Текст книги "Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили"
Автор книги: Клайв Финлейсон
Жанр:
Биология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Засушливость на Африканском континенте, Ближнем Востоке и Аравийском полуострове до 130 тысяч лет назад могла создать фрагменты местообитаний и ограничить тропические леса центральными частями континента, как мы это можем наблюдать сегодня. Получившееся лоскутное одеяло из редколесий и саванн, разбитое на части семиаридными и пустынными территориями, могло способствовать разделению человеческих популяций на изолированные группы. Некоторые терпели невзгоды и исчезали, тогда как другие, вроде тех, что распространились по всей Северной Африке, процветали или, по крайней мере, выживали. Мы находим доказательства этого раннего разделения населения в период 190–130 тысяч лет назад среди живых африканцев[151]151
S. Oppenheimer, Out of Eden: The Peopling of the World (London: Robinson, 2004).
[Закрыть].
Генетики рассмотрели ныне живущее население со всего мира, чтобы выяснить, каким образом мы все взаимосвязаны. Подобные исследования становятся все более детальными и дают неплохую картину нашего расселения по всему миру из небольшой исконной популяции[152]152
S. Wells, The Journey of Man: A Genetic Odyssey (London: Penguin, 2002).
[Закрыть]. О глобальной экспансии мы поговорим в следующих главах. Из этих исследований также становится ясно, что африканские популяции обладают наибольшим генетическим разнообразием, следовательно, у них было больше времени для накопления мутаций. Наличие какой-либо мутации служит маркером, связывающим различные современные популяции, а также помогает оценить время разделения разных популяций (см. главу 1). Общий вывод, который мы можем сейчас сделать: все генетическое разнообразие, накопленное до 80 тысяч лет назад, встречается только у живущих африканских популяций. Только после этой временной отметки мы находим специфические мутации, которых нет у африканцев и которые говорят о переселении в другие части мира[153]153
Oppenheimer, Out of Eden; Wells, The Journey of Man.
[Закрыть].
Вполне возможно, что географическая экспансия, происходившая в Африке до 80 тысяч лет назад, затронула и прилегающие районы. В ней также участвовали популяции протопредков, а также самых ранних предков. Мы видели, как протопредки достигли Ближнего Востока, поэтому не было бы неожиданностью, если бы их нашли еще и на Аравийском полуострове, и в Индии. Но когда эти группы населения вымерли, их сигнал был потерян. Жители ближневосточных пещер Схул и Кафзех, с которых мы начали эту главу, доказывают нам, что не все истории заканчивались успехом. Позднее 100 тысяч лет назад эти люди исчезли, а климат ухудшился. Они могли исчезнуть из-за потери ресурсов или местообитания, или же их могли вытеснить другие люди, неандертальцы. Возможно, мы никогда этого не узнаем. Как бы то ни было, эти протопредки, их ожерелья и все с ними связанное прекратило существование. Возможно, это лишь один из многих неудачных экспериментов, которые мы никогда не сможем полностью понять. В крайне нестабильном мире случайностей и климатических изменений многие популяции людей попросту исчезли.
Глава четвертая
Держись того, что знаешь лучше
Трудно себе представить, как люди могли приспособиться к жизни в столь сложных условиях. В этой душной и влажной сауне – чаще экваториального дождевого леса – задыхаешься буквально на каждом вдохе. Это не просто угнетающий климат: высокий лес всегда темен, сквозь полог вниз пробивается лишь скудный свет, который не позволяет разглядеть животных. Это настоящая противоположность сухим саваннам Тропической Африки, изобилующим травоядными животными. И все же здесь много животных. Ты понимаешь это, когда слышишь непрерывный громкий шум загадочных гигантских насекомых и пребываешь в постоянном страхе: как бы не наступить на смертельно опасную королевскую кобру. Таково было мое первое впечатление о дождевом лесе на острове Борнео.
Я оказался на Борнео с миссией ЮНЕСКО, моей задачей было осмотреть пещеру посреди дождевого тропического леса. Каждое утро я просыпался на островке относительно открытой растительности, на поляне, где располагалась штаб-квартира Национального парка Ниах – низменного леса площадью 31 квадратный километр, расположенного в 16 километрах от побережья. Здесь, среди больших разноцветных бабочек и птиц-носорогов, меня отпустила клаустрофобия, которую я ощутил среди гигантских досковидных корней окружавшего меня леса. В самой нашей природе заложена тяга к открытым ландшафтам, далеким горизонтам, лоскутному одеялу деревьев и открытых пространств. Если у нас не было к ним доступа, мы создавали их сами.
