Текст книги "Инцидент (СИ)"

Автор книги: Кирилл Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Виктор умолкает, опускает взгляд и улыбается своим мыслям.

–В фильмах и играх не принято рассказывать о прошлой жизни зомби. Об этом может упоминуться вскользь, но в большинстве случаев зомби – лишь мясо, стоящее на пути главных героев. И тебе кажется, что так и должно быть. Это не отвлекает от основного сюжета. Но оказавшись лицом к лицу с этим мясом, ты меняешь своё мнение. Вообще, я во многом поменял свои взгляды, побывав в эпицентре инцидента. И, по-моему, основное, на что следует обратить внимание – трагедия зараженных. Не мы, потерявшие свои материальные ценности или даже близких, запуганные и измотанные, заслуживали жалости. А они, проигравшие свою плоть и разум во внутренней схватке с микробом. Всё ещё живые, но не способные осознать это. Сейчас, я бы сотню раз подумал, прежде чем совершать то, что совершал во время инцидента. Тот мужчина, отделенный от меня стеклом, был таким же человеком, как и я, просто микроб насильно перетащил его за другую сторону баррикад. Он имел родных, которые так же волновались о нем, как я о своей девушке. У него было имя, работа, положение в обществе. Он чувствовал и создавал, пока его разум не затмила болезнь. Но, главное, у него всё ещё оставался шанс на выздоровление, если бы мы его не убили…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Сережа вернулся с металлическим стулом из кафе в каждой руке. Я спросила его, что он собирается делать, хотя это и так было понятно. Он хотел разбить стекло и через перила перелезть в павильон. Таня и Ульяна сразу же запротестовали, даже стали толкать его в грудь, при этом умоляя просто пойти дальше – они боялись выпустить зараженного. Сережа растерялся, не зная, что ему делать, но вмешался Саша. Он прикрикнул на девчонок, одной рукой отстранил их от Сережи, и взял у него один стул. – Голос Юлии тихий. Говорит она уже не так охотно, как прежде – сказывается недавнее раздражение.

–Мы с ребятами отошли от витрины назад, продолжая светить на неё телефонами. Саша встал справа от неё, а Сережа немного спустился по ступенькам, прямо на уровень ног зараженного, уперевшегося в стекло. Таня за моей спиной продолжала повторять, что делать этого не нужно. Но говорила она это так тихо, что вряд ли кто-то кроме меня её слышал. Витя, у которого телефон был с фонариком, подошел к перилам, светя прямо на витрину. Мы все замерли в напряжении. Я тогда подумала, что почему-то не чувствую угрызения совести от намерения забраться в магазин и просто взять то, что мне нужно. Кражей ли было то, что мы собирались сделать? Не знаю. Всё то время, что мы провели в зараженном городе, мы занимались мародерством ради выживания. Однажды Сережа сказал мне: «Совесть можно заставить заткнуться, долги можно отдать, раны можно залечить. Но только в том случае, если ты выжил». То есть нужно было любыми средствами бороться за выживание, не думая о последствиях. И мы делали это. Но не из-за высокопарного сохранения священной неприкосновенности собственных жизней. А просто из-за трусости и нежелания искать иной выход.

Юлия идет на фоне пристройки «Коралла», образованнойячейками из синего зеркального стекла в человеческий рост. В отражении видно оператора – тучного молодого человека в черной замшевой куртке, расстегнутой до живота. Половина его лица скрыта крупной телекамерой. Вдруг изображение замирает на одном из зеркальных окон. На нем красной краской сквозь трафарет нарисовано нечеткое очертание мужского лица. Сверху написано: «С. Нестеров был здесь и он сюда вернется!». Оператор некоторое время снимает эту надпись, затем, когда Юлия вновь начинает говорить, изображение переводится на неё.

