Текст книги "Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна"

Автор книги: Клавдий Дербенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Дубенко и Свиридов вскочили на ноги почти одновременно. Чтобы преградить путь огню из коридора в большую комнату, где пока пылал только половик у дивана, они, словно сговорившись, схватили горящий половик и выбросили его в коридор. Захлопнув дверь в комнату, одеждой, сорванной с вешалки, принялись сбивать пламя со стен коридора. Дубенко в суматохе не сразу заметил Томова, вбежавшего в дом.

– Где вы были, Николай Михайлович? – торопливо спросил он, мельком взглянув на лейтенанта.

– Там, где вы, молодой человек, прячете хорошеньких девушек, – ответил Томов, помогая тушить пламя шторой, сорванной им с входа в мезонин.

Дубенко сначала взглянул на Свиридова, который с ворохом каких-то тряпок в руках бросался на горящую стену, а затем посмотрел на крыльцо и увидел Таню, с ужасом взиравшую на происходящее. Дубенко, несказанно обрадованный тем, что Таня в эти тревожные минуты находится рядом и, очевидно, не уходила, неистово стал хлестать охотничьей курткой по стене, хотя в том не было уже никакой необходимости. Огонь был ликвидирован, и только местами тлели обои на стенах да под потолком тянулись к открытой на улицу двери сизые полосы дыма.

– Могло быть и хуже, – сказал Свиридов, сквозь дым стараясь рассмотреть лицо Тани.

– Вполне, – заметил Томов. – Счастье, что время у него было ограничено. Он спешил в другое место…

– Вы знаете его? – спросил Свиридов, вытирая платком слезившиеся глаза.

– Теперь знаю, – коротко ответил Томов.

– Он вернется! – тревожно воскликнул Дубенко.

Томов посмотрел на часы, улыбнулся:

– Мы с Таней видели, как он поспешно бросился к троллейбусу. Туда, где его ждут, опаздывать нельзя!

Томов знал больше остальных, столпившихся в узком коридоре, наполненном едким дымом, поэтому и говорил уверенно. Он взглянул на Таню. Девушка все еще не могла прийти в себя. Она пыталась понять: ошиблась или нет, узнав в поджигателе мужчину, приходившего в поликлинику накануне отпуска Жаворонковой?

– Мы с вами где-то встречались, – сказал Свиридов, приглядевшись к Тане.

– Возможно, – сдержанно ответила она, умоляюще посмотрев на Томова.

– Я ухожу, товарищи, – сказал Томов. – Скоро придет машина и заберут от вас бродягу, – он кивнул головой на закрытую дверь комнаты, – и всю его ядовитую гастрономию. Смотрите за ним. Советую тщательно, кипятком с мылом, вымыть руки.

Встреча

Телефонный разговор с неизвестным состоялся днем. Незнакомый мужской голос произносил слова веско. Жаворонкова выслушала с большим волнением, но сухо сказала, что все поняла и предупредила: после двадцати трех часов ждать будет только две минуты, не больше. «Точность – мой основной принцип!» – заверил голос из телефонной трубки.

Возвращаясь к себе в кабинет, Жаворонкова остановилась перед зеркалом в служебном коридоре поликлиники. Она внимательно посмотрела на свое лицо. Ничего особенного. Самое обычное выражение, только несколько лихорадочно блестят глаза.

О телефонном разговоре Жаворонкова сообщила Ивичеву. Через полчаса после этого Ивичев под видом больного появился в ее кабинете. После обстоятельной беседы с Ивичевым Жаворонкова была готова встретить новое испытание.

И вот теперь, все же ощущая некоторое беспокойство, она ожидала в своей квартире. Оставалось три минуты до двадцати трех. Днем, беседуя с Ивичевым, она предполагала, что полковник сделает так, чтобы кто-нибудь из его сотрудников находился в квартире, но ей была предоставлена полная свобода. Ивичев только предупредил: не поступать с гостем так, как она поступила со Свиридовым.

