисунок 9. Тундростепь среднего и позднего плейстоцена, местообитание, впервые колонизированное популяцией Homo sapiens из заштрихованного региона
В предыдущей главе мы видели, что млекопитающие редколесий и саванн долгое время процветали вдоль этого пояса. Homo heidelbergensis и неандерталец тоже считали это место домом. Теперь же климат наносил по этим животным удар за ударом, сокращая до изолированных островков их любимые редколесья, в которых можно было пастись и выискивать корм. Другие млекопитающие, такие как шерстистый мамонт, медленно эволюционировали в районах с постоянными безлесными ландшафтами, и теперь настал их черед колонизировать обширные территории Евразии – мира, пригодного для животных, которые могли жить за счет выпаса в безлесных местообитаниях. Те же, кто не смог отвыкнуть от поедания листьев, исчезли вместе с хищниками, привыкшими охотиться на них из засады[276]276
Последние неандертальцы, первоклассные засадные охотники, присутствовали в Гибралтаре в период 28–24 тысячи лет назад; С. Finlayson et al., ‘Late Survival of Neanderthals at the Southernmost Extreme of Europe’, Nature 443(2006): 850–3.
Они не были единственными засадными хищниками, которые переживали натиск ледников. Леопард (Panthera pardus) выжил в изолированных южных зонах в исторические времена, но его ареал был сильно ограничен 50–30 тысяч лет назад; Е, R. S. Sommer and N. Benecke, ‘Late Pleistocene and Holocene Development of the Felid Fauna (Felidae) of Europe: A Review’, J. Zool. 269(2006): 7–19. Похоже, что лев (Panthera leo) дожил до конца последней ледниковой эпохи в Западной Европе, и его способность охотиться в открытых безлесных местообитаниях могла быть его преимуществом; A. J. Stuart, ‘Mammalian Extinctions in the Late Pleistocene of Northern Eurasia and North America’, Biol. Rev. Camb. Philos. Soc. 66(1991): 453–562. Географический ареал гомотерии (Homotherium latidens) был сильно ограничен, и в последний раз они были в Западной Европе 28 тысяч лет назад; J. W. F. Reumer, ‘Late Pleistocene Survival of the Sabre-Toothed Cat Homotherium in Northwestern Europe’, J. Vert. Paleontol. 23(2003): 260–2. Европейский ягуар (Panthera gombaszoegensis), более зависимый от густого леса, чем другие виды, смог дожить до конца среднего плейстоцена; С. Guerin and М. Patou-Mathis, Les grands mammiferes pliopleistocenes d’Europe (Paris: Masson, 1997).
[Закрыть].
Так кто же выиграл от экологической трагедии, которая постигла неандертальца, прямобивневого лесного слона и леопарда? Одна группа состояла из травоядных животных холодного севера: шерстистого мамонта, шерстистого носорога, северного оленя и овцебыка. В другую входили животные сухих степей и прерий: лошадь, степной зубр и сайгак. Для этих видов период 50–30 тысяч лет назад стал триумфальным, и они смогли распространиться далеко на запад: во Францию, на Британские острова и в Северную Испанию. Кроме этого существовали и довольно гибкие в вопросе питания виды: лоси, большерогие и благородные олени, европейские косули, туры, серны, дикие бараны и горные козлы.
Выжившие крупные плотоядные, такие как бурые и пещерные медведи, также могли поедать растения и фрукты, а еще впадать в спячку холодной темной зимой. Другие плотоядные были видами меньшего размера, не зависящими от крупных травоядных. Песец распространился до территории Франции, и рыжая лиса отступила. Завершали панораму рыси и дикие кошки. Но именно хищникам, которые могли следовать за крупными травоядными животными через степную тундру, выпало процветать. Львам и пятнистым гиенам удалось некоторое время продержаться, но они не могли сравниться с лучшим бегуном на длинные дистанции.
Хозяином этих открытых ландшафтов стал волк. Только на крайнем севере у него был соперник – белый медведь, выросший из популяции бурых медведей и ставший убежденным мясоедом[277]277
M. A. Cronin, S. C. Amstrup, and G. W. Garner, ‘Interspecific and Intraspecific Mitochondrial DNA Variation in North American Bears (Ursus)’, Can. J. Zool. 69(1991): 2985–92; S. L. Talbot and G. F. Shields, ‘Phylogeography of Brown Bears (Ursus aretes) of Alaska and Paraphyly within the Ursidae’, Mol. Phylog. Evol. 5(1996): 477–94.
