355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кирилл Пронин » Инцидент (СИ) » Текст книги (страница 2)
Инцидент (СИ)
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:34

Текст книги "Инцидент (СИ)"


Автор книги: Кирилл Пронин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Алексей Петрович облизывает губы и потирает переносицу. Он, видимо, сам до сих пор не может поверить в существование подобного микроорганизма.

–Мы даже ласково назвали бактерию и вызываемую ей болезнь «жадинкой». Потому что ей тесно в одном теле, и она применяет невообразимо сложные для обычной бактерии действия, чтобы захватывать всё новые и новые колонии. Словно бактериальная Римская Империя. Как же передается жадинка? Через жидкостный обмен. Но зараженные не способны быстро перемещаться из-за перекрученных спазмами мышц, в большинстве случаев не могут произнести ни звука, их уровень интеллекта становится ниже, чем даже у страдающих кретинизмом. Всё, что они могут – кусаться. И это гораздо лучше для жадинки, ведь через кровь она быстрее добирается до мозга, а это уменьшает инкубационный период болезни всего до часа.

Он вновь разводит руками, поджав нижнюю губу.

–Жадинка порабощала людей. Делала из них идеальные машины для своих инстинктивных целей. Они словно впадали в кататонический ступор, и не чувствуя ни боли, ни усталости шли устраивать кровавую баню во имя поработителя…

Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)

–Я совсем немного знал о симптомах этой заразы, но то, во что она превращала людей, я даже не мог себе представить. Да и вряд ли мог хоть кто-то из засевших со мной тогда в здании администрации. Им присылали по интернету какие-то данные, звонили из поликлиник, сообщая об обстановке. Некоторые из них куда-то уезжали, оставшиеся сами что-то высчитывали, говорили какие ещё анализы нужно взять. Но, всё равно, по большей части они все были кабинетными крысами, не имевшими ни малейшего понятия, о происходящем в карантинных пунктах и на улицах Орла. Как, собственно и я. – Он поднимает брови, глядя в камеру, выражая тем самым просьбу прощения. Затем чешет лоб и с тяжелым вздохом опускает глаза.

–Сначала я думал, что людей эвакуируют потому, что город ещё опасен и весь кишит заразой. Но реальную опасность представляли только зараженные. К одиннадцати часам большинство уже претерпело все разрушительные метаморфозы, превратившись в безумных разносчиков болезни. Хотя тогда этого я не знал. Из услышанных мной обрывков разговоров у меня сложилось мнение, что всё продвигается довольно не плохо. Оцепление вокруг Орла было полностью поставлено, так что ни один зараженный не вышел бы за периметр, в самом городе функционировало около трехсот пунктов эвакуации, в области их было более семи сотен. Большая часть школ и детских садов были проверены на заражение, и многих здоровых детей эвакуировали. В больницах и других муниципальных учреждениях оборудовались карантинные пункты, где собирали зараженных. Действовали специальные отряды медиков, занимавшихся этим. Люди были предупреждены об опасности и многие уже пытались выехать из зараженной зоны на личном транспорте, или на маршрутных такси. По небу летали вертолеты, по улицам разъезжали машины военных. Работа кипела. Люди были недовольны, но всё равно все понимали, что это было необходимо.

Анатолий Иванович на секунду задумывается и снова чешет лоб.

–Около половины одиннадцатого мне позвонили и сказали, что моя семья эвакуирована. Мне предложили тоже покинуть город, на импровизированной стоянке у здания администрации меня уже дожидался вертолёт. Многие из присланных правительством людей уже улетели, посчитав свою задачу здесь выполненной. Я отказался, но понимал, что дальше оставаться в Орле нет смысла. Толку от меня было мало. Я попросил, чтобы меня доставили в кромской район, хотел лично увидеть как продвигаются дела там. Меня попросили подождать. Через минуту мне перезвонили и дали согласие. Когда я выходил из зала собраний, меня поразило огромное количество военных, снующих в коридорах. Они бегали, переговаривались по рациям. Мне сразу же приставили двоих охранников в противогазах и с «калашниковыми» наперевес. Своих телохранителей я отпустил ещё в самом начале инцидента, в подобной ситуации, конечно, необходимо быть рядом с семьей.

