Текст книги "Инцидент (СИ)"

Автор книги: Кирилл Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

Она стоит в тени пожелтевшего дерева и указывает вперед.

–Микроавтобус стоял там. Одним колесом почти на тротуаре.

Камера увеличивает место, на которое указывает Юлия. Картинка проходит через запустевшую стоянку, отгороженную от дороги узким тротуаром, и останавливается на сером асфальте, покрытом черными влажными пятнами.

–Передом он был направлен туда, к Дворянскому гнезду. – Камера вновь возвращается к Юлии. – То есть пассажирский вход был с нашей стороны. Все двери в маршрутке были распахнуты настежь. Нужно было просто пробежать через стоянку и запереться внутри, где зараженные нас бы уже не достали. По крайней мере, мы на это надеялись. Мы, стояли за витриной в ожидании удобного момента для рывка. Сережа, не сводя глаз с толпы зараженных, шепотом раздавал нам обязанности. Но я его, честно сказать, не слушала. Я провалилась в свои мысли, перебирая в голове все варианты того, что могло произойти со мной, когда окажусь снаружи. Сердце стучало так громко, что я буквально слышала его. Я думала, если мы пробежим – нас всех ждет большой куш, крупнейший выигрыш в жизни. Нас ждет спасение. Если кто-то упадет, я потеряю с этим человеком часть себя. Если упаду я, я потеряю все. Я думала о своих родителях и о том, что буду делать, когда вернусь домой. В мыслях я уже спаслась. Я думала о том спокойствии, которое наполнит меня, когда все закончится. И фантазии помогали отвлечься от страха.

–А потом в мои мысли неприятно ворвалась женщина– администратор, которую мы оставили наверху. Мы же просто бросали ее в «Коралле». Я посмотрела на остальных. Не знаю, помнил ли о ней кто-то еще, но они все стояли и слушали Сережу. И я тоже промолчала. Не сказала ни слова. Мы были на пороге спасения, и его отсрочка была бы мучительной. Женщина-администратор доставила бы нам немало проблем, нам бы пришлось тащить ее… Я придумывала себе оправдания. Но оправдания мне нет. Я промолчала, и мы бросили ее!

Юлия резко разворачивается и идет вверх по тротуару, так что оператор еле успевает поймать ее в фокус.

–Я не чувствовала ни сожаления ни жалости. Лишь что-то маленькое и полузадушенное во мне кричало, что это неправильно. Я не хотела ее спасать… да мне было просто наплевать на нее. – Юлия с саркастичной улыбкой на лице разводит руками. – Почему? Я не могу объяснить. Близость спасения или проснувшаяся жестокость? Отвращение к ее состоянию? Как я стала такой? Сережа бы спас ее, если бы вспомнил. Я уверена. Просто голова его была забита другим. А я… Я зачем-то взглянула на лестницу, ведущую наверх. Потом Сережа скомандовал бежать, и я рванула вслед за остальными, держа перед собой биту.

–Мир наполнился гвалтом и стенаниями зараженных. Впереди меня бежал Саша, но, не пробежав и пары метров, он вдруг начал замедляться и совсем остановился. Я ударилась об него плечом, но побежала дальше, а он так и остался стоять посреди стоянки, заполненной безумцами, тянущими к нему свои пальцы. Остальные также оббегали его, стараясь не обращать внимания. Только Данила, бежавший последним, потянул его за локоть, но Саша просто выдернул руку. Зараженные обступили их и Данила, что-то крикнув Саше напоследок, побежал к машине, расталкивая толпу перед собой битой. Я к тому времени уже оказалась у пассажирской двери кабины. Я не помнила, как добежала. Все мое внимание было направленно только на Сашу. Не понимая, что происходит, я как завороженная смотрела на него весь путь до машины и продолжала смотреть теперь. Оказавшийся рядом со мной Сережа с криками запихал меня в кабину. Когда я оглянулась, Саша все еще стоял на месте, возвышаясь над окружившими его зараженными. Он поднял свое обезображенное болезнью лицо кверху, щурясь от солнца. И хотя на нем была маска, я знала, что он улыбался…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Мы рванули. Серега впереди, я за ним – по уже отработанной схеме. За мной должен быть Санек, затем девчонки и Данила замыкающим. Зараженные медленно поворачиваются к нам, тянут свои руки, но я тут же луплю по ним битой, и некоторые даже из-за этого падают. До «Газели» добрались еще быстрее чем в прошлый раз. Серега встал справа от двери, меня пропуская и дожидаясь остальных. А я полез по пассажирским сиденьям к своему месту. Кинул биту рядом и трясущимися руками пытаюсь ключ в замок вставить. Как вставил, смотрю по сторонам, жду пока все залезут. Адреналин в висках стучит. В голове только «Быстрее, быстрее, быстрее». Серега Юльку в кабину запихнул, а сам стоит и ждет чего-то. В салоне Данила дверь задвинул с громким хлопком, и к окну приник. Юлька рядом со мной тоже пытается наружу выглянуть. И только тогда до меня стало доходить, что Санька нет.

