Текст книги "Екатерина II, Германия и немцы"

Автор книги: Клаус Шарф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава IV. Немцы в Российской Империи

1. Германская империя как резервуар дельных людей[436]436
  Настоящая глава подверглась серьезным сокращениям в сравнении с немецким оригиналом, поскольку автор видит здесь свою задачу в том, чтобы показать личную заинтересованность Екатерины II в немецких специалистах, нужных для работы в России, а не в том, чтобы описывать историю немцев в России или культурные и научные связи Германии и России в XVIII веке, – в том числе и потому, что в последнее время исследование этих двух тем стало более интенсивным как в Германии, так и в России.


[Закрыть]

Екатерина II прекрасно отдавала себе отчет в разнице уровней развития, существовавшей между Российской империей, с одной стороны, и регулярными немецкими княжествами, с другой. В особенности это заметно в ее переписке с зарубежными корреспондентами, поскольку им она стремилась продемонстрировать успех своих собственных усилий, вложенных в модернизацию России[437]437
  См. об этом: Бильбасов В.А. Екатерина II и Гримм (1893) // Он же. Исторические монографии. Т. 4. СПб., 1901. С. 87−236, здесь с. 178.


[Закрыть]. 5 апреля 1784 года в письме Гримму она сообщала, что утром того дня приняла двух немецких посетителей подряд: сначала врача Мельхиора Адама Вейкарда из княжества-епископства Фульды, а затем состоявшего прежде на службе в княжестве Ансбах Франца Людвига Канкрина – специалиста по солеварению. Беседа с обоими показалась ей настолько интересной, что она прибавила: «Ах! Сколько достойных людей есть сейчас в Германии! Как было бы хорошо их оттуда выловить!» И сразу же вслед за этим с гордостью она сообщила, что теперь, по прошествии года с начала школьной реформы, в Петербурге имеется десять нормальных школ, в которых обучается более тысячи учеников[438]438
  Екатерина II – Ф.М. Гримму, 5.04.1784 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 300–301. Оригинал по-французски: «Ah! que l’Allemagne a des gens de mérite en ce moment! Ah! qu’il fait bon d’y pêcher!» (Пер. науч. ред.)


[Закрыть]. Германия, таким образом, выглядела в ее глазах необъятным резервуаром способных и образованных людей, в которых Россия нуждалась, но и сама уже двигалась по верному пути благодаря просветительской политике и трудам императрицы на ниве образования.

На протяжении всего своего правления Екатерина непреклонно держалась поставленной ею цели – реформирования Российской империи[439]439
  Современные западные исследования, а также работы российских историков последних десятилетий едины в своем отказе от тезиса о разделении екатерининского царствования на фазу восходящую – «прогрессивную» – и фазу упадка – «реакционную».


[Закрыть]. Она сообщала Гримму, что самыми лучшими странами, странами, к которым она питает особую любовь, являются «нетронутые», неразвитые страны. По-настоящему «полезной» она могла чувствовать себя лишь в России, ведь в других местах уже не встретишь «la sancta Natura» («нетронутой природы») – все уже давно подверглось деформации[440]440
  Екатерина II – Ф.М. Гримму, 17.11.1777 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 70.


[Закрыть]. Понимание отсталости как шанса, как «привилегии» хотя и не вязалось с критическим подходом тех или иных западных просветителей к достижениям России, к примеру, с впечатлениями Дидро – впрочем, поверхностными – от действительности просвещенного самодержавия[441]441
  Madariaga I de. Catherine and the Philosophes // Cross A.G. (Ed.) Russia and the West in the Eighteenth Century. P. 30–52, здесь p. 39–47; Eadem. Catherine II and Montesquieu between Prince M.M. Shcherbatov and Denis Diderot // L’età dei lumi. Studi storici sul Settecento europeo in onore di Franco Venturi. Vol. 2. 1985. P. 609–650, здесь p. 645–650.


[Закрыть], объединяло тем не менее императрицу – в том числе и благодаря обращению к биологическим метафорам – с первым поколением российской интеллигенции, выросшим во второй половине XVIII века и получившим европейское образование[442]442
  Здесь и далее мы используем предложенную Манфредом Хильдермайером интерпретацию этого феномена на том хронологическом отрезке, который касается царствования Екатерины II: Hildermeier M. Das Privileg der Rückständigkeit: Anmerkungen zum Wandel einer Interpretationsfigur der neueren russischen Geschichte // HZ. Bd. 244. 1987. S. 557–603, здесь S. 567–569.


[Закрыть]. Оценивая политическое мышление, труды и поступки Екатерины, было бы в корне неверно поддаться ослеплению этой эстетикой интерпретации, ее метафорикой и присущим ей пафосом отсталости. По самым разным поводам – не только как правительница и пропагандистка своих достижений, но и как писательница – она решительно высказывала в самых разных формах свою готовность к реформам. Поэтому нельзя считать неопровержимыми свидетельствами ни свойственное ей восприятие действительности, ни недостаток чувства реальности, если она и настаивала где-то на возможности, где-то – на неизбежности модернизации, а в ином случае просто давала себе и другим отчет в своих политических достижениях на пути к этой цели. Даже ближе к концу царствования у Екатерины все еще хватало смелости утверждать, что ей удавалось находить подходящих людей для выполнения любой задачи[443]443
  Так, например: Екатерина II – Ф.М. Гримму, 20.04.1783 г. (после смерти Н.И. Панина и Г.Г. Орлова) и 7.04.1795 г. // Сб. РИО. Т. 13. С. 275, 624. См. также: Бильбасов В.А. Екатерина II и Гримм. С. 181; Иконников В.С. Значение царствования Екатерины II // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. C. 230.


[Закрыть]. Однако, c другой стороны, она не упустила ни одного случая, чтобы напомнить о специфических проблемах, стоявших на пути ее реформаторской деятельности: огромная протяженность империи, многообразие населявших ее народов, незначительная плотность населения[444]444
  См.: [Екатерина II.] Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения. С. 77–85, гл. XII: О размножении народа в государстве (De la population). О многообразии империи см.: Екатерина II – Вольтеру, Казань, 29.05.1767 г. // Voltaire. Correspondence. № 14219 (рус. пер. см.: «Вообразите себе, прошу вас, что они [законы] должны служить и Европе и Азии! То какая выдет чрезвычайная разность в климате, Народах, обычаях и даже в самом понятии!.. В сем городе [Казани] находятся двадсят различных Народов, не имеющих между собою ни малейшаго сходства». – Переписка Российской императрицы Екатерины Вторыя с г. Вольтером, с 1763 по 1778 год / Пер. М. Антоновского. Т. 1. СПб., 1802. С. 31. – Примеч. науч. ред.); [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого с 18 Января по 17 Сентября 1793 года / Под ред. Н. Барсукова. М., 1901. С. 193 (15 апреля 1790 г.) [2-е изд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793 // Каменский А.Б. (Сост., предисл.) Екатерина II: Искусство управлять. С. 185. – Примеч. науч. ред.].


[Закрыть]. Кроме того, с возрастом она стала понимать – как до нее сумел осознать лишь Петр I, – насколько она ограничена во времени.

Реформа образования, неизбежная и необходимая, чтобы преодолеть отсталость империи, была еще впереди, когда правительство Екатерины II, пойдя путем Петра I, стало целенаправленно привлекать иностранных специалистов и поселенцев, придав усиленной пропагандой новый импульс этой политике[445]445
  См.: Bonwetsch G. Geschichte der deutschen Kolonien an der Wolga. Stuttgart, 1919. S. 11−17. См. современную интерпретацию этого явления: Bartlett R.P. Human Capital: The Settlement of Foreigners in Russia, 1762–1804. Cambridge, 1979; Brandes D. Die Ansiedlung von Ausländern im Zarenreich unter Katharina II., Paul I. und Alexander I. // JGO. N.F. Bd. 34. 1986. S. 161–187. К вопросу о количестве поселенцев см.: Кабузан В.М. Немецкое население в России в XVIII – начале XIX века // ВИ. 1989. № 12. С. 18−29.


