Текст книги "Последнее танго в Бруклине"
Автор книги: Кирк Дуглас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– А хоть бы и десять, тебе-то что? – Милт открыто принял на себя роль адвоката Бена.
– Да ничего, Милт, дорогой мой, конечно, ничего, – вмешалась в разговор Сара. – Вот я умру, так знай, я тебе разрешаю подцепить на углу первую же наркоманку и переехать к ней жить, особенно если она еще недавно на горшок ходила.
Бен резко встал.
– Мне лучше уйти.
– Конечно, отец, конечно, тебе же еще предстоит перепечатывать эту ее сводку для патологоанатомов.
Не обращая внимания на эти колкости, Бен подошел к Саре, поцеловал ее в щеку.
– Говори что угодно, Сара, а все равно я тебя считал и считаю выдающейся женщиной! – Потом повернулся к дочери. – А тебя попрошу оставить при себе недовольство Эллен, очень попрошу.
– Никакого недовольства. Мне она совершенно безразлична. – Лицо ее так и пылало от гнева. – Мне только одно нужно, чтобы никто не вздумал тобой пользоваться, как тряпкой.
– Не беспокойся, ведь ты за мной следишь, разве не так?
Мэрион промолчала.
И вдруг Бену стало ее жаль. Она сюда явилась вывести Эллен на чистую воду… нет, еще хуже, она хотела ее унизить, а вышло так, что Мэрион разбита по всем статьям, и положение у нее самое незавидное: одинокая женщина, читает всем нравоучения, а при этом ревнует отца к его любовнице.
Милт проводил его, дружески похлопав по плечу. Милт все понимал.
Он ехал домой, преследуемый грустными мыслями. Из этого ужина ничего хорошего не получилось, так он и знал. Надо, надо было как-то отвертеться. Хотя чего еще было ждать от его дочери? А вот Сара! Додумалась ведь пригласить Мэрион, ему такое и в голову не приходило. Странная она какая-то: так ему сочувствовала, когда он лишился жены, но стоило на его горизонте появиться другой женщине, и она просто из себя выходит от негодования. Словно ей больше по душе видеть его несчастным.
И неужели она не понимает, какая Эллен замечательная? Ведь с Эллен он даже опять смеяться выучился. И с удовольствием ездит на Кони-Айленд раздавать бутерброды членам БВГ. Нравится ему помогать Эллен во всех ее делах. Да нет, это она сама ему нравится. Какое там нравится, он в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Настоящие друзья только радоваться должны, видя, что их другу хорошо. Вот как Милт этому радуется.
Перед тем как отъехать, Бен немножко прошелся по улице. Для февраля было не так уж и холодно. В воздухе стояла легкая дымка, влажная, успокаивающая – предвестие дождей, которые скоро принесут весну. В машине он включил кассету – танго, конечно. Взглянул на Ист-ривер, по ней шел буксир, время от времени издавая низкий плачущий звук, который исчезал в тумане над водой. Но если вслушаться, то не жалобный это был гудок, а какой-то другой. Ностальгический, вот что. И вместе с туманом он рассеивался где-то во тьме. Бен посидел в машине, отстукивая пальцами ритм танго и разглядывая неясные очертания небоскребов там, за рекой, где все терялось в светло-серых парах. Никогда он не мог оторваться от этого пейзажа – просто магия какая-то, настоящее волшебство. Вдали мигали сквозь ночь смягченные расстоянием огни, и Бен неожиданно испытал прилив оптимизма, словно особая радость исходила от тех фонарей и реклам.
Когда он ехал по пустым улицам, в нем что-то звенело от счастья, от сознания чуда, происходящего прямо сейчас в его жизни. Ему верилось, что он опять молод и полон сил, что это туман вымыл, вычистил его душу.
Чем ближе он подъезжал к их дому, тем крепче становилось это чувство.
– А почему бы тебе со мной вместе не слетать, это же всего полчаса в воздухе, – ему до того было больно расставаться с Эллен, что впервые за все это время он попросил сопроводить его на Файр-Айленд.
– Ну что ты, мне противно видеть, как мужчины потом обливаются, – лукаво подмигнула ему Эллен.
– А видеть это тебе и необязательно, можешь просто по пляжу погулять.
