Текст книги "Пожилая дама в Голландии"

Автор книги: Клара Меральда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Клара С. Меральда
Пожилая дама в Голландии

В почтовом ящике лежало письмо, от сына! Этого, откровенно говоря, я не ожидала. Выходя из дома, я обычно заглядываю в почтовый ящик. Всегда жду писем, хотя, убедившись, что их нет, не унываю. Мой сын – это нормальный взрослый ребенок, который пишет мне только тогда, когда у него есть какая-то просьба, когда он хочет, чтобы я ему что-то устроила, или, что случается реже, вдруг вспоминает, что обязан же когда-то написать. Однако от меня он требует регулярных посланий, потому что, по его выражению, «приятно получать письма».

В тот день у меня была договоренность о встрече в издательстве, которое опять не выдержало срока издания моей книги, и я дала себе слово устроить там скандал. Опоздать я не могла, поскольку секретарь издательства с радостью воспользовался бы этим предлогом, чтобы увильнуть от свидания со мной. Я сунула письмо в сумочку и побежала на автобус.

Однако устроить скандал по-настоящему не смогла. У меня просто не было времени, ведь я хотела как можно скорее прочитать письмо от сына. Выйдя из издательства, я вошла в первое попавшееся кафе и сразу же углубилась в чтение.

В этот раз в письме не было никаких просьб, как не было и извинений за долгое молчание. В конверте лежало только официальное, заверенное в польском посольстве в Голландии приглашение на двухмесячное пребывание. К приглашению прилагалась карточка, в которой мой единственный ребенок приказывал мне немедленно уладить формальности с паспортом, так как 28 числа сего месяца он смог бы приехать за мной на машине в Утрехт, на что позднее у него уже не будет времени. И если я не управлюсь до этого срока, мне придется самой тащиться из Утрехта с двумя пересадками. Упоминал он также, что будет рад моему приезду, как и Эльжбета, у которой на шее Крысь и весь дом.

После прочтения этого письма меня долго обуревали самые разные чувства. Не оставалось сомнений, что сын не жаждет видеть меня исключительно как гостью. Упоминание о доме, «висящем на шее» невестки, было достаточно красноречивым. Мне ничто так не противно, как кухня и готовка. И уж если бы я мечтала о какой-то ожившей сказке, то, несомненно, это была бы сказка о скатерти-самобранке. Но ведь я не видела сына и его семью уже больше года!

Я еще раз пробежала глазами приглашение. Формуляр был заполнен каракулями моего ребенка, который собственноручно подтверждал, что «доктор Войцех 3., научный сотрудник факультета атомистики в N., стипендиат правительства Ее Королевского Величества», обязуется покрыть все расходы на мое содержание, в том числе на медицинскую помощь, в период моего пребывания в Королевстве Голландия.

От указанного в письме срока приезда меня отделяло две недели и три дня. Более поздний срок меня не устраивал, и это независимо от упоминания о двух пересадках. Багажные услуги пассажирам относятся к забытым прелестям жизни XIX века. В том незаслуженно недооцениваемом столетии уважающая себя женщина ездила с сундуками, чемоданами и картонками, но не она их переносила. Между прочим, я не люблю ездить с маленьким чемоданом, хотя именно это обстоятельство, не знаю почему, является предметом амбиций всех моих знакомых. Я охотно прихватила бы с собой полдома.

Мне не оставалось ничего другого, как позвонить отцу моего ребенка. С тех пор как он перестал быть моим мужем, я очень полюбила его, объективно оценила его достоинства, а недостатки мне уже не мешали. При своих разнообразных занятиях он идеально умеет планировать время. Я никогда не слышала, чтобы ему не удалось что-то сделать или не хватило времени на удовольствия. Он никогда не спешит и никогда не опаздывает, чего я не могу сказать о себе. Поэтому, если я все-таки хочу через две недели и три дня оказаться на вокзале в Утрехте, мне абсолютно необходим Анджей.

К счастью, в гардеробе кафе был телефон, и мне удалось застать Анджея. Я сказала ему, что мне нужно с ним немедленно встретиться, так как возникло неожиданное дело, и назвала адрес кафе. В ответ я услышала, что через двенадцать минут он приедет и может уделить мне полчаса.

