Текст книги "Любимое блюдо (ЛП)"

Автор книги: Китти Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Уж лучше страх, чем жалость.

***

Я почувствовала онемение. Я весьма смутно помнила тот бар и самого бармена. Я и правда считала, что мужчина рядом со мной мог оказаться фанатиком или тем, кого бросила жена и, по какой-то причине, он винил в этом меня.

Иногда женщины, чьи отношения были далеки от идеальных, чем-то вдохновлялись в одной из моих книг, поднимали свою самооценку и бросали своих парней, мужей или кого-то еще. Меня часто в этом обвиняли.

Я уставилась на мужчину, желая хоть что-нибудь ему «сказать». Возможно, он знал обо мне меньше, чем думал, иначе он бы уже давно мог бы поговорить со мной. Ведь я знала язык жестов благодаря своей сестре.

Разумеется, я могла понять, почему он не знал об этом. Когда Кэти умерла, родители были так огорчены, что через несколько месяцев, буквально стерли о ней все воспоминания. Словно ее никогда и не существовало. Им было слишком тяжело.

В то время, мне казалось это жестоким, но вспоминать о ней было слишком больно. Я уже собиралась рассказать ему о сестре, когда мужчина снова указал на дневник и на страницы с загнутыми уголками. Те, которые содержали все объяснения, которых я ждала месяцами, и, наконец, перестала верить, что когда-либо получу.

Теперь я не была уверена, что язык жестов смог бы помочь, потому что мне тоже стало его жаль. Возможно, из-за этого он даже мог бы убить меня. Он так долго был главным, что теперь, когда мужчина признался в своей уязвимости, его самоконтроль затрещал по швам. Края уже были надорванными. Все пошло наперекосяк. Поэтому, я обратила все свое внимание на дневник с загнутыми уголками страниц.

Январь 30-ое:

Я знаю, что окончательно рехнулся. Я назначил Уолтера временно исполняющим мои обязанности. Я почти не появляюсь дома. Я следую за ней, в соответствии с ее рабочим графиком.

Я понимаю, что это неправильно. И я знаю, что именно неправильно в том, чем я занимаюсь, но меня это не волнует.

Когда ты являешься частью общества, в котором положено вести себя определенным образом, ты не можешь выйти за рамки. А если ты это сделал и при этом ничего не почувствовал, то все еще хуже, чем ты думал. Так что я пытаюсь определить, был ли я вообще когда-нибудь частью этого общества.

Еще до того, как у меня появился дом, построенный на краю «вселенной», даже тогда я не был частью общества. Я всегда был за бортом. У меня есть лишь небольшая группа людей, с которыми я могу говорить на языке жестов, а не просто тупо таращиться на них.

И сейчас, черт меня возьми, я занимаюсь самобичеванием. Или, возможно, оправдываю себя. Нет, головой я понимаю, что это неправильно. Я не идиот, я получил лучшее образование из всех возможных, но мне на это плевать. И знаю, что мне все сойдет с рук.

Во время своего пребывания дома, я переделал несколько комнат, которые смог бы использовать после похищения. Я сделал в них звукоизоляцию, потому что не знал, как долго она будет звать на помощь, и хотя слуги приходят ко мне крайне редко, я должен был себя обезопасить. Все эти комнаты выглядят как лаборатории, за исключением комнаты с мониторами. Все прошло нормально. На каждой двери теперь имеется соответствующая табличка.

Персонал знает, что раньше я работал над анализом потребительских товаров, и они думают, что это хороший знак того, что я вернулся к этому занятию. Я слышал, как они разговаривали между собой. Иногда я улавливал фразы о том, что я перестал выходить из дома и прекратил работать. А чем в их представлении я должен был заниматься?

Как только электрики установят в комнатах систему безопасности, я избавлюсь от всего лабораторного дерьма и перенесу туда все, что нужно. Будет только одна комната, которую я оставлю пустой.