[Закрыть]. Вербовку переселенцев проводили профессиональные комиссионеры, но тот факт, что на нее отзывались в основном немцы, не означает, что предпочтение отдавали землякам императрицы. Прокламации с заманчивыми обещаниями благополучия в Российской империи и конкретных привилегий распространялись по всей Европе, но в большинстве государств действовал запрет на переманивание подданных в другие государства. Из некоторых немецких княжеств уезжали нелегально, отдельные мелкие государства на западе и юге Священной Римской империи, а также ангальтский дом мирились с выездом значительного контингента населения. Вольные приморские города – в первую очередь, Любек, Гамбург и Данциг – даже принимали деятельное участие в переправке немецких эмигрантов в Россию[446]446
  Bonwetsch G. Geschichte der deutschen Kolonien. S. 18–29; Bartlett R.P. Human Capital. P. 58–65. См. библиографические указатели литературы о немцах в России: Stumpp K. Das Schrifttum über das Deutschtum in Rußland: Eine Bibliographie. Stuttgart, 1980; указания на литературу по этому вопросу см.: Bonwetsch G. Geschichte der deutschen Kolonien; Bourret J. – F. Les Allemands de la Volga: Histoire culturelle d’une minorité, 1763–1941. Lyon, 1986; Fleischhauer I. Die Deutschen im Zarenreich: Zwei Jahrhunderte deutsch-russischer Kulturgemeinschaft. Stuttgart, 1986. Примером исследования процессов иммиграции в одном регионе может служить следующая работа: Hippel W. von. Auswanderung aus Südwestdeutschland: Studien zur württembergischen Auswanderung und Auswanderungspolitik im 18. und 19. Jahrhundert. Stuttgart, 1984. О переселении в Россию из Ангальта см. работу: Opitz G. Die wirtschaftlichen und kulturellen Beziehungen zwischen Anhalt und Rußland in der Zeit von 1760 bis 1871. S. 1–77.


[Закрыть]. В 1766 году российское правительство объявило о приостановке в приеме иностранцев, а уже в 1768 году Иосиф II наложил запрет на вербовку подданных на территории Священной Римской империи, не в последнюю очередь потому, что сам имел планы заселения юго-восточных областей габсбургских владений[447]447
  Bonwetsch G. Geschichte der deutschen Kolonien. S. 23–25; Bartlett R.P. Human Capital. P. 66.


[Закрыть]. Тем не менее Екатерина – сторонница современной ей политэкономической теории – отметила в Наказе, что Россия «не только не имеет довольно жителей, но обладает еще чрезмерным пространством земель, которые ни населены, ниже обработаны. И так не можно сыскать довольно ободрений к размножению народа в государстве»[448]448
  [Екатерина II.] Наказ императрицы Екатерины II. C. 77, ст. 265. Возможные указания на письменные источники этих распространенных популяционистских теорий были бы весьма произвольны; российские власти располагали скорее большим практическим опытом в этой сфере.


[Закрыть].

Несмотря на впечатляющее число иностранных поселенцев – 30 тысяч человек, прибывших в страну до окончания первой войны с Османской империей в 1775 году, – экономические итоги первых лет колонизации были безотрадными. Природные условия Поволжья показались большинству немцев непривычно суровыми. К тому же многие из решившихся на переезд в Россию представителей нижних слоев, а также неудачники и авантюристы из привилегированных сословий не имели опыта работы в сельском хозяйстве. Властям пришлось освидетельствовать разорившихся колонистов и отправить их на военную службу, обязать к принудительному труду или отпустить в города для неземледельческих занятий. Местная административная практика зачастую снижала высокую планку намерений петербургского правительства, в том числе и потому, что власти на местах не знали, как поступать с иностранными поселенцами, которым были предоставлены определенные привилегии. В результате обособленное положение и привилегии иностранных колонистов оказались несовместимы с целями екатерининского правительства, замышлявшего немецкие поселения в качестве поучительных примеров для русских крестьян. Государственная казна трещала по всем швам, поскольку высокие затраты на вербовку и управление поселениями накладывались на дефицит, образовавшийся вследствие освобождения новых поселенцев от уплаты налогов. Торговля и ремесло среди переселенцев в первые годы развивались лучше, чем земледелие и скотоводство, и прошло примерно два десятилетия, прежде чем немецкие поселения действительно превратились в образцовые общины Российской империи[449]449
  См. обзор: Bartlett R.P. Human Capital. P. 94–108; о поволжских немцах см.: Bourret J. – F. Les Allemands de la Volga. P. 45–61; об их религиозной и культурной жизни см.: Ibid. P. 83–129.


[Закрыть].

С подобным опытом пришлось столкнуться в свое время и прусским властям, осуществлявшим колонизационные проекты[450]450
  Schmoller G. Die ländliche Kolonisation des 17. und 18. Jahrhunderts // Idem. Umrisse und Untersuchungen zur Verfassungs– Verwaltungs– und Rechtsgeschichte besonders des preußischen Staates im 17. und 18. Jahrhundert. Leipzig, 1898. S. 573–625; Mittenzwei I. Friedrich II. von Preußen: Eine Biographie. S. 74–78; Corni G. Stato assoluto e società agraria in Prussia nell’età di Federico II. Bologna, 1982. P. 121–154. О внутренней колонизации и движении населения в Германии после Тридцатилетней войны см.: Dipper Ch. Deutsche Geschichte 1648–1789. Frankfurt a.M., 1991. S. 9–75.


[Закрыть], однако жизнь на юго-восточных границах Российской империи таила в себе неведомые прежде опасности. Немецкие поселения в районе Саратова постоянно подвергались нападениям казахов, которых источники именуют киргизами. А к первым годам существования гернгутерской колонии Сарепта относится рассказ о налете повстанцев из пугачевского войска летом 1774 года. Жители успели уйти в направлении Астрахани, а повстанцы вскоре были обращены в бегство превосходившими их силами правительственных войск. Постоянное изменение целей восставших – участников самого крупного движения социального протеста в Европе до Французской революции – в зависимости от сиюминутных тактических соображений объясняет кажущуюся непоследовательность их отношения к немцам, проживавшим на территории Российской империи. Еще в начальной фазе восстания отмечались случаи перехода немцев, служивших в русской армии, на сторону Пугачева. Некоторым из них за знание языка и компетентность даже поручалось выполнение важных задач в рудиментарном органе управления повстанческим войском – военной коллегии. В декабре 1773 года самозваный император предъявил губернатору осажденного Оренбурга генералу Рейнсдорпу написанную по-немецки прокламацию, содержавшую претензии на неограниченную власть над всеми подданными[451]451
  Овчинников Р.В. (Сост.) Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773–1774 гг. М., 1975. С. 39–40, № 27; Он же. «Немецкий» указ Е.И. Пугачева // ВИ. 1969. № 12. С. 133–141; Donnert E. Ideologie und Gesellschaftsideal der Pugačevbewegung // Idem. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Tl. 1. Halle, 1983. S. 87–120, здесь S. 94–98.


[Закрыть]. Затем, уже в заключительной фазе восстания, на долю повстанцев неожиданно выпала удача, когда к ним присоединилось несколько сотен немецких колонистов со Средней Волги, подобно тому как ранее за Пугачевым пошли представители почти всех категорий податного и обязанного рекрутчиной нерусских народов Урала и Средней Волги, поскольку им он пообещал свободу и защиту их веры и традиций от политики унификации и рационализма нового государственного устройства[452]452
  Mavrodin V.V. Die Teilnahme deutscher Ansiedler des Wolgagebiets am Pugačevaufstand // JGUVLE. Bd. 7. 1963. S. 189–199; Rozner I.G. Deutsche Teilnehmer am Bauernkrieg unter der Führung Pugačevs // Steinitz W. (Hrsg.) Ost und West in der Geschichte des Denkens und der kulturellen Beziehungen: Festschrift für Eduard Winter zum 70. Geburtstag. Berlin, 1966. S. 417–426; Tatarincev A.G. Zum Widerhall des Pugačev-Aufstandes im Saratower Gebiet: Aus der Geschichte der deutschen Kolonisation in der zweiten Hälfte des 18. Jahrhunderts // ZfS. Bd. 13. 1968. S. 196–206.


