Текст книги "Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна"

Автор книги: Клавдий Дербенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Медицинская сестра

В центральной городской поликлинике работали несколько молоденьких медицинских сестер. Особой расторопностью и предупредительностью среди них выделялась комсомолка Таня Наливина – стройная девушка с ласковыми светло-карими глазами.

Работала Таня в девятом кабинете у врача Жаворонковой. Она внимательно присматривалась к работе молодого терапевта и незаметно для себя переняла у Жаворонковой манеру заботливо разговаривать с больными и умение в беседе вызвать больного на откровенность, дать дельный совет. Жаворонковой было хорошо работать с Таней, и когда девушку хотели перевести к другому врачу, она запротестовала и добилась того, что Таня осталась при ней. Вместе с тем, уважая и ценя Таню, Жаворонкова все же не была с ней откровенна. Таня мало знала о личной жизни Жаворонковой. Только несколько раз встретив ее с Вадимом Николаевичем, она сделала вывод, что Жаворонкова неравнодушна к этому человеку. После ухода Жаворонковой в отпуск прием больных в девятом кабинете вел врач Ихтиаров, пожилой, мрачного вида длинноволосый мужчина с приплюснутым носом. Прием больных он вел сухо, Таню старался не замечать, а когда ему что-нибудь требовалось, бурчал себе под нос. Таня тосковала, считала дни, с нетерпением ожидая возвращения Жаворонковой из отпуска.

В этот вечер, закончив прием, Ихтиаров забрал свой портфель и, что-то промычав, вышел из кабинета. Таня, облегченно вздохнув, стала собирать со стола карточки больных, приходивших на прием. Сложив карточки стопкой, она села на стул, на котором обычно сидит врач. Лицо девушки было озабочено. Покусывая сочные губы, она задумчиво смотрела в окно на неподвижные листья тополя во дворе поликлиники. Потом вынула из кармана халата голубой конверт, а из него сложенный вдвое листок почтовой бумаги. Она наизусть знала содержание письма, но тем не менее снова перечитала его:

«Таня! Угрызения совести не оставляют меня. Я противен себе с того злосчастного вечера. Не прошу о возврате Вашего расположения – только простите.

Верьте слову бывшего солдата-пограничника: я не хотел в Вашу жизнь внести и маленькой соринки.

Иван Дубенко».

Тане Наливиной девятнадцать лет. После окончания средней школы ей не удалось поступить в медицинский институт, но она твердо решила осуществить мечту – стать врачом, и вот уже второй год работает в поликлинике. Отец Тани погиб на фронте, и она жила с матерью. Весной Таня познакомилась с демобилизованным пограничником Иваном Дубенко. Ей понравился этот крепкий, с обветренным лицом серьезный парень. Но как-то, совсем недавно, провожая Таню домой после кино, Дубенко позволил себе ее обнять и поцеловать. Таня ударила его по лицу и горько расплакалась. «Я думала, вы не такой!» – услышал Дубенко. Она перестала с ним встречаться, не отвечала, когда он вызывал ее по телефону, переходила на другую сторону улицы, если встречались. Но ей все же было жаль Дубенко. И вот письмо от него…

Открылась дверь, и вошел Бахтиаров. Таня сразу подметила перемену в нем и удивленно воскликнула:

– Что с вами?

– Здравствуйте, Таня. Что вас поразило?

– Выглядите ужасно! Вы здоровы? – спросила Таня, пряча письмо в карман халата. Не вставая с места, придвинула стул. – Садитесь.

– Не знаю, что вам и ответить, – сказал Бахтиаров, присаживаясь к столу. – Больным себя не считаю, просто устал…

Замолчали. Таня поняла, что Бахтиаров хочет о чем-то ее спросить, и терпеливо ждала, поправляя рукой выбившиеся из-под шапочки тонкие светлые волосы.

– Случайно, от Анны Григорьевны вы не получаете писем? – спросил Бахтиаров.

– Мне казалось, – мягко сказала Таня, – что Анна Григорьевна должна была поехать куда-то вместе с вами…

– Мне думается, с вами можно говорить откровенно.

– Во мне еще никогда никто не ошибался! – покраснев, ответила Таня и, откинувшись на стуле, скрестила на груди руки.

«Эту манеру она переняла от нее», – подумал Бахтиаров.

– Что вам обо мне говорила Анна Григорьевна? Кто я, где работаю?

– Вы инженер какого-то исследовательского института, засекреченного, – просто ответила Таня.

