Текст книги "До поворота (Кровавый Крым)"

Автор книги: Кирилл Якимец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, я Грета, – девушка томно смеялась, – Витя, раз вы такой половой гигант, давайте познакомимся, что ли?

– Потом… – он возобновил прервавшуюся деятельность. – У Галки триппер… – Слава стоял в недоумении.

– Ну, ты что залип? – пьяная женщина потянула за штанину, он пошатнулся и упал, голова ударилась об относительно мягкую и довольно теплую человеческую плоть.

– А-га! Получилось! – в это время луч фонарика прошелся по голым телам, высветив на секунду чьи-то поросшие пушком ягодицы под самым славиным носом – те волнами поднималась и опускалась, слегка раздвигаясь, как скалы перед аргонавтами. Женщина начала постанывать, когда фонарик перешел на лица…

– Какого! – взревел Витя, намереваясь подняться, но женские руки удержали его и заставили продолжить движение.

– Да, ладно, это только погранцы…

– Ща, наверное гонять будут… – Слава понял, что с него стаскивают брюки: «Воры!» – Не, теперь не будут, – девушка рядом нежно провела рукой по его животу. – Им теперь не до этого…Пойдем, окунемся?

– Нет. Я не могу. Там двенадцатый имам, он человека убивает, а вы свиней едите…

– Ну, как хочешь… – девушка разочарованно отвернулась, и это было тоже обидно, он засыпал, море шелестело над ухом, там плыл гигантский змей, кажется Левиафан…Слава вежливо поздоровался, змей заставил его встать и повел в свой дворец; во дворце жили странные создания с большими овальными грудями, змей называл эти создания то ли русалками, то ли – нимфетками, и одна из них кричала:

– Ро-ота! Па-адьем!! – Слава уже было решил поступить с ней, как тот грубый Витя с девушкой на пляже, но проснулся. Рядом действительно лежала русалка, под неестественно синим небом, в душном и влажном воздухе, на ее верхней губе блестел пот.

– Это ты – Витя? – огромные хрустально-синие глаза придавали лицу величественное выражение, как у испанской королевы Изабеллы, что ли, или как там ее?

– Нет, я Слава, – он сейчас же пожалел о сказанном, потому что девушка потеряла к нему интерес и вылезла из палатки; он понял, что ему очень плохо и что он умрет, потому что умрет… прямо немедленно… Что-то прохладное коснулось ноги.

– Ну, вылезай, купаться. – лицо Милы было непривычно опухшим: глаза-щелки, пластилиновые губы отвратительно вывернуты – маска экзотического демона, да и только. – Давай быстрей. На нудку пойдем.

С ужасом Слава обнаружил, что совершенно раздет, смятые брюки валялись рядом, пиджак и рубашка тоже, под головой, вместо подушки.

– Выйди, я оденусь.

Немилосердно палило солнце, затуманенные мозги боялись лишний раз шевельнуться под черепной коробкой. Кто-то протянул ему пластмассовую бутылку из-под фанты с остатками бурой жидкости. С каким наслаждением он влил внутрь теплую кисловатую жижу! Все они уже шли беззащитные под безоблачным куполом неба, покинув унылую постоту выжженного светом лагеря. Шли сначала между раскаленных машин, потом вдоль плотно усеянного потными и розовыми, как китайская консервированная свинина, телами пляжа, дальше и дальше. Потом пришлось брести по колено в воде, огибая наглую скалу, слишком сильно выпиравшую в море. Ноги скользили и подворачивались, пытаясь освободиться из цепких объятий кожаных ремешков. «Австрийская обувь – это вам не разное дерьмо!» – уважительно подумал Слава, глядя на хлюпаюшие сандалии. Мила несла свои тапочки в руках.

– Мила, одень брюки! Это неприлично, – только сейчас он понял, что она идет в той взрослой мужской футболке, подаренной странным Николасом. Это неприятно задевало.

– Да ладно тебе, – потянув вверх слегка замоченный край, она скинула ее вообще и осталась голой. – Пришли!

На набольшом пятачке расположилось человек двадцать, загоравших безо всего, еще человек десять плавыали недалеко от берега. Некоторые вроде были знакомы… Слава отметил даже одного негра, словно сошедшего с экрана из американского боевика – переливающаяся под атласной кожей мускулатура, добродушно-презрительное выражение лица. Лежит негр, загорает!

– Ну, что ты опять тормозишь? Раздевайся.

– Совсем? – он недоуменно крутил головой, взор невольно привлекли разнообразные женские формы.