Вероятно, это лучшее, что я смог придумать. Я подумывал о том, чтобы использовать наркотики для того, чтобы заставить ее подчиняться, но это оставило бы некий бумажный след. И что-то могло пойти не так, какой-то непредвиденный побочный эффект или аллергическая реакция, и тогда я либо позволил бы ей умереть, либо рискнул бы и попался. К тому же, иметь на руках наркоманку, весьма сомнительное удовольствие.

И хотя у меня нет никаких моральных терзаний по поводу того пути, который я выбрал, я не считаю себя человеком настолько склонным к насилию, чтобы забрать чью-то жизнь. Мне не свойственна жестокость, если не брать в расчет парочку сексуальных фантазий. Я не хочу причинять ей физический вред, а просто хочу ее.

Я думаю, что никогда не поздно сделать одну их тех жалких попыток опять завести отношения. Но в итоге мы придем к тому же самому – жалости. На этот раз я хочу, чтобы гребаная женщина знала, что я не беспомощен только потому, что я не могу с ней поговорить. На самом деле, я даже пришел к выводу, что мне не придется причинять ей боль. Я узнал ее слабое место.

Я еще никогда не встречал человека, который бы так упивался социальным взаимодействием, как это делает она. Если лишить ее всего, то она подчинится.

Я наблюдал за ней на тех конференциях, на которых она выступала, стараясь держаться в тени, чтобы девушка не заметила меня и не поняла, что в толпе постоянно меняющихся лиц всегда мелькает одно и то же. Она порхала вокруг, и теперь я понимаю, откуда произошел термин «Социальная бабочка» (прим. пер.: «Социальная бабочка» – это очень коммуникабельный человек, который имеет множество знакомых в разных кругах и пытается дружить со всеми). У нее оказался самый мелодичный смех, который я только слышал, и несколько раз я почти почувствовал себя виноватым.

Но потом я закрываю глаза и представляю под собой ее обнаженное тело, осознавая, что хоть раз в моей гребаной жизни у меня будет абсолютная власть над женщиной. Над кем-то, кто не сможет отвергнуть меня и не станет меня жалеть, после чего чувство вины испаряется.

***

Я не могла остановить слезы, которые стекали по моему лицу от того, насколько легкомысленно он относился ко всему этому. Как запросто он рассказывал о том, что планировал сломать меня, будто кто-то упомянул, что они ели на ужин. Крайнее высокомерие и полное отсутствие раскаяния.

Я снова взглянула на мужчину, желая посмотреть, почувствовал ли он хоть что-нибудь вообще после того, как его тайна была раскрыта. Но все, что я увидела – равнодушие и возникшую сегодня нетерпеливость. Это был день, когда он отпускал меня. Я знала, что он не разрешит мне остаться, потому что он позволил мне взглянуть на свой мир, и я зашла слишком далеко.

Я до сих пор не понимала, зачем он это сделал, но если этот мужчина позволил мне увидеть человека за занавесом, то лишь потому, что покончил со мной навсегда.

Май 3-е:

Всего пара недель, и она снова будет в Атланте. Я не могу поверить, что действительно собираюсь это сделать. Несколько месяцев я думал, что так и не решусь на этот шаг. Это была обыкновенная фантазия, как и множество других. Я просто сделал эту более реальной.

Но, потратив на нее возмутительную сумму, я клянусь Богом, что украду ее. Мне известно, что там, откуда она родом, люди чрезвычайно горделивые, так что я должен как можно скорее довезти ее до дома. Чем короче будет расстояние, которое мне придется ее перевозить, тем лучше.

Я исследовал различные наркотики и нашел один, который продержит ее в отключке около четырех часов. Поездка домой, если исключить какие-либо проблемы, займет только два. Если повезет, я не попаду в пробку. Не хочу, чтобы она проснулась связанной в машине. Это полностью разрушит эффект и подарит ей пусть и небольшой, но шанс на побег.

Я же хочу, чтобы она с самого начала поняла, что шансов на спасение нет. Хотя, как только я переведу ее в роскошный люкс, то буду ждать того, что в какой-то момент она на меня набросится. Мне кажется, что будет лучше как можно быстрее погасить ее мятежный дух и позволить ей увидеть бессмысленность своих поступков.

