Текст книги "Герои и мученики науки"

Автор книги: Клара Беркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

ИОГАНН ГУТЕНБЕРГ И РОЖДЕНИЕ ПЕЧАТНОГО СЛОВА

Иоганн Гутенберг в молодости занимался шлифовкой зеркал и драгоценных камней. Из-за междоусобий, вспыхнувших в Майнце между бюргерами и дворянами, Гутенбергу пришлось бежать в Страсбург. Здесь прежнюю работу найти было трудно, Гутенберг для заработка занялся ксилографией.

Ксилография – резьба по дереву – была первой, довольно малоуспешной попыткой размножения рукописей.

На деревянной доске рисовали картинку или буквы и затем острыми ножичками вырезывали все ненужные части. Полученный выпуклый рисунок смазывался краской (смесь сажи с растительным маслом). Сверху накладывали влажный лист бумаги и притискивали его к доске деревянным или кожаным валиком. На бумаге получался оттиск рисунка или текста. Готовый лист снимали и сушили. Затем доску опять намазывали краской и делали новые оттиски, пока не изнашивалась доска.

Иоганн Гутенберг.

Таким образом изготовлялись сперва игральные карты и изображения святых с пояснительным текстом. Позже перешли к тиснению небольших книг.

Ксилография была, конечно, большим достижением по сравнению с перепиской рукописей. Но этот способ тиснения имел много существенных недостатков. Доска-оригинал после отпечатания нескольких листов уже никуда не годилась, ее приходилось выбрасывать. Оттиски получались только на одной стороне листа. А главное, вся масса времени и труда затрачивалась на печатание одного единственного текста.

Гутенберг живо ощущал все неудобства ксилографического производства. Неужели нельзя найти более выгодный, более продуктивный способ печатания? Как сберечь труд и удешевить книгу?

Надо придумать такой способ, чтобы раз вырезанные буквы-литеры могли служить для набора любого нового текста. Как это сделать? Эта мысль сверлила мозг Гутенберга. Идя на работу, он упорно думал об одном. По ночам он вскакивал с постели и шагал по комнате, сдвинув брови, сосредоточенно размышляя…

В один из таких моментов в его уме молнией сверкнула догадка: почему бы не разрезать доску на подвижные литеры?

Загородный монастырь в Страсбурге, на берегу тихой речки Ила. Гутенберг один в своей душной келье, вдали от городского шума. Жаркий летний день. С реки веет прохладой. Из трапезной (столовой) несется аппетитный запах жирной монастырской ухи, слышится звон стаканов. Но Гутенберг ничего не замечает. Он весь поглощен своей работой.

Перед ним на столе маленькие деревянные плитки одинаковой величины – ровно столько, сколько букв в азбуке. На каждой плитке он вырезывает выпуклую букву и сбоку просверливает дырочку. Затем ставит все плитки рядом и продергивает нитку через дырочки, чтобы буквы не рассыпались. Задыхаясь от волнения, он покрывает буквы краской, накладывает на них лист бумаги и прижимает его сверху. Сняв бумагу, он видит, что на ней отпечаталась вся азбука. О, чудесная минута! Прочь возня с досками, с резчиками, с переписчиками! Теперь можно сразу вырезать подвижные буквы всего алфавита и печатать сколько угодно. Уже не придется из-за ничтожной ошибки перепечатывать весь текст. Достаточно вынуть неправильно поставленную букву и вместо нее вставить другую.

Печатный станок Гутенберга.

Книгопечатание изобретено. Человечество стало богаче и могущественнее. Остается широко пустить в ход новое открытие и щедрой рукой рассыпать деревянный шрифт по бумажному полю.

Но… сразу же встретилось большое препятствие. Дело в том, что дерево оказалось неподходящим материалом для литер. От краски и воды оно разбухало, высыхало, буквы получались неровные. Из дерева нельзя было вырезать мелкий шрифт, необходимый для печатания больших книг. Каждую деревянную букву приходилось вырезывать от руки. Все эти неудобства натолкнули изобретателя на мысль изготовлять металлический шрифт.

