Текст книги "Последнее танго в Бруклине"

Автор книги: Кирк Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава XI

Суперобложку сделали почти такой, как воображала Эллен: в центре большое красного цвета сердце, над ним заглавие – «Биение сердца. Что может трансплантация», а пониже имя автора – Рихард Вандерманн, доктор наук; о том, что он доктор наук, сообщалось чуть менее крупным шрифтом. В сувенирный киоск в холле больницы завезли несколько десятков экземпляров из самого первого тиража, сочтя, что пациенты и сотрудники все быстро раскупят. Она достала с полки пахнувшую краской книгу. Фотография Рихарда самая импозантная: белоснежный халат, на шее стетоскоп и смотрит на читателя в упор. Был бы в обычном одеянии хирурга – помятом, топорно скроенном – никто бы и внимания особого на него не обратил, тем более что лицо оказалось бы прикрыто маской, а красивые волосы не очень-то рассмотришь под шапочкой.

– Красавчик, прямо не оторвешься, – прокомментировала Голди, заглянув через ее плечо.

– Спорить не стану, – вздохнула Эллен.

– Но ты, надеюсь, не собираешься за свои деньги книжку эту покупать?

– Нет, просто хотела взглянуть, как получилось.

– Я бы на его месте тебе целую пачку презентовала, уж так ты на него поработала, так поработала…

– Мне ничего, слышишь, ничего от него не нужно.

– Вот это да, просто кремень, – Голди хлопнула ее ладонью по спине. – Ну, хорошо, что ты вроде бы пришла в себя.

– Да тут и сомневаться нечего, Голди, я уже пять месяцев ни словом с ним не обмолвилась. Почти пять месяцев.

– Знаю, только боюсь, ты все ждешь, когда он на коленях к тебе приползет просить прощения.

– Исключено. Все в прошлом, как отрезало. – Эллен говорила твердо и ясно. – Ты была права, Голди, я в самом деле вела себя словно девчонка, которая вчера из захолустья приехала и совсем растерялась, ну, понимаешь, он такой знаменитый врач и вдруг за мной ухаживает. А теперь все это прошло, и я буду строить жизнь, как мне хочется. Хватит с меня, не такая уж я бесхребетная.

– Да ведь и хребет-то, спина твоя, тоже все лучше становится, просто чудо какое-то.

– Ну, не скажу, чтобы так уж лучше, – кисло улыбнулась Эллен. – Хотя того шарлатана, как ты выражалась, я больше не посещаю, это верно. Он и правда шарлатан.

– Вот видишь! – Голди ужасно нравилось, что ее правота в конце концов признана. – Ты меня вообще почаще слушай, а я тебе вот что скажу: хватит киснуть, надо тебе кого-нибудь нового подыскать.

– Да я не против, только вот никого подходящего не попадается.

– Ой, не смеши меня, пожалуйста. Вот что, ты в субботу свободна вечером?

– Не знаю еще. Бен едет в Джерси к дочери, проведет там выходные, так что я, глядишь, в Амстердам наведаюсь, надо бы навестить дядю Пита.

– Дядю, как же. Один старый пердун наконец-то куда-то сваливает, так тебе тут же другой потребовался? Короче, в субботу вечером будешь со мной, а о кавалерах я уж сама побеспокоюсь.

– Каких там еще кавалерах?

– Ну, Абдул ради меня тут же все бросит, а для тебя пригласим Ахмеда, его брата.

– Но, Голди, послушай…

– Знаю, все знаю. Абдула ты видела, и он тебе не по вкусу. Так я вот что тебе скажу: он из всего помета самый неудачный. Зато брат у него – да за ним любая вприпрыжку побежит.

– Голди, ну зачем ты…

– Рост под сто девяносто. Мог бы в баскетбол играть за «Никс», но вместо этого пустился в науку. Преподает английскую литературу в университете, книгу пишет… как знать, глядишь, скоро ассистентом профессора заделается.

– Ах вот оно что, пишет книгу. Значит, я ему самая пара.

– Ну, по крайней мере, вам будет о чем поговорить.

– Да уж это конечно.

– Стало быть, все решили?

– Не знаю, право…

– Решили. Не пожалеешь, с ними нам будет очень весело.