Я не видел ее с марта. Вместо этого, я изучал ее прошлое, узнавал все, что мог. Я хочу, чтобы в ее комнате было все, что ей нравится.

С одной стороны, я хочу сломать ее настолько сильно, чтобы она исполняла все мои желания без единого вопроса. Но с другой стороны, я хочу, чтобы она меня выбрала. Я жажду, чтобы она была благодарной и готовой. Я жажду контроля, но не хочу, чтобы она вопила от ужаса, пока я ее трахаю.

Я знаю, что мир классифицировал бы меня как монстра, но меня возбуждает контроль, а не женщина, кричащая или умоляющая меня не насиловать ее. Я не против легкого испуга, просто хочу, чтобы это был ее выбор. Если она не выберет меня, я просто оставлю ее в камере до тех пор, пока она не передумает. Я чертовски долго ждал этого момента. Если Эмили думает, что сможет пересилить мое терпение, то она сошла с ума.

Май 15-ое:

Все прошло не так гладко, как я планировал. Когда ей стало нехорошо, я помог девушке выйти на улицу. Не думаю, что она вообще меня видела. А потом она упала в обморок прямо мне в руки. Жертва оказалась у меня в машине еще до того, как кто-то заметил ее отсутствие. Я не останавливался, чтобы обездвижить ее на протяжении тридцати минут, пока не миновал шоссе.

А затем я вырулил на безлюдную дорогу. Там, я связал ей руки и ноги, завязал глаза, а потом уложил на заднее сиденье и накрыл одеялом. Я знал, что безопаснее положить ее в багажник, но возможность того, что она умрет от отравления угарным газом, особенно вперемешку с наркотиками, которые уже циркулировали в ее крови, меня не прельщала.

Я посадил ее в камеру до того, как она пришла в себя, и решил сначала понаблюдать за ней через монитор. Когда действие наркотика закончилось, а она не проснулась, я слегка забеспокоился. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она все-таки очнулась. Она просто не кричала и не двигалась.

Она была умна, экономя свои силы, в ожидании, возможно, единственного шанса на побег, попутно прокручивая в памяти свои действия и то, что привело ее ко мне. Я принес ей поесть. Я не планировал прикасаться к ней в первый же день, и я знал, что должен был быть более сдержанным, чтобы не навредить ей.

Я не хотел причинять ей боль. Я желал сделать все как можно лучше. Но лучше должен был стать я сам. И я об этом не пожалел. Я сел на пол рядом с ней, протянул руку и погладил ее по гладкой щеке. Еще никогда я не ощущал столь нежной кожи.

Я знал, что она была напугана. Она, вероятно, подумала, что я причиню ей вред, но неожиданно, мне захотелось о ней позаботиться, ведь она была живым человеком. Я думал о ней месяцами, как о некой собственности, которую приобрел, но не мог отрицать ее горячее рваное дыхание или ее нежные щеки, или то, как она тянулась ко мне, даже если сама этого не понимала.

В конце концов, мне удалось прекратить к ней прикасаться и начать кормить супом. Я был удивлен, что она все еще не начала оказывать сопротивление. Я обнаружил, что моя рука соприкоснулась с ее грудью и жертва дернулась. Это заставило меня разозлиться. Дело не в том, что красотка отстранилась, но я ожидал чего-то другого. Я уже собирался уходить, когда меня остановил ее голос. Мягкая, отчаянная мольба, которая заставила мои штаны натянуться.

Я вернулся и решил протестировать ее, чтобы посмотреть, как далеко она сможет зайти ради еды. Я понимал, что она все еще была слегка под кайфом, голодная, уставшая и напуганная. Я собирался устроить ей проверку сейчас, а потом подождать неделю, как и планировал.

