Текст книги "Любимое блюдо (ЛП)"

Автор книги: Китти Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Китти Томас

«Любимое блюдо»

Оригинальное название: Comfort Food by Kitty Thomas, 2014

Китти Томас «Любимое блюдо», 2019

Переводчик: Юлия Монкевич

Редакция и оформление: Евгения Ким

Вычитка: Юлия Монкевич

Обложка: Алёна Дьяченко

Аннотация

Эмили оказалась в плену. Ее похититель пытается выработать у нее условный рефлекс, используя для этого собственные методы. Отказ в человеческом общении – один из них, несмотря на то, что ему известно, как сильно его жертва нуждается в этом. Он слишком красив, чтобы быть монстром, что, в сочетании с отсутствием насилия по отношению к ней с его стороны, доводит ее до крайности, балансирующей на тонкой грани с благоразумием.

Эмили от первого лица расскажет о том, что такое «Любимое блюдо», и что происходит, когда все ощущения от боли и удовольствия переворачиваются с ног на голову, отчего кнут начинает приносить комфорт, в то время, как куриный суп превращается в сущее наказание.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Это история о БДСМ без взаимного согласия. Это новелла о реальном рабстве. Если вам некомфортно читать эротический рассказ без «стоп-слова», то данная книга не для вас. Это художественное произведение, где автор не одобряет и не оправдывает любые действия, совершаемые с человеком против его воли.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Эпилог

Молчание.

Не всегда становится врагом общения.

Глава 1

Первый день моего плена был похож на рождение... или смерть. Они оба выглядели одинаково ― длинный тоннель и яркий свет в конце. Возможно, на самом деле все было иначе. Возможно, мои воспоминания оказались неверны, потому что все, что существовало для меня в тот день, было темнотой.

На моих глазах была повязка. Я сидела на твердом металлическом стуле с привязанными к его ножкам ногами и связанными за спиной руками. Острее всего ощущалась тишина. Словно удушающее одеяло, от которого не было спасения. Если бы я не начала говорить, чтобы услышать свой собственный голос, отчаяние, которое я игнорировала, в первые же пять минут поглотило бы мое сознание.

Я помню, что мысли об этом были похожи на шпионские фильмы, которые часто начинались с сенсорной депривации (прим. пер.: сенсорная депривация ― ограничение внешних раздражителей): шаг первый заключался в том, чтобы заставить пленника выдать свои тайны. Но у меня не было секретов. Я была словно открытая книга, и, возможно, в этом и заключалась моя проблема. Местная знаменитость, которую транслировали по национальному каналу, уверенная, что в состоянии четко сформулировать свои мысли. Девушка с плаката, которой завидовали те, кто не мог оказаться на ее месте. В действительности ни для кого не представляющая опасности.

Я написала несколько книг, так что у меня имелись преданные фанаты. Кто-то должен был заметить, что я пропала, по крайней мере, к моменту моего следующего выступления, которое должно было состояться через несколько недель.

День начинался с одного из таких выступлений. Замечательный фуршет в очень хорошем ресторане в центре Атланты был заказан для этого события. Обычно я начинала и заканчивала свои книжные туры в Атланте, потому что город находился недалеко от моего дома в пригороде.

Моими поклонниками были преимущественно женщины ― моя основная аудитория, хотя я никогда не планировала становиться чем-то вроде их голоса. Также там присутствовало несколько мужчин, но я не обращала на них внимания.

Женщина проживает свою жизнь немного иначе, чем мужчина. Мы всегда осторожничаем. Не то чтобы мы живем в страхе двадцать четыре часа в сутки, представляя, как какой-то случайный человек придет, изнасилует или убьет нас. Только самые трусливые из нас думают именно так.

Все-таки никогда не знаешь, какой из психов зациклится на тебе. И несмотря на все мудреные речи и женские движения, по большому счету... женщины остаются добычей.

