Текст книги "Екатерина II, Германия и немцы"

Автор книги: Клаус Шарф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Из оказания почестей влиятельному издателю и публицисту Николаи выросла совместная работа к обоюдной пользе. Екатерина засы́пала его поручениями: он составлял для нее библиографические списки и присылал книги. Уже зимой 1782/83 года Ф. Николаи зондировал почву в Петербурге с намерением издать в Берлине по-немецки собрание сочинений императрицы, однако его хорошо информированный однофамилец и корреспондент Людвиг Генрих (Андрей Львович) Николаи[568]568
  Николаи, Людвиг Генрих (Nicolay, Ludwig Heinrich, 1737–1820) – немецкий поэт, выпускник Страсбургского университета, в 1760 году приглашен учителем к великому князю Павлу Петровичу, впоследствии – секретарь великих княгинь Натальи Алексеевны и Марии Федоровны; в 1798–1803 годах – президент Петербургской академии наук. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] указал на такую существенную проблему, как «прозрачное инкогнито» императрицы, потому что многие ее сочинения выходили анонимно[569]569
  Л.Г. Николаи – Ф.Х. Николаи, 17.02.1783 г. // Ischreyt H. (Hrsg.) Die beiden Nicolai. S. 134.


[Закрыть]. В результате немецкое издание собрания сочинений Екатерины так и не увидело свет. Тем не менее Фридрих Николаи опубликовал на немецком языке некоторые ее комедии и сказки, написанные в 1780-х годах, а также детские книги и назидательные сочинения, написанные ею и адаптированные для ее внуков Александра и Константина. Николаи издал ее Записки касательно российской истории и поддержал проект создания сравнительного словаря[570]570
  Отношения между Екатериной и Ф.Х. Николаи не подвергались систематическому изучению. См.: Amburger E. Beiträge zur Geschichte der deutsch-russischen kulturellen Beziehungen. Gießen, 1961. S. 136–137; Вытженс Г. Немецкие переводы русских писателей в последней трети XVIII века (По фондам венских публичных книгохранилищ) // XVIII век. Т. 10: Русская литература XVIII века и ее международные связи. Памяти П.Н. Беркова. Л., 1975. С. 154–159, здесь с. 156–158; Lauch A. Wissenschaft und kulturelle Beziehungen in der russischen Aufklärung: Zum Wirken H.L.Ch. Bacmeisters. Berlin, 1969. S. 200–201; Möller H. Aufklärung. S. 197; Röhling H. Katharina II. und J.G. Zimmermann: Bemerkungen zu ihrem Briefwechsel // Zeitschrift für Slavische Philologie. Bd. 40. 1978. S. 358–392.


[Закрыть]. На страницах Всеобщей немецкой библиотеки, издававшейся Ф. Николаи, регулярно обсуждались выходившие в свет немецкие сочинения о екатерининской России, а также свежие немецкоязычные публикации, появлявшиеся в Российской империи. Как издатель, Николаи очень заботился о том, чтобы печатать рецензии, преимущественно дружелюбные по отношению к России. В этом в течение двух десятилетий – с 1772 по 1792 год – он полностью полагался на одного из своих авторов – всесторонне образованного просветителя Августа Вильгельма Гупеля (1737–1819), уроженца Саксен-Веймарского герцогства и выпускника университета Йены, с 1763 года служившего пастором в Оберпалене в Северной Лифляндии[571]571
  Lauch A. Russische Wissenschaft und Kultur im Spiegel der „Allgemeinen Deutschen Bibliothek“ // ZfS. Bd. 10. 1965. S. 737–746. О начале сотрудничества Гупеля и Ф. Николаи см. его письмо: Гупель – Ф. Николаи, 26.08.1773 г. // Lauch A. Wissenschaft und kulturelle Beziehungen. S. 341–342. См. также: Preuss U. Katharina II. S. 217–218; Bartlitz J. Ein „Polyhistor“ des Ostbaltikums: Zum Wirken von August Wilhelm Hupel (1737–1819) // Donnert E. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Tle. 1–2. Halle, 1983, здесь Tl. 2. S. 177–215; Keller M. Nachrichtenbörse Berlin: Friedrich Nicolai und seine „Allgemeine deutsche Bibliothek“ // Eadem. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. S. 427–432; Jürjö I. August Wilhelm Hupel als Repräsentant der baltischen Aufklärung // JGO. N.F. Bd. 39. 1991. S. 495–513.


[Закрыть].

Во второй половине 1780-х годов императрица оказывала поддержку берлинским просветителям в борьбе с предрассудками и месмеризмом[572]572
  Месмеризм – оспаривавшееся уже в XVIII, но тем не менее распространившееся в XIX веке учение немецкого врача Франца Антона Месмера (1734–1815), основанное на представлении о «животном магнетизме» – силе, свойственной организму как человека, так и животного и становящейся целительной, если ее направляет искусный врач. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], религиозным фанатизмом и антипросвещенческими тайными обществами. Этому делу она придавала большое значение, однако и здесь преследовала двойную стратегию: другим своим острием эта кампания была нацелена против политики, проводившейся прусским двором после смерти Фридриха II. Убежденная сторонница рационализма, Екатерина с самого начала с подозрением отнеслась к розенкрейцерскому окружению Фридриха Вильгельма II[573]573
  Фридрих Вильгельм II (1744–1797) – племянник Фридриха II, прусский король с 1786 года. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]. Чтобы противодействовать усилившемуся влиянию розенкрейцеров в России и особенно их натиску на наследника престола, требовалась, по ее мнению, солидарность поборников просвещения всех стран[574]574
  См.: Пыпин А.Н. Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в. Пг., 1916. С. 282–294; см. также ниже, с. 319–320, 391.


[Закрыть]. Раньше, чем многие другие – чем, например, Иоганн Каспар Лафатер[575]575
  Лафатер, Иоганн Каспар (Lavater, Johann Kaspar, 1741–1801) – цвинглианский пастор, швейцарский поэт, писатель-физиогномист. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] и Иоганн Георг Шлоссер[576]576
  Шлоссер, Иоганн Георг (Schlosser, Johann Georg, 1739–1799) – юрист, писатель, шурин Гёте. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] в немецкоязычных странах, – Екатерина разглядела в графе Калиостро шарлатана[577]577
  Екатерина II – Гримму, 9.07.1781 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 212–213. О Лафатере см.: Weigelt H. Johann Kaspar Lavater: Leben, Werk und Wirkung. Göttingen, 1991. S. 29–37; О Шлоссере см.: Zande J. van der. Bürger und Beamter: Johann Georg Schlosser 1739–1799. Stuttgart, 1986. S. 17, 131.


[Закрыть], а в осмеяние его легковерных адептов она за один лишь 1786 год написала с помощью своего секретаря Александра Васильевича Храповицкого на русском языке три комедии: Обманщик, Обольщенный и Шаман сибирский[578]578
  См.: [Екатерина II.] Обманщик. Комедия в пяти действиях // Сочинения императрицы Екатерины. Т. 1. С. 247–288. [Она же.] Обольщенный: Комедия в пяти действиях // Там же. С. 289–346; [Она же.] Шаман Сибирский: Комедия в пяти действиях // Там же. С. 347–419 (переизд.: Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 270–383); издание Ф.Х. Николаи: [Katharina II. von Rußland.] Drey Lustspiele wider Schwärmerey und Aberglauben, von I[hrer] K[aiserlichen] M[ajestät] d[er] K[aiserin] a[ller] R[eussen]. Mit einem Vorwort von Friedrich Nicolai. Berlin; Stettin, 1788. Тот факт, что разоблачение Калиостро способствовало распространению различных теорий заговора, подтверждается в работе: Bieberstein J.R. von. Die These von der Verschwörung 1776–1945: Philosophen, Freimaurer, Juden, Liberale und Sozialisten als Verschwörer gegen die Sozialordnung. 2. Aufl. Frankfurt a.M., 1978. S. 89–95.