Небо надвинулось, как стальной козырек над порогом, набухло бесконечным ноябрьским дождем. Ветер все усиливался и, проезжая по Веррацано Нэрроуз, Бен чувствовал, как слегка раскачивается старый мост.

Ему было немного не по себе из-за того, что в этот раз он не сможет помочь Эллен, когда придет время готовить бутерброды на воскресенье, но, если еще раз отложить поездку к Мэрион, его совсем уж изведет чувство вины. Вот так оно всегда и бывает у евреев: то неловко, то чувство вины преследует. Подумав, он решил, что к Мэрион надо ехать непременно. Он ведь ее уже два месяца не видел.

Субботним утром на шоссе в Нью-Джерси машин было не так уж много, так что до Принстона он добрался меньше чем за час. Мэрион жила в доме – по ее настоянию он был за ней сохранен после развода, – представлявшем собой каменный особняк колониальных времен, обставленный в английском стиле, то есть всяким старьем. Похоже, в Принстоне настоящая англомания, а из общения со знакомыми своей дочери Бен вынес твердую уверенность, что многие из них старательно отрабатывают дома британский выговор.

Ему совсем не улыбалось присутствовать сегодня на ужине, устроенном Мэрион. Набьется полным-полно этих унылых интеллектуалов, которые, кроме книжек, ни о чем говорить не способны. Почему тут никогда не встретишь кого-нибудь вроде Эллен? Она вот тоже все время что-то читает, но ведь не пытается сделать вид, что по этой причине она лучше всех остальных.

Он поставил машину на обочине и по усыпанной кирпичной крошкой тропе, с двух сторон закрытой живой изгородью из самшита двинулся к дому. Всегда его ужасно раздражала эта изгородь, такая неживая, подстриженная, выровненная, как строй солдат на параде.

Достал из-под коврика ключ – Мэрион предупредила отца, что, вероятно, заедет кое-что прикупить к ужину, пусть он чувствует себя как дома. К его удивлению, она оказалась в гостиной – сидит, внимательно слушает пленку с записями своих разговоров в клинике, правда, сразу же выключила магнитофон, едва он появился.

– А, отец, приехал уже! – Она сняла очки, пошла ему навстречу, улыбаясь. Поцеловала в щеку, этакий образцовый поцелуй дочери, забрала у него сумку из рук. – Комната для тебя уже приготовлена. – Он двинулся за нею вверх по лестнице. – Ты не сможешь мне помочь в саду, надо, знаешь, листья собрать, а мне одной трудно. Из-за ветра все деревья облетели.

– Какой разговор, – успокоил ее Бен. – Прямо сейчас и примусь. – Ему нравилось что-нибудь делать своими руками, да и дождь вот-вот соберется, откладывать незачем. – Кстати, раз уж я буду в саду, не позволишь ли немножко подровнять изгородь?

– Да нет, к чему, ты ведь это уже делал в прошлый раз.

– Понимаешь, сейчас такое чувство, как будто тебя сквозь строй прогоняют, когда к двери идешь, а я попробую сделать поуютнее.

– И тогда что, не будешь тяжести ощущать?

– Конечно, только надо еще какие-нибудь маргаритки посадить на лужайке, белые там или розовые, знаешь, рядком.

Мэрион, надев очки, с минуту внимательно его разглядывала.

– Тебе нужно, чтобы дом обязательно был с садом, так, папа?

– Угу, – буркнул он, отмстив про себя, что она ни с того ни с сего назвала его «папа».

– Ну так приезжай в следующую субботу. Можно будет эту изгородь совсем снять, а вместо нее разобьем сад. Я найму кого-нибудь из студентов тебе в помощь.

– Хорошо… – он заколебался. К такому повороту Бен не был готов. И уж точно, совсем не хотел приезжать еще раз через неделю. – Только вот не знаю, как будет погода. Ведь сама знаешь, ноябрь, уж если задождит, так на неделю, не меньше.

И тут, словно подтверждая его слова, на оконном стекле появились первые капли, зашумело на дорожке. Мэрион подошла взглянуть на небо.

– Ах, незадача какая. Ведь и правда дождь, а я столько гостей сегодня позвала!