Доедая суп, она тянулась за моим прикосновением, издавая мягкие стоны, которые, я уверен, она даже не замечала. У меня возникла мысль переселить ее в люкс немедленно. Плюнуть на план и просто отвести ее в хорошую комнату с душем и другими удобствами. Но это не привело бы к тому, чего я добивался.

Обладать ей, такой напуганной, пытающейся угодить мне, ради пищи... Я не могу отрицать того, как это на меня подействовало. Эта неделя будет тяжелой. Но я готов признаться в своих желаниях. Она не просто мне нужна. Я даже не хочу, чтобы она просто меня не жалела. Я хочу ее страха, отчаяния, полного и абсолютного подчинения. И я готов дождаться этого момента.

Она спросила меня, почему я делаю это с ней, и на этот раз я был рад, что не могу говорить. Мое молчание поможет ей сформироваться, мои руки станут моим голосом, и, в конце концов, она перестанет чувствовать разницу, ей станет все равно. Сломить ее будет лучшим, что я когда-либо делал.

Май 18-ое:

Она действовала так, как я и ожидал, когда запустила свой суп в стену, словно обиженный ребенок. Мне кажется, что она все еще думает, что я собираюсь убить ее, и хочет, чтобы я потерял контроль и делал это по-быстрому. Это единственное объяснение, которое я могу придумать в оправдание ее выходке.

Я изучил все книги по психологии поведения человека, которые смог достать за эти долгие месяцы. Хотя я совершенно уверен, что их авторы не хотели бы, чтобы эти знания использовались бы подобным образом.

Сначала я изучал их, чтобы попытаться лучше понять свою жертву, так как она получила степень по психологии. Затем я решил использовать их, чтобы подготовить ее, потому что нет ничего более коварного, чем пытать кого-то таким образом, чтобы он точно знал, что ты делаешь, но понимал, что он не может избежать этого.

И хотя, я не приветствую физическое насилие, мне все равно показалось, что я повел себя, как садист. Я убрал весь беспорядок, который она сотворила, а потом оставил ее в одиночестве. Она испортила свою еду, значит, она ее больше не получит. Как только она узнает, что истерики бесполезны и никак на меня не влияют, она перестанет это делать.

***

Было странно и тревожно, видеть эти события его глазами. Еще более странно было увидеть подтверждение того, что мы поняли друг друга с самого начала. Конечно, я не подозревала, что он немой. Вероятно, я должна была об этом догадаться, но он был так расчетлив во всем остальном, что делал, что с чего бы мне думать о том, что у него есть какой-то недостаток? Особенно такой редкий?

К тому же немота чаще всего идет в комплекте с глухотой, как у моей сестры. А он определенно глухим не был. Мужчина много раз поворачивался на звук моего голоса. Он не просто читал по моим губам.

Кроме того, я оказалась права во всем насчет него, а он был прав насчет меня. Общение без слов привело нас обоих туда, где мы должны были просто инстинктивно понимать друг друга. Я стерла еще одну слезу, когда она скользнула по моей щеке и посмотрела на него.

– Пожалуйста, не заставляй меня уходить, – заговорила я и отложила дневник в сторону, чтобы одновременно повторять свои слова на языке жестов.

Он широко распахнул глаза. Мой похититель действительно не догадывался о том, что я знала язык глухонемых. Каковы на это были шансы, верно? Жизнь странная штука, но на то она и жизнь. Я должна была догадаться, что он немой, особенно, учитываю историю своей семьи.

Почему этот вопрос не был одним из тех, которые я задавала в те дни, когда была достаточно храброй, чтобы о чем-то спрашивать? Оглядываясь назад, я понимаю, что это даже к лучшему, что я этого не сделала.

Мы оба жили в мире, где люди умели говорить руками, и все же, мы даже об этом не догадывались.

Я привыкла видеть его всемогущим и всезнающим. Мне казалось, что он знает каждую деталь моей жизни, но на практике все было не так. Я поняла, что большую часть информации, он, вероятно, получил от посещения моих семинаров. Я много говорила о своей личной жизни на конференциях. Вероятно, даже больше, чем следовало бы. Но я никогда не говорила о своей сестре.

