Текст книги "Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна"

Автор книги: Клавдий Дербенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Нет сердцу покоя

Уехал Бахтиаров из города в тот же день.

Прошла неделя. Наступил сентябрь. Кое-где с деревьев уже слетали желтые листья, но погода все еще была по-летнему теплая.

Бахтиаров, одетый в коричневую кожаную куртку, синие брюки и высокие сапоги, с ружьем и рюкзаком за спиной, бродил по лесам, в нескольких километрах от санатория «Отрада». Он оброс бородой, похудел и казался еще смуглее. Почему он приехал сюда? Неужели его привлекли красоты местной природы, очаровавшие во время недавней поездки в «Отраду»? Нет! Цель найти Жаворонкову владела им. Только ради этого он появился тут: как-никак, а путь ее бегства вначале пролегал по этим местам.

Каждое утро Бахтиаров собирался заглянуть в санаторий к Нине Ивановне. Но проходило утро, день, наступал вечер, а намерение оставалось неосуществленным. Не будет ли теперь его разговор с Ниной Ивановной вмешательством в оперативные мероприятия? Как на это посмотрят в управлении?

В одиночестве и лесной тишине Бахтиарову невозможно было отвлечься от мучительных размышлений, и сердце его не находило покоя. Иногда появлялась трезвая мысль: вернуться домой, узнать, как обстоят дела, а затем уехать в Москву, к матери. Там он лучше сумеет отвлечься. Но вопреки всему продолжал скитаться по лесам, так и не сделавши одного выстрела.

В этот, седьмой день блужданий Бахтиаров лежал на холме в тени кустов, заросли которых как бы сбегали с откоса и окунались в воду широкой реки. Мягкая серая фетровая шляпа Бахтиарова лежала на траве рядом с ружьем и рюкзаком. Бахтиаров глянул вверх. Небо ему показалось полем со стогами белой ваты, между которыми текут ручьи небывало синего цвета. Он перевернулся со спины на бок. В сотне метров от него, вправо, у берега, одиноко стояла небольшая старая баржа, служившая пристанью для плоскодонного самоходного судна, находившегося у противоположного берега и казавшегося издали не больше лодки. Дорога от пристани, сверкая песочными плешинами, скрывалась в лесу. Было тихо и жарко. В памяти Бахтиарова, словно паруса по реке, медленно поплыли картины юношеских и студенческих лет. Бывали и тогда огорчения, но что они значат в сравнении с случившимся? Только бы найти Жаворонкову! Он исправил бы свою оплошность… Оплошность? Не слишком ли мягко? Не щадит ли он себя, приравнивая случившееся к оплошности? С работой чекиста ему придется распрощаться… Эта мысль в последние дни появлялась не раз.

«Надо было покорно склонить голову, всеми силами погасить в себе неприятные ощущения и остаться работать, – подумал он. – Зачем мне этот дурацкий отпуск, это робинзоновское одиночество?»

Через минуту он поднялся и, подхватив свои вещи, быстро пошел к реке, высматривая подходящее для купания место. Когда пристань, паром и суетящиеся на них люди остались далеко позади, он увидел настоящий песчаный пляж.

Расположившись под старой ивой, Бахтиаров достал из рюкзака дорожное зеркало и бритвенный прибор. Воткнув охотничий нож в ствол дерева, он повесил зеркало, а затем принес в стаканчике воды. Впервые ему приходилось бриться в таких условиях. Операция совершалась медленно. Видя в зеркале свои глаза, Бахтиаров как бы разговаривал с самим собой.

А этот мысленный разговор был не из приятных. Почему он с таким каменным упорством хочет из каких-то непрочных доводов слепить версию о том, что Жаворонкова только жертва? Не в его натуре было предаваться мечтам вопреки здравому смыслу, но теперь он становится каким-то беспочвенным фантастом! Неужели красота и обаяние политической авантюристки сделали, его слепым… Если принять за чистую монету показания Свиридова в отношении Жаворонковой, то… Нет, лучше не думать об этом! Что скажут братья, а главное – мать? Перед ним сразу возник образ матери. Суровым и осуждающим будет ее взгляд, жестокими ее слова. Мать! После смерти отца она делал все для того, чтобы сыновья ее были стойкими коммунистами. Даже старшие братья всегда ценили ее мудрые советы. Она не представляет себе, чтобы который-то из ее сыновей поступил в жизни не так, как требуется от коммуниста. Что теперь скажет она? Что скажут братья?

