Текст книги "Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна"

Автор книги: Клавдий Дербенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

НЕИЗВЕСТНЫЕ ЛИЦА

Начальник управления комитета госбезопасности генерал Гудков беседовал с полковником Орловым. Генерал знаком с ним всего какой-нибудь час, но ему определенно нравился этот крепко сбитый плечистый человек с приятным загорелым лицом и густыми русыми волосами. «Отлично сохранился, – думал Гудков, – а ведь только на пять лет моложе!» Понравились генералу и слова полковника, когда речь зашла о возрасте: «Нам с вами стареть не положено по штату». Гудков и сам выглядел моложе своих пятидесяти трех лет, но людей с видом бодрым и свежим замечал сразу.

– Пройдемте, полковник, в ваш кабинет.

В просторной комнате с удобной мебелью, радиоприемником, сейфом Орлов огляделся и подошел к окну. Невольно засмотрелся на панораму улиц, уходивших вниз легким склоном. Во всей этой картине знакомыми для Орлова оказались лишь видневшиеся вдали очертания зданий бывшего Павловского монастыря. Сразу вспомнилось, как в юности он с братом и приятелями искал там подземный ход, о котором в те годы ходили упорные слухи. Монастырь, как памятник архитектуры, реставрировали, и под лучами полуденного июльского солнца золоченые купола ослепительно сияли, возвышаясь над белыми стенами с бойницами и угловыми башнями.

– Итак, вы двадцать семь лет здесь не были? – спросил генерал, прохаживаясь по кабинету.

– Да, – ответил Орлов, подходя к столу. – В двадцать восьмом уехал служить на границу. Смотрю вот на город и почти не узнаю…

– Познакомитесь с Лучанском вновь. А теперь садитесь, потолкуем о делах.

Генерал движением головы указал на кресло, сам сел за стол и спросил полковника, есть ли у него в городе родные.

– Жена и сын погибшего на фронте брата. Живут на Первомайской, в доме, в котором я родился. Знаком с ними только по фотографиям и письмам… У них пока не был, остановился в гостинице…

– А почему не навестили?

– Устроившись в номере, направился сразу сюда. Да особенно и не спешу… Думаю зайти вечером. Сейчас невестки нет дома. Она работает бухгалтером базы «Гастронома».

– Брат у вас, кажется, писателем был?

– В местной газете работал. Писал рассказы, очерки…

– Вы не беспокойтесь, с квартирой мы вас устроим.

– Я, товарищ генерал, не беспокоюсь. Человек я одинокий, привычный ко всякой обстановке…

– Знаю, знаю, полковник, – прервал генерал и раскрыл свою черную тонкую папку. В ней был всего один лист бумаги. Генерал пробежал глазами текст.

– Владимир Иванович, вам придется буквально сейчас же приступить к работе… Перед вашим приходом получили из Москвы записку по ВЧ. Сообщают, что в Лучанск, возможно, прибыл или должен прибыть в ближайшие дни вражеский агент. Вымышленное его имя Роберт Пилади. Приметы неизвестны. Цели тоже полностью неизвестны, частично – диверсия. Будут дополнительные данные, нам сообщат…

– Маловато ориентиров, – проговорил Орлов.

– Да, маловато.

Орлов опустил голову, задумался.

– Вы не огорчайтесь, полковник, – заговорил генерал, по-своему истолковав состояние Орлова. – Я тоже здесь человек новый, будем действовать совместно… Вы даже в более выгодном положении. Родились в этом городе…

Генерал встал. Поднялся и Орлов.

– Посмотрите на город, полковник. – Гудков подвел Орлова к окну. – Отсюда видна только какая-то часть его, но и те промышленные предприятия, что сосредоточены в ней, составляют многое и важное… Нам нужно разгадать, куда именно Пилади направит свои стопы… Взгляните на улицу. Какой поток! Чуть ли не московское движение. Возможно, там уже бродит неизвестное лицо. Мы обязаны его найти. И найдем. Народ поможет.

Голос Гудкова звучал твердо, резче обозначились складки около рта, и Орлов почувствовал, что работать ему с этим сухощавым волевым человеком будет хорошо.