Это было крупнейшее событие.

Другим нововведением был печатный станок. Станок Гутенберга, конечно, не походил на современные усовершенствованные типографские машины. Это был простой деревянный винтовой пресс. Но для своего времени он представлял гениальное изобретение. Печатный станок, ускоряя во много раз процесс печатания, разрешал задачу массового производства книги. Гутенберг уже изготовлял сотни печатных листов в день.

Первыми изданиями, вышедшими из-под печатного станка Гутенберга в городе Страсбурге, были богослужебная книга (1445) и астрономический календарь (1448). Обе книги были отпечатаны металлическими подвижными литерами.

Гутенберг за работой (со старинной гравюры).

Но первые же печатные опыты Гутенберга истощили его скудные средства. Печатание книг оказалось очень дорогим предприятием. Изготовление металлического шрифта, бумага, краски, наем помещения, расплата с рабочими – все это стоило больших денег. А где их взять?

Не находя средств в Страсбурге, Гутенберг решает переселиться в родной город Майнц. Здесь есть богатые бюргеры, они помогут. Взять хоть бы его тезку, известного в городе богача Иоганна Фуста…

Изобретатель скрепя сердце отправляется к Фусту и посвящает его в свое открытие. С низким поклоном он просит ссудить его деньгами на типографию. Но почтенный бюргер неохотно идет навстречу.

– Уважаемый господин Фуст, вы сделаете выгодное дело. Ваши деньги вернутся к вам с лихвой.

– Э, сын мой, это еще бабушка надвое сказала! Лучше синицу в руки, чем журавля в небе. Сколько вам нужно денег?

– На первый случай тысячу гульденов [6]6
  Гульден– около пяти золотых рублей.


[Закрыть]господин Фуст.

– Вы с ума сошли, Гутенберг! Откуда я возьму такую сумму?

– Уважаемый господин Фуст, вы получите шесть процентов с вашего капитала.

– И, кроме того, прибыль пополам, Гутенберг. Иначе я вам не компаньон!

Прижатый к стене, изобретатель вынужден был согласиться на все условия. Фуст дал восемьсот гульденов на оборудование типографии и обещал триста гульденов ежегодно на ведение дела.

Гутенберг приступил к печатанию обширного издания – библии. Начатое в 1450 году, оно было закончено в 1455 году. До нас дошло около сорока экземпляров Гутенберговой библии. Имеются эти издания и в Библиотеке имени Ленина в Москве и в Ленинградской Публичной библиотеке.

Первая библия печаталась в течение пяти лет, а в наше время в Англии был случай, когда библию напечатали и переплели в один день.

Изобретение Гутенберга не могло пройти мимо исконного врага просвещения – церкви «христовой». Книга, рассадник знания, представляла опаснейшую угрозу владычеству церкви. «Книга убьет церковь», говорит средневековый аббат в романе Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери».

Вдобавок книгопечатание отнимало заработок у бесчисленных монахов-переписчиков. Новое искусство подрывало не только «духовную», но и материальную мощь церкви. Его надо было уничтожить. И церковь прибегла к своему излюбленному приему: она объявила печатание книг делом рук дьявола. Есть сведения, что первые экземпляры печатной библии были сожжены в Кёльне как порождение сатаны.

Над головой Гутенберга постоянно висел меч, готовый поразить его. Он работал под угрозой церковных преследований, судебных процессов, полного разорения. Вся жизнь гениального изобретателя – непрерывная цепь трудов, лишений, борьбы. Он постоянно вынужден искать богатых компаньонов и брать взаймы крупные суммы на печатание книг. Он идет в кабалу к богачам. Его дважды привлекают к суду за долги, отнимают у него типографские принадлежности и даже напечатанные книги.

Бесчестные компаньоны, Фуст и зять его Шеффер, не только разоряют Гутенберга, но и оспаривают у него честь великого изобретения. Они стараются утаить от потомства самое имя изобретателя. В предисловии к одной из книг Шеффер глухо говорит, что «искусство книгопечатания изобрели два Иоганна» (Иоганн Фуст и Иоганн Гутенберг).