Бахтиаров брился медленно. Но по мере того как его лицо под звенящей о щетину бритвой принимало обычный вид, тяжелые мысли стали сдавать свои позиции…

«Зачем я здесь? – подумал он, складывая бритву. – Надо вернуться. Возможно, я потребуюсь, а в управлении никто не знает, где меня найти…»

* * *

Вошел в санаторий Бахтиаров не со стороны главного въезда, а около служебных построек. Заметив у входа в кухню двух женщин, он подошел к ним и попросил позвать Улусову.

Одна из женщин, маленькая, толстая, с рыжими волосами, выбившимися из-под небрежно повязанной розовой косынки, ответила, что Улусова уехала в город. Другая, высокая и худая, в чистом белом халате, заявила, что она недавно видела старшую сестру в конторе.

– Так вы пройдите сами. Контора недалеко. Мимо вот этого корпуса, и затем повернете направо, – сказала она, окидывая его пристальным взглядом.

– Мне неудобно показываться в таком виде… Очень прошу.

Толстая взяла высокую женщину под руку, и они пошли, пообещав сказать Улусовой.

Бахтиаров сел на деревянный ящик. Из окон кухни доносились оживленные женские голоса, смех и звон посуды. Прошло несколько минут.

В проходе между зданием кухни и погребом показалась Нина Ивановна. Она шла очень быстро, и на белом фоне развевающегося за ее спиной халата отчетливо обрисовывалась стройная фигура в легком голубом платье. Бахтиаров встал, опустив на землю свои вещи, и пошел навстречу.

Лицо Нины Ивановны раскраснелось от быстрой ходьбы, карие глаза блестели.

– Вадим Николаевич! Здравствуйте, – волнуясь, проговорила она. – Получили мое письмо?

– Какое? – пожимая ее руку, спросил он.

– Двадцать седьмого числа я послала вам с капитаном Колесовым. Он отправлялся в командировку в ваш город…

– Очевидно, получил товарищ, заменяющий меня. О чем было письмо?

Нина Ивановна коротко рассказала о Гулянской и догадках Кати Репиной. Увидев по глазам Бахтиарова, что новость заслуживает внимания, Нина Ивановна пояснила:

– В письме я также указала, где Гулянская прописана в вашем городе, где получила паспорт и какой организацией выдана путевка в наш санаторий. Я несколько дней поджидала, думая, что вот-вот вы появитесь, но потом вижу: медлить дальше нельзя, и решилась… Но все равно очень хорошо, что вы здесь!

– Почему?

Нина Ивановна несколько мгновений помедлила, а затем тихо сказала:

– Дочь Касимовой сегодня утром была здесь…

У Бахтиарова перехватило дыхание, и он машинально расстегнул воротник рубашки.

– Ужас, что с ней было, когда она узнала о смерти матери, – продолжала Нина Ивановна.

– Где она? – побледнев, прошептал Бахтиаров.

– Ушла.

– Куда?

– Успокойтесь, – тихо сказала Нина Ивановна и, взяв его под руку, с обычным своим ласковым умением подвела к ящику, на котором до этого он поджидал ее. Они сели.

Из окон кухни высунулось несколько женских физиономий. Не обращая внимания на любопытных, Нина Ивановна вполголоса рассказала Бахтиарову все подробно.

Из этого рассказа Бахтиаров понял, что Жаворонкова приезжала повидать Касимову, у которой, по ее расчетам, заканчивалась путевка. Выглядела Жаворонкова очень плохо. Услышав о смерти Ольги Федосеевны, она потеряла сознание. Прошло много времени, прежде чем она пришла в себя.

Бахтиаров спросил:

– Вы ей сказали, что в день смерти Касимовой я был здесь?

– Да. После того как она пришла в чувство. Это была моя ошибка. Мне думается, не скажи я этого, она так не поспешила бы отсюда. Я пыталась ее удержать…

– Откуда она появилась? Куда пошла?