Биолог Вашингтонского университета в Сиэтле Гордон Орианс разработал несколько оригинальных тестов, в ходе которых показал детям с разных континентов изображения различных видов местообитаний. Он обнаружил, что изображения африканской саванны больше всего нравятся детям младшего возраста, когда на предпочтениях еще не отражается личный опыт взросления в определенном месте. Его «саванная гипотеза» предполагает, что в своем биологическом облике мы сохранили предпочтение местообитаний и ландшафтов, в которых сформировались как вид. Именно в саваннах мы находили пищу и укрытие на протяжении большей части нашей эволюционной истории, и последние 10 тысяч лет цивилизации не смогли искоренить эту связь[154]154
G. Н. Orians and J. Н. Heerwagen, ‘Evolved Responses to Landscapes’, in J. H. Barkow et al. (eds), The Adapted Mind: Evolutionary Psychology and the Generation of Culture (New York: Oxford University Press, 1992); G. H. Orians, ‘Human Behavioural Ecology: 140 Years without Darwin Is Too Long’, Bull. Ecol. Soc. Amer. 79(1998): 15–28; idem, ‘Aesthetic Factors’, Encyclopaedia of Biodiversity 1(2001): 45–54.
[Закрыть].
Возможно, это было одной из причин, почему я почувствовал себя неважно в глубоком лесу. Чтобы добраться до пещеры Ниах, я должен был ежедневно совершать трехкилометровую прогулку по дождевому лесу и пересекать на лодке-плоскодонке мутную оранжевую реку.
Дистанция казалась вдвое больше из-за жары и влаги, к которым я не привык. А вот местных жителей – ибанов – жара и влага не смущали: они обгоняли нас, нагруженные мешками с гнездами саланганов, обитавших в пещере. Эти гнезда потом отправлялись в какой-нибудь престижный ресторан в далекой стране, где становились главным ингредиентом модного деликатеса – китайского супа из птичьих гнезд.
Массовый сбор гнезд приводит к значительному сокращению численности саланганов. В течение многих лет гнезда снимали только после того, как птицы вырастят своих птенцов, два раза в год, однако похоже, что теперь природный баланс нарушен и происходит полный произвол.
Рисунок 8. Пещера Ниах в Сараваке, Борнео (Малайзия). Это самый ранний из известных объектов, связанных с предками в Юго-Восточной Азии, и один из самых ранних за пределами Африки. Фото: Клайв Финлейсон
И это часть человеческой природы: традиционные методы охотников-собирателей были в целом устойчивыми. Стоило нам только найти применение излишкам, как мы быстро исчерпывали свои ресурсы.
Пещеру Ниах не зря называют великой (рис. 8). Как и многие известняковые пещеры, сформировавшиеся в экваториальном климате, Ниах огромна. Было исследовано более трех километров ходов, местами высота пещеры достигает 60 метров, а ее ширина – 90 метров. Свет глубоко внутрь не проникает, передвигаться без подсветки невозможно. Так почему Ниах так важна для нашей истории? Вряд ли дело в ее размере или саланганах. В предыдущей главе мы говорили о том, как молодой и энергичной Дороти Гаррод удалось совершить гигантский прорыв в изучении доисторических времен, особенно на Ближнем Востоке. Потребовался еще один великий человек, чтобы вывести Ниах на передовую исследований доисторических эпох.
Если имя Дороти Гаррод навсегда вписано в историю археологии горы Кармель, то имя Тома Харриссона выгравировано в пещере Ниах. Харриссон родился в Аргентине в 1911 году, получил образование в школе Хэрроу, а затем изучал экологию в Кембридже. У него было множество интересов – от орнитологии и путешествий до журналистики, радиовещания, кинопроизводства и антропологии. Во время Второй мировой войны Харриссон, служивший в британской армии, был десантирован на Борнео, чтобы завербовать местных лесных жителей против японцев. После войны Харриссон остался на Борнео и стал куратором музея Саравака.
В 1954–1967 годах во время работы в музее он вместе со своей женой Барбарой проводил раскопки при западном входе пещеры Ниах[155]155
Z. Majid, ‘The West Mouth, Niah, in the Prehistory of Southeast Asia’, Sarawak Mus. J. 23(1982): 1–200.
[Закрыть]. Среди самых удивительных находок был человеческий череп (так называемый глубокий череп), возраст которого, определенный при помощи радиоуглеродного анализа, составляет 40 тысяч лет[156]156
T. Harrisson, ‘Radio Carbon C-14 Datings from Niah: A Note’, Sarawak Mus. J. 9(1959): 136–8.
[Закрыть]. В то время археологическое сообщество скептически относилось к выводам о том, что найдены останки древнейших предков в Юго-Восточной Азии. Спустя десятилетия, в 2007 году, группа ученых под руководством кембриджского профессора археологии Грэма Баркера опубликовала данные, которые подтвердили выводы Харриссона[157]157
G. Barker et al., ‘The «Human Revolution» in Lowland Tropical Southeast Asia: The Antiquity and Behavior of Anatomically Modern Humans at Niah Cave (Sarawak, Borneo)’, J. Hum. Evol. 52(2007): 243–61.
[Закрыть]. Люди из пещеры Ниах остаются самыми древними из известных предков в Юго-Восточной Азии. Успех в Ниах – это дань проницательности, настойчивости и терпеливости Харриссона, особенно с учетом неприятных условий раскопок в так называемой Адской впадине.