Бахтиаров невольно улыбнулся и подумал: «Действительно исследовательский институт…» Но через мгновение его лицо снова стало строгим и озабоченным.

– Так она вам сказала?

– Да. Разве это неправда? – спросила Таня.

– Я работаю в органах госбезопасности, – помолчав, ответил Бахтиаров, не спуская глаз с лица девушки.

Таня не удивилась. Она только спросила:

– Она знает?

– Да.

– Если она мне сказала иное, значит, так нужно, – заключила Таня и, посмотрев в окно, с увлечением сказала: – Ваша работа нужная. Очень! Я там с удовольствием бы поработала. Правда, мне нравится и здесь, но если бы, допустим, потребовалось, то я… – Таня покраснела под пристальным взглядом Бахтиарова и спросила:

– Почему вы так на меня смотрите? Я кажусь вам смешной?

– Нисколько! – возразил Бахтиаров. – Мне понравилось сказанное вами.

Похвала еще больше смутила ее. Она наклонила голову.

– Что же с Анной Григорьевной? – с беспокойством спросила вдруг.

– Она исчезла…

– Как! – вскочила Таня со стула.

– Не знаю. В общем, ее нет.

Немного помолчав, Таня сказала:

– Теперь мне понятно, почему ее не было на похоронах Ольги Федосеевны. Она ведь у нас в поликлинике лечилась. Я ее знала. Я многих спрашивала, но никто ничего толком не знал. Наши девочки болтали, будто Анну Григорьевну из отпуска вытребовали в какую-то важную командировку куда-то в Азию, словом, далеко…

– Никто ничего не знает… Ищут.

Таня сжала пальцами виски.

– Сколько несчастий на одну семью! Вадим Николаевич, что же это такое?

– Не знаю, Таня. Очевидно, стечение обстоятельств.

– Ну и как же теперь? – в вопросе Тани звучала неподдельная тревога.

– Понятия не имею.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, Вадим Николаевич? – спросила Таня. – Говорите прямо. На меня можно положиться.

Она вышла из-за стола. Бахтиаров молчал. Таня встревожилась:

– Вы мне не доверяете?

– Что вы, Таня! Если бы это было так, я бы к вам не пришел. О том, что Анна Григорьевна пропала, никто не должен знать, а я вам доверил. Теперь судите сами.

– Спасибо, – тихо произнесла Таня.

– Знакомых ее знаете?

– Кроме вас, мне думается, у нее никого нет.

– Не называла ли она друзей из других городов? – спросил Бахтиаров.

– Никогда. Она ни с кем не переписывается.

– Почему вы так говорите?

– Недели полторы назад она получила письмо от одной нашей больной с курорта. Письмо пришло прямо на поликлинику, на имя Анны Григорьевны. Прочитав письмо, она сказала, что это первое письмо, полученное ею за всю жизнь. Я очень удивилась, но она мне объяснила. Вы, надеюсь, знаете, как сложилась ее жизнь?

Бахтиаров кивнул головой и, немного помолчав, спросил:

– Какое у нее было настроение в последний день работы? Это было в четверг на прошлой неделе…

Таня не задумываясь ответила:

– Пришла она утром в прекрасном настроении. Какая-то особенная была. И так она хороша, а в то утро… такой я ее еще не видела. На прием было записано только трое, вызовов на дом совсем не было. Но, отпустив больных, она стала меркнуть: будто в ней что-то погасло. Сидела на своем месте и не отрываясь смотрела в окно. Я стала говорить, что мне без нее будет трудно, надо привыкать к другому врачу, но она ничего не ответила. Потом она куда-то уходила из кабинета. Затем меня вызвали на полчаса в процедурный кабинет подменить сестру. Когда я вернулась, ее уже не было здесь, ушла совсем. Мне даже проститься с ней не пришлось. Вот и все.

– Вы, Таня, кажется, тоже ездили на фестиваль в Москву?

– Да. Облздравотдел дал автобус. Но в Москве мы почти сразу все растерялись. Хотя Анна Григорьевна остановилась вместе со мной у моего дяди, недалеко от метро «Серпуховская»…

– Не встречалась ли она с кем на фестивале?

– Вот этого я сказать не могу. Мы очень недолго были вместе. Из Москвы она уехала отдельно, поездом. Раньше нашего приехала домой…

– У меня к вам, Таня, будет просьба, – тихо начал Бахтиаров после некоторого раздумья. – Если вам что-нибудь станет известно о ней, вы обязательно скажите мне. Пусть, на первый взгляд, это будет пустяк, все равно. Я вам дам номера своих телефонов для вызова меня в любое время суток… Вас не затруднит?

