Текст книги "До поворота (Кровавый Крым)"

Автор книги: Кирилл Якимец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Врешь, – Слава устало натянул рубашку.

– Нет. Я ее тебе даже простирнула немного и отгладила, чтоб пустили. Понюхай, как мылом пахнет! Вода горячая кончилась, пришлось в холодной…

Рубашка была все еще влажная и пахла стиральным мылом. А ночной город пах цветами и шашлыком. Днем Слава не заметил здесь никаких цветов. Но теперь, в розоватой прозрачной темноте казалось, что цветы обступают со всех сторон. И шашлыки. Почти через каждые сто метров уютными угольками чадила жаровня, веселые мужички с золотыми зубами звали толстых теток отведать именно их шашлык, а не соседний.

– Ну, и где твой кабак? – раздраженно спросил Слава, – лучше спуститься к морю, может, этот негр вернулся?

– Нет, слышишь? Музыка! Где музака – там точно кабак. – Мила потащила его в темноту.

Прохладно, Слава уловил едва заметную дрожь. Жаль куртки нет. Обнял девочку за плечи, мягко, чему-то смущаясь. Она прижалась сразу вся, целиком, словно пряталась в его руках от холодного и страшного мира. Почему-то сразу остановились, Мила зарылась лицом в его рубашку. Опять эта дурацкая шляпка сьехала набок!

– Замерзла? – Слава с трудом убрал свои руки с ее хрупкой спины. Точнее, ладони оказались несколько наже, и там было очень даже не хрупко, а, скорее, наоборот.

– Да, пойдем быстрей! – она отсранилась. Неужели испугалась?

Они выйшли к незнакомому месту. Опять двухэтажный дом, наружная лестница ведет наверх, туда, где звучит музыка. Около лестницы на асфальте полукругом выстроились мотоциклы – рогатыми лбами друк к другу. Слава вдруг понял, что музыка, на самом деле, звучит тихо, хоть и кажется громче из-за темноты и тишины. Только музыка в кабаке и телевизоры кругом во дворах, бубнящие себе под нос текущие политические новости. Мила стала подниматься по гремящей чугунной лесенке, Слава поплелся следом.

Белоснежные скатерти, десяток столиков в два ряда, вазочки с одним цветочком, салфетки. Слава пожал плечами: ресторан как ресторан. Только бармен у стойки смотрит на вошедших выжидающе. «Надеюсь, эта пигалица умеет держать в руках не только нож, но и вилку!» – Слава слегка покосился на Милу.

Они подошли к стойке. Слава взял меню. Цены чуть выше московских.

– Балык есть будешь? – спросил у Милы Слава.

– А что это? – она разглядывала бутылки.

– Два балыка, – Слава посмотрел на бармена, тот ободряюще улыбнулся.

Слава посмотрел на балык и поправился:

– Четыре балыка, салат и два бокала…

– Бутылку водки… – оборвала его Мила.

Бармен кинул четыре куска на решетку, достал две мисочки с салатом и вопросительно уставился на Славу:

– Водку?

– Красного. Французское есть?

– Нет. Только Массандра.

– Давайте.

Расплатившись, Слава прихватил бутылку и подсел за выбранный Милой столик – в самой серединке у окна. Расставив тарелки, Мила задумчиво смотрела в окно.

– Какой вечер чудесный. Мне никогда еще не было так хорошо, как сейчас с тобой. Даже на морфе…

Слава слегка подавился:

– Да? – пришлось вытереть губы салфеткой.

Девочка сидела идеально прямо, как английская леди за завтраком. В правой руке плавно ходил нож, левая уверено держала вилку. Вино пьет маленькими глоточками. Смакует. Салфетка лежит на коленях, расправленная и накрахмаленная… Слава протянул руку и чуть не опрокинул сначала бутылку, а затем вазочку. Пришлось доставать свою салфетку двумя руками. На рубашке уже плыло несколько пятен. Заложив материю за воротник, Слава попытался представить, что он в костюме и галстуке. Дело пошло лучше. Мясо наконец-то кончилось, и Слава вздохнул свободнее. Кокетливо поглядывая на него из-под дурацкой шляпки, Мила чему-то улыбалась. Только сейчас он заметил, что все волосы убраны под шляпку, тонкие витые лезвия сережек подчеркивали хрупкость шейки, линию подбородка. Непослушный локон все же выбивался из-под полей. У Славы закружилась голова… Ночевать в одной комнате с ней? При всем желании дать ей сейчас меньше восемнадцать было невозможно. Четыре года разницы… Но четыре года через четыре года – это одно, а вот сейчас – другое. Мила посмотрела на него и слегка нахмурилась:

– Что-то случилось? Ты сердишься? – она положила свою ладонь ему на руку.