[Закрыть]. Однако тогда же, летом 1774 года, вознамерившись переманить на свою сторону не только православных донских казаков, но и староверов из их числа, Пугачев, выступивший в поход против Екатерины как якобы законный император Петр III, как нарочно заклеймил поместное дворянство как общего врага, не только подчинившего себе всю Россию, но и разрушавшего собственную христианскую традицию, вводя «немецкие обычаи»[453]453
  Овчинников Р.В. (Сост.) Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 50–52, № 45–46; См.: Он же. Манифесты и указы Е.И. Пугачева: Источниковедческое исследование. М., 1980. С. 142–146.


[Закрыть]. Миф о Петре III имел так мало общего с самой его исторической личностью, что новый узурпатор использовал один из главных пунктов обвинения, выдвинутых Екатериной в оправдание совершенного ею государственного переворота, против нее самой и придворного общества[454]454
  Мыльников А.С. Искушение чудом: «Русский принц», его прототипы и двойники-самозванцы. Л., 1991. С. 140–166.


[Закрыть].

На фоне неудовлетворительных первых результатов переселенческой политики 1760-х годов колонисты из Западной и Центральной Европы не сыграли существенной роли при заселении Южной России под началом «вице-короля» Григория Александровича Потемкина после 1775 года[455]455
  Adamczyk T. Fürst G.A. Potemkin: Untersuchungen zu seiner Lebensgeschichte. Emsdetten, 1936. S. 49; Bartlett R.P. Human Capital. P. 142.


[Закрыть]. Если доля немцев в населении Российской империи в период между III и IV ревизиями (1762–1782) выросла почти вдвое (на 94,9 процента), то к пятой ревизии (1796) она увеличилась всего на 11,8 процента. Во всяком случае, балканских славян, румын, греков, армян и даже евреев среди переселенцев было намного больше[456]456
  Точные, которые, однако, содержат данные о числе немцев-переселенцев только в графе «прочие [этнические компоненты]», см.: Кабузан В.М. Заселение Новороссии (Екатеринославской и Херсонской губерний) в XVIII – первой половине XIX века (1719–1858 гг.). М., 1976. С. 133–136, 259; Он же. Немецкое население. С. 23.


[Закрыть]. После запрета на вербовку людей в Священной Римской империи только Данциг сохранил свою заметную роль в эмиграции немцев в Россию. С июля 1785 года в Новороссию несколькими волнами прибыли несколько сотен крестьян и горожан из Данцига и его окрестностей, среди которых существенную часть составляли обосновавшиеся в закрытых поселениях меннониты[457]457
  Дружинина Е.И. Северное Причерноморье в 1775–1800 гг. М., 1959. С. 164–166, 193; Она же. Южная Украина 1800–1825 гг. М., 1970. С. 126–128; Bartlett R.P. Human Capital. P. 127–130.


[Закрыть].

Значительно более продолжительным и устойчивым при императрице Екатерине было воздействие немцев на торговлю, ремесло, науку и культуру России. Несмотря на обилие отдельных исследований, до сих пор нет обобщающей работы, посвященной роли немецких общин Петербурга и Москвы в политике и общественной жизни России в послепетровскую эпоху[458]458
  Еще в 1991 году Эрик Амбургер, один из лучших знатоков истории немцев обеих российских столиц, в одной из своих рецензий заключил: «История немцев в Санкт-Петербурге еще не написана» (курсив автора. – Примеч. К.Ш.). См.: Amburger E., Stürikow R. Reisen nach St. Petersburg. Die Darstellung St. Petersburgs in Reisebeschreibungen (1815–1861) [Рец.] // JGO. N.F. Bd. 39. 1991. S. 263–265, цит. S. 263.


[Закрыть]. Лучше исследована роль немецких специалистов в создании научного знания в годы правления Екатерины. Преимущественно немецким ученым, отправлявшимся в экспедиции, анализировавшим и публиковавшим материалы, собранные другими исследователями для Академии наук, Вольного экономического общества и органов власти империи, екатерининское правительство было обязано самыми удачными научными описаниями новых южных провинций, Поволжья и Урала, а также Сибири, Каспийского моря и Кавказа. В изучении территорий, их жителей и возможностей экономического развития с 1768 года принимали участие, в частности, Иоганн Антон Гюльденштедт, Карл Хаблитцл (Габлиц), Петер (Петр) Симон Паллас, Иоганн Петер Фальк, Иоганн Готлиб Георги, Георг Мориц Ловиц и Карл Генрих Мерк. Статистики и политэкономы: Бенедикт Франц Иоганн Герман, Генрих Фридрих (Андрей Карлович) Шторх, Вильгельм Христиан Фрибе и Карл Теодор Герман – в своих трудах-обозрениях Российской империи, написанных в 1790-е годы, в значительной мере опирались на результаты, полученные этими экспедициями[459]459
  Детали их биографий см.: Модзалевский Б.Л. Список членов Императорской Академии наук, 1725–1907. СПб., 1908 (репринт: Лейпциг, 1971); История Академии наук СССР в трех томах. Т. 1: 1724–1803. М.; Л., 1958; Winter E. (Hrsg.) Die deutsch-russische Begegnung und Leonhard Euler: Beiträge zu den Beziehungen zwischen der deutschen und der russischen Wissenschaft und Kultur im 18. Jahrhundert. Berlin, 1958; Mohrmann H. Studien über deutsch-russische Begegnungen in der Wirtschaftswissenschaft (1750–1825). Berlin, 1959; Amburger E. Beiträge zur Geschichte der deutsch-russischen kulturellen Beziehungen. Gießen, 1961; Henze D. (Hrsg.) Enzyklopädie der Entdecker und Erforscher der Erde. Bde. 1–5. Graz, 1978–2004; Wendland F. Peter Simon Pallas (1741–1811): Materialien einer Biographie. Bde. 1–2. Berlin; N.Y., 1992. Публикации на иностранных языках в России: СК II. Т. 1–3. Обзоры экспедиций см.: История Академии наук. Т. 1. С. 367–373; Дружинина Е.И. Северное Причерноморье. С. 17–19, 23–25; Družinina E.I. Die deutsch-russischen Wissenschaftsbeziehungen und die Erforschung der Ukraine gegen Ende des 18. Jahrhunderts // JGUVLE. Bd. 10. 1967. S. 219–251; Donnert E. Russische Forschungsreisen und Expeditionen im 18. Jahrhundert // Idem. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Bd. 2. S. 70–98; Idem. Rußland im Zeitalter der Aufklärung. Leipzig, 1983. S. 97–118; Robel G. Die Sibirienexpeditionen und das deutsche Rußlandbild im 18. Jahrhundert: Bemerkungen zur Rezeption von Forschungsergebnissen // Amburger E., Cieśla M., Sziklay L. (Hrsg.) Wissenschaftspolitik in Mittel– und Osteuropa: Wissenschaftliche Gesellschaften, Akademien und Hochschulen im 18. und beginnenden 19. Jahrhundert. Berlin, 1976. S. 271–294; Robel G. Berichte über Rußlandreisen // Keller M. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. München, 1987. S. 216–247; Хорошилова Л.Б. Географические знания, экспедиции и открытия // Очерки русской культуры XVIII века. Т. 3. М., 1988. С. 85–121.