Гутенберг умер в 1468 году. Умер он в нищете и безвестности. Последующим поколениям с трудом удалось распутать клубок его жизни и установить его великие заслуги перед человечеством.

ЭТЬЕН ДОЛЕ

Книгопечатание распространялось неудержимым потоком. Ученики Гутенберга разнесли его по всей Европе. В первой половине XVI столетия типографии существовали уже во всех крупных центрах Франции, Германии, Голландии, Англии, Италии.

Идея Гутенберга победила, но победа далась дорогой ценой. Книгопечатание, как и астрономия, имело своих героев-мучеников. Во Франции XVI века таким мучеником был Этьен Доле.

Этьен Доле родился в 1509 году во французском городе Орлеане. Один из образованнейших людей своего времени, талантливый писатель и оратор, Доле был энтузиастом книгопечатания. «Я буду, – писал он, – всеми силами способствовать обогащению литературы. Я буду тщательно издавать творения древних и современных писателей».

Доле сдержал свое слово. Он открыл в Лионе собственную типографию и в течение пяти лет издал около семидесяти книг. Здесь были медицинские и философские произведения древних писателей, переведенные на французский язык. Были и сатиры новых писателей – Эразма, Маро, Рабле и самого Доле, высмеивающие церковное ханжество и суеверие.

Деятельность Доле не давала покоя церковникам. Особенно бесила их «Веселая история великого Гаргантюа», изданная Этьеном Доле в 1542 году. Автор этой замечательной сатиры, крупнейший французский писатель XVI века Франсуа Рабле, с неподражаемым остроумием бичевал черную рать. «Смех убивает», говорят французы, а можно ли было не хохотать доупаду, читая следующую беседу между одним из героев романа – Панургом – и разжиревшим тунеядцем-монахом, который, задыхаясь от обжорства, может произносить только отрывочные словечки:

ПАНУРГ. МОНАХ.

Как вас кормят? Хорошо.

Что вы едите? Мясо.

Какое? Жареное.

А суп вы едите? Еще как!

А пирожное? Еще бы!

А рыбу? Едим.

А еще что? Яйца.

И это все? Нет.

Что же еще? Свинина.

А еще что? Гусыни.

Кроме того? Гусаки.

А еще? Петухи.

А соус какой? Вкусный.

А в конце обеда что? Рис.

А еще что? Фрукты.

Какие? Хорошие.

А как вы пьете? До дна.

А что именно? Вино.

Какое? Белое.

А зимой? Крепкое.

А весной?  Здоровое.

А летом? Свежее.

Прислужники папской власти зеленели от злобы под градом дерзких издевательств Рабле. В одном из эпизодов романа они узнавали себя в образе Папиманов. А гонимые католиками протестанты были изображены в виде Папефигов, показавших фигу папе римскому. Вот этот эпизод:

«Мы высадились на острове Папефигов, которые когда-то были богаты, свободны и назывались Весельчаками. Теперь этот народ беден, несчастен и до нитки разорен Папиманами. Дело было так. Однажды, во время большого праздника, Весельчаки отправились на соседний остров Папиманию, где происходило большое торжество. На этом торжестве был обычай выставлять напоказ народу большой портрет папы римского. Увидав этот портрет, один из Весельчаков не выдержал и показал ему фигу. В отместку за это Папиманы через несколько дней напали на остров Весельчаков и перерезали всех взрослых мужчин. С тех пор остров пришел в полное запустение. Жалкие остатки сделались рабами Папиманов и стали называться Папефигами, то есть показавшими папе фигу. Каждый год на них обрушиваются град, ураган, чума, голод и всякие другие бедствия».