– Нет, – Слава осторожно убрал кисть.

– Что, деньги считаешь? – перед ним опять сидела прежняя сумасшедшая девчонка с мерзким характером.

Ответить Славе не дали. На свободный стул подсел один из парней, вшестером ужинавшиих за столиком напротив – у стенки.

– Слушай, друг, – пьяно начал парень, – откуда на тебе Петрухины штаны?

Видно, парень собирался взять Славу за грудки, но спьяну промазал и схватил салфетку, поэтому не удержался и упал на соседний столик. Его подхватили товарищи и попытались оттащить обратно к себе.

Парень нелепо размахивал руками, орал:

– Петруха! Петруху грохнули!

Слезы текли по красным широким щекам. Парни, наконец, усадили своего приятеля на место, влили в него рюмку водки… А Славу отпустило мучавшее его целый день напряжение. Вот они, враги! Все парни были в черных футболках и высоких кованых ботинках на шнуровке. Кожаные куртки с заклепками болтались на спинках стульев. «Рыбки»!

Эти «рыбки», правда, были не при деле: просто сидели в кабаке, пили свою водку. По-настоящему пьян среди них был только один, тот, который пристал к Славе.

Остальные посетители сделали вид, что ничего не заметили, продолжали «культурно отдыхать». Толстый мужичок с подстриженными «ежиком» седыми волосами, цветастая рубашка, растопыренные пальцы, на столе – коньяк. Напротив мужичка – непомерно высокая блондинка в шортах канареечного цвета, сквозь слой макияжа электрически светится професиональная полуулыбка. Две пожилые дамы едят бутерброды с икрой и обмениваются короткими фразами. На одной из дам – полупрозрачный сарафан, открывающий взорам всех желающих морщинистую веснусчатую спину. Серьезные молодые люди в джинсовых рубашках, трое, напряженно говорят о делах. Две одинокие девушки в черных коротких платьицах. У одной в ушах блестят тяжелые золотые серьги. Из динамиков тихо шепчет джаз – саксофон, бас и повизгивающий органчик.

Пьяная «рыбка» успокоилась. В самом деле: мало ли, кто какие носит штаны? Слава осторожно прикоснулся к руке Милы, кивнул на парней в черном.

– Они. Мотать надо.

Мила замотала головой.

– Нет. Здесь хорошо. И эти за нами не гонятся, просто так сидят.

– Да ты…

– Я допью вино. Дослушаю музыку. Потанцуем?

– Ну уж нет!

Мила начала подниматься из-за стола.

– Тогда я сама приглашу…

Но она никого не успела пригласить. Грохнула входная дверь. На пороге стоял амбал в зеленой рубашке и синих тренировочных штанах с пузырящимися коленями.

– Серега! – заорал амбал, растопырив загорелые лапы, и потопал к стойке. За амбалом ввалилось еще несколько таких же мужиков, в рубашках и тренировочных штанах.

Бармен на миг брезгливо сморщился, потом заставил себя улыбнуться и пожал амбалу протянутую лапу.

– Серег, налей, будь другом!

Бармен налил водки в рюмку.

– Стаканов, что ли, нет? А? – амбал развернулся к своим, – мужики, смотрите, куда льет! На стакан пожидился! Серег, ты ж, вроде, в Питере жил!

– Да вот, вернулся… – ответил бармен, – работу дали.

– Здесь, что ли? – амбал презрительно оглядел посетителей, скользнул взглядом по Славе, благополучно миновал деловых молодых людей и уперся в «рыбок».

– А что, – начал оправдываться бармен, – хорошие деньги…

– Да я ни за какие деньги не стал бы педрилам водку подносить!