– Я ее спрашивала, но она ничего не ответила. Но подождите, Вадим Николаевич, – сказала Нина Ивановна, видя, что Бахтиаров недоволен. – Когда она лежала в нашей амбулатории, то одна санитарка, только что возвратившаяся после отпуска, сказала, что видела ее в доме доктора Полякова, около деревни Лунино. Это километров двадцать пять отсюда…

– Кто такой Поляков?

– Его многие знают. Сейчас он не работает. Пенсионер. Во время оккупации натерпелся от фашистов. Я с ним не знакома, но видела его в прошлом году, случайно. Интересный старик…

– Когда она ушла отсюда?

Нина Ивановна взглянула на свои часы, наморщила лоб и ответила:

– Точно не заметила время, но что-нибудь около двенадцати дня.

Бахтиаров посмотрел на часы. Было без десяти пять. Он соображал, что ему предпринять: идти в город, чтобы оттуда позвонить в управление, или отправиться в деревню Лунино.

Его размышления прервала Нина Ивановна:

– Должна вам сказать, что дочь Касимовой на этот раз вызвала во мне жалость. Каждая жилка в ней говорила о том, что с ней стряслась страшная беда…

– Вещи при ней были? В чем одета?

– Никаких вещей. Одета в простенькое серое платье из штапельной ткани, на голове широкополая соломенная шляпа, на ногах коричневые туфли на низком каблуке.

Бахтиаров устало опустил голову на руки.

– Вам следовало бы отдохнуть, Вадим Николаевич, – заботливо проговорила Нина Ивановна.

– Что? Отдохнуть!..

Он встряхнул головой и поднялся с ящика.

– Вид у вас измученный, – продолжала она, с сожалением смотря на его усталое и расстроенное лицо.

– Можно у вас оставить? – спросил Бахтиаров, поднимая с травы рюкзак.

Нина Ивановна встала и молча взяла в руки рюкзак.

– Спасибо! Еще одна просьба: если сюда прибудет кто-нибудь из наших, скажите, что я пошел к доктору Полякову, и объясните, зачем.

– А вы найдете дорогу?

– Найду.

Закинув за плечо ружье, Бахтиаров попрощался с Ниной Ивановной.

Старый доктор

Солнце уже опустилось к горизонту, когда Бахтиаров, миновав Лунино, заметил на пригорке, в полукилометре от себя, коричневую крышу среди темной зелени деревьев. Никаких других построек поблизости не было. «Очевидно, это и есть дом доктора Полякова», – решил он.

Безлюдие, тишина, угасающие краски заката, легкая беловатая дымка, начавшая слегка куриться в низине у леса, да и вдобавок усталость – все это создавало у Бахтиарова несколько подавленное настроение, несмотря на то, что теперь он шел к более или менее определившейся цели.

Бахтиаров скользнул взглядом по расстилавшемуся перед ним бурому картофельному полю, стараясь увидеть тропинку, и не сразу приметил маячившую в отдалении одетую в белое фигуру. Фигура приближалась, направляясь к деревне. Приглядевшись, Бахтиаров различил женщину. В правой руке она несла корзину и размахивала ею в такт шагам. Прошло еще несколько мгновений, и он увидел ее загорелое лицо. Подойдя совсем близко, женщина из-под надвинутого на брови белого платка окинула его настороженным взглядом проницательных глаз и, несколько раз обернувшись, скрылась в деревенской улице.

Перекинув на левое плечо надоевшее ружье, Бахтиаров отыскал тропинку, которой шла женщина, и пошел среди поблекшей картофельной ботвы, держа направление на группу деревьев.

Приблизившись, он увидел старые липы и кусты, буйно разросшиеся в этом неогороженном саду среди поля. В ряд стояло несколько рябин, отяжеленных оранжево-красными кистями ягод. В глубине сада стоял дом – одноэтажное строение со ставнями на узких окнах. С первого взгляда было ясно: дому много, очень много лет. Когда-то голубая окраска тесовых стен растрескалась, покоробилась и была похожа на взъерошенную рыбью чешую. Но дом все же не производил впечатления запустения. Стекла окон блестели чистотой, в гамаке, висевшем между стеной и стволом липы, белела раскрытая книга.