– Холодно уж очень. Постарайся поскорее там управиться, хорошо? Через два часа я буду здесь на машине. Успеешь обернуться?
– Я раньше успею.
– Ах, ну да, я и забыла. Ты же считаешь, что с гимнастикой не следует перенапрягаться.
– Вообще не надо перенапрягаться ни в чем.
– А в постели?
Он поцеловал ее в губы.
– Любое правило предполагает исключения.
Эллен смотрела, как по летному полю он шел к вертолету. На вид совсем еще молод, вон, чуть не приплясывает, такой у него шаг упругий.
У трапа он обернулся, помахал ей. Она помахала в ответ.
Лопасти вертелись все быстрее, ей в лицо ударил резкий ледяной ветер, но она не шевельнулась. Всегда стояла и смотрела, пока вертолет не исчезал за горизонтом.
Краешком глаза она видела, как приземляется самолет. Машина с Беном на борту ждала, пока очистится полоса.
Прошло несколько минут, пилот стал медленно разгонять вертолет.
Еще один самолетик – частный трехместный, кажется, – готовился к взлету. Что-то сегодня вовсю трудится аэропорт Беннетфилд.
Самолетик поднялся в воздух, полетев прямо к тому месту, где стояла Эллен. Она инстинктивно отшатнулась. На секунду вздымающий вертолет пропал из ее поля зрения. И почти тут же он закувыркался в воздухе, отлетела в сторону лопасть, и машина рухнула с громким треском. Она стояла окаменев, не веря собственным глазам. А тот самолетик, забравшийся в поднебесье, вдруг взорвался, охваченный пламенем.
Что происходило дальше, Эллен не замечала. Не видела, как вокруг нее падали горящие обломки, как дымился какой-то опаленный мусор, – она уже летела вперед, не разбирая дороги, и видела перед собой только одну груду обломков, только подрагивающую, смятую пластину из стали.
«Бен! – кричала она. – Бен!» – и не слышала своего голоса, да и не знала, правда ли она кричит или это что-то рвется из ее души.
Глава XVI
У вертолета она очутилась за считанные секунды. Кабина разбита вдребезги, пилот без движения, без признаков жизни лежит среди кусков разломанного пластика и каких-то покореженных железяк. Похож на сломанную куклу. Она на него едва взглянула, все ее мысли были поглощены Беном, но только где он, Бен? В пассажирском отделении ничего не видно за спинками вздыбившихся кресел.
– Отойди, бабахнет сейчас! – орал на нее служащий, прибежавший из ангара, но она его не слушала. Ею овладело ужасное спокойствие. Чувства ее в этом попросту не участвовали, тело само передвигалось осторожно и неспешно, как бы методически приближаясь к намеченной цели. Она должна, она обязана высвободить Бена из-под этой груды обломков.
Эллен видела, во что превратился верх вертолета, потерявшего лопасти. Одни обрубки торчат. Из дыр сочится пар, или, может быть, это был дым – непонятно, капало на землю густое масло. Она подошла совсем близко. Дверь не отыскать, видимо, она оказалась наверху. Придется лезть.
– Назад! Быстрее назад! – к вертолету сбегались со всех сторон, тащили носилки, но она ничего не замечала.
Не почувствовала и жара от раскалившегося двигателя, когда, карабкаясь по наваленным друг на друга балкам и брусьям, нащупала, наконец, ручку дверцы. Тоже покорежена. Эллен потянула, но без успеха: не поддается. Она рванула что было силы, мускулы отозвались резкой болью. Щелкнул замок.
Она потянула дверцу на себя, заглянула внутрь. Бен лежал на полу, скорченный, как младенец в чреве матери. Не шевелился.
– Бен, послушай, Бен, это же я!
До ее ушей донеся тяжелый, мучительный стон.
Значит, жив. Ее захлестнула волна счастья. Все наладится, самое главное, что он жив. Выжил, какое счастье – выжил!
– Это я, Бен, ты меня узнаешь? Это Эллен.
Он попытался приподняться, взглянуть. Теперь стало различимо его лицо. Приоткрылся глаз, пустой, словно он ничего и не видит. Другой заплыл кровавым подтеком.
Господи, так он, значит, этот глаз потерял. Но ничего, как-нибудь. В конце концов, обходятся ведь и одним глазом.
