Текст книги "Головолапная (СИ)"

Автор книги: Кира Гофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Гата нехотя кивнула. Хотела ответить честно «Это обида и желание бед», но промолчала.

– Он стоит, как ты бы стояла. Значит, чувствовать он будет то же, что ты бы чувствовала. Все, что у тебя идет искренне, оно и будет нужным. А все, что ты вымучиваешь – брось! Этот твой школьник… Ты пытаешься изобрести велосипед, на котором уже едешь! – Лида разошлась, не встречая сопротивления, глаза ее победно заблестели. – Не переживай, что дети тебя поймут недостаточно точно. Может, и поймут. Пиши искренне, от своей души – и ее услышат взрослые, разумные люди. Твои читатели. Те, кто понимает про накал и про холод. Такие же сдержанные.

«…с глухой мозолью на месте острых чувств», – мысленно закончила Гата.

И, еще покивав, все-таки углубилась в просторы популярных блогов.

Лида не стала требовать ответа на свою тираду.

Вечер обычно был напряженным, посетители бегали по торговому центру, усталые и злые после своих работ. Большинство вроде и не подходило с вопросами, но с такими неустроенными лицами и с такими давящими взглядами следовали мимо стойки администраторов, что девушки невольно заражались общим унынием и негативом.

Свои поиски тоже не радовали.

– Я потратила три часа, а что в итоге нашла? – спросила Гата с разочарованием.

Лида так долго молчала, что невольно закралась мысль – не уснула ли она на рабочем месте?

Повернувшись, Гата увидела, что Лида пилит ногти, откинувшись на спинку стула.

– Девушки, если я сюда выйду, я куда попаду? – раздался женский голос из-за стойки.

Будь менее опытный администратор, его бы смутил такой вопрос. Но Гата ответила спокойно и без заминки:

– Направо – выход на парковку. Налево – на улицу, к метро.

– Спасибо, значит, мне не сюда, а туда, – обрадовалась женщина и куда-то ушла.

Лида продолжала пилить ногти, словно бы не заметила и не услышала ничего. Нужно было немного подождать, чтобы она собрала свои мысли. Если суть проблемы Лида умела схватывать буквально налету, то выдавала дельные советы она после того, как впадала в некоторую прострацию.

В ожидании Гата ответила на пару официальных писем от арендаторов, собрала бумаги для бухгалтерии.

– Надо брать с другой стороны! – объявила Лида, наконец, отложив пилку. – Все взаимосвязано.

– Ты про мой рассказ?

– Я вообще про все. Есть теория… вернее, технология исполнения желаний. Она касается и твоего рассказа, и моего… этого… – она кивнула в сторону каталогов. – Подход одинаковый. А теории, как известно, проверяются практикой.

– Вернее, технологии?

Лида не заметила вопроса:

– На чем мы можем проверить свои желания?

– На рассказе, – поспешно сказала Гата, стремясь опередить в себе другой порыв.

– И на обложке! – Лида схватилась за мышку. – Та-ак… сейчас поищем… как там оно работает.

На галерее пронзительно звякнуло разбитое стекло, истошно заплакал ребенок, потом донеслось злое «Ну что ты! Руки из жопы!».

Гата, не выглядывая, набрала на служебном телефоне номер хоз.службы и попросила выслать уборщицу на второй этаж. Невдалеке промелькнула фигура спешащего к месту происшествия охранника Михаила. Гата не стала сама подниматься, зная, что угодливость этого охранника сейчас пригодится там, где очередная мамаша не уследила за очередным ребенком.

– Нашла! – обрадованно заявила Лида. – Давай по пунктам разбираться. Первое, тут написано: «Сформулируйте желание, отпустите его и забудьте о нем».

– В смысле?

– «Ваше желание», – продолжала Лида, – «это запрограммированная энергия, это сгусток, отправленный высшим силам, чтобы они приняли его к исполнению», – она усмехнулась: – Ой, бюрократия и волокита у этих высших сил, принимающих к исполнению разные сгустки, наверно, как у нас.

Гате улыбнулась:

– Чтобы отпустить рассказ, мне надо сначала его написать.