Бахтиаров подошел к крыльцу, перешагнул через две ступеньки и взялся за скобку двери. Дверь была заперта изнутри. Он осторожно постучался и прислушался. Никто не отзывался. Тогда он постучал более настойчиво.

Вскоре послышались неторопливые шаги, щелкнул запор, дверь отворилась. В образовавшейся щели показалось заспанное, сильно загорелое, узкое лицо с большим лбом и слегка поредевшей, но все еще кудрявой шапкой седых волос. Очки в золоченой оправе сидели на широком носу под пышными бровями, усиливая блеск темно-зеленых, глубоко запавших глаз.

– Доктор Поляков? – спросил Бахтиаров.

Дверь распахнулась шире, хозяин сумрачно осмотрел Бахтиарова с ног до головы и хрипловатым голосом ответил:

– Я Поляков, Максим Петрович. Что вам угодно?

– Необходимо поговорить с вами.

– Несчастный случай на охоте? – спросил Поляков, взглянув на ствол ружья за плечом Бахтиарова.

– Нет, доктор! – воскликнул Бахтиаров.

– Тише, – вполголоса проговорил Поляков и выскользнул на крыльцо. Осторожно закрыв дверь дома, он стоял перед Бахтиаровым, коренастый, в помятом костюме из сурового полотна. Застегивая воротник синей рубашки, сказал: – Что случилось? Мне кажется, я вас впервые вижу.

– Я нездешний, – ответил Бахтиаров. – Мне необходимо с вами поговорить по важному делу…

– Пойдемте, – сказал Поляков. Сойдя с крыльца, он сел на скамейку, стоявшую вблизи дома. – Садитесь. Рассказывайте.

Бахтиаров снял с плеча ружье и, прислонив его к дереву, сел рядом с хозяином.

– Видите ли, доктор, я ищу одного человека…

– Причем здесь я! – неожиданно раздраженно сказал Поляков. – Ищите, если вам это доставляет удовольствие.

После такого нелюбезного приема Бахтиарову ничего иного не оставалось, как только показать свое служебное удостоверение. Поляков повертел в руках книжечку, усмехнулся и, возвращая, спросил тем же тоном:

– Что же вам от меня угодно, Вадим Николаевич?

Бахтиаров с сожалением подумал о том, что напрасно удовлетворился только отзывом Нины Ивановны об этом старом докторе. Надо было поинтересоваться им у колхозников в Лунино. Но теперь уже поздно сетовать, и, смотря прямо в зеленые глаза доктора, он сказал:

– У вас в доме находится врач Жаворонкова. Она мне нужна!

– Вы с ума сошли, молодой человек! – выпалил Поляков, шевельнув пушистыми бровями. – Какой она преступник!

– Кто вам сказал о преступнике, доктор! – возмутился в свою очередь Бахтиаров. – Мне безотлагательно нужно ее видеть по одному важному делу. Я ее хороший знакомый.

Старик сразу присмирел, развел руками и более мирно проговорил:

– Откровенно скажу, что напоминание о вашем учреждении у меня вызывает тяжеловатые воспоминания…

– Почему? – нахмурившись, спросил Бахтиаров.

– Длинная история… Так вам надо Анну Григорьевну? Она сейчас спит. Сегодня с ней было очень плохо, и если возможно, повременить, то на несколько часиков наберитесь терпения…

«Что значит несколько часов, – подумал Бахтиаров. – Теперь она найдена, а это главное…»

– Я вижу, вы устали. Отдохните! Хотите освежиться?

– Да, умыться было бы неплохо! – сказал Бахтиаров.

– Идемте, идемте! – поднявшись на ноги, звал Поляков, сменивший гнев на милость.

Бахтиаров подхватил ружье и отправился за доктором. По другую сторону дома, на высоких столбах, покоилась небольшая железная цистерна. От нее спускался резиновый шланг с сетчатым раструбом.

– Мой душ! – объявил Поляков. – Раздевайтесь, а я схожу за полотенцем.

– Откуда вы воду берете? – не увидев подводящих труб, спросил Бахтиаров.