Он появился в точно указанное время, можно было не смотреть на часы, и сразу же достал бумажник.

– Сколько нужно?

– Мне нисколько не нужно, – удивилась я. – Что это тебе пришло в голову?

– Как только ты позвонила и сказала, что находишься в кафе и чтобы я немедленно приехал, я подумал: ты, как всегда, забыла деньги, но уже успела выпить кофе и съесть пять пирожных.

– Ну, знаешь! – возмутилась я. – Если что-либо подобное и случалось со мной раз или два в жизни…

– Скажем, не раз и не два, а пятнадцать или двадцать, но это не имеет значения. В таком случае какое у тебя ко мне дело, не терпящее отлагательства?

Я показала ему письмо Войтека.

– Ни для кого другого, кроме тебя, – сказал он, прочитав приглашение, – выполнение формальностей за такой срок не было бы невозможным.

– Почему ты считаешь, что я должна быть исключением?

– Потому что для того, чтобы уложиться в этот срок, тебе пришлось бы вставать в восемь утра.

Безусловно, я была права, разойдясь с ним.

– Разумеется, если нужно, я сумею вставать рано! – возмутилась я.

– Никогда этого не замечал прежде, должно быть, ты очень изменилась. Однако, поскольку ты считаешь, что тебе действительно удастся в течение этих двух недель вставать так же, как и другим людям, то я могу составить для тебя график. У тебя есть куда записать?

Он должен был удивиться, так как я вынула из сумочки и записную книжку, и шариковую ручку, но он даже глазом не моргнул. С календариком в руке он продиктовал мне по очереди, что, где и когда я должна сделать, после чего сказал, что на последней стадии моих хлопот, при сдаче паспорта и получении виз, он может предоставить в мое распоряжение себя и свою машину.

Разведенный муж – это образцовый мужчина. Если бы я продолжала оставаться его женой, он бы наверняка не предложил мне помощь.

Те две недели перед отъездом я вспоминаю с ужасом. Ежедневно вечером я заводила будильник и ставила его у кровати на расстоянии вытянутой руки. Когда в семь утра раздавался его отвратительный стрекот и выбрасывал меня из постели, моя материнская любовь несколько угасала. Трудно мне было тогда думать о моем ребенке иначе как о «самолюбивом мальчишке». Однако меня поддерживало чувство героического самопожертвования ради него. Хотя, возможно, важную роль играло желание доказать Анджею, что у него обо мне абсолютно неправильное мнение.

Все эти дни я бегала по учреждениям, выстаивала в очередях, страдала, заполняя бесчисленные анкеты, умоляла фотографов сделать фотографии быстрее, моталась по магазинам в поисках подарков, а вечерами стирала и гладила. Ко мне приходили мои приятельницы. Начинали они с восклицаний:

– Ну и повезло же тебе!

– Поездка на Запад – это великолепно!

– Представляю, как ты радуешься!

– Наконец-то отдохнешь и месяц будешь жить как человек!

– Только подумать, ты там сможешь все купить!

После чего удобно усаживались в ожидании чая и сообщали мне номера своих бюстгальтеров, цвета красок для волос, помад, тушей и т. п.

Анджей, видимо пораженный моей самоотверженностью в выполнении составленного им графика, предложил отвезти меня на вокзал. Конечно, увидев мои баулы, он охотнее всего отказался бы, но было уже поздно, поэтому он ограничился только глупым вопросом:

– Зачем ты берешь с собой столько вещей?

Так как он забыл, что я никогда не ездила только с одной сумочкой, значит, сам виноват и пусть теперь все это тащит.

Географические познания, оставшиеся у меня от школы, ограничивались сведениями о том, что в Голландии морской климат, и, хотя у нас холоднее, я положила в чемодан осеннюю кофту и коричневую шляпку с полями от дождя. Я купила ее когда-то по сносной цене в частном магазине. Ее фасон напоминал обычную шляпку, но, возможно, она была непромокаемой. Убедиться в этом мне не пришлось, так как ходила я в ней, когда дождя не было, а когда он начинался, открывала зонт. Если ветер сбрасывал ее с моей головы в лужу или грязь, достаточно было ее отряхнуть – и можно было надевать снова. Я очень полюбила эту шляпку.