– Ничего, ведь не на лужайке же ужинать, сезон не тот, так что не вижу, чем дождь помешает.

– Просто терпеть не могу, когда понавешаны мокрые плащи, зонтики всюду мокрые расставлены, в доме сырость и так далее.

– Можно подумать, тут за один вечер все плесенью покроется. – Вечно эти ее странные привычки: и то не так, и это она не выносит, помягче бы ей, помягче. – Да и дождь… это же так по-английски.

Она бросила на него удивленный взгляд, но смолчала.

Когда Бен вышел в сад с граблями, слегка моросило. Ничего, он куда охотнее вымокнет, чем станет вести эти разговоры с Мэрион.

Но от разговоров совсем уйти не получалось. Вернувшись, он объявил, что неплохо бы вздремнуть, пока гости не пришли, но только вытянулся на софе, как в дверях появилась его дочь.

– Тебе удобно?

– Отлично, – пробормотал он, не открывая глаз. Однако она не уходила.

– Послушай, папа…

«Чего ей еще?» – сонно подумал он.

– Ты всю жизнь работал, себя не щадя, но теперь, когда умерла мама, мне кажется, тебе нет необходимости столько зарабатывать, так что прошу тебя, сбавь обороты.

– Обязательно, – ему не хотелось вступать с нею в долгие беседы.

– Я понимаю, совсем без работы ты не сможешь, но почему бы тебе не перевести свою программу на трехразовые занятия?

– Три раза в неделю? А остальное время чем заполнять?

– Напрасно ты опасаешься, вот возьмись, к примеру, устраивать туг сад, так у тебя вообще времени свободного не будет.

– Ты к чему клонишь? – теперь глаза Бена были широко открыты. Ясно, от разговора никуда не уйти.

Она присела на краешек софы.

– Понимаешь, это такой большой дом… а тебе ведь нравится твоя комната, верно?.. Ну, будешь три раза в неделю ездить через мост, не такой уж и труд, если подумать.

– Ты хочешь, чтобы я тут жил? – Он ушам своим не верил. Они же всегда не очень ладили друг с другом. Неужели Мэрион настолько одинока?

– А разве лучше жить квартирантом Бог весть у кого?

– Но мне нравится.

– Больше, чем жить с собственной дочерью? Ах вот оно что, ревность ее одолевает.

– Мэрион, давай, я уж сам разберусь, где и как мне жить.

– Но ты же говорил, что поселился там ненадолго.

– Ну, говорил.

– А живешь там уже шесть месяцев.

– Ты что, считала?

– Да, считала.

– Тебе-то что, никак не пойму.

– А то, что не хочу, чтобы из тебя делали дурака. Бен резким движением поднялся.

– Когда ты выросла, в твои личные дела я не вмешивался, даже, наоборот, оплачивал половину, чтобы только ты могла обзавестись собственным домом…

– Но при чем тут…

– Не надо меня прерывать, Мэрион. Помнишь, ты мне тогда подсунула какую-то книжку по психологии, и там было написано, что для взрослого естественно стремление ни от кого не зависеть?

– Помню, только…

– Так вот, считай, что я взрослый, и предоставь мне возможность оставаться независимым.

– Извини, папа, я никак не хотела тебя обидеть. – Она склонилась к нему, положила руку на запястье. – Но только ты сам не замечаешь, до чего изменился после маминой смерти.

От ее близости, от этих слов он утратил душевное равновесие. Встал на ноги, прошел к окну. Дождь заметно усилился, вот и трава полегла. Стучали капли, и Бен словно прочитывал выстуканное азбукой морзе: «Выметайся! Выметайся!»

– Ты всю жизнь так следил за своим телом, – талдычила, не останавливаясь, Мэрион. – Ты такой сильный, твоей форме молодые позавидуют. Но пойми, источника вечной юности еще никто не обнаружил.

– Прости, Мэрион, я не лекции слушать к тебе приехал, – усталым голосом отозвался он.

– Но ведь ты такой упрямый, ужас просто! – Мэрион явно теряла терпение. – Вот будь мама жива…

– Но мамы уже нет, а я еще живу. Мне что, тоже на тот свет убираться?

