Текст книги "Любимое блюдо (ЛП)"

Автор книги: Китти Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Все здесь казалось мне слишком громким. Вокруг было слишком много внешних раздражителей. Я тосковала по той милой тихой комнате, в которой звучала музыка с восточной барабанной дробью, что насквозь пронзала мое тело, пока опускался хлыст. Я скучала по ощущению его тела поверх моего и по губам, которыми он прижимался к моим.

Я забыла, как безумен был этот мир, как быстро все менялось, и как отчаянно все стремились повернуть время вспять. Я позволила себе отрешиться от этого, наплевав на свой внешний вид.

Я понимала, что с моей карьерой покончено навсегда. Как теперь я могла мотивировать или вдохновлять кого-то? И что еще мне оставалось делать?

Удивительно, ведь чаще всего я не заботилась о своей прическе или макияже, одеваясь в поношенные майки и шорты, но продолжала одержимо брить свою киску каждый раз, когда принимала душ. Это было последней ниточкой связывающей меня с Хозяином.

Ночами, я скользила рукой между ног, чтобы приласкать себя. Я не знала, пыталась ли стать к нему ближе или использовала проверенный метод удовольствия от бессонницы.

Пока я спала, он всегда был рядом. Даже кошмары о плохой камере в своем большинстве приносили какое-то странное ощущение комфорта, потому что я знала, что он близко и постоянно за мной наблюдает. Он всегда за мной возвращался.

Теперь же я просыпалась около девяти часов утра, а затем заставляла себя снова заснуть, чтобы отлежаться в кровати до двух или трех часов дня, оставаясь в бессознательном состоянии как можно дольше, чтобы не сталкиваться с холодной реальностью, которой на самом деле и была свобода. Так продолжалось три недели, а потом моя мать взяла все в свои руки.

– Я записала тебя на прием к доктору Блейк, ― как-то утром сообщила мне она. ― Ты же знаешь, как хорошо она помогла мне после смерти твоей сестры.

Я таращилась в телевизор, пересматривая послеобеденный повтор дерьмового ток-шоу. Я не отрывала взгляда, потому что знала, что не смогу скрыть свое презрение.

Конечно, доктор Блейк ей помогла, потому что с тех пор, как умерла моя сестра, мама ни разу о ней не упомянула. До этого момента.

– Ты меня слушаешь?

– Да, я тебя слушаю, ― ответила я.

– Хорошо, так ты пойдешь?

– О, сейчас тебя интересует мое мнение?

Она громко вздохнула и принялась постукивать ногой по полу. Я закатила глаза. Я не нуждалась в очередной драме.

Мне хотелось свернуться калачиком и умереть, но так как этого не произошло, то я должна была продолжать жить. Если доктор Блейк не сможет мне помочь, то сможет просто вырубить меня. Еще один плюс.

– Конечно, мам. Я пойду.

***

Офис психиатра был именно таким, каким я его запомнила. Он находился в центре города в высотке на пятом этаже. В фойе безостановочно играла музыка из пятидесятых, несколько песен, которые повторялись снова и снова.

Это напоминало изощренную психологическую пытку. Если входя в приемную вы еще не были сумасшедшим, то, покидая ее, вы наверняка должны были им стать. Я уселась в одно из темно-синих кожаных кресел и принялась листать журнал.

Мне пришлось уговаривать маму, чтобы она позволила мне сесть за руль. Она не понимала, что если бы я хотела покончить с собой, то уже давно бы это сделала. У меня не было навязчивой идеи вылететь на встречную полосу. Тем более, я не была уверена, как себя убить, если ты уже мертва.

Я наткнулась на «откровенную» статью о секретах секса, которая встречалась в каждом модном женском журнале. Возможно, я чувствовала себя отставшей от жизни, но каждая из этих статей содержала одни и те же пункты, только в разном порядке. И в них не было ничего нового, они выглядели банальными и являлись продуктом вялой сексуальной жизни, а не тем, что могла написать сексуально раскрепощенная, свободная женщина.