Внизу под окном сердито заревел мотоцикл, с надрывным завыванием пронеслась по улице машина «скорой помощи», послышался звонкий девичий смех, шум автомобиля, груженного длинными листами железа. Генерал и полковник вернулись к столу.

– Садитесь на свое место, товарищ полковник, привыкайте.

Орлов сел, вопросительно посмотрел на генерала.

– А теперь звоните секретарю.

Орлов нажал кнопку звонка на круглом столице с двумя телефонами. Открылась дверь, и на пороге появилась девушка.

– Прошу вас, – сказал генерал, – пригласите сюда майора Заливова, капитана Ермолина, старшего лейтенанта Галимова и лейтенантов Ершова, Запрудского, Гусева и Дроздова…

Девушка ушла, бесшумно закрыв дверь.

– С этими товарищами, Владимир Иванович, вам предстоит работать по данному делу…

У горизонта чистое-чистое солнце, без малейшей облачной вуали, выдерживало прощальную паузу. Орлов мог насчитать десятки, сотни окон, тлевших бронзовым огнем; с высоты моста через Ужиму он смотрел на город и не мог насмотреться. Город вырос, расцвел, разноцветные фасады домов сливались в причудливую мозаику, из которой куском снега выделялся белокаменный Павловский монастырь; шапки зелени густо усеивали городской пейзаж; аромат близких лесов щекотал ноздри, напоминал милое, босоногое детство, годы, промелькнувшие в озорных играх и проступках, учебе, увлечениях, первой влюбленности, первых осмысленно-критических взглядах на жизнь.

Солнце прощалось с городом. Город прощался с солнцем.

«Здравствуй, Лучанск», – подумал Орлов и не заметил, что высказался вслух. Только когда красивая нарядная девчонка, проходившая рядом, обернулась с выражением изумления, оглядела его прищуренными глазами, передернула плечами, он догадался, в чем дело.

– Извините, – сконфузился Орлов и тем еще больше озадачил девчонку. Она остановилась, смотря на него и весело и дерзко. Он повернулся и пошел, сдерживая улыбку. Дойдя до конца моста, Орлов не вытерпел и, прежде чем сойти по ступеням вниз на набережную, оглянулся. Девчонка, видимо, только и ждала этого. Она подняла руку и помахала. Ничего не оставалось, как ответить тем же манером, но по-своему – обеими руками. «Озорная», – подумал он, с удовольствием припоминая ее лицо.

Больше Орлов не оглядывался. У Павловского монастыря он замедлил шаги, разглядывая древние, сейчас уже реставрированные стены. Поравнялся с широкими воротами. Хотелось сдержаться, пройти мимо, чтобы позже в свободное время прийти сюда и более обстоятельно смотреть и находить милые сердцу места юности, хотелось оттянуть это удовольствие, грустное, трогательное, радостное удовольствие, которое созревало годами при мысли о возвращении. И Орлов сдержался.

Он вышел на Первомайскую улицу. За прошедшие годы тут появилось много больших каменных зданий, но он сразу увидел знакомый маленький деревянный домик. Орлов замедлил шаг. В сквере у новой школы, молчаливой в это время года, он заметил скамейку и направился к ней. Отсюда хорошо был виден домик. Только в эту минуту Орлов вспомнил, что, когда уезжал, стены домика были зеленого цвета, а не розового, как теперь. Не возвышалась тогда над забором и такая, как сейчас, густая зелень деревьев. Он вспомнил, как каждую весну их улицу во время разлива Ужимы заливало водой и ее переплывали от дома к дому на лодках и плотах. Вот было раздолье для мальчишек! Не поэтому ли улица и носила раньше название Заливной? Теперь проезжая часть ее покрыта асфальтом, по которому проносятся троллейбусы и автомашины…

Вспомнился Орлову и брат Саша. Они всегда жили в крепкой дружбе. Даже на далекой пограничной заставе Орлов не испытывал полной оторванности от Лучанска. Брат старательно описывал все перемены в городе, регулярно присылал номера газеты со своими очерками и рассказами. Читая их, Орлов понимал, что жизнь брата слита с событиями, которыми в те годы жила страна. По Сашиным произведениям Орлов знал о ходе индустриализации в Лучанской области, становлении колхозов, борьбе с кулачеством. У него неоднократно возникало желание приехать в Лучанск, посмотреть на все своими глазами, но обстоятельства складывались так, что он не мог приехать даже на похороны матери. В те дни Орлов лежал в госпитале после тяжелого ранения, полученного в схватке с нарушителями границы.