– Как тебе не стыдно! Живи подольше, только надо же быть разумным. Ты стареешь, папа. Смирись с этим.

– Хватит, не желаю я тебя больше слушать.

– Послушай, я же по специальности психолог, мне много известно такого, что не изучавшие работу подсознания знать не могут. Я всего лишь хочу уберечь тебя от потрясений… совет тебе хочу добрый дать…

– Я не твой пациент, между прочим, – сказал он, резко повернувшись к ней. – Тебе за твои советы платят, а я в них не нуждаюсь. – Что это он, прямо орет на нее, потише бы, потише.

Мэрион гордо откинула голову, но было заметно, как дрожат у нее губы. Она снова надела очки. «Как знаешь, отец», – произнесла она бесстрастно и пошла к двери.

Бен плюхнулся на стул у окна. Дождь хлестал вовсю, дразнила его своим искусственным совершенством эта ненавистная изгородь. Он вздохнул. Впервые за столько лет он позволил себе накричать на собственную дочь.

Вдруг ему стало ужасно одиноко, он потерял веру в свои силы. Может, Мэрион и права. Он, видимо, и вправду осел, только вот уж в чем он вовсе не сомневался, так это в том, что переехав к ней, он станет не просто ослом, а последним идиотом.

К вечеру между ними было заключено перемирие. Бен изо всех сил старался искупить свою вину, помогая Мэрион на кухне. К тому же это давало ему возможность держаться в стороне от ее гостей. Они оказались еще скучнее, чем в прошлый раз.

Разнося закуски, он невольно прислушивался к их разговорам, которые велись с ужасно важным видом. Один тип в твидовом пиджаке всем желающим объяснял, что им придуман замечательный план, как ликвидировать дефицит в торговле с Японией. Другой разглагольствовал про парниковый эффект. Ученая дама – этакая расплывшаяся коротышка с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей сходство с китайским болванчиком, – пресерьезно доказывала еще одному, курившему трубку (вонища-то какая!): «Но согласитесь, Чарльз, ваша гипотеза основывается на данных, не прошедших статистической обработки, и значит…»

Бен поставил блюдо с овощами на стол рядом с костлявым оратором, который вещал: «Нет, не спорьте, Израиль должен ускорить предоставление автономии палестинцам, не то весь мирный процесс будет сорван». Прикусив губу, Бен промолчал и почувствовал гордость за себя: сдержался-таки. У этих надутых снобов лежат в кармане ключи от всех проблем на земле. Чего проще: то там постоит, то с этими поболтает, одних похвалит, других упрекнет, а вокруг все свои, и натоплено тут хорошо, и уютно. Они бы хоть раз в жизни переночевали в парке, где когда-то стояли аттракционы, вот бы он на них посмотрел, специально бы утром приехал полюбоваться, как они потрясены.

– Папа… папа, послушай! – Мэрион перехватила его, когда он шел на кухню принести еще закусок. – Поставь пока этот поднос… Вот Присцилла, она хочет с тобой обсудить что-то насчет нагрузок, когда поднимаешь тяжести. – Крепкая на вид мужеподобная женщина, похожая на упитанного бульдога, была та самая, которая только что, он слышал, рассуждала о недопустимости сексуальных табу. Видно, у самой с этим порядочно забот.

– Вы в настоящее время гимнастикой где-нибудь занимаетесь? – вежливо поинтересовался он. Да на ней бы на самой тяжести возить.

– Конечно, я каждый день пробегаю восемь миль до завтрака, на работу езжу велосипедом, а вечером иду в бассейн и проплываю не меньше двадцати раз от борта до борта.

– Так вы, стало быть, троеборка?

– Ну что вы! – Она улыбнулась и при этом даже капельку похорошела. – Просто мне нравится ощущать себя в хорошем состоянии.

– Тогда один совет, с вашего позволения. Не надо так заботиться о своем хорошем состоянии, лучше позаботьтесь, чтобы в жизни все было как можно для вас радостнее. Тем, кто занимается регулярно, а это значит, что им нужно пятнадцать минут утром на упражнения, и только-то, вот им самое главное даже не тело свое поддерживать в форме, а извлекать из жизни максимум возможного.