–Я открываю свою дверь и привстаю, развернувшись так, чтобы поверх крыши «Газели» видеть стоянку. Там, всего в нескольких шагах от выхода, через который мы покинули «Коралл», стоит Санек. Бейсбольная бита рядом с ним на асфальте валяется, а со всех сторон к нему стягиваются зараженные. Как только один из них приблизился достаточно близко, Санек лениво бьет его кулаком в лицо, отбросив назад на сородичей. Другой зомбяра, появившийся сзади медленно, почти ласково берет Санька за волосы и тянет вниз, заставляя его прогнуться назад. Я видел как кровь брызнула из шеи Санька, когда зубы зараженного сомкнулись на ней. Я видел как Санек так же ласково, обхватил голову грызущего его зараженного, перед тем как рухнуть с ним вниз. Он не издал ни звука. Он уже не чувствовал не боли ни страха. А потом он скрылся под телами тех, кто еще не успел его укусить.

Виктор набирает в легкие воздуха, чтобы продолжить, но вдруг прерывается и шумно выдыхает. Он высоко поднимает брови и качает головой, вновь переживая шок от воспоминаний. Через несколько секунд он продолжает.

–Дверь в кабине хлопнула, и я вернулся на свое место. Как раз вовремя, потому что с моей стороны дороги уже приблизились несколько зараженных, которых я просто не заметил, наблюдая за Саньком. Сбоку сидит Серега. Руками себя обхватил, глаза бегают. В салоне Ленка что-то кричит, а Данила только и повторяет: «Я не смог. Просто не смог». Я себя чувствовал так, будто меня мешком пристукнули. Непонятное чувство опустошенности и потерянности. Зачем? Для чего? Серега не глядя на меня, тихо сказал «Заводи»…

Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)

–Всего лишь жертва. Не так важно то, что он чувствовал, как то, что он узнал. Пока у тварей была жертва, оставшаяся группа была в безопасности. Даже те твари, что брели вслед за ним, развернулись ради более легкой добычи. Он учился. Сквозь потери и боль, но он узнавал законы нового мира. И с каждым разом, становясь проще и понятнее, этот мир казался ему все прекраснее, притягательней. С очередной утратой всегда приходило извращенное удовлетворение. Об этом не думаешь в шаге от спасения. Так и он старался подавить это чувство, сидя в маршрутке. Безумное, страшное чувство, которое не может возникнуть в голове у нормального человека, искренне верящего в то, что еще выберется. Он начал впускать это в себя позже, гораздо позже, смакуя каждый болезненный урок.

Кристина откидывается на стуле, опустив руки себе на колени. Она закрывает глаза, и уголки ее губ вдруг трогает легкая улыбка.