–Сережа снизу кивнул Саше, и Саша, схватив стул за ножки, широко размахнувшись, ударил металлической спинкой в стекло. Раздался ужасный грохот. Оглушающий и пугающий в звенящей тишине опустевшего торгового центра. Удар был очень сильный, но к моему удивлению, стекло даже не треснуло. Хотя зараженный за ним рухнул навзничь. В принципе Саша стоял не очень удобно, чтобы сделать хороший замах – слева, за перилами. И стул был относительно легким, тем более спинка состояла из тонких металлических прутьев, натянутых между прутьями потолще, переходящими в ножки. Но всё равно, даже учитывая эти недостатки, Сашин удар был наделен просто нечеловеческой силой. Он ударил вновь, но стекло по-прежнему было цело. Затем ещё и ещё, ускоряя темп, пока оглушительный грохот не перешел в монотонную дробь. Сережа, видимо, собиравшийся попробовать кинуть свой стул в витрину, просто поставил его рядом на ступени и наблюдал за Сашей, в ярости бьющего по стеклу. И наконец, внезапно вместо ожидаемого грохота раздался сухой треск и от того места, куда пришелся очередной удар, по блестящей поверхности расползлись трещины. Саша по-детски улыбнулся, облегченно выдохнул и замахнулся стулом, как мы все думали, в последний раз. Но пришлось нанести ещё пять или шесть ударов, прежде чем стекло, наконец, разбилось и осыпалось частью осколков вниз, на лестницу, заставив Сережу отскочить назад. По помещению разлился грохочущий звон, от которого приходилось затыкать уши. И будто в ответ на этот звон, что-то стеклянное и тяжелое упало на втором этаже. Зашелестели неуверенные шаги, более близкие и отчетливые.

Юлия поднимается от небольшой стоянки у «Коралла» по ступеням на тротуар и прогулочным шагом бредет вперед. Между ней и камерой периодически начинают мелькать серые столы кленов, насаженных вдоль всего тротуара. Людей здесь нет совсем. За Юлией на фоне плывут разбитые витрины, заклеенные грязной клеенкой. И стены, и витрины сплошь исписаны неумелыми однотонными граффити в основном на тему религии или анархии.

–Мы все направили свет на зараженного. Он неуклюже поднимался с беспорядочно наваленного спортинвентаря. Осколки стекла со звоном сыпались с него. Из многочисленных порезов на лице вытекала кровь, черная в тусклом освещении наших телефонов. Встав на ноги, зараженный замер – он недвижимо стоял у края, почти касаясь носками острых осколков витрины, оставшихся в раме, и смотрел своими пустыми глазами на нас. Мне кажется, его гипнотизировали одинокие огоньки дисплеев телефонов в полной темноте, или он просто не мог понять, что они значат – следовало на них кидаться, или нет. С того места, где стоял Саша, он мог бы просто сбить зараженного с ног. И он даже поднял за ножки стул на уровень удара, но почему-то передумал, опустил руки и взглянул на Сережу, сказав, что зараженного нужно было бы скинуть. Сам Саша вряд ли бы смог удачно дотянуться до одежды зараженного, чтобы потянуть его вниз. Хотя он и не рискнул бы. Сережа ничего не ответил. И не смотря на то, что он стоял ко мне спиной, я знала, что глаза его лихорадочно бегают, а на лбу залегла складка. И вдруг он размахнулся своим стулом и бросил его прямо в ноги зараженному. Стул с лязгом отскочил от перекрытия и, потеряв импульс, лишь немного толкнул зараженного в голени, остановившись прямо у его ног. Но этого было вполне достаточно, чтобы неустойчивое тело, сведенное спазмами, подалось вперед, и медленно, будто в замедленной съемке, полетело вниз. Зараженный с отвратительным чавкающим хрустом приземлился на острые ступени, распластавшись на них в неестественной позе. Рядом с грохочущим лязгом рухнул стул, и загрохотал по лестнице вниз, пока не наткнулся на тело.