На вокзале приятельницы были уже в полном сборе и образовали оживленную группку перед окном моего купе.

– У тебя впереди чудесный отпуск! Если не будет туши «Нина Риччи», купи «Макс Фактор»!

– Отлично отдохнешь! Не забудь купить пепельную краску для волос!

– Сразу же напиши! Не забудь о картофельной муке и «Бурде»!

Анджей, который не любил зря терять время, приехал точно к отходу поезда. Приятельницы тут же замолчали и начали махать платочками. Только тогда я заметила, что поезд тронулся. Я чувствовала себя подавленной и усталой, мне трудно было поверить, что я наконец еду. Однако, когда поезд миновал Западную Варшаву, сомнений не оставалось – я ехала!

И сразу же с меня спали напряжение, усталость и нервозность последних дней. Я забыла о предвыездных хлопотах. То, что я еду в Голландию, показалось мне вполне естественным, хотя еще три недели назад такая возможность вряд ли пришла бы мне в голову.

Я посмотрела на попутчиков.

Напротив меня сидела супружеская пара: муж толстый и лысеющий, жена в кофте грубой вязки, «вечной», бордовой, едва застегивающейся на внушительном бюсте. Я с удовлетворением отметила, что громоздящийся над ними багаж на полке в три раза больше моего.

На той же стороне, у двери, сидел молодой блондин в очках, который, едва поезд тронулся, начал дремать, вытянув перед собой ноги. Одет он был довольно неряшливо: заношенные джинсы, бурый свитер с высоким воротником на два номера больше, чем нужно. На вешалке за его спиной висела куртка из темно-зеленого тика.

Место рядом со мной было свободно, на следующем сидела элегантная на вид дама. Джерсовый костюм пепельного цвета и плоские каблуки туфель в своем единстве создавали ансамбль в старом, так называемом английском стиле. Казалось, она не обращает никакого внимания на окружающих, занятая осмотром каких-то вещей в большой спортивной сумке. Если бы не седеющие волосы и полное отсутствие малейших признаков косметики на лице, она бы выглядела значительно моложе. Тоненькие, но резкие морщины вокруг глаз и рта свидетельствовали о том, что их владелица не знает даже косметического крема. Прежде чем я решила дилемму – объясняется ли это гордостью, достоинством при встрече с приближающейся старостью или, наоборот, рабской покорностью времени, – поезд прибыл в Познань.

В коридоре началось движение. Люди, нагруженные багажом, сразу же загромоздили проход и создали еще большую суматоху.

Вдруг дверь нашего купе открылась, и в купе стремительно вошла женщина в лисьей шапке, украшенной сзади хвостом этого же животного. За женщиной вошел мужчина с двумя чемоданами. Женщина посмотрела на номер свободного места возле меня и сказала:

– Здесь.

Мужчина молча начал заталкивать чемоданы на полки, уже сильно забитые вещами.

Лицо женщины показалось мне знакомым. Худая, не безобразная, но и не особо красивая, сильно накрашенная, неопределенного возраста. «Где я ее видела, откуда ее знаю?» – ломала я голову.

Разместив чемоданы, мужчина сказал «до свидания» и вышел. Женщина сняла лисью шапку и положила ее на полку рядом с моей шляпкой от дождя.

И тогда я ее вдруг вспомнила. Ну конечно, это была та самая скандальная баба, которую я видела в голландском посольстве, только тогда на ней не было лисьей шапки с хвостом. Она пришла позже меня и встала в очередь за мной. Мы ждали подписания виз у секретаря, которого не было, и ожидание становилось бесконечным. Мне ужасно хотелось выпить кофе. Выяснив у служащей посольства, что секретарь явится не раньше чем через полчаса, я предупредила в очереди, что отойду минут на двадцать, и побежала в ближайшее кафе. Когда я вернулась и хотела занять свое место в очереди, эта самая мадам заявила с каменным спокойствием, что она меня не помнит и ни в коем случае не позволит встать перед собой. Я была вынуждена встать в хвост очереди, что стоило мне целых два часа потерянного времени.