Он на секунду поднимает глаза куда-то камеру, будто ожидая реакции оператора, и вновь почесывает лоб.

–Мы с охраной спустились на первый этаж, и вышли на улицу. Половина центральной площади перед нами была огорожена под стоянку. Столько военной техники я не видел даже в армии. Вторая половина сплошь была занята людьми, тянувшихся со всех сторон. Они галдели, кричали друг на друга, дети плакали. Слева, у въезда в парк, располагался пункт эвакуации. Там, за ограждением из решеток, стояли три транспортных вертолёта и около десяти медицинских палаток. Между палатками сновали ученые в белых защитных комбинезонах. Военные, водили проверенных на заразу людей от палаток к вертолетам. За ограждениями по всему периметру пункта эвакуации и нашей стоянки были расставлены омоновцы со щитами и отгоняли особо настырных. За их спинами другие кричали что-то в мегафоны, но их слова тонули в гвалте толпы. Я был поражен увиденным.

–Как я узнал позднее, многие горожане отказались от мысли выбраться из города наземным транспортом. На контрольно-пропускных пунктах, расставленных у выездов, дело с обследованием граждан проходило ещё медленнее, чем на пунктах эвакуации. По большей части причиной тому послужила человеческая глупость. Многие водители просто отказывались сдавать слюну на анализ. Были случаи столкновений, и тогда хозяева поврежденных автомобилей устраивали разбирательства прямо посреди дороги, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как следствие всего этого – беспросветные пробки. Только представьте – почти все орловские машины разом пытаются выехать из города. Зачастую люди просто оставляли свои автомобили и шли к ближайшему пункту эвакуации пешком, а оставленный транспорт только сильнее закупоривал движение.

–Я был просто в ужасе от того, количества людей, которое собралось на площади. Именно тогда, стоя на ступенях здания администрации и глядя вниз, через стоянку вертолетов, на беснующуюся толпу, стремящуюся прорвать ограждения, я понял, что эвакуация пошла совершенно не так, как это представляли люди из правительства. Сидя в зале собраний, я слышал за окном приглушенный гвалт, иногда мельком видел через окно группы спешащих людей, но даже представить не мог, что на самом деле всё выглядит именно так.

Рассказывая об этом, у Анатолия Ивановича расширяются глаза, он широко расставляет руки, словно вновь оказался на той площади и пытается как можно лучше предать свои ощущения.

–Мы с охранниками спустились вниз до памятника Ленину. Всюду носились военные с какими-то ящиками. Клумбы вокруг были беспощадно истоптаны. Я оглянулся назад и увидел, что по периметру всего здания администрации, практически касаясь спиной её стен, стояли вооруженные солдаты в противогазах, на расстоянии всего метра друг от друга. Я подумал, что если омоновцев сомнут, они станут последним рубежом защиты для оставшихся ученых и офицеров, и если кто-то из толпы приблизится хотя бы на 10 метров, эти, в отличие от солдат на улицах, точно будут стрелять. Мы спустились к подготовленному для меня Ми-34. Меня грубо затолкали в салон и сказали пристегнуть ремни. Охранники молча уселись напротив.Мне было стыдно от осознания, что я улетаю на полупустом вертолете, когда на площади так много людей, ждущих своей очереди. Но я промолчал. Все были напряжены, и я не хотел тревожить пилота своей очередной прихотью. – Он вновь делает извиняющееся выражение лица.