–Я помню, как Настя рядом с криком закрыла лицо ладонями, а я просто не могла свести глаз с бесформенной кучи из плоти и одежды, истекающей темной кровью. Зараженный был ещё жив. Он стонал и пытался шевелить переломанными руками. Хотя высота, с которой он упал, была не очень большой, я была уверена, что его руки переломаны. Сережа быстро сбежал по ступеням вниз, схватил стул и нанес первый удар по голове зараженного. Саша как-то нехорошо улыбнулся, словно оскалился, и, оттолкнув Витю, бегом направился к Сереже, огибая перила. Ульяна тихо простонала: «Пожалуйста, не надо». Но град ударов металлическими спинками уже рушился на череп зараженного…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Уже спустившись, Санек кричит мне, чтобы я посветил. Я перегибаюсь через перила и направляю луч фонарика именно на фарш, который раньше был лысеющим мужчиной. Он уже не двигается, не издает никаких мычащих звуков, но Серега с Саньком продолжают лупить его стульями, вбивая в плитку, покрывавшую ступени. Я так и замер. Одно дело, когда ты видишь убийство зомби в кино, и совсем другое, когда человека, – он поднимает вверх указательный палец, – именно человека, лицо которого ты видел всего секунду назад, о прошлой жизни которого ты думал, и вот этого человека с неимоверной жестокостью изничтожают твои друзья. И они не садисты, они обычные ребята. Ты хочешь прекратить бессмысленное насилие, но в глубине души понимаешь, что так надо. Так что я так и стоял, продолжая светить и слушая всхлипы девчонок, не в силах шелохнуться. Меня будто манила та бойня, происходящая внизу. Причем Санек лупил зараженного с такой остервенелостью, с таким извращенным удовольствием, что остановился, только тогда, когда Серега уже схватил его за запястье…

Виктор задумчиво потирает подбородок.

–Наверно это будет неуместно, но я всё-таки расскажу об этом. Когда-то на паре по психологии мы проходили Стэнфордский эксперимент. Суть его заключалась в том, что группу людей, принадлежащих к одному и тому же социальному классу, поместили в условия самой настоящей тюрьмы. При этом группу разделили пополам, на заключенных и охранников. Охранникам выдали дубинки и дали указание любыми способами поддерживать порядок среди заключенных, только не применять насилие. Цель эксперимента не так важна. Важен результат: всего через несколько дней всё вышло из-под контроля, и почти в каждом охраннике проснулся самый настоящий садист. Все обернулось безумной жестокостью по отношению к заключенным и издевательством над ними. Эти охранники, практически закрытые от юрисдикции закона, оставшегося снаружи их импровизированной тюрьмы, наделенные властью и целью, показали истинное человеческое лицо.

–Так вот, глядя на Сашу, я видел в нем одного из этих садистов. Город поглотила паника и разрушение, принесшие анархию, физические недостатки зараженных возвышали нас над ними, а нашей целью, и, на мой взгляд, это главный фактор, стала борьба за собственное выживание. Я пытался и до сих пор пытаюсь оправдать для себя тот садизм, что творил Санек. И не могу. Не потому, что у нас с ним были терки. Просто…быть человеком – значит подавлять в себе зверя, я думаю. А он человеком быть перестал. – Виктор разводит руками.

–А вообще… я успокаиваю себя осознанием того, что насилие, наделенное целью, становится оправданной необходимостью…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–В моей голове мелькало лишь одно слово. «Убийцы». Я уже нагляделась к тому времени насилия и страданий. Я помнила, как Саша пинал ногами головы зараженных детей, но он не старался их убить. А то, что происходило тогда на ступенях – было чистейшим убийством. Пусть этот зараженный был опасен, пусть он уже не был способен мыслить как человек, но кто дал Сереже и Саше право на такую жестокость? Почему они просто не оставили лежать его на ступенях? Зачем им нужно было видеть его смерть? Из-за какой безумной ненависти? – Юлия говорит это поразительно спокойно, не выражая никаких ярких эмоций, словно повторяет уже давно начитанный текст.