Двадцать три. По стеклу окна прозвучало два легких удара. Вздохнув, Жаворонкова пошла открывать дверь. Сердце ее учащенно билось, но, поворачивая ключ в замке, она собрала всю волю и встретила стоявшего на освещенной площадке мужчину высокого роста в строгом черном костюме хладнокровно.

В прихожей они внимательно, гораздо дольше, чем при обычной встрече незнакомых людей, смотрели один на другого. Каждый из них думал свое.

«Таким тебя я себе и представляла. Сильный отпечаток наложило на тебя беспокойное и злое занятие», – подумала Жаворонкова.

Мысли Бубасова были несколько другие. Он отметил про себя: «Вблизи ты лучше, чем на расстоянии и на фотографии».

Жаворонкова тщательно заперла дверь и спокойно прошла в комнату.

Он осторожно, мягко ступая, проследовал за ней. Огляделся, кивнул на закрытую дверь второй комнаты. Поняв его, она сказала:

– Там никого. Вы что, на машине приехали? Весь пропахли бензином.

Бубасов промолчал и скользнул в сумраке комнаты, как черная тень, приник к закрытой двери. Прислушавшись, он рванул дверь и заглянул в комнату. Возвращаясь к столу, тихо сказал:

– Извини, сестра, но иначе мы не можем.

– Почему сестра? – недоумевая, спросила Жаворонкова.

– Очень просто. Я твой брат, Элеонора, – ответил он и, подойдя с протянутой рукой, отрекомендовался: – Георгий Бубасов!

Услышанная новость хотя взволновала Жаворонкову, но внешне она продолжала оставаться по-прежнему холодной, строгой и официальной.

– Наша с тобой жизнь, Элеонора, сложилась необычно, – продолжал он, проверяя, надежно ли закрыты шторами окна. – Ты, зная о братьях, никогда не видела их… Мы тоже не видели тебя. Неправда ли, странно?

– Садись, – спокойно предложила Жаворонкова, опускаясь в кресло.

Но Бубасов не торопился. Он все еще оглядывался, всматриваясь в углы комнаты, тонувшие во мраке.

– Безопасно ли здесь? – спросил он.

– Если бы тебе грозила опасность, ты никогда не пришел бы, – холодно заметила Жаворонкова, присматриваясь к Бубасову. – Я уверена, что ты основательно изучил обстановку, прежде чем не только переступить мой порог, но и позвонить мне по телефону.

– Ты права, – усмехнулся Бубасов, садясь в кресло. – Это же так естественно. Соседка спит?

– Да. Вот видишь, ты и это знаешь!

– Ты находишь странной?

– Что именно?

– Мою осведомленность.

– Ничуть!

Возникло молчание. Бубасов, насупив брови, постукивая пальцами по краю стола, смотрел в угол. Жаворонкова без тени смущения рассматривала лицо Бубасова, про себя отмечая его сходство с отцом. Правда, лицо мельче, очень уж мала голова у этого длинного потомка бубасовского рода. Тут она попыталась представить себе, как Георгий выглядел мальчишкой, и решила, что у него, так же как и у нее, вероятно, не было настоящего детства.

– Мои воспитательницы говорили, что у меня два брата, но я не помню, чтобы об этом упоминал отец… Я даже не знала ваших имен…

– Что же делать! Так сложилась наша судьба, – заговорил Бубасов, посмотрев на дверь. – Старуха не может подслушать?

– Она ложится в девять вечера.

Бубасов успокоился и продолжал:

– По-особенному сложилась наша судьба, Элеонора. Есть люди, которым предназначено делать историю. Таков наш отец! Таковы мы! Я с благодарностью отношусь к отцу. Он не только всего себя, но и своих детей отдал борьбе с коммунистическим злом. Это подвиг в самом хорошем понимании людей свободного мира! Ты думаешь, Элеонора, ему легко было тебя, почти дитя, сунуть в эту адскую страну? Он очень переживал за тебя! У нас с тобой разные матери, но это не имеет значения. Ты родилась во Франции от француженки, я в России – от русской женщины, брат Олег – от немки в Германии… Но не в этом дело! Важно то, что в нас одно общее начало – бубасовское!