– А ты собрался ходить по пляжу в семейных трусах? – у нее действительно была уже грудь, маленькая, но вполне. Слава понял, что не сможет раздеться. Хитро прищурившись, Мила открыла в ослепительной улыбке передние зубы, верхний резец уже начал подгнивать. – Ты быстренько, спиной ко всем и в холодную воду, на баб не гляди! – томно изогнулась, – Ну? Мне одной плавать?

– Да пошла ты!!! – сексуальной проблемы больше не существовало – ничто кроме обжигающей морской воды не могло принести ему радости.

Вот он, рай! Нежная прохлада снизу, жаркий солнечный бархат сверху и беспамятно-голубое небо, блистающий мир… Если отплыть, не торопясь, еле-еле перебирая ногами, от берега подальше, то какая умиротворительная тишина! Штиль. Полная остановка. И замерло прекрасное мгновенье, не застыло мертво-неподвижное, а просто остановилось в спокойствии данного момента. Только мелкие рыбки суетяться стайками и по одиночке, юркие, деловые. Этот день – их. И слонце, и бурые пушистые водоросли – тоже. Загадочное зеркальное царство: нагромождение камней, дающих опору зелено-коричневой подводной тайге.

Окунувшись пару раз, Слава лег на спину и расслабился. Впервые за эти дни он пришел в себя и ужаснулся: кровь, убийства, погони, все, что казалось таким заманчивым в детстве, было у него здесь, под самым носом, и угнетало гораздо меньше, чем туго перетянутый шарфик в пятилетнем возрасте.

Треск, прорвавший прозрачную грань воды, и фырканье двух голов, вынырнувших с боков, ударили, подобно разорвавшейся гранате. Сильные руки потянули его вниз, вода хлынула в рот, забила ноздри. Едва успев задержать дыхание, он принялся размахивать кулаками направо и налево, всплыл. Головы со смехом удалялись в одном направлении, Слава, набрав побольше воздуха в легкие, ушел под воду. Где-то далеко впереди мелькали яркие пятки – солнечные зайчики. Сильными гребками он проплыл, почти касаясь голым животом мягкой подушки водорослей. Что-то более упругое и холодное скребнуло по коже, он глянул и от неожиданности здорово хлебнул остро-соленой воды: из ращелины, путаясь вместе с коричнево-залеными прядями водорослей, выбивались иссиня черные, удивительно длинные человеческие волосы, сверху лежал камень, еще не успевший замшеть, наверное – с берега. Из-под него торчала тонкая девичья рука. Стайка мелких рыбешек свернула за угол, мимо растопыренных пальцев, под которыми пряталась лохматая «морская собачка». Брезгливо отфыркиваясь, Слава спешно поплыл обратно.

– Ну, как? – одна из хулиганских голов оказалась милиной, вторая принадлежала красавице Грете. Они неторопливо подгребли к берегу и остались лежать в мелкой воде. Слава не мог смотреть на них без содрогания.

– Там труп лежит. Женский. Я точно видел. – Мелко трясло все тело – может, и от холода. Замерз..

– Ага, – лениво протянул сидящий рядом парень, – хиппушка какая-то с передоза кинулась. Ее панки в воду и закатали, чтоб с ментами не возиться. Решили на нее акул ловить, – парень шлепнул пестрой картонкой по двум другим, неуютно лежащим на серых камушках. – Без лапы-с, как и обещали-с. Не фиг было спорить.

Только сейчас Слава понял, что рядом играют в карты. Он внимательно оглядел публику, сразу распознав долговязых парней со сбритыми висками, панков, прилаживавших самопальные акваланги и длинные, похожие на толстые спицы, штыри. На запястье одного была вытатуирована смешная растопыренная рыбка, с боку болтался не то нож, не то тесак… Славе стало неуютно, когда Мила, махнув Грете рукой, поплыла вслед за панками.

– Почему вы такой грустный? – пышная блондинка поднесла свои очки с темными кругами стекол почти к самому славиному лицу. Прямой римский нос, капризные губки слегка приоткрывают ровный ряд мелких зубов, ниже поглядеть Слава постеснялся. – Можно с вами познакомиться? – он с трудом кивнул, – Галина.

– Это у вас триппер? – вопрос был нелепый, но вся компания радостно заржала.

– Галя, не ходите туда, где вас уже знают! – долговязый молодой человек с цветной косынкой на голове весело тусовал карты. Блондинка обиженно отвернулась.

– Да нету у меня ничего!