В фойе находился еще один человек ― лысеющий мужчина средних лет, ожидающий возможности встретиться с другим врачом в его кабинете. Он бормотал себе под нос, и, когда я прислушалась, то поняла, что он считал. Я понятия не имела, что именно он подсчитывал, но я понимала, что у него будет срыв, если он не поправит ковер. Мужчина не отрывая глаз пялился на него с того самого момента, как я сюда вошла.

Иногда он протягивал к нему руку, будто хотел его поправить. А затем он быстро возвращал ее на место. Мне начало казаться, что на нем надет электронный ошейник для дрессировки.

Но прежде чем я смогла увидеть, как мужчина слетит с катушек, назвали мое имя, и я покинула адский музыкальный холл, чтобы встретиться с доктором Блейк в ее кабинете.

Когда умерла моя сестра, мне не казалось, что она была такой старой. Полагаю, эта женщина не планировала выходить на пенсию. Она собиралась сидеть в этом кабинете до тех пор, пока ее не вынесут отсюда вперед ногами и Господь не упокоит ее грешную душу, которая явно стремилась к другому.

– Рада снова видеть тебя, Эмили, ― произнесла она, явно не подумав о том, что сказала. Наша встреча практически гарантировала то, что у меня в каком-то смысле поехала крыша.

Меня поразило, как такой опытный специалист не смог распознать собственную ошибку. Но я вежливо улыбнулась и села. Улыбка отняла у меня больше сил, чем я рассчитывала, так что я с благодарностью рухнула на кушетку, которая стояла рядом.

– Насколько я понимаю, ты пытаешься справиться с тем, что с тобой произошло.

Я подозрительно покосилась на доктора Блейк. Это была та часть, в которой я изливаю ей свою душу? Просто потому что от меня этого ожидают?

– Хочешь об этом поговорить? ― спросила она и вытащила из ящика стола диктофон.

– Я бы предпочла, чтобы вы не записывали наши сеансы.

Это беспокоило меня по нескольким причинам. Во-первых, мой статус полу-знаменитости. Записи были более весомыми уликами, не то что заметки. А во-вторых, они делали всю ситуацию слишком реалистичной.

На лице доктора Блейк проскользнуло выражения недовольства, после чего она поджала губы и кивнула, убрав записывающее устройство обратно в стол и достав желтую записную книжку.

– Что ж, ладно.

Женщина нахмурилась, указав взглядом на свой блокнот, неуверенная в том, буду ли я возражать против записей.

Я планировала сесть на кушетку, но вместо этого улеглась на нее, вытянув ноги. Уверена, со стороны мое поведение указывало на готовность сотрудничать, начать терапию, но в действительности, это был обман. Лежа на спине, я могла таращиться в потолок, а не смотреть ей в глаза.

– Мы можем начать? ― спросила доктор Блейк.

– Вообще-то, я надеялась, что вы выпишите мне какой-нибудь рецепт; «Валиум», «Золофт», «Прозак», что угодно, ― мне было необходимо выпасть из реальности, но я не собиралась произносить этого вслух.

– Эмили, ты должна понять, я так не поступаю.

Тогда мне придется найти того, кто поступает. В суровых условиях борьбы с теми, кто раздает наркотические рецепты направо и налево, разумеется, я смогу найти того, кто поможет мне прийти в норму.

Она сидела вся во внимании, с ручкой наготове, терпеливо ожидая, когда же я заговорю. Тишина между нами затягивалась, пока я продолжала лежать. Я все ждала, когда она прервет молчание. А она ждала, когда начну говорить я. Это была битва характеров. Изредка, я поглядывала на часы, так как сейчас время как будто замедлилось даже сильнее, чем тогда, когда я находилась в плохой камере.

Я подумала, что смогла бы провести так весь свой сеанс. Целый час в тишине. Было время, когда подобная перспектива меня пугала, и я не могла устоять перед желанием заполнить ее словами.