– Назад, взорвется сейчас! – наконец-то услышала она чей-то властный голос. Взглянула вниз уверившись, что двигатель не отключился, – вон пар из него так и хлещет. И в эту минуту ее охватила паника. Надо же бежать отсюда, спасаться… А у нее как будто ноги к земле приросли. Она видела, как сквозь клубы пара к ней пробивается человек в перепачканной холщовой робе. У него была большая голова, вся заросшая вьющимися бесцветными волосами, а в руках он держал пожарный шланг – маленькую такую трубку зеленоватого цвета. Вот, глядите, сам архангел Гавриил явился покончить с пламенем. И чего же теперь бояться?
Она снова кинулась к Бену: «Все хорошо, милый, все в порядке. Я люблю тебя».
Он приоткрыл второй, еле видный из-за синяка глаз. Господи, так, значит, напрасно она испугалась!
Эллен попробовала подойти к нему ближе, прикоснуться к этому беспомощному телу: «Руку! Дай мне руку!»
– Ой, как больно, – простонал он, – там, в спине. Похоже, у него сломано ребро, может, и не одно. Ну, это в общем-то пустяки.
Теперь к вертолету подбежала целая толпа: пожарные, спасатели, рабочие аэродрома.
– Мисс, эй, послушайте, мисс, – кричал ей кто-то. – Вы давайте-ка уходите отсюда…
Она послушно кивнула.
Веки Бена поднялись, и он уставился перед собой в темноту. Похоже, кромешная ночь, сколько же может быть времени. Он попробовал угадать: три сорок? Обернулся к часам, но экранчик на них был темный. Странно, он же новые батарейки поставил всего неделю назад. Неужели хотел поставить, а забыл?
Вдруг он почувствовал, что в комнате есть еще кто-то. Вон там, в самом углу. Он напряг зрение и, кажется, различил смутные очертания женской фигуры.
– Кто здесь? – хрипло проговорил он.
– Это я, Бен.
– Бетти? Что ты тут делаешь?
– Не хотелось тебя будить, прости, я просто зашла сменить батарейки.
– Какая ты заботливая. Спасибо.
– Ну что ты. Спи, рано еще.
– Угу, – пролепетал он, послушно закрывая глаза. Когда он снова пробудился, то понял, что все это ему приснилось.
Перед ним было смеющееся лицо Эллен.
– Какое счастье, что ты здесь и жив, Бен!
– Что? – пробормотал он, плохо соображая. – Где я?
– А, так наш пациент наконец-то пришел в себя! – Откуда-то сбоку, перекрывая голос Эллен, уверенно заговорил незнакомый ему человек. Он обернулся на эти слова, и тут же все его тело пронзила острая боль. Живого места не было, просто не было живого местечка, словно его только что переехала камнедробилка, смяв и перемолов. Он застонал.
– Бедняжечка! – Эллен с нежностью погладила его по руке.
– Нечего рассусоливать! – опять этот голос сбоку, а так это, оказывается, женщина, нянька, видимо. Крупная такая, толстуха из толстух, то-то и тембр у нее такой – хоть в духовой оркестр отправляй. – Больно, так и хорошо, что больно, значит, паралича никакого нет!
«А ведь верно, – вынужден был про себя отметить Бен, – логика несентиментальная, конечно, но ведь логика».
Потихоньку все случившееся начинало для него выстраиваться в связную картину. Тот кошмар при взлете, потом его на санитарном вертолете доставили в госпиталь на побережье (ужас просто: один вертолет развалился, так его в другой запихивают!), а после его мучили, прощупывая и вертя перед рентгеном.
А потом объявили, что Бен легко отделался. Даже ни одного перелома не нашли, просто внутренние кровоизлияния там и сям, немножко полежит в больнице и выйдет как новенький.
– А пилот как? – спросил он у Эллен.
– Он в интенсивной терапии. Но ничего, жить будет.
– И который на самолетике летел тоже?
Эллен покачала головой.
– На самолетике летел совсем мальчишка, ему только-только двадцать один год исполнился. Произошел взрыв, и его убило на месте.
Бен что-то пробормотал себе под нос.
– О чем ты?
– Да он же по возрасту внуком мне мог быть!