Другие амбалы, собравшиеся у стойки, одобрительно загалдели. Первый начал заводиться:

– Кто у тебя здесь? Вот эти – кто? – он оттолкнулся лапами от стойки и подошел вплотную к парням в черных футболках. Парни спокойно пили водку, будто речь шла не о них. Амбал ткнул пальцем в одного, с небольшим «гребешком» на голове и стальной сережкой в левом ухе.

– Ты посмотри на себя, а?!

Парень нехотя поднялся. Улыбнулся.

– Чо лыбишься, козел? – амбал расправил покатые плечи и с внезапной ненавистью уставился в глаза парню. Парень продолжал молча улыбаться. Потом сказал отчетливо:

– Грудь широкая, батя? Широка грудь – легче перо воткнуть!

И тут же, молниеносно выхватив из-за пояса длинную финку, вонзил ее амбалу в грудь, слева, как раз там, где под толстыми слоями жира и мяса должно было находиться сердце.

Амбал даже не успел охнуть, просто свалился замертво. Его приятели, зарычав хором, кинулись, сбивая столики, к парням. Саксофон, бас и органчик утонули в женсом визге и хриплых матюгах. Три серьезных молодых человека вскочили с мест, в руках у всех троих оказались пистолеты.

– Газовые, – предположила Мила. Они со Славой начали тихонько пробираться к выходу вдоль окна. Мила захватила недопитую бутылку «Массандры».

Один из амбалов заметил пистолеты.

– Стволом пугать? Гнида!

От мощного удара в челюсть молодой человек свалился прямо на пожилых дам. Тут же схватив в охапку одну из них, ту, что в сарафане, он толкнул ее перед собой, а сам прыгнул следом и стукнул амбала по плоской макушке рукояткой пистолета. Остальные молодые люди одновременно открыли огонь. Мила оказалась права – пистолеты были газовые.

Воздух тут же сделался сухим и твердым. Он отказывался течь в легкие, а воздух из легких отказывался течь наружу. Девушка с золотыми серьгами, хрипя, вскочила на стойку и сразу упала с другой стороны, сбитая брошенным стулом. Блеснула сталь… Нет, мельхиор. Мужичок в цветастой рубашке размахивал вилкой, пытаясь защитить от свалки себя, свою блондинку и свой коньяк. Пожилая дама в сарафане отвесила кому-то гневную пощечину. Даму снова толкнули – раздался ее оглушительный вопль. Видимо, она напоролась на вилку.

Слава и Мила уже были у самого выхода, когда в дверях появился еще один парень в черной коже. Блестящая лысина, темные очки. Перебитый нос заклеен пластырем. Поганка!

Поганка содрал очки и удивленно моргал, переводя взгяд с лица Милы на лицо Славы и дальше, на побоище у них за спиной.

Мила опомнилась первой и со всех сил обрушила бутылку с недопитой «Массандрой» на круглую лысину. Бутылка разбилась, потекло вино, смешиваясь с кровью. Слава оттолкнул Милу в сторону и нанес Поганке сокрушительный удар в пах. Поганка согнулся пополам. Мила, проскочив мимо него, выбежала наружу, Слава на всякий случай добавил Поганке ребром ладони по затылку и ринулся за Милой, на свежий воздух.

Скатившись по гремящей лестнице, Мила, не раздумывая, оседлала один из мотоциклов.

– Он же… Чужой! – промямлил Слава, но пристроился позади. Мила, бормоча ругательства, выдергивала какие-то проводки из-под спидометра, соединяла их, разъединяла… Наконец, она облегченно вздохнула.

– Толкайся ногами. Поехали.

Мотоцикл начал разгоняться под горку, Мила повернула рукоятку на руле. Движок зачавкал и вдруг взвыл. Мотоцикл так резко дернулся вперед, что Слава чуть не упал.

– Куда мы? – крикнул он Миле в самое ухо, пытаясь перекричать движок.

Мила обернулась:

– На пляж, к пристани. К яхте.

– Она же уплыла!

– Проверим. Может, вернулась.

Поганка, видимо, быстро пришел в себя и вытащил своих людей из кабацкой драки. За спиной одновременно затрещали моторы остальных мотоциклов.

– Держись! – взвизгнула Мила и круто свернула с дороги.

– Там ведь…

Слава ухватился за Милу так крепко, как мог. Мотоцикл запрыгал по каменным ступеням. При каждом прыжке мотоцикл пытался скинуть седоков, вырваться, влететь в деревья… Слава еле сдерживался, чтобы не зажмуриться. А ступеням все не было конца… Конец!