Последние работы в Ниах позволили отнести «глубокий череп» к периоду 41–34 тысячи лет назад[158]158
Если специально не указано иное, даты радиоуглеродного анализа приведены в некалиброванном виде. Содержание углерода в атмосфере менялось в разное время, что означает, что радиоуглеродные годы могут быть не эквивалентны календарным годам и требуют калибровки. Поскольку не существует надежной калибровочной кривой для радиоуглеродного возраста старше 26 тысяч лет, безопаснее использовать некалиброванные данные дат старше 26 тысяч лет. Калиброванные даты, как правило, больше, чем некалиброванные, но разница зависит от содержания углерода в атмосфере в разные моменты времени.
Р. Reimer et al., ‘Comment on «Radiocarbon Calibration Curve Spanning 0 to 50,000 Years BP Based on Paired 230Th/234U/238U and 14C Dates on Pristine Corals» by R. G. Fairbanks et al.’, Quat. Sci. Rev. 24(2005): 1781–96.
[Закрыть]. Вероятно, люди жили в пещере даже раньше, по крайней мере 46 тысяч лет назад, во времена, когда неандертальцы были единственными людьми в Европе. Все виды людей, которых мы встретили до сих пор, жили в мозаичных местообитаниях, довольно открытых, обычно с некоторым количеством деревьев, что в значительной мере соответствует саванной гипотезе Орианса. Означает ли это, что люди в Ниах использовали ресурсы дождевого леса и было ли это новым явлением в нашей эволюции?
Картина, которую дает нам Ниах, примечательна тем, что люди использовали целый ряд мест обитания вокруг пещеры, и некоторые из этих мест сегодня уже не найти[159]159
С. O. Hunt et al., ‘Modern Humans in Sarawak, Malaysian Borneo, during Oxygen Isotope Stage 3: Palaeoenvironmental Evidence from the Great Cave of Niah’, J. Arch. Sci. 34(2007): 1953–69.
[Закрыть]. Возле Ниах был и дождевой лес, но большую часть периода, проведенного людьми в тех краях, в целом более прохладного и засушливого, чем сегодня, преобладали сухой лес и саванна. Трудно представить себе подобный ландшафт там, где теперь господствует тропический лес, однако даже так близко к экватору ощущалось влияние ледниковых периодов[160]160
Ниах находится на 3 °C севернее экватора. В разгар последней ледниковой эпохи температура воздуха на Борнео снизилась на 6–7 °C, а количество осадков уменьшилось на 30–50 %; Hunt et al., ‘Modern Humans in Sarawak’; M. I. Bird et al., ‘Palaeoenvironments of Insular Southeast Asia during the Last Glacial Period: A Savanna Corridor in Sundaland?’, Quat. Sci. Rev. 24(2005): 2228–42.
[Закрыть]. Ландшафт изменился вместе с климатом, и, похоже, пока люди жили в Ниах между 46 и 34 тысячами лет назад, лес возвращался как минимум дважды[161]161
Barker et al., ‘The «Human Revolution»’.
[Закрыть].
Люди Ниах могли чувствовать себя как дома в открытом лесу и саванне, но они могли эксплуатировать и дождевой лес. Вероятно, лучше всего они ощущали себя в разнородных местообитаниях, его включавших. Эту стратегию мы уже наблюдали, когда говорили о протопредках Ближнего Востока около 70 тысяч лет назад (см. главу 3). Именно в таких мозаичных зонах они научились использовать дождевой лес, не отказываясь полностью от жизни в саванне. Эти люди обладали собственными знаниями и в то же время осваивали новые навыки.
Люди Ниах приводили свои техники охоты и собирательства в соответствие с местами обитания, которые использовали. В теплые и влажные периоды, когда лес вторгался в саванну, эти люди все больше от него зависели. И здесь имел место тот же самый инновационный периферийный процесс, который, как мы видели, был стимулом на протяжении большей части эволюции человека, но, как это ни парадоксально, на этот раз все вышло наоборот: люди стали специалистами по открытым лесам и саваннам, и дремучий лес был для них негостеприимным местом на окраине комфортной для обитания зоны. Именно в лесу они испытывали больше сложностей из-за окружающей среды.
Похоже, их основная продовольственная стратегия была сфокусирована на наиболее распространенных млекопитающих. Тогда это были дикие свиньи, бродившие по саваннам и лесам. Люди Ниах продолжали давнюю традицию человеческого рода, которая заключалась в том, чтобы ловить млекопитающих среднего размера[162]162
В категории от 100 до 1000 килограммов; С. Finlayson, Neanderthals and Modern Humans: An Ecological and Evolutionary Perspective (Cambridge: Cambridge University Press, 2004).
[Закрыть], однако им удалось продвинуться в этом на шаг вперед. Те места изобиловали обезьянами и другими приматами, и на них регулярно велась охота: люди Ниах ели приматов, в том числе больших орангутанов[163]163
Barker et al., ‘The «Human Revolution»’.