–Когда мне было 10 лет, отец учил меня плавать. Несколько дней мы почти полностью провели на озере, но я так и не смогла держаться на воде самостоятельно. И тогда отец сказал: «Ты знаешь, как плавать. Тебе осталось только сделать это. Если хочешь жить, ты поплывешь.» Он бросил меня в озеро, и пока я, глотая мутную воду, пыталась выбраться на сушу, отец стоял на берегу, скрестив на груди руки, и флегматично смотрел на меня. «Если хочешь жить, ты поплывешь». Я поплыла. Если хочешь жить, беги и убивай. Если хочешь жить, приноси жертвы и держи свою группу в подчинении. Он делал это все.

–Этот одногруппник… Он мог ему помочь. Он мог бы вернуться за ним, иливырвать для него время, чтобы тот спасся. Он сам говорил мне это. Но этот одногруппник был заражен. «Жизнь основана на эмоциях. Выживание только на логике.» Он отдал его тварям, потому что это было правильно. Жестоко и правильно. Он как-то сказал: «Не знаю, остались ли в городе боги. Но если да, то они тоже заражены, и требуют жертв». В принципе, именно благодаря этим жертвоприношениям, он каждый день возвращался ко мне живым.

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Еще один призрак, чье лицо преследует меня, когда я закрываю глаза. – Юлия отводит взгляд. Она не плачет, но голос ее срывается на полуслове. – Саша пожертвовал собой ради нас. Он понял, что представляет опасность для группы и остался. Я знала, что он заражен, мне было страшно, но его так резко вырвали из моей жизни. Я словно лишилась части себя. Невозможно представить, как нас всех сплотило то, что мы пережили. Мы будто были единым целым и выживали как одно существо, дыша в унисон. Но умирал каждый из нас в полном одиночестве…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Он пожертвовал собой. – Виктор кривит губы, но его глаза выражают только горечь. – Так нам казалось. Так мы тогда думали. Но это совсем не так.

Он наклоняется вперед, сложив перед собой пальцы домиком, и пристально смотрит в камеру.

–Я не хочу оскорбить памяти Сани, но он не был человеком, способным на самопожертвование. Да даже если бы и был, болезнь съела бы в нем все светлые позывы. Я много читал о ней, и это помогло мне понять и переосмыслить произошедшие события. Санька не кусали, значит, он где-то попил зараженной водички. А при таком способе заражения полное превращение в скрюченного кровожадного монстра занимает около пяти часов. ДляСанька, с его габаритами шкафа все шесть, но судя по симптомам, и это время уже истекало. Он был на последней стадии. То есть просто ходячее мясо с интеллектом дверного косяка. Его последним осмысленным действием была зарядка арбалета. Дальше все проходило на инстинктах и беспокойных желаниях воспаленного мозга.

–Все спустились вниз, и он спустился. Все встали у витрин, и он встал. Даже когда Серега отвел его в сторону, чтобы объяснить, что он заражен, Санек ничего не понял и просто позволил забрать арбалет. Затем позволил Ленке надеть на него маску. Позволил Даниле вытолкнуть его в нужный момент, когда все побежали к машине.Как ягненок на поводке. Единственным человеческим позывом в его сознании оставалась агрессия по отношению к зараженным. Яркое застарелое пятно, которое болезнь не сумела полностью отстирать. Самопожертвование? Нет. Если бы Саня хотел обезопасить нас, то остался бы в «Коралле», где спокойно попивал бы пивко в ожидании полного угасания разума. Зачем отдаваться на растерзание толпе зомбаков?

–Я не верю в его благородство. Я верю, что Саньком овладела простая тупая ярость. Безумный инстинкт убийцы, доставивший Саньку столько удовольствия, что продолжил терзать его, даже когда человека не стало. За это он и поплатился. И мне не жаль его. Остался ли он блуждать по улицам вместе с остальными зомбярами или умер от кровопотери. Мне не жаль…

Георгий Вагнер (журналист – писатель)