По письмам брата он чувствовал, что тот не особенно счастлив в семейной жизни, но старается наладить отношения с женой. После гибели Саши Орлов естественно стал переписываться с овдовевшей невесткой. Он поддерживал ее дух дружескими советами. Правда, переписка их не была регулярной, но о переводе на службу в Лучанск он ей написал.

Орлов встал и направился к дому. Он вошел в заросший зеленью двор, вступил на крыльцо и осторожно постучал в дверь. Послышались легкие шаги, и перед ним появилась женщина небольшого роста с густыми темными волосами и красивым, бледным лицом. У нее были блестящие синие глаза с длинными ресницами. Орлов сразу узнал ее и сказал:

– Здравствуйте, Анна Александровна!

– Владимир Иванович! – воскликнула она и, схватив на груди расстегнувшуюся блузку, прижалась к двери, пропуская его в прихожую. Вошла следом, провела Орлова в столовую, постояла немного у двери и, извинившись, выбежала.

Орлов сел на стул около обеденного стола, испытывая волнение. Было тихо, и ему сразу подумалось, что сейчас откроется дверь из кухни и войдет его старенькая мать. Она мелкими шажками подойдет и заботливо поставит перед ним дымящуюся тарелку с его любимыми зелеными щами. Но увы! Давно уже матери нет в живых… «Да, многое изменилось в этом доме…»

Вошла Анна Александровна, успевшая переодеться. Усевшись на диван, она с любопытством разглядывала Орлова. Мало-помалу завязался обычный в этих случаях разговор. Вскоре вернулся из театра сын Анны Александровны Максим. Взглянув на племянника, стройного молодого человека, Орлов убедился, что Анна Александровна не преувеличивала, говоря, что сын ее очень похож на отца. У Максима такой же внимательный взгляд карих глаз, такая же глубокая складка между прямыми бровями. Орлов подошел к Максиму, обнял его и, почувствовав под руками крепкое, мускулистое тело, сказал:

– Одобряю, Максим, и занятия спортом, и путь, избранный в жизни…

Максим вопросительно посмотрел на мать.

– Ничего нет удивительного! Рассказала о тебе Владимиру Ивановичу и даже пожаловалась, что ты против моего желания поступаешь в сельскохозяйственный…

Но ты же видишь: дядя Володя одобряет! – весело сказал Максим и, обращаясь к Орлову, продолжал: – Она хотела, чтобы я, как папа, стал журналистом… Мама ужас какая почитательница литераторов!

– Я забыла вам сказать, Владимир Иванович, – воскликнула Анна Александровна, – зимой он хотел бросить школу и уехать на целину!

– Что же ты, Максим, из десятого-то?

– Там, дядя Володя, какой простор! Ширь какая! Землю уснувшую оживить… Это – огромнейшее дело! – ответил Максим и улыбнулся.

Племянник радовал Орлова. В нем он увидел отблески своей юности, юности брата…

За разговорами прошло больше часа. Анна Александровна говорила мало и была чем-то озабочена. Наконец Орлов поднялся и стал прощаться. Максим искренне огорчился и стал упрашивать Орлова остаться ночевать.

– Мне не заснуть здесь, Максим… В другой раз.

– Обождите минутку, Владимир Иванович, вдруг сказала Анна Александровна. – Я должна вам кое-что передать. Совсем забыла сказать об этом.

– Что передать? – спросил Орлов.

Но она уже вышла из комнаты.

Орлов посмотрел на племянника, тот недоуменно пожал плечами, взглянул на дверь, в которую вышла мать. Слышно было, как в соседней комнате что-то скрипнуло, послышался слабый крик.

Вошла Анна Александровна. Лицо ее было бледно. Она растерянно уставилась на Орлова.

– Что с вами? – спросил он.