[Закрыть].

В том же году у Екатерины появилась союзница в борьбе «с туманной завесой бессмыслицы»: курляндская писательница-сентименталист Элиза фон дер Реке в статье, опубликованной в Berlinische Monatsschrift и выпущенной впоследствии Николаи отдельным изданием, призналась в былой приверженности Калиостро, с тем большей убедительностью разоблачив его обман[579]579
  Recke E. von der. An Herrn J.M. Preißler // Berlinische Monatsschrift. Mai 1786. S. 385–394; Eadem. Nachricht von des berüchtigten Cagliostro Aufenthalte in Mitau, im Jahre 1779. Berlin, 1787 (reprint: Eadem. Tagebücher und Selbstzeugnisse / Hrsg. C. Träger. München, 1984. S. 349–399). Об отношениях Элизы фон дер Реке с Ф. Николаи см.: Schulz G. Elisa v. d. Recke, die Freundin Friedrich Nicolais // Idem. (Hrsg.) Wolfenbütteler Studien zur Aufklärung. Bd. 3. 1976. S. 159–173.


[Закрыть]. Екатерина приветствовала ее, посетовав на то, «что в конце восемнадцатого века начали распространяться мнения, признававшиеся ошибочными и противоречащими здравому смыслу на протяжении тысячелетий», и что «клика обманщиков снова набирает силу, увеличивая число обманутых»[580]580
  Екатерина II – Элизе фон дер Реке, июнь 1788 г. // Rakint V.A. (Hrsg.) Briefe Katharinas II. und des Stanislaus August an Elisa von der Recke // ZGO. Bd. 9. N.F. Bd. 5. 1935. S. 222–230, 403–410, здесь S. 225–226. В июне 1787 года И.Г. Циммерман переслал Екатерине сочинение Элизы фон дер Реке: Иоганн Георг Циммерман – Екатерине II, 12.06.1787 г. //Bodemann E. (Hrsg.) Der Briefwechsel zwischen der Kaiserin Katharina II. von Rußland und Johann Georg Zimmermann. Hannover; Leipzig, 1906. S. 46–47. См.: Röhling H. Katharina II. und J.G. Zimmermann. S. 368–372.


[Закрыть]. Авторитет обеих писательниц только вырос, когда в Berlinische Monatsschrift оказалось опубликованным и это письмо, отлично встроившееся в просвещенческую стратегию обоих издателей журнала – Фридриха Гедике и Иоганна Эриха Бистера[581]581
  [Katharina II. von Rußland.] Schreiben an Frau von der Recke // Berlinische Monatsschrift. 1788. August. S. 129–131; см. там же другие сочинения, разоблачающие Калиостро. О борьбе, которую вел журнал с суевериями и мистицизмом, см.: Hass A. Johann Erich Biester: Sein Leben und sein Wirken: Ein Beitrag zur Geschichte der Aufklärungszeit in Preußen: Phil. Diss. Frankfurt a.M., 1925. S. 93–111.


[Закрыть]. Переписка двух писательниц продолжалась, хотя и с перерывами. От Екатерины, по обыкновению, последовало приглашение приехать в Петербург, однако настоящая дружба между ними так и не сложилась – не случайно Элиза фон дер Реке медлила с приездом до 1795 года. Екатерине определенно импонировала еще одна женщина, оставившая в молодости уважаемого всеми мужа – в отличие от графини Бентинк, уже имея ребенка, – дорожившая, несмотря на ухаживания многочисленных кавалеров, своей независимостью и игравшая при этом роль в литературной коммуникации в Германии. Хотя Элиза фон дер Реке снискала уважение благодаря публичности своей переписки с императрицей, обе стороны сохраняли дистанцию: когда в 1779 году сводная сестра Элизы Доротея вышла замуж за курляндского герцога Петра Бирона, писательница, будучи патриоткой Курляндии, выступила против «русской партии» в герцогстве, ратуя за его автономию. Несмотря на то что в своих дневниках Элиза всегда отзывалась о Екатерине с уважением, обвиняя в экспансионистских настроениях окружение императрицы, в Петербург она приехала лишь в 1795 году, когда Курляндия утратила свою независимость. Однако во имя своей собственной независимости Элиза с благодарностью приняла в пожизненное пользование одно из принадлежавших российской короне поместий в Курляндии[582]582
  О жизни Элизы фон дер Реке см. прекрасное предисловие к ее дневникам: Träger C. Vorwort // Recke E. von der. Tagebücher und Selbstzeugnisse. München, 1984. S. 9–33; также см.: Schulz G. Elisa v. d. Recke. S. 159–165; Neuschäffer H. Unterschlagene Machtpolitik: Aufklärung und Aufklärer im Baltikum zur Zeit Katharinas II. // Keller M. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. S. 396–426, здесь S. 422–424. О том, как закончилась автономия Курляндии, см.: Donnert E. Kurland im Ideenbereich der Französischen Revolution: Politische Bewegungen und gesellschaftliche Erneuerungsversuche 1789–1795. Frankfurt a.M., 1992. S. 211–218.


[Закрыть].

По отдельным высказываниям в письмах 1780-х годов можно судить о предпочтениях Екатерины среди современных ей немецких романов и высокой оценке, которую она давала романам сатирическим. До сих пор ее интерес к этому роду литературы, хотя о нем и было известно, не становился предметом исследования, тем более что эти романы не признавались историей литературы, ориентированной на «классиков» и историю идей. Сатирические романы считались литературой несерьезной, в лучшем случае – первыми образцами развлекательной литературы – в отличие от искусно, на высоком уровне выполненных романов, например философического, политического или дидактического содержания, – для которых только и нашлось место в истории немецкой литературы. Лишь современное литературоведение, последние пятьдесят лет открыто заявляющее о себе с позиций социальной истории, стало исследовать немецкие сатирические романы второй половины XVIII века, признав их как специфический жанр немецкой литературы периода позднего Просвещения[583]583
  См.: Greiner M. Die Entstehung der modernen Unterhaltungsliteratur: Studien zum Trivialroman des 18. Jahrhunderts. Reinbek, 1964; Becker E.D. Der deutsche Roman um 1780. Stuttgart, 1964; Grimminger R. Roman. S. 635–715; Freund W. Prosa-Satire: Satirische Romane im späten 18. Jahrhundert // Grimminger R. (Hrsg.) Deutsche Aufklärung. S. 716–738; Mattenklott G. Briefroman // Wuthenow R. – R. (Hrsg.) Zwischen Absolutismus und Aufklärung: Rationalismus, Empfindsamkeit, Sturm und Drang. Reinbek, 1980. S. 185–203; Flessau K. – I. Familien-, Unterhaltungs– und Reiseromane // Ibid. S. 204–218; Bernardini P. Briefroman e Filosofia // Jacobi F.H., Allwill / Ed. P. Bernardini. Milano, 1991. P. 7–33.