[Закрыть]. Как и волк, он преследовал свою добычу на огромных расстояниях, но, в отличие от волка, впадал в спячку в разгар северной зимы. Волк и медведи дают нам представление о том, что было необходимо, чтобы стать успешным охотником в подобных ландшафтах. Самое главное их качество заключалось в том, что они были марафонцами. Энергосберегающий спринт не мог быть успешной стратегией. Способность питаться смешанно, преодоление голодных периодов за счет накапливания запасов в виде жира, уменьшения расхода энергии или откладывания пищи про запас, а также совместная охота в группах, были необязательными дополнениями. Охотник, обладавший несколькими из этих навыков, мог стать суперхищником безлесных равнин Евразии. Дождемся главы 8, чтобы с ним познакомиться.
Настало время увидеть, где в этот период климатических и экологических потрясений находились люди. Как ни странно, о неандертальцах мы знаем гораздо больше, чем о предках. Пятьдесят тысяч лет назад неандертальцы уже испытали на себе последствия вторжения безлесных местообитаний на Русскую равнину и в Восточную Европу, и их ареал начал сокращаться. К отметке 40 тысяч лет назад их отбросило к Средиземному морю, Юго-Западной Франции и отдельным зонам вокруг Черного моря[278]278
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть]. Усиление холодных и нестабильных условий позднее 37 тысяч лет назад еще больше сократило их ареал[279]279
Van Andel, Davies, andWeninger, ‘The Human Presence in Europe’.
[Закрыть], оставив основную зону на юге и востоке Иберии и островки на севере Иберии, на севере Атлантического побережья, на Балканах, в Крыму и на Кавказе. К концу рассматриваемого периода, 30 тысяч лет назад, последние неандертальцы жили в Юго-Западной Иберии[280]280
Finlayson et al., ‘Late Survival of Neanderthals’.
[Закрыть]. Неуловимых предков найти труднее. Они мельком попались нам на глаза в Восточной Европе – на севере и западе от Черного моря в период 36–30 тысяч лет назад[281]281
M. P. Richards et al., ‘Stable Isotope Evidence for Increasing Dietary Breadth in the European mid-Upper Paleolithic’, Proc. Natl. Acad. Sci. USA 98(2001): 6528–32; E. Trinkaus et al., ‘An Early Modern Human from the Pe, stera cu Oase, Romania’, Proc. Natl. Acad. Sci. USA 100(2003): 11231-6; E. M. Wild et al., ‘Direct Dating of Early Upper Palaeolithic Human Remains from Mladeˇc, Nature 435(2005): 332–5; A. Soficaru, A. Dobos, and E. Trinkaus, ‘Early Modern Humans from the Pe,stera Muierii, Baia de Fier, Romania, Proc. Natl. Acad. Sci. USA 103(2006): 17196-201.
[Закрыть]. Это самые ранние из останков предков, найденных где-либо Евразии, древнее только местонахождение Назлет Хатер в Египте, возраст которого оценивается в 37,5 тысячи лет[282]282
E. Trinkaus, ‘Early Modern Humans’, Ann. Rev. Anthropol. 34(2005): 207–30.
[Закрыть], пещера Ниах (41–34 тысячи лет) и окаменелости озера Мунго (около 42–38 тысяч лет, см. главу 5). Имеющиеся генетические данные дополняют эту картину и позволяют предположить, что до 30 тысяч лет назад группы предков-первопроходцев (возможно, также протопредков?) едва добрались до Северной Евразии и не смогли там надежно укорениться[283]283
P. Underhill et al., ‘The Phylogeography of Y Chromosome Binary Haplotypes and the Origins of Modern Human Populations’, Ann. Hum. Genet. 65(2001): 43–62; P. Forster, ‘Ice Ages and the Mitochondrial DNA Chronology of Human Dispersals: A Review’, Phil. Trans. Roy. Soc. bond. B. 359(2004): 255–64.
[Закрыть]. Наши знания об их экологии практически равны нулю.