Это место, в котором я находилась, заставляло меня отрицать, что подобное могло произойти со мной. С девушкой, которая всегда осторожна. С той, кто запирается на все замки, не гуляет и не бегает в наушниках, не берет конфеты у незнакомцев из фургонов. Если вы понимаете, о чем я.

Я вслушивалась в тишину и задавалась вопросом, как, черт возьми, это могло произойти. У меня были и другие мысли. Мысли, которые заставляли меня надеяться, что, возможно, я знала какую-нибудь государственную тайну, и как только поделюсь ею, смогу пойти своей дорогой.

Изнасилование. Смерть. Расчленение. Возможно, это произойдет в таком порядке, а может, и нет. Хотя такой сценарий будет предпочтительнее расчленения. Изнасилование. Смерть. Или Изнасилование. Расчленение. Смерть. Вы всегда мечтаете, чтобы ваше расчленение произошло после смерти.

Если сначала наступит смерть, то это будет, вероятно, лучшим сценарием. Мне довелось посмотреть достаточно фильмов о женщинах, которые находились в опасности и я не была Макгайвером (прим. пер.: имеется в виду главный герой сериала «Секретный агент Макгайвер»). У меня на самом деле не было никаких шариковых ручек, которые я могла бы как-то вытащить из кармана и превратить их в баллистическую ракету.

Я совершила банальную ошибку. Оставила свой напиток без присмотра. Мужчинам никогда не приходится беспокоиться о подобном дерьме. Думаю, это потому, что по статистике женщин-психопаток намного меньше, чем мужчин сталкеров, и большинство стычек между мужчинами довольно банальны.

Как и всех женщин, воспитанных в нынешней обстановке страха и ненависти к мужчинам, меня учили никогда не оставлять свой напиток без присмотра. Все женщины это знают. Мы так и делаем. Даже если нам не говорят об этом прямо, эти правила вероятнее всего идут в комплекте с женским телом и остальными атрибутами. Просто здравый смысл в эпоху наркотиков для изнасилования на свидании. Даже самый обворожительный мужчина может оказаться волком в овечьей шкуре, который знает, как подловить момент.

Более того. Мы думаем, что бывают исключения. Как мой фуршет.

Не бывает никаких исключений. Иначе я бы не сидела здесь привязанной к стулу и не слушала бы сомнительно успокаивающий звук собственного дыхания.

Я не могла перестать думать о том, как на все это отреагируют мои родители. Моя сестра, Кэти, умерла несколько лет назад в результате несчастного случая. Она была глухой и не услышала автомобиль, водитель которого потерял управление. Мужчина оказался не готов к тому, что дорога будет покрыта льдом. Никто на юге не был готов к подобному. Мои родители не говорили о ней годами, потому что не смогли справиться с горем. Я же была не в силах даже представить, как они отреагируют на мое исчезновение, и задавалась вопросом, будут ли они проклинать Бога за то, что он проделал это дерьмо с ними дважды.

Дверь открылась с точно таким же скрипом, как это бывало в фильмах ужасов. По крайней мере, теперь я знала, в какой ситуации оказалась, и не собиралась заниматься самообманом. Стук его ботинок громким эхом отскакивал от бетонного пола, пока он шел ко мне. Мужчина остановился, возможно, в нескольких шагах от меня, и тишина затянулась настолько, что показалась мне маленькой вечностью. В конце концов, я была вынуждена заговорить.

– Зачем вы это делаете?

Мой голос дрожал, когда я задала этот вопрос, и мне это не понравилось. Я выглядела слабой. Еще никогда в своей жизни я не была слабой.

Это был такой банальный вопрос. Даже если эти слова были последними в моей жизни, и ощущались глупыми и неважными, я должна была узнать ответ. Почему он выбрал меня? Я распространяла какие-то флюиды, или он был просто одержимым? Было ли что-то во мне, что так и кричало: жертва?