Лицо Присциллы вытянулось, но тут Мэрион стала всех приглашать к столу, где уже стояло жаркое.

Только тут Бен сообразил, что просто цитировал Присцилле высказывания Эллен. Вот это да, этак он скоро и бутерброды с маслом начнет есть.

Он не был голоден, и поэтому отошел к окну, пока другие толпились у стола с тарелками. В свете фонарей изгородь была видна совсем ясно: так вся и ощетинилась, словно защищаясь. Дождь все шел, но уже не проливной, а просто осенний дождь, методично поливающий землю.

Как там эти из БВГ, не вымокнут ли до костей? Завтра на них, небось, взглянуть будет без слез нельзя… Эллен, надо думать, что-нибудь горячее им прихватит. Стало быть, ящик получится жутко тяжелый. И у нее опять разболится спина…

Все понятно, весь завтрашний день ему тут наедине с Мэрион просто не выдержать. Бен решил, что смотается рано утром.

Прижав к груди ящик с бутербродами, прикрывшись зонтиком, который почти не защищал от сильного дождя, Эллен бегом неслась по совершенно пустой улице. Она знала, как ее ждут, и не хотела опоздать, тем более что и погода сегодня ужасная. Да еще подзадержалась, возясь с духовкой: она решила сделать горячие бутерброды, поджаривала сыр. О Господи, как же она ненавидит кухню! Но по-другому никак нельзя, только духовка, не то все остынет, пока она доберется до Кони-Айленд. Завернула бутерброды в двойной слой фольги, сложила в коробку с изоляцией, может, доставит все-таки горячими.

Когда она сворачивала с Флэтбуш, пронесся грузовик, окатив ее грязью. «Свинья!» – крикнула она вслед. Явно не лучший ее день сегодня, явно не лучший. И вчера был такой же, потому что, сидя с Голди и Абдулом в ресторане, она все время чувствовала себя стесненной. Ахмед и правда оказался красив, воспитанный такой и вообще очень приятный молодой человек, но только ведь он бы не пришел, если бы его не упросила Голди, да что там упросила – заставила. Когда все кончилось, у Эллен вырвался вздох облегчения. Хорошо бы хоть Бен получше ее провел свои выходные там, в Принстоне.

Спускаясь в метро, она услышала, как тормозит у платформы поезд и лихорадочно стала складывать зонтик, рыться в кошельке – куда это жетон запропастился? Само собой, как только она этот жетон нашла, у нее перед носом захлопнулись двери вагона, а она так летела через турникет. Просто дымилась. И вот, пожалуйста, жди теперь минут пятнадцать, если не дольше. Так оно и оказалось: дольше.

Когда наконец она доехала линией «Д» до конца и вышла на Кони-Айленд, то к ее радости прекратился дождь. Платформа была высокая, и она, не заметив, что кто-то перегораживает ей путь, с разбегу уперлась в чью-то грудь.

– Эй, поосторожней, дамочка!

– Ах, извините, пожалуйста… Бен? – ее лицо просияло. – Как замечательно, что вы здесь!

– Соскучились без меня?

– Не без вас, а без вашей машины.

– Ну, это ничего, дождь-то перестал, значит, мне можно и назад ехать.

– Не смейте! – и она сунула ему коробку с бутербродами.

– Очень вам признателен! – Бен скорчил кислую физиономию, но видно было, что на самом деле он страшно рад.

Из-под колес его «камаро» в обе стороны летели грязные брызги, пока они по затопленным улицам тащились к входу в парк. Там у турникета стоял Профессор, обмотав голову и плечи полиэтиленовой сумкой, как плащом, и упершись локтями в заржавевший вагончик.

– Доброе утро, мисс Эллен!

– Извините, припозднилась сегодня.

– За стол без вас не садились, – он сделал подчеркнуто изысканный приглашающий жест. – Сюда, прошу вас.

Они пошли за ним через мокрые заросли, сразу промочив джинсы снизу почти до колен.

– А это что такое? – Эллен указала на свежий холмик земли, увенчанный маленьким деревянным крестом. – Просто как могила.

– Могила и есть, – ответил Профессор.

– Чья? – от ужаса Эллен чуть не онемела.