В конце концов, я заговорила, но не из-за того, что меня начала напрягать тишина. Трудно сказать, в чем именно было дело. В ее офисе, в терпении, которое доктор Блейк ко мне проявила, в удобной кушетке или в убаюкивающем звуке настенных часов. Я будто впала в транс, желая с патологической одержимостью пусть и не раскрыть ей все свои секреты, но рассказать о том, что чувствовала в данный момент.

– Я уже не та, ― призналась я. ― Я не знаю, куда мне теперь идти. Моя жизнь разделилась на «до» и «после». И между ними нет связующего звена. Я не смогу снова стать такой, какой была раньше.

– Что на счет твоей жизни, пока ты была там, где была? ― она избегала таких слов как «плен» и «заточение».

Я уставилась в потолок. На ответ ушло еще минут пять.

– Я не могу вам об этом рассказать. Это личное.

– Ты можешь рассказать мне хоть что-нибудь?

Я пожала плечами.

Она решила перейти от наводящих вопросов и ответов к более прямым, потому что они были проще и не требовали от меня каких-либо объяснений.

– Сколько их было?

– Один.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– И ты хочешь к нему вернуться.

Это не было временным помутнением. Я поднялась с кушетки и уставилась на мозгоправа. Несмотря на то, что она понимала связь между похитителем и жертвой, доктор Блейк была одной из тех, кто отрицал добровольное желание вернуться в клетку, когда ты уже оказался на свободе.

– Да, ― подтвердила я.

– Эмили, у тебя степень магистра в области психологии. Ты знаешь, что это. Это все не по-настоящему.

Серьезно? Одно дело рассуждать о безликих незнакомцах и совсем другое испытать это на собственной шкуре. Трудно представить, но окажись доктор Блейк на моем месте, она бы говорила совершенно по-другому.

С какой стати, я должна была изо всех сил бороться, чтобы стать прежней? Люди имеют свойство меняться. Есть ли разница, по какой причине? Я снова пожала плечами.

– Можешь ли ты рассказать мне что-нибудь о том, что происходило, пока ты была с ним?

Я отрицательно покачала головой. Нет, я не могла об этом говорить. Это было похоже на предательство. И я ненавидела то, что она знала, почему я не могла все рассказать. Я ощущала ее жалость через весь кабинет.

Бедная запутавшаяся Эмили.

– Мне действительно нужны антидепрессанты, ― произнесла я, проигнорировав ее вопрос.

Время сеанса заканчивалось, но мы так и не достигли прогресса. На одно мгновение я представила себя лежащей в горячей ванне, пока сильный поток крови окрашивает воду в розовый цвет, словно в «Дне Святого Валентина» (прим. пер.: имеется в виду американский фильм ужасов). Голос доктора Блейк заставил меня вернуться в реальность.

– У меня есть предложение. Я дам тебе небольшое домашнее задание. Я хочу, чтобы ты целую неделю вела дневник, в который бы записывала то, что чувствуешь, и обсудила со мной это на следующем приеме. Если ты сможешь для меня это сделать, тогда мы обсудим назначение медикаментов.

Шантаж.

Это был социально-одобренный способ сказать «отсоси мне, и я достану для тебя кое-что стоящее». Но я лишь кивнула.

Она яростно что-то строчила в своем желтом блокноте, когда я поднялась, чтобы покинуть кабинет. Я понятия не имела, к каким гениальным выводам касательно моей травмы она пришла за такой короткий период времени. Я даже не была уверена, что хотела об этом знать.

Поскольку у меня была машина, я доехала до книжного магазина и купила новый дневник. Какого черта? Прежний я оставила в «Мерседесе», хотя все еще помнила основные моменты и события. Я была уверена, что на его написание ушло немало эмоций, и повлияла ни одна психологическая травма.

Именно из-за этого, я сразу же отвергла идею отдать оригинальный дневник врачу. Помимо того, что информация была слишком личной, доктор Блейк могла передать его полиции в качестве доказательств. Это стало бы даже большим надругательством, чем то, через что я прошла. Я не нуждалась в еще большем количестве незнакомцев, пытающихся заглянуть в самые потаенные уголки моей души.