Я всегда старалась создавать впечатление, что не была легкой добычей. Я обманывала себя. Ему было до смешного просто похитить меня.

Опять же, возможно, я с самого начала ошибалась в своем предположении, что моим похитителем был мужчина. Теоретически, им также легко могла оказаться и женщина.

Кто-то завидующий моему профессиональному успеху. Кто-то, кто ненавидел меня по какой-то мнимой причине вроде той, что ее муж думал, будто я была привлекательной или что-то на подобие этого. Как будто я могла контролировать мысли тех, кто считал меня привлекательной. Всегда найдется одна из миллиона причин, по которой какая-нибудь женщина решит на вас сорваться.

И я не ненавижу мужчин. Есть очень маленький процент людей, которые предпочитают совершать насилие в отношении женщин, несмотря на легкость, с которой они могли бы завоевать ее. Большинство женщин также не испытывают по отношению к мужчинам ненависти. Те же, кто их ненавидит, наверняка делают это, не потому что большинство мужчин оказываются жестоки с женщинами, а потому что они могли бы такими быть, если бы захотели. Это знание вызывает некую беспомощную ярость у определенного количества женщин. Однако, до этого момента, я никогда им не уподоблялась.

Он все еще молчал. Я продолжала этот внутренний монолог в своей голове, страшась того, что могла сказать нечто такое, из-за чего меня убьют. Или того хуже. Это было наивно, но я хотела верить, что могла каким-то образом изменить ход событий, происходивших здесь, сказав нечто правильное. Мои слова, именно те, что делали меня настолько неотразимой в глазах людей, были более бесполезными, чем я была в состоянии признать. У моего единственного оружия была эффективность водяного пистолета.

Я ощутила, как к горлу подступил тяжелый ком, когда он подошел ближе. Я не могла его видеть из-за повязки на глазах, но знала, что похититель наблюдал за мной, скорее всего, с изумлением изучая мою реакцию. Меня бесило, что он держал мою жизнь в своих руках и все еще мог решить поразвлечься со мной.

Я продолжала ждать, пока он ответит на вопрос, зачем он это делал, но ответа так и не последовало.

Существует стандартный протокол жертва/обидчик; своего рода этикет, если хотите. Зачем ты это делаешь? Это вводный вопрос, за которым обычно следуют крики или плачь. Но я не кричала и не плакала. Я хотела сохранить всю энергию для своего возможно единственного шанса сбежать. В конце концов, он сделает что-то опрометчивое. Он должен совершить ошибку.

После того, как жертва идет на контакт, мучитель, как правило, говорит что-то настолько жуткое, что жертва желает повернуть время вспять и никогда не открывать рот. Этот человек, однако, казалось, решил спекулировать на страхе неопределенности.

В конце концов, если бы он заговорил со мной, возможно, в нем нашлась бы крупица человечности, к которой я могла бы воззвать, и появилась бы крошечная, хрупкая надежда, что я смогу договориться с ним. Большая, холодная рука мягко прижалась к моей щеке.

Не было никакого насилия или угрозы в том, как он ко мне прикоснулся. Это была всего лишь моя щека, так что, разумеется, в этом прикосновении не было ничего сексуального. Однако, это было предупреждением. Он будто говорил мне: у меня нет проблем с тем, чтобы влезть в твое личное пространство и прикоснуться к тебе в любое время.

Его рука оставалась прижатой к одной стороне моего лица на протяжении, по крайней мере, нескольких минут, в то время как мое сердце продолжало молотить в груди. Это была огромная, сильная рука. Он мог легко забить меня ей до смерти, или проявить нежность. Хотя в этом случае, даже нежность расценивалась бы как акт насилия. Я не знала, что из двух вариантов было предпочтительней.

Из-за насилия я могла бы получить соответствующий социально одобренный статус жертвы. Но я знала из личного опыта, что все остальное могло привести к совершенно другим физическим реакциям.