Как можно было терпеть издателя, наводнявшего страну подобными писаниями? Против Доле ополчилась сама Сорбонна, центр поповского мракобесия. Это была высшая духовная академия в Париже. Ученые богословы из Сорбонны убедили короля Франциска I, что книгопечатание – главный источник всех зол. «Надо совсем запретить печатание книг во Франции!» кричали они. Под их давлением король издал указ о закрытии всех типографий.

Доле с величайшей смелостью обрушился на этот позорный акт. «Я не могу обойти трусливым молчанием гнусный поступок этих негодяев, – писал Доле. – Желая нанести смертельный удар литературе, они задумали уничтожить во Франции типографское искусство. Да что я говорю – задумали! Они пустили в ход все свое влияние, чтобы вырвать у короля Франциска указ о закрытии всех типографий. Это было сделано под предлогом, что книгопечатание – орудие распространения ереси!»

От такого бунтаря надо было избавиться во что бы то да стало. Доле неоднократно заключают в тюрьму, его изгоняют из города, закрывают его типографию, к нему подсылают наемных убийц. Но неукротимый борец не складывает оружия.

Доле очень хорошо знал об участи переведенных на французский язык произведений знаменитого немецкого писателя Эразма. Эти сатиры с остроумными нападками на католическую церковь были сожжены вместе с переводчиком. И все же Этьен Доле счел своим долгом их переиздать. А в своем собственном переводе греческого философа Платона Доле допустил такую фразу:

«После смерти ты станешь ничем».

«Он отрицает бессмертие души!» завопили ученые богословы. Сорбонна жестоко отомстила Доле за все его нападки. Все его издания были объявлены еретическими. В феврале 1543 года книги Доле были торжественно сожжены рукой палача. Ясно было, что та же участь грозит издателю. Благоразумие диктовало Доле побег за границу. Но любовь к родине и боевая натура удерживали его во Франции. Неустрашимый, как Бруно, Доле продолжал защищаться насмешкой. Наконец осенью 1544 года он был снова схвачен и заключен в парижскую тюрьму Консьержери. Объявленный еретиком и безбожником, Доле был приговорен к смертной казни. Против него была тьма улик: он издавал нечестивые книги, по постным дням ел скоромное, во время обедни часто гулял возле церкви…

Типография XVI века (со старинной гравюры).

Этьена Доле казнили 3 августа 1546 года на одной из парижских площадей. После жестоких пыток мученик книгопечатания был повешен, а затем сожжен вместе со своими книгами.

Незадолго до смерти Доле писал:

«Легко переносить страдания, когда имеешь перед собой великую цель и когда знаешь, что презренные палачи мысли погибнут, как бессловесные твари».

Много воды утекло с тех пор. «Презренные палачи мысли» наших дней – фашисты – еще не перестали истязать книгу и сжигать ее на кострах. И только у нас, в социалистическом отечестве, книга стала наконец истинным проводником передовой мысли в гущу народа и величайшим оружием в борьбе за новую, светлую жизнь.

МОСКОВСКИЙ ПЕРВОПЕЧАТНИК ИВАН ФЕДОТОВ

Начало книгопечатания в России связано с именем печатника Ивана Федорова.

Когда Иоганн Гутенберг пустил в ход свой печатный станок, Московия была еще отсталой страной. Книгопечатание проникло в нее только через сто лет после его изобретения.

В Московской Руси, как и в других странах, рукописи встарину переписывались на пергаменте, потом на бумаге. Но и бумага была недешева. Поэтому для рукописей часто употреблялась береста – верхний слой березовой коры или лубок – липовая кора.

На бересте или бумаге писец прежде всего проводил тонкой тростью – каламой – линейки на равном расстоянии. Писали крупными прямыми буквами, расставленными отдельно одна от другой. Такое письмо называлось уставом. Позже вошли в обычай более мелкие буквы – полуустав и, наконец, беглое письмо – скоропись.

Образец устава из рукописного евангелия XIII века.

Старинные писцы, собственно говоря, не писали, а рисовали буквы. Особое внимание обращалось на начальные буквы каждого раздела, которые тщательно разрисовывались красной краской – киноварью. В начале текста помещался раскрашенный рисунок – заставка. В древних рукописях на заставках изображались звери и птицы, в более поздних – кружки, треугольники, решетки и другие затейливые орнаменты. Заставки сияли киноварью, синькой, позолотой. Каждый писец был одновременно и художником.