[Закрыть].

Романы, написанные по образцу английских, приобрели популярность в Германии лишь с начала 1770-х годов. Поэтому может показаться, что Екатерина, открыв для себя новое увлечение, могла без труда нагнать упущенное. Однако эта волна нахлынула с такой силой, что уже к 1780 году достигла своей вершины[584]584
  Becker E.D. Einleitung // Idem. Der deutsche Roman um 1780.


[Закрыть]. Каждый последующий год устанавливались новые рекорды: с 1772 по 1796 год по указателям одной только Всеобщей немецкой библиотеки прослеживается около 6 тысяч названий, включая переводы[585]585
  Flessau K. – I. Familien-, Unterhaltungs– und Reiseromane. S. 204.


[Закрыть]. Учитывая такой объем материала, Екатерина нуждалась в компетентных консультациях, и она получала их – главным образом у Гримма и Николаи. Поскольку ко всему, за что императрица бралась, она подходила основательно, сначала она читала те романы, на которые обратила внимание с запозданием, однако все больше попадало в ее руки новых изданий. Екатерина прочитала роман Борода клинышком Иоганна Готлиба Шуммеля[586]586
  Шуммель, Иоганн Готлиб (Schummel, Johann Gottlieb, 1748–1813) – немецкий писатель-просветитель, в стилистике своих романов – последователь Лоренса Стерна. Роман Борода клинышком (Spitzbart, 1779) – трагикомическая история из жизни приверженцев Базедова. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], в котором высмеивались школьные опыты Базедова, Историю абдеритов Христофа Мартина Виланда[587]587
  Виланд, Христоф Мартин (Wieland, Christoph Martin, 1733–1813) – крупный немецкий писатель-просветитель, автор романа воспитания Агатон (1766). История абдеритов (Geschichte der Abderiten, 1774) – сатирический роман. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], Историю фрейлейн фон Штернхейм Софи де Ларош[588]588
  Ларош, Мария Софи де (La Roche, Marie Sophie de, 1731–1807) – немецкая писательница, издательница ежемесячного журнала Помона для дочерей Германии (Pomona für Teutschlands Töchter), состояла в переписке с Виландом и Гёте. Роман в письмах История фрейлейн фон Штернхейм (Geschichte des Fräuleins von Sternheim, 1771) написан в подражание Ричардсону. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] и пародию Иоганна Карла фон Музеуса на Лафатера Физиогномические поездки[589]589
  Музеус, Иоганн Карл Август фон (Musäus, Johann Karl August von, 1735–1787) – немецкий писатель и литературный критик веймарского круга, сотрудник Фридриха Николаи во Всеобщей немецкой библиотеке. Физиогномические поездки (Physiognomische Reisen, 1778–1779) – сатирический роман, высмеивавший учение Иоганна Каспара Лафатера и «культ гения», присущий Буре и натиску. – Примеч. науч. ред. Екатерина II – Гримму, 5.07., 15.11.1782 г., 24.12.1783 г., 20. и 22.08.1785 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 247, 254, 294, 361–362.


[Закрыть]. Едва познакомившись с немецкими авторами, императрица уже объявляла об упадке французской литературы со смертью Вольтера в 1778 году: «С тех пор, как умер мой мэтр, эти бедные люди [французы. – К.Ш.] не могут похвастаться ни одной книжкой, которая могла бы сравниться с ними»[590]590
  Там же. С. 247.


[Закрыть].

В 1785 году, прочитав книгу врача и писателя Иоганна Георга Циммермана Об уединении[591]591
  Циммерман, Иоганн Георг (Zimmermann, Johann Georg, 1728–1795) – родившийся в Швейцарии (кантон Ааргау) врач, философ и писатель, с 1768 года жил в Ганновере, служил придворным врачом ганноверского курфюрста Георга III. Роман Об уединении (Von der Einsamkeit, 1784–1785), трактовавший в том числе тему меланхолии, принес ему европейскую известность. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], Екатерина пожаловала автору золотую медаль и кольцо с бриллиантом. Сочинение Циммермана произвело глубокое впечатление на императрицу. «В этой книге, – писала она автору, – есть и сила, и мощь, и прелесть душевная…»[592]592
  Екатерина II – Циммерману, 22.02.1785 г. // Bodemann E. (Hrsg.) Der Briefwechsel. S. 4. См. также: Екатерина II – Гримму, 20.06.1785 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 343.


[Закрыть] Циммерману вновь, как и в 1780 году, когда Григорий Григорьевич Орлов хотел переманить его на российскую службу, удалось уклониться от предложения переехать в Петербург. Тем не менее императрица не замедлила надавать ему множество поручений[593]593
  См. выше, с. 165–166. См.: Bodemann E. Johann Georg Zimmermann: Sein Leben und bisher ungedruckte Briefe an denselben. Hannover, 1878. S. 121–122; Ischer R. Johann Georg Zimmermann’s Leben und Werke: Literarhistorische Studie. Bern, 1893. S. 175–178; Röhling H. Katharina II. und J.G. Zimmermann.


[Закрыть]. Со своей стороны, Циммерман сделал все возможное, чтобы как можно больший круг людей понял, чьим доверием он пользуется, а его собственные письма, адресованные Екатерине, все чаще наполнялись его личными просьбами. Прежде всего, он старался обратить высокое внимание Екатерины на своих коллег по перу, нуждавшихся в ее благосклонности. Так, по ходатайству Циммермана императрица помогла выйти из затруднительного положения двум известным лицам, жизненные пути которых диаметрально разошлись в эпоху Французской революции: Георгу Форстеру и Августу фон Коцебу[594]594
  Форстер, Георг (Forster, Johann Georg Adam, 1754–1794) – путешественник, писатель, ученый-естествоиспытатель, политик; в 1765–1766 годах путешествовал по России вместе со своим отцом, пастором и ученым-географом, в 1772–1775 годах – участник кругосветного плавания Джеймса Кука; с 1788 года – директор университетской библиотеки в Майнце; член местного якобинского клуба, с образованием в 1792 году в Майнце республики стал активным ее деятелем, отправлен в Париж в качестве ее представителя. – Примеч. науч. ред. См. переписку Георга Форстера и И.Г. Циммермана в: Bodemann E. Johann Georg Zimmermann. S. 338–366. См. о Форстере также: Ibid. S. 122–132; Idem. (Hrsg.) Der Briefwechsel. S. XI–XIII. О связях Г. Форстера и его отца с Россией см.: Steiner G. Johann Reinhold Forsters und Georg Forsters Beziehungen zu Rußland // Grasshoff H., Lehmann U. (Hrsg.) Studien zur Geschichte der russischen Literatur des 18. Jahrhunderts. Bd. 2. Berlin, 1968. S. 245–311, см. здесь также примечания: S. 430–450; Bartlett R.P. J.R. Forster’s Stay in Russia, 1765–1766: Diplomatic and Official Accounts // JGO. N.F. Bd. 23. 1975. S. 489–495. Довольно поверхностный обзор царствования Екатерины Форстер-отец опубликовал уже вскоре после смерти императрицы: Forster J.R. Kurze Übersicht der Geschichte Katharina der Zweiten, Kaiserin von Rußland. Halle, 1797.
  Коцебу, Август Фридрих Фердинанд фон (Kotzebue, August Friedrich Ferdinand von, 1761–1819) – немецкий писатель, поэт, автор многочисленных драм и комедий; с 1781 года – на русской службе, в 1785 году получил дворянство. – Примеч. науч. ред. Bodemann E. (Hrsg.) Der Briefwechsel. S. XIII–XVI. См.: Giesemann G. Kotzebue in Rußland. Frankfurt a.M., 1971.