– Ну, хватит ворковать! – Нянька с трубным голосом опустила полог над постелью. – Вот посуда, а ну, быстро, предъявите нам главные доказательства, что правда выжили! – и расхохоталась.
– Вы что, на конферансье учились, прежде чем в медицину идти?
А она все смеется да смеется.
Пока она измеряла ему давление и щупала пульс, Бен лежал не шевелясь. Любое движение откликалось болью то там, то здесь. Хуже всего, кажется, там, где желудок. И опять ему, ни с того ни с сего, экстренно понадобилась посуда, но он постарался подавить в себе позыв.
Сестра убрала инструменты.
– А теперь завтракать. Густая овсянка или недожаренный тост. Массу удовольствия получите.
– Спасибо, ничего не нужно, – чуть слышно отозвался Бен.
– Да ты не думай, туг не так уж плохо кормят, – сказала Эллен дождавшись, когда они останутся одни. – А поесть тебе бы не помешало.
– Может, потом и съем что-нибудь, – Бен поморщился от одной этой мысли. – А сейчас мне бы еще поспать.
– Хорошо, – она легко прикоснулась губами к его губам. – Отдыхай, я пока попробую с доктором поговорить.
Он кивнул. Даже хорошо, что она ушла. Просто терпеть нет сил, где же посуда? Ах да, вот же, желтая пластиковая утка, ее на столик поставили, чтобы удобнее было дотянуться. Не дождутся, чтобы он горшок просил. Собрав силы, Бен повернулся на другой бок, нажал на планку, отгораживавшую его постель, потом спустил ноги на пол. Даже и не поймешь, где болит всего сильнее. Стиснув зубы, он уперся руками в матрас и оторвал от постели свое тело, сбоку заболело при этом так, что голова едва не раскалывалась. Пот катил с него градом, когда, подчиняясь волевому усилию, он сделал первый шаг, прямо как был, босиком. Ванная словно находилась в другом конце города, – таких усилий потребовала от него необходимость пересечь комнату. Шаг, еще шаг, и тут потемнело в глазах – он рухнул на пол, задев при этом столик, который обрушился со страшным шумом.
Так он и лежал, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, когда в палату ворвалась сестра.
– Мистер Джекобс, что это с вами? Вы почему поднялись?
– Пописать захотел, – выдавил он сквозь зубы.
– А это для чего тут поставлено? – и она схватила утку, полетевшую на пол вместе со столиком.
– Не хочу туда.
– Не хотите, а надо, мы ведь должны на анализ это послать. Врач ваш так велел. А ну, назад в постель, да поживее.
Он чувствовал себя старой куклой, которую эта могучая тетка сгребла в охапку, мигом перенеся назад на кровать. Планка была водворена на место.
– И, пожалуйста, больше не надо так делать, мистер Джекобс. Вам лежать надо, поняли?
Она подала ему утку: «Закончите, в колокольчик позвоните».
Бен смиренно, словно ребенок, которого выпороли, спрятал под одеяло пластиковый сосуд. Делать было нечего, вот-вот лопнет у него там внутри.
Закончив, он так же безропотно позвонил.
Она тут же появилась – явно стояла за дверью на всякий случай.
– Ну вот и умница, – констатировала она, заглянув внутрь. – И цвет отличный, прямо янтарь. Хватит тут, должно хватить. Отлично, мистер Джекобс, благодарю вас.
Бен сам не мог понять, что для него хуже, – непереносимая физическая боль во всем теле, или боль от подобного унижения.
Эллен забегала к нему всякий раз, как только выкраивалась минутка. Принесла ему на подносе обед, себе приготовила сандвич.
Оба едва притронулись к еде.
Сестра, заступившая на ночное дежурство, в отличие от мисс Толстухи была сдержанной и безупречно вежливой. Она сделала ему укол димедрола и ушла.
Измученный болью, Бен почти тут же заснул.
