Текст книги "Головолапная (СИ)"

Автор книги: Кира Гофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава 14

1

Гата тащилась вяло и с обреченностью, с какой подросток бредет в городскую поликлинику за справкой, кажущейся ему верхом бессмыслицы и давлением на личность. Она медленно переставляла тяжелые ноги, без интереса поглядывала по сторонам.

Вот ствол, оставшийся от тополя, спиленного несколько лет назад. Мощное было дерево, раскидистое. Ветки его пересекали асфальтовую дорогу, залезали в кроны березок, растущих на другой стороне. А теперь березы никто не беспокоит, от великана остался только высохший обрубок, с упреком показывающий всем в длинную продольную трещину свое мертвое высохшее нутро.

Вот военный мемориал. Про него Гата твердо помнила то, что к самой военной памяти не имело отношения: здесь ее маму принимали в пионеры. В принципе, здесь когда-то полгорода принимали в пионеры, но Алла Родионовна всегда с такой гордостью рассказывала о своем детстве и юности, что за годы создалось и укоренилось мнение, будто это – ее личное место на карте города среди других личных мест. И вообще, научный институт построили только для того, чтобы Алла Родионовна работала в его отделе кадров, а оптовую продуктовую базу открыли, чтобы она ездила на нее через полгорода…

Гате вдруг с черной иронией подумалось, что стоит подкинуть маме идею быть похороненной на этом самом кладбище, напротив «пионерского» мемориала. Бывало, в пламени супружеских ссор, Алла Родионовна впадала в состояние, откуда кажется, будто все ждут ее смерти. Тогда она давила на мужа, ругаясь – мол, скоро она умрет, потому что он ее довел, но она запрещает хоронить ее на южном кладбище. «Твою родню видеть не желаю!» Папа молча вздыхал, а иногда, если у него несмотря на скандал сохранялось хорошее настроение, прятал улыбку. Заявления Аллы Родионовны бывали весьма комичны.

Миновав каменную арку ворот, Гата пошла через дорогу и едва не столкнулась с летевшим справа автомобилем. В последний миг водитель поддал газа, и машина пронеслась мимо, ударив Гату облаком пыли, жара и выхлопного газа.

Апатия не подтолкнула Гату посмотреть вслед машине, чуть было ее не убившей, не призвала быть осторожней. Кружилась голова, но как-то медленно, тоскливо. Не хотелось ничего. Стоило поднять взгляд, как в глаза безжалостно бил яркий солнечный свет. За кладбищем не было деревьев, не было тени. Лишь сухой и жаркий асфальт, пыльные обочины, унылая серая полоса дорожного ограждения, тянущегося вдоль улицы без пешеходов, грохот редких машин на железнодорожном переезде в сотне метров слева… Со стороны переезда пробивался одинокий задорный лай собаки.

Упершись в горячий металлический отбойник, Гата бездумно перелезла через него, буквально перевалившись. В ноги, за миг до этого стоящие на мягкой пыли, врезался щебень. От резкой боли в ступнях, Гата охнула и, потеряв и без того шаткое равновесие, завалилась на бок. Резануло по ладони, садануло в локоть. Гата всхлипнула – жалость к себе, больно ударившейся, пробилась сквозь глухую подавленность, слезы навернулись на глаза.

Эта же жалость к себе заставила ее проползти вперед, к рельсам, несколько метров. Щебень перекатывался и норовит впиться куда-нибудь побольнее. Трава лезла в лицо, липла к мокрой вспотевшей коже.

«Всё против меня», – подумала Гата и положила голову на рельс. Щеку мгновенно обожгло металлом, нагревшимся за день. Гата вытянула воротник футболки и подпихнула его к щеке. Все равно горячо, но уже не так похоже на пытку каленым железом.

«Но кое в чем мне повезло, – мысли двигались уныло и вязко, как упавший листок плывет по болотной воде. – Тут всего одна колея. Куда бы ни пошла электричка, мимо меня она не проедет».

Гата прикрыла глаза и стала ждать, когда зазвенит железнодорожный переезд, опуская шлагбаум.

– Гав! Гав!

– Шаник, заткнись… Да, мама, я гуляю с Шаником, а ты что думала?

Голос был далекий, но угадывалось, что он молодой, строгий и недовольный.

– Гав! – в противовес хозяйке собака чему-то радовалась.

– Мам, я уехала, чтобы побыть одной, чтобы разобраться в себе. Пожалуйста, не звони мне каждый час, не проверяй меня… Ну что это за навязанные штампы! Ты еще скажи, что я должна бороться за свое счастье… – голос стал раздраженным. – В чем разобраться?.. Ну мы же говорили на эту тему и не раз, ма-ам… Ну как ты слушаешь?

Постепенно девушка приближалась, и Гата открыла глаза. Повернула голову, скользнув щекой и виском по рельсу. От собачницы, идущей по тропинке зеленой зоны, ее отделяло железнодорожное полотно и три куста. Земля под кустами была усеяна мусором: рваные упаковки, окурки, мятые пакеты. Видимо, это было место для любителей выпить на свежем воздухе.

«Почище я, конечно, не могла выбрать места», – скривилась Гата.