[Закрыть].

Еще сто лет тому назад историки с удивлением отмечали, что корифеи немецкой литературы – Лессинг, Шиллер и Гёте – остались, по-видимому, не замеченными императрицей. Не встречалось в ее записях и высказываний о Гердере, в 1764–1769 годах преподававшем в школе при Домском соборе в Риге, принимавшем участие в жизни тамошнего просвещенного общества и воспевавшем Екатерину в одах и торжественных речах как идеальную правительницу[595]595
  Hillebrand K. Katharina II. und Grimm // Deutsche Rundschau. Bd. 25. 1880. S. 377–405, здесь S. 380 ff.; Brückner A. Katharina die Zweite. S. 592 (см. издание на рус. яз.: Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885; переизд.: М., 1998. С. 724. – Примеч. науч. ред.); Бильбасов В.А. Екатерина II и Гримм (1893) // Он же. Исторические монографии. Т. 4. СПб., 1901. С. 87–236, здесь с. 142; Иконников В.С. Значение царствования Екатерины II. С. 192–193. О жизни Гердера в Риге см.: Lehmann U. Zu den Rußlandbeziehungen des klassischen Weimar (Herder, Wolzogen, Maria Pavlovna) // Grasshoff H., Lehmann U. (Hrsg.) Studien. Bd. 3. Berlin, 1968. S. 426–442, здесь S. 429–433; Neuschäffer H. Katharina II. und die baltischen Provinzen, 1975. S. 326–340; Keller M. „Politische Seeträume“: Herder und Rußland // Eadem. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. S. 357–395.


[Закрыть]. Имеется по крайней мере одно документальное подтверждение тому, что до 1784 года она ничего не знала о Гердере. В ходе уже дважды упомянутого визита Вейкарда для представления ко двору[596]596
  См. выше, c. 98–99, 154.


[Закрыть] императрица проявила завидные познания, осведомляясь о последних новостях в мире немецких ученых и писателей. Однако, когда Вейкард сообщил, что Гердер только что опубликовал философский труд, посвященный истории человечества, Екатерина поинтересовалась, кто такой этот Гердер, и осталась недовольна и в самом деле совсем не исчерпывающими сведениями о том, что это один веймарский священник. «Священник, – сказала она, ученица Вольтера, – тогда уж труд не может быть философским. Если человек философ, то он не может быть священником, а если он священник, то как он может быть философом…»[597]597
  На этот фрагмент в воспоминаниях Вейкарда обратил внимание еще Иконников: Иконников В.С. Значение царствования Екатерины II. С. 193.


[Закрыть]

Даже если предположить, что литературные вкусы Екатерины вполне удовлетворялись сатирическими романами ее эпохи и что к новым тенденциям она относилась скептически, то все равно едва ли было возможно, обладая столь обширной информацией, не знать ведущих немецких поэтов и писателей. Журналы, в том числе Correspondance littéraire Гримма и Всеобщая немецкая библиотека Николаи, печатали рецензии на выходившие книги. Немецкий театр в Петербурге ставил новые пьесы Лессинга, Гёте, Шиллера и Коцебу[598]598
  Berkov P.N. Deutsch-russische kulturelle Beziehungen im 18. Jahrhundert // Winter E. (Hrsg.) Die deutsch-russische Begegnung und Leonhard Euler. S. 77; Lauch A. Wissenschaft und kulturelle Beziehungen. S. 129.


[Закрыть]. К тому же на русский язык переводились не только комедии и оды Геллерта, романы Виланда или Вильгельмина Тюммеля, но и Молодой ученый, Минна фон Барнхельм и Эмилия Галотти Лессинга, а Вертер Гёте – даже трижды в течение двух лет[599]599
  Иконников В.С. Значение царствования Екатерины II. С. 193; Grasshoff H. Stand und Aufgaben der Erforschung der deutsch-russischen Literaturbeziehungen des Zeitalters der Aufklärung // Grasshoff H., Lehmann U. (Hrsg.) Studien. Bd. 2. S. 17; Lauch A. Wissenschaft und kulturelle Beziehungen. S. 131, 236–237.


[Закрыть]. Помимо этого постоянно углублялись связи между Екатериной и теми дворами Германии, которые соперничали между собой, покровительствуя культуре: с Брауншвейгом, Дармштадтом и Веймаром, Карлсруэ, Штутгартом и Мемпельгардом, Дессау, Эйтином и Ольденбургом[600]600
  О типе «двора муз» в Германии см.: Bauer V. Die höfische Gesellschaft in Deutschland von der Mitte des 17. bis zum Ausgang des 18. Jahrhunderts. Tübingen, 1993. S. 73–77.


[Закрыть].

Глава VI. История русская и немецкая, история всеобщая: научные опыты императрицы и немецкие ученые – ее помощники

1. Опыты средневековой истории России и Германии

Когда в самом конце 1770-х годов Россия взяла на себя ответственность за самое существование Священной Римской империи с целью соблюдения равновесия сил в Европе, петербургское правительство сочло необходимым расширить свои знания о Германии как о едином целом и получить сведения от как можно большего числа немецких дворов. Известно много свидетельств, указывающих на то, что представления о Германии самой Екатерины стали дифференцироваться тогда же. Она более внимательно следила за сообщениями об устремлениях мелких имперских штатов, осознавала сложность их положения, вызванную соперничеством Австрии и Пруссии, и с удовлетворением отмечала, что влияние России на империю возрастало в то время, как влияниe Франции ослабевало. Не случайно наряду с политическим интересом к империи рос интерес императрицы к ее конституционному устройству и взаимоотношениям между отдельными имперскими штатами, к органам и методам управления, к армиям и финансам немецких княжеств, к науке и образованию, к немецкой литературе и искусству, к отдельным людям из Германии, которые могли бы быть ей полезны, и одновременно с этим усиливалась рефлексия Екатерины о собственном жизненном пути.

Тем не менее, чтобы убедительность этого очевидного факта – интеллектуального поворота императрицы к Германии и немцам – не пострадала, следует подчеркнуть его относительность. С одной стороны, большинство аутентичных свидетельств о личных воззрениях Екатерины – письма Фридриху Мельхиору Гримму, князю Шарлю Жозефу де Линю и доктору Иоганну Георгу Циммерманну, дневник ее секретаря Александра Васильевича Храповицкого, пьесы, исторические труды и автобиографические записи – приходится в основном на вторую половину ее жизни, если не царствования. С другой стороны, было бы ошибочно слепо доверять способности историков читать тексты не только буквально: во всяком случае, было бы заблуждением отфильтровывать из многочисленных смысловых контекстов доказательства возросшего интереса Екатерины к Германии и немцам, чтобы затем, будучи ослепленными энтузиазмом первооткрывателей, оставить без внимания интерпретацию самих смыслов, и составляющих, собственно, эти доказательства. Чтобы предостеречь читателя от этого, достаточно вспомнить простой пример из 1760-х годов: вовсе не симпатии Екатерины к немецким политическим писателям побудили ее к заимствованиям из сочинений Бильфельда и Юсти. Главным мотивом для нее служила все же политическая цель – модернизация Российской империи по западному образцу, и даже те места в тексте Наказа, которые восходят к обоим немецким авторам, были вплетены Екатериной в логику ее собственной адаптации Монтескьё или же оставлены ею для приложения, не связанного напрямую с остальным текстом[601]601
  См об этом выше, с. 127–135.