– Нет, ты не оттуда. Ты должна захотеть найти школьника, который утвердит то, что ты уже написала, или направит твой рассказ в правдоподобную сторону. Школьника! Скажи «Хочу школьника!» – настаивала Лида, которая в своей активности «лучше знала», как и любой, кто берется за новое дело.

– Я не могу это произнести, – хмыкнула Гата, подавляя смех.

– Испорченная ты, а еще писатель.

– Хорошо, хорошо… Хочу… найти школьника, – произнесла Гата и для задора дунула через сложенные трубочкой губы. – Отпускаю.

– Хочу попасть на обложку, – сказала Лида, подумала немного и тоже дунула, после чего вернулась к статье: – «Нужно развивать свою энергетику, следить за концентрацией своих…»

Зазвонил городской телефон.

– Да, – ответила Гата. – Да, я поняла. Наберите, пожалуйста, тот же номер, только последние две цифры «ноль пять». Это и будет отдел кадров… Да, до семи.

Повесив трубку, поняла, что Лида даже не сделала паузу в чтении.

– «…не создавать темную энергию, не формировать черный сгусток, не создавать программу-порчу». Не, это не про нас. Какой тут черный сгусток, если у тебя рассказ для детей, а у меня красивая картинка на красивой обложку?

Гата нахмурилась: «Ну, у меня там… пусть он утонет».

Вдруг на голове словно волосы зашевелились, хотя сквозняка не было. Проведя рукой по макушке, Гата представила, что она таким образом стряхивает с себя темную энергию. Но беспокойство запряталось холодным клубочком. Все-таки не зря ее тревожила эта сцена с хулиганом в столовой. Не с ней Гата не справлялась, а с собой – со своими проблемами, показавшимися с новой стороны именно благодаря детскому рассказу. С этим сложно было смириться.

– Дальше, – сказала Лида. – «Желание должно быть одно. Не рассеивайте свою энергию, соберите все в точку, иначе у вас не хватит энергии на воплощение». Ну, я не отвлекаюсь, хочу себя на нашей обложке. А ты?

– И я не отвлекаюсь, Да мы все и сформулировали уже, четко, – сказала Гата, но как не получалось у героя притчи не думать о белой обезьяне, так и к Гате уже влез в мысли и навязчиво там ворочался тот, о ком неправильно было думать вообще. – У меня в мыслях только мой рассказ. Только он. Только он.

Лида обернулась и с сомнением посмотрела на Гату, словно бы уловив ее мысли:

– Татуся, сосредоточься. Все серьезно.

– Я серьезна.

– Нет, не того ты хочешь, Татуся, – вздохнула Лида осуждающе.

Гата напряглась, готовая вспыхнуть:

– Ты, выходит, знаешь, чего я хочу!

– Конечно. Думаешь, что не показываешь, а видно. Хочешь ты, чтобы его кара настигла, потому что он изменник и предатель. Но при этом ждешь, что он раскается и вернется, потому что у вас же любовь была, да и три года из жизни не выбросишь…

В глазах стало горячо. Еще чуть-чуть – и придется отворачиваться.

– Ты вон все на телефон косишься и грустишь, – продолжала Лида тоном, в котором Гате слушались нотки ее матери, – а надо тебе смотреть вокруг, в новое. Вперед. И думать о себе – есть ли место вообще в твоей жизни тому, что связано с ним? Что он оставил, кроме тоски и унижения? И нужны они тебе? Я уважаю тебя за твое здравомыслие и за умение делать выводы. Ты вот их сделала, поставила себе новую цель, рассказ – так и иди к ней, не оборачивайся.

– И пойду. И иду! – Гата резко отвернулась. – А выводы тут простые: если у меня не будет рассказа, то я не попаду в сборник!

– Вот мы и подошли к следующему пункту, – невозмутимо продолжила Лида, – «К желанию надо приложить энергию».

– Что-то уже третий раз об одном и том же, – проворчала Гата, чувствуя, как стихает ее раздражение и больше не хочется ударить по столу или заплакать от обиды.