***

В семнадцать лет у меня появился первый настоящий парень. Он был милым и имел ту грань опасности, которая так нравится девчонкам в этом возрасте. Он распространял вокруг себя ауру чего-то дикого и пугающего, к чему я отчаянно хотела приобщиться.

Мы часто дурачились. Мое строгое религиозное воспитание не позволяло мне заниматься сексом, не опасаясь гнева Божьего, который обрушился бы на меня, так что я не считала, что оргазмы стоили вечности в аду. Хотя, если вдуматься, сама мысль о том, что какие-то божества могли быть обеспокоены тем, чтобы наказать определенного человека за то, что он решил снять с себя одежду, в лучшем случае, казалась мне глупой.

Он прижал меня к кровати, с края которой свисали мои ноги. Мы были у него в спальне, пока его родители находились внизу. До нас долетали звуки ночных новостей. Я лежала там, пока мои штаны валялись забытыми на полу, хотя я все еще была одета в рубашку.

Парень собирался зарыться лицом между моих бедер. Это было тем, к чему я на тот момент оказалась не готова. К тому же я была настоящим параноиком на счет любых венерических заболеваний, которые передаются половым путем. Да, именно отсутствие знаний в этом вопросе заставляло меня воздерживаться от близости. Тем не менее, я сказала «нет». Я этого не хотела.

Он проигнорировал меня, широко расставив мои ноги, чтобы ему было удобнее разместиться между ними, и крепко сжал мои запястья, прижав их к бедрам, когда обездвижил.

– Тебе понравится, я обещаю, ― сказал он.

Я боролась, но парень был слишком силен, а у меня не было ничего, обо что я могла бы опереться, чтобы оттолкнуть его подальше. Он опустил голову между моих ног, а потом медленно заскользил языком по клитору. Я хотела закричать, но не могла опозориться перед его родителями, которые примчались бы в комнату и обнаружили бы меня полуголой на кровати.

Почему-то хуже всего оказалось осознание того, что я могла остановить его. Так или иначе, позор. Либо терпеть его язык на своем клиторе, либо позволить его родителям узнать, чем мы занимались, чтобы они сочли меня шлюхой.

– Пожалуйста, пожалуйста, не надо, ― умоляла я его, но он не остановился.

Это было просто невероятно, как мало времени понадобилось на то, чтобы растаяла моя решимость. «Пожалуйста, нет», превратилось в «О Боже, не останавливайся!»

Когда он закончил, я так и осталась лежать на кровати, пока мои ноги все еще дрожали после сильнейшего оргазма. Они превратились в желе, и я ощущала себя слабой, словно окутанной дымкой от эйфории. Оргазм, из-за которого я не хотела попасть в ад. Парень посмотрел мне в глаза, с самодовольной ухмылкой на лице и с усмешкой произнес:

– Я же говорил, что тебе понравится. Что ты скажешь теперь?

– Благодарю тебя, ― это была шутка, о которой знали только мы. Раньше в ней никогда не проскальзывало сексуального подтекста. Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я смогла остановить их, и отчасти оказались правдой.

Мы никогда не обсуждали с ним этот инцидент после случившегося, и он никогда не принуждал меня к этому снова. Ему не пришлось. Я не предоставила ему такую возможность, потому что все стало слишком запутанным. Я уверена, что глубоко внутри, он действительно считал, что не сделал ничего плохого, так как лихо заставил мое тело обернуться против меня. В конце концов, мне это понравилось. Все это отвратительное действие, от начала до конца.

Сочетание страха и беспомощности, включающие в себя нереальное удовольствие, и в конечном счете капитуляцию. После этого, я месяцами мастурбировала вспоминая это событие. Прошло несколько лет, прежде чем я смогла рассказать об этом подруге.