– Извините, – принялся оправдываться Слава, – я не хотел…

– Ах, отстаньте, – она лениво соскользнула в воду. – Какие вы все…

– Ну, что? В писдом, наверное, пора? – долговязый с сомнением смотрел на солнце, – а то и сгореть не долго?

Тут Слава заметил, как покраснели спина и живот; пот лез в глаза, голову напекло: «Ну и пляж! Ни тенечка!» Он брезгливо полез в воду, навстечу Миле.

– Как акулы?

– Нету их, – отплевываясь, Мила была похожа на обритого морского котика, – что они, придурки? Небось винтом несет аж до Турции.

– Мила, а что такое «винт»?

– Я тебе потом покажу, если захочешь, – девочка решительно поплыла к берегу. Оставаться в воде один на один с сумасшедшими и акулами Славе не хотелось, и он поплыл вдогонку. Народу на пляже заметно поубавилось, ни Греты, ни Гали видно не было, партия в карты закончилась, кто-то копошился у стоящих вдали под одиноким чахлым деревцем палаток… «Анчар ядовитый». – Слава больше не стеснялся своей наготы, привык. Теперь это даже нравилось, он с удовольствием принялся разглядывать собственное тело.

– Да ты ж сгорел весь! – кинула ему на плечи мокрую рубашку Мила.

– Мила, а что такое «писдом»? – рядом как раз никого не было, и он решил вытащить из девчонки все, что та знает.

– Дом отдыха.

– А почему такое название странное?

– Потому что он писательский. И живут там жописы, дописы и мудописы.

– Кто-кто?

– Жены писателей, дочери писателей и мужья дочерей писателей! – Она показала ему язык.

– А по-моему это неприлично. Долго мы тут торчать будем?

– А мы здесь не торчим, а находимся. И вообще! Останови внутренний диалог! И не индульгируй чувство собственной важности.

– Че-го?!

– А ничего! Переться по такой жаре? Да ты с ума сошел! Намочи лучше снова рубашку… – совет показался вполне разумным. Слава даже рискнул еще раз окунуться. Вылезая, счастливый и довольный, он чуть не заорал: Мила раздирала его штаны ровно пополам, от колена, на верхнюю и нижнюю половины. Рядом сидел Сашок и ел алычу… Потом Мила важно достала цветную нитку и стала аккуратно обшивать края штанин, еще пять минут назад, несмотря на все перенесенные трудности, составлявших вместе с пиджаком финский костюм. В шкафу, в Москве, их ждала совсем чистенькая, новая жилетка. И галстук… Галстук было жальче всего. Именно жальче, даже жальчее, настолько, что Слава сел и заплакал. Сашок перестал жевать и протянул полупустую знакомую бутыль. Жидкость в ней оказалась несколько иная, но того же разлива.

– Ты что? – темные пальцы не переставая мелькали с иголкой взад-вперед.

– Брюки-и-и…

– У тебя там дырка, – она продемонстрировала сожженый край.

– Зашить!!! – он попытался вырвать у Милы материю.

– Так она же еще сгорела и разорвалась. Ты не заметил?! Слушай, а кто тебя за жопу укусил? – Слава сразу устыдился своей неприкрытости и понял, что так страшно зудело с самого утра. Но кто это мог сделать? Невольно он вспомнил девушку, рядом с которой проснулся…

– Как же я ходить-то буду?

– А мы тебе бриджи сделаем! Не ссы, стильно будет!

«А зачем мне стильно?» – подумал Слава и обиделся. Чтобы успокоиться, он решил еще раз посмотреть на труп, провести дознание, если получится – все-таки, возможно убийство. Сознаться самому себе в том, что ему было просто интересно, он не посмел… Обшарив почти все подходящие местечки, Слава так ничего и не нашел: ни девушки, ни панков, ни акул – как во сне или в детском кино, все исчезло, только плешивый камень. Кто-то вроде говорил ему, что акулы, водящиеся в Черном море, людей не едят, а питаються исключительно селедкой. Но все равно было здорово, только девушку немного жалко. Еще внизу мелькнуло что-то похожее на маленький автомат типа «узи», но он так и не смог достать, совершенно продрогший вернулся к берегу. Закончив уродовать его брюки, Мила принялась из обрывков делать себе что-то; когда она натянула обновку на себя, Слава понял, что это обшитая биссером жилетка, которая сразу покрылась морщинками трещин. Сашку она оказалась впору.