–Александр Корольков по сей день считается пропавшим без вести, ведь его тело так и не было найдено. Один из ста тысяч таких же. – Георгий легко касается оправы своих тонких очков. – Такгосударство пытается подсластить пилюлю. Разложившееся, подвергшиеся жестоким линчеваниям, искусанные до неузнаваемости или просто обглоданные. – При этих словах унего на лице появляются ноткиотвращения. – Все, кого невозможно или некому опознать, считаются пропавшими без вести. Будто однажды сто тысяч человек просто куда-то исчезли, а вместо них появилось столько же безымянных трупов. Многие родственники погибших, разумеется, хоронят пустые гробы, накрывая их могильными плитами с именами тех, кто так и не вернулся. Сами трупы власти раскидали по общим могилам на территории всей области. На мемориалах висят тысячи фотографий, в храмах отпеваются тысячи имен, ежедневно зажигаются тысячи свечей в память каждого не вернувшегося, но, тем не менее, у нас по-прежнему сто тысяч пропавших без вести, которых никто не ищет. Не нонсенс ли это?

–Но я все же не стану вдаваться в полемику о еще одном большом бреде наших властей, хотя мог бы говорить об этом до бесконечности. – Георгий делает отточенный жест рукой, будто откидывая эту тему прочь. – К тому же в данном ключе, дальнейшая судьба Королькова не имеет для нас особого значения. Он погиб – факт. Что гораздо важнее, своей смертью Корольков дал толчок для развития той личности Сергея Нестерова, о которой мы знаем. Первая серьезная реальная потеря. Я общался со многими специалистами, изучая психологический портрет Нестерова, и мы все пришли к выводу, что именно тогда, в момент гибели своего одногруппника, в голове Нестерова начались едва заметные сдвиги, заложившие впоследствии его концепцию выживания в зараженном городе.

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Я повернул ключ зажигания. Мотор заурчал и в салоне вдруг наступает кромешная тишина. Только всхлипы слышны. Эта наша первая потеря. Ясен перец, все были ошарашены. Одно дело, когда видишь как рвут на части человека совершенно незнакомого тебе, и совсем другое, когда того, с кем совсем недавно ты сидел за одним столом. И ты видишь это воочию. Жуткое, неприятное чувство опустошенности и шока. Серега сидел у окна и, глядя на толпу зараженных, глумящихся над своей жертвой, его глаза беспокойно бегали.Он бы вернулся за Саньком, наплевав на все, я уверен. Я видел это по нему. Он бы расшвырял зомбяр, и приволок бы окровавленное тело Санька в машину, если бы это имело смысл. И я думаю, тогда, сидя в машине, он и искал этот смысл. Мучимый желанием спасти нас всех и не способностью этого сделать. Юлька накрыла его ладонь своей, а он повернулся к ней и изобразил слабое подобие утешающей улыбки, будто это могло помочь избавится от беспокойных мыслей.

Виктор качает головой из стороны в сторону и крепко сжимает пальцы в замок.

–Я подождал пока Серега переключится с Юльки и спрашиваю: «Куда?». Слева от меня в стекло уже зомбаки окровавленными ладонями шлепают. Вряд ли бы у них хватило ума ручку потянуть, но проверять мне не хотелось, так что дверь я заблокировал. Серега то же самое сделал и говорит: «Давай разворачивайся, вдоль Наугорки выехать попробуем». Юлька сразу же за телефон схватилась – родным позвонить. Я нажал на газ. Машина вдруг резко дергается и глохнет. Все замерли. Если бы машина оказалась нерабочая, обратно бы мы точно не выбрались. Серега, уже стянувший с лица маску, шипит: «Передача какая?», тянется со своего места к рычагу передач и раздраженно дергает его из стороны в сторону, ставя на первую. Юлька на меня как на врага народа смотрит. – Виктор ухмыляется. – Хорошо, что я не забыл где в машине руль, после всего пережитого. Видите ли, не с той передачи тронулся! – Он обиженно кривит рот.

–Ну со второго раза «Газель» наконец поехала. Прочесав передом по тротуару, я заворачиваю дугу по всей ширине дороге. Медленно, как финская улитка. Во-первых, управлять неудобно – руки и ноги все еще дрожат, да и не водил я никогда «Газель». А во-вторых, зараженные машину облепили, не хотелось, чтобы кто-то из них под колеса попал. Наконец, вырулив в нужном направлении, мы поехали вперед.