Нет, следующая лестница! Мотоциклы преследователей трещали где-то рядом, за спиной. Дорога, Мила прибавила газу. Но «рыбки» не отставали. Наоборот, они были все ближе.

Новая лестница, просто земля, крутой склон. Мила лавировала между темных стволов. Опять ступени… Мила заглушила мотор. Мотоцикл со своими седоками прятался в кустах. Через несколько метров – пирс. А яхта?

Ярко светят фонари, размазывая голубые лучи по щербатым бокам огромной скалы. Яхты нет. Или…

Резкий луч ударил по глазам. Отошел в сторону. И осветил пять мотоциклов, с ревом въезжающих на пирс. «Рыбки» сбились со следа. А откуда луч?

И Слава увидел яхту. Она появилась из-за скалы, с крыши рубки светил мощный прожектор. К реву мотоциклов прибавился новый звук: с палубы яхты по «рыбкам» бил пулемет! Красный огонек метался в такт треску выстрелов, пули застучали по бетону, один из парней сразу упал. Зато остальные открыли ответный огонь. В луче прожектора люди казались не настоящими, двухмерными, словно вырезанными из бумаги. Вот один бумажный человечек поднимает тяжелый ствол…

Слава узнал форму ствола. Гранатомет! «Муха»!

Ствол дернулся. На палубе яхты полыхнул взрыв. Еще один. Что-то загорелось, пулемет смолк. И тут…

Слава ощутил крупную дрожь. Неужели испугался? Неужели ноги дрожат? Тихонько ахнула Мила. Нет, дрожали не ноги. Дрожала земля. Огромное облако огня вырвалось из-под воды у подножия скалы. Облако все росло, росла дрожь. Слава понял, что не слышит ничего – кроме оглушительного грохота. И вот грохот дощел до предельной точки. Облако рассыпалось отдельными языками, языки – искрами… Но дрожь не прекратилась. Снова ахнула Мила и невольно вытянула руку по направлению к скале. Скала двигалась! Гигантская скала заваливалась вперед, прямо на яхту. Яхта быстро тонула, скала обрушивалась сверху, разваливаясь на неровные угловатые части.

«Рыбки» замерли на пирсе возле своих мотоциклов. Мила очнулась, дернула Славу за рукав, прошептала:

– Толкай!

– Скала… – завороженно ответил Слава.

Мила сильно ткнула его в бок.

– Толкай бандуру, пока те не очухались!

Слава толкал тяжелый мотоцикл в гору, невольно оглядываясь на скалу, продолжавшую оседать в черную воду, раскатываться грохочущими валунами.

– Скорей! – шепотом торопила Мила.

Земля все еще подрагивала под ногами – а может быть, Славе просто казалось, что дрожит земля. Он не мог забыть ужасного зрелища, хотя и море, и пирс, и остатки скалы давно скрылись за деревьями. Подъем вывел на дорогу, но Мила продолжала толкать мотоцикл руками – вверх по шоссе, круто забиравшему в гору.

– Отойдем подальше. Они думают, мы там.

Когда у обоих иссякли силы, Мила сдалась.

– Ладно. Авось, не поймут, куда мы дернули. Садись. – она развернула мотоцикл к спуску.

– А куда?

Слава медлил садиться. Мила вскочила в седло, сама толкнулась ногами. Мотоцикл проехал несколько метров под гору, разок чихнул и завелся. Мила круто развернулась вокруг ноги и подъехала обратно к Славе.

– Садись, говорю. В Ливадию.

– А зачем…

– Куда хочу, туда и поедем. Там будет весь кагал. Там папка. Ты помнишь, эти, Макс и Николас, говорили, он ее где-то в Бахчисарае держит? Новости! Уж я из него… Садись!

Слава пожал плечами. Ему уже, на самом деле, было абсолютно все равно, куда ехать и зачем.

«Рыбки», наверное, так и не очухались от увиденного. Никакой погони не было. Мотоцикл проскочил несколько темных аллей, нырнул между двумя высокими каменными изгородями, перешедшими в двухэтажные кирпичные домики. Пустые тротуары, слепые витрины. Улица становилась все уже, подъем все круче, и вдруг Слава узнал место: автобусная станция. Именно здесь хитрые бабки сосватали им с Милой жилье… Черт!