Археология дает совсем другую картину. В главе 3 мы видели, как неандертальцы и протопредки на Ближнем Востоке изготавливали похожие каменные орудия примерно 130–100 тысяч лет назад. В отсутствие человеческих окаменелостей, обнаружив лишь каменные орудия, мы мало что могли сделать. Найденные технологии относились к комплексу среднего палеолита, получившему название мустьерской эпохи. Похоже, что неандертальцы еще долго продолжали использовать мустьерскую технику по всей Евразии. Все евразийские участки мустьерской эпохи с окаменелостями в период между 120 и 28–24 тысячами лет назад связаны исключительно с неандертальцами, так что можно с уверенностью предположить, что они выдают присутствие этих людей. Проблема заключалась во множестве новых технологий, обобщенных категорией верхнего палеолита, которые начали появляться в Евразии около 45 тысяч лет назад. Традиционная интерпретация заключалась в том, что они были делом рук предков, и поэтому, объясняя их прибытие в Европу, мы трактовали технологии как посредника биологической сущности – нашего прямого предка[284]284
P. Mellars, ‘Neanderthals and the Modern Human Colonization of Europe’, Nature 432(2004): 461–5.
[Закрыть]. Но можем ли мы быть в этом уверены?
Удивительно, что единственное, в чем мы действительно уверены касательно происхождения этих многочисленных культур каменных орудий, появившихся в Евразии 50–30 тысяч лет назад, – это то, что мустьерская культура принадлежала неандертальцам. Также существует мнение, что переходная культура, появившаяся во Франции около 45 тысяч лет назад и сохранившаяся до 36,5 тысячи лет назад[285]285
Ряд культур с технологиями, которые, по-видимому, перешли границу среднего и верхнего палеолита, объединив элементы эпох, описываются в археологической литературе как переходные культуры, технологии или отрасли.
J. Zilhao and F. d’Errico, ‘La nouvelle «bataille aurignacienne»: Une revision critique de la chronologie du Chatelperronien et de l’Aurignacien ancien, EAnthropologie 104(2000): 17–50; J. Zilhao et al., ‘Analysis of Aurignacian Interstratification at the Chatelperronian-Type Site and Implications for the Behavioral Modernity of Neandertals’, Proc. Natl. Acad. Sci. USA 103(2006): 12643-8.
[Закрыть], так называемая шательперонская культура, также могла быть делом рук неандертальцев[286]286
Шательперонскую культуру связали с неандертальскими останками на французских стоянках Сен-Сезер и Грот-дю-Рен. Некоторые авторы подвергают сомнению связь между человеческими останками и материальной культурой. О. Bar-Yosef, ‘Defining the Aurignacian, in О. Bar-Yosef and J. Zilhao (eds), Towards a Definition of the Aurignacian, Trabalhos de Arqueologia, 46 (Portugal: IPA, 2006), 11–18.
[Закрыть]. Однако связь между орудиями и окаменелостями неочевидна, и мы не можем исключать вероятность того, что другие люди также могли иметь к этой культуре отношение. Другие переходные культуры появляются в этот период в Центральной и Восточной Европе и на Ближнем Востоке, но до сих пор ни одна из них не была ассоциирована с человеческими окаменелыми останками[287]287
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть].
До недавнего времени древнейшая европейская культура верхнего палеолита, ориньякская культура, казалась крепко связанной с предками. Сам факт распространения этой культуры по всей Европе, казалось, подтверждал несомненное распространение предков с Ближнего Востока[288]288
Mellars, ‘Neanderthals and the Modern Human Colonization.
[Закрыть]. Ориньякские объекты ассоциировались с останками предков, и классическим археологическим объектом в связи с этим была пещера Фогельхерд в Германии. Но затем, в 2004 году, стройную теорию разрушили результаты прямой радиоуглеродной датировки скелетов человека из Фогельхерд. Как оказалось, скелеты вообще не были связаны с ориньякскими артефактами. Человеческие останки там были захоронены гораздо позже, во время неолита, около 3,9–5 тысяч лет назад[289]289
N. J. Conard, P. M. Grootes, and F. H. Smith, ‘Unexpectedly Recent Dates for Human Remains from Vogelherd’, Nature 430(2004): 198–201.