Он долго смотрел на меня, прежде чем показал: «Читай».

Я перешла к следующей странице с загнутым уголком. Я думала, что если сделаю то, что он сказал, не оказывая сопротивления, то мужчина поймет, что я чего-то стою.

Эта мысль меня расстроила. Единственное, что удерживало меня от полного краха, это догадка, что он решил отпустить меня потому, что пытался поступить правильно. Поэтому я продолжила читать.

Июнь 16-ое:

Насколько бы волнительно не было видеть, как она повинуется и преподносит мне свое тело словно подарок, я знал, что это неправда. Пока еще нет. Она все еще хотела сбежать. Увидев комнаты, которые я для нее подготовил, девушка поняла, кем она была.

Когда ты отдаешь кому-то свое тело в обмен на какие-то смешные вещи, вроде материальных благ, то становишься шлюхой, и пути назад уже нет. Прошлой ночью, наблюдая за ней по монитору, я видел, как в ее голове крутились колесики, пока она планировала напасть на меня, и изучала все предметы в комнате, на которые до этого не обращала внимания.

Попытка была провальной. И дело не в том, что она плохо старалась, у нее просто не было шансов, так как еще до того, как я вошел в комнату, я уже знал, что девушка поджидала меня у двери со своим оружием. В тот момент, когда все обернулось против нее, она снова стала испуганным маленьким кроликом, которого я похитил в тот первый день, и который пытался от меня спрятаться.

Я не уверен, что на моем лице удержалась привычная маска, поскольку это так сильно меня тронуло. Мне понравилась ее покорность, но в то же время, мне бы хотелось увидеть ее страхи. Я протянул ей руку и удивился, как быстро она за нее ухватилась. В ее взгляде сквозили смирение и покорность. Но я уже знал, что мне придется снова посадить девушку в камеру, и лишь после этого она станет моей навсегда.

Я вывел жертву на улицу и показал ей окрестности, а затем решил, что позволю ей попытаться сбежать. Я знал, что если бы был обычным, слегка обиженным мужчиной, то к этому моменту ее слезы повлияли бы на меня так, что я бы сдался. Ее беспрекословное послушание скрутило бы мои кишки или заставило бы меня ощутить чувство вины, но ничего подобного не было. У меня был лишь отголосок тех чувств и то лишь потому, что еще с детства мне пытались внушить, что такое хорошо, а что такое плохо.

Я уверен, что даже если бы у меня был голос, я все равно бы это сделал. Я не понимал этого, пока не увидел, как она уходит от меня, осознавая, что не сможет далеко уйти. Она была моей добычей, и это пробудило во мне инстинкт хищника, который я слишком долго в себе подавлял.

Когда она отошла достаточно далеко, я поднялся на ноги и начал ее преследовать. Мы будто были связаны какой-то невидимой нитью, потому что я заметил, что она почувствовала меня у себя за спиной задолго до того, как услышала мои шаги. Она перешла на бег, и это напомнило мне игру в догонялки. Для нее это был шанс на побег и выживание, но для меня это было просто развлечение.

После того, как я удостоверился, что она меня услышала, девушка напряглась и, за несколько мгновений до того, как я смог дотянуться до нее и повалить на землю, остановилась и повернулась ко мне, подняв руки в жесте капитуляции. Если во мне была эта темная потребность получить над ней абсолютную власть, то у нее была почти такая же патологическая потребность мне это дать.

Я никогда не предполагал, что она будет такой внушаемой. Ужас перед возможностью испытать боль, довел ее до такой крайности, что она перестала бороться. В каком-то смысле, ее страх перед неизбежной болью, пересилил ужас перед смертью. Потому что еще ни разу не навредив ей, я заставил девушку поверить, что если она будет мне повиноваться, то я не стану этого делать. И я не собирался разубеждать ее в этом.