–Вертолёт поднялся в воздух. Когда мы пролетали над толпой, я увидел какую-то потасовку. Сперва я подумал, что мне показалось, но теперь я понимаю, что увиденное мной могло быть на самом деле. Люди расступились, и центре покачиваясь стоялмужчина. Он держался рукой за шею, а из-под ладони обильно стекала ярко-красная кровь. Всего в паре метров от него двое вгрызались в шеи других людей…

Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)

–Как происходило уничтожение личности зараженного? Как я уже говорил, жадинка буквально рушила центральную нервную систему человека, а то, что не рушила, перестраивала. Пожалуй, только мозжечок был почти неприкасаем. Особо страдала кора головного мозга. Жадинка превращала её буквально в губку. Молекулярный слой она полностью растворяла в экзотоксине, и врезалась вглубь серого вещества, руша на пути нейронные связи вплоть до клетокБеца. От белого вещества вообще оставались лишь ошметки. Но, самое поразительное, что при своей хаотичной разрушительной деятельности, она неким неизвестным образом сохраняла человеку те или иные способности. К примеру, покалечив теменные доли до такой степени, что человек не чувствовал ни боли, ни холода, терял способность воспринимать символы, жадинка тем не менее оставляла его способным ориентироваться в пространстве. Так вот, таким образом она творила себе послушную машину. Жадинка лишь чуть-чуть копалась в височных и затылочных долях, позволяя своему носителю видеть и слышать. Но лобную долю она рвала на части, уничтожая индивидуальность и способность к коммуникации. Она крушила гипокамп, стирая воспоминания. Но всё это было постепенно.

Он тяжело вздыхает.

–Да, зараженные вполне могли оказаться в толпе. Нет четких признаков, предшествующих тому, что носитель начнет кусать всех, кто попадется на глаза. Следует понять, что своё присутствие в организме жадинка прикрывала огромными дозами эндорфина, действие которого сродни опиатам. Даже если человек чувствует недомогание, он не обращает на него внимания. И вот он выходит на улицу, идёт вместе с толпой пока его мозг медленно гибнет. Спазмы сводят тело, но к этому времени отдел мозга, отвечающий за боль, уже мертв. Затем, он будто медленно засыпает, продолжая брести на автопилоте. Так похожий на всех остальных. Только бледнее, со сведенными мышцами и иногда с мокрыми штанами. Но кто сейчас без странностей? И вот через несколько секунд жадинка уже внушает ему свою идеологию. Глаза начинают искать открытые участки на теле, бредущих рядом людей. Уши вслушиваются в бессмысленные крики, ища по ним новых жертв. Слюна наполняется десантом из бактерий, готовым создать колонию в новом теле. Человек исчезает. Остается тупое кровожадное существо. И оно хватает людей. Грызет плоть, распространяя жадинку…

Алексей Павлович качает головой.

–Мы слишком поздно увидели окончание катарального периода. Слишком поздно познакомились с конечной формой зараженного человека. Хотя нам звонили из больниц, из карантинных пунктов. Но мы считали, что люди просто так проявляют агрессию, своё несогласие с изоляцией. Мы считали, что человек не может перемещаться на сведенных спазмами ногах, что зараженные обязательно сообщат о своих недомоганиях, даже не смотря на эндорфиновуюэйфорию. Мы считали жадинку обычной болезнью. Но мы все ошибались… Это наша самонадеянность поставила тогда горожан перед смертельной опасностью…

Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента – участник спасательных операций)

Егор чешет затылок.