[Закрыть]. Исследования последних тридцати лет вновь открыли существование также и значительного числа немецких предпринимателей – арендаторов государственных и владельцев собственных типографий, книготорговцев и основателей читательских обществ и библиотек, активно участвовавших в распространении культуры чтения в России. Например, в Петербурге среди них были Иоганн Михаель Гартунг, Иоганн Якоб Вейтбрехт, Иоганн Карл Шноор, Христиан Фридрих Клейн, Бернгард Геке, Бернгард Теодор и Иоганн Готлиб Иммануэль Брейткопфы, Иоганн Захариас Логан, Теодор Дальгрен, Фридрих Мейер, Иоганн Даниель Герстенберг, Герман Йохан Клостерманн и другие, в Москве – Фридрих Гиппиус, Кристоф Клауди, Христиан Людвиг Вефер, Христиан Рюдигер, Якоб Бибер, в остзейских провинциях – Иоганн Фридрих Харткнох-старший и Харткнох-младший из Риги, Петер Эрнст Вильде из Оберпалена[460]460
  Подробнее см.: Amburger E. Buchdruck, Buchhandel und Verlage in St. Petersburg im 18. Jahrhundert // Göpfert H.G., Koziełek G., Wittmann R. (Hrsg.) Buch und Verlagswesen im 18. und 19. Jahrhundert: Beiträge zur Geschichte der Kommunikation in Mittel– und Osteuropa. Berlin, 1977. S. 201–216 (2-е изд.: Amburger E. Fremde und Einheimische im Wirtschafts– und Kulturleben des neuzeitlichen Rußland. Wiesbaden, 1982. S. 137–152); Зайцева А.А. «Кабинеты для чтения» в Санкт-Петербурге конца XVIII – начала XIX века // Русские библиотеки и частные книжные собрания XVI–XIX веков: Сб. науч. тр. Л., 1979. С. 29–46; Donnert E. Rußland im Zeitalter der Aufklärung. S. 119–131; Idem. Zum russischen Buch-, Verlags– und Zeitschriftenwesen (1700–1783) // Grasshoff H. (Hrsg.) Literaturbeziehungen im 18. Jahrhundert: Studien und Quellen zur deutsch-russischen und russisch-westeuropäischen Kommunikation. Berlin, 1986. S. 236–260; Rietz H. Vertrieb und Werbung im Rigaer Buchhandel des 18. Jahrhunderts // Göpfert H.G., Koziełek G., Wittmann R. (Hrsg.) Buch– und Verlagswesen im 18. und 19. Jahrhundert. S. 253–262; Rietz H. Buchhändler und Verleger als Vermittler zwischen russischen und deutschen Wissenschaftlern in der zweiten Hälfte des 18. Jahrhunderts // Donnert E. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Tl. 2. S. 216–231; Lehmann U. Der Verlag Breitkopf in Leipzig und die Petersburger Akademie in den 60er und 70er Jahren des 18. Jahrhunderts // ZfS. Bd. 8. 1963. S. 25–33; Marker G. Russian Journals and Their Readers in the Late Eighteenth Century // OSP. Vol. 19. 1986. P. 88–101; Краснобаев Б.И., Черная Л.А. Книжное дело // Очерки русской культуры XVIII века. Т. 2. М., 1987. С. 294–322; Дмитриев С.С. Русская периодическая печать // Там же. С. 323–355. Самой содержательной из всех представляется интерпретация – экономическая и культурно-политическая – американского историка Гари Маркера, в которой он опирается на Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725–1800 (Т. 1–5. М., 1962–1975), вышедший в свет ранее Сводного каталога книг на иностранных языках, изданных в России в XVIII веке. 1701–1800 (Т. 1–3. Л., 1984–1986): Marker G. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700–1800.


[Закрыть].

Екатерина, путешествуя по империи, так и не почтила своим посещением, к их великому разочарованию, своих немецких подданных, проживавших на Волге и в Новороссии[461]461
  Bartlett R.P. Human Capital. P. 101.


[Закрыть], однако приняла личное участие в поиске и приглашении в Россию немецких (и вообще немецкоязычных, например швейцарских) специалистов из разных областей, а также ученых – тех, кто прежде не давал повода подозревать себя в излишней педантичности, кто заработал себе репутацию на ниве практической деятельности, обладая универсальными навыками и организаторским талантом. Узнав в 1766 году о решении Леонарда Эйлера вернуться из Берлина в Петербург, она обратилась к канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову – своему самому высокопоставленному чиновнику – и Никите Ивановичу Панину – фактическому руководителю Коллегии иностранных дел – с просьбой обеспечить достойную встречу в России «acquisition aussi importante» («этому весьма важному приобретению») и «ce grande homme» («этому великому человеку») и подыскать приличествующую его заслугам должность в Академии наук[462]462
  Екатерина II – Михаилу Илларионовичу Воронцову, 6.01.1766 г.; без даты (февраль 1766 г.); Екатерина II – Никите Ивановичу Панину, без даты (апрель 1766 г.) // Сб. РИО. Т. 10. С. 58–59, 67–69. О причинах переезда Леонарда Эйлера см.: Stieda W. Die Übersiedlung Leonhard Eulers von Berlin nach St. Petersburg. Leipzig, 1931; Winter E. Euler und die Begegnung der deutschen mit der russischen Aufklärung // Idem. (Hrsg.) Die deutsch-russische Begegnung und Leonhard Euler. S. 1–18, здесь S. 14 ff.; Amburger E. Beiträge. S. 125–126; Biermann K. – R. Wurde Leonhard Euler durch J.H. Lambert aus Berlin vertrieben? // Engel W. (Hrsg.) Festakt und Wissenschaftliche Konferenz aus Anlaß des 200. Todestages von Leonhard Euler, 15./16. September 1983 in Berlin. Berlin, 1985. S. 91–99.


[Закрыть]. Из немецких ученых Екатерина питала особое расположение к Петру Симону Палласу – уроженцу Берлина, человеку самых разносторонних знаний. Она проявляла интерес к его экспедициям, ценила его географические сочинения, рекомендовала включить его Естественную историю (Naturalhistorie) в «книгу для чтения в будущих нормальных школах», похвально отзывалась о его Flora Rossica в письмах к Гримму и даже привлекала Палласа в качестве эксперта в своих кропотливых лингвистических изысканиях[463]463
  Екатерина II – Ф.М. Гримму, 18.05.1779 г., 15.11.1782 г., 03. и 15.04, 5.11.1785 г., 17.06. и 23.07.1786 г., 10.04.1795 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 141, 254, 328, 330, 370, 378, 381, 630. О Палласе см. энциклопедическую работу Ф. Вендланда: Wendland F. Peter Simon Pallas; Idem. Peter Simon Pallas – eine Zentralfigur der deutsch-russischen Beziehungen im ausgehenden 18. Jahrhundert // Thomas L., Wulff D. (Hrsg.) Deutsch-russische Beziehungen: Ihre welthistorischen Dimensionen vom 18. Jahrhundert bis 1917. Berlin, 1992. S. 138–159; Beiträge mehrerer Autoren in: Winter E. (Hrsg.) Lomonosov – Schlözer – Pallas. Deutsch-russische Wissenschaftsbeziehungen im 18. Jahrhundert. Berlin, 1962. S. 245–317. Подробнее об участии Палласа в лингвистических штудиях императрицы см. главу 6 настоящей книги.


[Закрыть].