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

Она продолжает брести на фоне заклеенных грязной клеенкой витрин.

–Мы оставляли позади Дворянское Гнездо, где наше спасение обернулось разочарованием. Из машины я видела, что всю дорогу от детской поликлиники и до нашего института заполонили зараженные, беспокойно, шатающиеся в поисках новых жертв. Среди них шустро сновали дети. И все чаще виднелись массивные фигуры военных в залитых кровью камуфляжах, в безликих противогазах с разбитыми стеклами. Мы оставляли позади «Коралл», наше первое пристанище в зараженном городе, где мы потеряли одного из нас. Зараженные, наконец, насытившись Сашей, барабанили исковерканными руками по борту машины. А мы просто ехали вперед. И там, сидя в машине, все кошмары Инцидента были так далеки и нереальны. Я позвонила маме, чтобы сообщить, что у нас все получилось. Про Сашу я ей не говорила. Казалось, что все, что нужно для спасения, мы уже сделали, и остается просто немного подождать.

–Почему-то тогда, я даже не могла представить, что наш план может провалиться. Я думаю, у всех, кто пытался убежать от смертельной опасности и ухвативших крупицу шанса на спасение, надежда гипертрофируется. Они верят вопреки здравому смыслу. Верят так сильно, что не видят очевидных помех. Надежда ослепляет. Как яркая вспышка света. Зрение вернется только тогда, когда свет станет слабее. Так и я была ослеплена. И мою надежду не поколебал даже этот заблокированный перекресток.

Юлия останавливается. Камера слегка поворачивается и показывает перекресток из четырех трех двуполосных дорог, в центре которого расположен канализационный люк. По асфальту шуршат гонимые ветром сухие листья.

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–До перекрестка нам было ехать метров тридцать, но затор я увидел сразу. Около «Коралла» брошенные машины тоже имелись. Одни были просто припаркованы у обочины, другие, врезавшисьдруг в друга,стояли на своей полосе. Или были такие, как наша «Газель» – оставленныепосреди дороги или даже на тротуарах. Но, в целом, машин было немного. По крайней мере, не так много, как на том перекрестке.

Виктор некоторое время смотрит на столешницу и чешет затылок. Затем поднимет взгляд и продолжает, активно жестикулируя при этом.

–Это перекресток дорог с односторонним движением. Вообще дороги двуполостные, но можно развернуться и на все четыре, если обочины будут свободны. В самом центре перекрестка находится канализационный люк, который из-за каких-то ремонтных работ, оградили громадными бетонными блоками, еще за год до Инцидента. Эти блоки, наверное, до сих пор там. Движению, они особо не мешали. Но не мешали они до того, как люди в панике пытались покинуть город. Когда мы подъехали ближе к перекрестку, то увидели, что это бетонное ограждение было облеплено машинами, как леденец муравьями. Причем некоторые машины стояли так, будто их водителей совсем не интересовало направление движения, и они катили по встречке. В нашу сторону был выезд с перекрестка, так что дорога оставалась относительно свободной, но три других направления были густо забиты автомобилями. Даже второй выезд, слева от нас, кишел машинами, путь которым тоже,по-видимому, что-то преградило.

–Основную помеху нам создавал «Урал», предназначенный для перевозки зеков. Только этот автозак перевозил не зеков, а зараженных. Перегородив всю левую половину дороги, он стоял под углом к бетонному ограждению, практически касаясь его носом. То есть на встречке. Военные, которые должны были помогать эвакуации, сами мешали ей. – Виктор разводит руками и высоко вскидывает брови.