Второй раз мы встретились в посольстве ФРГ. Сотрудник посольства выдавал визы, называя фамилии. Когда он вызвал Янину Голень, то ею оказалась та самая мадам из голландского посольства. И вот теперь, как назло, я вынуждена ехать с ней и к тому же еще сидеть рядом. Хорошенькая перспектива на двадцать часов езды!

Женщина в бордовой кофте еще перед Познанью начала вытаскивать из сумки какую-то еду. Ее толстый муж называл ее «мамочкой». Когда он собрался расправиться со второй половиной курицы, я вышла в коридор покурить.

Вернувшись в купе, я обнаружила, что лед молчания тронулся. «Мамочка» в бордовой кофте рассказывала попутчикам, что ее дочь вышла замуж за голландца, у нее трехлетний сын, а месяц назад родилась дочка. Теперь она едет повидать внучку, так как к внуку ездила уже три раза.

Я тоже разоткровенничалась и сказала, что еду к сыну и что моему внуку уже скоро семь.

– Вы не смотритесь на такого внука, у вас фигура как у девушки, – подарил мне комплимент толстый муж.

Я приняла его спокойно и с достоинством, ответив со вздохом:

– К сожалению, наши дети, – это ходячие метрики и не дают ничего скрыть. Раз уж бабушка, то ясно, что немолодая…

Понятно, что это высказывание не соответствовало моим истинным мыслям. По моему убеждению, нет ничего более смешного, чем быть бабушкой, когда старость кажется еще далекой, а ведь бабушки, насколько я помню с детства, всегда были старыми. Между тем стать бабушкой в сорок с небольшим соответствует всем законам природы.

– А вы тоже к детям и внукам? – Вопрос был адресован моей соседке. Мой закусивший визави был явно в хорошем настроении.

Вопрос как будто захватил ее врасплох. Прошла минута, прежде чем она ответила.

– Да-а-а, тоже еду к внуку, – не совсем уверенно протянула она.

– Он большой? – поинтересовалась теперь бабушка внучки.

– Н-нет… Ему два года…

– Вы, конечно, едете не в первый раз? – не отставал толстый муж.

– Не в первый. – В ее тоне было откровенное раздражение. Дав понять, что желает закончить разговор, она вынула из сумки какой-то иллюстрированный журнал и углубилась в чтение.

Чтобы сгладить неприятное впечатление от этой нелюбезной женщины, я сказала толстяку:

– А я еду в первый раз. Мой сын – стипендиат, и в Голландии я никогда не была.

– Ну, тогда вы насмотритесь, увидите все, чего у нас нет.

И супружеская чета в два голоса начала расписывать мне великолепно снабжаемые продовольственные магазины и торговые лотки. Не было сомнения в том, что критерием их оценки Голландии является снабжение продуктами питания ее магазинов.

– А я по просьбе сына везу ржаной хлеб и творог. При этих словах моя нелюбезная соседка подняла голову над журналом и изучающе посмотрела на меня.

– Нормального творога там не могут сделать, у них молоко не скисает, а сын любит творог, – объяснила я. – А черного хлеба у них вообще нет.

– Зато у них есть другое. В магазине прямо у вас на глазах автомат запакует хлеб, чтобы не засох, – с похвальной поспешностью поторопилась защитить голландские хлебобулочные изделия бабушка польско-голландских внуков.

От этих разговоров я почувствовала голод и вытащила бутерброды, а супруги принялись уплетать яблоки.

Перед границей атмосфера в купе претерпела заметную метаморфозу. Толстяк и его жена замолчали. Элегантная дама снова начала нервно осматривать свои дорожные сумки. Только молодой блондин в очках и дальше продолжал спокойно дремать. А моя соседка вдруг заинтересовалась моей особой и разговорилась. Спросила, в частности, куда я еду. Я не отважилась ответить молчанием, хотя она этого заслуживала за выходку в голландском посольстве. Ответила, что выхожу в Утрехте. Непонятно почему она восприняла этот ответ с энтузиазмом и сказала, что тоже там выходит. Потом она предложила мне выйти в коридор, где стала настойчиво предлагать «Марлборо». Мне с трудом удалось убедить ее, что я предпочитаю мой более дешевый «Ориент». Она явно старалась быть любезной. В какой-то момент она спросила:

– Вы действительно едете к внуку?