– Это сейчас нормально для статей. «Зарядите свое желание энергией веры, поддержки космоса, ожиданием волшебства, и отпустите, не надо поддерживать программу»… Что-то я запуталась, то зарядить, то не заряжать. И непонятно, что поддерживать? Веру в поддержку из космоса… Ох, эти копирайтеры! Все бы им только перепутать!

– Там говорится, что должен сформировать, отпустить и забыть про свое желание, снабдив его энергией веры.

Лида буркнула что-то недовольное со словами «забудешь» и «как же»:

– Дальше… «Визуализируйте и представьте себе то, чего вы хотите»… Так, я не поняла. Мы же уже описывали то, чего хотим. Это разные вещи?

– Мы не описывали. Мы формулировали.

– Ну да-а… Хорошо, у меня будет обложка… только не венок…. У меня будет ожерелье! Из цветов! Да! Я буду на светло-салатовом фоне, улыбаться, а на шее – ожерелье!

– Из чего!

– Из кувшинок!

Против воли Гату начал распирать смех:

– Из мокрых кувшинок?

– Неважно. Ты давай, своего школьника визуализируй. Какой он?

Эта казавшаяся глупостью игра хотя бы поднимала настроение.

– Ему десять лет, он крепкий, но не толстый, – представила Гата, – с небольшими глазами, русый, короткая стрижка… и в белых кроссовках.

– Замечательно! Дальше. «Наберитесь терпения. Космосу надо выносить ваше желание». Боже! Девять месяцев, что ли, он вынашивать будет?!

– У космоса свои сроки.

– Знаю я эти сроки. «Один выдох Брахмы длится…»

Гата не выдержала и прыснула коротким смешком.

– Так! Серьезней! – потребовала Лида и продолжила строгим голосом: – «Чтобы никто не отнял энергию у желания, никому не говорите о своем желании!».

Девушки молча переглянулись. Потом медленно развернулись каждая к своему монитору.

Лида первой начала хихикать, у Гаты тоже веселье теснилось в груди. Вскоре за стойкой грохнул хохот и возгласы «Не, ну это полный провал!» и «Вечно ты со своими теориями… Технологиями».

Мимо прошла уборщица с усталым лицом, катя перед собой тележку со шваброй и разноцветными флаконами моющих средств. Гата встретилась с ней взглядом, без слов уловив, что, когда одному приходится убирать всякое разбитое и разлитое, другому не пристало веселиться и быть в хорошем настроении.

Глава 4

1

Чем ближе человек живет к кладбищу, тем с меньшим напряжением он относится к могилам и покойникам. Соседи же. И даже отличные соседи – не шумят, не создают опасность в районе. Наоборот, в чем-то дисциплинируют.

Кресты и мрачность могли нагнетать уныние только зимой, да и то из окна квартиры Гаты кладбище было почти не видно. Из торгового центра тоже – окна их корпуса выходили или на внутреннюю парковку, или на шумную улицу с кубическим павильоном метро. Летом и вовсе оно было как парк: много зеленых деревьев, птицы поют, солнце играет с тенями в догонялки.

Гата давно не ощущала ничего готического в бесцельных прогулках по кладбищу в дни хорошей погоды и не видела пугающего в том, чтобы пересечь кладбище насквозь, отправившись в район по другую его сторону.

Обычно, прогуливаясь на свежем воздухе, она уходила на те участки, где было много старых и заброшенных могил. Между заросшими оградами и покосившимися крестами она любила постоять на открытой тропке и посмотреть на небо. В такие минуты ей казалось, что птицы над кладбищем теряют свои направления и вообще даже сам ветер сбивается, не зная, куда ему дуть. В голубых кусочках между зелеными кронами птицы по воображению Гаты начинали бесцельно кружить, словно пытались отыскать дорогу. Налево, направо, по кругу или метались зигзагами. Кто во что горазд, лишь бы выпутаться.