Она настаивала, что это ни чем не отличается от изнасилования. Мне кажется, что она была права, но я никогда не рассматривала случившееся в таком ключе. По каким-то причинам, у меня никогда не было такого ощущения. Я справилась с этим. Было что-то особенное в том, что я оказалась беспомощной и, пожалуй, это была единственная вещь, которая меня оправдывала. Со временем ко мне пришло чувство стыда, но не потому что я была изнасилована, а потому что не ощущала себя травмированной из-за того, что со мной сделали. Ведь иногда, я все еще ласкала себя, думая о нем.

***

Я думала, что он оставил меня в покое, но потом услышала, как по полу заскрежетал еще один металлический стул. Его тяжелый вес приземлился на сидение, и похититель что-то положил на стол. Мое дыхание сбилось.

Спустя несколько мгновений моих губ коснулась ложка. Я открыла рот, и теплый куриный суп с лапшой скользнул мне в горло. Любимое блюдо. Ох, какая сладкая ирония. Я не волновалась, что он отравит меня. Зачем ему это?

Накачать меня наркотиками было удобно для транспортировки. Он держал меня там, где ему хотелось, и это место без сомнения являлось каким-то жутким подвалом со звукоизоляцией. Я услышала, как мой похититель закинул в суп сухари, прежде чем запихнул мне в рот очередную порцию еды. Я даже не осознавала, насколько голодной была. Примитивный страх, как правило, отбивает чувство голода.

После второй ложки, его рука начала мягко поглаживать мою грудь через одежду. Я напряглась и отстранилась. Он не накричал на меня и не ударил. Похититель просто поставил тарелку на стол и поднялся на ноги. А потом, его шаги начали отдаляться в том направлении, откуда он пришел.

Так это была та самая игра, в которую он играл? Либо я соглашусь на его прикосновения, либо он заморит меня голодом до смерти? Я где-то слышала, что это весьма жестокий способ убийства, хуже него только утопление или удушье. И эти вещи все еще могут оказаться в меню. Чуть позже.

– Прошу... вернись.

Я ненавидела себя за эти слова. Ненавидела себя настолько, что если бы мои руки были свободны, а рядом лежала бритва, я прижала бы лезвие к своей коже и истекла бы кровью прямо у него на глазах.

И все же я торговалась, в надежде попытаться умаслить похитителя, чтобы он не причинил мне боли больше, чем мог бы. Он в свою очередь, проявит ко мне немного заботы, сделает полностью зависимой от себя и вуаля... у меня мгновенно разовьется Стокгольмский синдром.

Я перестала слышать звук его шагов, но он по-прежнему был молчалив, впрочем, ничего нового. Через мгновение, мужчина вернулся и сел на стул.

Я постаралась не забиться в приступе удушья. Вероятно, он не позволил бы мне воспользоваться бумажным пакетом, чтобы остановить гипервентиляцию легких. Но наше перемирие началось именно с этого. Он не сказал ни слова, и не произнес ни одной словесные угрозы. Ему и не нужно было.

Наше негласное соглашение вступило в силу. Я собиралась дать ему то, чего он хотел, и даже больше. Сейчас разменной монетой на столе оказалась еда. Я все еще спорила с самой собой из-за этого и корила себя за то, что была слабой и не продержалась дольше. Он даже еще не попытался меня трахнуть. То, что он ласкал мою грудь, было весьма незначительной ценой за возможность поесть.

Ложка снова прижалась к моим губам, и я открыла рот, приветствуя теплую жидкость. Он добавил хорошие сухарики. «Таунхаус» овальной формы. Марка, которая мне нравилась. Возник момент, когда у меня едва не случилась истерика, пока я размышляла над тем, как долго он за мной следил, и как много обо мне знал. Был ли мой похититель в курсе, что эта с виду обычная еда, заставляла меня чувствовать себя в безопасности?

Я напряглась, когда услышала, как ложка снова заскрежетала по миске. Я знала, что это означало. Каждая клетка моего тела ощущала себя на пороге, на каком-то вымышленном краю, и пыталась отодвинуться, когда его рука снова легла на мою грудь. Он не делал попыток снять с меня одежду. Казалось, что мой похититель хотел, чтобы я соглашалась с каждым его действием, которым он осквернял мое тело.