Профессор указал вверх, туда, где обрывались рельсы.

– Санни? Не может быть!

Он только молча кивнул.

– А что случилось?

– Думал, он Икар, вот и полетел на землю, хотя солнца не было. И так ударился, что тут уж ничего нельзя было сделать.

– То есть он нечаянно свалился, да? – Эллен просто ушам своим не верила.

– Не знаю, только у него на шее позвонки сломались, он тут же и помер.

– О Господи! А что же «скорую» не вызвали?

– Какая «скорая», помер он на месте, я же говорю.

– В полицию сообщили?

– Чтобы они нас отсюда выгнали на зиму глядя? – Он ясно давал понять, что вопрос она задала совершенно неуместный. – Мы его сами похоронили, честь по чести. Помирать всем придет время, что уж там. Каждому свой срок… – Он махнул рукой. – Пошли, мы голодные очень.

Бен взглянул на вагончик, вспоминая, как Санни сидел там наверху, беспечно болтая ногами. Видно было, до чего потрясена Эллен.

– Профессор прав, – сказал он, – каждому отведен свой срок, а жизнь… она продолжается.

Эллен молчала.

Подошли к помойке, где подыскали себе жилище ее регулярные подопечные, и сразу почувствовали, что сегодня тут как-то по-особенному пусто. Бен никогда не мог угадать, откуда они все вдруг появятся, однако Эллен ощущала, что здесь все опустело за эту неделю.

– А где же все они?

– Колесико с Летчиком подались на юг, холодно им тут у нас зимой, – Профессор жадно вцепился зубами в сыр. – Вот здорово, вкусный такой, а еще и горячий.

На земле валялся жестяной круг от сгнившего барабана, и Профессор подбросил в горевший посреди этого крута костер несколько щепок, чтобы побыстрее вскипела вода для кофе.

– А на юг – это куда? – поинтересовался Бен.

– В подвал. На Белт-Паркуэй, в трех кварталах отсюда.

– По-моему, очень даже разумно, – сказал Бен. – А вы почему туг остались? – Даже подумать страшно, каково это ночевать под дождем, когда у тебя всего-то и есть, что картонная коробка.

– Да там, в подвале этом, все время поезд над головой проходит, рельсы прямо поверх этого помещения проложены, а я стук вечный просто не могу слушать.

– Джелло-то где? – забеспокоилась Эллен. Профессор, не переставая жевать, кивком указал на вагончик. Ящик из-под холодильника развалился, и Джелло сидел прямо на сырой земле, задумчиво глядя перед собой.

Она помчалась к нему со всех ног.

– Джелло, вы простудитесь. Вставайте, поскорее встаньте!

– Да все ничего, – пробурчал он в ответ. – Только вот мне бы попить чего-нибудь от кашля. – Его так и била крупная дрожь.

– Вот так с самой среды продолжается, – покачал головой Профессор.

– О Господи, значит, уже четыре дня? – Она пощупала ему лоб. – Бен, да он же прямо горит, температура у него, сразу видно. Надо его немедленно в больницу.

– Никуда я не поеду, – замахал руками Джелло и потуже затянул на груди свой шарф, из которого выглядывала мышка.

– Вы бы лучше ее послушались, – Бен протянул руку, чтобы поднять его.

Джелло слабо отмахивался.

– Мне Младшего девать некуда. – Он затрясся в приступе кашля.

– Джелло, ну пожалуйста, положение и правда серьезное. А о Младшем я позабочусь, – упрашивала его Эллен.

Он взглянул на нее налитыми кровью глазами, словно взвешивал ее предложение на невидимых весах.

Увидев, что Джелло заколебался, Бен попробовал его окончательно убедить:

– Чего бояться, вы же знаете, ей доверять можно.

– Знаю. – Джелло переводил взор с него на нее и обратно. Снова начался приступ кашля. – Ну, ладно, – еле выдохнул он.

Бен помог ему встать на ноги, но тот так ослаб, что сам стоять был не в силах. И опять рухнул на землю. Тогда Бен взвалил его себе на плечи, чтобы отнести к машине. Это было совсем нетрудно: Джелло весил не больше, чем пушинка.