Слава похлопал Милу по плечу.

– Мил, деньги! Деньги на квартире остались!

Мила резко затормозила.

– И джинсы твои, – добавил Слава.

Мила молчала. Потом затрясла головой. Волосы ее разметались в стороны, шляпка давно где-то потерялась.

– Назад нельзя. Я боюсь. А… Твои-то деньги целы?

Слава проверил карман.

– Целы.

– Ну тогда – в Ливадию. Потрошить папку.

После остановки дорога стала пыльной. Чистый влажный Симеиз, усеявший склоны шифером и яркой черепицей, прочерченный узкими каменными лесенками, увенчанный прекрасной – даже в старости – «виллой Ксения», крымский рай Симеиз остался за спиной, вместе с людьми Рыбака, завалившейся скалой и утонувшей яхтой.

На развилке Мила забрала вверх и помчалась по серпантину. Темная пустая дорога вьется еле заметной серой полосой, справа давят черными боками горы, а слева – пустота, такая же черная, но совсем другая. Она не давит. И не зовет. Она безразлична. «Пустота полна до конца,» – вспомнил Слава одно из непонятных левкиных высказываний.

Через некоторое время горы и пустота поменялись местами. Теперь пустота была справа, а горы слева. А потом – наоборот. Слава совершенно не представлял, куда они несутся по пустой едва различимой дороге. Мила молчала. На секунду Слава решил, что это не Мила и не мотоцикл, а Ангел Смерти, чудовищный кентавр с телом мотоцикла и головой девочки, подхватив его на закорки, несет… Куда? Темнота вокруг не была похожа ни на рай, ни на ад. Она была просто темнотой.

Повороты закончились, дорога долгое время шла ровно. Руль начал подрагивать в руках у Милы – она устала.

– Может, я попробую? – предложил Слава.

Мила помотала головой. Потом притормозила. Заглушила движок.

– А все уже. Мы приехали.

Луч фары выхватил из темноты белую вывеску-указатель: Ливадия. Стрелка указывала на сьезд вниз. Внезапно вывеска стала ярче, совсем яркой, нестерпимо яркой… На дороге послышался ровный мощный гул. Что-то тяжелое, длинное двигалось прямо на них, ослепляя мощными фарами. Пришлось отскочить в сторону и прижаться к обочине: едва не чиркнув по плитам песчанника, ограничивающим дорогу, мимо пронесся фургон. Чем-то фургон показался знакомым. Может, все фургоны просто одинаковые?

– Давай срежем? – предложила Мила, заводя мотоцикл в узкую щель между домами.

– Что срежем? – переспросил Слава, но уже сам понял. Фургон, петляя, пробирался вниз. Туда же вел узкий проход-лаз. Мотоцикл вести сразу пришлось Славе, потому что Мила не удержалась на скользких ступенях, отполированных ногами людей, прошедщих здесь за столетия, или даже тысячелетия до них. Приходилось бежать трусцой за тяжелым мотоциклом, когда ступеньки превращались просто в узкую тропинку, петлявшую между домами и дворами. Наконец мотоцикл вырвался окончательно, но удрать не успел – рухнул на потрескавшиеся плиты внутреннего дворика, возле пересохшего фонтана. Слава догнал мотоцикл и прислушался. Мила где-то отстала, но спуск кончился. Впереди видна нормальная дорога с фонарями.

Слава вывел мотоцикл на дорогу и огляделся. Мертвая пелена тумана, подкрашенная голубым светом фонарей. И из этой пелены медленно выходит одинокая фигура – тоже мертвая!.. Нет, это всего лишь Мила. Славу невольно передернуло.

– Пойдем, – Мила положила свои пальцы на теплую рукаятку газа, случайно задев Славу. Ее ладонь показалась неестествено холодной.

– Куда? – Слава слегка отстранился.

– Я дворец нашла и фургон… – она уверенно повела мотоцикл. Славе пришлось покорно идти следом.

Они вышли к просторной площади перед высоким зданием. В окнах верхнего этажа горел кое-где свет.

– Что ты собираешься делать? – Слава спросил очень тихо, почти шепотом.

– Фургон остановился у служебного выхода. Пойдем туда, посмотрим.