Вдруг Бубасов замолчал, оглядывая Элеонору. Она бесподобно хороша в этом своем светло-синем платье с широкой юбкой и отворотами из белого пике. Красивы линии ее ног в бежевого цвета туфлях на высоких каблуках. Аккуратно уложенные волосы золотистого оттенка и без драгоценных украшений придают ее голове величественный вид, очень гармонируют с цветом ее красивого лица…

– Извини, не буду предаваться семейным воспоминаниям, – продолжал Бубасов. – Ими, Элеонора, займемся дома. Должен тебя порадовать, что из всех нас троих ты самая богатая! За прошедшие годы на твоем счету скопился солидный капитал. Отец был уверен в том, что ты отыщешься, и регулярно откладывал твое вознаграждение. Он говорил: пройдет еще десять лет, но Элеонора найдется, великолепно выполнит предназначенную ей роль. Он оказался прав! Он всегда далеко вперед видит! Каково тебе было здесь?

– По-моему, с этого бы и следовало начинать, – холодно сказала Жаворонкова и уже мягче продолжала: – Ждала.

– Как твое положение?

Жаворонкова откровенно насмешливо посмотрела в глаза Бубасову и спокойно сказала:

– Ты проверял меня достаточно долго и энергично. Все должен знать. Неужели не веришь себе? Это плохой признак!

– Почему ты говоришь о какой-то проверке?

– Почему? – усмехнулась Жаворонкова. – Ты забываешь, что я Бубасова! Ну зачем, например, появлялся этот Свиридов? Я отлично поняла: проба! Если бы он провалился, ты не явился бы ко мне. Это ясно, как дважды два!

– Правильно, – улыбнулся Бубасов. – Ты умная девочка! Я рад твоей железной логике.

– Спасибо за похвалу!

– Ты ее заслужила. Моя похвала многое значит!

Жаворонкова иронически усмехнулась.

– Говорю серьезно, – продолжал Бубасов. – Я, можно сказать, профессор! Своим делом занимаюсь с десятилетнего возраста!

– Ничего особенного в тебе, дорогой мой, я не вижу, – насмешливо сказала Жаворонкова. – Пусть я была вынуждена к бездействию, но всегда жила мыслью о своем назначении. Да, да! Но чем я питалась? Книгами о шпионах. И вот сейчас, встретившись с таким, как ты себя называешь, «профессором», я не нахожу в тебе новизны. Ты будто сошел со страниц прочитанных мною книг. Видишь, их сколько, – Жаворонкова показала на книжный шкаф. – А ты говоришь – профессор!

Бубасов несколько мгновений удивленно смотрел на Жаворонкову, потом рассмеялся:

– Ты действительно, Элеонора, прелесть! Я восхищен! Рад за отца, что он воспитал такую…

Но тут улыбка сбежала с его лица, оно сделалось злым и суровым. Решительно ударив рукой по столу, сказал:

– В опыте моем ты со временем убедишься!

– Не спорю. Возможно, так и случится.

– Труден был путь к тебе, Элеонора. Мы все эти годы искали тебя. Та женщина, которая поджидала тебя в Москве, тоже искала. У нее были твои фотографии. Почему ты не пришла к ней в одно из назначенных чисел?

– Я сразу заболела и полгода лежала в детской больнице, – ответила Жаворонкова и спросила: – А почему она позже не могла побывать на Казанском вокзале? Я в марте и апреле сорок пятого года приходила туда, разыскивала ее, но напрасно…

– Было бы странно через полгода, – проговорил Бубасов. – Теперь ее нет в живых. Откровенно говоря, я похоронил тебя, не верил в то, что ты можешь быть жива. Но все же искал. Искал в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Хабаровске и других городах. Но что я мог сделать, слабо представляя себе черты тринадцатилетней девочки? Искал только по фамилии. Отец не разрешал даже брать сюда твою фотографию. Ты не догадываешься, как набрели на твой след?