На этот раз ему приснилось, что он едет в своей машине. Шоссе почему-то почти не освещалось. Мимо пронесся огромный черный «лимузин». Бен успел заметить шофера в форменной тужурке, но не было видно, кто сидит на пассажирском месте, – помешало толстое затемненное стекло. Бен чувствовал себя усталым, смертельно усталым. Вдруг под колесами зашуршал гравий. Быть не может, он, значит, уснул прямо за рулем и его занесло на обочину. Скорее вырулить назад, так ведь и в аварию вот-вот угодишь. Вон там впереди, кажется, бензоколонка. Он подъехал, остановился. Ни души. Закрылась уже, как видно. Но неожиданно распахнулась дверь, а из нее галопом вылетела прямо на него лошадь. Крупная лошадь черной масти, таких в экипажи запрягают. Она стремительно на него надвигалась, и ему стало страшно. Он еле успел отскочить – и проснулся, весь дрожа.
– Бен, эй, Бен, что это с тобой? – Эллен сидела рядом, тревожно на него глядя.
– Скверный сон приснился, – пробормотал он.
– Может, мне рядом прилечь, чтобы тебе стало полегче?
Он взглянул на нее. Столько на ее лице заботы, такая на нем написана нежность, она сегодня особенно красивая, просто ангел.
– Эллен, – медленно выговорил он. – Я боюсь смерти.
– Не надо. Не надо бояться, ты не умрешь. Все пройдет.
– Сейчас, может, и пройдет, но мне ведь так мало осталось…
– Не так уж мало.
– Такое чувство, что я совсем дряхлый.
– Это из-за аварии… Начнет подживать, и ты снова почувствуешь себя хорошо, как всегда было.
– Но, Эллен, я правда старый, мне ведь почти семьдесят.
– Для меня ты никакой не старый.
– А знаешь, что мне эта сестра сказала, ну, толстая?
– О Господи, она вообще пример тактичности! Ну, и что же она сказала?
– Я спрашиваю, может, мне бумажку подписать, мол, пользуйтесь моими органами, как надо будет, а она в ответ: «Не нужны нам эти органы, вам же не сорок пять, а которые старше – те без надобности».
– Вот и хорошо, они еще тебе самому послужат.
– Ты что, не поняла ничего? Оказывается, я уже столько лет «без надобности», хотя и не знал. Вот почему я все лежу и думаю, какой же я старый!
– Не надо так, Бен. Тебе еще жить да жить.
– Эллен, но ты же сама знаешь, я умру раньше тебя.
– А я об этом и знать не хочу, и говорить не буду, – она поднялась, давая понять, что тема исчерпана.
– Зато я буду, – он схватил ее за руку. – До нынешнего дня я как-то об этом не думал, а теперь я понимаю, что был жутким эгоистом, когда вошел в твою жизнь.
– Ну прошу тебя, Бен…
– Только я ничего не мог с собой поделать. Ты не представляешь, как я тебя хотел. И для меня все, что у нас было, – как чудесный сон, только он скоро кончится.
Она взглянула ему прямо в глаза.
– Никогда не кончится.
И прижалась к нему губами. «Вот так и надо заканчивать разговоры о смерти», – подумал он, – просто напомнив, что пока они оба живы, оба сознают, что жизнь в них бьет через край.
– Хорошо, – уступил он ей, улыбаясь. – Вернемся потом к этому разговору. А теперь ступай-ка домой, тебе тоже поспать надо.
Он не слышал, как Эллен уходила. Лекарство опять начало действовать, и Бен быстро задремал.
Проснувшись, он увидел, что никуда она не ушла. Эллен посапывала, устроившись на полу рядом с его кроватью.
Глава XVII
– Могу вам быть чем-нибудь полезна? – спросила Эллен, не отрываясь от дисплея. Рядом с ее креслом встала высокая блондинка в очках, поражавших дешевой металлической оправой. Где-то Эллен ее видела, только не помнила, где, да и имя позабыла.
– Можете, даже очень можете.
Ах вот оно что. Голос этот кто же не узнает.
– Здравствуйте, Мэрион. Как поживаете?
– Не скажу, чтобы так уж хорошо.
– Вы, конечно, обеспокоены состоянием вашего отца, но я говорила с врачами, и они считают, что вскоре можно ожидать полного выздоровления.
– Так, стало быть, вы даже говорили с его врачами? – Мэрион и не думала скрывать неприязненных интонаций.
Эллен чуть помедлила.
– Но, видите ли, я ведь их всех знаю…
– Мне казалось, состояние здоровья пациента обсуждают исключительно с его прямыми родственниками.