– Ты зачем дамскими украшениями обвешался? – неодобрительно Слава разглядывал браслеты из мелких бус у него не руках, – ты теперь гомосексуалист, что ли?

– Не, я теперь – хиппи! – мальчишка весело ухмылялся, – Я теперь у них жить буду. Мне панки разрешили. Вон, хочешь? Алычи поешь, сам набрал.

– И где это ты ее набрал?

– А тебе какое дело? Слушай, и чего это ты ко мне все время цепляешься?! – Сашок встал и обиженно пошел прочь, оставив на камнях полиэтиленовый пакет, наполненный желтыми шариками ягод.

– Мила, нам надо вернуться в Москву!

– Нет, пока подождем. – не глядя на него, она покачала головой, – До вечера. Сегодня отчим должен свалить в Ялту. Я не хочу попадаться ему лишний раз на глаза.

– Тогда, может быть, ты посвятишь меня в хитрости мировой политики? – никогда в жизни он еще не выражался таким красивым образом, но Мила ответила совсем не красиво:

– Не суйся, куда не звали.

– Значит меня никто никуда ни звал и ни о чем не просил? – он принялся злиться.

– Ну… Ты пойми, тебе же легче будет: с дурака спрос меньше!

– Я еще и дурак!

– Ой, ладно. Полшли в писдом.

– Нет, погоди!!

– Пошли, пошли! Я тебя с ним познакоомлю…

Внезапно ее лицо приобрело какое-то совсем другое выражение, панического ужаса, наверное.

– Быстро!!!

Вдалеке к пляжу шли два человека вполне приличного вида, их Слава раньше не встречал и ничего не почувствовал. Но Мила глядела широко раскрытыми кроличьими глазами именно туда и быстро собирала вещи. Он понял, что не будет спорить, потому что когда между ними и приличными людьми оказались панки, в руках одного приличного, того что поменьше, возник автомат, почти такой же, как на дне. Бежать надо! Бежать! Мила не стала даже одеваться, но Слава натянул «бриджи». Выстрелов не было. Оглянувшись, Слава увидел, что высокий панк, которого сильно шатало, выдергивает из спины бандита стальной штырь. Другой панк валялся на гальке, свернувшись эмбрионом, и было в его посмертной позе что-то банальное и одновременно непристойное. Зато бандит лежал очень чинно – так и не потерял своего приличного вида, пиджак даже на мертвом сидел гладко и подтянуто, лишь грязное пятно вокруг того места, откуда только что выдернули штырь, росло, напоминая о пролитом соусе, о неловких поворотах застольной беседы, о том, как не следует есть котлету по-киевски – но не об автомате «Узи». Автомат, кстати, мирно пекся под солнцем на границе сухой и мокрой гальки: ленивая вода то подкрадывалась к нему, то безучастно отползала. Всем остальным этот автомат, похоже, был и вовсе безразличен.

Приличный спутник убитого раскорячился в низкой стойке и выписывал руками красивые восьмерки. Панк выписывал похожие восьмерки своим штырем, пытаясь проникнуть окровавленным острием в тело, укрытое (казалось – обмазанное) свежеголубым пиджаком. «Руки хорошо ходят, штырем не возьмешь. – Слава задумался; он был уверен, что панк победит, но еще не знал, каким образом… И вдруг его озарило: – Галька!» Панк, видимо, поймал славину идею или, скорее, догадался сам. Он провел штырем несколько головокружительных (но бессмысленных, знал Слава) комбинаций, для вида, конечно, и дождался, когда оба голубых рукава по пологим дугам пошли вверх. Рваный кед на ноге панка резко дернулся – движения самой ноги Слава не уловил – и увесистый голыш вонзился в обтянутый голубыми брюками пах. Бандит повалился, не меняя стойки, так и остался лежать враскоряку, словно злобная голубая бабочка, пригвожденная к пляжу длинной стальной булавкой.

Огромный негр постоял немного, не зная стоит ли вмешаться, потом подошел к воде, потрогал ножкой, поежился и кинув кому-то:

– Хлопцы, поплыли до бую!!! – с грохотом обрушился в воду. За ним, нехотя, нырнули два толстых парня в идиотских резиновых шапочках, розовых с пупырышками. Три головы, черная и две розовых, показавшиеся в метрах двадцати от берега, о чем-то переговаривлись, громко смеялись.

Злобно плюнув в лицо поверженному врагу, одинокий панк пнул неподвижное тело товарища – было видно, как из под мертвой ладони на живот, расползаясь хитрыми веточками, стекают тонкие струйки темной жидкости. Жидкость не была похожа на соус. Жидкость была похожа на кровь. Так это же и есть кровь, елки-палки!