–Я просто стояла и смотрела на то, как чудовища поглощали Сашу и Сережу изнутри, глумясь над трупом зараженного. И не могу отрицать, что моё чудовище, которое только просыпалось, тихо, чуть заметно ликовало внутри меня, находя этот акт бессмысленного насилия оправданным. Постепенно я успокаивалась, приходя к осознанию, что всё же зараженный – уже не человек…

Отрывок из телепередачи «Мнение» от десятого декабря

Ведущий – ухоженный загорелый мужчина, одетый в темный дорогой костюм, стоит перед рядами аплодирующих зрителей. Он поднимает на камеру глаза, над которыми слегка нависает ухоженная светло-русая челка, и произносит энергичным голосом в микрофон:

–И снова здравствуйте, в эфире продолжается ток-шоу «Мнение». С вами Алексей Ильин. Напомню, что сегодня мы обсуждаем последствия печально известного Орловского Инцидента. А именно: «Зараженные. Кто они, люди или ходячие трупы?»

Зал снова заливается бурными аплодисментами, которые до этого немного поутихли. И через несколько секунд ведущий продолжает.

–И так, – он смотрит куда-то перед собой. Кадр меняется, показывая небольшую круглую студию в бледно-голубом оформлении. По краю полукругом стоят бежевые диванчики напротив зрителей и ведущего. На трех из них сидят по два человека, один, с краю, пустует. – Отец Петр, расскажите, что об этом вопросе нам говорит христианская вера?

Отец Петр, как сообщает текст внизу экрана, – православный священник. Он одет в традиционную черную рясу с массивным золотым крестом, висящим из-под длинной бороды, длинные рыжие волосы стянуты на затылке в хвост. Он разводит руками и произносит тихим, успокаивающим голосом:

–Вы знаете, случившееся никак не может прокомментироваться Библией. Инцидент не стал апокалипсисом. И нельзя относить эпидемию к египетским казням. Это просто ещё одно испытание Божье. А зараженные ни в коем случае не мертвы. Ведь плоть гибнет лишь тогда, когда её покидает душа, а без души тело становится недвижимым и начинает гнить. Так же они не одержимы демонами, как сказал кто-то из зала. – Он указывает ладонью на зрителей. – В наш храм нередко приводили людей, исцеленных от болезни, и мы без каких-либо препятствий проводили над ними христианские обряды. От одержимости же, не излечиться лекарствами. Они все ещё люди. Живые люди. Слыша о том, что с ними вытворяли на зараженных территориях, у меня волосы встают дыбом! Произошедшее с ними – лишь болезнь. Как бешенство. И это не делает их мифическими живыми мертвецами. Зараженные – такие же люди, как и мы с вами. И тут даже нечего гадать.

Зал заходится в аплодисментах. Камера показывает молодого мужчину в черном деловом костюме. Он держит указательный палец, поднятым вверх и что-то пытается сказать, но его слова тонут в овациях. Наконец, когда зал слегка затихает, его становится слышно.

–Секундочку! Секундочку… – Надпись внизу экрана сообщает, что это ГенадийБарышев, журналист и общественный деятель. Ему около тридцати. У него черные волосы, небрежно зачесанные назад, на впалых щеках темнеет длинная щетина. Когда аплодисменты полностью умолкают, он,улыбаясь,говорит:

–Я,конечно, прошу прощения у отца Петра, – Он делает в сторону священника легкий поклон, с прижатой к груди рукой, – и у всех христиан, но мне кажется, что то, о чем мы сейчас говорим, абсолютно аналогично давнишним распрям между рациональным прогрессом и религией, под защитой морали. Я имею в виду аборты и эвтаназию. Оправдано ли убийство зараженного? Ну да, они – живы как биологическое существо. Да, они остаются физическими лицами, обладающими гражданскими правами и свободами. Но вдумайтесь – они ходячие трупы, и тут это аллегория. Болезнь настолько изъела их организм, что даже после выздоровления, посаженные на самые лучшие медикаменты, они не протянут и года. – Зал начинает верещать, но Генадий лишь говорит громче. – Они живут в постоянных страданиях, но у них не хватает сознания, чтобы даже понять это, не говоря уж о том, чтобы сказать об этом. Они овощи, куда более безнадежные, чем жертвы эвтаназии. При этом государство затратило на их содержание… восемьсот миллионов? – Он смотрит куда-то в сторону. На секунду появляется тучный мужчина в сером деловом костюме, кивающий головой, и камера вновь возвращается к Генадию. – Восемьсот миллионов. А представьте, каково родственникам, на которых повесили это полуживое тело, испражняющееся под себя. Может быть, я покажусь циником, но я считаю, что жертв эпидемии следует подвергать эвтаназии. Потому, что так будет разумнее. – Волнение зала усиливается, и Генадию приходится уже кричать. – От этого выиграют все, единственное что пострадает – мораль, но это можно пережить. Что же касается людей, истреблявших их во время инцидента…