В 1762 году пастор лютеранской церкви Петра и Павла в Петербурге Антон Фридрих Бюшинг, географ и теолог из Штадтхагена, преобразовал приходскую школу, существовавшую при церкви, в немецкоязычную гимназию – первую за пределами остзейских провинций. А уже вскоре – в 1765 году – он отверг очень выгодные предложения и покинул Россию, поскольку был связан обещанием переехать в Геттинген. Это еще одна причина, почему Екатерина так хвалила его надежность и честность, даже когда вела с ним переговоры о возвращении в Россию. Тем не менее Бюшинг остался в Геттингене, а впоследствии перебрался в Берлин, где занял должность директора знаменитой протестантской гимназии «У серого монастыря» (zum Grauen Kloster). Однако, находясь в Германии, он представлял для императрицы едва ли не бóльшую ценность, поскольку, подобно историку и публицисту Августу Людвигу фон Шлёцеру и даже конкурируя с ним, занимался популяризацией научных знаний о России[464]464
  Собственноручная приписка Екатерины II о германском ученом А.Ф. Бюшинге (7 мая 1765 г.) // Сб. РИО. Т. 10. C. 7–8. О Бюшинге см.: Mühlpfordt G. Ein deutscher Rußlandkenner des 18. Jahrhunderts: F. Büsching als Herausgeber einer Schrift über die Wiedervereinigung der Ukraine mit Rußland // ZfG. Bd. 2, Beiheft 1. 1954. S. 40–62; Amburger E. Beiträge. S. 130–131, 176–177; Hoffmann P. Anton Büschings „Wöchentliche Nachrichten“ als Bibliographie der Rußlandliteratur der siebziger und achtziger Jahre des 18. Jahrhunderts // Steinitz W. (Hrsg.) Ost und West. S. 312–320; Hoffmann P. Anton Friedrich Büsching als Schuldirektor in St. Petersburg und in Berlin: Aus einem Briefwechsel mit Gerhard Friedrich Müller // ZfG. Bd. 42. 1994. S. 389–398; Wendland F. Zeitschriften der zweiten Hälfte des 18. Jh. in Deutschland und Rußland und ihre Bedeutung für die deutsch-russischen Wissenschaftsbeziehungen // JGSLE. Bd. 28. 1984. S. 279–289, здесь S. 280–282; Белковец Л.П. Россия в немецкой исторической журналистике XVIII в. Г.Ф. Миллер и А.Ф. Бюшинг. Томск, 1988. С. 189–281.


[Закрыть]. За публикациями Бюшинга Екатерина внимательно следила, и в 1788 году ей представился замечательный повод к искреннему веселью, когда в одной из задержанных российскими властями и затем расшифрованных депеш баварского посланника она узнала отрывок из описания России, автором которого был Бюшинг: «Отдав перелюстр[ацию], смеялись насчет министра Баварскаго, который выбрал из Бишинга описание России. Лучше бы послал книгу»[465]465
  [Храповицкий А.В.] Дневник. С. 40 (12 марта 1788 г.); переизд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793. С. 46. См. также упоминание Бюшинга: [Храповицкий А.В.] Дневник. С. 113 (17 ноября 1788 г.); переизд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793. С. 111.


[Закрыть].

Бюшинг был не единственным, кого Екатерина лично пригласила и убеждала остаться в России. Когда в 1783 году Андрей Петрович Шувалов обратил ее внимание на изданную у Николаи книгу Вейкарда Врач-философ, она сумела переманить к себе лейб-медика Генриха фон Бибра – курфюрста-епископа Фульды, убедив знаменитого автора променять почетное место в университете Павии на службу в России[466]466
  [Weikard M.A.] Biographie des Doktors M.A. Weikard, von ihm selbst herausgegeben. Berlin; Stettin, 1784; переизд.: Weikard M.A. ‚Biographie’ und ‚Denkwürdigkeiten‘ // Hrsg. F. – U. Jestädt Fulda, 1988. S. 92–94 (2. Aufl.: 1787. S. 118–123); Schmitt O.M. Melchior Adam Weikard: Arzt, Philosoph und Aufklärer. Fulda, 1970. S. 48; Müller-Dietz H.E. Ärzte im Rußland des achtzehnten Jahrhunderts. Esslingen, 1973. S. 95.


[Закрыть]. Однако, как уже упоминалось выше, в 1784 году она с пониманием и не без определенного шарма отреагировала на обиду Вейкарда, назначенного не лейб-медиком, а всего лишь придворным камер-медиком, ответив ему запиской на немецком языке, не нарушив при этом этикета и нисколько не умалив собственного достоинства[467]467
  См. об этом выше, с. 98–99.


[Закрыть].

Императрица постоянно докучала своим корреспондентам, требуя от них подыскивать для службы в России новых специалистов. Так, например, швейцарский врач и писатель Иоганн Георг Циммерман, состоявший на службе ганноверского курфюрста, в 1786 году отказавшись лично приехать на службу к императрице, по ее просьбе нашел для работы в России 26 врачей и хирургов, а также одного инженера. В дальнейшей переписке с ним Екатерина еще много раз выразила ему свое пожелание продолжать поиски врачей, в то время как письма Циммермана содержали многочисленные сообщения о недовольстве немецких врачей условиями службы в России[468]468
  См. переписку Екатерины II и Циммермана за 1786 год в сборнике: Bodemann Е. (Hrsg.) Der Briefwechsel zwischen der Kaiserin Katharina II. von Rußland und Johann Georg Zimmermann. Hannover. Leipzig, 1906. S. 19–41. Особенно см. письма: И.Г. Циммерман – Екатерине II, 4.07.1788 г., 3.02.1789 г.; Екатерина II – И.Г. Циммерману, 11.10.1788 г. // Ibid. S. 72, 80, 93–94. См. об их переписке: Bodemann E. Johann Georg Zimmermann: Sein Leben und bisher ungedruckte Briefe an denselben. Hannover, 1878. S. 121 ff.; Ischer R. Johann Georg Zimmermann’s Leben und Werke: Literarhistorische Studie. Bern, 1893. S. 175–180; Müller-Dietz H.E. Ärzte im Rußland. S. 93–94.


[Закрыть]. По желанию Потемкина императрица обращалась к нему с просьбами найти специалистов по уходу за ботаническими садами в Крыму и тутовыми деревьями, а также профессионалов по производству сукна и сыров: «N.B. Нигде в России почти не выделывают сыров», – писала она Циммерману[469]469
  См.: Екатерина II – И.Г. Циммерману, 10.01.1786 г. // Bodemann E. (Hrsg.) DerBriefwechsel. S. 20. Оригинал по-французски: «N.B. qu’on ne fait guère des fromages dans toute la Russie». (Пер. науч. ред.) См.: Bartlett R.P. Human Capital. P. 131–132.


[Закрыть]. Гримму в 1782 году императрица жаловалась на более существенные проблемы: «Нужда состоит мне в архитекторах и строителях, потому что мне не только нужно застроить целый свет, но целую империю»[470]470
  См.: Екатерина II – Ф.М. Гримму, 2.04.1782 г. // Сб. РИО. Т. 23. C. 235. Оригинал по-немецки: «Bau– und Mauermeister habe ich von Nöthen, weil ich, ohne die Welt zusammen zu mauern ein ganzes Reich zu bemauern habe». Здесь игра слов: «bemauern» – букв.: «обнести каменной стеной». (Пер. науч. ред.)


[Закрыть]. Иоганне Бьельке, гамбургской приятельнице своей матери, Екатерина на протяжении целого года докучала с «трудно исполнимыми» просьбами подыскать «гувернантку» для двадцати придворных фрейлин[471]471
  В оригинале gouvernante, в русском переводе – «надзирательница»; в работе О.Г. Агеевой дается официальное название этой должности – «гофмейстерина при фрейлинах», см.: Агеева О.Г. Императорский двор России, 1700–1796 годы. М., 2008. С. 260–261. – Примеч. К.Ш.


[Закрыть]. Происхождение такой дамы, утверждала она, не имело для нее значения, однако она бы предпочла кого-нибудь «из знатных». При этом «гувернантка» должна была быть «не молода и не католичка», «добронравна, отнюдь не сплетница», «чувствительна», «тиха, умна, благоразумна, образована, любительница чтения, приятна» и не иметь «больших связей (connexions)». Искомая гувернантка должна была впоследствии стать компаньонкой императрицы: «Вы, милостивая государыня, знаете лучше, чем кто-либо, настроение, в котором я воспитывалась, и, стало быть, то, что мне нужно». Наконец, так и не остановив свой выбор ни на одной из предложенных кандидатур, она сообщила госпоже Бьельке, что продолжит поиски в Лифляндии[472]472
  Екатерина II – И. Бьельке, 19.11.1765 г.; 28.02., 12.03., 30.04., 26.08.1766 г.; 20.01.1767 г. // Сб. РИО. Т. 10. C. 47–48, 62, 70–71, 73–75, 105, 165 (рус. пер. см. там же в примеч.), цит. с. 47–48 (письмо от 19.11.1765 г.). См.: Amburger E. „Madame Bielke“, eine Korrespondentin Katharinas II. // JGO. N.F. Bd. 35. 1987. S. 384–389, здесь S. 387.