[Закрыть]. Так они справлялись с новой ситуацией – выходом из саванны на опушку леса. Рассматривать это как некую революцию было бы неправильно. Люди просто делали то, что было характерно для их видов, – они были новаторами, импровизировавшими в новом мире.
Методы ловли животных, по-видимому, были неселективными. Нет никаких доказательств того, что для отлова выбирали особей определенного возраста. Учитывая то, что в лесной среде животных трудно разглядеть и они редко группируются в стаи или большие группы, вполне вероятно, что к этому моменту уже были разработаны методы заманивания в ловушки. Если это действительно так, то становится понятно, почему животных, на которых охотились в Ниах, не разделить на конкретные виды или возрастные категории.
Люди Ниах были всеядны. Они использовали большую часть того, что было им доступно в мозаике леса и окружавшей их саванны. Они ловили черепах и даже варанов. В ход шло и большое количество пресноводной рыбы и моллюсков из местных рек и болот, однако нет никаких признаков того, что они употребляли морепродукты. В течение большей части этого периода уровень моря был ниже, чем сегодня, поэтому Борнео, Суматра и Ява были соединены с материковой частью Юго-Восточной Азии, создавая континентальный массив Сандаланд, который был примерно размером с Европу. Пещера Ниах могла находиться намного дальше от побережья, чем сегодня, и возможно, жители Ниах никак не пользовались его благами. Конечно, существует и вероятность того, что они совершали сезонные походы на побережье и использовали морские ресурсы прямо там. В конечном итоге, зачем им было переносить рыбу и моллюсков на большие расстояния обратно в пещеру? Вполне возможно, что, как и многие другие загадки доисторических времен, эта останется неразгаданной.
Лес также был богат растительными продуктами, но многие потенциальные источники еды были ядовитыми и нуждались в обработке перед употреблением в пищу. Люди Ниах умели справляться и с этим. Они обладали знаниями и технологиями, при помощи которых могли сделать съедобными высокопитательные лесные растения. Например, чтобы провести детоксикацию орехов, они закапывали их в ямы с пеплом[164]164
Там же.
[Закрыть]. Все эти подробности о Ниах лучше обрисовывают портрет людей, которые впервые прибыли с севера, вероятно, следуя за распространяющимися саваннами и их животным миром, позднее 50 тысяч лет назад, в те времена, когда можно было пройти от современной материковой Малайзии до Борнео. Оказавшись там, они смогли остаться в этом районе и научились справляться с переменами в своем местообитании, вызванными изменениями климата.
В Ниах мы видим новые способы использования ресурсов: ловлю приматов, живущих на деревьях, ловушки и западни, ловлю рыбы и детоксикацию растений. Все это – примеры решений, придуманных в условиях стресса во времена, когда саванны вымещались дождевым лесом. Самым удивительным из этих новшеств была практика сжигания дождевого леса. В Ниах было обнаружено большое количество пыльцы растений, которые, как известно, первыми заселяют районы, пострадавшие от лесных пожаров. Их появление совпало с периодами, когда тропический лес разрастался. Морские керны (пробы), извлеченные у побережья Борнео, также запечатлели аномально высокую концентрацию микроскопических частиц угля[165]165
L. Beaufort et al., ‘Biomass Burning and Oceanic Primary Production Estimates in the Sulu Sea Area over the Last 380 kyr and the East Asian Monsoon Dynamics’, Mar. Geol. 201(2003): 53–65; G. Anshari et al., ‘Environmental Change and Peatland Forest Dynamics in the Lake Sentarum Area, West Kalimantan, Indonesia’, J. Quat. Sci. 19(2004): 637–55.
[Закрыть] в период, начавшийся около 50 тысяч лет назад – времена первого из известных поселений в Ниах. Эти свидетельства слишком значительны и внезапны, чтобы быть результатом только природных пожаров. Похоже, еще в далеком прошлом люди начали поджигать лес, чтобы устроить открытую саванну, пригодную для животных, на которых они охотились.
У нас нет сомнений в том, что уже как минимум 50 тысяч лет назад люди, с которыми мы можем себя отождествлять – наши предки, – жили на окраине тропического леса Борнео. Их поведение было гибким и изобретательным, что отражает и нашу сущность, однако они не рисовали в пещерах и не делали ожерелий. Отсутствие следов искусства и украшений на европейских стоянках того же периода, связанных с неандертальцами, заклеймило их как отсталых и архаичных людей. Такова субъективность, которую мы привнесли в изучение нашей эволюционной истории.