[Закрыть].

Точно таким же образом, но в более поздние годы Екатерина рассматривала свои занятия историей и языкознанием исключительно как службу на благо нового отечества, даже выбирая в качестве сотрудников немецких ученых или изучая историю средневековой Германии. Во-первых, своими исследованиями она стремилась защитить Россию от тех западных представлений, которые она считала неправильными с научной и вредными с политической точки зрения. Во-вторых, разделяя и поддерживая возраставшую среди образованных россиян национальную гордость, императрица все больше укреплялась во мнении, что знание русской истории и понимание богатства и красоты русского языка воспитает из ее подданных сознательных патриотов[602]602
  См.: Rogger H. National Consciousness in Eighteenth-Century Russia.


[Закрыть]. В-третьих, начиная с 1780-х годов ею двигала забота о наилучшем воспитании внуков, которым было назначено стать продолжателями ее реформаторских начинаний. К этой работе она привлекала и ученых, состоявших на российской службе, и своих зарубежных корреспондентов, которых она вводила в курс как собственных просветительских замыслов, так и успехов юных великих князей – Александра и Константина. И, в-четвертых, следует напомнить, что труды французских, а вовсе не немецких авторов подтолкнули Екатерину к занятиям историей и лингвистикой.

Еще в юности она коротала время за чтением исторических сочинений на французском языке. С 1754 по 1756 год – годы, решающие для ее самообразования, – Екатерина увлекалась сочинениями Тацита, Монтескьё и Вольтера, под влиянием которых складывались ее представления о политике и зрела воля к власти. Однако, сохранив прежнее уважение к классикам западноевропейского Просвещения, со вступлением на престол императрица более не ограничивала свой исторический интерес к их историографии и эстетике, что свидетельствует об интеллектуальной самостоятельности и политическом уме Екатерины. Тем не менее эпистемологические принципы энциклопедистов еще долго оставались ей близки, и, когда в 1765 году Вольтер посвятил русской императрице свой труд Философия истории, ее репутация в Европе много выиграла[603]603
  [Voltaire F. – M. Arouet de.] La philosophie de l’histoire, par l’Abbé Bazin. Amsterdam, 1765 // [Idem.] The Complete Works of Voltaire / Ed. T. Besterman. Vols. 1–135. Geneva; Oxford; Toronto, 1968 ff., здесь: Vol. 59 / Ed. H.J. Brumfitt. 1969. P. 84; Екатерина II – Вольтеру, июнь 1765 г.: Ibid. Vols. 85–135: Correspondence and Related Documents. № 12631.


[Закрыть]. В то же время в отношении развития наук она продолжила политическую линию, заложенную Петром I, активно поощряя историю как самостоятельную дисциплину[604]604
  Об импульсах, которыми руководствовался Петр I, хотя и без всякой связи с Екатериной II, см.: Donnert E. Neue Wege im russischen Geschichtsdenken des 18. Jahrhunderts. (Sitzungsberichte der Sächsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig. Phil. – hist. Klasse. Bd. 126, H. 3). Berlin, 1985.


[Закрыть]. Работа над «специальной историей» России не была направлена против просвещенческой «всеобщей истории», а имела целью утверждение места империи в этой секуляризованной «всеобщей истории». Наиболее плодотворные результаты покровительство императрицы дало в области подготовки источников, закладывания основ вспомогательных дисциплин и усиления коммуникации с представителями западной науки; менее блестящими были они в сфере прагматической историографии, даже самые лучшие образцы которой не находили своего читателя[605]605
  Marker G. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700–1800. P. 208.


[Закрыть]. Возросший интерес государства к истории поначалу никак не способствовал преодолению отсталости в институционализации научных исследований и исторического образования в России, особенно по сравнению с теми немецкими университетами, которые были серьезно реформированы в XVIII веке, как, например, университеты Галле и Гёттингена[606]606
  См.: Jarausch K.H. The Institutionalization of History in 18th-Century Germany // Bödeker H.E., Iggers G.I., Knudsen J.B., Reill P.H. (Hrsg.) Aufklärung und Geschichte. Studien zur deutschen Geschichtswissenschaft im 18. Jahrhundert. Göttingen, 1986. S. 25–48.


[Закрыть]. В связи с этим профессионализация исторической науки шла крайне медленно. В дело открытия новых источников и в историографию вносили свой вклад, наряду с незначительном числом специалистов, юристы, филологи, статистики и географы, а также члены придворного общества, высокопоставленные церковники, офицеры, чиновники высших и средних рангов с самым разным образованием[607]607
  Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1–3. Л., 1961–1971, здесь: Ч. 3. С. 77–105.


[Закрыть].

Однако главную роль в росте конъюнктуры молодой исторической науки в России сыграла поддержка, оказанная императрицей тем ученым как российского, так и немецкого происхождения, которые, несмотря на взаимную конкуренцию, еще со времен Петра I были солидарны в своем стремлении противопоставить господству западной интерпретации на историографическом поле свою собственную версию истории России, проникнутую духом патриотизма. Каким путем и под каким влиянием сторонницей этого подхода стала и Екатерина, едва ли можно сказать даже теперь. Однако, судя по некоторым указаниям, можно предположить, что ее новые взгляды оформились в ходе дискуссии вокруг вольтеровской Истории Российской империи в царствование Петра Великого. Вольтер, сам восхищавшийся реформаторской деятельностью Петра, планировал этот труд начиная с 1737 года, однако приступил он к нему лишь в 1757 году, по инициативе императрицы Елизаветы Петровны[608]608
  Voltaire F. – M. Arouet de. Histoire de l’Empire de Russie sous Pierre le Grand. Vol. 1. Genève, 1759 (2 éd.: 1761); Vol. 2. 1763. Современное издание: Voltaire F. – M. Arouet de. The Complete Works / Ed. M. Mervaud. Vols. 46–47. Paris; Plymouth, 1999. C м.: Haintz O. Peter der Große, Friedrich der Große und Voltaire. Zur Entstehungsgeschichte von Voltaires „Histoire de l’Empire de Russie sous Pierre le Grand“. Mainz; Wiesbaden, 1962. (Akademie der Wissenschaften und Literatur. Abhandlungen der Geistes– und Sozialwissenschaftlichen Klasse. 1961. № 5).


[Закрыть]. По настоянию ее фаворита Ивана Ивановича Шувалова Михаил Васильевич Ломоносов и Герхард Фридрих Миллер, а также – в меньших объемах – Якоб Штелин, Антон Фридрих Бюшинг и другие – поначалу с неохотой – снабжали его выдержками из источников и другими материалами, которые требовалось переводить для знаменитого автора на французский язык. С 1749–1750 годов, когда основополагающий спор об этнической идентичности и роли варягов в истории России был в самом разгаре[609]609
  См. выше, с. 125.