– Понятия не имею, – пожала плечами Жаворонкова.

Бубасов закурил папиросу и тихо спросил:

– Помнишь Иштвана Барло? Бывал у отца…

Жаворонкова отрицательно качнула головой.

– Столько всяких приходило… В то время я была глупышкой.

– Не напрашивайся на комплимент, Элеонора! Не только один отец приходил в восторг от твоей феноменальной памяти.

– Не представляю никакого Барло, – упорно настаивала Жаворонкова.

– Вспомнишь, – спокойно сказал Бубасов. – Иштван Барло, венгр. Впрочем, венгром он стал по необходимости. Родился он русским. Такой высокий, с жабьей улыбкой, с короткими руками… Он происходит из очень, по нашим понятиям, приличной семьи…

Жаворонкова мотнула головой. Помолчав, Бубасов продолжал:

– Одно время он служил в армии Хорти. В сорок девятом его упрятали за решетку. Он не совсем аккуратно помогал американским друзьям. Через три года амнистировали. Снова попался, потом бежал из Венгрии. В Будапеште у него живет жена, связь с ней он поддерживает через туристов. Барло в совершенстве знает русский язык. Он был в Москве на последнем фестивале студентов. Там тебя и увидел. Несколько раз сфотографировал. Не составило для него большого труда и выяснить кое-что касающееся тебя. Но дать знать отцу о тебе из Москвы он не имел возможности. Неужели ты его не заметила?

– Я сказала: никакого Барло не помню, а на фестивале все друг друга фотографировали!

– Скажи, Элеонора, по совести, – прищурившись, спросил Бубасов, – ты на это московское скопище сумасшедших и психопатов поехала ради того, чтобы увидеть кого-нибудь из наших?

– Разумеется. Но там были не только сумасшедшие, я полагаю…

– Безусловно! – поспешил Бубасов. – Такие, как Барло, как ты, ну и некоторые другие, не принадлежат к числу психопатов. Ты слушай! Ничего не зная об успехах Барло, я здесь напал на твой след. Получилось очень просто! Как-то обратил внимание на список врачей, висевший в приемной поликлиники. Среди прочих фамилий: Жаворонкова А. Г. Дальше – больше, и ниточка подвела меня в этот дом, к Касимовой… Безусловно, эту черновую работу я делал не сам. Затем меня на несколько дней отвлекли другие заботы. Когда, наконец, я пошел к тебе в поликлинику, то тебя уже не было. Полагая, что ты уехала в тот же санаторий, где отдыхала Касимова, я поехал гуда. Но напрасно. Тогда я решил поговорить с Касимовой. У меня не было иного выхода, чтобы узнать твой адрес.

– Что ты ей сказал?

– О, не беспокойся! – усмехнулся Бубасов. – Многострадальное сердце не выдержало сурового разговора, и Касимова в моем присутствии перекочевала в лучший мир!

– Ты убил ее! – забыв о всякой осторожности, воскликнула Жаворонкова.

Бубасов удивленно поднял брови:

– Сожалеешь?

Жаворонкова выдержала его пристальный взгляд и гневно сказала:

– Не то! Ты мог провалить меня! Так рисковать – безумство! А еще называешь себя профессором!..

– Не волнуйся, – торопливо возразил он. – Она обязана была умереть немедленно после встречи со мной! Мертвый не шевелит языком…

– Но она могла и не умереть!

– Я бы ей помог. Это ясно, – усмехнулся Бубасов.

– Какая необходимость была разговаривать с ней?