В предыдущей главе мы рассмотрели экспансию популяций протопредков, происходившую ранее 80 тысяч лет назад в Африке и прилегающих районах, таких как Ближний Восток. Но как люди могли попасть из Африки, где они находились 80 тысяч лет назад, в Борнео 50 тысяч лет назад? Когда мы смотрим на ныне живущие популяции людей со всего мира, мы обнаруживаем, что все неафриканское население возникло после 80 тысяч лет назад из основной популяции, которая жила в Северо-Восточной Африке, вероятнее всего, в Эфиопии[166]166
P. A. Underhill et al., ‘The Phylogeography of Y Chromosome Binary Haplotypes and the Origins of Modern Human Populations’, Ann. Hum. Genet. 65(2001): 43–62; S. Wells, The Journey of Man: A Genetic Odyssey (London: Penguin, 2002); S. Oppenheimer, Out of Eden: The Peopling of the World (London: Robinson, 2004); S. Barnabas et al., ‘High-Resolution mtDNA Studies of the Indian Population: Implications for Palaeolithic Settlement of the Indian Subcontinent’, Ann. Hum. Genet. 70(2005): 42–58; V. Macaulay et al. ‘Single, Rapid Coastal Settlement of Asia Revealed by Analysis of Complete Mitochondrial Genomes’, Science 308(2005): 1034–6.
[Закрыть]. Именно оттуда нам стоит начать.
Интересно, что этот период экспансии нашего предка позднее 80 тысяч лет назад парадоксальным образом совпадает со временем, когда Ближний Восток оказывается заброшенным и там живут только неандертальцы. Мы видели, что климат тогда стал прохладнее, но оставался относительно мягким, за исключением двух периодов сильного холода и засухи (70 и 47–42 тысячи лет назад). В то же время очень влажные периоды, затронувшие Восточную Сахару, пустыню Негев и Аравийский полуостров ранее 80 тысяч лет назад, вероятно, также сошли на нет[167]167
B. J. Szabo et al., ‘Ages of Quaternary Pluvial Episodes Determined by Uranium-Series and Radiocarbon Dating of Lacustrine Deposits of Eastern Sahara, Palaeogeogr., Palaeoclimatol., Palaeoecol. 113(1995): 227–42; D. Heitmann et al., ‘Changing Moisture Sources over the Last 330,000 Years in Northern Oman from Fluid-Inclusion Evidence in Speleothems’, Quat. Res. 60(2003): 223–32;). K. Osmond and A. A. Dabous, ‘Timing and Intensity of Groundwater Movement during Egyptian Sahara Pluvial Periods by U-series Analysis of Secondary U in Ores and Carbonates’, Quat. Res. 61(2004): 85–94; J. R. Smith et al., ‘A Reconstruction of Quaternary Pluvial Environments and Human Occupations Using Stratigraphy and Geochronology of Fossil-Spring Tufas, Kharga Oasis, Egypt’, Geoarchaeol. 19(2004): 407–39; A. Vaks et al., ‘Desert Speleothems Reveal Climatic Window for African Exodus of Early Modern Humans’, Geology 35(2007): 831–4.
[Закрыть]. А это означает, что в период географической экспансии с северо-востока Африки в Юго-Восточную Азию климат не был исключительным, хотя и становился более сухим, чем раньше. Не было ни тепло, ни влажно, а периодов сильного холода и засухи было мало. Давайте запомним эти наблюдения и попытаемся понять события, произошедшие дальше.
Когда новая идея выдвигается впервые, она неизменно встречает сопротивление, но иногда, если у нее появляются сторонники, она стремится стать частью общепринятой науки и зачастую превращается в догму. Вероятно, именно это и произошло с идеей о «движении накатом» из Африки. Теория «южного маршрута» через полуостров Сомали на Аравийский полуостров была впервые выдвинута Мартой Лар и Робом Фоли в Кембридже еще в 1994 году[168]168
M. M. Lahr and R. Foley, ‘Multiple Dispersals and Modern Human Origins’, Evol. Anthropol. 3(1994): 48–60.
[Закрыть]. Эта новая и интересная идея заключалась в том, что не все перемещения людей из Африки обязательно проходили через Ближний Восток. В последние годы «южный маршрут» получил поддержку, тем более что генетические данные помогли нам составить более четкую картину того, как рассредоточивались люди[169]169
L. Quintana-Murci et al., ‘Genetic Evidence of an Early Exit of Homo sapiens sapiens through Eastern Africa, Nat. Genet. 23(1999): 437–41.
[Закрыть]. Трудности с «южным маршрутом» начались для меня не с самого маршрута, который представляется разумным, а с предполагаемого способа его преодоления.
В 2000 году в журнале Nature была опубликована статья об удивительном обнаружении каменных орудий на рифовой платформе, появившейся из-под воды на побережье Эритреи на Красном море[170]170
R. C. Walter et al., ‘Early Human Occupation of the Red Sea Coast of Eritrea during the Last Interglacial’, Nature 405(2000): 65–9. В 2008 году были получены дополнительные доказательства того, что в это время стали ловить гигантских моллюсков в Красном море, но эти данные неоднозначны: С. Richter, et al., ‘Collapse of a New Living Species of Giant Clam in the Red Sea’, Curr. Biol. 18(2008): 1–6.
[Закрыть]. Возраст рифа оценили примерно в 125 тысяч лет, и эти орудия, очевидно, были связаны с добычей протопредками устриц и других морских моллюсков. Так у нас появились доказательства присутствия людей на правой стороне побережья, недалеко от того места, где Африка почти соприкоснулась с Аравийским полуостровом, в то время, когда они, возможно, уже собирались покинуть Африку.