[Закрыть]. Суммируя наши знания об ориньякской культуре и встречая заявления о ее связи с нашим предком, мы лишь можем заключить, что не знаем, кто еще был причастен к этой культуре. Мы не можем исключить и вероятность того, что, как и в случае с шательперонской культурой, к ориньякской могли быть причастны и неандертальцы, и предки. Мы просто не знаем этого.
Итак, что можно извлечь из этой навевающей уныние картины? Не стоит отчаиваться. Признавая недостатки и пробелы в наших знаниях, давайте по крайней мере попытаемся понять, что мы знаем о событиях, происходивших по всей Евразии в период 50–30 тысяч лет назад. У нас есть очевидное свидетельство прогрессировавшего отступления неандертальцев на фоне расширения тундростепи. Существуют генетические доказательства первых слабых набегов групп предков в Европу, вероятно, с Ближнего Востока. У нас также есть окаменелости, которые подтверждают их присутствие в Центральной и Восточной Европе 36 тысяч лет назад. Мы наблюдаем сокращение ареала мустьерской культуры по мере отступления неандертальцев, а также и расцвет многих новых культур, ознаменовавших эпоху переходного или раннего верхнего палеолита. Все это указывает на то, что в этот период климатического и экологического хаоса группы людей неизвестного биологического вида пытались справиться с потрясениями, пробуя новые пути.
Невозможно говорить о превосходстве одного человека над другим или одной культуры над остальными. Огромное культурное разнообразие Евразии указывает на длительные периоды изоляции между регионами, в которых сохранялись особые идентичности народов средней полосы Евразии. По-видимому, только мустьерская и ориньякская культуры сохраняли более широкое географическое распространение[290]290
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть], хотя и были ограничены конкретными экологическими условиями. Это должно дать нам ключ к пониманию тогдашних событий.
Присутствие переходных и ранних верхнепалеолитических культур на Ближнем Востоке около 45 тысяч лет назад долгое время воспринималось как доказательство модели «исхода из Африки 2». Здесь мы могли наблюдать культурные трансформации в нечто новое и, предположительно, современное. Это было началом волны продвижения предков из Африки. Мы видели, что невозможно воспринимать эти культуры как подтверждение присутствия предков. В любом случае, теперь имеются явные доказательства того, что такие культуры появлялись по всей Евразии примерно в одно и то же время. Это нам продемонстрировала шательперонская культура во Франции, то же самое верно и для переходных и ранних верхнепалеолитических культур Центральной и Восточной Европы, равнин к северу от Черного моря и к востоку, на юге Сибири, до Алтайских гор[291]291
T. Goebel, A. Derevianko, and V. T. Petrin, ‘Dating the Middle-to-Upper Paleolithic Transition at Kara-Born, Curr. Anthropol. 34(1993): 452–8; M. Otte and A. Derevianko, ‘Transformations Techniques au Paleolithique de l’Altai’, Anthropol. Prehist. 107(1996): 131–43; Y. V. Kuzmin and L. A. Orlova, ‘Radiocarbon Chronology of the Siberian Paleolithic’, J. World Prehist. 12(1998): 1–53; J. K. Kozlowski, ‘The Problem of Cultural Continuity between the Middle and the Upper Paleolithic in Central and Eastern Europe’, in O. Bar-Yosef and D. Pilbeam (eds), The Geography of Neandertals and Modern Humans in Europe and the Greater Mediterranean, Peabody Museum Bulletin 8 (Cambridge, МА: Harvard University Press, 2000), 77–105; Р. Pavlov, J. I. Svendsen, and S. Indrelid, ‘Human Presence in the European Arctic Nearly 40,000 years ago’, Nature 413(2001): 64–7; P. Pavlov, W. Roebroeks, and J. I. Svendsen, ‘The Pleistocene Colonization of Northeastern Europe: A Report on Recent Research, J. Hum. Evol. 47(2004): 3–17; J. F. Hoffecker, ‘Innovation and Technological Knowledge in the Upper Paleolithic of Northern Eurasia’, Evol. Anthropol. 14(2005): 186–98; M. V. Anikovich et al., ‘Early Upper Paleolithic in Eastern Europe and Implications for the Dispersal of Modern Humans’, Science 315(2007): 223–6.