– Ой, что вы! Я с радостью, лишь бы толк был!

Бахтиаров взял на столе рецептурный бланк и написал три телефонных номера.

Таня спрятала бумажку в карман халата.

– Но помните, о нашем разговоре – никому, – предупредил Бахтиаров.

Лицо Тани вспыхнуло, глаза потемнели. Она прошептала:

– Можете не предостерегать…

– Извините, Таня. Я не хотел вас обидеть.

– Ну хорошо, – улыбнулась Таня и с прежней приветливостью посмотрела на Бахтиарова.

– Прощайте пока, – все еще испытывая неловкость, проговорил Бахтиаров и направился к двери.

– Одну минуточку! – позвала Таня.

Бахтиаров вернулся от двери, Таня, понизив голос, сказала:

– В последний день работы Анны Григорьевны, после того как она уже ушла, явился сюда какой-то мужчина и спрашивал ее. Я ответила, что Анна Григорьевна уехала в отпуск, а куда, мне неизвестно. Тогда мужчина спросил, не в тот ли санаторий она отправилась, где отдыхает ее мать. Это удивило меня, но я опять сказала, что мне ничего неизвестно. Так он и ушел. Ни до этого, ни после мужчину я в поликлинике не видела…

– Вы запомнили его?

– Конечно!

– Расскажите, какой он?

Таня задумалась и наклонила голову. На лбу у нее между бровей появилась маленькая складочка, сделавшая ее юное лицо серьезным. Лучи солнца золотили ее светлые волосы.

– Трудно?

– Нет, отчего же! – она посмотрела на Бахтиарова. – Просто хочу точнее припомнить, чтобы вы сразу его себе представили. Широкий в плечах, высокий, в легком черном костюме, но шея у него жилистая, как бы ссохшаяся, удивительно маленькая для его роста голова. Лицо у него неприятное, похожее на маску. Особенно отталкивает выражение глаз. Какими-то угольно-черными они мне показались. Шляпу серую со шнурком он держал в согнутой руке…

Бахтиаров стоял перед Таней. Его словно обдало нестерпимым жаром. «Маленькая голова» – это так похоже на рассказанное Катей в санатории. Бахтиаров еще долго беседовал с Таней и пришел к твердому убеждению, что в санатории и в поликлинике был один и тот же человек. Это уже многое значило.

– Если он придет еще раз? – нарушила его размышления Таня.

– Что? Сюда? Вряд ли! Но если это случится, то вам, Таня, обязательно необходимо хотя бы что-нибудь узнать о нем. Но все надо сделать очень осторожно, очень! Например…

…Через несколько минут Бахтиаров распрощался с Таней.

Разгаданный ход

На третий день после смерти Касимовой в санаторий «Отрада» прибыла Ольга Викентьевна Гулянская, изрядно поблекшая дама. Предъявляя путевку, она назвалась бывшей певицей, потерявшей голос, и попросила дать ей возможность пожить в третьем корпусе, о котором так восторженно отзывалась ее приятельница, отдыхавшая в «Отраде» весной. Свободное место в третьем корпусе было, и желание Гулянской исполнили.

Санитарка третьего корпуса Катя Репина за весь год своей работы в санатории никогда не встречала со стороны отдыхающих такого внимания, какое ей оказала новая больная из пятой палаты. Началось с того, что в первый же день эта женщина, разбирая свои вещи, заставила Катю принять подарок: красивый крепдешиновый шарфик и коробку духов «Пиковая дама». Но не только это. При всяком удобном случае Ольга Викентьевна старалась вступить с Катей в разговоры, словоохотливо рассказывала о своей жизни и болезни, помешавшей ей стать популярной певицей. Катя, выросшая сиротой и не избалованная ласковым отношением, оценила внимание и старалась помочь чем только могла этой женщине, постоянно жалующейся на недомогание.

На четвертый день, после завтрака, Гулянская, закутанная в пуховый платок, одиноко сидела в шезлонге на веранде. При взгляде на нее можно было подумать, что она спит.

«Так искать тепла да еще на солнцепеке…» – жалостливо подумала Катя. Девушка хотела неслышно уйти, но Гулянская окликнула ее.

– Я слушаю вас, Ольга Викентьевна.