[Закрыть], отношения между ученым-универсалистом Ломоносовым и немецким историком Миллером определялись соперничеством, целями которого были, с одной стороны, создание соответствующей патриотической интерпретации российской истории, а с другой – власть и влияние в Петербургской академии наук[610]610
  Heller W. Kooperation und Konfrontation. M.V. Lomonosov und die russische Wissenschaft im 18. Jahrhundert // JGO. Bd. 38. 1990. S. 1–24.


[Закрыть]. Едва только в 1759 году в Женеве вышел первый том Истории Вольтера, соперники начали наперебой критиковать его, стараясь и здесь обыграть один другого. Независимо друг от друга за основу своих отрицательных суждений они взяли два тезиса: во-первых, Вольтер в недостаточной мере учитывал присланные ему материалы, во-вторых, автор представил допетровскую Россию в чрезвычайно мрачных тонах, чтобы заставить светлый образ царя-реформатора выглядеть еще более рельефно на этом фоне. В-третьих, оба ученых воспользовались случаем высказать свое общее и весьма предвзятое мнение: за границами России никому, даже Вольтеру, не удалось представить историю России в истинном свете[611]611
  Šmurlo E.F. Voltaire et son œuvre „Histoire de l’Empire de Russie sous Pierre le Grand“. Prague, 1929; см. рус. текст: Шмурло Е.Ф. Вольтер и его книга о Петре Великом. Прага, 1929; Прийма Ф.Я. Ломоносов и «История российской империи при Петре Великом» Вольтера // XVIII век. 1958. № 3. С. 170–186; Hoffmann P. Lomonosov als Historiker. Zum 250. Geburtstag // JGUVLE. Bd. 5. 1961. S. 361–373, здесь S. 369–371; Пештич С.Л. Русская историография. Ч. 2. С. 194–203; Black J.L. G. – F. Müller and the Imperial Russian Academy. Kingston; Montreal, 1986. P. 146.


[Закрыть]. В следующий раз они проявят солидарность в 1764 году, когда молодой историк Август Людвиг Шлёцер, поначалу протеже Миллера, уже, как казалось, обыграл их обоих, честолюбиво взявшись за труд по истории России, источники для которого он собирал в России, но написать который намеревался в Гёттингене. В понимании и Ломоносова, и Миллера подобная задумка противоречила заявленным целям: умножения «чести и пользы» Академии, превращения научных институтов обеих столиц в единственные значимые центры отечественной историографии, во-первых, и, во-вторых, одобрения только тех историков, которые обязывались России замешенной на патриотизме лояльностью[612]612
  См. план работ Шлёцера с приложениями от 4 июня 1764 г. (н. ст.) и мнения Ломоносова (от 6 июня 1764 г. [н. ст.]) и Миллера (июнь 1764 г.) в издании: Winter E. (Hrsg.) August Ludwig von Schlözer und Rußland. S. 49–71. Цитата о «чести и пользе» (Ehre und Nutzen) принадлежит записке Миллера: Ibid. S. 69. См. об этом также: Winter E. Einleitung // Ibid. S. 7–11; Idem. Schlözer und Lomonosov // Idem. (Hrsg.) Lomonosov – Schlözer – Pallas. Deutsch-russische Wissenschaftsbeziehungen im 18. Jahrhundert. S. 107–114; Черепнин Л.В. А.Л. Шлёцер и его место в развитии русской историографической науки. 1966 (переизд.: Он же. Отечественные историки XVIII–XX вв.: Сб. статей, выступлений, воспоминаний. М., 1984. С. 45–73, здесь с. 56–58); Neubauer H. August Ludwig Schlözer (1735–1809) und die Geschichte Osteuropas // JGO. Bd. 18. 1970. S. 205–230, здесь S. 211–212; Алпатов М.А. Русская историческая мысль и западная Европа (XVIII – первая половина XIX века). М., 1985. С. 39–40.


[Закрыть].

Такого же рода политические цели в науке преследовала Екатерина с самого момента прихода к власти. Приглашение новых сотрудников, постановка новых задач и организационные улучшения должны были способствовать решительному повороту и подъему в деятельности Академии. В своей «кадровой политике» – и при дворе, и в правительстве, и в научной сфере – Екатерина избрала тактику, позволявшую ей избегать зависимости от той или иной конфликтующей партии, вследствие чего некоторые ее действия могли показаться непоследовательными. По причине нехватки квалифицированных ученых такой подход обладал своими преимуществами, поскольку предоставлял каждому из соперников возможность и далее служить императрице Российской, не опасаясь за свой авторитет. Так, впоследствии ей ни разу не пришлось пожалеть о своем милостивом согласии уступить просьбам Шлёцера. Правда, со временем он стал все больше склоняться на сторону буржуазного просвещения и реформ в этом же духе, а в 90-е годы и вовсе на какое-то время стал приверженцем Французской революции, осудил раздел Польши как нарушение «до сих пор общепризнанных прав человека и народов», однако, находясь в Гёттингене, он всегда распространял в целом положительное представление о России, умножая тем самым славу Екатерины[613]613
  Winter E. Einleitung // Idem. (Hrsg.) August Ludwig von Schlözer und Russland. S. 11–41; Richter L. Über Schlözers Beitrag zum deutschen Rußlandbild in den sechziger Jahren des 18. Jahrhunderts // Winter E. (Hrsg.) Lomonosov – Schlözer – Pallas. S. 169–188; Lemke H. Schlözers Kritik an der polnischen Verfassung vom 3.5.1791 // Ibid. S. 215–222. Цитату из Шлёцера см.: Ibid. S. 222; Черепнин Л.В. А. – Л. Шлёцер. С. 65–67; Neubauer H. August Ludwig Schlözer. S. 215, 225, 227; Becher U.A.J. August Ludwig v. Schlözer // Wehler H. – U. (Hrsg.) Deutsche Historiker. Bd. 7. Göttingen, 1980. S. 7–23; Mühlpfordt G. Völkergeschichte statt Fürstenhistorie – Schlözer als Begründer der kritisch-ethnischen Geschichtsforschung // Jahrbuch für Geschichte. Bd. 25. 1982. S. 23–72, здесь S. 43–48; Idem. August Ludwig Schlözer und die „wahre Demokratie“. Geschichte und Obrigkeitskritik eines Anwalts der Unterdrückten unter dem Absolutismus // Jahrbuch des Instituts für Deutsche Geschichte. Bd. 12. 1983. S. 29–73; Pohrt H. August Ludwig v. Schlözers Beitrag zur deutschen Slawistik und Rußlandkunde // Donnert E. (Hrsg.) Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. Tl. 2. S. 150–176; Donnert E. Neue Wege. S. 27–33; Hildermeier M. Von der Nordischen Geschichte zur Ostgeschichte. Osteuropa im Göttinger Horizont // Boockmann H., Wellenreuther H. (Hrsg.) Geschichtswissenschaft in Göttingen. Eine Vorlesungsreihe. Göttingen, 1987. S. 102–121, здесь S. 105–115; Hecker H. Rußland und die deutsche Historiographie des 18. Jahrhunderts // Keller M. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. S. 184–215. О Шлёцере cм.: Ibid. S. 197–213.


[Закрыть]. Отправив воинственного Ломоносова в почетную отставку по болезни[614]614
  Лихоткин Г.А. Ломоносов в Петербурге. Л., 1981. С. 211–216.