[Закрыть].

2. Остзейские провинции Российской империи: резервуар дельных людей и исторический реликт сословного устройства

Прибалтийские губернии предоставили в распоряжение Екатерине II потенциально весьма значимую совокупность хорошо образованных немецких подданных. Еще при шведском владычестве, в конце XVII века, в Лифляндии и Эстляндии укоренился пиетизм из Галле[473]473
  Wihksninsch N. Die Aufklärung und die Agrarfrage in Livland: Bd. 1: Die ältere Generation der Vertreter der Aufklärung in Livland: Phil. Diss. Berlin, 1931 (переизд.: Riga, 1933. S. 64–127); Winter E. Halle als Ausgangspunkt der deutschen Rußlandkunde im 18. Jahrhundert. Berlin, 1953. S. 255–289.


[Закрыть], а с включением в Российскую империю в 1710 году остзейские провинции стали связующим звеном между немецким и российским Просвещением[474]474
  Несмотря на многочисленные исследования прошлых лет в духе case studies, «синтезирующих», отталкивающихся от существующей историографии вопроса работ по истории прибалтийских провинций в эпоху Просвещения пока не написано. См.: Neander I. Die Aufklärung in den Ostseeprovinzen // Wittram R. (Hrsg.) Baltische Kirchengeschichte. Göttingen, 1956. S. 130–149; Donnert E. Die Leibeigenschaft im Ostbaltikum und die livländische Aufklärungsgeschichtsschreibung // JGUVLE. Bd. 5. 1961. S. 185–199; Idem. Johann Georg Eisen (1717–1779): Ein Vorkämpfer der Bauernbefreiung in Rußland. Leipzig, 1978; Mühlpfordt G. Bahrdts baltische Schriften: Zum Exil eines radikalen Aufklärers 1771–1792 // JGSLE. Bd. 20. 1976. S. 77–95; Ischreyt H. Buchhandel und Buchhändler im nordosteuropäischen Kommunikationssystem (1762–1797) // Buch und Buchhandel im 18. Jahrhundert. Hamburg, 1981. S. 249–269; Bartlitz J. Ein „Polyhistor“ des Ostbaltikums: Zum Wirken von August Wilhelm Hupel (1737–1819) // Donnert E. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Tl. 2. S. 177–215; Neuschäffer H. Unterschlagene Machtpolitik: Aufklärung und Aufklärer im Baltikum zur Zeit Katharinas II // Keller M. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. S. 396–426; Bartlett R.P. The Question of Serfdom: Catherine II, the Russian Debate and the View from the Baltic Periphery (J.G. Eisen and G.H. Merkel) // Idem., Hartley J.M. (Ed.) Russia in the Age of the Enlightenment: Essays for Isabel de Madariaga. P. 142–166; Idem. Russia’s First Abolitionist: The Political Philosophy of J.G. Eisen // JGO. N.F. Bd. 39. 1991. S. 161–176; Jürjö I. Lesegesellschaften in den baltischen Provinzen im Zeitalter der Aufklärung: Mit besonderer Berücksichtigung der Lesegesellschaft von Hupel in Oberpahlen // ZfO. Bd. 39. 1990. S. 540–571; Bd. 40. 1991. S. 28–56; Idem. August Wilhelm Hupel als Repräsentant der baltischen Aufklärung // JGO. N.F. Bd. 39. 1991. S. 495–513; Elias O.H. (Hrsg.) Aufklärung in den baltischen Provinzen Rußlands: Ideologie und soziale Wirklichkeit. Köln; Weimar; Wien, 1996.


[Закрыть]. Кроме того, уже в начале правления Екатерины II остзейские провинции стали экспериментальной площадкой для аграрных реформ и первых осторожных попыток освобождения крестьян, для которого, как она полагала, в центральных районах России время еще не пришло[475]475
  О политике Екатерины II в прибалтийских провинциях см.: Sacke G. Livländische Politik Katharinas II. // Quellen und Forschungen zur baltischen Geschichte. Bd. 5. Riga; Posen, 1944. S. 26–72; Зутис Я. Остзейский вопрос в XVIII веке. Рига, 1946. С. 285–631; Neuschäffer H. Katharina II. und die baltischen Provinzen, 1975; Elias O. – H. Reval in der Reformpolitik Katharinas II. (1783–1796). Bonn; Bad Godesberg, 1978; Madariaga I de. Russia in the Age of Catherine the Great. P. 61–66, 315–324 (рус. пер. см.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. С. 113–120, 504–518. – Примеч. пер.); Bartlett R.P. The Russian Nobility and the Baltic German Nobility in the Eighteenth Century // CMRS. Vol. 34. 1993. № 1–2. P. 233–243. О реформах администрации см.: LeDonne J.P. Ruling Russia: Politics and Administration in the Age of Absolutism, 1762–1796. Princeton (N.J.), 1984. P. 325–342.


[Закрыть].

Представители высших слоев из числа эстляндских и лифляндских немцев к началу екатерининского царствования уже занимали много гражданских и военных должностей на русской службе. За время правления Екатерины к ним прибавилось значительное число офицеров и чиновников из прибалтийских рыцарств и городской элиты, состоявшей из купцов, мастеров-ремесленников и образованных горожан – так называемых «литератов». Немецкие уроженцы двух привилегированных провинций не ограничивались службой в родных местах – они находили себе применение на всей территории империи; число дипломатов среди них было особенно заметным. В царствование Екатерины трое прибалтийских немцев были, например, посланниками императрицы в Варшаве, шестеро – дипломатами различных рангов в Стокгольме и пятеро – в Дании[476]476
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 83–123, 459–464, 464–466.


[Закрыть]. В армии немецкие офицеры из Лифляндии и Эстляндии занимали не самые высокие посты, однако некоторые из них пользовались, по-видимому, личным доверием императрицы, поскольку им она поручала выполнение самых щекотливых поручений. На протяжении нескольких лет императрица следила за строительством плотины в устье Западной Двины, возводившейся для защиты судоходства от ледохода и наводнений. Главного инженера – генерала Густава Эмануэля Вейсмана фон Вейсенштейна – она называла «новым Вобаном»[477]477
  Вобан, Себастьен Ле Претр де (Vauban, Sébastien Le Prestre de, 1633–1707), маркиз – военный инженер, маршал Франции (1703), писатель, почетный член Французской академии наук (1699). С 1677 г. руководил всеми инженерными работами во Франции. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], достойным самых высоких наград. Правда, техническая и финансовая целесообразность строительства в Лифляндии была весьма спорной, и после его завершения Екатерина жаловалась на невероятно высокие издержки[478]478
  Собственноручные деловые заметки Екатерины II см.: Собственноручная записка Екатерины II о разладе между Вильбуа, Эльмтом и Вейсманом касательно работ для соделания устья Двины реки судоходным (13 мая 1765 года) // Сб. РИО. Т. 10. С. 9; Собственноручная записка Екатерины II о работах капитана Вейсмана для сделания устья Двины-реки судоходным (1765 года) // Там же. С. 49; Собственноручная записка Екатерины II о работах на р. Двине, производившихся под наблюдением Вейсмана (6 июня 1766 года) // Там же. C. 90–91. См.: Neuschäffer H. Katharina II. S. 240–242; Истомина Э.Г. Водные пути России во второй половине XVIII – начале XIX века. М., 1982. С. 186–187.