– Колхозники привозят на машине. Они взяли на себя эту заботу, спасибо им! Знают, что душ мне необходим, как воздух. До заморозков им пользуюсь, а с апреля опять начинаю купание…

Бахтиаров с интересом посмотрел на Полякова. Ему значительно больше шестидесяти, а он все еще бодр и по-молодому подвижен.

Поляков ушел в дом за полотенцем, а Бахтиаров, раздевшись, подумал: доктор предупредит Жаворонкову, и она скроется. Но стоило только ему подставить уставшее тело под холодную струю воды, подозрения его улетучились.

Поляков быстро вернулся, держа на вытянутых руках чистое полотенце с широкой зеленой каймой.

– Хорошо? – упросил он, рассматривая отфыркивающегося Бахтиарова.

– Превосходно! Большое спасибо. Всю одурь как рукой сняло.

Растерев полотенцем тело, Бахтиаров стал одеваться. Поляков внимательно наблюдал за ним и затем одобрительно сказал:

– А вы хороший экземпляр с точки зрения физического развития. На вас можно заглядеться. Да, спорт великое дело!

Поинтересовавшись, каким спортом занимается Бахтиаров, Поляков подвел его к гамаку, в котором уже лежало одеяло и подушка.

– Располагайтесь.

Бахтиаров стал отказываться, но Поляков протестующе замахал руками. Пришлось подчиниться и полулежа расположиться в гамаке. Поляков сел на низенькую скамеечку, стоявшую вблизи.

Прошло несколько минут. Поляков о чем-то сосредоточенно размышлял, попыхивая трубочкой. Бахтиаров слегка покачивался в гамаке, упираясь ногами в землю. Он смотрел на темную листву над головой и думал о Жаворонковой, довольный тем, что она находится рядом. Запашистый дым из трубки доктора напомнил ему тот вечер, когда с запиской он пришел домой к полковнику Ивичеву. Сосчитал, сколько дней уже длится беспокойство, ворвавшееся в его жизнь, и снова потекли тревожные думы. Чтобы как-то отделаться от них, он проговорил:

– Расскажите, Максим Петрович, о себе.

Поляков снова набил табаком свою вместительную трубку, закурил и, повздыхав, начал:

– Родился я в Москве. Там и учился. Но, можно сказать, всю жизнь прожил в Голятине. Мне шестьдесят восьмой, а двадцати восьми приехал в Голятино. Когда наш городок попал под оккупацию, из-за болезни мне пришлось остаться на месте. Немцы сразу узнали обо мне и пытались привлечь к работе по специальности. Некоторое время меня спасала болезнь, но наступило выздоровление, а вместе с ним и самый тяжелый период моей жизни. Отказаться было невозможно. Безусловно, я как советский человек делал кое-что… Но об этом мне не хочется сейчас вспоминать… В Голятине была подпольная комсомольская организация. Потом… потом их всех переловили, а троих… Шуру Притыкина, Зину Скворцову и моего Женю казнили…

Бахтиаров выбрался из гамака и сел на скамеечку рядом с замолчавшим Поляковым. А тот, помолчав, продолжал:

– До пятьдесят второго года я работал. Потом дали мне пенсию, а для жительства вот эту хоромину. Хотя я и на пенсии, но практику не бросаю, по мере сил помогаю людям…

– Вас здесь многие, очевидно, знают, Максим Петрович?

– Да. Так километров на семьдесят в окружности водятся знакомые, – просто ответил Поляков и, показав рукой на дом, продолжал: – Во время оккупации в этом доме был фашистский штаб.

– Это для меня новость! – вырвалось у Бахтиарова.

– Вы же из другой области. Когда-то тут на огромной площади было поместье богача-помещика Сайчевского, – продолжал Поляков. – При поместье имелся чудесный сад. После революции в бывших барских апартаментах помещалась сельскохозяйственная школа, клуб. Все это разрушили и сожгли немцы. Я сам не видел, но говорили, что сын Сайчевского в форме офицера СС и уже под немецкой фамилией приезжал сюда. Он нещадно расправлялся с местными крестьянами… Вот липы и дом – все, что осталось от поместья. В доме до первой империалистической войны жил управляющий Сайчевского, какой-то немец…

– А здесь неплохо, Максим Петрович, например, провести отпуск, – сказал Бахтиаров.