Максим подбежал к матери.

– Пропал пакет, – поспешно проговорила она, и поддерживаемая сыном, тяжело опустилась на стул.

Максим непонимающе смотрел на мать. Юноша впервые слышал о пакете. Невольно он взглянул на Орлова, как бы прося его помочь рассеять недоумение.

Орлов подошел к Анне Александровне и положил ей на плечо свою руку.

– О каком пакете вы сказали?

Она медленно подняла глаза и ответила:

– Уезжая на фронт, Саша отдал мне пакет с какими-то бумагами и просил передать его вам, как только вы приедете в Лучанск. И вот он пропал…

Анна Александровна встала и беспокойно заходила по комнате.

– Мама, не убрала ли ты его в другое место? Припомни, – сказал Максим.

– Простите, Анна Александровна, – мягко проговорил Орлов, крайне удивленный словами невестки. – Прошло столько лет после смерти Саши, много лет после окончания войны! Мы с вами переписывались все эти годы, и вы мне никогда даже не намекали о поручении брата… о каком-либо пакете…

– Хорошо, Владимир Иванович… Я все вам объясню… Сейчас важно другое – пакета нет, он исчез, его украли…

– Мама, припомни, где он у тебя был, – снова попросил Максим.

Анна Александровна с быстротой повернулась к сыну:

– Я все прекрасно помню!

Максим потупился и отошел к дивану.

Орлову было не по себе. Он никогда не предполагал, что его появление в этом доме будет омрачено. В то же время какое-то чувство жалости он испытывал и к невестке. Как можно мягче сказал:

– А может быть, не стоит расстраиваться, Анна Александровна?

В ее глазах мелькнула тревога.

– Что же все-таки могло быть в пакете? – вырвался у Орлова невольный вопрос.

– Не знаю.

– Где он у вас лежал?

– В Сашином столе.

– А когда вы видели последний раз этот злополучный пакет? – продолжал интересоваться Орлов.

– В январе или в феврале.

– Мама, ты напрасно волнуешься, – стараясь успокоить мать, сказал Максим. – Завтра днем надо хорошенько поискать.

Она не обратила внимания на слова сына, закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Пакет украли твои товарищи, Максим! – внезапно крикнула Анна Александровна. – Кто-нибудь из них! Я теперь в этом уверена!

Анна Александровна стояла перед сыном, и ее лицо стало еще бледнее, глаза сделались совсем темными.

Максим попятился к стене и растерянно проговорил:

– Подумай, что ты говоришь…

– Они, они! Больше некому!

– Кого же ты подозреваешь? – сдерживая волнение, проговорил Максим.

– Кого, кого! Это не имеет значения. Факт остается фактом! – Она посмотрела на Орлова и продолжала, уже обращаясь к нему: – Вы понимаете, я целыми днями на работе. Дом в полном его распоряжении…

– Мама, пойми, что папина комната всегда заперта. Ты же мне запретила туда заходить, а тем более с товарищами. Ты это отлично знаешь…

– Ты меня не разубедишь, – сказала она.

– Я и не пытаюсь, – сухо ответил Максим и посмотрел на Орлова. – Извините, дядя, я пойду… В четыре утра выезжаем в велопоход…

Когда за Максимом закрылась дверь, Анна Александровна пожаловалась:

– Как трудно все же воспитывать детей!

– Мне кажется, Максим вам не причиняет особых забот.

– Это правда, – смиренно проговорила она и добавила: – Пойдемте, Владимир Иванович, я покажу, где лежал пакет.

Они вошли в маленькую комнату по соседству со столовой. Орлов вспомнил, как они с братом готовили тут уроки, занимались играми и разными ребячьими делами. Только теперь здесь все было по-другому. Стояли два шкафа с книгами, письменный стол, на стенах висели картины и небольшие портреты писателей. Анна Александровна включила настольную лампу, в комнате стало уютнее.

– Здесь Саша и работал?

– Да. Он очень любил свой кабинет, – грустно проговорила Анна Александровна.

Склонившись над выдвинутым ящиком стола, она показала, где был пакет…

– Странно… Все это очень странно, – вырвалось у Орлова. – Но что за пакет был? Какой он?