Они обогнули здание по правой стороне. Мила приметила небольшую пристройку, Слава нажал плечом на дощатую дверь, засов не выдержал, и они вошли. Внутри было душно и пыльно. Выключатель оказался у самой двери. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Служебное помещение: метлы, старая газонокосилка ржавеет в углу.

– Заводи, – Мила подтолкнула мотоцикл к Славе, – я больше не могу. Устла.

Она привалилась к стене:

– Давай немного передохнем.

Слава выключил свет и выглянул наружу. Заметил фургон и еще пару легковых машин. Осторожно ходили люди, наверное, очень не хотели привлекать к себе внимание. Слава прислушался, но ничего не уловил, слишком далеко. Кто-то распахнул дверь фургона, посветил внутрь фонариком. Черная тень залезла в нутро фургона. Теперь человек поочередно светил то в фургон, то себе на бумажку. С описью сверяется, решил Слава.

– Ну что, двинули? – перекурив, Мила была готова действовать.

– Куда?

– Туда, – кивнула в сторону входа девочка.

Люди закончили свой нехитрый осмотр содержимого, прикрыли неплотно дверь, значит, скоро вернутся.

– Рискованно слишком, – Славу разбирали сомнения. А стоит ли вообще туда соваться?

Но Мила уже направилась к фургону. Пришлось догонять. Плюшевый диван, кадка с чуть подзасохшей пальмой, книжные полки, коробки и что-то еще. Не хватало трупа. Слава узнал фургон, узнал слегка покореженную дверь. Снова приближались голоса, женский и два мужских… По спине проползли мурашки, и маленький ледяной гномик резко подпрыгнул из желудка к кадыку.

– Лезь! – скомандовала Млиа, распахивая дверцу какого-то узкого шкафа. Слава еле протиснулся.

«Ну и ну! – успел он подумать, прежде чем шкаф перевернулся и его понесли, – Как в гробу! Ща в землю зароют и привет!» Он еле сдержался, чтобы не выскочить из мерно покачивающегося ящика с диким криком.

– Да что в них понапихали-то? – возмущенно спросил сильный бас.

Шкаф резко опустили на землю. Наверное, отдыхали.

– Твое дело таскать, – оборвал его другой голос, – вот и тащи, да болтай поменьше! Взяли!

Теперь Слава отчетливо слышал вибрацию мотора, треск лебедки. Шкаф слегка потряхивало. Лифт? Только не это! Общий шум и грохот выдавал ненадежность конструкции. Все запросто могло рухнуть в любой момент. Если молиться, то поможет? Слава постарался вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но не смог. В голову лезли только левкины дурацкие шутки, типа: «Господи Исусе, возьми меня за уси, а я тебя – за бороду, пойдем гулять по городу!» Наконец пытка закончилась. Шкаф выставили куда-то наружу, лифт поехал вверх, должно быть, за следующей невольной жертвой. А шкаф потащили дальше, изредка задевая за углы на поворотах.

– Здесь ставь! – приказал знакомый голос Бека.

Слава даже расслабился. Хоть что-то определилось. Только зачем Беку старая мебель?

– Все? – переспросил Бек.

– Все! – втащили что-то вовсе громоздкое, кажется, диван.

– Ладно, идите. Пианино можно не тягать, оставьте на втором этаже. Черт с ним… Отдыхайте.

Грузчики вышли. В комнате загудел противный зуммер телефонного вызова.

– Да. – голос у Бека бул глухой и усталый, – да, хозяин, все готово. Все расставили. Я знаю…

Через минуту кто-то вошел в комнату и развалился в кресле, только обивка скрипнула.

– Хорошо, Атабек, можешь идти. – Цеппелин говорил напряженно, но размеренно, как будто на машинке печатал.

– Приметы, вещь серьезная, – пояснил он Атабеку, – когда удача в важном деле нужна, нельзя принебрегать ничем. Ты же знаешь?

– Да, хозяин, – по голосу Бека трудно было определить его отношение ко всей этой затее. – Вы приказали перевезти кабинет – мы сделали. Что-нибудь еще надо?

– Нет. О Миле ничего не слышно?

– Нет, хозяин. В Симеизе, вроде, Луиса потопили.

– Как?

– Еще не ясно. Информатор в больнице, без сознания.

– Если что выяснишь, доложи. Хорошо?