Я не хотела реагировать, но своим большим пальцем он поглаживал мой сосок сквозь слои одежды так нежно и соблазнительно, что я сама не поняла, как потянулась за очередной лаской. И хотя единственное, о чем я мечтала ― это отодвинуться, я четко осознавала, что если сделаю это, то он уйдет, и заберет с собой еду. На этот раз мои мольбы не смогут вернуть его.

Все повторялось снова и снова. Ложка супа, а потом прикосновение, и так до тех пор, пока не опустела тарелка. Он хотел убедиться, что я четко понимала правила ― ни что не будет доставаться мне за просто так. Мне придется платить буквально за все.

Я продолжала прокручивать в голове день похищения. Что если бы я сделала что-то иначе? Что если бы я так и не вышла из-за стола? Если бы к концу дня мне не понадобилось бы подкрасить губы? Неужели катализатором для моего похищения стал оттенок помады для женщин от Сасси Виксен, который я использовала?

Я знала, что даже обдумывать такой вариант было сумасшествием. Рано или поздно он бы все равно похитил меня, если был решительно на это настроен. Тот самый момент не был решающим. Я могла повести себя неосторожно и после и заплатила бы за это.

Мы прошли испытание миской супа, а затем возникла неловкость. Казалось, будто мой похититель лишь планировал это и не знал, каким должен быть его следующий шаг. Возможно, он ждал действий от меня.

Ладно.

– Пожалуйста, скажи мне, зачем ты это делаешь.

Теперь мой голос звучал увереннее. Возможно, наш тандем ― похититель/жертва, уже устоялся. Он не казался кем-то, кто мог бы неожиданно наброситься. Наоборот, он был похож на того, кто будет ждать целую вечность, лишь бы получить желаемое.

Ответа не последовало.

Он прижал пальцы к моим губам, мягко заставив меня замолчать. Похититель не собирался отвечать на вопрос, а у меня не было сил, чтобы заставить его это сделать. Он опустился на пол рядом со мной, и я почувствовала, как нож начал разрезать веревку, которой мои ноги были привязаны к стулу.

У меня было желание пнуть его в лицо, но я не стала этого делать. Если бы я ударила его, то перевела бы ситуацию в стадию реального физического насилия, и он, без сомнения, дал бы мне сдачи. Этот мужчина не был кем-то вроде совестливого джентльмена. Прежде чем я твердо решила не пинать его, шанс был упущен, а он переместился ко мне за спину.

Похититель перерезал веревки на моих запястьях. Я и не догадывалась, как сильно они впивались в кожу, но ощутила жжение сейчас, когда рук коснулся воздух. Мой захватчик вернулся, чтобы встать передо мной, чинно разместив мои же руки у меня на коленях, как будто я была марионеткой. Я едва могла сделать вдох.

У меня имелась сильная и устойчивая фобия к ножам. Честно говоря, я знала не многих людей, которые не боятся ножей. Для большинства нож страшнее, чем пушка. Если кто-то захочет убить тебя из пистолета, то это будет быстро и безболезненно. Ножи не могут предложить такой ​​роскоши. Они более интимные и острые, каким пистолет даже не может надеяться стать.

Несмотря на то, что мои руки и ноги оказались свободны, я по-прежнему не сопротивлялась. У него был нож, а у меня завязаны глаза. Не нужно быть математиком, чтобы подсчитать шансы на победу. Прежде чем я успела добраться до повязки, чтобы снять ее, руки похитителя обхватили мои запястья, и начали растирать их так, будто его действительно беспокоило то, что он причинил мне боль.

Но я знала, что это не так. Любой, кто накачивает тебя наркотиками, похищает и закрывает в подвале, не будет заботиться о том, причинил ли он тебе боль. Возможно, что это просто не было его основным намерением. Одним резким движением похититель сорвал с моих глаз повязку.