К тому времени как я добралась до склада, солнце начало садиться. Я рыдала пока сидела в «Мерседесе» и переписывала записи из дневника под музыку, которую не слышала уже несколько недель.

Я потерялась во времени. Независимо от того, что помещение располагалось не на центральной улице, находиться на складе с открытыми воротами и включенной магнитолой оставалось рискованно.

Я переписала несколько абзацев из старого дневника в новый, который только что купила. Они были сильно отредактированы, но в сравнении с сегодняшним приемом, отражали мое душевное состояние. Этого было достаточно, чтобы меня начали лечить, и чтобы позже я могла сменить врача.

Я не нуждалась в том, чтобы кто-то копался в моей голове, разбирал меня на части, а затем пытался собрать заново, желая вернуть меня в первоначальное состояние.

Вернувшись домой, я запихала отредактированный дневник под матрас в комнате для гостей. Ужин уже стоял на столе, и моя мать не сказала ни слова, пока накладывала мне еду на тарелку.

Никаких вопросов в стиле: Где ты пропадала? Почему не позвонила? Я думала, ты утонула в озере или что-то вроде этого. Она молчала, стиснув зубы.

– Какого черта ты не позвонила? Твой сеанс был назначен на час дня. Ты не подумала, что мне может понадобиться машина?

Или нет.

Я не стала отвечать. Вместо этого, я схватила свою тарелку, отнесла ее в гостевую комнату и закрыла за собой дверь. Включив телевизор, я прижалась спиной к плетеному изголовью кровати.

Я понимала, что веду себя как двенадцатилетка, но мой личный опыт подсказывал, что лучше держаться от мамы подальше, когда она в таком настроении.

Я снова вытащила дневник из-под матраса. Это был светло-коричневый ежедневник с кельтским узором. Одной рукой я провела по изящному рисунку, а другой рассеянно запихала в рот кусочек запеченной курицы. Я исписала около тридцати страниц ― вполне достаточно, чтобы домашнее задание было засчитано, и мне выписали лекарства.

Сериал «Я люблю Люси» звучал на заднем плане. Консервативный смех едва достигал моих ушей.

На мгновение, я задумалась о том, чтобы сдать своего мучителя полиции. Что произошло бы, если бы я это сделала? Ведь я все еще злилась на него за то, что он меня выгнал. Разве он не должен был быть наказан за это? Даже если наказание оказалось бы за совсем другое деяние? Он бы понял истинную его причину.

Я попыталась представить себе выражение его лица, когда к его дому подъехали бы патрульные машины. Раскаялся бы он в содеянном? Был бы шокирован? Вел бы себя смирно? Приспособился бы к тюремному заключению, как это сделала я?

Я снова задалась вопросом, что для него означало мое освобождение. Было ли это актом жестокости или доброты, думал ли он, что совершил ошибку, забрав меня. Я не знала, сожалел ли он о том, что позволил мне уйти, и мечтал ли или вспоминал обо мне хоть изредка, как я о нем. Разумеется, моя им одержимость была даже сильнее, чем его по отношению ко мне.

Я переживала, возникнут ли у меня проблемы из-за того, что я солгала и помешала свершиться правосудию? Запрут ли меня в камеру, пусть даже ненадолго, ведь мне не привыкать, из-за того, что я не рассказала правду всемогущему полицейскому департаменту?

Или я смогу и дальше прикидываться жертвой? «Он слишком сильно запугал меня, чтобы говорить. Я боялась, что он за мной вернется». Я не знала.

И хотя на мгновение, мысль о мести показалась мне слишком привлекательной, она испарилась, а на ее смену пришло чувство тревоги, которое я всегда испытывала, когда думала о нем.

На следующий день все изменилось. Не знаю, случилось ли это из-за сеанса с доктором Блейк или до меня, наконец, дошло, что я на свободе, но я начала по кусочкам восстанавливать свою прежнюю жизнь. Я нашла себе крохотную квартирку. На моем счету все еще было достаточно денег, чтобы продержаться примерно год, пока я не определюсь, как жить дальше.