Уже сам ведущий просит зал успокоиться, и недовольства понемногу смолкают. Выдержав паузу, Генадий продолжает.

–Что же касается людей, истреблявших зараженных во время инцидента, то не будьте лицемерами. Они же спасали свою жизнь от того, что не могли понять. Они убивали не людей, а сумасшедших тварей, угрожавших им. Не смейте их обвинять. Они выжили, остались собой. Они куда более ценны для этого мира. А эти зараженные лишь внешне люди, но ни их разум, ни их организм, ни даже их инстинкты уже не являются человеческими…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Наконец, покончив с зараженным, Сережа достал свой телефон и, всё ещё сжимая в одной руке ножку окровавленного стула, осветил пространство у подножья ступенек, которое было скрыто от нас перекрытием. Оглядевшись, он немного отступил назад и чуть слышно проговорил: «Перелезайте». Шаркающие шаги снизу становились отчетливее. Ульяна, не расслышавшая Сережу, спросила его, что он сказал. И тогда он, задрал голову и, глядя на нас снизу вверх, прокричал: «Быстро перелезайте! Их тут ещё шестеро!». Мы замешкались, а Сережа бросил стул и, схватив за куртку рвущегося в бой Сашу, стал уговаривать его уйти. По-моему Саша получал извращенное удовольствие от убийства зараженных… знал бы он какая судьба его тогда ждала… – Юлия понуро качает головой.

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Когда Серега крикнул, что их там ещё шестеро, мы зашевелились. Мне вообще не нужно было дважды повторять – я до жути не хотел встречаться больше чем с одним зараженным за раз. Я оглядываю девчонок, они мельтешат, толпятся возле перил. Почти все на каблуках. У Таньки вообще мини-юбка, хорошо хоть Юлька додумалась юбку вдоль бедра разорвать. Дураку ясно, что сами они бы не перелезли. Хотя там главное через перила перебраться, шаг – и ты уже в спорт-отделе. Но дело осложнялось острыми осколками, торчащими из рамы. Ну что делать? Я девчонок расталкиваю, первый перелезаю и начинаю им руку по одной подавать и вовнутрь затаскивать. Вообще обошлось без ранений. Только я чуть руку поцарапал, и Танька голень слегка порезала. Когда девчонки все перелезли, подошли и Серега с Саньком. НаСанька было страшно смотреть: весь в брызгах крови, мокрый от пота, дышит тяжело, но при этом как-то ненормально счастливый. Садист долбанный… – Виктор резко вскидывает взгляд, понимая, что сказал кое-что лишнее, но осознавая, что этого уже не вернуть, просто продолжает.

–Он продвигается вперед и начинает неуклюже перелезать через перила. Я подаю ему руку, но он с пьяным возгласом «Я сам» грубо отталкивает её и тяжело запрыгивает в отдел рядом со мной. От него отвратительно несло кровью и пивом. Понимая, что моя помощь уже не понадобится, я отхожу от рамы и опускаю взгляд вниз на ступени. И сразу же в поле моего зрения оказывается скрюченный зараженный. Он, спотыкаясь, бредет наверх, за ним из-под перекрытия возникает ещё один, через несколько метров ещё, и они всей троицей медленно поднимаются по ступеням. И так зловеще тихо, только их ломаные шаркающие шаги слышны «Шкварк-шкварк». Дураку ясно – их наш шум привлек. Ну, ждать, пока придут остальные, я не стал. Когда Серега и Данила перелезли, мы все углубились в отдел, в поисках вожделенного оружия…

Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)

Он устало потирает лоб.