– Да, но вы не приходили его навестить.
– Еще бы, мне вообще ничего не сообщили, только сегодня утром я узнала от Сары, что произошло.
– Отец не хотел вас беспокоить.
– Вот как? Значит, он не хотел меня беспокоить. А может, это вам не хотелось, чтобы я тут была поблизости?
Глупо, подумала Эллен, и Мэрион явно не сознает, в какое она себя поставила глупое положение. Но пусть не думает, что ей удастся выместить на Эллен свои конфликты с отцом.
– У него в палате, – сказала она, – есть телефон. Он может звонить кому угодно и в любое время».
К этому Мэрион не была готова. Лицо ее вытянулось.
– Послушайте, Мэрион, хочу вам сказать, что я тут человек посторонний. Пожалуйста, выясняйте свои отношения друг с другом самостоятельно.
– Во всяком случае, ваше присутствие этих отношений не улучшает.
– И чего бы вы от меня хотели?
Выражение лица Мэрион смягчилось.
– Можно я присяду?
В Эллен все так и кричало: не связывайся с нею, не связывайся! Ничего хорошего от этих разговоров не будет. Но ведь не откажешь же. Она осмотрелась – в углу, где была полка с журналами, сейчас никого нет: «Пройдемте туда».
Усевшись напротив, Мэрион принялась пристально изучать лицо Эллен, как будто перед нею была пациентка с серьезными нарушениями. Наконец, она заговорила:
– Эллен, вы имеете немалое влияние на моего отца, он вам доверяет и так далее, но… но вы же очень молоды, он старше вас вдвое, не менее, то есть у вас разница в возрасте тридцать пять лет, вы это сознаете? Тридцать пять!
Эллен молча ждала, когда на ее голову упадет топор. И ждать пришлось недолго.
– Неужели вам никогда не приходило в голову, что связывающие вас с отцом отношения могут оказаться пагубными для здоровья – и его здоровья, и вашего?
– Нет, не приходило, – ответ Эллен прозвучал безапелляционно. Да и все равно, что бы она ни сказала, Мэрион с ее точки зрения не сдвинешь.
– Я ведь говорила уже, что я психолог, и у меня большой опыт, – продолжала ее гостья, – так вот, знайте, что существует целая научная теория на тему иллюзий старости: мужчины с годами склонны отрицать то, что неизбежно с ними произойдет, и начинают искать в качестве партнерши все более молодых женщин, ставя над собой совершенно недопустимые опыты.
– А о сложностях в отношениях между дочерью и отцом тоже существует научная теория?
Мэрион напряглась, но самообладания не потеряла.
– Вот что, Эллен, я чувствую, как я вам не нравлюсь… но меня к вам привела исключительно забота об отце. Вы ведете себя крайне эгоистично.
– Эгоистично?
– Конечно, хотя для вас все это в данный момент выглядит очень романтично. Но года через два у него усилится артрит, он не сможет ходить, придется обзаводиться креслом на колесиках, и тут вам встретится кто-нибудь молодой, а его вы бросите – доконав.
Эллен решительно поднялась: довольно, поговорили.
– Вот что, доктор Джекобс, выслушайте и запомните: Бен дорог мне, а это значит, что я от него не откажусь, что бы ни случилось. И нет нужды мне вам объяснять, что, если человека любишь, надо быть готовым разделить с ним любую беду.
Тут поднялась и Мэрион. Да и что ей оставалось делать, ведь Эллен ясно показала, что разговаривать им больше не о чем.
– Ну что же, – сказала она от двери, – мне ясна ваша позиция. И выбора вы мне не оставляете.
Это еще что такое? Эллен смотрела, как Мэрион шествует по коридору, и на сердце ее было неспокойно. Совершенно ясно, что она любой ценой постарается их оторвать друг от друга. Ничего из этого не получится, уж она-то Бена знает, но навредить им – такое Мэрион по силам.
Рихард откинулся в кресле, любуясь своими тщательно ухоженными пальцами хирурга. Перед ним сидели трое и, слушая их, он то и дело чувствовал, как у него непроизвольно растягиваются в усмешке губы.
Говорил Таро Хасикава.