– Здесь тишина, жизнь отшельническая. Приезжих не бывает. Правда, несколько дней назад тут крутились двое: мужчина и женщина. Я сначала их принял за дачников и еще удивился, что нашлись люди, отважившиеся жить в такой глубинке, но, как потом выяснилось, это были фотографы-натуралисты, доценты биолого-почвенного факультета Московского университета… Так они мне отрекомендовались. Посидели они у дома на скамейке, знакомясь со мной, хотели дом осмотреть, но сбежали, услышав в доме разговор моей гостьи с женщиной из деревни. Мне показалось, что мужчина был крайне удивлен, узнав, что, кроме меня, в доме еще кто-то есть. Я сказал ему, что гостья у меня остановилась пожить ненадолго.

– Я так понимаю, речь идет об Анне Григорьевне? – спросил Бахтиаров, чувствуя, что дольше не в состоянии молчать об этом. – Она ваша гостья?

– Да. В прошлом году был межобластной съезд врачей. Не забыли меня, старика, пригласили. Вот там я и познакомился с Анной Григорьевной. Привлекла она меня серьезностью и обширными знаниями дела. Я рассказал ей о своем житье-бытье и пригласил как-нибудь летом, во время отпуска, приехать погостить. Кстати, она хотела познакомиться и с некоторыми моими наблюдениями и опытом в лечении сердечно-сосудистых заболеваний. Она записала мой адрес и вот несколько дней назад неожиданно появилась. Самочувствие ее было исключительно неважнецкое, но я счел неудобным интересоваться причинами, Мало ли что у молодого человека может быть. Нам, старикам, совать нос в это не всегда удобно. Сегодня, рано утром, она ушла, сказав, что должна повидать родственницу, отдыхающую в «Отраде», есть тут такой санаторий… Вернулась, надо вам сказать, в отвратительнейшем состоянии… Очень плохо было с сердечком… Я принял все возможные меры… Словом, она сейчас спит. Пусть поспит – это хорошо.

Бахтиаров вспомнил о поездке Жаворонковой на съезд врачей. По возвращении она делилась с ним впечатлениями, но о знакомстве с Поляковым не рассказывала.

Поляков стал набивать трубку. Бахтиаров сказал:

– Вам отдыхать нужно, Максим Петрович, а я вас задерживаю.

– Я вообще мало сплю, – ответил Поляков, – а сегодня почти весь вечер спал, боясь, что ночью потребуюсь. Больная есть в деревне… Пойдемте, я устрою вас.

Бахтиаров помотал головой. Ему было не до сна. Помолчав немного, он сказал:

– Как вы здесь живете? Все-таки нет удобств…

– Удобств, – усмехнулся Поляков. – Вы задали точно такой же вопрос, как и московские доценты…

Это напоминание навело Бахтиарова на мысль о потерявшихся в Кулинске следах мужчины в сером. Тот тоже был с женщиной.

– Какого числа у вас были доценты? – спросил он.

Подходившие к его дому люди сразу произвели на Полякова неприятное впечатление. Вопрос Бахтиарова заставил вспомнить это, и, помолчав некоторое время, он ответил:

– Были они на второй день после приезда Анны Григорьевны. Она приехала семнадцатого, а они, следовательно, были восемнадцатого… Рано утром…

– Расскажите, как они выглядели?

Подумав, Поляков ответил:

– Мужчине лет пятьдесят, высокий, чувствуется, физически сильный. Лицо суровое, глаза темные, весьма неприятно, когда они на вас смотрят. Одет он был в костюм из зеленоватой ткани, шляпа под цвет костюма. Весь обвешан футлярами, как турист… Вот спутницу его я затрудняюсь описать… Наштукатуренная, полная, в спортивных штанах, ей годков сорок с гаком. Вы их видели где-нибудь?

Бахтиаров едва заметно мотнул головой:

– Долго вы разговаривали с этими доцентами?

– Минут двадцать.

– Чем они интересовались?

– Главным образом домом. Давно ли он ремонтировался…

– Странно.