–Каковы уязвимые точки зараженных? По сути, сам вопрос – большая глупость. Почему-то все: и военные, и люди, оказавшиеся в карантинных зонах, считали зараженных чем-то сверхъестественным, не поддающимся законам обычной земной биологии. Но с другой стороны, вопрос отнюдь не безоснователен. Ведь зараженные были способны обходиться без воды, пищи и сна вплоть до недели. Нередки были случаи, когда, не смотря на летальные ранения, они продолжали идти на расстреливающих их в упор солдат. Но обо всем по порядку.

–Во-первых, глубокая гипотермия позволяла воде дольше не испаряться из организма зараженного, к тому же не стоит опускать погодные условия, как один из факторов. Во-вторых, организм снабжался немалым количеством энергии за счет активной жизнедеятельности бактерий, перерабатывающих те отделы и ткани, которые считали ненужными. Поэтому с момента заражения организма до его жизненной потребности в еде и воде, могло пройти довольно много времени. Сон, как необходимость уничтожался жадинкой вместе с головным мозгом, и в конечном итоге превращался для зараженных в спонтанные приступы засыпания. Так как зараженный не мог осознать свою потребность во сне, то просто отключался, когда организм был предельно измотан.

Алексей Павлович облизывает губы и потирает переносицу. Даже такое непродолжительное интервью изматывает его после долгих месяцев бессонных ночей.

–И наконец, чем объясняется относительная неуязвимость зараженных? Абсолютной нечувствительностью к боли. Как ни странно, немалая доля людей, убитых оружием, погибали не от самих ранений, а от болевого шока. Напомню, что зараженные боли не чувствуют. Их гипоалгезия достигает предельного максимума, делая рецепторы совершенно невосприимчивыми к раздражителям. Именно поэтому в зараженного можно было всадить десяток пуль, но он всё ещё был жив. Он не чувствовал боли, которая бы сковала, деморализовала и, наконец, остановила бы его. Разумеется, получив ранение в живот, или грудь, зараженный вскоре умирал, хотя этот период мог растягиваться на несколько часов за счет замедленного метаболизма и, соответственно, кровотока. Однако поврежденный мозг убивал его мгновенно. Думаю, не надо объяснять почему. Тело без мозга, хранящего сознание и алгоритмы действий – недвижимая куча фарша. То есть, можно сделать вывод, что зараженные ничем не отличаются от других живых существ. За исключением симбиотического влияния жадинки. Они так же смертны и имеют те же уязвимости, что и мы. Правда, назвать их людьми, у меня язык не поворачивается…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Я уже не мог воспринимать Серегу как прежде. Он мне казался уже каким-то чужим, непонятным после содеянной расправы над зараженным. Санька я и так недолюбливал. Разве что пьяный и грязный он стал мне ещё отвратительнее. Но Серега… Я смотрел на него, и думал, что совсем не знаю этого человека. – Виктор качает головой.

–Так вот, мы все старались не разбредаться, в отделе ещё могли быть зараженные. Девчонки гурьбой сразу же отправились за спортивной одеждой и обувью – мало ли что нам ещё предстояло, а на каблуках, как показала практика, им выживать не так-то просто. Мы тесной мужской компанией остановились у стойки с бейсбольными битами, расположенной сразу слева от входа у кассы. Парадокс, но, не смотря на огромный выбор бит, бейсбольных мячей в отделе не было совсем. Я даже проверил. – Он улыбается. –Честно говоря, было очень приятно хозяйничать в пустом, брошенном магазине. Я чувствовал беспечный детский восторг от осознания, что вся эта куча барахла, большая часть которого тебе не нужна или ты не умеешь с этим обращаться, принадлежит тебе. Можно было взять что угодно и ничего бы за это не было. Хотя даже если бы приехала полиция и забрала меня в тюрьму из здания, кишащего зараженными, я был бы только рад.