[Закрыть], императрица фактически решила многолетние споры в пользу его противников. К ним принадлежали бывший постоянный конференц-секретарь Академии Григорий Николаевич Теплов, ставший самым влиятельным сотрудником новой императрицы сразу после переворота[615]615
  Daniel W.L. Grigorii Teplov: A Statesman at the Court of Catherine the Great.


[Закрыть], сменивший его на административном посту в Академии историк Миллер и бывший студент Миллера Василий Евдокимович Адодуров, с 1744 года обучавший великую княгиню Екатерину русскому языку. В 1758 году он попал под домашний арест по делу Бестужева и был вынужден сложить с себя высокую должность герольдмейстера, однако после прихода к власти своей ученицы был назначен в 1762–1763 годах куратором Московского университета, президентом Мануфактур-коллегии и сенатором[616]616
  Black J.L. G. – F. Müller. P. 147–148; Лейбман О.Я., Успенский Б.А. Адодуров, Василий Евдокимович // СРП. Вып. 1. С. 21–23.


[Закрыть].

Таким образом, главным критиком Вольтера в России оказался Миллер, с которым новая императрица поддерживала особенно тесные контакты. Герхард Фридрих Миллер родился в 1705 году. В своем родном равенсбергском городе Герфорде (Восточная Вестфалия) он учился в гимназии, ректором которой был его отец[617]617
  Здесь и далее биографические данные приводятся в соответствии со статьей: Müller, Gerhard Friedrich // ADB. Bd. 22. 1885. S. 547–553; Hoffmann P. Gerhard Friedrich Müller, zu seinem 175. Geburtstag // ZfS. Bd. 3. 1958. S. 771–776; Idem. Gerhard Friedrich Müller 1705–1783 // Winter E., Jarosch G. (Hrsg.) Wegbereiter der deutsch-slawischen Wechselseitigkeit. Berlin, 1983. S. 71–78; Mölleken W. Gerhard Friedrich Müller // Stupperich R. (Hrsg.) Westfälische Lebensbilder. Bd. 10. Münster, 1970. S. 39–57; Donnert E. Neue Wege. S. 18–22; Алпатов М.А. Русская историческая мысль. С. 19–27; Black J.L. G. – F. Müller; Белковец Л.П. Россия в немецкой исторической журналистике XVIII века. Г.Ф. Миллер и А.Ф. Бюшинг. Томск, 1988.


[Закрыть]. Проучившись некоторое время в университете города Ринтельна (близ Ганновера), он перешел в Лейпцигский университет, где его наставником в истории стал Иоганн Буркхард Менке, позволявший Миллеру работать в своей библиотеке; здесь же он слушал лекции молодого Иоганна Кристофа Готтшеда. Оттуда, будучи студентом, в 1725 году он приехал в Петербург, последовав за историком церкви Иоганном Петером Колем. Миллер стал свидетелем основания Академии наук, с которой, начав с преподавания в академической гимназии, связал всю свою жизнь, верно служа ей на протяжении 58 лет на научных и административных должностях. Уже в 1730 году он получил звание профессора истории. С тех пор главной своей задачей Миллер считал сбор и обработку источников, рассчитывая когда-нибудь в будущем написать историю Российской империи. С самого начала он сосредоточился на «обнаружении ошибок, допускавшихся заграничными скрибентами [писателями. – Примеч. науч. ред.] в истории и географии России»[618]618
  Müller G.F. Eröffnung eines Vorschlages zu Verbesserung der Russischen Historie durch den Druck einer Stückweise herauszugebenden Sammlung von allerley zu den Umständen und Begebenheiten dieses Reichs gehörigen Nachrichten. St. Petersburg, 1732, цит. по: Matthes E. Das veränderte Rußland. Studien zum deutschen Rußlandverständnis im 18. Jahrhundert zwischen 1725 und 1762. Frankfurt a.M., 1981. S. 177–178. См. также: Donnert Е. Neue Wege. S. 16–17.


[Закрыть]. Миллер обеспечил себе высочайший авторитет и в России, и за границей участием в так называемой Второй Камчатской экспедиции Академии наук с 1733 по 1743 год вместе с коллегами – естествоиспытателем Иоганном Георгом Гмелином и историком Иоганном Эберхардом Фишером. Его самого экспедиция забросила хотя и не на Камчатку, но все же достаточно далеко – в Восточную Сибирь, в город Якутск[619]619
  См. обобщающие работы об этой экспедиции: Donnert E. Russische Forschungsreisen und Expeditionen im 18. Jahrhundert // Idem. Gesellschaft und Kultur Rußlands. Tl. 2. S. 70–98, здесь S. 80–83; Хорошилова Л.Б. Географические знания, экспедиции и открытия // Очерки русской культуры XVIII века. № 3. М., 1988. С. 85–121, здесь с. 101–103.


[Закрыть]. За время научной работы там он сумел свести воедино, в один огромный комплекс, письменные и устные источники по истории, географии, этнографии и языкознанию. Даже написав на их основе целый ряд работ по истории нерусских народов российской части Азии и издав в 1750 году свой главный труд – первый том Oписания Сибирского царства, за всю свою долгую жизнь он так и не сумел полностью исчерпать содержимое своих постоянно пополнявшихся «портфелей»[620]620
  Частично опубликовано: [Müller G.F.] Миллер Ф.И. Описание Сибирского Царства и всех происшедших в нем дел, от начала а особливо от покорения его Российской державой по сии времена. Ч. 1. СПб., 1750; полное издание: Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1–2. М.; Л., 1937–1941. См. об этом: Čerepnin L.V. G.F. Müllers Bedeutung für die Quellenkunde der russischen Geschichte // Steinitz W. [et al.] (Hrsg.) Ost und West in der Geschichte des Denkens und der kulturellen Beziehungen. Festschrift für Eduard Winter zum 70. Geburtstag. Berlin, 1966. S. 303–311; Black J.L. G. – F. Müller. P. 47–77.


[Закрыть]. Его авторитет ученого основывался главным образом на знании источников и разносторонней издательской деятельности. В области источниковедческой работы Миллер опирался в первую очередь на открытия, сделанные государственным деятелем и историком Василием Никитичем Татищевым, и одним из главных трудов его жизни стало издание в 1768–1774 годах первых трех томов татищевской Истории Российской – самого раннего из написанных в Новое время трудов-«синтезов» по истории России. Основанный на анализе русских и иностранных источников, этот труд задал масштаб для последующих историков, служа им ориентиром вплоть до середины XIX века[621]621
  Татищев В.Н. История российская с самых древнейших времен. Ч. 1–3. М., 1768–1774. Ч. 4. СПб., 1784; Ч. 5. СПб., 1848. Далее История Татищева цитируется по изданию, основанному на всех известных рукописях историка и снабженному серьезной источниковедческой критикой: Он же. История Российская. Ч. 1–7. М.; Л., 1962–1968. См.: Пештич С.Л. Русская историография. Ч. 1. С. 222–275; Ч. 2. С. 124–163; Grau С. Zur Stellung Tatiščevs, Lomonosovs und Schlözers in der russischen Geschichtsschreibung // Winter E. (Hrsg.) Lomonosov – Schlözer – Pallas. S. 150–161; Idem. Der Wirtschaftsorganisator, Staatsmann und Wissenschaftler Vasilij N. Tatiščev (1686–1750). Berlin, 1963. S. 145–165; Моисеева Г.Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII века. Л., 1980, см. особенно с. 43–48; Hecker H. Vasilij Tatiščev – ein Staatsmann als Historiker // Herrmann D. (Hrsg.) 18. Jahrhundert: Aufklärung. München, 1992. S. 139–154.