Когда чувство прикосновения к небесному хаосу исчезало, Гата выходила на широкую асфальтовую дорогу. Там не наблюдалось никакой потерянности ни в птицах, ни в понурых людях. Гата смотрела и точно знала, что вот летит ворона к проспекту – и никуда она не свернет. Долетит до проспекта и растворится над высокими домами города. Или вот идет человек с пакетом из строительного магазина, что на перекрестке, хмурится и чувствует себя неловко под взглядами тех, кто пришел с цветами к могилам. Но все в порядке, просто все обустраивают места пребывания.

Лида, когда устроилась администратором в этот центр, поначалу делала круглые глаза: «Ну там же покойники лежат!», и отказывалась ходить к пункту оплаты на парковке, который стоял прямо на выезде к кладбищу. Потом она очень боялась, что приобретет черный юмор и будет шутить только на кладбищенские темы, что совершенно не подходило девушке с цветущим лицом и радостной улыбкой. Никакой мрачности Лида не приобрела, а через несколько месяцев привыкла к соседству с землей мертвых, огороженной от суеты живых забором из цементных плит или чугунных решеток.

2

На остановке возле торгового центра топталось человек двадцать. «Наверное, автобусов давно не было, – с досадой подумала Гата. – Набьются».

Сегодня при чтении еще одной статьи о желаниях, Лида озвучила вывод из прочитанного – думай о том, чего ты хочешь, и все сложится по твоему желанию. Вывод был прост, как мысли женщины в обувном магазине «Хочу все красивое!», и так же обещал неэффективность.

Очень хотелось уехать домой. Гата, пристроившись с края толпы, ярко представила, как вот сейчас подъезжает нужный ей автобус с горящей в сумраке цифрой «7» над лобовым стеклом.

Вот сейчас подъезжает…

Она этого очень хочет!

Мигнула поворотником и подкатила к остановке маршрутка с номером «55». Она подходила Гате, и в самом конце салона было свободное место.

Гата замешкалась всего на секунду, решая, поехать ли сейчас или дождаться рейсового. Из сумки запел мобильник. Она отвлеклась, доставая – и вот уже проворный мужичок с рюкзаком полез по салону маршрутки к пустому креслу. Ехать стоя за те же деньги, за которые другие едут сидя, Гате всегда казалось несправедливым.

Водитель покрутил головой, повысматривал на остановке желающих постоять за деньги и попадать на поворотах и маневрах. Желающих не нашлось, только отозвалась пара недовольных голосов, «сколько можно деньги драть, где ж этот проклятый автобус».

– Да, мам, – сказала Гата в телефон, и «55»-я, хлопнув дверью, укатила.

– Я так и не дождалась от тебя звонка с извинениями, дорогая дочь! – обидчиво сказал мобильник. – Подумала, вдруг с тобой что-нибудь случилось и ты просто не можешь разговаривать.

– Мама, мы это уже проходили, вероятность того, что меня переехала машина, и я лежу в больнице, умирая, без возможности кому-то позвонить, крайне невелика. Перестань уже разводить панику.

– Это не паника! Я волновалась. Даже валерианки выпила, и она бы непременно подействовала, если бы ты позвонила и извинилась за то, что наговорила мне сегодня днем! Я твоя мать и совершенно не заслуживаю оскорблений!

Показался «125»-ый.

– Мама, мой автобус, – соврала Гата. – Доеду домой, поем, наконец, а то голодная, и позвоню тебе. Обязательно. Потом.

– Голодная? – оживилась Алла Родионовна. – А мне ты сказала, что обедала.

– Это было днем, а сейчас уже почти одиннадцать.

Автобус был совсем близко.

– Я приеду и позвоню, все. Пока.

– Когда ты будешь дома? Не хватало еще, чтобы моя дочь по ночам шастала по улицам. Я тебе всегда говорила, найди себе нормальную работу, а ты…

Гата отключила телефон.

Автобус встретили на остановке недовольными взглядами и восклицаниями, сколько можно, это уже второй «125»-ый, а куда же провалилась эта «семерка», чтоб ее разорвало!

– Давай на этот! – раздалось рядом с Гатой.

– Свет, ну ты что? Он же налево поворачивает после следующей.

– Давай! Одну остановку проедем, а там вторую пешком – и дома.

Ей это предложение тоже в какой-то мере подходило.