Из-за крайнего куста показалась собака – крупной породы, похожая на смесь ретривера с чем-то попроще. Из улыбающегося открытого рта свисал розовый язык. У собаки была обычная собачья голова, с черными глазами и ушами там, где и полагается быть ушам. И никаких паучьих лап.

Навстречу этой совершенно нормальной собаке дернулось что-то похожее на восторженное чувство, когда понимаешь, что спасен! Но уже через миг из-за того же куста вышла девушка с телефоном. Из ее головы торчали в беспорядке паучьи лапы: длинные и короткие, черные и выцветшие до белизны, узловатые и тонко-изящные.

– Последний раз говорю, мама, мне надо разобраться: хочу я быть вместе с ним или я боюсь остаться одна. И я прошу, перестань мне звонить и уговаривать, сама не знаешь в чем.

«Знакомо», – вздохнула Гата.

– Гав!

Собака постояла, махая хвостом и внимательно глядя на Гату, лежащую на рельсах. Потом резко сорвалась с места, будто вспомнила про срочное жизненно-важное дело. Голос девушки с телефоном удалялся, растворялся в гуле машин, едущих по улице за зеленой зоной, в грохоте железных плит, по которым пересекали переезд два грузовика с логотипом известного супермаркета… Из кабины одного грузовика лилась громкая песня:

«Добрых дел мастер с похмелья злой,

Добрых дел мастер ушел в запой…»

«Добрых дел мастер… злой и без похмелья, – ворчливо подумала Гата. – Да и не добрых дел он мастер…. Натворил тут всякого…»

Переезд предательски молчал, поезда все не было. День перевалил за середину, было жарко, хотелось есть, а мысли о поезде, который где-то застрял или не едет, потому что сейчас перерыв в электричках, постепенно вытесняли мысли о воде. Сильно жгло кожу на руке, развернутой к солнцу.

«Обгорю скоро. Потом найдут мое тело, посмотрят на левую руку, загоревшую больше, чем правая. Решат, что я – водитель и много времени при жизни проводила за рулем. А я и водить-то не умею».

У самого носа покачивался одуванчик: голый трубчатый стебель торчал из розетки резных листьев, на стебле не было цветка. Срезало поездом или, может, пнул кто-то из тех, кто выпивал под кустами. На верхушке трубочка ссохлась, покоричневела. К этому сухому обломку направлялся по гладкому стеблю паучок. Такой маленький, что даже на расстоянии в десяток сантиметров от лица Гата с трудом различала его тонюсенькие нитевидные лапки.

– Ползет в тупик и не боится, – хмыкнула Гата, удивляясь. – Эй! Товарищ! Выход в другую сторону.

Сама того не понимая, она создала новую тонкую, как зубочистка, лапку. Вытянула ее откуда-то из левого виска и протянула к паучку, желая поддеть его и снять с одуванчика. Стоило только поднести полупрозрачный коготок, паучок напрягся, вскинул две передние ноги вверх, потом вдруг упал с одуванчика и повис на невидимой паутинке. Он раскачивался, поджав все лапы, превратившись в комочек, от которого веяло требованием «Оставь меня в покое».

Гата задумчиво на него смотрела, а он, похоже, ждал от нее какого-то действия, чтобы самому определить: подниматься обратно на одуванчик или все бросить и свалиться на землю. Напряженные гляделки тянулись и тянулись.

«Помнится… Неточно, но что-то такое… приметы какие-то… вроде, когда паук спускается перед вами на паутинке, то это хороший признак, к приятной встрече или к новому знакомству, – Гата невольно улыбнулась. – А что если соединить приметы про пауков с нынешним моим… взглядом на мир? Тогда выйдет, например: если я схожу в клуб парашютистов и посмотрю, как они будут спускаться, то наберу новых приятных знакомств. А если взять примету, когда паук ползет по стене вверх, и это к повышению благосостояния…»

Она медленно поднялась, распрямляя затекшие плечи, крутя уставшей головой. Погладила горячую сухую кожу на левой руке – придется не один раз смазать кремом после загара, чтобы не получить ожог.

«То есть… безумно, конечно, но… если я пойду в клуб скалолазания и там посмотрю на тренирующихся с этими паучьими лапами, на поднимающихся по стенам, то мне… мне зарплату прибавят?.. А если с Лидой пойдем, то и ей тоже?.. Суеверие и бред с нелепицей, но… Кстати! Я никогда не пробовала писать в жанре абсурда!.. Неплохой якорь в безумной реальности».

Гата отряхнулась, пригладила лохматые волосы, выбросив попавшие туда травинки. Пересекла снова дорогу, ведущую к каменной арке кладбища, прошла мимо мемориала и старого тополя. Рядом с церковью, откуда доносились по громкоговорителю гудящие песнопения, свернула на тропку к лазу в заборе и наконец выбралась на проспект к жилому комплексу.

Шла спокойно и без страхов. По пути собрала основной сюжет для новой повести: абсурдной и вздорной, мистической и запутанной, полной нелогичных сюжетных поворотов и с гротескной кульминацией, где сильный главный герой побеждал всех своих врагов мечом, созвездием и мартом.