– По-моему, в нем лежало несколько тетрадей.

– Возможно, у вас с Сашей был какой-нибудь разговор об этом?

– Нет. Минут за двадцать до отъезда он прибежал домой и стал писать. Я несколько раз заглядывала сюда, но старалась не мешать, хотя мне очень хотелось быть с ним в эти минуты… Я тогда думала, что мы расстаемся надолго, а вышло – навсегда…

На глаза Анны Александровны навернулись слезы. Она опустила голову и нервно теребила носовой платок.

Орлов наконец попрощался и направился к двери. Она проводила его и у калитки сказала:

– Заходите к нам, Владимир Иванович…

– А как же! Зайду еще не раз…

Свою первую ночь в Лучанске Орлов спал плохо. Какой-то осадок был от встречи с невесткой. Но, следуя привычке, он проснулся ровно в семь часов, проделал гимнастические упражнения, принял холодный душ и почувствовал себя, как всегда, бодрым. Еще во время бритья мысли Орлова занял Роберт Пилади. Не переставал думать о нем и за завтраком, и идя на работу.

Солнечное утро сияло за окнами кабинета. Улица, на которой находилось здание управления, была оживленной, но шум, доносившийся в кабинет, не мешал Орлову. Он работал.

Совещание, проведенное вчера начальником управления, сразу как-то сблизило Орлова с работниками отдела. Они сегодня заходили к нему с такой деловой простотой, как будто он уже давно работал здесь.

Полковник Орлов в органах госбезопасности недавно – всего четыре года. До этого ветры западных и восточных границ Советской страны обвевали его более двадцати лет. С первых же дней пограничной службы он нашел в ней свое призвание и внимательно изучал приемы вражеских лазутчиков. В первые пять лет службы рядовым бойцом он задержал нескольких диверсантов и шпионов, и его, как отличника, послали в офицерскую школу. Длительный срок, напряженная обстановка, в которой пограничникам постоянно приходится быть, закалили характер Орлова и вместе с тем выработали в нем бережное отношение к товарищам по службе.

Но не все хорошо и гладко складывалось в жизни Орлова. В тридцать седьмом году, будучи начальником пограничной заставы в одном из пунктов на Дальнем Востоке, Орлов полюбил девушку-таежницу, и они поженились. Совместная жизнь их длилась всего месяц. Таня, так звали жену Орлова, обладала исключительной смелостью и трагически погибла в тайге при неравной схватке с тремя нарушителями государственной границы. Орлов не забыл ее до сих пор. Кому ведомо, какие переживания одолевают его, когда он находится в одиночестве и свободен от работы? А думы?… Кто их знает! После того рокового происшествия Орлов не пытался вторично жениться…

…Разработка плана оперативных мероприятий по розыску Роберта Пилади подходила к концу. Орлов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза – ему надо было уяснить некоторые частности предстоящей работы, но в это время раздался стук в дверь.

– Можно!

Вошел грузный, светловолосый, с пухлым лицом капитан Ермолин. Серый, хорошо сшитый костюм складно сидел на его фигуре.

– Разрешите, товарищ полковник, войти с лейтенантом Ершовым? – спросил Ермолин, не отходя от двери.

– Пожалуйста!

Ермолин приоткрыл дверь, кивнул головой и посторонился, пропуская Ершова, молодого человека небольшого роста с черными, зачесанными назад волосами и выразительным лицом. Лейтенант был одет просто, в недорогой костюм синего цвета.

– Проходите, садитесь, – сказал Орлов.

Когда вошедшие уселись за небольшой столик, покрытый зеленой суконной скатертью, Орлов спросил:

– Что у вас?

– Да вот, товарищ полковник, – вставая со стула, начал Ермолин, – лейтенанту Ершову пришла мысль проверить, не осел ли «гость» на самых что ни есть малозначительных участках городской жизни… У меня с ним с утра возник спор. Я считаю его доводы наивными. Посудите сами: будет ли шпион тратить время на то, чтобы торговать на колхозном рынке семечками или зеленым луком? Все же надо полагать, шпион рвется осуществить свою конечную задачу… Я думаю, товарищ полковник, что нам нечего распылять силы по пустякам…

Орлов слушал, внимательно глядя на Ермолина. Не ускользнула от его взгляда и легкая усмешка лейтенанта Ершова.