– Доктор Вандерманн, я согласился на встречу с вами, так как на ней настаивали эти джентльмены, – кивок в сторону Рона и Милта, – однако я должен с самого начала уведомить вас, что пересадка сердца павиана для моего отца неприемлема, хотя, спешу вас уверить, решение, конечно, должны принимать вы, справедливо считаясь крупнейшим специалистом в данной области.
– Понимаю, – Рихард говорил подчеркнуто бесстрастно. – Но со своей стороны я тоже считаю нужным предупредить вас, что шансы у вашего отца крайне невелики, так как он не соответствует правилам, установленным для предоставления органов нуждающимся в операции.
– Мне об этом постоянно напоминают, – в интонациях Хасикавы сквозило легкое раздражение, – но я прихожу к выводу, что эти правила действуют не столь уж неукоснительно. Если не ошибаюсь, губернатор Пенсильвании, Кейси, получил вне всякой очереди и сердце, и печень, так?
– Не располагаю всей информацией, касающейся этого случая, – ответил Рихард, ничуть не смущаясь. – Впрочем, губернатору Кейси, во всяком случае, очень повезло, даже если правила соблюдались неукоснительно: дело в том, что отнюдь не всегда необходимые органы удается получить без проволочек. Пожалуй, такие примеры можно пересчитать по пальцам.
– Ну вот что, док, – Рон обещал Милту, что лезть ни во что не станет и, ерзая на стуле от нетерпения, до сих пор и вправду не вмешивался в разговор, но теперь его выдержка иссякла. – Вам что, никто не сообщил, что за деньгами в данном случае остановки не будет?
Рихард слегка поднял брови.
– То есть, если я вас правильно понял, имеются средства для приобретения нужного органа в одной из стран, где такая торговля не считается противозаконной, – в Индии, скажем, или в Египте? Но все равно остаются две проблемы – он поднял вверх свой длинный палец: во-первых, каким образом доставить приобретенный орган в Соединенные Штаты менее чем за пять часов или же, и это во-вторых, как доставить в страну, предоставившую орган, нашего пациента, который, очевидно, не выдержит такого путешествия. – Рихард покачал головой. – Поверьте, пересадка пациенту сердца – павиана самое разумное решение и, больше того, единственное, которое нам остается.
Хасикава все это время смотрел куда-то в сторону.
– Доктор Вандерманн, – проговорил он едва слышно, – мы не могли бы с вами побеседовать наедине?
– Разумеется, – кивнул Рихард. Милт вскочил, потянув Рона за рукав.
– Мы в коридоре, если понадобимся, мистер Хасикава.
Японец его словно не замечал.
– Что он еще надумал, прохиндей чертов? – зашептал Майкелсон, едва за ними закрылась дверь.
– Не волнуйтесь. Японцы жутко скрытные, кто же этого не знает. Но надо положиться на Вандерманна. Он все устроит, как полагается. Сидите себе и не дергайтесь. – Милт прихватил бумажную сумку, двинулся по коридору. – Если что, я в палате 307.
– Что это вы там забыли?
– Да вот… хочу кое-что передать другу, который в аварию угодил, он здесь лежит.
– Недолго только, вы мне можете понадобиться.
– Да что вы, в самом деле, просто как маленький… Деньги, только и всего, а остальное само устроится.
– Вы так думаете?
Милт широко улыбнулся: надо же, никогда не видел босса в таком состоянии.
– Да что там думать, врач-то он хороший, умный врач, значит, найдет какое-нибудь завалящее сердечко и прямо тут, в Нью-Йорке.
– Папа, я суп тебе сварила куриный, вот как мама делала, – Мэрион изо всех сил старалась говорить ласково.
– Спасибо большое, – в его голосе не чувствовалось растроганности.
– Медицина, конечно, далеко продвинулась, – попробовала пошутить она, – но с этим ни один антибиотик не сравнится. Пойду подогрею у сестер, а вот и соломка.
– Я могу ложкой.
– Ну конечно, можешь.
– И вообще, тут меня куриным бульоном каждый день пичкают.
– Как это?
– Да вот Милт недавно заходил, так принес целую кастрюлю. Сара наварила.
– Ах так… – Она была явно разочарована, но постаралась справиться с собой. – Знаешь, я так хорошо обо всем поговорила с твоим лечащим врачом, и он сказал, что тебя скоро выпишут. Причем никаких осложнений в будущем он не предполагает.