Я приспособлюсь и буду в порядке. Я снова найду свое место в этом мире, чтобы мое прошлое оказалось лишь тем, через что мне пришлось пройти и что не изменило мою суть. Меня можно было вылечить. Я собиралась преодолеть все стандартные фазы жертвы и дойти до той, в которой почувствую себя выжившей.

Я могла находиться под гипнозом. Чтобы выяснить это, мне требовался узкий специалист, но сама ситуация все еще не казалась мне безвыходной. Я собиралась освободиться от своего мучителя как умственно, так и физически.

Не моя история похищения обеспечила меня деньгами, чтобы я смогла позаботиться о себе сейчас, а колоссальная бережливость. Я всегда была экономным человеком, а не транжирой. И это стало частью того, почему этот шаг так сильно меня пугал.

В любом случае, я должна была начать действовать. Иначе бы я затухла и покрылась мхом в родительском доме, в той жуткой комнате с белой плетеной мебелью и изображением спускающейся с потолка лианы на обоях.

Я была слишком трусливой, чтобы убить себя, хотя меня посещали подобные мысли. Хозяин отказался от меня и моя жизнь рядом с ним закончилась. Теперь мне предстояло научиться жить самостоятельно.

Для любого, кто видел эту трагедию, я была стойким оловянным солдатиком. Эмили Варгас ― вдохновитель для каждой жертвы похищения. Такая сильная, что тут же начала собирать кусочки своей прежней жизни после всех тех ужасов, которые она, должно быть, перенесла, проведя месяцы в лапах сумасшедшего.

Меня уже пригласили на несколько ток-шоу, чтобы поделиться своей историей, но я отказалась. Никто не получит эксклюзив. Никто не получит правдивую историю.

На первый взгляд, я выглядела нормально. Но никто не слышал, как я просыпалась посреди ночи и рыдала, в попытке найти утешение в объятиях мужчины, которого не было рядом. Я грезила только о нем. И ни о ком другом. Мне начало казаться, что ничто не поможет вытравить его из самых укромных уголков моего разума.

Наступил, День благодарения. Прошло почти четыре недели с момента нашего расставания, а я все еще хотела своего насильника. Родители устроили традиционный обед с индейкой. Это всегда было большим событием. На нем присутствовали все: мои кузены, дяди, тети, родители, мои бабушки и дедушки по отцовской линии, и, конечно же, друзья, включая Бобби Уайта ― парня, который вырос в двух домах от моего и всегда был в меня влюблен.

Перед тем, как меня похитили, я наконец-то согласилась на одно свидание. Просто проверить, как он утверждал. Бобби посадили в центре стола напротив меня, прямо рядом с большой блестящей индейкой, которая выглядела так, будто сошла со страниц кулинарного журнала.

Я уставилась в свою тарелку. Мне не хотелось видеть в его глазах коктейль из жалости и чисто мужского разочарования, что наше единственное свидание, вероятно, уже никогда не состоится.

Как обычно, благодарственную речь произносила мама. И хотя главой семьи являлся дедушка, но он, как и мой отец был немногословен, что для моей матери никогда не было проблемой. Для меня тоже. Или так было раньше. Я таращилась на свою тарелку с филигранным узором, лишь бы не слушать, как она благодарна за мое благополучное возвращение.

Пока члены моей семьи и друзья кивали в знак согласия, я как никогда ощущала себя далекой от них. Кем были все эти люди? Среди них, я выглядела чужаком. Мы были одной крови, но этого казалось недостаточно, так что я задавалась вопросом, почему мы продолжали собираться вместе каждый год. Какое-то извращенное издевательство над семейными традициями.

Обед прошел быстро, а потом наступило время тыквенного пирога. Я забрала одноразовую тарелку со своим куском и направилась в гостиную, чтобы посидеть на диване. Несколько родственников вежливо попытались заговорить со мной, деликатно опуская тему моего отсутствия. Как будто я просто побывала в летнем лагере.