Пишущий монах (рисунок XIV века).

Рукописные книги переплетались в толстую кожу или же обтягивались дорогой тканью – парчой, бархатом. Книга часто снабжалась серебряными застежками.

Сколько труда было вложено в каждую рукопись! Для древнего переписчика изготовить книгу – то же, что для современного художника нарисовать сложную картину.

На переписку одной книги требовались месяцы, а то и целые годы. При такой длительной работе неудивительно, что переписчик сживался со своим трудом, привязывался к нему. Иногда он выражал свои чувства в послесловии, приписке к оконченному труду. В одном из них мы читаем:

«Рад бывает корабль, переплывший морскую пучину; так же рад и писец, кончивший книгу сию».

В другой древней рукописи на последней странице еще более пышное послесловие:

«Радуется жених при виде невесты своей. Радуется купец при получении барыша. Радуется кормчий прибытию на пристань, странник – возвращению на родину. Точно так радуется и переписчик окончанию своего труда».

Но к радости примешивается тревога: что, если книга попадет в чужие руки, что, если плод долгого, упорного труда испортят небрежным обращением? И писец пускает в ход страшные угрозы, чтобы застраховать свое детище:

«Кто похитит сию книгу, да будет тому в нынешней жизни и в будущей вечная мука!»

«Который поп или диакон чтет (читает), а не застегивает всех застежек, – буди проклят!»

Иной раз переписчик в послесловии просит читателей простить ему сделанные ошибки, которыми так богаты были эти рукописи.

Само собой разумеется, что в Московии, как и на Западе, книгописание находилось в руках духовенства. Переписывались преимущественно богослужебные книги: молитвенники, псалтыри, то есть сборники религиозных гимнов, и т. п. Монастыри сбывали книги за крупные суммы. За какой-нибудь художественно исполненный псалтырь богатые люди платили «сорок сороков» белок, то есть столько, сколько стоили сорок шуб по сорок беличьих шкурок в каждой.

Православная церковь ревниво охраняла свою монополию на переписку книг. Церковники знали о том, что в других странах книги печатаются новым способом, и боялись пуще огня, чтобы эта «зараза» не проникла на «святую Русь». В конце XV века, при царе Иване III, в Москву приехал из немецкого города Любека некий Варфоломей Готан. Он привез с собой печатные книги и стал пропагандировать книгопечатание. Немец, повидимому, хотел устроить в Москве типографию. Но дело кончилось печально: попы натравили на него темную толпу, которая утопила «немчина» в Москва-реке.

Однако внук Ивана III, Иван IV, уже решился ввести книгопечатание в России. Он начал торговлю с англичанами, ему нужны были грамотные люди. И вот в 1553 году царь приказывает строить первый Печатный двор в Москве, на Никольской улице.

Первая русская типография строилась целых десять лет. Она была закончена только в 1563 году. Печатание книг было поручено сведущему в этом деле московскому жителю Ивану Федорову. По всей вероятности, он научился своему мастерству у одного из иностранцев, которых было уже немало в Москве. Помощником Ивану Федорову был назначен Петр Мстиславец. Обоим было приказано «спутать книги на всю русскую землю, верные, по легкой цене», говорит современник.

Первая книгопечатня в Москве.

Русские первопечатники с большим жаром взялись за дело. Через год из-под их станка вышла первая печатная книга – «Деяния апостольские», за ней еще две богослужебные книги.

Иван Федоров и Петр Мстиславец любовались своей работой. Четкая печать, тонкого рисунка «заставицы» (виньетки для украшения), ровные «берега» (поля), заглавные буквы сияют алой киноварью, яркой синькой, позолотой. А главное – ни одной ошибки!