– Странные люди, – Слава и Мила шли спокойно, будто их не касались пляжные «гладиаторские бои». Будто кругом – кино.

– Те самые…которые того мужика тащили. Черт, Славик, я не знаю даже что и делать!

– А проблема-то в чем?

– Если это он за нами послал, значит Бек стукнул.

– Может, они просто купаться шли?

– Там были люди Рыбака, могли и за ними…Если не за нами, значит, имеет смысл уйти на дно… Я маму ищу, здесь нет никакого криминала, – оправдываясь, Мила хотела посмотреть ему в лицо, но оступилась и чуть не упала в воду. – Так вот, если за нами, мне нельзя тебя отпускать.

– В смысле?

– А вдруг он решит тебя грохнуть?

– А по какому поводу?

– Ну, мало ли, какой ты из себя тако-ой загадочный… – она кокетливо повела глазами. – И деньги у тебя, оказываеться, в переднем кармане… давай, шашлык купим!

– Давай. А денег-то сколько?

– У кого?

– Ну, у меня?

– На две порции хватит! – она пристроилась в хвост небольшой очереди. – Во, смотри, и Гретка тут. Привет.

– Это Галина, – девушки шли слегка обнявшись, в такт покачивая бедрами, одна положила голову на плечо подруги, ее каштановая коса с пряным медным отливом тяжело спускалась на грудь. От задорно подпрыгивающих под легкими кофточками торчащих сосков у Славы в глазах зарябило. А другим было абсолютно пофигу. Даже обидно.

– Мы знакомы, – жутко смутился Слава, но все, вроде, были настроены дружелюбно.

– Вы тут за чем? – галино низкое контральто больно бередило душу. – Все наши в «Рахате».

– Сегодня Повар плов обещал, – томно изогнулась Грета, чтобы профиль груди четче вырисовался под черной футболкой.

– Ну, это же ве-ечером, – протянула Мила, бросая рассеянный взгляды на проходящих мимо людей. – А мы сейчас жрать хотим.

– Вечер уже скоро…

– А до вечера что делать?

– Так пошли в «Рахат» – девушки подхватили их с двух сторон и потащили куда-то мимо решеток, отграживающих пляжи, мимо теток в белых халатах и с медицинскими весами (Проверьте, действует ли на Вас Гербалайф!), мимо нелепых серых сооружений, перед которыми стелились размазанные по жаркому асфальту газоны, сквозь кипарисовый лабиринт к домику из гладкого красного кирпича – желтая крыша, слепые арки и узкая дверь. Изнутри «Рахат», наоборот, казался необъятным: бесконечные ряды столов пересекались бесконечными рядами скамеек, а сквозь туман, сложенный из бараньего жира и волшебных трав, двигались, казалось, отдельно друг от друга головы, руки и голоса.

– Питер, вы сегодня с женой?

– Нет, я сегодня пью.

(Пятиугольное неровное лицо, рука сжимает бутылку сухого вина, словно клизму).

– Кац, петь будешь сегодня? Хочешь трахаться – будешь петь…

– Не хочу. Не буду. И не могу. Я отравился – слышь, голос какой? И пить тоже не могу.

(Лохматый губастый толстяк в зеленом комбинезоне и вонючих кроссовках скачет от стола к столу).

– Я врубился! Я как местный дедушка-бомж: там песенку спел, тут титьку помацал – вот и на обед наскреб! С миру по нитке – голому пипетка…

– Иди сюда, – ласково позвал Питер, – бабы, идите на хуй. Кац, садись, выпьем…

Лица и руки были, в основном, знакомые: почти вся шумная компания из кэмпинга собралась за длинными деревянными столами и, не торопясь, наворачивала что-то ужасно вкусное.

– Чем кормят-то здесь? – спросил Слава, хотя уже был готов съесть все, что угодно, с закрытыми глазами.

– Китайские баклажаны, – приятная брюнетка с отрешенно-спокойным лицом изящно отправляла внутрь себя сквозь овальный ротик одну огромную ложку за другой. Два человека держались чуть поодаль, один говорил, сильно жестикулируя, другой молча кивал. Кругленький пухлый мужичок с удовольствием прислушивался к разговору, пуская лысиной на стену солнечные зайчики. Слава расслабился, девушки, Галя и Грета, осторожно стали подкрадываться к Вите, который, ничего еще не подозревая, запихивал в рот длинную макаронину, болтавшуюся по бороде.