Орлов еще не знал хорошо своих подчиненных, но по первому впечатлению Ершов ему понравился своим спокойствием и рассудительностью. Кроме того, он был живее Ермолина. В последнем Орлов пока что подметил одно неплохое свойство – следить за своей внешностью. Вчера Ермолин, например, был в другом отлично выглаженном костюме…

– Так вы утверждаете, товарищ капитан, – проговорил Орлов, – что шпион не будет торговать луком да семечками… А мне кажется, что если его устраивает, то он и газированной водой станет торговать… Садитесь.

До Ермолина не сразу дошел смысл сказанного полковником, а когда понял, лоб его покрылся потом, он крякнул и, устремив взгляд в пол, опустился на стул.

Орлов понимал, что капитан рассчитывал найти в нем поддержку, представлял себе его положение в эту минуту, но все же сказал, обращаясь к Ершову:

– Мне кажется, что ваша мысль, лейтенант, заслуживает внимания. Во всяком случае, проделать это будет нужно. Не повредит, как масло каше. Вот только время у нас ограничено…

– Товарищ полковник, – встал Ершов, – вы о времени не беспокойтесь. Время иногда можно и резиновым сделать…

– Это как сказать! Вы сформулируйте вашу мысль.

– У меня уже готов проект! – сказал Ершов и раскрыл красную папку. – Капитан Ермолин хотя и возражал, но сам мне помог развить некоторые моменты…

Лейтенант пытался встретиться взглядом с капитаном, но тот упорно этого не хотел и продолжал рассматривать пол. Ершов шагнул к столу начальника и положил перед ним исписанный лист бумаги. Пока Орлов читал, Ершов снова сделал попытку увидеть глаза Ермолина, но тот уже старательно снимал пушинку с рукава пиджака.

– Хорошо, товарищ Ершов, – сказал Орлов, откладывая бумагу в сторону. – Можете идти… А вы, капитан, мне еще нужны.

Оставшись с Ермолиным Орлов приветливо улыбнулся и подозвал его к своему столу.

– Садитесь ближе. А вы знаете, Ершов правильно мыслит. Утром, идя на работу, я тоже думал об этом. Пришел сюда и записал. Вот посмотрите мою формулировку этой же мысли… Вот запись Ершова…

К Ермолину скользнули два листа бумаги, и он принялся читать написанное полковником.

– Как ваше мнение?

– Ну что же, товарищ полковник, выходит, я мелко плаваю, – просто сказал Ермолин. – Признаю свою несостоятельность!

– Но вы не обижайтесь, капитан.

– Обижаться я не намерен. Разрешите мне посоветоваться с вами относительно Ершова…

– Говорите, говорите!

– Ершов парень умный, слов нет. Его мы недавно в партию принимали… Я боюсь, что его от дела отвлекает постороннее.

– Что именно?

– Он, товарищ полковник, в свободное от работы время стихи пишет. Очень хорошие стихи… Лирика…

– Что вы говорите! Замечательно! Я сам очень люблю стихи и песни о пограничниках, о хороших человеческих чувствах. Другой раз столько на сердце скопится, что распирает тебя, и ты бормочешь полюбившиеся слова… А может, из них тоже стихи получились бы…

Вечером, выйдя из управления, Орлов решил сходить к Анне Александровне. Она была дома одна – Максим еще не возвратился из поездки. Орлов подметил, что скромное синее платье с белым воротничком ей очень к лицу. Разговаривала Анна Александровна спокойно и совершенно не касалась вчерашней темы. Орлов и сам не упоминал о пакете. Так в беседе о малозначительном прошло около двух часов.

Но вот возвратился Максим. Лицо его еще больше загорело. Увидев Орлова, он улыбнулся и поздоровался с ним за руку, а мать поцеловал в лоб. Наливая из графина в стакан воду, Максим, стараясь скрыть волнение, проговорил:

– Да, ты знаешь, мама, Моршанский убит… Лежит с перерезанным горлом на берегу Мыгры…

Анна Александровна какую-то долю минуты сидела неподвижно, непонимающе смотрела на сына, затем встала и пошатывающейся походкой вышла из комнаты. Максим поставил стакан на стол и бросился за ней.