У Гаты напряглись ноги, готовые бросить ее в автобус. Ведь она тоже может проехать одну остановку, потом вместе с этими женщинами пройти вторую, а на проспекте они уже разминутся: Гата пойдет своей дорогой – ей направо. Дорога, конечно, неблизкая, но даже так ей казалось быстрее, чем еще ждать своего автобуса неизвестно сколько. Да и народу на остановке немало, минимум два рейса пропущено уже… Когда подойдет «семерка», в какой давке придется ехать! И это еще когда будет?

Гата метнулась к светящимся дверям «125»-го и впрыгнула в автобус, едва не сбив с ног тех двух теток, остановившихся на самом проходе.

Они глянули на нее осуждающе, явно ожидая извинений.

Не дождались.

Остановку они ехали медленно, к тому же еще постояли на светофоре.

Гата все косилась на теток, за которыми увязалась. Не хотелось, чтобы они подумали, будто она за ними увязалась. Они ей не понравились. У одной было лицо, похожее на очищенную картофелину, в которой расковыряли все глазки. А может, это свет в автобусе так падал.

Вышли они втроем.

Гата старалась делать вид, что она вообще одна на остановке, торчащей посреди улицы, где всех ориентиров только железная решетка ворот кладбища, а вперед и назад тянется скучная серая стена из цементных плит. Женщины пошушукались между собой, косясь на Гату, но та, что первая предложила ехать, решительно махнула рукой, мол, оставь, чего может от нас хотеть девчонка, которая одна, а нас-то двое.

Она подождала, пока они сделают хотя бы несколько десятков шагов прочь от остановки, потом двинулась следом. Та, которую звали Света и у которой было лицо-картошка, обернулась, скользнула взглядом. Гата было испугалась, что она сейчас скажет что-нибудь в духе «Девушка, вам тоже к проспекту? Пройдемся вместе, не так страшно». Но женщина молча отвернулась.

Поравнявшись с кладбищенскими воротами, Гата увидела, что калитка приоткрыта. Это было неожиданно.

Согласно расписанию, висевшему на всех трех входах на кладбище, закрывалось оно в шесть вечера. В действительности же это было расписание работы кладбищенской конторы. Службы в небольшой церквушке заканчивались позже, а входы-выходы запирались и вовсе в разное время. Выход на железку закрывали около восьми, потом охранник шел через кладбище вот к этим воротам, и закрывал их где-то через полчаса. Главный выход, на проспект, держали открытым до девяти, чтобы задержавшиеся посетители не оказались запертыми. Живущих по соседству такая перспектива не смущала, были известные лазейки через ограду, а вот сторонних людей стоило выпроводить всех. Ночью несколько охранников следили, чтобы если кто и пролез, то чтобы хотя бы не безобразничал. Но в данном случае, как и в ТРЦ, все зависело от личности охранника; кто-то даже позволял увешанным амулетами женщинам «работать», разговаривая с духами по ночам.

Фонари гасили незадолго до полуночи или вовсе не выключали, если велись какие-то ночные работы вроде быстрого разбора плит и кирпичей, которые привезли сегодня, а нужны будут уже завтра.

Такие подробности Гата знала, потому что иногда, особенно летом, юркала домой после смены наискосок, заметив открытые ворота и освещенную асфальтовую дорогу.

Один раз после новостей о том, что в их районе задержали группу сатанистов, проводящих ритуалы, она узнала от патрульного с собакой, что охрана кладбища усилена, а еще устанавливают новую сигнализацию в церкви.

Еще раз она наткнулась возле одноэтажного здания конторы, отделанного по старому стилю деревом, на тройку работяг. Один копал могилу, как оказалось позже, для внезапных вторых завтрашних похорон. И если одну могилу можно выкопать буквально перед похоронами, то вторую приходится с ночи, пусть даже рискованно, что стенки осыпятся.

Двое таскали камни для отделки от конторы к могиле и посмеивались.

«Эх, девица, не боишься, что схватят тебя и уволокут на тот свет?» – нарочитым басом прогудел мужик из могилы.

«Не боюсь, я ж местная», – искренне ответила Гата. И только по тому, как переглянулись застывшие работяги, поняла, насколько пугающе двусмысленна вышла фраза.