– Сергей, говорят, я вчера кого-то совокуплял? – рыгнув, обратился он к одному из двух парней в углу.

– Вообше-то, кажется, меня, – бросая томно-кокетливые взгляды, девушка сидела уже совсем рядом.

– Э… Неудобно-то как, – Витя прихватил тарелку и попятился, было видно, как он смущен. – Пардон. Это не я, это дубль. Я, знаете, по пьяни перехожу в иное состояние… – Витя постарался вежливо слинять за спины соседей, но там его ждала уже разьяренная Галя.

– Милочка! – встрепенулся кругленький мужичок. Он был настолько кругл и легок, что парил над полом в нескольких сантиметрах. – Как я рад тебя видеть!!! – они с Милой обнялись и поцеловались.

– Евгений Альбертович, мой отчим, – представила его девочка. – Это Слава, мой самый лучший друг. Наверное ты уже много о нем слышал?

– Да нет, – Евгений Альбертович слегка смутился, – я даже не знал, что ты здесь…

– Конспирация и еще раз конспирация… – весело усевшись за стол, Мила взяла чью-то тарелку и сунула Славе недопитый стакан вина. – Угощайся.

Евгений Альбертович засеменил на раздачу и вернулся с кучей разнообразной еды. Он весь, казалось, лучился нежностью. «И не поверишь, что бандюга,» – подумал Слава, отправляя в рот смачный кусок тушеной баранины.

– Говорят, ты путешествовать собралась? – грустные маленькие глазки заботливо оглядели Милу.

– Ага.

– Ну и куда же, если не секрет?

– Секрет.

– В Шамбалу она собралась, – почему-то сейчас Слава был полностью на стороне милиного отчима, успевшего чем-то внушить ему симпатию. Может, своей беспомощной растерянностью?

Евгений Альбертович неприятно засмеялся, как будто масляные капельки в воду попадали и расплылись на поверхности жирными бляшками:

– И куда вы все так торопитесь? В страну фантазий и грез? – он подмигнул Миле, это Славе совсем не понравилось.

– Вы о чем?

– Кому надо, тот поймет, – Евгений Альбертович подлил вина в славин стакан. – Вы ешьте, молодой человек, ешьте. А то, я вижу, эта девченка вас совсем уморила.

Мила фыркнула, но от тарелки не оторвалась. «А Васька слушает, да ест, – промелькнуло у Славы в голове, – всегда она так!» – Хорошо-хорошо, не будем ссориться! Сейчас вы собираетесь побыть здесь, в Крыму?

– Уг-м, – Миле попался твердый кусочек, который никак не хотел пережевываться, а она никак не могла от него отказаться.

– Вы тоже, молодой человек? Простите, вы учитесь?

– Да, в Университете, на юрфаке, – тут Мила с силой пнула его под столом и задела сидящего напротив пьяницу, который в кэмпинге искал бутылку шампанского. Тот тупо поднял глаза и произнес:

– У-убью всех! – и снова принялся смотреть в свою пустую тарелку.

– Да, ну так вот, про баранов-то наших, – Евгений Альбертович дружелюбно заулыбался. – Вы-то что дальше делать будете?

– Это когда? – не понял Слава.

– Ну, когда лето красное пройдет, месяца через полтора? А? – он загадочно буравил зрачками самую начинающую потихоньку хмелеть славину душу. – Учиться вернетесь? Или дальше… В Шамбалу?

– Конечно учиться, – тут Слава вспомнил про работу и смутился, – И Миле, ей тоже учиться надо! – с вызовом посмотрел на девочку, но та только кивала головой, никак не прожевывалось дурацкое мясо. Увидев ее переваливающиеся, как у хомячка щеки, Слава невольно фыркнул.

– Вот, вот, вот! И я о том же! Чем вам здесь не Шамбала? Море есть, фрукты, солнце, видеотека, живи – не хочу! – сбитый с толку Слава совершенно не понимал, куда тот клонит, и был полон подозрений.

– Не верю, ни одному слову не верю! – Мила, наконец, смирилась и выплюнула непослушный кусок на тарелку. – Ваши гарантии счастливому детству?

– Детство уже кончилось! – вскинулся Евгений Альбертович, – То ты взрослая, то тебе детство подавай! Я хочу, чтобы ты со своим молодым человеком, – тут Слава почему-то покраснел, – сидели бы тихонечко здесь и не высовывались… И мне бы не хотелось… – постепенно он начал преходить на визг.