[Закрыть]. Генерал Иван Иванович Михельсон (Иоганн фон Михельсонен) отличился в период военной интервенции в Польше в 1767–1768 годах, а также в первой войне с Османской империей, однако более всего он известен как победитель Пугачева, окончательно разгромивший повстанческое войско казаков и крестьян в 1774 году[479]479
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 248–249; Alexander J.T. Autocratic Politics in a National Crisis: the Imperial Russian Government and Pugachev’s Revolt, 1773–1775. Bloomington (Ind.), 1969. P. 104, 138, 150–152, 178, 181–182; Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. P. 247–251, 254 (см. на рус. яз.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. С. 399–401, 406. – Примеч. науч. ред.).


[Закрыть]. В 1790 году генерал Иосиф Андреевич (Отто Генрих) фон Игельстром, родом из Лифляндии, вел в Вереле переговоры со шведами о заключении мира. Однако в 1794 году он, главнокомандующий оккупационными войсками в Польше, утратил свой авторитет и доверие императрицы, потерпев поражение от мятежников, предводительствуемых Тадеушем Костюшко; Екатерина вынуждена была констатировать «серьезную неудачу русских»[480]480
  Екатерина II – Ф.М. Гримму, 3.04.1794 г. // Сб. РИО. Т. 23. C. 601. Оригинал по-немецки: «eine derbe russische Schlappе». (Пер. науч. ред.) См.: Neuschäffer H. Katharina II. S. 234–236.


[Закрыть].

Число таких примеров можно умножать сколько угодно. Отдельные высокопоставленные военные из прибалтийских немцев были главами местной администрации: так, до 1775 года в чинах губернатора и генерал-губернатора служили Якоб фон Брандт[481]481
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 244–245; LeDonne J.P. Catherine’s Governors and Governors-General, 1763–1796 // CMRS. Vol. 20. 1979. P. 15–42, здесь p. 19, 37; Idem. Ruling Russia. P. 301.


[Закрыть], Вильгельм граф Фермор[482]482
  Amburger E. Geschichte der Behördenorganisation Rußlands von Peter dem Großen bis 1917. Leiden, 1966. S. 370; Neuschäffer H. Katharina II. S. 247, 474–475; LeDonne J.P. Catherine’s Governors. P. 18–20, 37. Фермор был родом из Шотландии, однако в 1759 году был принят в лифляндское рыцарство.


[Закрыть], Иван Андреевич (Иоганн Генрих) Рейнсдорп[483]483
  Amburger E. Geschichte der Behördenorganisation. S. 403; Neuschäffer H. Katharina II. S. 471 ff.; LeDonne J.P. Ruling Russia. P. 285–287.


[Закрыть] и Карл Карлович (Карл Кристер) фон Унгерн-Штернберг[484]484
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 470 ff.; LeDonne J.P. Catherine’s Governors. P. 28, 37.


[Закрыть]; после начала губернской реформы в 1775 году Иван Михайлович (Рейнгольд Иоганн) фон Ребиндер с 1778 по 1782 год был губернатором Полоцка, с 1783 по 1786 год – Нижнего Новгорода, а с 1786 по 1792 год – наместником Нижегородским и Пензенским[485]485
  Amburger E. Geschichte der Behördenorganisation. S. 372; Neuschäffer H. Katharina II. S. 253 ff., 472; LeDonne J.P. Catherine’s Governors. P. 25, 28, 37.


[Закрыть], Игельстром с 1784 по 1791 год занимал должность наместника Уфимского и Симбирского, в 1792–1793 годах – Смоленского и Псковского[486]486
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 234–236; LeDonne J.P. Catherine’s Governors. P. 25; Idem. Ruling Russia. P. 285 ff.


[Закрыть].

Все же самым главным сотрудником Екатерины из немецкого остзейского дворянства был Яков Ефимович (Якоб Иоганн) фон Сиверс, выросший в Лифляндии в семье выходцев из русской Финляндии. В 1744 году молодой Сиверс поступил в Коллегию иностранных дел и до 1755 года служил в составе русских миссий в Копенгагене и Лондоне, причем самый сильный отпечаток наложило на него пребывание в Англии. В ходе Семилетней войны он, находясь в Задней Померании, большей частью служил в тылу, а не на фронте, проявляя уже в это время незаурядные административные способности и необычайную энергию. Узнав о смерти императрицы Елизаветы во время поездки по Италии, он, как и многие его земляки, возложил большие надежды на нового императора Петра III[487]487
  Blum K.L. Graf Jakob Johann von Sievers und Rußland zu dessen Zeit. Leipzig; Heidelberg, 1864. S. 1–36; Neuschäffer H. Katharina II. S. 73, 100 ff.; Jones R.E. Provincial Development in Russia: Catherine II and Jacob Sievers. New Brunswick (N.J.), 1984. P. 44–50.


[Закрыть]. Однако к моменту его возвращения в Россию тот был уже низложен и убит. В Лифляндии Сиверс вновь поступил на государственную службу, а Екатерина познакомилась с ним, по всей видимости, в 1764 году во время поездки в Ригу. Во всяком случае, в том же году из тридцати кандидатов на должность новгородского губернатора она выбрала именно его[488]488
  Blum K.L. Graf Jakob Johann von Sievers. S. 125.


[Закрыть]. После административной реформы 1775 года Сиверс оказался одним из четырех генерал-губернаторов, или наместников, из назначенных Екатериной на верховные посты в новых органах местного управления двадцати восьми губернаторов. С 1776 года он возглавлял наместничество Новгородское и Тверское, к которому с 1777 года прибавился еще и Псков[489]489
  LeDonne J.P. Catherine’s Governors. P. 16, 20–21, 32, 38.


[Закрыть].

Сиверс ни в коем случае не был просто одним из провинциальных начальников Екатерининской эпохи. Благодатным объектом исторических исследований он является уже давно, потому что о его разносторонней деятельности можно судить не только по официальным документам: помимо последних существует еще и масса частных свидетельств, проливающих свет на его биографию и воззрения. С самого своего назначения он пользовался привилегией переписываться с императрицей в обход Сената – вышестоящего органа по отношению к губернаторам[490]490
  Хотя Якоб Сиверс, будучи уже в летах, уничтожил более сотни адресованных к нему писем Екатерины II, доверие, которое питала к нему Екатерина, очевидно даже из тех бумаг, что дошли до нас: Blum K.L. Ein russischer Staatsmann: Des Grafen Jacob Johann Sievers Denkwürdigkeiten zur Geschichte Rußlands. Bde. 1–4. Leipzig; Heidelberg, 1857–1858. Во всех работах по истории территориального устройства, городов и внутренних водных путей при Екатерине II Сиверсу совершенно заслуженно приписывается центральная роль. См.: Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 2. М.; Л., 1941. С. 217–224, 264–265, 267–270, 272–274, 276, 278; Павлова-Сильванская М.П. Социальная сущность областной реформы Екатерины II // Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.): Сб. ст. к семидесятилетию со дня рождения и сорокапятилетию научной и педагогической деятельности Б.Б. Кафенгауза. М., 1964. С. 460–491; Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русского города: Вторая половина XVIII века. М., 1967. С. 126–134, 166–172; Jones R.E. Catherine II and the Provincial Reform of 1775: A Question of Motivation // CSS. Vol. 4. 1970. P. 497–512; Idem. The Emancipation of the Russian Nobility, 1762–1785. Princeton (N.J.), 1973; Idem. Urban Planning and the Development of Provincial Towns in Russia, 1762–1796 // Garrard J.G. (Ed.) The Eighteenth Century in Russia. Oxford, 1973. P. 321–344; Jones R.E. Jacob Sievers, Enlightened Reform and the Development of a ‘Third Estate’ in Russia // RR. Vol. 36. 1977. P. 424–438; Idem. Getting the Goods to St. Petersburg: Water Transport from the Interior, 1703–1811 // SR. Vol. 43. 1984. P. 413–433; Idem. Provincial Development; Bartlett R.P. J.J. Sievers and the Russian Peasantry under Catherine II // JGO. N.F. Bd. 32. 1984. S. 16–33.