Я работал над тем, чтобы девушка поняла это с самого начала. Что она в безопасности, если будет покорной. Я просто не ожидал такого фанатичного подчинения в тот момент, когда свобода оказалась настолько реальной и доступной, лишь потому, что она очутилась за стенами дома на свежем воздухе.

Мне захотелось повалить ее на траву и тут же трахнуть, но я учил ее воспринимать секс в качестве награды, и поэтому понимал, что подобное действие испортит все, чего я успел достигнуть до этого момента. Стиснув зубы, я повернулся, чтобы отвести ее обратно в дом. Я уже решил, что на этот раз это будут две недели, и я не был уверен, как мне удастся сдерживать себя, чтобы не прикоснуться к ней.

Июнь 30-ое:

Я подумал заставить ее дождаться 4-го июля, прежде чем вернуть в хорошую комнату. Такое искушение. Вероятно, все дело в иронии ситуации. Вернуть ее туда в День Независимости. Я уверен, что после этого она приравняет эту спальню к свободе.

В прошлый раз, когда я запер ее в камере, я понял, что хочу причинить ей боль. Но я не хочу делать это в гневе. Мне нужно, чтобы она сама нуждалась в том, чтобы ей причинили боль. У меня было много времени все это обдумать, пока я выжидал время. Все закончилось тем, что я оборудовал еще одну комнату под игровую.

Я не думал, что все выйдет именно так, но чем больше я мечтал о ней, тем глубже погружался в фантазии, где смогу ее выпороть. И на самом деле, чем еще я должен был заниматься в мучительные недели ожидания? Задумка с темницей казалась именно тем, что нужно.

Думаю, все заключалось в желании проучить ее. Я не принес ей тампонов или прокладок, так что в итоге, ей пришлось ходить голой, и кто бы мог винить ее в этом? Полагаю, истекать кровью голой было лучше, учитывая, что я не собирался давать ей ничего, чтобы устранить этот беспорядок. Но я продолжал наблюдать за ней через монитор, желая наказать за то, что мне приходится ждать. Я не мог взять ее, не испортив весь свой прогресс.

В какой-то момент она заговорила со мной. Пленница запаниковала из-за того, что может забеременеть, и я убью ее за это. Я понятия не имею, почему она так подумала, но Эмили – умная девочка, так что по выражению моего лица, сразу поняла, что я не могу иметь детей. Я просто никогда их не хотел, и вазэктомия помогла избавиться от проблемы. Все, что ей нужно было знать, что я – бесплоден, и ей не стоит об этом беспокоиться.

Она снова попросила меня поговорить с ней, пообещав, что сделает все, что я захочу. Это вывело меня из себя. Я знал, что это правда. Но мне было нужно, чтобы она подчинилась, зная, что я могу никогда не заговорить с ней. Потому что я не могу. Я здесь не для того, чтобы угодить ей, это она здесь, чтобы угодить мне. Даже если бы я мог говорить, не думаю, что стал бы. Здесь нет никаких компромиссов.

Она подчинится или будет наказана. Если достаточно настойчиво применять депривацию, то страх заставит ее угождать мне, и в дальнейшем, мне не придется ее перевоспитывать или травмировать сильнее, чем это необходимо.

В тот день, когда я направился к выходу, пленница умоляла меня не оставлять ее в одиночестве и отвести в хорошую комнату. Всю следующую неделю, я дрочил, вспоминая отчаяние в ее голосе и то, как дрожали ее губы, пока она говорила со мной.

После того, как у нее закончились месячные, она все еще продолжила ходить обнаженной. К этому моменту, она решила соблазнить меня, так что я был рад, что у нее в запасе имелась еще одна неделя изоляции. Я хотел избавиться от всех возможных проявлений своеволия, которые в ней были.

В какой-то момент она настолько обнаглела, что улеглась на пол и принялась мастурбировать, зная, что я могу это видеть. Я дрочил, наблюдая за ней через монитор, и даже успел кончить прежде, чем это сделала она, чтобы получить возможность поймать ее с поличным и все еще контролировать себя. Потому что она произвела на меня неизгладимое впечатление, но это не имеет значения. Она не будет держать меня за яйца, как другие женщины. Она моя. Девушка научится этому и хорошенько это усвоит.