Виктор улыбается воспоминаниям. Это, пожалуй, единственный светлый момент в его памяти, оставшийся от инцидента.

–Мы все радовались как дети, я даже позабыл о своем недоверии к Сереге.Помню, как Юлька пришла к нам, чтобы забрать у меня телефон с фонариком, дескать, дамам он нужнее. На её лице играла её прежняя очаровательная улыбка. Не осталось ни следа той разбитой измученной страдалицы с трясущимися руками, какой она была час назад. Девчонки в глубине зала о чем-то живо переговаривались, даже порой хихикали. Мы с пацанами примеряли защиту для американского футбола, навешивали на себя медали. Даже попробовали сыграть в футбол в темноте. И я подумал, что когда мы все выберемся, то вдевятером будем самой дружной компанией на свете. – Его улыбка становится ещё шире, однако глаза слегка начинают блестеть. Он будто невзначай потирает их.

–Биты мы себе быстро выбрали. Санек взял себе даже две, самых тяжелых, и сразу же испробовал их на манекенах. Он явно жаждал опробовать их на зараженных людях. Ещё пять легеньких бит мы отложили для девчонок. И сразу же отправились к оружейному отделу, попытать удачу. Но чудес не бывает. Только в играх герои в первые же моменты зомби-апокалипсиса находят оружие. Железные двери вожделенной каморки были надежно заперты. Однако рядом был большой стеклянный стеллаж, на котором выкладывались ножи, приклады, оптика и прочая сопутствующая хрень для охоты и другого разрушительного досуга. И вот только мы к ней подходим, освещая себе путь телефонами, Серега на весь отдел орет: «Твою мать!». Я оборачиваюсь к нему, а он как ребенок в кондитерском магазине, лицом к стеклу прилип и на ножи любуется. Внизу, на пластиковой подставке в ряд были выложены три здоровых кукри – таких ножей с гнутым лезвием. Я его спрашиваю: «Нахрена оно тебе? Сам сказал, что зомби нужно на расстоянии держать. Тем более сейчас если тачку найдем, выберемся, а цивилизованном мире с таким по улицам разгуливать нельзя. Особенно с добытым незаконным путем». Он говорит: «Пофиг. Всю жизнь о таких мечтал. Хоть пару часов с ними похожу». Он, мол, в какой-то книжке о них прочитал, а потом ещё в игре видел. Ну что поделать? В мире, полном зомби, своим желаниям нужно потакать. Серега берет бейсбольную биту, разбивает стекло, и как бесценный артефакт, с благоговейной улыбкой вынимает ножи. Жировать он не стал. Выбрал два посимпатичнее, достал ножны, которые лежали там же, у подставки, и стоит их к ремню прилаживает. Тут Данила подозвал. Чуть подальше вдоль стеллажа выкладывались рогатки и снаряды для них. И в самом низу лежал маленький арбалет с болтами. Я не знаю, на кого охотятся из такого арбалета – он в длину не больше сорока сантиметров. Может на мышей? Но, какое – ни какое, а оружие дальнего боя. Санек его тоже заприметил, и, судя по его решительным действием, уже присвоил себе. Он грубо отодвигает Данилу от стеллажа, одну биту просто отбрасывает в сторону, а второй разбивает стекло. Затем достает арбалет с упаковкой болтов и неуклюже, покачиваясь на месте и матерясь, пытается всё этозарядить. Я думал, сколько же надо было выпить пива, чтобы довести такую тушу до подобного состояния. Данила нормально держится, хотя пили они вместе. Мы тогда ни слова ему не сказали – на драку нарываться не хотелось. Хотя опасения внезапно получить болт в ногу были. Я тогда ещё не понимал, что Санек был непросто пьян…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Ребята повели себя как настоящие джентльмены, так что мы с девчонками смогли спокойно переодеться. То есть не совсем спокойно, конечно. Приходилось озираться по сторонам, опасаясь зараженных. Но мы даже выбирали фасон и цвет, примеряя всё, что бросалось в глаза. Как маленькие девочки крутились у большого напольного зеркала в тусклом свете фонарика, который я взяла у Вити. – На лице Юлии появляется сентиментальная улыбка, так похожая на улыбку Виктора.