Хотя снятие темной ткани не было приятным, но она действовала как своеобразный фильтр безопасности. Теперь же нас ничего не разделяло. Я заглянула в самые холодные, самые черные глаза, которые когда-либо видела; бездонные бассейны, в которых не было ничего человеческого. В нем притаилось нечто такое, что отличало его от любого другого мужчины, с которым я когда-либо общалась прежде.

Я думала, что мой похититель тут же приступит к словесным угрозам, когда тайна того, кем он является, будет раскрыта, но мужчина этого не сделал. Он просто впился в меня взглядом. И все потому, что я была его научным проектом.

В иной ситуации я бы сочла этого мужчину привлекательным. Он был мускулистым, с твердой челюстью и отличными волосами, на теле которого не было ни грамма жира. Я ощущала себя словно жертва Теда Банди (прим. пер.: Теодор Банди ― американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы), которая до определенного момента, не могла поверить, что он собирается обидеть ее, будучи при этом таким красивым. Невероятный шок от того, что кто-то настолько привлекательный, может оказаться хищником.

Зачем ему это было нужно? Разве женщины не падали к его ногам буквально автоматически? Меня охватил леденящий душу ужас, что этот мужчина хотел того, что не мог получить на свидании; возможно, мое разрубленное тело, куски которого будут аккуратно завернуты в белую бумагу и уложены в морозилку. Я содрогнулась от подобной мысли, и быстро попыталась заблокировать ее.

Монстры не должны быть красивыми. Это правило. Горбун из Нотр-Дама был уродлив. Монстр Франкенштейна был уродлив. Носферату... уродлив. Уродство было в своде правил. И все же мужчина, спокойно стоящий передо мной на коленях, уродливым не был. Не внешне. Осмотрев его с ног до головы, а затем заглянув ему в глаза, я осознала, что он был именно тем типом мужчин, о которых фантазировали женщины, как только достигали возраста полового созревания.

Он встал и отступил назад, пригвоздив меня взглядом к стулу. Мой похититель не угрожал мне ножом, но все еще держал его в руке. Он направился к двери, а потом очевидно передумал, развернулся и вернулся ко мне, стащив меня со стула. Я едва не начала умолять его не трогать меня, но он оказался заинтересован не во мне.

Мужчина поставил мой стул поверх того, на котором сидел сам, забрал ложку и тарелку, а затем сложил раскладной столик.

Я, возможно, потратила бы часы или даже дни, ругая себя за то, что не попыталась пробежать мимо него к двери, но была рада, когда не сделала этого. На стене располагался электронный замок с клавиатурой. Чтобы его открыть требовалось сканирование сетчатки и отпечатка пальца. Тот, кто похитил меня, имел техническое оснащение. Возможно, я была частью тайного правительственного эксперимента.

Дверь за моим похитителем закрылась с громким хлопком, а я осталась одна в пустой комнате, где не было ничего, кроме одетой на меня одежды. Бетонный пол, бетонные стены, неизвестного состава потолок ― все серого цвета. Унитаз без крышки располагался в дальнем углу помещения, а в нескольких футах от него, прямо в полу, находился странного вида слив. Это было похоже на тюремную камеру, только без решеток, окон или кровати.

Я не понимала, сколько прошло времени или почему это имело для меня значение, но было что-то смущающее в том, что я не знала день сейчас или ночь. Когда мне ложиться спать? И дело не в том, что это на самом деле волновало меня. Просто кроме сна, здесь было нечем заняться.

В фильмах, всегда есть выход. Неважно, где плохой парень вас удерживает, выход есть. Вы можете взломать замок, или использовать керосин, спички и какой-нибудь предохранитель, чтобы сделать бомбу, а потом взорвать дверь. Вы можете выбраться через потолочную плитку, разбить окно, или найти слабое место в стене и начать ее постепенное уничтожение с помощью острого предмета, который, так уж вышло, случайно оказался у вас в кармане.