– Посиди со мной, девочка. Мне очень грустно одной.

Кате было некогда, но она все же покорно опустилась на маленькую скамеечку у ног Гулянской.

Прошло минуты две. Гулянская сидела с закрытыми глазами. Катя не выдержала и с дружелюбной заботливостью спросила:

– Вам позвать врача?

– Ради бога, не надо, – расслабленным голосом ответила Гулянская. – Я знаю свою болезнь. Врачи мне не помогут, милая девочка. Грустно, очень грустно сознавать, что дни сочтены. Но ничего не поделаешь… Такова моя участь!

– Вам, Ольга Викентьевна, надо было поехать в специальный санаторий, а не к нам… Полечить горло…

Гулянская безнадежно махнула рукой и открыла глаза. Были они у нее светло-голубые, с синеватыми крапинками. Искусственно утолщенные ресницы делали ее взгляд глубоким.

– Поговорим, Катенька, о другом. Надоели бесконечные разговоры о болезни… Тебе нравится здесь работать?

Что и говорить: Кате не по душе ее работа. Хочется выучиться на медицинскую сестру. В этом и призналась девушка Гулянской.

– Конечно, как-то приходится приспосабливаться к жизни, – вздохнув, заговорила Гулянская. – Но ты не унывай, девочка. Ты еще молода, у тебя все впереди. Только где бы ты ни работала, будь осторожна с людьми, подвести могут…

– А как угадаешь, Ольга Викентьевна, собираются тебя подвести или нет? – чистосердечно спросила Катя.

– Узнать трудно, девочка, – ответила Гулянская, пристально смотря на Катю. – Как отдыхающие к тебе относятся?

– Не все так добры, как вы, но ничего плохого сказать не могу.

– А не случалось ли тебе напрасной обиды переживать? Пропадет вещь у больного, а поклеп на санитарку…

– Ну что вы! – покраснела Катя и наклонила голову. – У нас таких случаев не бывало. Народ приличный приезжает…

– Посторонний забредет в палату, украдет что-нибудь, а подозревать станут обслуживающий персонал. Разве так не может быть? Кругом лес, жутко здесь, – продолжала Гулянская.

Катя сидела, перебирая пальцами полу халата. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее острый взгляд Гулянской. В этом взгляде не было ничего болезненного. Катю смутила такая резкая перемена. Она проговорила:

– Не знаю такого примера. Возможно, в других санаториях и было, а у нас не случалось.

– Может так быть! – снова закрыв глаза и откинув голову, утвердительно протянула Гулянская.

Катя бросила на нее удивленный взгляд. Хотя Гулянская и опустила веки, но наблюдала за ней. Катя отвернулась.

Тут она задумалась. Почему эта женщина оказывает ей столько внимания? Случалось, иногда какая-нибудь отъезжающая после лечения что-нибудь оставит на память, а тут…

И девушку, все еще находившуюся под впечатлением смерти Касимовой, разговора с работником КГБ, вдруг охватил страх. Но, поборов минутную слабость, Катя притронулась к руке Гулянской и сказала таинственным шепотом:

– Извините, Ольга Викентьевна, вспомнила! Был у меня один случай, только о нем никто не знает, совсем никто… Я вам первой расскажу. Вы меня только не выдадите? Хорошо?

Гулянская всем корпусом подалась к девушке, широко открыв глаза. Такой энергичный порыв больной еще больше уверил Катю в ее предположении. Но Гулянская уже сразу сникла, съежилась и вяло спросила:

– Что-то интересное?

Катя внутренне вся напряглась: слишком непривычна роль, которую она на себя в эти минуты приняла.

– Было интересно? – повторила Гулянская, пристально глядя на девушку.

– А вот слушайте, – вздохнула Катя. – Неделю назад, днем, я вошла в восьмую палату и застала дядьку… Он рылся в чемодане одной отдыхающей. Обомлела я, но спросила, что ему надо. Он что-то сказал, но я с перепугу ничего не разобрала. Потом он чиркнул мне в лицо какой-то зажигалкой и ушел. Что он утащил из чемодана – не знаю. Да так никто ничего и не узнал, Я никому не сказала, что в палате был вор, а хозяйка чемодана в тот час умерла на прогулке в парке… Так и остался этот случай на моей несчастной совести… Может быть, и надо было сказать про вора…

– Конечно! Ты же, Катя, советский человек…

– Может быть, не поздно и теперь? – вытаращила Катя глаза.