–Весь отдел был наш. Мы брали всё, что хотели, и нашим оправданием было выживание и бесконтрольный хаос, уничтоживший остатки законности. Такое маленькое счастье – возможность обладать всем сразу, хотя в этом уже нет никакого смысла. Мы смеялись и радовались. Сначала нас объединила общая беда, а потом общая радость, пусть и такая нелепая. Девочки становились для меня такими родными и близкими, что мне хотелось обнять каждую. Даже Ульяна, которая из-за своего высокомерия всегда держалась обособленно, оказалось такой милой и веселой, что я не могла понять, почему раньше мы не общались. От былых страхов остались лишь воспоминания. Мы жили только нынешним моментом и надеждой на лёгкое спасение, как описал его Сережа. – Она, всё ещё улыбаясь, тяжело вздыхает, и поднимает взгляд на небо, от чего её большие карие глаза начинают блестеть в солнечном свете. – Тяжело обо всём этом говорить, зная, что этих людей уже нет в живых. Те минуты нелепого детского счастья были затишьем перед бурей. Передышка, подаренная судьбой, чтобы мы не сразу сломались от предстоящих ужасов, и она имела возможность поиграть с нами как можно дольше…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Наконец подошли девчонки. Они выглядели довольно нелепо – спортивные штаны и кроссовки, под расфуфыренными гламурными куртками. Да ещё и сумочки через плечо. Некоторые хоть додумались всё самое ценное вытащить, и ещё в кафешке их оставить. Серега ухохатываясь сказал, что теперь они похожи на королев сельских дискотек. А Танька ответила, что мы, бухие и в крови, похожи на их королей. Мы все рассмеялись. Было в этом всём некое духовное единение, которое мы никогда прежде не испытывали, пока не оказались скованы одними кандалами. Блин, все-таки у меня были замечательные одногрупники… – Виктору так же тяжело дается это воспоминание. Он качает головой, перебирая браслеты на левой руке.

–Данила раздал девчонкам бейсбольные биты, но судя по тому, как они их взяли, стало ясно, что пользы будет немного. Саня, конечно, похвастался своим арбалетом. И вот, оглядев в последний раз спорт-отдел, который мы за короткое время своего пребывания превратили невесть во что, мы двинулись к выходу на поиски машины, уже совершенно не опасаясь того, что могло ждать нас на улице. Наш дух был приподнят, а оружие в руках и демонстрация уязвимости зараженных вселяла надежду на собственную невредимость…

Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)

–Он не был каменным, как его все представляют. Наоборот, он был очень чувствительным и ранимым, особенно поначалу. Убивая своего первого зараженного, он чувствовал только опьяняющий ужас. – Кристина вновь теребит рукава своей рубашки. – Безумная паника, которая заставляла безостановочно наносить удар за ударом. Но когда всё закончилось, страх, словно пелена, спал, и наступила удовлетворенность. Спокойная гордость за безукоризненно выполненную работу. Это напугало его, но лишь поначалу. Потом он начал этим наслаждаться. А когда он со своим стадом забрался в магазин и они принялись там развлекаться, его и вовсе переполнила эйфория. Он чувствовал, что меняется, сходит с ума. Но продолжал радоваться, пытаясь забыться в этой радости от волнения за родителей, от рек крови, застывших в глазах, и угрызений совести. Именно тогда он и стал понимать, что ему нравится этот мир. Как алкоголик находит в алкоголе спасение от проблем, порожденных этим же алкоголем, так и он выжимал из мира ужаса и анархии всё, что могло его спасти. В его голове лишь на миг возникла мысль, что неплохо было бы здесь остаться, но он просто отмел её, как секундный бред…