– Тише, тише. Нас люди слышат, – Мила сделала гримаску, – Что они о тебе подумают?

Евгений Альбертобич мгновенно овладел собой, выпрямился и как будто даже чуть похудел:

– Ну, так что? Принимаете мое предложение?

– Какое? – не понял Слава.

– Я оплачиваю ваше проживние здесь. Полностью, для обоих, – он выразительно промолчал минуту, глядя на Славу, – с тем, что вы отдыхаете здесь и потом возвращаетесь в Москву. Только больше никаких этих ваших шалостей! Без этой самодеятельности, я попрошу! Молодой человек будет отвечать за тебя, раз мое опекунство тебя больше не устраивает. Идет?

– Нет. – Мила упрямо сжала губы.

– Ну почему?! – Евгений Альбертович с таким несчастным видом промокнул лысину, что Славе стало его жаль. – Обоснуй, почему?

– Ах, папенька, вечно вы с вашей математикой… – небрежно развалившись на стуле, Мила принялась ковырять в зубах. – По качену!

– Да как ты себя ведешь!!! – казалось, он стал похож на готовый лопнуть дерижабль. – И вообще…! Прекрати надо мной издеваться!

– Я и не издеваюсь. Я тебе слова грубого не сказала, это ты на меня вечно кричишь!

– Нахалка! Только ради твоей матери…

– Молчал бы лучше о матери!!! – Мила вскочила, готовая броситься к выходу, но в дверях стоял Бек, равнодушно осматривая публику. Евгений Альбертович принял прежний любезный вид:

– Ладно, давай не будем ругаться..

– Да, не будем, – странно-спокойная Мила села на место. – Но я все равно тебе не верю, и ты сам знаешь, почему. – Слова эти возымели на отчима странное действие, он готов был расплакаться.

– Я не виноват, – только и смог он сказать, но, встетив суровый взгляд темных глаз, потупился.. – Я прошу тебя… Это компромиссное решение должно нас устроить. Я больше не стану вмешиваться в твои дела. Могла бы, между прочим, и оценить, тебе предоставили свободу в четырнадцать…

– Я сейчас опять стану ругаться! – она вся ощетинилась.

– Ну, ладно, – Евгений Альбертович накрыл ее тонкие пальчики пухлой ладонью, – значит сделаем как договорились? О'кей?

– Я еще подумаю, – протянула Мила, но было видно, что она согласна, или делает вид, – Пойдем на паперть? – кивнула Славе.

– Зачем? – он уже совершенно не понимал, что кругом происходит.

– Значит, договорились! Комнаты на три койки, надеюсь вам хватит, – он кому-то кивнул, человек сразу вышел, – Или вам лучше отдельно? – он с надеждой посмотрел на Милу.

– Вместе! – безапелляционно отрезав, та вышла на улицу. Слава неловко поплелся следом.

Вечер, оказывается, уже наступил, воздух кругом казался свеже-лиловым и темнел на глазах. Знакомое место, куда они прибыли тоже вечером. Это место, наверное, только вечером и существует. И вчера был вечер… Вчера? Нет, наверное, вся жизнь прошла здесь. Что тогда было? Рассыпанные по асфальту разноцветные кружочки. Теперь откуда-то из теплых кровавых глубин выползла ярость на обидчиков. Слава даже удивился. Кто бы мог подумть? Опять они: на этот раз вокруг Милы, вальяжно перекатываясь, оказалось уже несколько неприятных подростков. Сава отметил, как девочка засунула руку под куртку, вроде почесаться, ее лоб был озабоченно нахмурен, поджатые губы… Теперь что-то твердое оказалось спрятанным в широком рукаве. «Нож, – вспомнил смешной, почти миниатюрный клинок. – А она боится!» Лица парней были не злы, скорее, просто нахальны. Легкие улыбки гуляют на еще наивно-припухлых губах с необсохшим пивом по краям. Разлившаяся по венам запоздалая ярость поборола сытую апатию и привычную усталую отстраненность. Расслабив плечи, Слава подобрал кулаки.

– Мила, знаешь, кажется ты не права!

– Да? – она с восторгом рассматривала какие-то глиняные игрушки, – Давай свистульку купим?

На газетке перед добродушным старичком с длинными сальными волосами были заботливо расставлены всевозможные диковинные зверюшки, красные, разрисованные.