–У нас на эвакуационном пункте творилось что-то жуткое. Да хотя, по рассказам, это было везде. Мы, значит, размещались в парке. На пункте стояло три Ми-38 и пять палаток для анализов. Нас было человек 30. Может больше. Сколько было ученых, я хрен его знает. Они всё бегали, мельтешили, да и разве до счету мне было? Ребята, что стояли у проема в ограждении пропускали по три-пять человек. Их, значит, проверяли, грузили в вертушки. НуМи-38 не резиновые же. Тридцать человек залезло, и вертушка улетала. Через пару минут на её место другаяприземлялась. Так и работали, что даже по нужде не отойти. Но всё равно это было слишком медленно. Народ всё прибывал, мы только успевали шибко наглых отгонять. Пришлось даже пару раз по роже двинуть тем, кто русского языка не понимал. Перед полуднем все вообще как с цепи сорвались. Будто обезумели разом. Не, ну понятно, час в давке простоять, в панике. Ещё когда все про инфекцию какую-то талдычат. И вот они начали уже ограждения растаскивать, на нас с кулаками кидаться. Ну майор предупредительную очередь из «калаша» в воздух выпустил, народ вроде поугомонился… Людей было очень много…

Егор шумно сглатывает и чешет нос. Похоже, что он копается в своих воспоминаниях, чтобы лучше описать хаос эвакуации. Но решает перейти к главной части рассказа.

–Бардак, одним словом… Ну вот. Это, значит, цветочки были, а ягодки начались часам к двенадцати. Я стоял у ограждения и то, что там, в глубине толпы происходит, мне видно не было. И вот вдруг народ начинает копошиться. Где то неподалёку кричать начали, люди стали по сторонам оглядываться, толкаться, бегать туда-сюда. Я тогда решил, что опять попытка прорыва намечается. И тут прямо передо мной на ограждение наваливается парень, а у него на спине какая-то женщина, в шубе, золоте, с косметикой хорошей, только скрюченная какая-то. И вот она, значит, своими когтями наманикюреными ему в плечи вцепилась, а зубами ухо откусывает. У парня по шее кровь струится, он орёт, а от боли сделать ничего не может. Я, честно сказать, растерялся. Руки сами как-то автомат схватили, и женщине прикладом по лбу. Она, само собой, метра на три отлетела с мочкой парня в зубах, пока о стоящих сзади не притормозила. Затем свои несимметричные глаза на меня подняла, я как окаменел. Помада у неё размазалась, с кровью смешалась. Лоб вместе удара рассёкся и кровоточил. Там сотрясение – минимум, а она спокойно стояла и на меня смотрела своим пустым взглядом, пока её кто-то из людей в спешке с ног не сшиб. Я тогда будто ото сна очнулся. Смотрю на парня – он вниз по ограждению сполз, сел на корточки, за израненное ухо держится и что-то причитает. Лицо бледное, глаза широкие, руки дрожат. Ну, шок нехилый пережил. Я его, значит, спрашиваю: «Ты в порядке?», а он только ладонь к своему кровавому огрызку ещё сильнее прижимает и причитает что-то. Ну, думаю, надо ему медика позвать. Глаза поднимаю, и вижу – народ врассыпную разбегается, а прямо передо мной, десяток скрюченных схватили себе по человеку и грызут их в шеи или лица… – Егор опускает глаза и крестится. – Прости, Господи…

Георгий Вагнер (журналист – писатель)

–Как можно говорить о профессионализме людей, допустивших такое? – Он всплескивает руками и ехидно улыбается. – Любой кто, имеет хотя бы малое представление об эпидемиях, понимает, что ни в коем случае нельзя собирать людей в тесные группы. Пусть даже болезнь не передается воздушно-капельным путем, пусть даже теоретически зараженные не способны перемещаться (хотя это надо было заранее проверить). – Георгий смотрит поверх очков и утверждающе тычет указательным пальцем. – Всё равно, эвакуация методом стада – нарушение элементарных правил безопасности в условиях биологической угрозы. Зараженные спокойно сливались с толпой и в определенный момент начинали мясорубку, заражая всех, кто подвернется под руку. Появлялась паника, усиливалась страхом и приправлялась кровавыми брызгами из ран укушенных. И, как результат, появлялся коктейль, называемый хаос. Зараженных становилось всё больше, и было вопросом времени, когда оставшиеся в городе представители власти потеряют последние крохи контроля. – Он разводит руками, будто говоря тем самым «Всё просто и предсказуемо».