[Закрыть]. Так что эти культурные свидетельства скорее показывают не распространение предков, а широко распространенные в Евразии и на Ближнем Востоке эксперименты и инновации примерно в то же время. Неслучайно это было время климатического спада, когда условия стали крайне непредсказуемыми.
В этой книге мы не раз видели, что биологические инновации наиболее активны среди периферийных популяций, тех, которые живут на краю основного ареала. Неудивительно, что люди, жившие в Евразии и создававшие переходные или ранние верхнепалеолитические культуры, находились на краю географического ареала[292]292
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть]. По мере наступления тундростепи эти пограничные поселения становились передовыми войсками. У них было два варианта: быстро адаптироваться к новым обстоятельствам или умереть. Необходимые изменения включали поиск способа выживания и охоту на животных в чуждых, безлюдных местообитаниях, внезапно появлявшихся повсюду.
Вот один пример того, как люди пытались справиться с этой ситуацией. Долина Везер на юго-западе Франции была зоной соприкосновения редколесных местообитаний и тундростепи 34–27 тысяч лет назад[293]293
B. Blades, ‘Aurignacian Settlement Patterns in the Vezere Valley’, Curr. Anthropol. 40(1999): 712–18.
[Закрыть]. Люди, жившие в этой долине, принадлежали к ориньякской культуре. С биологической точки зрения они могли быть предками, но мы не можем полностью исключить вероятность того, что они были протопредками или даже неандертальцами. В начале этого периода климат был холодным и сухим. В ландшафте доминировали холодные степи, в которых ориньякцы охотились преимущественно на северных оленей и лошадей. Они скитались по открытым пространствам, отслеживая стада, и делали орудия из кремневых пластин, которые можно было легко переносить с места на место, используя добытое в отдаленных местах сырье. Ближе к концу этого периода климат стал более теплым и влажным, что способствовало распространению лесистой саванны и леса. Ландшафт превратился в мозаику местообитаний со множеством разнообразных млекопитающих, поэтому ориньякцам не нужно было далеко перемещаться в поисках еды. В то же время оленей стало меньше, чем раньше, – их среда обитания сократилась, поэтому поведение ориньякцев изменилось, они стали более оседлыми и начали охотиться, в частности на благородных оленей, кабанов и туров. Сырье для изготовления каменных орудий добывалось на месте, что соответствовало более оседлому образу жизни, и даже типы производимых инструментов теперь отличались от инструментов более раннего периода. Поведение ориньякцев могло быть очень гибким, а их деятельность и инструменты могли корректироваться в связи с изменениями в окружающей среде.
Те изменения, которые претерпевали ориньякцы во Франции, были тогда характерны для нестабильного мира Северной Евразии. Ярким примером таких изменений являются палинологические[294]294
Палинология – наука на стыке ботаники, геологии, палеогеографии, палеоботаники, связанная с изучением пыльцевых зерен и спор растений, грибов и бактерий.
[Закрыть] данные с озера Лаго Гранде в Монтиккио, на юге Италии[295]295
J. R. M. Allen et al., ‘Rapid Environmental Changes in Southern Europe during the Last Glacial Period’, Nature 400(1999): 740–3.
[Закрыть]. Эти данные охватывают последние 100 тысяч лет и включают интересующий нас период 50–30 тысяч лет назад. На участке были зафиксированы постоянные быстрые изменения ландшафта вокруг озера: степи превращались в лесостепи, а затем в лес, и обратно. Именно такого рода изменения происходили во многих регионах Евразии, и жившие там люди должны были приспосабливаться к ним снова и снова. Самое удивительное, что показало исследование в Монтиккио, – это скорость изменений. Серьезные перемены в растительности занимали в среднем 142 года. Это означает, что одно поколение людей могло жить в лесном ландшафте, их дети – в лесостепи, а внуки – в открытой степи. Поскольку изменения шли не в одном направлении, последующие поколения могли снова оказаться в лесостепи или лесу.