Мужики оценили ответ.

Развеселившись, они даже подвезли девушку, не пугающуюся ночью покойников, до другой стороны кладбища и предложили подсадить ее на ограду. Гата, растерявшись, приняла приглашение прокатиться на грохочущем ржавом транспорте, пахнущем бензином и землей, а вот через забор перелезала сама, да он был низкий, если отойти еще пару шагов в сторону и подняться на камни старой заросшей мхом ограды.

Будь воля Гаты, двери на кладбище держали бы открытыми всегда, а еще и фонари бы не гасили по ночам. Закрывать и ставить на сигнализацию кладбищенскую контору, небольшую церковь и пару служебных зданий – оно понятно, там имущество, там ценности, там есть чем привлечь живых. Но остальная-то территория кому нужна? Сатанистам? Гадалкам? Девушкам, желающим сделать приворот по рецепту, вычитанному в Сети? Бомжам, которых на окраинных кладбищах и ловить никто бы не стал, а на внутригородском охрана постоянно выпроваживает за забор?

Много ли их наберется?

А вот таким, как Гата, пользы гораздо больше, а вреда минимум: им надо лишь – пройти спокойно и уйти. И хотя понять тех, кто твердит, что кладбище не проходной двор, тоже можно, но если были бы хорошие и удобные дороги в его обход, не возникало бы и нужды ходить через него. Но одна дорога от метро до дальнего жилого района была просто длинной, а вторая огибала кладбище через промзону, где ходить еще страшнее, чем мимо могил.

Ничего опасного даже со стороны живых ночью на кладбище Гата не видела, а мертвых давно не опасалась. И заметив незапертую калитку, почти по привычке шагнула в нее, решив, что самое удачное сейчас – это срезать путь, поскорее добраться домой, поесть нормально, а потом отправить маме смс-ку, что добралась, поела, но хочет спать, целует, желает спокойной ночи.

Горел только один фонарь, ближайший к воротам.

Через десяток метров ей пришлось бы идти в полной темноте, если бы не предусмотрительно повешенный на связку ключей фонарик. Она прозвенела ключами, доставая связку из сумки, нажала резиновую кнопочку и, светя перед собой, пошла вперед. Фонарик был хорошим, свет от него лился яркий, давая широкое пятно, в которое попадали даже некоторые ветки деревьев и кустов, стоящие на обочине дороги.

«При голубоватом свете асфальт казался трапом на космический корабль», подметила Гата очередную возможную литературность и немного поругала себя за лень доставать или блокнот с ручкой, чтобы записать красивый образ, или телефон, где можно набрать и зафиксировать заметку.

Было почти одиннадцать. Скоро наступит момент, когда мама захочет позвонить еще раз и узнать, добралась ли до дому ее дочь. Если придется сказать, где сейчас ее дочь и почему, Аллу Родионовну хватит удар и валерианкой будет не обойтись.

Гата прибавила шаг.

Вдруг в тихий шелест ее шагов вмешался какой-то звук, вернее, отзвук. Голоса, неясные, приглушенные. Справа.

Гата замерла, потом похолодевшими пальцами нажала на кнопку фонарика. Оказавшись в темноте, затаила дыхание.

Справа за кустом между могил кто-то был.

Гата сделала шаг к кусту.

«Это не твое дело», шепнула женская предусмотрительность.

Гата сделала еще шаг к обочине, не послушав этого трусливого советчика. Когда ее лица коснулись легкие листочки, она решила, что обойдет куст, а не будет ломиться прямиком, привлекая к себе внимание шумом и треском.

Обошла, медленно двигаясь вокруг куста наощупь. Вскоре ее рука коснулась шероховатой и сухой коры, и Гата прильнула к дереву, осторожно высовывая нос.

Впереди дрожало несмелое пятно желтого света. Кресты, ограды и тонкие ветки деревца перечеркивали его, как художник в запале зачирикивает неудавшийся набросок.

Вокруг желтого пятна клубились тени, переговаривались о чем-то, периодически горестно всхлипывали.