[Закрыть]. Для Екатерины Сиверс стал, с одной стороны, важным генератором идей в вопросах управления, а с другой – он всегда шел на шаг впереди остальных в реализации императорских и своих собственных реформаторских замыслов в подчиненных ему губерниях. Постоянные поездки по вверенным его попечению территориям помогали ему составить реалистическое, порой беспощадное по отношению к себе представление о местных проблемах. Целенаправленно выстраивая инфраструктуру и улучшая социально-экономические условия, он сумел дать более сильный импульс развитию сельского и лесного хозяйства, торговли и ремесла в своих губерниях, чем действуя напрямую. Сразу же после своего назначения Сиверс начал превозносить перед императрицей возможности, которые могли дать аграрные реформы, проведенные по английскому, немецкому, шведскому и лифляндскому образцам, рекомендовав создать общество по развитию сельского хозяйства. Так год спустя он стал одним из основателей Вольного экономического общества. Следуя духу времени, он призывал Екатерину смягчить крепостничество и защитить крестьян от господского произвола и рекрутской повинности. Помогая крестьянам, полагал он, выигрывают и сам помещик – за счет роста собственных доходов, – и государство, потому что таким образом будут обеспечены покой и порядок в деревне. Важной мерой, считал он, могла бы стать возможность выкупа крестьянами своей свободы и, как следствие, рост населения городов. Подобно другим реформаторам, Сиверсу пришлось испытать горькое разочарование в собственных проектах, затрагивавших его личный престиж. В арендованном у казны имении Коростыни на Ильменском озере он попытался организовать образцовое хозяйство, однако предприятие не удалось, поскольку крестьяне отказывались повиноваться установленным им правилам, прибегая к насилию. Сиверсу принадлежат большие заслуги в строительстве дорог, заведении почтовых станций, развитии водных путей, управление которыми в середине 1770-х годов стало частью должностных обязанностей новгородского и тверского генерал-губернатора, а также в межевании земель, учреждении городов, строительстве административных зданий и школ, во внедрении технологий из Гессена и Нижней Германии на солеварнях Старой Руссы, в пропаганде картофеля как нового основного продукта питания, в борьбе с голодом, наводнениями и чумой.

В 1760-е годы императрица отказала Сиверсу в просьбе о выделении для его губернии, простиравшейся от польской границы до Белого моря, дополнительных сотрудников и финансовых средств. Тем не менее Екатерина по-прежнему высоко ценила компетентность генерал-губернатора во всех вопросах местного управления. Так, множество его идей нашло свое отражение в Учреждении о губерниях. Начав работу над этим законом в первые месяцы 1775 года, сразу после подавления Пугачевского восстания, Екатерина навестила Сиверса в Новгороде и даже привезла его с собой в Москву для дальнейших консультаций. Впоследствии Сиверс – с извинительной нескромностью – выдавал себя за единственного вдохновителя губернской реформы. Несмотря на это, результаты исследований не оставляют ни малейших сомнений в том, что он действительно сыграл выдающуюся роль как в работе над текстом документа, так в его последующей реализации[491]491
  Историю текста Учреждений для управления губерний 1775 г. см.: Григорьев В.А. Реформа местного управления при Екатерине II (Учреждения о губерниях 7 ноября 1775 г.). СПб., 1910. С. 200–309; Зутис Я. Остейзский вопрос. С. 382–485; Павлова-Сильванская М.П. Социальная сущность; Jones R.E. The Emancipation. P. 210–272. О екатерининской рецепции идей английского права через труды У. Блэкстоуна см.: Raeff M. The Empress and the Vinerian Professor: Catherine II’s Projects of Government Reform and Blackstone’s Commentaries // OSP. Vol. 7. 1974. P. 18–41.


[Закрыть]. Историки подтвердили, что Сиверс принял участие в написании разделов об организации городского управления, давал консультации Екатерине по вопросу о границах судебной компетенции и посоветовал поделить управление на два уровня: губернский и уездный. Однако самой крупной его удачей было включение провинциального дворянства в руководство местными делами по примеру Англии и Лифляндии. В послепетровской России многие прожектеры, состоявшие на государственной службе, ставили себе подобную цель. Теперь же, прислушавшись к советам Сиверса, Екатерина решила проблему: наряду с централистско-бюрократической административной иерархией губерний и уездов было создано поле для деятельности местных душевладельцев. В России, в отличие от Англии и Лифляндии, не было сословных корпораций, обладавших собственным правом, поэтому делегирование определенных задач губернскому и уездному дворянству имело целью создать по всей стране общественные структуры, которые бы восполняли одновременно нехватку чиновников и слабость государственного управления. Сиверс – первый генерал-губернатор – получил почетное и ответственнейшее задание ввести новое устройство управления сначала в Тверской, а затем в Новгородской губерниях. Он умело организовал первые дворянские собрания и смог убедить их участников, формально не обязанных с 1762 года службой государству, в преимуществах, которые им как помещикам давал новый закон. Ему удалось, например, привлечь их к участию в межевании земли, к финансированию дорог и борьбе с разбоем. Его лифляндский опыт подсказывал, что от докучливой опеки дворянских собраний со стороны генерал-губернатора будет больше вреда, чем пользы. Сиверс торжествующе доложил императрице о том, что все выборные дворянские должности заполнены. О самовольно установленном им имущественном цензе, ограничивавшем избирательное право, он предпочел умолчать: участвовать в выборах предводителя дворянства и выставлять свою кандидатуру на эту должность мог лишь тот, у кого было не менее двадцати душ, а от избирателей и кандидатов на остальные должности Сиверс требовал предоставить свидетельство о наличии по меньшей мере десяти ревизских душ. За исключением этой противозаконной манипуляции, точно характеризующей представление Сиверса об общественной ответственности имущих лиц, его меры по реформированию местного управления рекомендовались отныне всем генерал-губернаторам как образец для подражания.

Один из историков назвал Сиверса – лифляндского наместника великорусских провинций – «безупречным офицером просвещенного абсолютизма»[492]492
  «…the perfect lieutenant of enlightened despotism». (Примеч. науч. ред.) См.: Jones R.E. The Emancipation. P. 178.


[Закрыть], и это лишь на первый взгляд противоречит тому факту, что при Екатерине II было покончено с самостоятельностью остзейских провинций. Императрица, хотя и ценившая потенциал образованности и деловитости немецкого населения, заправлявшего всем в Лифляндии и Эстляндии, считала привилегированное положение этих территорий пережитком. Лишь после прихода Екатерины к власти и окончания Семилетней войны структурные отличия балтийских провинций превратились в актуальную проблему российской внутренней политики, а узаконенные привилегии сословий в Лифляндии и Эстляндии стали предметом открытой дискуссии – при активном участии самой императрицы[493]493
  Такая точка зрения – вполне обоснованная – представлена в работе: Зутис Я. Остзейский вопрос. С. 316–317.


[Закрыть]. Обращает на себя внимание, что еще во время продолжавшейся целый месяц поездки по этим территориям в 1764 году она приказывала отвечать по-русски на немецкоязычные адреса и петиции дворянства и посещала только православные богослужения[494]494
  Neuschäffer H. Katharina II. S. 384.


[Закрыть]. Вопреки законам и протестам со стороны рыцарства, она награждала отличившихся на государственной службе дворянскими титулами[495]495
  Указ Екатерины II о возведении некоторых лиц в дворянство эстляндское и лифляндское (4 марта 1764 г.) // Сб. РИО. Т. 7. С. 349–350.


[Закрыть]. В Риге и Ревеле она созвала комиссии о торговле под председательством генерал-губернаторов, включив в их состав, помимо представителей дворянства и магистратов, русских чиновников и купцов. Комиссии ограничили традиционные права городов на регламентирование товарного оборота, особенно на контроль за крестьянской торговлей и определение размеров таможенных пошлин, акцизов и налогов. Упразднялась монополия цехов на учреждение мануфактур, поощрялось переселение в остзейские провинции русских и иностранных предпринимателей[496]496
  ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 17. № 12518, 12622; Т. 18. № 12888. См.: Sacke G. Livländische Politik. S. 51–54.


[Закрыть].