Я сверлил ее взглядом до тех пор, пока она не остановилась, а затем вышел из комнаты. Настало время для книги. Я хотел, чтобы она поняла, что я – ее хозяин, но я не знал, как лучше донести до нее эту информацию. Если бы я оставил ей записку, то она бы догадалась о моем недостатке или, по крайней мере, задумалась об этом. Так что я решил донести до нее эту правду настолько жутким способом, насколько это было возможно.

Пока пленница отбывала свое наказание, а я обустраивал темницу, я начал выделять слово «хозяин» каждый раз, когда оно появлялось в эротическом романе из ее комнаты. Я зачарованно наблюдал, как она несколько раз прошла мимо книги, прежде чем, наконец, взяла ее в руки. Она думала, что это какая-то уловка. Я видел через мониторы, как страшно ей было сделать неправильный выбор, потому что она не знала, чего я от нее хочу.

Она действительно оказалась чем-то большим, чем я когда-либо мог надеяться заполучить. Изначально, решение похитить ее было основано на том, что девушка показалась мне чертовски привлекательной. И только теперь я смог узнать, насколько совершенной и удивительной она была на самом деле.

Даже изучив все методы психологического воздействия, я не думал, что смогу воспитать такую послушную рабыню. Войдя в ее камеру, я в ожидании уставился на девушку. В первую очередь, я был слегка разочарован тем, что она не обратилась ко мне подобающим образом. Но когда я развернулся, чтобы уйти, она произнесла заветные слова:

– Хозяин, пожалуйста.

Правильные слова все же сорвались с ее губ. Она почти заработала билет на свободу. Урок усвоен. Я решил трахнуть ее в попку, и если бы она согласилась на это без возражений, то я бы отвел ее в хорошую комнату.

Я был предельно осторожен. Я не хотел навредить ей. Вероятно, это должно было стать самым травмирующим событием из тех, что я планировал сделать, и я прекрасно это понимал. Но если бы она мне это позволила, то стала бы полностью моей.

Все оказалось даже лучше, чем я себе представлял, так что, когда мы закончили, я так и остался лежать рядом с девушкой. Я остался на месте, чтобы она поняла ― если она будет подчиняться мне, то я продолжу прикасаться к ней, позволю кончать и буду дарить ей свои объятия. Девушке просто нужно отдать мне всю себя и принять свою участь. Спасения нет, и ей придется с этим смириться. Она либо сгниет в пустой камере, либо все же подчинится мне.

***

Я прекратила читать. Там было еще много чего написано, но я больше не хотела читать, по крайней мере, не о том дне.

Я не смогла бы вынести его реакцию на порку или его возбуждение от моего страха и беспомощности. Я просмотрела остальные страницы с загнутыми уголками в поисках одной вещи – почему он решил меня отпустить.

Но этого там не было. Даже в последней записи говорилось только о нашем последнем совместно проведенном времени. Не было никаких признаков, что он устал от меня, и не было никакого намека, что он сожалел. И вот тогда я посмотрела на него. Я ожидала, что он будет настаивать, чтобы я продолжила читать, но я не хотела больше это видеть. Я видела достаточно.

– Ты сожалеешь, что сделал это со мной?

Он пожал плечами.

– Почему ты меня отпускаешь? Ты реально позволишь мне уйти?

«Да. Ты свободна. Я отпускаю тебя, потому что закончил с тобой».

Так просто. Он закончил со мной. Мужчина похитил меня, сделал своей игрушкой, своей собственностью, и, как и любую игрушку, которая надоела своему хозяину, решил выкинуть меня на помойку.

Мне хотелось упасть на колени и начать умолять его не делать этого, но скучающее выражение на лице мужчины подсказало мне, что это бесполезно. Он снова вложил мне в руку ключи.