– Кто же лучше ее мог проинформировать меня о тебе, дорогая Элеонора, – продолжал Бубасов насмешливым тоном. – Я пытался обойтись без этой работяги-старухи. Осмотрел в палате ее вещи, надеясь узнать, куда ты уехала. Но нашел только фотокарточку. Потом я встретил старуху, заговорил с ней. Эта кремнистая представительница советских женщин, признаюсь, была не очень словоохотлива. Очевидно, ей не понравилась моя физиономия. Старуха ощетинилась. Тогда я вскипел и выместил на ней свою ненависть. Ведь это она нам испортила все, подцепив тебя в Глушахиной Слободе. Я открыл ей правду… Ты не представляешь, что с ней было! Она стала задыхаться, цепляясь за воздух руками. Когда она переселилась к предкам, я удалился…

Жаворонкова бледная, вся дрожа смотрела на Бубасова. Голова ее кружилась, перед глазами плыли звездные круги. Сжимая пальцами виски, она полушепотом сказала:

– Так ты виновник ее смерти?

– Да, – просто ответил Бубасов. – Что же в этом особенного? Она была коммунисткой, и, следовательно, одним фанатиком стало меньше. Прекрасно! Но что с тобой, Элеонора? Ты на себя не похожа!

Чтобы не вызвать подозрений, она едко сказала:

– Ты только что хвастался, называл себя профессором… Грош стоит твоя опытность, если ты напролом идешь к той, которая явно не пощадила бы ни тебя, ни меня! После всего этого я еще подумаю, стоит ли мне иметь дело с тобой. Мне дорога моя жизнь и дорого дело, которому посвятил меня отец!

Тон, которым были произнесены эти слова, испугал Бубасова. Он вскочил с кресла и, подойдя к Жаворонковой, склонился над ней. Глаза его смотрели виновато.

– Дорогая Элеонора! Если бы ты поработала столько, сколько я, мягче бы относилась к промахам. Промахов не должно быть в нашей работе, но они вызваны исключительно желанием скорей пожать твою мужественную руку. Я глубоко счастлив, что ты так строго и принципиально относишься к делу. Только так и должно быть! Я преклоняюсь перед тобой, дорогая Элеонора!

– Не дыши в лицо! Садись на место, – строго сказала Жаворонкова. – От тебя, как от шофера-неряхи, все еще пахнет бензином!

Бубасов опустился в кресло. Словно школьник, выслушивающий строгую нотацию сердитой учительницы, он смотрел на Жаворонкову.

– Разве так безрассудно действуют! – продолжала она.

– Ну, хватит, Элеонора, хватит, – миролюбиво попросил Бубасов. – Все кончилось благополучно.

Она молчала, глядя в сторону.

– Ты даже не представляешь, что значит твое появление в одном ряду с нами. Мы очень довольны, что все это случилось в столь ответственный период борьбы с коммунизмом!.. Когда я вернулся из санатория сюда, поступили указания от отца, как быть с тобой!..

– А Барло здесь? – спросила Жаворонкова.

– Он в Мюнхене, – насупившись, ответил Бубасов. – Занят изобретением хитроумного оружия для наших людей. Кроме того, он работает на радиоштаб, фантазирует на темы, что видел и не видел в Советском Союзе. Платят ему и за подстрекательство к восстаниям населения стран советского блока очень хорошо!

– Мне кажется, ты его осуждаешь?

– Боже избави! Он просто страшно везучий. Причем особенно не рискует.

– Завидуешь ему?

– Не в том дело, Элеонора.

– Он ученый?

– Нет, но умеет владеть умами ученых идиотов!

– Как врач, скажу тебе: у тебя нервы не совсем в порядке.

– Что же в этом странного?

– Как Барло удалось попасть на фестиваль?

– Не будь наивной, Элеонора, – фыркнул Бубасов. – Разве мало было путей для этого. Непростительное ротозейство не воспользоваться ротозейством!

– А какой у тебя интерес в этом городе? – спросила Жаворонкова. – Это не любопытство! Мы теперь должны работать рука об руку… Я застоялась без дела.

Бубасов внимательно посмотрел на нее, медля с ответом.

– Мне не положено знать? – спросила она, боязливо подумав, не слишком ли много расспрашивает.