–Овцы разбегались из стада, в котором завелся волк в овечьей шкуре. Прочь, из-под защиты и власти пастуха, понимая, что он ни на что не способен, думая, что справятся своими силами. Они прятались по укромным углам, но лишь попадали в лапы других волков, дожидавшихся этого. – Георгий смотрит поверх камеры, и, похоже, делает вывод, что не всем будет понятна его аллегория. – Я имею в виду, что очень скоро люди разочаровались в своих немногочисленных защитниках. Военные с оружием, внушавшие поначалу благоговейный трепет, олицетворявшие несокрушимость и мощь, полностью потеряли свой ореол величия в первые секунды начавшегося хаоса. Но как мы можем их винить? Они были скованы приказами сверху, строго запрещавшими применения оружия к гражданским лицам. А, не смотря на свои иррациональные садистские позывы, зараженные всё же оставались гражданскими лицами. Всё что военные могли – заламывать им руки или пытаться лишить сознания натренированным ударом по голове. Разумеется, эти методы усмирения плохо работали на преображенных болезнью телах. И солдаты так же получали дозу заражения через укусы. Но в отличие от обычных граждан, способных сбежать, военные были обязаны выполнять свою работу и вынужденно шли на контакт с зараженными, обрекая себя на ту же участь. – Кажется, что на секунду в его глазах за очками, появляется тень сочувствия, однако лицо остается беспристрастным.

–И так, солдаты заражались, люди бежали. Идеально работавший в начале план эвакуации обернулся полным провалом…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Как я тогда понял, пункт эвакуации находился на Дворянке внизу, у реки. Нам оставалось до него метров сто. Даже меньше. – Глаза Виктора не видя смотрят на стол перед собой. Руки сильно сжаты в кулаки. – Но дальше детской поликлиники мы пройти не смогли. Она располагалась слева от дороги, по которой мы шли. Такое здоровое здание из желтого кирпича с ржавой лестницей сбоку фасада. Детище угловатой советской архитектуры. Выглядело оно как картинка из Чернобыля –стены грязные, голые деревья вокруг, а у входа с разбитыми стеклянными дверьми все плиты травой поросли. И вот по этим плитам бредут дети. Куча детей. Начиная от самых малышей и заканчивая старшеклассниками. И вид у них как у той девушки. Военные в противогазах, пытавшиеся их обратно в поликлинику загнать тут же оказывались облепленными ими. Дети запрыгивали на них сверху, кусали их за затылки. Те дети, что выглядели похуже, медленно подбредали к военным, сражавшимся с насевшими на них, и вгрызались им в руки. В конечном итоге мощная фигура в камуфляже просто тонула в телах сумасшедших детей…

Его взгляд резко взметается на камеру и сразу же опускается обратно. Кулаки медленно разжимаются.

–Некоторые из военных старались помочь своим товарищам, срывая с них вгрызшихся в плоть детей. – Голос Виктора стал немного тише и спокойнее. – Другие даже колшматили детей прикладами автомата, разбивая их лица в кровь. Но военных было слишком мало, а детей наоборот. Они разбрелись по всей ширине дороги, перекрыв её. Но многие из спешивших к пункту эвакуации, всё же пробегали вперед, порой даже опрокидывая зараженных или израненных военных на асфальт. По одному или небольшими группами. И, конечно же, кто-то всё равно попадал в лапы этих мелких отморозков, но большинство пробегало. – Он слегка приподнимает бровь, вспоминая события и продолжает в привычном для себя духе