– Я хочу с тобой серьезно поговорить…

– Вот эту, где слон с двумя головами! Ну, пожалуйста! Ну! – но Слава потащил ее в другую сторону, – Смотри какие они клевые… Ой, а это что? – теперь перед ними лежала какая-то дребедень из ракушек. Славе бешено захотелось побросать это все на землю и потоптать ногами, тем более, что ему страшно не нравился хмурый парень, который все время держался неподалеку. Подойдя к подросткам и удержав одного, самого прыткого, тот что-то сказал, искоса глянув на Славу. Мальчишки отошли и нервно зашушукались, оценивающе поглядывая на его тайную гордость – накаченные бицепсы, невольно напрягшиеся под рубашкой. Слава поймал себя на том, что ему понравились их завистливые взгляды и сделал свирепую рожу.

– Послушай, давай поговорим…

– Не хочу, отстань! – Мила протиснулась вглубь обступившей пьяного барда толпы. Неприятный парень ехидно ухмыльнулся и протолкался следом. Слава оказался один среди совершенно чужих и незнакомых людей.

– Подержи, – ему в руки сунули небольшой, полный каким-то раскрошенным сеном пакет. Рядом стоял Сашок, заправляя выбившуюся из штанов рубашку.

– Кто это? – кивнул Слава в сторону неприятных ребят.

– А, эти? Харьки. Москалей ищут.

– Кто? Кого?

– Ну, эти из Харькова – значит харьки, всем, кто из Москвы, морду бьют.

– Зачем? – все это казалось странным и противоестественным.

– А хрен их разберет, – отобрал пакет Сашок и тоже провалился в сторону, меж чьих-то задов. Зады напирали, пританцовывая, обтянутые в джинсовку или в светлый ситец, иногда – в шелк; снизу к задам прилагались неподвижные ноги в пластмассовых пляжных босоножках, сверху – прямые спины, увенчанные бородами, очками, перламутровыми клипсами, матовыми лысинами, длинными «богемно-хипповыми» или короткими «бандитскими» прическами. Два бородатых зада громко обсуждали евреев, еще два бородатых зада по соседству столь же громко обсуждали русских. Дамские зады резво обменивались междометиями.

Неожиданно Слава ощутил, что невольно упивается, рзглядывая людей, потому что чувствует свое внутреннее превосходство: сброд, сброд, кругом – просто сброд. Когда-то они спорили с братом по этому поводу, но сейчас Слава вдруг оказался с ним полностью согласен на счет жирных накрашенных мамаш с дебильными дочерьми, крутых мужиков, их воловьих шей. Особенно не понравился Славе дегенеративный тип с приплюснутым черепом. Тип слегка покачивался, не находя, кому бы дать в морду, неприятно поражало отсутствие лба и по-детски бессмыслное выражение нежно-голубых глаз под мощными надбровными дугами. Длинные перекачанные руки ходили ходуном, кулаки сжимались и разжимались, но пустить их в ход пока что не было повода. Бард между тем пел все громче, точнее – выл. Слава, наконец, понял, что бард – это все тот же Витя. Витины песни можно послушать и позже, в кемпинге, а сейчас хорошо бы уйти отсюда… Но тут безлобый тип решил, что повод не требуется, и, растолкав зады, двинулся в атаку. Он был похож на гибрид мельницы, паровоза и питекантропа, люди шустро разлетались в разные стороны, Витя тоже стал неловко отползать почти на четвереньках, и вдруг почему-то очутился у типа за спиной, заломил ему руку, развернул и неожиданно пихнул прямо на Славу. От удара в глазах заплясали изумрудные букашки, но ноги сами собой упруго понесли Славу бочком, по дуге, к низкому и широкому бетонному парапету, за которым в темноте, по идее, должен находиться пляж. Слава спиной вперед заскочил на парапет и тут же пнул питекантропа в бесформенные губы. Питекантроп не замедлил движения и даже не изменился в лице (если эту гадость можно назвать лицом и если оно вообще когда-либо меняется); Слава отскочил назад, под ногами оказался гремящий шифер. Понятно: это – шиферная крыша пляжного навеса, через несколько шагов она кончится, а пляж, полный твердой гальки, будет внизу, метрах в трех-четырех. Пятиться некуда. Питекантроп перевалил через парапет и, набирая скорость, двинулся к Славе. Хорошо, что он все время машет руками: Слава прикинул траекторию левого кулака – когда тот оказался рядом, он схватился за него и послал вперед, к тому месту, где кончался шифер. Питекантроп вслед за собственным кулаком скатился к краю крыши и исчез с неожиданным грохотом.