– Хорошо, хозяин. Вы будете здесь?

– Нет, ну что ты! Это так, просто символ – залог успеха, чтобы все гладко прошло… Ты же помнишь!

– Да, хозяин.

– Я еду в Ялту. – Цеппелин вышел.

Наверное Бек вышел вместе с ним, потому что в комнате стало тихо. Очень тихо. Слава слышал шелест собственного дыхания и дергающий перестук сердца. И еще темнота.

Но в комнате кто-то был. Вот скрипнула доска, зашелестела кадка, кто-то вдруг налетел на письменный стол. Этот кто-то двигался к Славе. А волосы на голове действительно могли шевелиться. И они шевелились, противно переплетаясь, падали на лоб, впитывали капли пота, потекшие с шеи на спину. Сердце забилось еще аритмичнее, будто выскакивало из засады при каждом ударе. Все, пора… Одним движением Слава распахнул шкаф и кинулся вперед на кого-то, кто пробирался к нему в темноте. Вспыхнул свет и на мгновенье лишил его зрения. Все еще держа руку на выключателе, Мила нелепо хлопала глазами. Она тоже слегка ослепла, свет оказался слишком ярок.

– Включи торшер, – попросила девочка.

Слава кивнул, нашел белую кнопку, и снова стало хорошо. Прикрытый плотным оранжевым абажуром свет раскидывал мягкие тени по выкрашенным темно-зеленой краской стенам бункера.

– Что делать будем? – спросила Мила.

– Ты меня спрашиваешь? – Слава слегка опешил.

– У тебя часы есть?

– Нет, – Слава на всякий случай еще раз проверил карманы, – А что?

– Я думаю, что до утра нас не потревожат, – Мила свернулась калачиком на диване. – У Альбертыча пунктик: он в особо важных случаях таскает за собой свою детскую комнату. Он в ней в детстве жил. Как талисман. На счастье. Я тут ни разу не была. Он как-то раз послушался своего психоаналитика и не взял ее с собой в Швейцарию. И как ты думаешь, что стало с этим аналитиком?

Слава представил и поежился, но преспросил:

– А что?

– Вот до сих пор никто и не знает! – вздохнула девочка, – давай спать, что ли. Я устала. Поставь будильник на девять, на всякий случай…

Ослава огляделся – действительно, за стеклом буфета тикал гигантский будилькик «Слава». Весь золоченный, он нелепо возвышался среди советского хрусталя и фарфоровых собачек.

Проснулся Слава сам, за пятнадцать минут до звонка будильника. Осторошно опустил рычаг выключателя. Поджав ноги, Мила сидела на диване и читала тонкую книжку. До конца ей оставалось немного, страниц двадцать.

– Что читаешь?

– Борис Виан. Ерунда какая-то. Так не бывает. – Она кинула книжку под стол. – Пора ноги делать, студентик.

– Как? – Слава осмотрел комнату.

– Через вентиляцию, – предложила Мила. – Бункер-то старый, может, даже сталинский. Ходы должны быть, вентиляционные. Ищи решетку, Артемон!

Решеток было несколько – большие чугунные квадраты, плотно влипшие в каменную стену почти под самым потолком. Впрочем, не совсем плотно. Один квадрат сидел слегка неровно.

– Помоги.

Слава с Милой подвинули диван чуть в сторону. Слава встал на плюшевую спинку, дотянулся до решетки…

– Есть!

Нижние болты проржавели и рассыпались, верхние тоже держали кое-как. Слава дернул решетку вниз. Один из верхних болтов тоже рассыпался, решетка с шумом закачалась на последнем болте, открывая темный лаз. Слава подсадил Милу, ее лодыжки мелькнули под потолком и скрылись в глубине лаза. Потом появилась голова.

– Давай скорей! Тут просторно!

Но Слава медлил. Диван на место можно и не ставить – авось, не заметит никто, всего-то на полметра сдвинули. А вот решетку надо за собой закрыть. Но как?

Взгляд Славы упал на тяжелый журнальный столик. Черная лаковая поверхность, в центре – чернильный прибор. Сухая чернильница-«непроливайка», стаканчик с карандашами и перьевыми ручками. Слава пошарил в стаканчике. Одна из ручек оказалась стальной – старая самоделка с какой-то выгравированной во всю длину дарственной надписью. Подойдет.