Находка была признана революционной, подарившей нам самое раннее свидетельство использования человеком ресурсов побережья. В предыдущей главе мы говорили о том, что к 2007 году считалось, что эксплуатация побережья людьми началась около 164 тысяч лет назад[171]171
C. Marean et al., ‘Early Human Use of Marine Resources and Pigment in South Africa during the Middle Pleistocene’, Nature 449(2007): 905–9.
[Закрыть]. Непонятно, чему тут было поражаться: чтобы собрать на побережье морские раковины, съесть их или сделать из них украшения, ничего особенного не требуется, это под силу любому бродяге. Даже команда, обнаружившая орудия на рифе в Красном море, по-видимому, позже поняла, что существовали доказательства того, что люди могли заниматься тем же самым у рек, озер, лиманов и близлежащих берегов еще во времена Homo erectus, даже миллион лет назад[172]172
J. H. Bruggemann et al., ‘Stratigraphy, Palaeoenvironments and Model for the Deposition of the Abdur Reef Limestone: Context for an Important Archaeological Site from the Last Interglacial on the Red Sea Coast of Eritrea’, Palaeogeogr., Palaeoclimatol., Palaeoecol. 203(2004): 179–206.
[Закрыть].
Причина, по которой так трудно найти доказательства сбора пищи на побережье до 125 тысяч лет назад, в том, что тогда уровень моря во всем мире повышался из-за глобального потепления. Скорость повышения была высокой, до 2,5 метра за столетие, и в целом уровень моря поднялся до отметки 9 метров над нынешним уровнем моря[173]173
E. J. Rohling et al., ‘High Rates of Sea-Level Rise during the Last Interglacial Period’, Nat. Geosc. 1(2007): 38–42.
[Закрыть]. С тех пор он никогда так высоко не поднимался. Вполне очевидно, что любые прибрежные участки, которые использовались людьми до этого времени, были затоплены, а любые артефакты, по всей вероятности, смыты. Пещера в Пинакл-Пойнт в Южной Африке – археологический объект возрастом 164 тысяч лет – сохранилась нетронутой, поскольку находилась достаточно высоко на отвесной части побережья, и поэтому море ее не коснулось. Это исключение, которое лишь подтверждает правило.
Наиболее убедительно доказать, что нет ничего особенного в сборе пищи на берегу, удалось благодаря наблюдениям на побережье Бирмы в конце XIX века. Альфред Карпентер из Службы морского надзора в Бомбее написал статью для журнала Nature, опубликованную 19 мая 1887 года[174]174
A. Carpenter, ‘Monkeys Opening Oysters’, Nature 36(1887): 53.
[Закрыть]. В своей заметке Карпентер описал, как макаки, жившие на островах архипелага Мьей в Южной Бирме, регулярно ели устриц, которых собирали на берегу во время отлива. У этих обезьян выработалась привычка бить по основанию верхних створок устриц камнем, пока те не сдвигались и не раскрывались. Затем макаки вырывали мягкие части устриц, зажимая их между большим пальцем и ладонью. Камни, которые использовались в качестве молотков, обезьяны специально отбирали и относили на расстояние до 80 ярдов, то есть это не было случайным или незапланированным делом. По-видимому, эти наблюдения игнорировались вплоть до 2007 года, когда были опубликованы новые ошеломляющие доказательства.
В начале 2005 года тайские ученые начали программу исследований побережья Андаманского моря на юге Таиланда, чтобы изучить последствия катастрофического цунами в декабре 2004 года[175]175
S. Malaivijitnond et al., ‘Stone-Tool Usage by Thai Long-Tailed Macaques (Macaca fascicularis)’, Am. J. Primatol. 69(2007): 227–33.
[Закрыть]. Совершенно случайно на одном острове они обнаружили двух взрослых самок длиннохвостых макак, использовавших предметы для раскрытия раковин моллюсков. На пляже ученые нашли раскрытые устрицы и камни рубиловидной формы, которыми эти обезьяны пользовались. Исследователи задались вопросом, насколько такое удивительное поведение было распространено среди групп макак, живущих вдоль этого отрезка побережья. Оказалось, что обезьяны регулярно приходили на пляж, чтобы раскалывать устрицы и другие раковины камнями – точно так же, как 120 лет назад, когда их застал за этим занятием Карпентер.
Чем больше ученые наблюдали, тем понятнее становились действия макак. Казалось, что обезьянам особенно нравились крабы, самец даже искал их в воде. Каменные орудия использовались для раскрытия устриц, а также для отделения других видов моллюсков от камней. В целом макаки были всеядны, они также ели инжир, разные фрукты и листья. Разговор с местными жителями показал, что подобное поведение макак было постоянным и что когда обезьяны добывали устрицы в мангровых рощах, где не было подходящих камней, то использовали пустые раковины, чтобы раскрыть новые. Если бы то же самое делали люди 120 тысяч лет назад, сколько улик могло бы остаться в результате такой деятельности?