«Кто такой Моршанский? – подумал Орлов. – Почему весть об убийстве так на нее подействовала?»

Через несколько минут Максим вернулся. Орлов спросил, кто убитый.

– А вы, дядя Володя, разве о нем не слышали ничего?

– Никогда.

Максим удивленно посмотрел на него. Немного подумав, ответил:

– Моршанский – давнишний знакомый папы. Бывал у нас часто. Работал в краеведческом музее. Вот, пожалуй, и все, что я знаю… Да был еще любителем-рыболовом…

Взглянув на дверь, Максим добавил вполголоса:

– По правде, я его не выносил. Мне непонятно, почему мама терпела его посещения… Иногда она на меня обижалась, если я выражал недовольство визитами Моршанского.

– Почему? – спросил Орлов.

– Не знаю. – Максим снова посмотрел на дверь и продолжал уже не остерегаясь: – Вы Мыгру, безусловно, знаете. Километрах в пятидесяти от города есть место, которое называют Каменные Холмы. Никаких холмов нет, а просто лежат на берегу три огромных валуна. Было около пяти часов вечера, когда мы проезжали. Увидели палатку. Коля Соловьев, замыкавший нашу колонну, захотел курить, но у него не было спичек. Он соскочил с велосипеда, намереваясь попросить у рыбака огонька. Вдруг мы услышали крик Соловьева. Вернулись, видим – на нем лица нет, нижняя губа прыгает, он не выговаривая слов, мычит и испуганно смотрит на палатку. Заглянули под полог, а там лежит человек в очках, голова запрокинута, горло рассечено, кровь… Я узнал Моршанского. Около палатки валялись на песке удочки с выжженными на рукоятках его инициалами… Мы доехали до села Семеновского и заявили в милицию…

На пороге показалась Анна Александровна. Максим сразу замолчал и направился к ней.

– Ты иди поешь, Максим, – сказала она, присаживаясь к столу.

Взглянув на племянника, послушно направившегося из комнаты, Орлов понял, что невестка появилась специально для того, чтобы помешать его дальнейшему разговору с Максимом. Стало очевидным: в жизни Анны Александровны есть что-то такое, что она старается скрыть.

Орлов шагнул к ней. Анна Александровна встретила его напряженным взглядом. Он позвал ее в комнату брата. Она пожала плечами, как бы выражая свое удивление, встала и расслабленной походкой направилась из столовой.

В комнате было душно. Орлов раскрыл окно, выходившее в сад, и указал Анне Александровне на стул. Она села.

В молчании шли минуты. Орлов собрался с мыслями и, усевшись напротив, спросил:

– Кто этот Моршанский?

Анна Александровна резко вскинула голову. Глаза ее сверкнули, и Орлову нетрудно было прочесть в них отчетливо выраженное: «Я ничего не скажу…»

Он выдержал взгляд и мягко сказал:

– Я же вам не чужой…

Анна Александровна опустила голову и стала разглаживать складку на платье. Орлов смотрел на эту склоненную красивую голову и старался понять, о чем она думает. Молчание продолжалось.

– Вам не хочется со мной разговаривать? – спросил он.

– Почему же, – не посмотрев на него, ответила она. – Нет ничего удивительного! Моршанский – старинный друг Саши и вообще нашего дома… Я думаю, что и на вас весть об убийстве человека, которого вы знали много лет, тоже произвела бы какое-то впечатление. Не правда ли?

– Вот я с вами разговариваю, Анна Александровна, всего второй раз в жизни… И вижу: таитесь вы от меня. Что вас заставляет так поступать?

Она побледнела и опять пригнула голову, как будто пышная прическа, украшавшая ее, внезапно потяжелела. Орлов насторожился. Все, с чем он столкнулся в этом доме: пропажа пакета, замешательство Анны Александровны, Моршанский и весть о его убийстве, – приобрело какой-то единый смысл. Он твердо спросил:

– С какой целью Моршанский украл пакет?