– К сыну, внуку и невестке, – уточнила я.

Она смотрела на меня с недоверием и молчала, как бы раздумывая.

– Если бы я не была бабушкой, зачем бы призналась в этом так откровенно? – засмеялась я. – Само слово «бабушка» связано со старостью…

– Вы молодо выглядите…

– Вы тоже, – отблагодарила я ее тем же, – а ведь и вы едете к внуку.

Сколько ей лет, я затруднялась сказать. Могло быть и сорок, и пятьдесят. Но в нынешние времена, видно, старые только прабабушки.

Поезд приближался к пограничной станции, и мы вернулись в купе.

После проверки паспортов, в ходе которой спящий блондин наконец проснулся и оказался иностранцем, в купе вошли таможенники. Они спросили, нет ли у кого чего-либо, облагаемого пошлиной. Все ответили, что нет. В первую очередь они осмотрели багаж сидевшей напротив меня супружеской четы. Один из их чемоданов был заполнен обеденными тарелками.

– Вы должны уплатить пошлину, – заявил таможенник.

Объяснения, что они везут тарелки для дочери, не помогли, таможенник был неумолим. В конце концов красный, фыркающий от избытка эмоций толстяк заплатил требуемую сумму.

Впрочем, тарелки были самыми обычными, некрасивыми, а Голландия славится красивым фаянсом. «И зачем они тащат с собой эти черепки?» – удивилась я про себя.

Потом пришла моя очередь. Меня спросили, что я везу. Я ответила: одежду, предметы личного пользования, подарки, в том числе ржаной хлеб и творог. Они проверили только один чемодан и сумку.

– Вы можете уже пойти покурить, – шепнула соседка.

Предложение было хорошим, и я вышла. Я спокойно курила, смотрела в окно, когда проходивший по коридору человек в форменном кителе заметил мне, что во время досмотра из купе выходить нельзя.

– Мой багаж уже осмотрели, – объяснила я.

– Таковы правила, прошу вернуться на свое место, – сурово сказал таможенник.

Раздосадованная, я загасила недокуренную сигарету и повернулась в сторону открытых дверей купе как раз в тот момент, когда таможенник закрывал одну из моих неосмотренных сумок. Мне это не понравилось.

– Если у вас есть желание осмотреть остатки моего багажа, прошу вас, – сказала я усаживаясь.

– Вы хотите прибавить нам работы? – засмеялся один из них.

Теперь они осматривали багаж элегантной дамы.

– Почему вы не заявили в декларации, что везете грибы? – почти застонал второй таможенник, держа в руке пластиковый пакет с сушеными грибами. – Сколько их здесь?

– Не знаю, эти грибы я сама собирала.

– В следующий раз помните, что грибы облагаются пошлиной. На этот раз мы возьмем с вас льготную пошлину как за сто граммов.

– Нужно было положить грибы в сумку с продуктами, каждый так возит, – стала поучать жена толстяка разнервничавшуюся элегантную даму после ухода таможенников.

– Ужасно дорого обошлись вам эти тарелки, – в свою очередь выразила я сочувствие супругам.

– Голландские значительно дороже, – с удовлетворением ответила женщина.

У меня возникло желание спросить, сколько лет своей супружеской жизни ее дочь обходилась без тарелок, но я вовремя прикусила язык.

Поезд шел уже через территорию ГДР, но элегантная дама все еще не могла успокоиться. «Чтобы еще и за собственноручно собранные грибы платить», – жаловалась она.

– У вас, кажется, не было хлопот с таможенниками? – обратилась я к Голень.

– А почему это они должны у меня быть? – Ее тон снова стал грубым, как в голландском посольстве. – Я везу такие же вещи, как и вы, тоже ржаной хлеб и творог.