Изменения происходили с наибольшей частотой и интенсивностью в зонах, где равнины Северной Евразии встречались с холмами и горами юга. Эти зоны соприкосновения (или контакта) часто представляли собой мозаики разных местообитаний, раскинутых на небольших территориях, как во Франции. В теплые периоды леса росли в низинах и вверх по склонам вплоть до границы леса. Когда условия становились холоднее, граница леса опускалась, и леса оставались в изолированных укромных долинах. Если эти условия сохранялись, то лес мог и вовсе исчезнуть. Условия вдали от этих зон соприкосновения были более стабильными. Это демонстрирует вся Центральная и Юго-Восточная Европа. В это время климат Центральной Европы был холодным, но стабильным, и главными млекопитающими здесь были наши знакомые по тундростепи, в первую очередь шерстистый мамонт и северный олень[296]296
R. Musil, ‘The Middle and Upper Palaeolithic Game Suite in Central and Southeastern Europe’, in van Andel and Davies (eds), Neanderthals and Modern Humans, 167–90.
[Закрыть]. К югу, на Балканах, эти животные встречались редко или вовсе отсутствовали, поскольку там наблюдалась гораздо большее разнообразие видов, среди которых были такие лесные животные, как туры, благородные олени и кабаны.
Полоса этой экологической вариативности проходила вдоль края между равнинами и горами, прямо к Юго-Восточной Сибири. Двигаясь дальше на восток и на север, мы попадаем в центр тундростепи. Безлесные местообитания с их характерными животными были наиболее устойчивы на равнинах Средней Азии и Сибири. Здесь находился их оплот. Южная окраина, где горы достигали 3 тысяч метров в высоту, была той зоной, где животные редколесий и открытых ландшафтов находились в непосредственной близости друг от друга в течение самых продолжительных периодов, намного дольше, чем на западе. Основные типы местообитаний – различные леса, лесостепи, лесотундры и тундростепи – чередовались между собой[297]297
J. Chlachula, ‘Pleistocene Climate Change, Natural Environments and Palaeolithic Occupation of the Angara-Baikal Area, East Central Siberia’, Quat. Int. 80–1(2001): 69–92; J. Chlachula, ‘Pleistocene Climate Change, Natural Environments and Palaeolithic Occupation of the Upper Yenisei Area, South-Central Siberia, Quat. Int. 80–1(2001): 101–30; J. Chlachula, ‘Pleistocene ClimateChange, Natural Environments and Palaeolithic Occupation of the Altai Area, West-Central Siberia, Quat. Int. 80–1(2001): 131–67.
[Закрыть]. Шерстистый мамонт, шерстистый носорог, лошадь, кулан, верблюд, дикая овца, дикая коза, большерогий олень, северный олень, лось, сайгак и степной зубр были в числе главных травоядных млекопитающих, а плотоядные животные включали льва, рысь, волка и бурого медведя. Это разнообразие явно контрастирует с небольшим ареалом млекопитающих на безлесных просторах арктической зоны Северной Сибири[298]298
Фауна полуострова Быковский состояла из шерстистого мамонта, шерстистого носорога (редкого), лошади, северного оленя, степного зубра и овцебыка; L. Schirrmeister et al., ‘Paleoenvironmental and Paleoclimatic Records from Permafrost Deposits in the Arctic Region of Northern Siberia’, Quat. Int. 89(2002): 97–118.
[Закрыть], вдали от зоны соприкосновения равнин и гор.
Резкие экологические изменения вроде тех, которые мы наблюдали в Монтиккио, не были уникальными. Они были характерны для зоны контакта в это время грандиозного климатического и экологического переворота. Как это ни парадоксально, Сибирская Арктика была стабильной, хоть и холодной, но люди вторглись туда лишь позднее 36 тысяч лет назад[299]299
Pavlov et al., ‘Human Presence in the European Arctic’; V. V. Pitulko et al., ‘The Yana RHS Site: Humans in the Arctic before the Last Glacial Maximum’, Science 303(2004): 52–6.
[Закрыть]. Однако животные Крайнего Севера пришли на юг и на запад, поскольку среда их обитания расширялась, и так происходил их контакт с людьми на периферии Южной Сибири и к западу, вплоть до Франции. Эта кромка между редколесьем и безлесными местообитаниями, проходившая вдоль узкого пояса меж равнин и гор, много раз то расширялась, то сужалась. В этих зонах напряженности, в таких местах, как Алтай, Карпаты и Пиренеи, изобретательность людей была задействована на полную, и именно здесь мы находим культуры и технологии, которые определяем как переходные или ранние верхнепалеолитические. Это была зона инноваций, где на протяжении пятнадцати тысячелетий битвы за выживание выигрывались и проигрывались.