Моя камера была крепостью. Это заставило казаться фильмы весьма неправдоподобными. На самом деле, выходило, что не так уж и сложно было создать крепость, из которой невозможно сбежать, если вы действительно зададитесь целью это сделать. Все, что вам для этого необходимо ― это твердые пол, стены, и потолок, а также единственный выход, оборудованный замком с датчиком сканирования сетчатки и отпечатков пальцев.

Глава 2

Однажды, я где-то читала о том, что преступники проводят что-то вроде интервью со своими потенциальными жертвами, чтобы они могли понять, стоит ли рисковать ради предполагаемой добычи. Конечно, они не называют это интервью, это скорее психолого-психиатрический анализ портрета личности.

Я задавалась вопросом, допрашивал ли он меня. Всем известно, что каждый месяц я выступала на нескольких встречах. Был ли он на одной из них? Отводил ли меня в сторонку? Задавал ли мне очаровательные, обезоруживающие вопросы? Сравнивала ли я себя с ягненком? Или с Красной Шапочкой?

Я не знала. Но я наверняка бы запомнила эти глаза. И даже если бы я не видела в нем хищника, коим он и являлся, я бы все равно обратила на него внимание благодаря его внешности. Я бы пошла на ужин с этим мужчиной? Если бы в его взгляде было чуть меньше холода?

Я задавалась вопросами, как долго он наблюдал за мной, и насколько легким я сделала это для него. Проявила ли я небрежность, не закрыв дверной замок, пока думала, что за мной никто не следит, чем облегчила ему задачу? Проникал ли он ко мне домой, рылся ли в моем нижнем белье? Составил ли он, в конце концов, список всех моих вещей в шкафах?

У меня было много времени подумать обо всем этом, но не той первой ночью. После того, как я осталась одна в камере, я перенеслась в царство Морфея. Я чувствовала, что наркотики все еще циркулировали в моей крови, поэтому, несмотря на обстоятельства, это оказалось не так уж и сложно.

Мне снился ланч, на котором были я и он. Мы смотрели друг на друга, и он флиртовал со мной. Я не запомнила, кокетничала ли с ним в ответ.

Когда я проснулась, мне потребовалось несколько минут, чтобы отделить фантазии от реальности. Очнуться в камере оказалось настоящим кошмаром. Сон был таким правдоподобным. Цвета, звуки и запахи, настолько реальные и яркие, что я не смогла припомнить, встречалось ли мне подобное наяву. Я впитывала их, чтобы запомнить, потому что догадывалась, что это будут единственные ощущения, которые останутся доступными в ближайшее время.

В камере поддерживалась стабильная температура; никогда не было слишком жарко или слишком холодно. На потолке имелся вентиляционный люк, но он располагался слишком высоко, чтобы дотянуться до него даже стоя на пальцах ног или подпрыгивая. Я простояла под ним несколько дней подряд, ожидая каких-то температурных изменений или чего-то подобного.

Здесь все было слишком постоянным. Вентиляционное отверстие существовало только лишь для того, чтобы посмеяться надо мной и указать на то, чего я больше не смогу ощутить ― поток свежего воздуха, окутывающий мое лицо.

Второй день представлял из себя то, что можно было бы назвать рутиной. Я бодрствовала и расхаживала туда-сюда. Отчасти это было из-за того, что я понятия не имела, что меня ждет. От этого мужчины зависело, умру ли я от его рук или буду жить, а он даже не выразил свою угрозу в словах, чтобы я смогла ее проанализировать.

Я пришла к выводу, что так и было задумано. Если он какое-то время следил за мной, то точно знал, как я жажду социального взаимодействия. Поговорить со мной означало дать мне то, в чем он хотел меня ограничить. С какой целью, я не понимала. Если его намерением было свести меня с ума, то этот план выглядел беспроигрышным.