Снова взобравшись на спинку дивана, Слава ухватился за край лаза, подтянулся. Мила ему помогла. Лаз действительно оказался просторным, можно было легко развернуться. Слава вернул решетку в прежнее положение, пропихнул стальную ручку в узкое отверстие – ручка засела плотно. Когда Слава осторожно отпустил решетку, та не двинулась с места.

– Теперь поползли, – сказал Слава. Потом задумался: а куда ползти-то? Но Мила уже ползла. Собственно, выбирать было не из чего: ни одного ответвления так и не встретилось на этом темном пути, кроме прямых шахт, ведущих вверх, к свежему воздуху. Слава прикинул, можно ли выбраться наружу по какой-нибудь из этих шахт, упираясь в стенки руками и ногами. Нет, слишком высоко.

– Мил, а зачем мы вообще куда-то ползем?

Мила остановилась.

– Папка будет здесь, под землей. Не в том кабинете, а еще где-то. Вдруг да и выползем…

– Слушай! – Слава хлопнул себя по лбу, – ведь Цеппелин был один! Ну, с Беком. Там, в кабинете. Ты бы и вылезла из… Где ты пряталась?

– В диване.

– Вот вылезла бы из дивана, да и спросила бы его прямо! Почему…

– Потому что испугалась, вот почему!

– А следующий раз – не испугаешься?

– Не знаю. Увидим.

Мила снова поползла вперед. Слава не видел ее, только слышал ритмичное шарканье ладошек и коленок по камню. Как она не устанет? Сам он страшно устал и готов был заснуть прямо здесь, в недрах дворца, хоть и проснулся, вроде, совсем недавно.

Мила снова остановилась.

– Лаз кончился.

– Тупик?

– Нет. И решетки нет. Что-то другое. Посмотри.

Слава обошел Милу и пролез вперед. Лаз действительно кончился. Сверху был такой же каменный потолок, что и в кабинете. А вот снизу…

Слава пошарил рукой. Какая-то гибкая пластиковая поверхность, изрешеченная рядами мелких, миллиметра два диаметром, отверстий. Рука славы уперлась в металлическую арматуру. И он догадался, что это.

– Подвесной потолок! Итальянский.

– Современный?

– Ну да, как в офисах бывает.

– Значит, пришли. Давай ждать.

Ждать пришлось недолго. Внизу зажегся свет, отверстия в пластике засияли желтыми звездочками. Только настоящие звезды не расположены такими ровными рядами. Послышались неторопливые шаги – в комнату вошло сразу несколько человек. Слава с Милой замерли на краю вентиляционного лаза, укрытые ото всех дырявой пластиковой кожицей навесного потолка.

– Талгат, Ваня, стоите у дверей. Сергей с ребятами – за дверьми. Бек – при мне. Главное, с вьетнамцев глаз не спускать. В остальном – как обычно.

Распоряжения отдавал Цеппелин.

– Хозяин, а если стрелка в вентиляцию… – голос Бека.

– Нет, – твердо ответил Цеппелин, – я не собираюсь никому хамить. Я уже сказал им в прошлый раз, что жопой не буду толкаться. У меня ни к кому нет претензий. У них ко мне – были. Но теперь, когда Луис утонул…

– Утонул, хозяин.

– Я, честно говоря, не верю. Он уже как-то тонул – и что с того? Но наши друзья верят, что он утонул, и этого достаточно. Еще у них ко мне предъява в связи с Рыбаком, но эта предъява рассосется, когда я им сделаю свое предложение. Они мне будут руки целовать, пятки лизать, молиться будут на меня! Причем – добровольно. Единственное, следи за вьетнамцами.

– Вы окончательно решили, хозяин? – голос Бека зазвучал неуверенно.

– Да. Иначе я – враг народа. А с этими штучками я – друг, и даже более того. Я – чуть ли не бог. Вот она, власть, в химически-чистом виде!

Слава высунулся по пояс из укрытия и прильнул глазом к отверстию. Ему ужасно хотелось посмотреть, как выглядит «власть в химически-чистом виде».

Сквозь мелкое отверстие трудно было что-либо разглядеть, но Славе это удалось. Прямо под собой он увидал руку Цеппелина. А в руке была зажата баночка из-под ношпы. Та самая.