– Причем это было спрошено не в лоб, как говорят. Они, например, заговорили о том, не боюсь ли я жить в таком старом доме, он может развалиться… Вот тут и был вставлен вопрос о ремонте. Не знаю, как бы дальше развернулся разговор с ними, но, как уже вам говорил, они поспешно ушли, услышав, что в доме есть еще люди…

Видя, что Бахтиаров задумался. Поляков замолчал, нетерпеливо посматривая на него. Закурив трубку, он сказал:

– Я вижу, эти люди вас чем-то заинтересовали?

– У каждого человека есть какая-то отличительная черта, либо в разговоре, либо во внешности, – серьезно сказал Бахтиаров. – Что вы подметили в этих людях?

Теперь задумался Поляков. Тишина ночи плотно лежала кругом. В саду прокричала какая-то птица, и опять все стихло.

– Вы заставили меня пошевелить мозгами, – наконец сказал Поляков. – Действительно, это была какая-то странная пара. Главное, как только почуяли в доме людей, моментально ретировались… Особые приметы?… У мужчины – маленькая голова…

Бахтиаров схватил Полякова за рукав:

– Маленькая голова!

– Для его роста непропорционально мала, – продолжал Поляков. – Эту особенность даже не привыкший наблюдать заметит.

Бахтиаров в радостном порыве поднялся на ноги и беспокойно оглянулся.

Поляков удивленно посмотрел на него:

– Что с вами, батенька мой?

Но Бахтиаров пропустил мимо ушей вопрос Полякова. Он возбужденно думал: «Они это, они!»

Глядя на Бахтиарова, Поляков понял, что рассказанное им явилось для чекиста каким-то недостающим звеном. Пока он раскуривал потухшую трубку, Бахтиаров уже несколько успокоился и, усаживаясь рядом, спросил:

– А откуда они взялись?

Поляков пожал плечами и молча помотал головой.

– Не на парашютах же они спустились перед вашим домом? – продолжал Бахтиаров.

– Вот этого я не знаю… Просто мне ни к чему было, – признался Поляков.

Бахтиаров задумался.

– Скажите, Максим Петрович, вы, конечно, слышали о районном городке Кулинске?

– Безусловно.

– За сколько часов можно добраться от Кулинска до вас?

Помолчав, Поляков ответил:

– В сухое время года дорога вполне приличная, и на автомашине часика за три докатить можно…

Бахтиаров с чувством признательности смотрел на попыхивающего трубкой Полякова. «Не все против меня, – думал он. – Славный старик мне очень помог. Но что мерзавцам нужно было в его доме?»

В глубоком молчании прошло минуты три.

– Вот вы спрашивали, почему я здесь живу, – заговорил Поляков. – Идемте, я вам кое-что покажу, тогда вы поймете. У вас есть фонарь?

Освещая путь фонарем, Бахтиаров шел за Поляковым. Наконец они остановились перед узорчатой железной оградой, выкрашенной серебристой краской. За оградой на гранитном постаменте, среди ковра из цветов, стоял двухметровый обелиск из черного мрамора. На нем было высечено:

«ОТВАЖНЫМ КОМСОМОЛЬЦАМ ЕВГЕНИЮ ПОЛЯКОВУ, ЗИНАИДЕ СКВОРЦОВОЙ И АЛЕКСАНДРУ ПРИТЫКИНУ, ГЕРОЙСКИ ПОГИБШИМ В БОРЬБЕ С ФАШИСТСКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ. ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ».

Внизу более мелким шрифтом:

«От колхозников колхоза «Путь Ленина».

Для Бахтиарова это было так неожиданно, что он застыл, неподвижно смотря на памятник.

– На этом месте после пыток их расстреляли, – тихо проговорил Поляков. – Вот почему я тут живу, Вадим Николаевич. Прошлым летом поставили этот памятник колхозники.

Бахтиаров с глубоким чувством пожал руку старого доктора. Возвращались к дому медленно и молча.

– Идите спать, Вадим Николаевич, – сказал Поляков, когда они пришли к крыльцу дома. – Хотите в гамаке или в доме на моей стариковской постели.

– Максим Петрович, – начал взволнованно Бахтиаров. – Вы сказали, что учреждение, в котором я работаю, у вас вызывает какие-то неприятные воспоминания. Скажите, в чем дело?