Ветвь рода макак отделилась от той, которая привела к появлению людей, 21–25 миллионов лет назад[176]176
G. V. Glazko and M. Nei, ‘Estimation of Divergence Times for Major Lineages of Primate Species’, Mol. Biol. Evol. 20(2003): 424–34.
[Закрыть]. Этот факт, казалось бы, развенчивает идею обнаружения протопредком прибрежных питательных ресурсов 164 тысячи лет назад и делает ее абсурдной. Если мы продолжим считать, что каменные орудия, сделанные людьми на Флоресе, в Индонезии (острове, который не имел, насколько известно, наземной связи с материком), старше 800 тысяч лет[177]177
A. Brumm et al., ‘Early Stone Technology on Flores and Its Implications for Homo floresiensis’, Nature 441(2006): 624–8.
[Закрыть], нам остается только заключить, что люди приходили на побережье с давних времен и нет ничего особенного в их присутствии там 164–125 тысяч лет назад.
Длиннохвостая макака – первоклассный пляжный бродяга – может преподнести нам еще один урок. Этим обезьянам удалось создать жизнеспособные популяции на ряде отдаленных островов на обширной территории Юго-Восточной Азии[178]178
C. Abegg and B. Thierry, ‘Macaque Evolution and Dispersal in Insular South-East Asia’, Biol. J. Linn. Soc. 75(2002): 555–76.
[Закрыть]. Они даже добрались до Никобарских (к югу от Андаманских) и Филиппинских островов, которые никогда не были связаны с материком. Удивительный навык мореплавания у этих макак, по-видимому, связан с их привычкой жить в основном вдоль рек и прибрежных лесов, в том числе среди мангровых зарослей. Природные плоты можно увидеть во многих крупных реках Юго-Восточной Азии, обычно они дрейфуют в сторону моря, где их течениями переносит от одного острова к другому. Длиннохвостые макаки, по-видимому, хорошо приспособлены преодолевать водные преграды. Вероятно, они это делали неоднократно, непреднамеренно попадая на такие природные плоты. В этом случае распространение по воде на прибрежные острова было случайным, но повторяющимся событием.
Насколько мне известно, никто не высказывал предположение о том, что эти макаки научились делать каноэ или другие плавучие средства, и вряд ли они развили навыки морской навигации. Случайность и набор их привычек, зачастую заставлявший их попадать на дрейфующие плоты, позволили им заселить многие отдаленные острова. Тем не менее, когда дело доходит до расселения людей на тех же островах и в Австралии, во всех описаниях эпических путешествий непременно фигурируют навыки мореплавания и навигации[179]179
R. G. Klein, The Human Career: Human Biological and Cultural Origins (Chicago: Chicago University Press, 1999).
[Закрыть].
После азиатского цунами в 2004 году появилось множество невероятных историй о выживании, в том числе о людях, дрейфовавших в море. Например, 21-летний мужчина выжил, две недели дрейфуя на плоту из обломков и питаясь лишь мякотью старых кокосов. Этот случай доказывает, что человек, подобно макакам, вполне мог перемещаться по морю случайно. Если люди, как и обезьяны, жили вдоль прибрежных районов и рек Юго-Восточной Азии, то они также могли попадать в море на природных плотах. Пещера Ниах уже показала нам, что люди не только жили вблизи рек ранее 40 тысяч лет назад, но и регулярно собирали там моллюсков и ловили рыбу.
Все это говорит мне вот о чем: независимо от того, шли люди из Северо-Восточной Африки вдоль побережья на Аравийский полуостров и оттуда в Индию и Юго-Восточную Азию или нет, а ничего нового они при этом не делали. Они не обнаружили побережье и связанную с ним пищу в одночасье, и уж точно их уходу из Африки не препятствовали, пока они не нашли этот путь. Когда же и почему это произошло? Может быть, из-за нового свойства, которое сделало этих людей современными и способными покорять мир? Чтобы найти ответ, нам нужно взглянуть на условия жизни в Северо-Восточной Африке позднее 80 тысяч лет назад, когда, по-видимому, начались мутации, и сегодня существующие среди неафриканцев.
Будет полезно вспомнить, каким образом из одного источника в близлежащие районы распространяются популяции животных, постепенно расширяя свою географию, когда тому способствуют условия. В прологе я привел в пример распространение кольчатой горлицы по всей Европе, с востока на запад, и объяснил, что в этой экспансии участвовали многие поколения птиц. Это не было миграцией. Нечто подобное могло произойти с расширением географической зоны обитания народов Северо-Восточной Африки примерно 80 тысяч лет назад. Это была не целенаправленная миграция и уж точно не массовый исход в поисках более зеленых пастбищ.
Я подчеркиваю это, потому что экспансия населения из Северо-Восточной Африки в направлении Австралии все еще изображается как эпическая миграция народов. И поиск «маршрута» почти так же бессмыслен, как поиск «недостающего звена» в XIX веке.