–Дверь кузова автозака была настежьоткрыта. Внутри и неподалеку от машины бродили сами зараженные. Некоторые ползали, у колес, без возможности встать. Все упакованны для перевозки. Руки за их спинами стянуты пластиковыми наручниками, а во рту у каждого кляп, зафиксированный повязками из разорванной белой ткани, уже пропитавшейся слюной. Они нас завидели, и к «Газели» стали продвигаться. Из-за машин на дорогах еще с полсотни зомбаковпоказались. Я за несколько метров от перекрестка притормозил – все, тупик. Приехали. Думаю, нужно обратно поворачивать. Там, у самого «Коралла» еще один поворот. Можно было б через него до Наугорки добраться. Попетлять, конечно, пришлось бы побольше, но зато, там может быть дорога посвободнее. Я это Сереге сказал, а он бровь чешет и так равнодушно говорит: «Сейчас везде то же самое». Меня как лопатой огрели. Вот вам и лидер. Разрешил проблему, называется. Я, ясен перец, растерялся, но так просто сдаваться не собирался.

–Правда, вся моя решительность тут же рассеялась, когда я глянул в зеркала заднего вида – за машиной собрался шлейф из зомбаков. Они сходили с тротуаров, переваливались через ограждения, и брели к нам. Когда мы ехали вперед, их было гораздо меньше. Откуда они все взялись? Зомбяры заполонили всю дорогу, не позволяя проехать обратно. Я бы даже наплевал на гуманизм и сбивал бы их, но понимал, что для этого нужно хоть немного разогнаться, а в нашем случае, машина просто увязла бы в их телах. А они уже подходят, карябают своими пальцами по бортам машины. В салоне начинается явное волнение. Зараженные спереди тоже приближаются. Меня озноб пробил. Зомбяры внутрь может и не попадут, но только и мы не выберемся, если они нас окружат. Как они вообще поняли своими макаронами в голове, что мы в машине? Я на сиденье заерзал. Секунды уходят. Смотрю на Серегу, уже почти умоляюще: «Ну же лидер, выручай». И только тогда замечаю, что глаза у него все же бегают из стороны в сторону.

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Здесь был тот грузовик для перевозки зараженных. – Юлия стоит на краю тротуара у пешеходного перехода. Руки она держит в карманах пальто. Камера снимает ее справа, и за ней виден злополучный перекресток. По нему медленно проезжает одинокий красный «Форд». – С этой стороны дороги, передом к перекрестку. А мы остановились там. – Юлия поднимает голову, и смотрит направо, куда-то поверх снимающего. Камера на секунду поворачивается, чтобы показать асфальтное полотно, зажатое между тротуарами с витиеватыми ограждениями, и вновь возвращается к Юлии, которая уже ступает на затертую зебру.

На светофорах по углам перекрестка светятся зеленые человечки. Юлия бредет на противоположную сторону дороги. Оттуда ей навстречу идут две женщины, с интересом изучающих сначала оператора с камерой, а затем и саму Юлию, которая молча сморит себе под ноги. Закончив переход, она зачем-то оглядывается, и лишь потом продолжает свое движение прочь от перекрестка, вдоль серой стены здания. Видимо, ей неприятно наличие лишних свидетелей ее слов. К счастью, в еще только оживающем городе их немного.

–Нас окружили. Витя, который был за рулем, запаниковал, растерялся и не делал ничего, чтобы выехать. Я помню его бледность, на лбу выступила испарина, и он постоянно елозил на своем месте. Сережа метался от лобового стекла к боковому, пытаясь найти решение. В салоне, за моей спиной, тоже началась нервная возня. А я… – Юлия виновато улыбается. – Я испытывала какое-то нелепое спокойствие. Будто это не мои проблемы. Эта глупая слепая вера в то, что с мной ничего не случится. От зараженных меня отделяло лобовое стекло маршрутки, по бокам находились Витя с Сережей, которые должны были меня спасти. Я была как ребенок, накрывшийся одеялом, думая, что это решит все его беды.

Юлия вдруг останавливается и поворачивается к камере, глядя куда-то в бок. И переводит взгляд в объектив только, когда начинает говорить.