«Дверь гаража открыта, и, если ты нажмешь на кнопку, то сможешь понять, какая это машина. Моргнут фары. Тебе не составит труда найти дорогу домой».

– Это бессмысленно. Да, возможно ты со мной закончил, но почему ты так легко отпускаешь меня с чем-то, что может привести к тебе? Тебя не волнует, что я могу обратиться в полицию?

Возможно, мне не стоило этого говорить. В конце концов, упоминание о полиции, могло обеспечить меня ямой в земле вместо свободы.

Мужчина снова пожал плечами.

«В любом случае, меня это не волнует. Верни себе свою жизнь обратно, Эмили».

Чтобы произнести мое имя, ему потребовалось больше времени, чем я думала. Имя, которое теперь казалось мне таким далеким. Я не могла поверить в то, что не хотела уходить. Мне казалось, что в дневнике будет объяснение тому, что сейчас происходило, но там этого не было.

– Разве я тебе не понравилась? Я сделала что-то не так?

Я знала, даже когда произносила эти слова, что нормальный человек ухватится бы за свою свободу и не стал бы задавать вопросов, но я находилась с ним так долго, что стала от него зависимой. Он даровал мне такую безопасность, какую я никогда не ощущала ранее, и мне было не важно, что та проявлялась в извращенной форме.

«Ты была покорной. И ты не сделала ничего плохого. Ты превзошла все мои ожидания. Но сейчас, ты должна уйти».

– Могу я забрать с собой несколько вещей?

Сувениры. Насколько все было хреново, если мне требовались напоминания о моем заключении?

Он кивнул головой.

Я взяла не много. Несколько CD-дисков с восточной музыкой – меня успокаивали звуки барабанов ― пару свечей, несколько любимых нарядов и дневник, страницы которого уже были исписаны. Полностью. И это была весьма странная поэзия.

Я всегда думала, что когда испишу последнюю страницу дневника, то он купит мне новый, а не отпустит меня на свободу.

Я не думала, что эти два события были чем-то большим, нежели совпадением. Но все это напоминало мне о том, будто я дописала последнюю страницу своей книги, и у меня закончились листы, так что я решила освободиться от литературного плена. Я отнесла вещи в гараж и загрузила их в машину.

Не знаю, почему я перестала умолять своего похитителя не прогонять меня. Думаю, какая-то часть меня просто знала, что я не смогу остаться. Он возвращал мне мою жизнь, и отказываться от подобного подарка было просто немыслимым.

Я повиновалась ему настолько долго, что сейчас, получив приказ, у меня сработал инстинкт его выполнить, независимо от того, как сильно я этого не хотела. Не из-за страха наказания, а из-за желания угодить ему, завоевать и сохранить его благосклонность.

Из всех вещей, что он заставлял меня делать, эту выполнить оказалось сложнее всего. Я действительно сошла с ума. Ни один нормальный человек не испугался бы возможности обрести свободу. Но я смогу это пережить, когда снова увижусь со своей семьей и друзьями.

Глава 10

Ему не нужно было выводить меня из дома силой, потому что я и так знала, что он это сделает, и никакая истерика тут не поможет. Я принадлежала ему полностью, и теперь он показывал мне это, избавляясь от меня, как и от любой другой своей собственности, которая стала ему неинтересной.

Машина, которую он мне подарил, оказалась серебристым «Мерседесом», и это на самом деле было подарком, потому что какова была вероятность того, что я верну ее? Я закинула почти все, кроме дисков и дневника, в багажник, поверх запаски. Маленькая лопата звякнула, когда на нее приземлился журнал.

Мне потребовалась почти целая вечность, чтобы выбраться с подъездной дорожки. Казалось, она действительно была бесконечной. Часть меня задавалась вопросом, было ли все это очередной хитроумной уловкой, чтобы заставить меня вернуться, но, в конечном счете, я увидела насколько решительно он был настроен, и у него не было ни единой причины в очередной раз указывать мне на мою беспомощность. Я знала это; чувствовала это нутром и принимала. Мне не требовалось дополнительных подтверждений.