Четыре недели назад все эти люди были одеты в черное и присутствовали на моих похоронах, а теперь мы находились здесь, как будто ничего и не было. Отрицание, казалось, распространялось на всю мою семью, и на все, что я знала. Или думала, что знала.

Я сидела с бумажной тарелкой на коленях, пока их голоса превращались в монотонный белый шум. Почувствовав, как рядом со мной прогнулся диван, я еще усерднее сосредоточилась на пироге. Если я не буду реагировать, то кто бы это ни был, скорее всего, от меня просто отстанет.

Или хотя бы заткнется.

– У тебя больше взбитых сливок, чем пирога, ― произнес Бобби.

Я повернула голову и увидела его сидящим рядом со мной с точно такой же тарелкой на коленях, за исключением того, что на пироге парня было лишь немного взбитых сливок, как будто большее их количество приравнивалось бы к смертному греху.

– Ага, ― подтвердила я и снова отвернулась.

Я пыталась уговорить маму отменить обед в честь Дня благодарения, говорила ей, что для меня это слишком, что еще рано. И отчасти, я не лгала. Но мою мать не волновало мое мнение, когда дело касалось привычного ей уклада вещей. Для меня же и через пять лет это будет чем-то, к чему я не готова. Я изменилась безвозвратно, и никто не был готов признать это, даже я сама.

Они все хотели верить, что при должном количестве терапии и времени, мой мир снова окрасится в яркие цвета и я опять стану их золотой девочкой, но, даже несмотря на мои краткие вылазки из страны фантазий, я знала, что это неправда.

На моем присутствии на праздничном обеде настояла мама.

– Все будут чувствовать себя плохо, если ты не придешь. А нам бы этого не хотелось. Ты избегала их всех неделями. Они скучали по тебе... ― и так далее и тому подобное.

Я уступила, как делала это всегда, потому что знала, что так будет лучше. Она бы не отстала, пока не получила бы тот ответ, который ее устроит. Сейчас я об этом жалела.

Большая часть семьи столпилась в другой комнате вокруг нового огромного плазменного телевизора, по которому показывали футбольный матч. Никто из них не был футбольным фанатом, и большинство моих родственников ничего не знали об этом виде спорта. Они сидели и смотрели игру, потому что это было то, что делали или должны были делать семьи на День Благодарения.

Мы все делали то, что должны были делать, и мне стало интересно, делал ли хоть один из нас то, что хотел. Я оторвала взгляд от тарелки и ощутила на себе пристальный взгляд Бобби. Ну, хоть один человек частично потакал своим желаниям.

Везунчик-Бобби.

– С тобой все будет в порядке? ― спросил он.

– Ага, ― солгала я.

Какая-то часть меня в этот момент его возненавидела. Или он был слишком глуп, чтобы понять, что суть моего плена весьма сильно отличалась от привычных рамок, или еще хуже, он надеялся заработать дополнительные баллы, прикидываясь благородным рыцарем, который меня утешил. Прямо сейчас я не собиралась думать о том, что творилось в его воображении.

Бобби протянул руку и положил ее на мою. Я дернулась и отпрыгнула на другой конец дивана. Я не выносила прикосновений. Или, если быть точнее, я не переносила ничьих прикосновения, кроме одного человека.

– Прости, ― пробормотал он. ― Господи, Эмми, этот гребаный ублюдок хорошенько над тобой поработал.

– Не смей так говорить! ― я сама удивилась ярости, которая прозвучала в моем голосе.

– Вот, черт. Ты же знаешь, я ничего не имею против тебя. Я просто хочу, чтобы его заперли в одиночной камере, понимаешь?

Я не могла встретиться с ним взглядом, потому что знала, что он увидит, как на поверхность пробивается ослепляющая ярость. Был шанс, что он подумает, что гнев направлен на моего похитителя. Но была вероятность и того, что он догадается, в чем дело.

– Эмми?