Гата почувствовал странную смесь злости и страха. По ногам и рукам побежали мурашки. На голову вдруг будто кто-то положил большую волосатую ладонь. Мимо пробежал уже знакомый по сегодняшнему дню сквознячок, хотя Гата успела отметить, что ни одна ветка над желтым пятном света не шелохнулась.

Одна из теней подхихикивала громче остальных и постоянно издавала какой-то скрежещущий звук. В такт этому скрежету приговаривала:

– Я говорил, слабо ему, слабо. Говорил? И вот, слабо.

И снова чирк-чирк.

Гата от страха сначала не поняла, что это, но вскоре вместе с этим скрежетом вспыхнул небольшой огонек, вырвал у тени детское лицо, подсвеченное горящей зажигалкой, – и Гата догадалась, что она наблюдает за тайным собранием каких-то школьников. Очевидно, во время летних каникул им стало скучно и вот они пришли на кладбище за острыми ощущениями и страшилками.

Мальчик потушил зажигалку, но тут же зачиркал ею снова. На его тени задрожала крошечная искра.

– И ничего не слабо. Что ты там говорил? Говорил он. Вранье! Ты меня отвлекаешь – вот что!

– Отвлекаю?!

Чирк-чирк.

– Да вообще бесишь! Невозможно сосредоточиться. Сам боишься, вот и дергаешься. Пальцы дрожат, зажигалку взял, чтобы не заметили. А дрожат!

– Болтаешь много, – раздался строгий голос и, превратившись из тени в невысокого пацана в кепке, в круг шагнул третий мальчик. – Полчаса уже ждем. То тебе темно, то не сосредоточиться. Брехло ты, а не пацан.

– Я смогу! – едва не сорвавшись на визг, вскрикнул тот, кого Гата еще не видела. – Сказал, что смогу – и смогу! Что вы вообще ко мне пристали?

– А что ты условия все время меняешь. То свечку ему подавай…

– Конечно, подавай, – перебил «кепку» невидимый визгливый собеседник. – Без света как вы увидите, что я наступил?

– А со светом, какой шанс, что высунется? Никакого. Они ж света боятся. Так и я наступить могу, – парировал «кепка» и исчез в темноте.

Послышался шелест – он топтался между оград.

Потом он вернулся, поправляя кепку:

– Суки, понаставили заборов. Эта одна без решеток. Наступай давай, иначе сам знаешь что.

Тень шарахнулась прочь от свечи и едва не исчезла совсем, но тут сбоку раздалась пара быстрых шагов, тревожный шорох и новый юный высокий голос сказал:

– Гы! Трусит. Пацаны, все с ним ясно.

Пугливая тень пискнула и уплыла куда-то вниз.

Гата каким-то чутьем поняла, что сейчас этот мальчик, которого напугали ужасами про покойников и заставили пообещать наступить на настоящую могилу, – сейчас этот пацан, ведущий борьбу стыда с ужасом, начнет умолять и унижаться.

Как она когда-то готова была встать на колени и реветь «пожалуйста, не уходи».

Она тогда не встала.

И никому не пожелает встать.

Жуткая ладонь на голове Гаты словно бы стиснула пальцы, давя на виски, вжимая голову в плечи – бойся, бойся, стучи зубами.

А раз никому не пожелает, то не бывать такому унижению! – вспыхнуло горячо в ответ на этот ледяной обруч на голове.

«Володя не прошел бы мимо, спас бы хулигана, и они…»

«И я не пройду!» – сказала про себя Гата и осторожнейшими движениями выбрала на связке фонарик.

Аккуратно и медленно повернула «голову» фонарика, переключая режим на максимальный. Потом тихонько подняла его к лицу, сжав покрепче ключи, чтобы не звякнули.

Стараясь ступать бесшумно, обогнула дерево. Прижавшись спиной к стволу, набрала в легкие воздуха, щелкнула кнопкой и выпалила истошным голосом:

– Ночной Дозор! Всем выйти из сумрака!!!

Рев напуганных глоток, визги и треск ломающегося куста, за которым она сама недавно стояла, был ярчайшим ответом на ее вопль.