– Да? А чувствую я себя что-то паршиво.
– Ну, ты же понимаешь, боли не могут так вот взять и пройти, у тебя внутри и кровоизлияния оказались, и разрывы, но это все заживет. Надо проявить терпение. Я уже приготовила тебе ту комнату рядом с кухней, так что…
– Нет, я вернусь к Эллен.
С минуту она пристально на него смотрела, прикидывая, какой сделать следующий ход. Придвинулась к его постели.
– Папа… ну почему тебя должна ставить на ноги чужая женщина? И вправе ли ты ее этим обременять?
– Послушай, Мэрион, – начал Бен, однако она его тут же перебила.
– Нет, папа, с твоей стороны просто нехорошо все взваливать на твою хозяйку – она, кстати, такая милая. Пойми, тебе ведь очень сильно досталось. Значит, многое придется теперь переменить. Для начала закрой свой зал…
– Ни в коем случае, – Бен так энергично затряс головой, что боль тут же разлилась по всему телу.
– Но, папа, надо же вести себя разумно. Неужели ты воображаешь, что тебе по силам махать этими гантелями? Хорошо, что вообще жив остался, вот что я тебе скажу. И не забывай, тебе ведь почти семьдесят.
– Знаю, не нужны мне твои напоминания! – раздраженно оборвал ее Бен.
– Напрасно ты злишься, я должна тебе об этом напомнить, хоть и неприятно. А кто же еще об этом тебе скажет? Ты ведь сам знаешь, что я права, просто признаться не хочешь.
– Оставь меня в покое, Мэрион, – у него иссякли силы, чтобы с нею препираться. Он и правда очень устал.
– В Принстоне тебе будут созданы все условия. Поставлю у тебя в комнате новый телевизор с дистанционным управлением, лежи себе, программы переключай…
– Не надо мне никаких телевизоров!
– Да тебе просто поскорее надо выбраться из этой жуткой больницы, тогда сразу и приободришься. А сейчас, когда все болит, того не можешь, этого нельзя, конечно, твое самолюбие страдает, я же вижу, не слепая. – Она провела ладонью по его жесткой щетине. – Знаешь, я сама хочу тебя побрить, можно?
– Еще чего! Я даже мисс Толстухе этого не разрешаю. Словно услышав за дверью, что прозвучало ее прозвище, толстуха шумно ввалилась в палату.
– Все, время для посетителей кончилось. Лекарства пора принимать.
Мэрион направилась к выходу.
– Подумай о том, что я тебе сказала, папа. Он промолчал.
– Я ведь дочь тебе, не забывай. Кто еще о тебе позаботится?
– Ты бы лучше о себе позаботилась.
– Ну хорошо, хорошо. Просто помни, папа, я всегда с тобой.
Бен прикрыл глаза.
– Видать, с дочкой славно поговорили, а? – закудахтала толстуха. – Какая красивая она у вас, а уж похожа – прямо копия!
– Угу, – буркнул он.
– Ротик открыли! – в руках у сестры появилась пластиковая чашка, в которой она помешивала ложечкой.
– Это еще что?
– Я же вам говорила, мистер Джекобс, от димедрола этого часто запоры получаются. А у вас уже два дня стульчика не было, два дня, вот оно как. А без этого как же нам вас выписывать? Вот, выпейте-ка, и все мигом устроится, – в чашке болталось что-то белесого молочного цвета.
Она не отступала от него, пока он не выпил все до дна, потом, довольная, ушла, махая пустой чашкой.
Едва за нею затворилась дверь, Бен утер слезы, которые еле сдерживал все это время. Мэрион довела-таки его, как он ни старался. Без конца на самые больные точки нажимала. Господи, никогда еще в жизни не чувствовал он себя таким старым.
Голди с увлечением что-то читала, раскрыв журнал, когда Эллен так на нее и налетела, заметив, что та сняла халат.
– У тебя что, перерыв? Пойдем кофе выпьем. Голди кивнула, но не отрывалась от статьи.
– Что это так тебя заинтриговало?
– Да вот пишут, как трахаться без предохранения, – понимаешь, придумали способ, как женщина может натянуть ему резинку, а он даже и не заметит.