–Я не плохой человек. По крайней мере, я по-прежнему хочу в это верить. Но как много эгоизма я достала из себя в дни Инцидента. Многие свои эмоции, что я испытала в зараженном городе, я не могу объяснить по сей день. Может быть на меня повлияло нервное потрясение, но этот эгоизм, порожденный желанием упорядочить осколки своего личного мира преследовал меня все пять дней. Только так я могу объяснить свое тогдашнее спокойствие. На время мой мир был в порядке, пока хаосом занимался кто-то другой. Я отреклась от своих бед, отдав их Сереже и Вите. Наверно все эти беды, которые Сереже отдавали другие люди, в конечном итоге его и сломили. Порой я думаю, а что если бы мы разделили ответственность за собственные жизни? Если бы выживали бы группой, а не стадом, следующим за пастухом? – Ее губы трогает улыбка, но глаза остаются понурыми. – И, знаете, я понимаю, что никто бы не спасся. Только он знал, что делать.

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Серега к окну приник, справа что-то высматривает. Я тоже по сторонам смотрю, хотя сам не понимаю что ищу – все проезды забиты. Зомбаки приближаются, один уже ладонь на покатый капот положил, и конкретно на меня сквозь стекло смотрит. А я ничего не могу сделать. Такое мучительное чувство беспомощности. Вспотевшие руки до боли в руль вжались, сердце как канарейка в клетке бьется. Мотор рокочет, но ехать некуда. И мы все как в клетке над чаном с пираньями. Думаю, если зомбяры окружат, то мы так и помрем в этой «Газели» от голода или еще чего похуже. У меня фантазия хорошая, я себе уже такого напредставлял, что готов был разрыдаться от жалости к себе. –Виктор смотрит невидящим взглядом прямо перед собой, вновь переживая те минуты в машине, окруженной зараженными. Его руки постоянно находятся в движении. Они то сжимаются в кулаки, то начинают перекручивать украшения на запястьях.

–Данила голову в кабину просунул, говорит «Сдавай назад, дави их, а то окружат». В задние окна зараженные уже бьются, девчонки визжат что-то. Я еще раз зеркала проверил – позади машины целый шлейф из покачивающихся тел собрался. Думаю, мы хоть и не в танке, но нужно же что-то делать. Была не была, авось и не увязнем. В конце концов, больше вариантов никаких. Я уже заднюю передачу включаю, но тут Серега, руку вытягивает в мою сторону и,не отлипая от окна,говорит: «Нет, давай направо, на тротуар выруливай». Я только тогда заметил, что действительно можно было поехать по тротуару. Сам тротуар огорожен и приподнят бордюром. А через каждый десять метров деревья насажены. Но на углу, почти там, где мы стояли, у самого пешеходного перехода, ограждения не было, а еще специальный пандус для инвалидных колясок.Плюс ко всему между ближайшей машиной у самого края и светофором расстояния как раз хватало, чтобы «Газель» смогла проехать. Одним словом – триумфальная арка. Только неудобная как игольное ушко.

–Я передачу переключил и поворачиваю. Зараженные на исковерканных ногах стоят плохо, так что как только «Газель» пришла в движение, те, кто уже успел подобраться достаточно близко, валились как китайские игрушечные солдатики. И при этом ноги некоторых из них, попадали под колеса. Каждый раз, когда машина кренилась, проезжая по чьей-то конечности, меня передергивало. Справа хоть и было относительно чисто, но зомбаков все равно приходилось расталкивать бортами при повороте. В основном это были из той толпы, что обтекала «Газель» сзади. Так что двигаться приходилось как ледоколу во льдах. Не хватало еще увязнуть. Серега орет «Давай быстрее!». А я ему в ответ: «Это Газель, а не Феррари!». Хотя скорость нам была действительна нужна. Пандус у тротуара узкий, да и расположен так, что только левое колесо можно было бы по нему закатить, второе бы уже пришлось поднимать через бордюр. Но даже если не брать в расчет мешавшихся зараженных, машине до тротуара метров пять, половина из них в повороте, как тяжеловесный микроавтобус может тут разогнаться? Но я педаль в пол вжал, а руль вывернул так, чтобы левое колесо зашло на тротуар первым. «Газель» с горем пополам метнулась вперед, опрокидывая зомбяр. И как только, правая шина наткнулась на поребрик, нас невысоко подбросило на своих местах, а сама машина застопорилась. Это было мучительно длинное мгновение, пока колесо балансировала на краю, не позволяя двигателю продолжать свою работу. Я понимал, что если машина заглохнет, так и не справившись с препятствием, второй попытки у нас уже не будет. И моя фантазия за это мгновение вновь показала мне все страшные варианты нашей кончины. Однако, инерции вполне хватило, чтобы поднять перед «Газели» на тротуар и затащить задние. Она пролетела еще пять метров, чесанула легковушку, припаркованную у обочины, и отбросила к стене справа зараженного. Лишь потом я догадался убрать ногу с газа. Я был совершенно измотан. И очень не хотелось дальше вести машину.