–Толпа здесь заметно поредела. Немало народу тупо разбежалось при виде зараженной мелюзги. Те, что уже прошли за преграду, матерясь теснили стоящих впереди, периодически отбиваясь от детей, напиравших сзади. Мы, можно сказать,оказались отрезаны от спасения и как идиоты стояли в толпе таких же идиотов, соображавших, что же им делать. А на нас брели зараженные дети с безумными глазами и окровавленными ртами, жаждущими нашей крови. Так что времени на размышления оставалось всё меньше. От военных толку уже не было никакого. Они медленно, поджав хвосты, уползали, держась руками за кровоточащие укусы, как тараканы при включенном свете.Помню, я поднимаю взгляд на Серегу, а него глаза из стороны в сторону мечутся. И на лице усиленная работа мысли. Дураку ясно, что вдевятером мы мимо мелюзги точно не проскочим, тем более держась за руки как на новогоднем утреннике. Поодиночке, ещё может, и прокатило бы, но только кто бы один побежал? Девчонки бы точно побоялись. И вот мы стоим кучкой посреди дороги – жирный лакомый кусок на подносе для зараженных. Люди вокруг нас расступились, мало у кого осталась надежда всё же добраться до пункта эвакуации. Только те, что были в толпе, в метрах в пяти от нас и не видели происходящего за спинами впереди идущих, продолжали идти стройной первомайской демонстрацией. Хотя, ясен перец, когда вокруг люди с криками разбегаются по сторонам, становится как-то не по себе. Вот они и не спешили приближаться.

Виктор чешет затылок, затем берется перекручивать свои украшения на руках.

–И тут Серега тихо произносит, как будто мысли вслух: «Мы пробежим, у нас выбора нет». Зараженные детишки приближаются. Ещё пара шагов и можно шею подставлять. Лично я бы в тот момент назад побежал, закрылся бы где-нибудь и пусть меня военные сами оттуда достают, если уж так надо эвакуировать. Я чувствовал, как ладони в моих руках покрывались потом. Но мы все стоим, с места не двигаемся. Мы с первых минут как-то беспечно переложили ответственность за наши жизни на Серегу, и в той ситуации, если бы он даже сказал лечь под поезд, мы бы легли. Уж я-то точно. Ни у кого из нас не было опыта самостоятельно выбираться из экстремального положения. Нас всегда кто-то вёл, родители, учителя, преподаватели. Кто-то всегда был ответственен за нас, решал наши главные жизненные проблемы. Это я осознал только сейчас. Я и, как показала практика, все остальные в свои восемнадцать-девятнадцать лет совершенно не были готовы самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Ну, может быть, оказавшись совершенно одни, мы бы ещё и поборолись за выживание, но когда рядом был человек, на которого можно было сбросить груз принятия решений, мы почти неосознанно, это сделали. И хотя Серега никогда не рвался руководить кем-то, не смотря на то, что у него был потенциал, даже тогда он стал нашим лидером практически случайно, мы доверились ему… Я наверно отошел от темы, да? – Он смотрит за камеру и облокачивается на стол. – Просто перед тем, как я продолжу рассказывать о нашей эвакуации, я хочу объяснить… Это по нашей вине он сдвинулся. Конечно, ещё много чего на него свалилось, переполнив критическую массу. Но основную тяжесть для него составила ответственность за нас. Он не хотел этой ответственности, он не хотел быть лидером. И это я буду утверждать даже сейчас, после всего случившегося, вопреки всем заучкам-психоаналитикам. Серегу погубило его желание спасать…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Вот детская поликлиника. – Юлия указывает на четырехэтажное рыжеватое здание с остекленным фасадом. Точь-в-точь как описывал Виктор. – Мы стояли там. – Она поднимает левую руку с вытянутым пальцем. Камера прослеживает за этим жестом и показывает место на серой асфальтированной дороге с разделительной полосой посередине. Оно находится примерно в десяти метрах от поликлиники. Вокруг грязные низкие здания, несколько машин, припаркованных под углом к узкому тротуару по бокам. Юлия переводит взгляд, и указывает налево. Туда, где дорога обрывается белым каменным ограждением, отгороженным линией тротуара. С этой точки за ним почти ничего нет кроме ярко-голубого безоблачного неба, только где-то вдалеке виднеются желтеющие кроны деревьев и крыши нескольких домов, взбирающихся по холму. Словно там обрыв. От тротуара куда-то вправо ведет дорожка, небрежно выложенная каменной плиткой. – Там, внизу был пункт эвакуации. Нужно было повернуть направо и спуститься к реке.