Анна Александровна подняла голову. Взгляд ее расширенных глаз встретился со спокойным взглядом Орлова, и он понял: попал в точку.

– Я не говорила, что он украл…

– Но это же так! – настаивал Орлов.

– Не знаю… хотя думаю, что да, – печально прошептала Анна Александровна.

Орлов взял ее за руку и пристально взглянул в глаза. Она не отвела взгляда. Наоборот, смотрела на него, и он, видя, как теплеет ее взор, ждал откровенности. Но она не торопилась…

– Я вам расскажу, Владимир Иванович, – вздохнув, промолвила Анна Александровна. – Но только прошу, умоляю вас, пусть ничего не узнает Максим. Ему противен будет мой поступок… Мне не хочется огорчать его! Он у меня один остался во всей жизни!

– Максим – человек. Надо постараться сделать так, чтобы он вас правильно понял…

– Помогите мне в этом! – с тоской воскликнула она. – Можете вы это сделать?

Орлову стало искренне жаль Анну Александровну, но он медлил, не зная, насколько откровенна она будет с ним. Так и не дождавшись его ответа, невестка встала и сказала, что вернется через несколько минут.

Она отсутствовала минут пятнадцать. За это время Орлов пытался понять, что заставило его связать пропажу пакета с именем Моршанского. Чутье? Возможно! Несомненным оставалось то, что такой вопрос возник неожиданно для него самого… Что же она собирается рассказать?

Орлов подошел к окну и стал смотреть в сад. Сквозь лиственную ткань акаций метрах в двух за ней просвечивал ствол березы. Мерцающая поверхность ствола источала неведомую притягательную силу, хотелось дотянуться и опереться о прохладную гладкую кору, напрячься и тряхнуть березку, как любил он это делать в детстве после дождя, чтобы капли охладили лицо и плечи. Дождя, видимо, не было давно. Серела листва акации, слабо пахла сирень. Ее кусты в дальнем углу двора дремали, уже окутанные сумраком. Орлов перевел взгляд на крону березки и восхитился: молодой зарождающийся месяц висел среди четких силуэтов ветвей блестящей елочной игрушкой.

Вернулась Анна Александровна, включила настольную лампу, и Орлов, полуобернувшись, увидел ее сумрачное лицо. Она села подле стола и следила, как Орлов закуривал папиросу, затягивался и мечтательно созерцал дымок. «Мальчишка», – подумала хозяйка и заговорила уверенно, неторопливо. Но при первом же взгляде Орлова поняла, что положением владеет не она, а этот русый человек и от него зависит ее дальнейшая жизнь.

– Все началось давно, – говорила она. – Почти двадцать пять лет назад. С Сашей мы уже были знакомы, считались женихом и невестой. Тут и появился на нашем пути Олег Моршанский. Это был некрасивый, долговязый, рыжий молодой человек… Да, рыжий. Только после войны он превратился в брюнета. И вот Моршанский влюбился в меня. Узнала я об этом из его письма…

Моршанский как-то раз пришел к Саше в редакцию, и с этого началось их знакомство. Потом он стал приходить к нам. От Саши мне случалось несколько раз слышать, что Моршанский дал ему какой-то очень интересный материал для его книги, посвятил в какие-то факты. Моршанский продолжал у нас бывать, я к нему привыкла, да и Саша при виде его уже не морщился, как вначале… Может быть, Владимир Иванович, вам не интересно это?

– Нет, нет, продолжайте, – ответил Орлов.

– Так прошли годы. Когда Саша уезжал на фронт, Моршанский заверил его, что при семье остается верный и преданный друг. Мне уже тогда показалось, что Моршанский был несказанно доволен. Он рассчитывал, что без Саши ему будет свободнее. Во время войны он сравнительно редко бывал у меня. Но регулярно, раз в неделю, звонил по телефону, справлялся о моем здоровье, спрашивал, не нуждаюсь ли в чем-нибудь… Как потом я узнала, он очень боялся бомбежек и, считая здание музея самым надежным, перебрался туда жить, выходя из помещения только при крайней необходимости…

– Он трус? – спросил Орлов.