– Видите ли, тут какое дело получилось, – ответил Поляков и, взяв Бахтиарова под руку, подвел к скамейке. Они сели. – В сорок пятом году кто-то написал донос, что в период оккупации Голятина я помогал фашистам. Меня вызывали на допросы. Занимался со мной молодой оперативный сотрудник… Между прочим, когда он был ребенком, мне неоднократно приходилось его лечить. И вот этот молодой человек, слепо веривший грязному доносу, с пристрастием допрашивал меня, желая записать в протоколе признание… Хорошо, что вмешался здравомыслящий человек из числа ваших же работников, и все кончилось хорошо. Да и как могло быть иначе?

Что Бахтиаров мог сказать? Какие-нибудь банальные слова утешения? Он угрюмо молчал. Поляков, чувствуя, что Бахтиарову неприятно, сказал:

– Ничего, Вадим Николаевич, ничего. Дело прошлое!

Из темноты вынырнул запыхавшийся мальчик лет двенадцати и схватил Полякова за руку:

– Дедушка Максим! Маме опять плохо…

– Я этого опасался, – ответил Поляков, потрепав мальчика по голове. – Беги, Федя, беги, дружок, обратно. Скажи ей, я сейчас приду.

Мальчик метнулся и сразу пропал среди деревьев.

– В Лунине одна женщина прихворнула, – поднимаясь, пояснил Поляков. – Я схожу в деревню, и вы тут располагайтесь. Только Анну Григорьевну не тревожьте, пока сама не проснется…

Поляков осторожно открыл дверь дома и вошел туда.

Не прошло и минуты, как он выбежал обратно, испуганно крикнув:

– Она ушла!

Бахтиаров вскочил и подбежал к Полякову. В руке у доктора дрожал листок бумаги. Бахтиаров засветил карманный фонарь. Он прочитал:

«Дорогой мой Максим Петрович! Вы так сладко спали, что я не решила нарушить ваш сон. Мне необходимо домой. Мне настолько некогда, что я оставлю пока у вас свой чемодан.

Я узнала, что из деревни в город в 18 часов отправляется машина. Не беспокойтесь. Чувствую себя уже значительно лучше.

С глубоким уважением к вам А. Г. Ж.».

– Когда я проснулся, то был уверен, что она спит, и не стал заглядывать в ее комнату, – виновато проговорил Поляков.

Возмущение, поднявшееся было в первый момент у Бахтиарова, уже прошло. Старик был удручен и расстроен до крайности.

– Ничего, Максим Петрович, ничего! – глухо сказал Бахтиаров.

В тишине раздался шум подъезжавшего автомобиля. Листва деревьев осветилась. Из-за кустов показались фары легковой машины, осветившие застывших от неожиданности Полякова и Бахтиарова.

Машина остановилась перед домом. Открылась дверца, и на землю ступил майор Гаврилов с непокрытой головой, в сером штатском костюме. С протянутыми руками он бросился к Бахтиарову:

– Вадим Николаевич!

– Чему вы радуетесь, Иван Герасимович? – все еще не придя в себя от испытанного потрясения, спросил Бахтиаров, видя необыкновенно возбужденного майора.

Гаврилов схватил Бахтиарова за руки и, не обращая внимания на Полякова, с удивлением взиравшего на него, оживленно сказал:

– Да как же! Встретились лицом к лицу!

– Не понимаю, – с раздражением вымолвил Бахтиаров.

– Мне, мне, Вадим Николаевич, радоваться надо! Мне! Помните, я вам рассказывал о «Голубушке»? Так нашел я ее! Это – Нина Ивановна Улусова! Получили от нее письмо на ваше имя, распечатали. Вечером я приехал в санаторий. Позвали мне Нину Ивановну. Смотрю на нее минуту, другую. Думаю: уж не свихнулся ли я? А потом во всю мочь крикнул: «Голубушка!»… Встреча лицом к лицу!

– Вот тут что! – поняв, наконец, проговорил удивленный Бахтиаров. – Ловко у вас вышло. Поздравляю.

– Словно в кинофильме! – воскликнул Гаврилов и, понизив голос, спросил: – А вы встретились? Нина Ивановна мне говорила…

Бахтиаров посмотрел на притихшего и сгорбившегося в стороне Полякова и тихо сказал:

– Она ушла отсюда… Не застал.