Она делает пару шагов в сторону белой ограды, останавливается посреди дороги и оборачивается к камере с разведенными в стороны руками.

– А здесь были зараженные дети. На всю ширину дороги. Покачиваясь, медленно разбредались по сторонам. Уже насытившись солдатами, они искали свежей плоти, тянули свои скрюченные руки к паникующим людям. – При этих словах на её лице проявляется неподдельный страх. – Особенно пугали шустрые дети. Может быть, они просто сошли с ума от происходящего вокруг, или это был новый штамм болезни, но их тела не были исковерканы спазмами. Они выглядели как обычные здоровые дети. Только глаза… пустые, безумные. И губы в крови. Они то замирали на месте, будто прислушиваясь или принюхиваясь, то начинали прыгать, истошно вопя. Если эти дети выбирали себе жертву, то она была обречена. Они бежали за ней с неимоверной скоростью, не обращая внимания на препятствия, как какие-то хищники запрыгивали на неё, сразу же принимаясь кусать. И хотя это были всего лишь дети, их поведение нагоняло смертельный ужас на окружающих. Даже не зная тогда о заражении, никто не хотел оказаться рядом с ними. Так и мы понимали, что каждая секунда промедления у поликлиники могла стоить всем нам жизни.

Юлия разворачивается и идет в сторону своего бывшего института, туда, откуда пришла. С шумом налетает порыв ветра, неся в себе желтые листья.

–Мы стояли, так же как и шли – взявшись за руки. Только увидев вакханалию, творившуюся между зараженными детьми и военными, я почувствовала, как рука Насти дернулась в моей. Она хотела развернуться и побежать. Но я лишь крепче стиснула её ладонь. Не могу сказать, то ли я так доверяла Сереже, что беспрекословно верила в правильность его решений, даже если они были практически самоубийственными, то ли я не хотела возвращаться в обезумевший город, бросив остальных, и искать нового спасения, когда пункт эвакуации был уже так близко. Ульяна тихо предложила отступить. Мы все смотрели на Сережу, а он, молча, смотрел на разбредающихся по дороге зараженных детей. За их спинами сбивалась в кучу люди, проскочившие через них. Впереди было спасение. Сережа что-то прошептал, а затем повернул голову к нам и громко, чтобы все слышали, сказал: «Детей к себе не подпускайте. Если что, лупите ногами». И он побежал, все остальные за ним. Сашина рука больно рванула мою, и я, ничего не соображая из-за бешеного уровня адреналина, тоже помчалась вперед. Мы старались не растягиваться цепочкой, сохраняя подобие стратегического построения. Как «свинья» у крестоносцев. Я бежала почти в слепую, ничего не видя из-за спины Данилы, но когда я слегка протиснулась вперед и вытянула голову, то увидела, что мы несемся прямо на маленького мальчика. Не шустрый. Обычный зараженный. Я помню его пустые голубые глаза и золотистые волосы слипшиеся от крови. Он протянул руку в нашу сторону, и тут же Сережа, бежавший первым, снес его резким ударом ноги в лицо.

Юлия останавливается и оглядывается назад, на место описываемых событий, затем продолжает идти.