– Теперь? – внимательно посмотрев на Катю, переспросила Гулянская и, помолчав, добавила: – Кому теперь это нужно. Время упущено. Только дурой назовут да еще выговор дадут…

– Я тоже так думаю. Только вы, пожалуйста, никому не говорите. Хорошо?

– На меня можешь надеяться, – ответила Гулянская.

– Страшно мне тогда было, – повела Катя плечами.

– Неужели никто, девочка, кроме тебя, этого вора так и не видел? – вкрадчиво спросила Гулянская.

– А кому же видеть-то, Ольга Викентьевна? Час был такой, что в палатах ни души. Я вот только и подвернулась.

– Да, – помотав головой, начала Гулянская. – Много у нас говорят о бдительности, учат народ, а сколько еще ротозейства кругом. А кому-то это и на руку…

– Так вы про меня не скажете? – спросила Катя.

– Не бойся! Зачем мне это нужно?

Гулянская закрыла глаза. Посидев немного с непроницаемым лицом, посмотрела на Катю, поморщилась и сказала:

– Ужасная слабость. Отведи меня, девочка, в палату. Твой рассказ даже напугал меня. Теперь я буду бояться уходить из палаты…

Проводив Гулянскую, Катя бросилась искать Нину Ивановну. Нашла она ее в комнате партийного бюро. Улусова внимательно выслушала Катю и задумалась.

– Вот поверьте, Нина Ивановна, мне кажется, что эта крашеная тетка выясняла тут у нас, что про вора думают! Конечно, если посмотреть на это иначе, то просто нервы у меня не в порядке, – внезапно переменив тон, тихо закончила Катя.

Нина Ивановна, не на шутку взволнованная рассказом Кати, подняла протестующе руку и сказала:

– Подожди… Получается, что тот человек фотографировал для того, чтобы по карточке его сообщнице тебя нашла.

– Какая вы умная! – облегченно воскликнула Катя, почувствовав поддержку в этих словах.

– Причем здесь я? Вот ты настоящая умница – разгадала!

– И ничего у нее не болит! – уже совсем смело заявила Катя. – Просто она притворяется.

Нина Ивановна и Катя решили понаблюдать за Гулянской. Но на другое утро, заглянув в пятую палату, Катя застала Гулянскую над раскрытым чемоданом.

– Что это вы? – спросила Катя, почувствовав недоброе.

– Хорошие вы, Катюшенька, люди, но я все же решила уехать. Всегда, как только почувствую себя сносно, посылаю к чертям всякое лечение. Такой у меня характер!

– А как же путевка? Еще столько дней… Неужели не жалко денег?

– Пустое! Разве в деньгах счастье, девочка!

Катя постояла немного, наблюдая за сборами Гулянской, и молча вышла из палаты. Через три минуты она вернулась и положила на кровать перед Гулянской ее подарок – духи и шарфик.

– Мне неудобно принимать это от вас.

– Что ты, Катя! – Гулянская подозрительно посмотрела на девушку. – Ты боишься, начальство узнает? Напрасно! На меня можешь положиться.

– Мне не надо вашего, – настойчиво проговорила Катя.

– Ты меня обижаешь, – все еще испытующе глядя на Катю, сказала Гулянская. – Я так хорошо к тебе относилась. Ты же не настолько обеспечена, чтобы приобретать такие вещи…

– Не беспокойтесь. С меня хватит, – ответила Катя. – Вот если бы вы до срока путевки дожили, тогда другое дело…

– Глупенькая! Я тебя поняла: ты считаешь, что не заслужила. Так поверь, я не могу дольше оставаться, не могу! Со мной может быть хуже. Ты же сама говорила, что мне надо в специальный санаторий… Бери, пожалуйста! То, что ты для меня сделала за эти дни, заслуживает несравненно большей награды. Бери!

Катя отстранила руку Гулянской и, ничего больше не сказав, вышла из палаты. Гулянская швырнула духи и шарфик в открытый чемодан и сквозь зубы проговорила:

– Непролазная серая дура!

Странный посетитель

Рабочий день в центральной городской поликлинике заканчивался, когда вошел запоздалый посетитель. В регистратуре он прочитал расписание работы врачей. Потом мужчина поднялся на второй этаж, около девятого кабинета остановился, снял соломенную шляпу, поправил густые черные волосы и осторожно постучал согнутым пальцем в белую дверь.

Таня Наливина появилась на пороге и окинула быстрым взглядом посетителя.