Первое препятствие – Ворота слез (Баб-эль-Мандеб), узкий пролив, отделяющий Северо-Восточную Африку от Аравийского полуострова. Этот 25-километровый участок глубиной 137 метров, соединяющий Красное море и Индийский океан, никогда не был сухопутным мостом. Даже во времена понижения уровня моря сохранялся узкий 5-километровый канал воды, отделявший Африку от Аравийского полуострова[180]180
C. A. Fernandes et al., ‘Absence of Post-Miocene Red Sea Land Bridges: Biogeographic Implications’, J. Biogeogr. 33(2006): 961–6.
[Закрыть]. Был ли этот узкий канал препятствием для людей? Это кажется маловероятным, однако в отсутствие прямых доказательств вопрос остается открытым. Если люди не проникли на Аравийский полуостров через Ворота слез, тогда они, вероятно, распространились на север, на Синайский полуостров и оттуда – через Аравийский полуостров или в обратном направлении вдоль противоположного побережья.
Давайте на минуту остановимся и подумаем, сколько времени заняло бы географическое распространение из Северо-Восточной Африки до Аравийского полуострова, если бы море было для людей препятствием. Чтобы попасть с одного берега Ворот слез на другой длинным путем, придется преодолеть около 4,5 тысячи километров. При темпах прироста населения среди людей, который мы рассчитали в прологе и который соответствует недавним исследованиям[181]181
J. S. Field and M. M. Lahr, ‘Assessment of the Southern Dispersal: GIS-Based Analyses of Potential Routes at Oxygen Isotopic Stage 4’, J. World Prehist. 19(2005): 1–45.
[Закрыть], для этого потребовалось бы 1500 лет, или 100 поколений. Чтобы попасть на Аравийский полуостров, а не на другую сторону Ворот слез, потребовалось бы гораздо меньше времени. Расстояние около 2,6 тысячи километров потребовало бы около 876 лет, или 58 поколений.
Так что перемещение из Северо-Восточной Африки в Аравию (или обратно) путем нормального процесса географической экспансии при благоприятных для роста населения условиях не потребовало бы особого мастерства, свойственного лишь разумным людям. Как мы видели в главе 2, более ранние версии людей гораздо быстрее достигли Юго-Восточной Азии, и многим другим видам животных зачастую удавалось распространиться на еще большие расстояния, когда условия были для них подходящими. Также неправильно предполагать, как это часто делают, что географическая экспансия в Аравию была движением в одном направлении. Гораздо более правдоподобно, что популяции людей из основной области разрастались в подходящие местообитания в разных направлениях. Чтобы найти свидетельства географического распространения людей позднее 80 тысяч лет назад, нам стоит искать во всех направлениях, начиная с районов, прилегающих к основной области. Долина Нила кажется неплохим началом.
Переместившись в Аравию и Индию, мы также обнаружим, что человеческие окаменелые останки этого периода в этих частях мира практически не найти. Значит, нам стоит полагаться на каменные орудия и другие объекты материальной культуры, свидетельствующие о присутствии людей. Технологии интересующего нас периода, обнаруженные в регионе, относятся к группе среднего палеолита, подобно инструментам, которые неандертальцы и протопредки изготавливали на Ближнем Востоке 130–100 тысяч лет назад. В отличие от Ближнего Востока, Средний и Нижний Египет этого времени кажутся безлюдными. По крайней мере, археологические объекты моложе 100 тысяч лет здесь практически отсутствуют[182]182
Р. Van Peer, ‘The Nile Corridor and the Out-of-Africa Model’, Curr. Anthropol. 39(suppl.) (1998): S115–40.
[Закрыть]. Это довольно странно, так как климат в то время был теплым и влажным по всему региону[183]183
Szabo et al., ‘Ages of Quaternary Pluvial Episodes’; Fleitmann et al., ‘Changing Moisture Sources’; Osmond and Dabous, ‘Timing and Intensity of Groundwater Movement’; Smith et al., ‘A Reconstruction of Quaternary Pluvial Environments’; Vaks et al., ‘Desert Speleothems Reveal ClimaticWindow’.
[Закрыть].
Присутствие человека в долине Нила становится очевидным позднее 100 тысяч лет назад[184]184
Van Peer, ‘The Nile Corridor’.
[Закрыть]. В то время Ближний Восток был занят только неандертальцами, поэтому между ними и народом долины Нила возникло своего рода разделение на север и юг. С того момента и до 70 тысяч лет назад в долине сосуществовали две разные технологические группы, и они, вероятно, представляли разных людей[185]185
В отсутствие ископаемых мы не можем быть уверены в идентичности этих людей. Учитывая очевидное отсутствие неандертальцев где-либо к югу от Леванта, предполагается, что они являются протопредками или предками или и тем и другим. Возможно, одна группа была связана с протопредками Схула и Кафзеха (гл. 3).
[Закрыть]. Одна группа, нубийская, была широко распространена по всему Северному Египту и, возможно, в пустыне. Ее технология включала в себя каменные наконечники, вероятно, для охоты на дичь, которая, по-видимому, была основным промыслом нубийцев. В северных пределах долины Нила они появились внезапно и, похоже, были чужаками, попавшими в этот район с юга.