[Закрыть]. Именно поэтому Миллер-историограф был открыт заново относительно недавно. Из-за его конфликта с Ломоносовым историческая наука – как российская националистическая, так и советская патриотически ориентированная – долгое время несправедливо выставляла Миллера прототипом немецкого ученого-националиста, уверенного в своем научном превосходстве. Исследования последних лет опровергают это мнение, указывая в том числе, что по отношению к России Миллер был исполнен чувства долга, продиктованного ему лютеранско-пиетистскими представлениями о патриотизме[622]622
  В рамках этой интерпретации важен совет, данный Миллеру его отцом по случаю переезда его сына в Россию; впервые письмо ректора Томаса Мюллера (Миллера) было опубликовано Бюшингом уже после смерти Миллера, в оригинале на латыни, здесь использован английский перевод: Black J.L. G. – F. Müller. P. 215–216. См. также: Lehmann U. Der Gottschedkreis und Rußland. Deutsch-russische Literaturbeziehungen im Zeitalter der Aufklärung. Berlin, 1966. S. 32–33.


[Закрыть]. Он видел задачу своей жизни в том, чтобы приложить все силы к созданию и развитию в новом отечестве исторической науки, отвечающей требованиям времени. И поскольку он, помимо всего прочего, принимал в своем доме – сначала в Петербурге, а затем в Москве – множество посетителей-немцев, поскольку к нему – немцу, много лет прожившему в России, – часто шли за советом новоприбывшие, поскольку он вел оживленную переписку со множеством немецких ученых, проживавших как в России, так и в пределах Священной Римской империи, он представлял собой еще и общественный институт внутри немецких общин обеих столиц и служил важным посредником в научном и культурном обмене между Россией и Германией.

С самого начала правления Екатерины Миллер принадлежал к числу тех влиятельных советников, кто формировал образовательную политику ее царствования. Поручения именно в этой сфере утвердили его позиции, поскольку считалось, что невозможно обойтись без историка, когда речь идет о нравственном воспитании сынов и дочерей отечества – деле, в котором исторические примеры считались неотъемлемой частью процесса. Прожив сорок лет в Петербурге, в 1765 году Миллер переехал в Москву, получив от императрицы назначение на должность директора Воспитательного дома и Архива Коллегии иностранных дел[623]623
  Миллер – Иоганну Христофу Готтшеду, 4.03.1765 г. // Lehmann U. Der Gottschedkreis. S. 105–106. См.: Black J.L. G. – F. Müller. P. 161–176.


[Закрыть]. Однако должность профессора истории Академии наук осталась за ним, и, когда в 1766 году Екатерина решила, что в новой Уложенной комиссии должны быть представлены и центральные учреждения, в 1767 году он был избран in absentia[624]624
  В отсутствие (лат.). – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] депутатом от Академии. Решающим аргументом в его пользу стал факт его проживания в Москве, что уменьшало затраты на его депутатскую деятельность. Так или иначе, в 1767 году, находясь в древней столице в пору заседаний Уложенной комиссии, Екатерина семь раз удостаивала историка аудиенций, а также подарила ему солидную сумму денег на покупку каменного дома в постоянно горевшей Москве[625]625
  Lehmann U. Der Gottschedkreis. S. 180–181.


[Закрыть]. Когда же императрица весьма настойчиво потребовала от Миллера отчета о данном ему с самого начала и, собственно, самом главном заказе – труде по истории России, он, сославшись на свой преклонный возраст, порекомендовал вместо себя князя Михаила Михайловича Щербатова. Екатерина отнеслась к этой кандидатуре благосклонно, тем более что тот уже работал над таким трудом под руководством Миллера: на первых порах как свободный писатель, а с 1768 года – уже в официальном звании «историографа», которое давало ему доступ к архивам. Миллер помогал советами, рукописями и книгами и Щербатову, и некоторым другим молодым людям, интересовавшимся историей, но не получившим специального образования[626]626
  О Щербатове-историке см.: Пештич С.Л. Русская историография. Ч. 3. С. 5–48, особенно с. 30–32; Lentin А. Introduction // Shcherbatov M.M., Prince. On the Corruption of Morals in Russia / Ed. A. Lentin. Cambridge, 1969. P. 55–72; Donnert E. Neue Wege. S. 36–42.


[Закрыть].

Итак, Миллер, несомненно, пользовался доверием императрицы. По-видимому, убедительными ей показались не только патриотические мотивы, обнаруженные им в их общей с Ломоносовым критике исторического труда Вольтера о Петре I, но и принципы критики источника, которыми владели оба ученых. Когда в 1763 году Вольтер прислал Екатерине несколько экземпляров второго тома своего труда о Петре Великом, снабдив их стихотворным посвящением, она милостиво поблагодарила его в своем первом письме к нему, однако даже удовольствие, которое императрица явно испытывала, начав общение с великим человеком, не смогло удержать ее от двусмысленного замечания: будь она ко времени начала его работы той, кем является сейчас, она предоставила бы ему намного больше материалов. Кроме того, Екатерина известила Вольтера о своем намерении издать письма Петра[627]627
  Екатерина II – Вольтеру, сентябрь 1763 г. // Voltaire. Correspondence. № 11421. См. рус. пер.: Переписка Российской императрицы Екатерины Вторыя с г. Вольтером, с 1763 до 1778 год / Пер. М. Антоновского. Ч. 1. СПб., 1802. С. 3 («Собранные от всюду, по повелению моему, Его письма хочу я приказать напечатать». – Примеч. науч. ред.); Lentin A. (Ed.) Voltaire and Catherine the Great: Selected Correspondence. P. 34–35. Тот факт, что в правление Екатерины II издавалось множество источников по истории Петра Великого, вовсе не был заслугой учрежденной императрицей комиссии по изданию. См.: Riasanovsky N.V. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. N.Y.; Oxford, 1985. P. 42–45.


[Закрыть].

Этот эпизод – не единственное подтверждение тому, что императрица чрезвычайно быстро пришла к пониманию предпосылок научности в историографии. После своей коронации в Москве осенью 1762 года, а особенно заметно – после секуляризации церковных имений она начала проявлять заботу о регистрации, описании и сохранении источников по истории Древней Руси из архива патриархата, находившегося под управлением Священного синода, из монастырской библиотеки Троице-Сергиевой лавры, Московского архива Коллегии иностранных дел и из некоторых частных собраний. Множество оригиналов перешло в библиотеку Академии наук. Еще около 150 списков древнерусских летописей Екатерина приобрела за время своего царствования для своей библиотеки в Эрмитаже. Она занималась этим не только из страсти к коллекционированию. Скорее всего, эти документы с самого начала императрица предназначала для личного использования, поскольку в остальных случаях она – как когда-то Миллер в Сибири – довольствовалась более удобными для чтения копиями или выдержками из оригиналов. Некоторые из этих списков приобрели сегодня огромную ценность в силу того, что множество оригиналов было уничтожено московским пожаром 1812 года[628]628
  Иконников В.С. Императрица Екатерина II-я, как историк // РA. Кн. 2. 1911. № 7. С. 305–316, здесь с. 307; Моисеева Г.Н. Древнерусская литература. С. 82–91.


[Закрыть].