– Да, ― ответила я, проигнорировав его пустую угрозу моему Хозяину.

Я не понимала, почему разозлилась. У Бобби не было бы ни единого шанса останься он с ним наедине. Я знала это не просто потому, что придумала себе, будто мой похититель физически сильнее, чем это было на самом деле, и не из-за того, насколько беспомощной он сделал меня.

Я много раз видела его мускулистое тело, ощущала на себе его вес и силу. Я знала. Он разорвал бы Бобби на куски, так что задалась вопросом, расстроило бы меня это или нет. Вероятно да, но намного меньше, чем мысль о том, что Бобби мог бы причинить боль ему.

– Ладно, хорошо, эм... Мне действительно нужно идти. Но если тебе когда-нибудь понадобится с кем-то поговорить, ты же знаешь, где я, да? ― парень направился к двери.

– Ага.

Он еще долго смотрел на меня, прежде чем развернулся и вышел со своей пустой одноразовой тарелкой. Его плечи поникли. Я оказалась совершенно права. В своем воображении, Бобби уже нарисовал себе картину, где меня исцелит его любовь или что-то в этом роде. Он планировал стать моим спасителем. Но что, если я больше не хотела, чтобы меня спасали?

Один за другим члены семьи и друзья просачивались в комнату, чтобы поговорить со мной и сказать, как сильно они скучали по мне, или как они рады, что я в безопасности. И что если мне что-нибудь понадобится... К тому времени, как все разошлись, я захлебывалась от рыданий. Я дождалась, пока они уедут, села в машину и направилась домой.

Казалось, что заметив, как я расстроилась, мама пожалела о том, что уговорила меня прийти. Было ли это потому, что я разрушила ее идеальный День благодарения или она на самом деле чувствовала себя виноватой, потому что не понимала масштабов трагедии. Об этом мы так и не поговорили.

На этой неделе, я разместила свое резюме на нескольких сайтах. Мне позвонил мой издатель, но я не собиралась продолжать писать книги, по крайней мере, на тему саморазвития.

– Может, мемуары? ― спросил он.

Я ответила:

– Возможно, ― но это было ложью. Я уже все решила. Пришло время двигаться дальше.

В день, когда мне в очередной раз предстояло встретиться с доктором Блейк, я сидела в своей квартире и перебирала вещи: книжные стеллажи с книгами и несколько мешков с письмами от фанатов, которые накопились, пока меня не было. Вот так выглядела свобода. Это было именно тем, чего я хотела и чего жаждала месяцами. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не поняла, что это невозможно, и не перестала надеяться.

Я не представляла, как снова буду выступать на публике. Я даже не была уверена, что смогу написать книгу, пусть и не такую, которая изменит жизни людей к лучшему, и заставит их стремиться к большему, поверив в себя. Все это теперь казалось мне заведомо провальной задумкой и дешевым подобием психологии. Как вышло, что все мои знания свелись к такому простому, как черное и белое?

Вероятно, мне следовало переключиться на исследования, которыми я когда-то хотела заниматься. Без халата, но все же в тени. Пока я поднималась на лифте на пятый этаж, я надеялась, что для меня еще не слишком поздно.

– На этой неделе ты выглядишь намного лучше. Я так понимаю, дневник сделал свое дело? Тебе полегчало?

Я кивнула ― бессловесная ложь. Я выглядела лучше, потому что продолжала притворяться, будто так и есть, тщетно надеясь, что однажды это станет правдой.

Я протянула дневник доктору Блейк и растянулась на кушетке, пока она его листала.

– Здесь даже больше, чем я предполагала. Очень хорошо, ― произнесла она так, будто я собака, которая выпрашивает лакомство.

В любом случае, мне было наплевать на ее одобрение, но я все равно улыбнулась. Это просто позволит мне оказаться ближе к цели.

Если я буду сотрудничать и дальше, к концу сеанса она выпишет мне рецепт, а я надеялась, что комбинация из терапии и препаратов поможет мне освободиться от Хозяина. Поможет стать счастливой.