Это «тоже» было сказано почти со злостью. Смутившись, я замолчала и поклялась себе до конца поездки не обращаться к ней ни с какими вопросами. Совершенно ясно, какая это отвратительная, антипатичная особа!

Молодой блондин выдвинул вперед сиденье и на пальцах показал сидевшей напротив него элегантной даме, чтобы она сделала то же самое, после чего вытянулся на обоих во весь рост, оставив ей слишком мало места, чтобы она могла поместиться. Супружеская чета, удобно устроившись, пыталась задремать.

– Не стоит спать, – неожиданно обратилась ко мне Голень. – Сейчас начнется волынка в Берлине.

В соответствии с данным себе обещанием я промолчала. Переезд через Берлин длился действительно ужасно долго. Все мы очень хотели спать, кроме блондина, так как он уже выспался.

После Западного Берлина состав пассажиров нашего вагона сменился. В коридоре и купе слышалась немецкая речь. Вскоре в наше купе заглянул высокий плечистый парень, долго и внимательно разглядывал нас и наш багаж, после чего молча ретировался.

На одной из первых станций в ФРГ блондин вышел, и элегантная дама с явным облегчением вытянула ноги.

– Теперь до самой голландской границы будет спокойно, можно немного поспать, – сообщила жена толстяка и убавила освещение.

Несмотря на утомление, спать мне больше не хотелось, беспрерывное сидение надоело. Я вышла прогуляться по коридору. Во всех купе горели уже только голубые ночники. Мне показалось, что я единственная не сплю в этом вагоне. Но, вернувшись в купе, я увидела, что эта противная Голень тоже не спит, хотя, заметив меня, она тут же закрыла глаза, притворяясь спящей. «Неужели эта идиотка думает, что у меня появится желание разговаривать с ней?» – обозлилась я.

Около семи утра мы проехали голландскую границу. Никто уже не спал, во всех купе слышалось движение, люди ходили в туалет. А я только теперь почувствовала непреодолимое желание спать. У меня всегда самый крепкий сон около семи утра. Я втиснулась в свой угол у окна и тут же уснула.

Проснулась от того, что кто-то теребил меня за плечо. Надо мной склонилась женщина в бордовой кофте.

– Проснитесь, уже выходим.

Я пришла в себя в одно мгновение. Ее толстый муж снимал с полки багаж. Кроме них в купе никого не было.

– Проехали Утрехт? – испугалась я.

– Утрехта еще не было, но мы выходим на следующей станции, поэтому я разбудила вас.

– А вы уверены, что не было, ведь та женщина, – я показала на место рядом со мной, – должна была выйти в Утрехте, как и я.

– Она вышла на первой или второй приграничной станции. Вы ошиблись, наверное. Утрехта еще действительно не было, мы выходим перед ним. До свидания, счастливого пути.

Толстые супруги вышли из купе.

Успокоившись, я достала сигарету. Поскольку я осталась в купе одна, то могла курить не выходя. За окном было бледное серое утро. Только теперь я посмотрела на часы: почти половина девятого. Согласно расписанию через двадцать минут я должна приехать в Утрехт.

Все оставшееся время ушло у меня на приведение в порядок своей внешности. Я заботливо старалась скрыть следы бессонной ночи. Не хотелось, чтобы мой ребенок, увидев меня, тут же воскликнул: «Как ужасно ты выглядишь!», что не раз с ним случалось. К сожалению, я воспитала его жутко правдивым.

Когда поезд подъезжал к станции, я открыла окно и высунулась. Мой сын, оглядываясь, стоял на перроне.

– Войтек! – крикнула я.

Он увидел меня и вскочил в вагон. Я не успела даже поцеловать его, а он уже быстро выносил мои баулы.

Вдруг я с удивлением обнаружила, что на полке нет моей коричневой шляпки от дождя. Вместо нее там лежала лисья шапка с хвостом. Зачем эта мадам оставила свою шапку и взяла мою шляпку? Однако у меня не было времени задумываться над этим, так как Войтек, выставив вещи на перроне, вбежал в вагон, крича: «Чего ты ждешь, поезд уже отходит»! В руке у меня была только набитая дорожная сумка. Я открыла ее, но шапка в нее не помещалась. С незакрытой сумкой и торчащей из нее лисьей шапкой я послушно поспешила из вагона.