Зона напряженности могла выглядеть и иначе. Речь идет о территории к югу от гор, простиравшейся от Ближнего Востока на западе до Северной Индии на востоке[300]300
Средиземное море обозначало его западную границу.
[Закрыть]. Здесь также существовали резкие экологические контрасты, но они были совсем другого типа, не такие, как на севере. Здесь также находились зоны резких контрастов между лесистыми и безлесными ландшафтами, однако последний имел форму сухой степи и пустыни, как мы видели в главе 3. Животные тундростепи никогда не достигали этих широт; к разнообразной потенциальной добыче относились газели, лани, благородные олени, косули, туры, дикие бараны и горные козлы[301]301
R. Rabinovich, ‘The Levantine Upper Palaeolithic Faunal Record’, in A. N. Goring-Morris and A. Belfer-Cohen (eds), More than Meets the Eye: Studies on Upper Palaeolithic Diversity in the Near East (Oxford: Oxbow Books, 2003), 33–48.
[Закрыть]. Культурные изменения, происходившие здесь, напоминали то, что мы видели в Северной Евразии, поскольку люди постоянно сталкивались не с разрастанием тундростепи, а с потенциально более серьезной проблемой – наступлением пустыни. Здесь нам снова трудно определить, кто и что делал. В основном предполагалось, что народы Ближнего Востока в то время были предками и что неандертальцы давно покинули эти земли. Возможно, это правда, однако ископаемые свидетельства этого периода в этой части мира едва ли можно назвать бесспорными: возраст скелета, обнаруженного в Назлет Хатер в Египте, – 37,5 тысячи лет; ребенок из Кзар-Акил в Ливане жил 35 тысяч лет назад, а фрагменты черепов из Кафзеха датированы периодом 30–28 тысяч лет назад[302]302
O. Bar-Yosef, ‘The Middle and Early Upper Paleolithic in Southwest Asia and Neighboring Regions’, in Bar-Yosef and Pilbeam (eds), Geography of Neanderthals, 107–56.
[Закрыть]. Как и в Европе, на Ближнем Востоке нет прямых свидетельств, указывающих на предков раньше 38 тысяч лет назад. И только намного позже, позднее 20 тысяч лет назад, кебарская культура дает нам четкий и недвусмысленный сигнал в этом регионе[303]303
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть].
Как мы знаем из предыдущей главы, на основании генетических данных (окаменелые останки человека практически отсутствуют) можно предположить, что предки были в Индии уже 50 тысяч лет назад, а может быть, и еще раньше. Отсюда мы проследили их быстрое распространение в Юго-Восточную Азию и Австралию. Следуя генетическим данным, мы обнаруживаем, что примерно в то же время другие их сородичи рассредоточились на севере и западе, а не стали продвигаться вглубь Индии. Они достигли Ближнего Востока и северного, а также южного берегов восточного Средиземного моря. Генетические маркеры этого распространения среди современных европейцев не сильны – вероятно, это продвижение в Европу не было важным событием[304]304
S. Oppenheimer, Out of Eden: The Peopling of the World (London: Robinson, 2004).
[Закрыть], поэтому и не находится окаменелых останков человека. Были предприняты попытки сопоставить генетические данные с археологией, особенно в связи с ориньякской культурой. Однако, как мы уже видели, мы не можем идентифицировать создателей этой культуры, которая в любом случае кажется европейским изобретением, а не заимствованием извне[305]305
Finlayson and Carrion, ‘Rapid Ecological Turnover’.
[Закрыть].
Какой вывод мы можем сделать о периоде 50–30 тысяч лет назад, если объединить то, о чем мы говорили до сих пор в этой главе? Климат становился все более недружелюбным. Повторявшиеся резкие колебания не позволили закрепиться некоторым местообитаниям. Изменения были наиболее резкими в регионах, где равнины встречались с горами и различные местообитания находились в непосредственной близости. Большинство людей были сосредоточены вдоль кромки между горами и равнинами, в местах высокого экологического разнообразия на небольших расстояниях. Эти места предлагали целый ряд возможностей для жизни.