Я дождалась, когда она дочитает, и вдруг ощутила неловкость. Хотя я не написала в нем о главном или о самых ярких моментах своего пленения, изложенного было вполне достаточно. Описание тех дней содержало в себе настолько интимные моменты, что я бы ни за что и ни с кем не поделилась бы ими, кроме человека, который мог обеспечить меня седативными препаратами, которые могли бы мне помочь отгородиться от действительности.

Наконец она закрыла дневник и посмотрела на меня.

– Спасибо, что поделились этим со мной. Не хочешь рассказать, почему все написано от третьего лица?

Не знаю, почему я так сказала, но я выпалила первое, что пришло мне в голову:

– Это не про меня. Это просто история.

Я была менее потрясена тем, что произнесла это вслух, чем фактом того, что действительно так считала.

Я отгораживалась. Каждый сексуальный контакт я описывала так, будто это происходило с кем-то другим.

Я закрыла глаза и погрузилась в воспоминание, в котором он смотрел на меня и прикасался руками к моему телу, а не к чьему-то другому. Я ожидала, что почувствую отвращение, страх, панику, раздражение, но то, что я ощутила, было куда более пугающим. Между ног стало тепло, трусики намокли, а я сама оказалась возбуждена до предела.

До конца сеанса я прибывала на автопилоте, реагируя, как и ожидала доктор Блейк, пока мы не закончили, и не пришло время выписать рецепт. Она что-то нацарапала в своем блокноте и вернула мне дневник, сказав, чтобы я продолжила усердно работать, и что она сможет встретиться со мной на следующей неделе.

Перед выходом, я зашла в туалет, стыдясь своей физической реакции в кабинете врача и того, что собиралась сделать, но я должна была получить разрядку. Я захлопнула дверь позади себя и расстегнула молнию на брюках, позволив им с шелестом соскользнуть на пол. Наклонившись вперед, я прижала одну руку к холодному металлу двери, запираясь изнутри, чтобы другой рукой довести себя до оргазма.

У меня перед глазами стояло лицо моего похитителя, пока я кончала, подавляя стон. Натянув брюки обратно, я застегнула их трясущимися пальцами, после чего вымыла руки в раковине. Средство пахло точно так же, как мыло, которое было в моей средней школе. Я проигнорировала висящее перед собой зеркало, потому что просто не хотела себя видеть.

Забрав свои лекарства, я отправилась бродить по улицам. Моя машина стояла в гараже, поэтому я поймала такси. Но еще до того, как я поняла, куда попросила водителя отвезти меня, я уже оказалась перед входом в зоопарк Атланты.

Я расплатилась с таксистом и запихнула пластиковый контейнер с таблетками в сумку. В кабинете доктора Блейк, чаще всего мы обсуждали не мою депрессию или состояние беспокойства, а испуг и нервозность из-за громких звуков, рядом с большим скоплением людей и социальную адаптацию.

Вся правда заключалась в том, что я старалась как можно чаще оставаться дома перед телевизором, потому что прогулки по улице меня нервировали. Около недели у меня ушло на то, чтобы набраться смелости и выйти из родительского дома, но надолго меня не хватило.

Итак, сейчас у меня имелся двухнедельный запас «Ксанакса». Не «Валиум» конечно, но кто станет жаловаться? Сжав в руке пузырек с таблетками спрятанный в сумочке, я приблизилась к воротам зоопарка.

Я зашла в одно из маленьких кафе и пообедала, заказав себе жирную жареную пищу: курицу, картофельный салат, печеные бобы. Это была кухня южных районов США. Привычная для меня еда. А затем, направилась к клеткам с животными.

Я не посещала зоопарк будучи взрослой. Наблюдение за животными в клетках, всегда воспринималось мной, как получение какого-то реально извращенного удовольствия от созерцания тех, кто прибывает в неволе. Но сейчас, я могла прочувствовать на собственной шкуре их бедственное положение, и не ощутила того ужаса от условий их содержания, как это было раньше.