Мой ребенок стоял у кучи баулов и смотрел на них с явной досадой.

– Прежде чем я затолкаю все это в машину, придется трижды возвращаться. Зачем ты набрала столько вещей?

– Ты абсолютная копия своего отца, – ответила я сухо.

Войтек занялся перетаскиванием. Огромный перрон пустел. Недалеко от меня стоял мужчина, высматривая кого-то в редеющей толпе пассажиров. Человек, которого он ждал, видимо, не приехал, так как, когда Войтек перенес все узлы, на перроне уже никого не осталось. Проходя мимо, мужчина бросил на меня острый, неприятный взгляд, будто я была виновата в том, что стала свидетелем его напрасного ожидания.

Когда мы уже разместились в машине и Войтек застегнул на мне ремень безопасности, он заметил в сумке, лежащей у меня на коленях, лисью шапку с хвостом.

– О Боже! – воскликнул он. – В чем это ты ходишь?

– Что тебе пришло в голову? Это не моя шапка, а попутчицы, которая вышла раньше.

– Тогда зачем ты ее взяла? Нужно было оставить.

– Но она взяла мою шляпку от дождя. Может, мне удастся ее найти, тогда отдам ей ее шапку, а она вернет мне мою шляпку.

– У тебя есть ее адрес?

– Откуда? Но я знаю, как ее зовут. Янина Голень.

– И как ты думаешь ее найти?

– Не знаю, – призналась я откровенно.

– Вечно ты ввязываешься в какие-нибудь истории…

– Но ведь это она взяла мою шляпку, а оставила свою шапку!

– Знаю я тебя. Потеряла свою шляпку еще по дороге на Гданьский вокзал, если вообще не забыла дома.

– Исключено. Она была у меня на голове, когда я садилась в поезд.

– Тогда наверняка она лежит под полкой в купе.

– В таком случае зачем она оставила свою шапку? Он пожал плечами:

– Просто хотела избавиться от этой дряни.

При выезде из Утрехта движение стало более интенсивным. Перед нами двигались высокие чудовища – грузовые машины. Войтек, злой от того, что не может их сразу обогнать, ругался себе под нос. Когда он был маленьким, то уверял меня, что склонность к плохим словам пройдет у него с возрастом.

– Обязательно нужно обгонять? – спросила я его.

– Обязательно. Я ужасно хочу спать. Вчера до трех ночи мы были в гостях у соседки. Но самое ужасное то, что Эльжбета застигла меня, когда я целовал хозяйку дома. Конечно, она разозлилась и чувствует себя оскорбленной…

Хорошенькое начало!

– Ты плохо воспитан, – сказала я. – Чужих женщин не целуют в гостях, если пришли туда с собственной женой.

– Но это же ничего не значит! Меня даже угрызения совести не мучают.

– Тем хуже, – огорчилась я. – Угрызения совести свидетельствуют о том, что игра не стоила свеч или же удовольствие было сомнительным.

– И ты против меня? – обиженно посмотрел он в мою сторону. – Я спал всего три часа, чтобы тебя встретить…

– А я спала полтора из двадцати двух часов, которые толкалась в поезде, чтобы дать тебе возможность встретить меня. Может, все-таки сочтешь, что мы квиты, и перестанешь обижаться?

Не подлежало, однако, сомнению, что моему ребенку плохо и ему нужно помочь.

– Ты принимал аспирин? – спросила я с материнской заботой.

– С чего бы это я стал его принимать? Я не простужен.

– С похмелья аспирин очень помогает. Мне нужно было сказать тебе об этом, когда я тебя воспитывала.

– А что помогает от плохого настроения жены? Ну и вопрос!

– Любящий муж, – ответила я неуверенно. Не могла же я ему сказать, что ничего.

Автострада бежала по местности, гладкой, как стол. Мимо проносились поселки, ветряные мельницы, пастбища, пестревшие коровами, но я совершенно не обращала на все это внимания, глядя с мягкой грустью на любимый профиль моего страдающего с похмелья ребенка.