Это был важный момент в истории народного просвещения в России. Правда, первые отпечатанные книги были церковного содержания, но они открывали путь светским книгам. Книга с правильным текстом, доступная по цене, пошла гулять по русской земле.

Мирная работа первых русских печатников была прервана в самом начале. Над ними грянула гроза. Церковная братия не дремала. Ей вовсе не хотелось расставаться с огромными доходами от переписки книг. Невесть откуда поползла молва, что Печатный двор – притон чародейства. Вокруг типографии шныряли какие-то темные личности в монашеских одеяниях. Они зловеще нашептывали: «Бесовская затея»… «Волхвование»… «Бог не попустит, чтобы нечистая сила одолела!»

Печатники поняли, что надо спасать жизнь, пока не поздно. Однажды, в глухую ночь, из Печатного двора вышли два человека с тяжелыми мешками за спиной. То были Иван Федоров и Петр Мстиславец. В мешках было типографское имущество. Едва успели они скрыться из виду, как во двор типографии ворвалась толпа. Подожженный злоумышленниками, Печатный двор сгорел, как свеча. Громилы искали печатников, но не нашли. Гонимые завистью и злобой, Федоров и Мстиславец бежали за границу, в Литву.

Здесь они встретили хороший прием. Один из литовских вельмож, гетман Хоткевич, даже устроил типографию в собственном имении и пригласил туда на работу московских беглецов. Но скоро эта затея ему наскучила, и типография была закрыта. Здесь след Петра Мстиславца теряется. Федорову же, в благодарность за труды, Хоткевич подарил деревню и предложил ему остаться жить на покое.

Перед бездомным, нищим странником открылась новая жизнь. Своя деревенька с крестьянами… Дом – полная чаша… Закрома полны хлеба, на скотном дворе – коровы, лошади, овцы…

Но первый русский печатник слишком горячо любил свое дело. Сытая, покойная жизнь и сельское хозяйство его не прельщали. «Не пристало мне, – писал он впоследствии, – сокращать дни живота моего (то есть жизни) за плугом и сеянием семян житных. Мне положено было духовные семена по вселенной рассевати…»

Иван Федоров погрузил на телегу свой типографский инвентарь и снова пошел бродить по свету.

На этот раз он очутился в богатом польском городе Львове. Подобно Гутенбергу, Иван Федоров вынужден собирать с великим трудом деньги на устройство типографии и итти в кабалу к богачам. Он отправляется на поклон к купцам и боярам, те зачастую со смехом гонят его с крыльца. И только ценой больших усилий ему удается снова открыть типографию.

Памятник Ивану Федорову в Москве.

Ко радость Ивана Федорова была недолговечна. Через некоторое время его станок продан за долги. Приходится начинать сначала.

Неистовый «друкарь» (от немецкого «друкен» – печатать) не покоряется судьбе. Во сне и наяву он видит любимую работу. С неиссякаемой энергией Иван Федоров хлопочет о новой типографии. Ему удается напечатать несколько книг на Волыни. Отсюда он возвращается во Львов. На короткое время судьба улыбнулась – он опять за станком. Но денег вечно нехватает. Вскоре – в который уже раз! – его типография снова описана за долги.

Пришла старость, а с ней и болезни… Русский первопечатник скончался в городе Львове 5 декабря 1583 года.

Чувствуя приближение смерти, Иван Федоров заказал себе надгробную плиту по собственному рисунку. На плите был изображен его книжный знак и вырезана надпись:

«Друкарь книг, доселе невиданных».

В конце изданной им книги об апостолах Иван Федоров кратко описал свои невзгоды и скитания. «Может быть, вместе с деяниями апостолов и мой голос дойдет до потомства», думал он. Голос мужественного борца за печатное дело в России дошел до нас через века.

В скучной и ненужной книге «Деяния апостолов» нас интересует только печальная повесть одного из лучших русских людей – первопечатника Ивана Федорова.

Памятник Ивану Федорову, поставленный в Москве, недалеко от бывшего Печатного двора, запечатлел образ того, кто считал задачей; своей жизни «духовные семена рассевати».