– Можно? – спросил он, стараясь через плечо девушки заглянуть в кабинет.

– Прием окончен. Доктора нет, – ответила Таня, рассматривая на лацкане пиджака мужчины большую коллекцию красивых значков.

– Вам нравятся эти сувениры? – спросил мужчина, подметив взгляд Тани. – Красивые штучки. Московский ГУМ за дни фестиваля их продал более чем на семь миллионов рублей. Солидно! До каких же у вас принимает врач?

– До семи, – ответила Таня. – Вы опоздали на прием. Доктор принял всех, кто был записан.

– Да видите ли, – замялся мужчина и, оглянувшись, продолжал: – Мне, собственно, не на прием, а просто повидать доктора Анну Григорьевну Жаворонкову.

Таня едва не сказала, что Жаворонковой вообще нет, но вовремя одумалась. Опустив светло-карие глаза, проговорила:

– К сожалению, вы опоздали.

– Какая досада! – воскликнул мужчина, и лицо его сделалось недовольным.

– Вас, может быть, устроит другой врач? – спросила Таня, пытливо всматриваясь в лицо мужчины.

– Мне нужна Жаворонкова, – пробурчал тот в ответ и еще больше нахмурился.

– Тогда вот что, – певуче сказала Таня. – Приходите завтра часа в три… Я предупрежу ее.

– Вы очень любезны, – сразу повеселел мужчина и учтиво поклонился. – Я вам буду очень благодарен.

– Не за что.

Мужчина еще раз поклонился и, надев шляпу, пошел к выходу.

Таня стояла на площадке второго этажа и смотрела ему вслед. Она опасалась, как бы он не зашел в регистратуру справляться о Жаворонковой, но мужчина, спустившись по лестнице, направился прямо к выходу на улицу. Таня облегченно вздохнула.

Через десять минут, покинув поликлинику, она из будки телефона-автомата уже разговаривала с Бахтиаровым. Бахтиаров поблагодарил ее, похвалил за сообразительность и пообещал завтра около трех быть в поликлинике.

Последние дни мать Тани была нездорова и девушке самой приходилось, возвращаясь с работы, заходить в магазины за продуктами. И на этот раз, закупив все необходимое, при выходе из гастронома Таня столкнулась с мужчиной, полчаса назад приходившим в поликлинику. Он узнал Таню и заулыбался. Она строго посмотрела на него и, когда он вошел в магазин, с досадой подумала, что поступила неправильно: надо было приветливее обойтись с ним и, возможно, ей сегодня же бы удалось кое-что узнать.

Тут у нее, как-то неожиданно для самой, возникло решение последить за мужчиной. Она перешла на другую сторону улицы и, войдя в маленький магазинчик, торгующий граммофонными пластинками, встала у окна, наблюдая за дверью гастронома.

Не прошло и пяти минут, как интересовавший Таню мужчина вышел из магазина, постоял у входа и пошел направо. Таня покинула свой пост. Впервые в жизни она была в положении преследователя. Она шла по другой стороне улицы, стараясь не выпустить из поля зрения широкую спину в коричневом пиджаке. Мужчина шел неторопливо, шляпу нес в руке и посматривал не только на витрины магазинов, но и на стены домов, часто задирал голову. «Приезжий», – решила Таня.

У кинотеатра мужчина остановился в раздумье, а затем вошел в вестибюль. Отступать было уже поздно, и Таня тоже вслед за ним подошла к кассе, купила билет. В зрительном зале она заметила ряд, на который сел мужчина.

Начался сеанс. Таня безучастно смотрела на экран, беспокойно думая о том, что же она предпримет дальше. И тут ее осенила удачная мысль. Она вышла из зрительного зала и поспешила на улицу. Отыскав телефон-автомат, Таня позвонила Бахтиарову.

Через пятнадцать минут он уже был около кинотеатра. Таня подробно рассказала все. Бахтиаров взял ее сумку с покупками, и они стали медленно прогуливаться по слабо освещенной аллее сада рядом с кинотеатром. Минуты тянулись медленно. Порой Тане казалось, что поднятая ею паника совершенно напрасна. То она начинала думать о том, что, пока ходила звонить по телефону, мужчина покинул зрительный зал и ушел.

Но вот кончился сеанс. Таня, волнуясь, всматривалась в пеструю людскую ленту, стекающую вниз по широкой, ярко освещенной лестнице. Когда она наконец увидела мужчину, то в радостном порыве крепко сжала руку Бахтиарова.