– Наоборот. Я сейчас думаю о другом, – сказал Бубасов. – Твой вопрос о Барло воскресил мое беспокойство. Я буду откровенным. Мне кажется, отец слишком много доверяет Барло. Боюсь, как бы это не погубило его…

– Ты говоришь страшные вещи! – стараясь казаться испуганной, воскликнула Жаворонкова. – Надо предупредить отца!

Бубасов вяло улыбнулся и покачал головой:

– Милая Элеонора! Ты далека от всего! У отца грандиозные замыслы. Барло может продать его…

– Продать! Кому?

– Покупатели найдутся!

– Так надо помочь отцу! – вырвалось у нее с такой заботливостью, что Бубасов, приблизившись, погладил ее руку, лежавшую на столе.

– Отсюда мы помочь не можем, – сказал он.

Наступило молчание. Бубасов смотрел на Жаворонкову и думал о том, что хорошо бы отцу постоянно кого-нибудь из них иметь рядом.

Жаворонкова решила проверить, известно ли Бубасову что-нибудь о посещении ее квартиры Бахтиаровым. Она схватилась руками за голову и тяжело вздохнула.

– Почему ты не можешь успокоиться? – спросил Бубасов, косясь на Жаворонкову.

– Почему, почему! – с капризным раздражением воскликнула она. – В результате смерти Касимовой я лишилась расположения одного человека. Он обвинил меня в том, что я не могла предотвратить ее преждевременную смерть!

– Ты говоришь о инженере, который уехал в Индию? – спросил Бубасов.

«Он знает все. Кто ему говорил?» – подумала она, и эта мысль заставила тоскливо сжаться ее сердце. Еще немного помедлив с ответом, она сказала:

– Да.

– Для чего он тебе нужен? – спросил Бубасов.

– Он пригодился бы для нашего общего дела. Откровенно говоря, я на него рассчитывала, считая своим главным козырем.

– На сегодня наши с тобой интересы должны касаться только Советского Союза, Элеонора, – спокойно ответил Бубасов. – Индия для более отдаленного времени.

– При чем тут Индия! – оправившись, ответила Жаворонкова. – Индия только ширма. Он вовсе уехал не в Индию, а работает в Москве. Его область – ядерное оружие и ракеты!

– Это для меня новость, – признался Бубасов. – Что для него значила Касимова?

– Она его воспитывала в раннем детстве. Была для него матерью. Он ее очень любил!

– Какая слезообильная чепуха! – со смехом воскликнул Бубасов. – Может быть, ты в него была влюблена?

– Глупости! Я здесь не желаю близости ни с одним мужчиной! Надеюсь найти свой предмет дома!

– Браво, Элеонора! Но домой еще не скоро! А натура…

– Натура! – перебила Жаворонкова. – Наша миссия выше всего!

Лицо ее было серьезно.

– Молчу, Элеонора, молчу! Ну и что же этот инженер? Неужели он так обижен на тебя, что к нему отрезаны все пути?

– Представь себе – да!

– Но найти надо. Ты сможешь.

– Благодарю за высокую оценку! – усмехнулась Жаворонкова. – Когда мы будем разговаривать о деле?

– Что тебя интересует?

– Задания. Ты, очевидно, в курсе тех заданий, которые мне от имени отца передал Свиридов?

– Да. Ты начала их выполнять?

– Нет.

– Почему?

– С прибытием нового человека они могли измениться. Только поэтому.

– Вообще ты права. В первую очередь тебе придется повидаться с отцом…

– Чудесно! – воскликнула Жаворонкова. – Где же это произойдет?

– Позже он сообщит о месте встречи.

…Бубасов ушел от Жаворонковой в два часа ночи. У него было отличное настроение. Ему хотелось побывать в Сопеловском переулке, взглянуть на головешки, оставшиеся от дома Дубенко, но, посмотрев на часы, вспомнил, что через сорок минут должен радировать отцу.