В глазах Виктора наконец появляется осмысленное выражение и он переводит взгляд на камеру. Он подтягивает руки к себе и подается вперед.

–Я смотрел на остальных, и в их глазах в основном читалось осуждение. Я был за рулем, и значит ответственность за то, что мы чуть не остались в этой маршрутке навечно, лежала на мне. Мне доверили вывезти всех. Лидером, конечно же, по-прежнему оставался Серега, и он, как и полагалась, снова всех спас. Но я не он, я запаниковал. Груз чужих жизней оказался для меня неподъемным. Я не способен принимать жизненно важные решения, когда на меня все смотрят в ожидании. Я принял на себя лишь малую толику того, что тащил Серега, и понял – брать ответственность за чужие жизни, все равно, что ходить по канату одновременно жонглируя стеклянными шарами. Если у тебя все получится, то это в порядке вещей. Если же ты упадешь, тебя осудят. Это трудно, очень трудно. До безумия. А Серега хотел спасти слишком многих, вот и надорвался. Окончательно…

Виктор шмыгает носом и откидывается на спинку стула. После некоторой паузы он продолжает, глядя на столешницу перед собой.

–Я вновь завел успевший заглохнуть двигатель, и мы поехали дальше…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

Она огибает ступени какого-то магазина. Витрины его изрисованы неаккуратными тегами, которые практически невозможно прочитать. Слева стоят несколько машин, одиноко припаркованных сбоку от пустой дороги. Юлия указывает в их сторону.

–Машины отсюда пытались вклиниться в общий поток, освобождая нам место. – Она проходит мимо дерева, бросая на него мимолетная взгляд. – Тут, как видите, деревья, из-за них маршрутка не могла беспрепятственно проехать по тротуару. И Вите приходилось объезжать их, опустив левые колеса на обочину. Он вцепился в руль, ссутулился и постоянно смотрел по сторонам, ища возможности проехать. Хотя дорога словно сама вела нас. Мы катились по импровизированному коридору из машин и ограждений.

Юлия спускается с тротуара и проходит мимо въезда во двор, перегороженного черной решеткой ворот, увешанной предупреждениями. Она слегка замедляет шаг, глядя на пустую дорогу слева. Будто что-то привлекло ее внимание. Секунду она не двигается, воскрешая в своей памяти болезненные картины Инцидента, затем резко переводит испуганный взгляд на камеру, отворачивается и вновь продолжает движение.

–Между машин бродили зараженные, взбудораженные звуками работающего мотора. То тут-то там стояли пустые автобусы без номеров маршрута, военные грузовики, так же застрявшие в неподвижном потоке. Машины ютились в нем порой так близко друг другу, что чуть не касались бамперами. Витя вел медленно, осторожно огибая каждое препятствие, а я смотрела в окно, и наслаждалась осознанием того, что скоро меня здесь не будет. Это чувство сродни тому, когда сидя в теплом доме наблюдаешь за бушующим на улице ураганом. Уютно. Да, наверное, именно уютно мне было. Меня везли домой. От паники и беспокойства остались лишь назойливые отголоски. И я просто смотрела на опустевшие улицы, первый и единственный раз не для того, чтобы искать опасности.