Наконец мы доехали до N., что, впрочем, не значило нашего прибытия на место. Оказалось, что они живут в Голландском Урсынове,[1]1
  Район новостроек Варшавы (здесь и далее прим. переводчика).


[Закрыть] который отличается от нашего тем, что находится гораздо дальше от центра и состоит не из одинаковых многоэтажек, а из одинаковых небольших коттеджей. Мы кружили по безымянным мини-улочкам, застроенным с одной стороны и настолько похожим одна на другую, что я удивилась, когда Войтек наконец отыскал свой дом.

В передней на дверях висела большая надпись: «Приветствуем Шистика!» Этот «Шистик» сокращение от «Пушистика». Мой ребенок называет меня так с тех времен, когда я читала ему вслух сказки Мильна.

Эльжбета встретила меня очень сердечно, Крысь радовался и скакал. Забыв о бессонной ночи, я целый день купалась в милой семейной атмосфере. Естественно, наметанный глаз бывшей жены сразу заметил, что все ответы и взгляды невестки адресуются мне или Крысю, минуя Войтека. Но если учесть, что он натворил, то она вела себя великолепно.

Войтек рассказывал о Голландии и голландцах по-своему, то есть все критиковал. Водя меня по дому, он показывал только недостатки, повторяя с удовольствием: «Посмотри, та же самая халтура и недоделки, что и у нас». У меня сложилось впечатление, что здесь он брюзжит еще больше, чем дома. Думаю, если бы он вдруг оказался в Утопии или в раю, то так же не отказал бы себе в удовольствии покритиковать. К сожалению, дети не наследуют от нас одни достоинства.

Их дом, как они объяснили, – это типичный голландский дом. На втором этаже находятся спальни и ванная с туалетом. Весь нижний этаж занимает гостиная, к которой примыкает столовая, отделенная от кухни полузастекленной стеной. Мебель стандартная: мягкие кресла, диван, стеллажи. Ковровая дорожка на полу. Во всех углах неимоверное количество цветочных горшков и ящиков с цветами типа фикусов, олеандров и тому подобных. Цветами заставлен и низкий подоконник огромного окна, которое соединяется с застекленными дверями, ведущими в миниатюрный садик. К моему удивлению, хотя температура на улице была не более 8—10 °C выше нуля, трава в саду приятно зеленела, цвели анютины глазки и маргаритки – все это, вероятно, благодаря морскому климату.

Когда под вечер, объевшаяся и сонная, я начала наконец мечтать о постели, оказалось, что дорогие дети приготовили мне сюрприз в виде поездки на балет. Напрасно я просила их ехать одних (а я, мол, с удовольствием останусь с Крысем, что было же, конечно, маленькой хитростью) – они ни в какую не хотели принять эту мою жертву. Они заставили меня одеться, убедились, что я достаточно элегантно выгляжу, и я поехала с Войтеком.

Несмотря на кошмарную сонливость, мне все же удалось заметить, что балет ничуть не напоминает «Лебединое озеро» и действительно великолепен.

В антракте сын повел меня в буфет, угостил апельсиновым соком и кофе, благодаря которому я немного пришла в себя. Во всяком случае настолько, что среди публики смогла узнать того типа с перрона, который безуспешно встречал кого-то. Он был в компании мужчины, которого я тоже где-то видела, но не могла вспомнить, когда и где, а этого я очень не люблю. На выходе после спектакля я столкнулась с ними еще раз. Приятель типа с перрона отодвинулся, давая мне пройти, наши взгляды встретились, и я вспомнила его! Это он в ФРГ заглядывал в наше купе и, увидев, что все места заняты, осмотрел также полки. Видно, был без места и хотел хотя бы где-то приткнуть багаж. Наверняка тот тип на перроне ждал его и прозевал, но все-таки они встретились.

– Что за дыра эта ваша Голландия! – заявила я, усаживаясь в машину. – Я здесь всего несколько часов, а уже умудрилась встретить двух человек, которых видела раньше. Через месяц я буду знать в лицо все население Голландии.

Назад к карточке книги "Пожилая дама в Голландии"