–Быстро перемещаться, взявшись за руки, было очень сложно, тем более сбившись в кучу. Наши ноги цеплялись друг за друга, все спотыкались, но всё равно продолжали бежать. Ульяна позади меня постоянно визжала. Я была в самой середине нашего построения, и видела только окружавших меня одногрупников, почти не имея представления, куда мы направлялись. – Юлия – невысокая миниатюрная девушка, что объясняет, почему ей был перекрыт обзор. – Я помню бледное напряженное лицо Тани. Сережа впереди что-то кричал. Некоторые из ребят, иногда притормаживали, чтобы оттолкнуть пинкомоказавшегося поблизости зараженного. Когда кто-то спотыкался, бежавшие рядом подхватывали его, вновь ставя на ноги. Казалось, что мы бежали целую вечность. Я посмотрела в бок и через проем между телами увидела, что мы уже в черте зараженных детей. И ещё, от тротуара в нашу сторону с открытыми ртами неслись двое шустрых…

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

–Серега бежит по центру, я слева. Бегу боком, так что жутко неудобно. Ещё же надо мелюзгу распихивать. Но с обычными зараженными это было просто, а вот с теми, которые бегали посложнее. Они мельтешат, сволочи, быстрые как грызуны. Причем, если медленного от себя оттолкнуть – всё, считай, нейтрализовал. А быстрый только злее становится. Помню, один на нас понесся, Серега его ногой отпихнул, прямо по носу. Зараженный метра на два отлетел, опрокидывая спиной медленных. Затем резко вскочил и опять на нас кинулся. А мы как бы ему на встречу бежим. И вот Серега свободной рукой делает замах и со всей дури лупит зараженного наотмашь в ухо. Тот отлетает вправо прямо под тяжелые ноги нашего футболиста, Санька. Саня, не растерявшись, использует голевую передачу и лупит дьяволенка носком с такой силой, будто штрафной пробивает. Куда точно, я не заметил. Но зараженный полетел очень далеко, ещё и кувыркаясь в полете. По-моему после такого никто бы не поднялся. Даже он.

Виктор закатывает темные глаза и шумно выдыхает.

–Конечно, мы понимали, что это были маленькие дети. С взрослыми в той ситуации мы бы просто не справились. Конечно, мы понимали, что они – живые люди. Но когда видишь безумное существо, недавно разорвавшее на клочки здоровенного военного, и теперь, брызгая кровавой слюной с визгом мчащееся на тебя, не думаешь о том, что это живой ребенок. В висках как барабаны стучала кровь, адреналин зашкаливал, замедляя и размывая окружающий мир. Паника мешалась с агрессией. Хорошо ещё, что самообладания хватало на то, чтобы позаботится о ближних и не распустить руки, наплевав на неудобство. Мы ломали направо и налево, не обращая внимания на возраст и пол ребенка. Просто видели в них смертельную опасность и следовали первобытным инстинктам. «Бей или беги». Мы делали и то, и другое…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

–Я крикнула, что слева бегут двое и все разом повернули головы. Ульяна, семенившая позади всех, визжа, попыталась протиснуться вперед. Настя рядом тихо произнесла «Мы попались». Зараженные быстро приближались. Я уже практически видела, как они запрыгнут на одного из нас, и всем остальным придется в панике разбегаться. Чувствовалось нарастающее напряжение. Сережа поторапливал нас, но, разумеется, мы не могли бежать быстрее зараженных. К тому же всё равно укрыться было негде. Настина ладонь выскальзывала из моей, она была готова убежать в любой момент. И когда между нами и зараженными осталась всего пару шагов, Саша, на которого, по-видимому, и была направлена атака, высвободил руки. Он сделал это так резко, что державшая его Таня, на ходу повалилась на асфальт, утягивая меня вслед за собой. Но, к счастью, Настя вытянула нас обоих. Я вновь почувствовала её крепкую хватку. Сережа крикнул, чтобы никто не останавливался, но вряд ли хоть кто-то остановился бы, даже не смотря на то, что цепочка разорвалась, и мы оставили позади друга. Остаток пути мы уже бежали в хаотичном порядке. На ходу я оглянулась через плечо, и когда увидела, что к Саше почти в плотную приблизились зараженные дети, в сердце больно кольнуло.Он хоть и был спортсменом, раза в два выше детей, но, как мне кажется, в той схватке всё решала скорость, а не сила.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю