Текст книги "Головолапная (СИ)"

Автор книги: Кира Гофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава 2

1

Ее несложный путь от дома до работы вызывал зависть тех сослуживцев, кому приходилось пользоваться метро. По мнению таких удаленно живущих сотрудников, Гате нужно было приложить непростительно малое количество усилий: триста метров пешком и потом еще пять остановок наземным транспортом – три по проспекту и две после поворота с него на улицу, ведущую прямиком к торговому центру.

Гата могла ходить еще короче, по паре километров пешком наискосок через старое кладбище, которое уже давно поглотил разросшийся город. Но как раз дорога через кладбище снижала зависть впечатлительных коллег. Саму Гату такая дорога не напрягала. При хорошей теплой и солнечной погоде, особенно летом, она с удовольствием возвращалась домой из шумного торгового центра через тихое кладбище с большими деревьями…

Утром, потолкавшись в переполненной маршрутке и посетовав на то, что пылкие рекламные обещания о дезодорантах не соответствуют суровой летней действительности, Гата выбралась на свежий воздух.

Перед торговым центром было, как обычно, оживленно. В десятке метров от входа курила хохотливая компания студентов. Ближе к остановке пенсионерка с сумкой на колесиках кричала на молодую девицу с коляской, стоящей поперек тротуара, что вот раскорячились тут, не пройти. Девица не давала себя в обиду и отвечала в тон. Один интеллигентного вида мужчина средних лет неосторожно улыбнулся и заметил, что раскорячились вообще-то обе.

Гата не стала досматривать, чем закончится назревающий скандал, обошла торговый центр сбоку, миновав глухую стену, и вошла через вход со стороны парковки, открытый в этот час только для сотрудников.

В просторном холле ее встретил напряженный взгляд двух охранников, дежуривших за стеклянной стенкой. Проходя мимо них, Гата махнула пропуском. Взгляд охраны расслабился.

Она усмехнулась про себя – ведь все тут знают ее в лицо, почему же каждый раз смотрят так, будто она подозрительный шпион?

По гулкому пустому холлу, мимо закрытых одинаковыми белыми ставнями магазинов, Гата дошла до лестницы. Эскалаторы еще не работали.

Каблучки звонко зацокали по ступенькам. Первый год она старалась делать шаги тише – ее попугивала такая пустота здания, призванного быть центром шума, веселья и радостных покупок. Но потом привыкла. А потом распробовала и никогда не отказывалась от возможности пройти по пустым залам и галереям. Иногда подбирала описания тишины, которые могли пригодиться. «Так тихо, словно бы воздух замер по команде «смирно!» – это она считала пока самым удачным из своего, но недостаточно выразительным по сравнению со строчками любимого «Сплина», «Так тихо, что я слышу, как идет на глубине вагон метро».

Даже до открытия центр не был беззвучным: то кто-нибудь из охраны оглушительно чихнет на первом этаже, и эхо добросит звук до второго, то протарахтит по кафельным плиткам тележка уборщицы, то сквозняк из открытой форточки толкнет металлические ставни магазина – и раздастся недовольное поскрипывание.

На втором этаже было довольно свежо, что как раз и говорило – кто-то забыл закрыть форточку, и за ночь проветрилось. Куда охрана смотрела? Они же утверждают, что у них каждая щель под контролем! Хотя, может, это кто из охраны и открыл. Но тогда неясно, почему здесь, а не на первом этаже.

Обязанности Гаты призывали ее найти того, кто не закрыл форточку. Опыт говорил, что сдавать своих некрасиво. К тому же, если выяснится, что это кто-нибудь из девчонок вчерашней смены оплошал, то влетит всем администраторам, и Гата попадет в их число. Лучше будет, если она завтра, уходя на выходные, оставит в компьютере записку: «Девочки, не забывайте про форточки». Только никаких бумажек. Есть среди охраны особо любопытные глаза, которые любят пройтись по чужим делам и вещам. Заметки на «рабочем столе» компьютера стали для администраторов хорошим способом обмениваться информацией между сменами. А любопытным глазам иногда подкидывали для изучения списки продуктов, листики с нарисованными цветочками или рабочие «Лида! 422-ой. Аренда до 30-го».

С Лидой, таким же администратором, Гата делила стойку информации последние полтора года. Самые частые вздохи по поводу дороги до работы Гата слушала именно от нее.

Лида жила на другом конце города, с родителями. Отличительной ее чертой было то, что чего ни коснись, во всем она была несчастней Гаты. И весила Лида больше, и образ жизни вела более утомительный, и кресло за шестиугольной стойкой у нее было старее. Словом, она всегда хотела всего, особенно того, что есть у других, и загоралась буквально от намека на чужое желание.

Но Лида была честна в своих завистях, открыта и не зла. Гата прощала ей ворчание и жалобы, не видя в Лиде душевной черноты. Склонность же ныть и прибедняться Гата уже давно записала в светские речи – раньше говорили о погоде, теперь о том, кто тяжелее и хуже живет.

Казаться несчастнее, чем ты есть на самом деле, стало почти модным. Гате думалось, люди несчастны потому, что не получают того, чего они желают. Но, познакомившись с Лидой, она поняла, что часто желания у людей вспыхивают спонтанно и ситуативно, имея при этом к настоящим желаниям косвенное отношение. Постепенно Гата определила это как капризы взрослых детей, и вот их неисполнение и делало людей страдальцами от несправедливой жизни.

Если человек замечает, что кому-то достается больше внимания, этой валюты современного мира, то он старается не остаться в стороне, выбиться и получить кусочек – переключить внимание на себя, хныкая, давя на жалость и вызывая желание помочь, приголубить. Но по-настоящему ли он в этот момент желает того, чего просит и ждет? Действительно ли ребенок, катающийся по полу магазина игрушек в слезно-визгливой истерике, хочет иметь пластмассовый молоток или ему приспичило что-то захотеть, просто чтобы найти того, кто немедленно исполнит его каприз?

К Лиде Гата относилась хорошо, потому что в ее исполнении песня «Хочу быть несчастненьким» звучала реже, чем заявление «Хочу быть счастливым». Все-таки мечтательное «Эх, мне бы квартиру так близко…» не то же самое, что упрек «Тебе легко, ты близко живешь».

Лишь о мужчинах и об отношениях Лида не говорила ничего, начинающегося с ее восторженного «Эх, мне бы…» Не та это была тема, где она могла бы поплакаться Гате. Хотя сама Лида была незамужем, или, как она это называла «в активном ожидании».

2

Ровно в десять Гата включила радио торгового центра.

Взяв стопку июньских каталогов, она отправилась пополнять рекламные стойки. Ей нравилось утром ходить по галереям и тихо здороваться с редкими продавцами, открывающими свои магазины в те же десять часов. Это была уже жизнь, но еще не суматоха.

Посетители ее не радовали, поэтому, когда ТРЦ начинал гудеть ульем, забитым болтливыми пчелами, Гата уже скрывалась за высокой синей стойкой информации. Оттуда она изредка делала объявления, потому что «Эх, мне бы такой глубокий голос», и отвечала на телефонные звонки по этой же причине.

Лида в свою очередь не бездельничала: на ней висела вся бумажная и электронная корреспонденция, переписка внутри ТРЦ.

Лишь посетителей, обращающихся с вопросами, девушки делили бессистемно.

На работу Лида всегда опаздывала. Гата не понимала, как можно опоздать, когда в метро не бывает пробок при поворотах на забитых утром перекрестках. Лида каждую их смену рассказывала, через какие внезапные трудности ей пришлось добираться до работы. Было это настоящее невезение, или так работала Лидина фантазия, Гата не разбиралась.

Когда раздалось узнаваемое «Привет! Ты уже тут! А я, представляешь…», опаздывала Лида на двадцать минут.

– Татуся, мне нужна твоя помощь! – заявила она, встряхивая длинными локонами, словно бы прогоняла осевшую влагу. Но погода была солнечная и сухая, поэтому Лида трясла своей богатой шевелюрой исключительно ради красоты.

Гата вздохнула от всего сразу: и от очередного Лидиного призыва ею полюбоваться, и от того, что подруга открыто пользовалась ее добротой, и от обращения.

– Я помогу тебе, если ты перестанешь называть меня Татусей.

– Агуша? – засмеялась Лида и откинула за плечи свое каштановое богатство. – Хочешь, как детское питание? Не в твоем возрасте.

Шутки на тему ее имени Лида никогда не забывала отпускать, хотя и знала, что шутки повторяются, не развиваются и огорчают. Но не в привычках Гаты было показывать свои обиды, поэтому она списывала Лидину бестактность на то, что сама откровенно не объясняла, сколь приелись все эти детскости в виде Татусь. Уж лучше так, чем вообще полным именем. Когда Лида в кажущуюся ей смешной шутку, нарочито занижала голос и басила нараспев «А-га-та, до-ро-га-я», Гата вообще вздрагивала. По ее воображению так могла именоваться только мертвая старуха.

Лида же после могильного голоса всегда заливисто смеялась, толкалась локтями и громко просила очередной помощи и чая. За эти контрасты Гата прощала ей многое.

– Это просто закон подлости какой-то! – тарахтела Лида, выкладывая из сумки на стол мелкую косметику, чтобы поправить макияж. – Прямо посередине дороги к метро у меня слетела набойка. И ни домой, ни вперед! Кое-как доковыляла, стараясь только на носочек. Мне нужна твоя помощь. Дай пару сотен наличкой. Сбегаю в обед на рынок, отдам сапожнику.

– Чем тебя наш центр услуг не устраивает? Дорого?

– Неприятно, – скривилась Лида. – Есть такие сапожники, на которых смотришь и видишь: он тебе рад и он точно починит! А к нашим как ни придешь, только и чувствуется, что ты принес обувь, не соответствующую надписи «Ремонт элитной обуви». Элитной!

Лида переобулась в туфли без каблука и выставила в проход за стойку босоножку на шпильке. Вряд ли, чтобы об нее спотыкались, скорее, чтобы не забыть сходить к сапожнику.

Гата присмотрелась – набойки действительно не было.

– В чем ты обратно поедешь? – спросила она. – В этих, плоских? Ты же говорила, что в них по улице ходить невозможно, каждый камешек чувствуется.

– Там есть услуга, ремонт при клиенте. Я попрошу, чтобы сапожник мне набойку поставил поскорее. Так что домой я вернусь без проблем.

– А о проблемах, с которыми ты до этого сапожника доберешься, ты забыла?

Судя по удивленному лицу Лиды, она о них даже не подозревала.

– Ладно, – вздохнула Гата с улыбкой. – Возьмешь в перерыв мои уличные туфли, в них дойдешь со своими до рынка. Обратно – наоборот.

Лида расцвела.

3

Шестиугольная высокая стойка администраторов торчала посреди зала, куда сходились три больших коридора, блестящих глянцевым кафелем и длинными лампами на потолке. Рабочее место Гаты было на грани с надписью «Переход в Корпус-2», Лидина часть называлась «Exit» с согнутой вниз стрелкой. Их кресла были развернуты спинками друг к другу, но места хватало, чтобы не тесниться.

Если кому-то из посетителей нужно было обратиться к администратору, отвечала та, к которой ближе подошли. Если же человек вставал строго посередине, напротив грани с общей надписью «Информация», то обычно отзывалась Гата, как более опытный и стрессоустойчивый человек.

– Здравствуйте, девушка. Где в вашем заведении можно купить нормальные джинсы? – раздалось со стороны «Информации».

Гата поднялась со стула и отработанным плавным жестом указала на эскалатор:

– На третьем этаже магазины одежды.

Дама так быстро повысила голос, что стало ясно – она только и ждала возможности покричать:

– Я там была! Там одно барахло. Я вас спрашиваю про нормальные джинсы!

– Магазины одежды на третьем этаже, – терпеливо повторила Гата.

– Безобразие, никто ничего не знает! – фыркнула дама, отворачиваясь, и с чувством хлопнула ладонью по стойке.

На синей столешнице остался темнеть влажный след.

Гата молча подождала, когда след исчезнет, высохнув, потом протянула руку к упаковке влажных салфеток для мебели. Они всегда держали их под рукой.

Случаи, когда салфетки пригождались, бывали часто.

То какой-то мамаше надо будет спросить, где туалет, при этом она посчитает нужным поднять своего ребенка, чтобы показать его администраторам. Будто без ребенка они ей дорогу не подскажут. А у этого ребенка непременно будет в руках стакан из кафе при кинотеатре. И из стакана торчит трубочка. И ребенок вне зависимости от возраста, едва завидев чистую столешницу с веером разложенных ярких каталогов, непременно перевернет свой стакан с молочным коктейлем и с радостными визгами будет смотреть, как из трубочки льется липкая жидкость. Делать замечание мамаше, чтобы она убрала свое дурное чадо, бесполезно и даже опасно. Это усваивал каждый администратор торгового центра очень быстро.

То молодая модница с сумкой дорогого бренда остановится напротив их стойки и примется искать что-то в этой своей сумке, выкладывая имущество на их стойку. И лишь попробуй, попроси ее убрать забитую волосами расческу или раскрывшуюся и рассыпавшуюся пудру. Администратор может даже не успеть шелохнуться, как на него эта модница набросится, чтобы не смел трогать ничего из ее дорогущих вещей, немедленно положил обратно то, что уже успел спереть, пока она отвлеклась, и вообще она сейчас охрану позовет!

Звали.

Дальнейшее зависело от того, кто был в смене из охраны. Если Галочка, слоняющаяся на крепких коротких ногах по большому холлу и двум ближайшим галереям, то волноваться не о чем. У Галочки опыт работы в детской колонии. Она таким тоном умеет спросить: «Что случилось?», что затыкаются даже собаки, визжащие с рук больших любительниц шопинга с животными. А если Михаил, похожий на похудевшего моржа, то дело заканчивалось неприятными процедурами. Михаилу оставалось до пенсии года три, как раз тот самый возраст, когда хочется показать остатки своей публичной важности. Если для решения конфликта звали его, он всегда норовил поставить в неприглядное и зависимое положение или девушек-администраторов, или продавцов из магазинов. С уборщицами вообще не церемонился. Его не любили за то, что он с отдельным удовольствием говорил скандальным посетителям «Если вы подозреваете, что кто-то из наших сотрудников что-то у вас украл, то я немедленно обыщу всех и все их вещи». Было в этом что-то гнусное. Сам Михаил на все жалобы на него отвечал начальству, что он всегда на стороне посетителей торгового центра, которых ему по должности поручено охранять и защищать от любых неприятностей на территории торгового центра. После бесед он выскальзывал из кабинета заведующего и принимался вышагивать по холлу перед стойкой информации с гордостью козла, осматривающего раскинувшийся перед ним огород.

Гата все годы работы недоумевала, провожая взглядом мамаш, модниц и крикливых покупателей, – неужели только склочные женщины посещают торговые центры или это им так повезло?..

Мимо на металлических набойках процокала женщина с фирменным пакетом «Lee».

– Ну вот, покупают же другие себе джинсы, и именно на третьем этаже, – тихо сказала Лида. – А эта особа чего хотела?

– Не знаю. Может, просто поговорить, – Гата пожала плечами.

Она знала, что вскоре эта женщина ею забудется, останется в вялом дне как элемент постоянный и бессмысленный. На своей работе Гата привыкла к людям, которые сами не знают, чего хотят и о чем спрашивают, как городские жители привыкли к шуму на улицах.

– Утро. Будний день. Люди ходят, ищут джинсы, покупают джинсы… Потом куда-нибудь едут в этих джинсах, загород, например… Тоже в будний день и сразу с утра… Иногда мне становится очевидно, что где-то в жизни я приняла неверное решение, – сказала Лида.

– Почему?

– Иначе я сейчас пила бы шампанское и ходила в трусах на своем рабочем месте. А не вот это все.

Гата заулыбалась:

– Лида, тебе бы определиться в желаниях. Джинсы и природа в будний день или шампанское и трусы на рабочем месте? Чего ты хочешь?

Но Лида не приняла ее шутки. Наоборот, погрустнев, она встала, посмотрела на разложенные широким веером каталоги торгового центра, вздохнула и собрала их в стопку.

– Перестань, – примирительно сказала Гата, возвращая положенный «веер». – Подумаешь, сделали выбор не в твою пользу.

Лида так зло сверкнула глазами, что Гата немедленно собственные слова отнесла к себе же.

– Сделали – и ладно, не в том дело, – проворчала Лида. – Но ведь они сказали, что для обложки июня мое лицо недостаточно символизирует цветущее лето. Вот это уже обидно! Зато, по их мнению, вот эти нарисованные впадины на щеках, – она ткнула ногтем в глянец, – символизируют цветение!

Взяв верхний каталог, она с огорчением посмотрела на улыбающуюся ей с обложки девушку в венке из ромашек.

– Ладно, черт с ними с джинсами и с трусами, – сказала она, грустнея еще больше. – И вообще, какая разница – хочу я чего-то или нет, когда уже кажется, что ничего не зависит от моего желания? Если бы я всегда получала что хочу, мне было бы скучно. Но если никогда не получать чего хочешь, это также скучно.

Уныние шло яркой Лиде так же, как леггенсы полной пенсионерке.

Гата покачала головой на эту речь, обдумывая, чем бы начать утешение. Вдруг тень упала на синюю столешницу, и приятный мужской голос произнес:

– Девушки, где тут у вас алкогольный бутик?

Лида встрепенулась, лучезарно заулыбалась, включив кокетливый режим «активного ожидания»:

– Прямо, молодой человек. По этой стороне галереи после магазина косметики увидите красную вывеску.

Мужчина благодарно кивнул, изобразил глазами сложное движение, будто собирался заглянуть через стойку и посмотреть на Лидины ноги. Потом ушел в сторону алкогольного магазина.

Лида проводила его затуманившимся взглядом. Потом села обратно в кресло. Хмурости в ее лице не осталось и следа.

– Эх, мне бы вина сейчас. Такого… Посочнее, понасыщенней. Покраснее.

– Ты же вроде белое предпочитаешь, – Гата глянула на нее с веселым удивлением.

– Предпочитаю белое, а захотелось покраснее. Что тут такого? Может, это погода мне шепчет: займи, но выпей.

Гата отъехала в кресле к выходу из-за стойки и высунулась так, чтобы увидеть стеклянную стену и огромную стоянку.

– На улице солнце. Погода больше намекает на пляж.

– Купальник?.. Ой, нет. День какой-то… вещевой! – Лида наигранно закатила глаза. – Каблук, джинсы… А если еще и купальник… Не, это я уже не потяну. А вот пляж, где бы можно бы не заморачиваться…

Она выгнула спину и сощурилась, как лесной зверек под весенними лучами солнца. Гата про себя посмеялась, что сколько бы Лида ни говорила о скуке, на отсутствие желаний ей было грех жаловаться.

«Эх, мне бы…», – начала Гата, но одернула себя.

Глава 3

1

Из трубки лились потоки ненужной заботы.

Гата протянула руку и отломила кусочек шоколадки. Разговор с матерью нужно было заесть чем-то приятным.

– Мама, конечно, я пообедала.

– Чем?

– Блин с чаем.

– Простой блин?

– Нет, с мясной начинкой, большой. Это довольно сытно, мама. И вкусно.

– Это хорошо. Хотя лучше бы ты готовила дома и брала с собой. У вас же есть место, где погреть… Или у вас нет нигде микроволновки для сотрудников?

– Есть, мам, все у нас есть.

– Я сегодня ходила в магазин, – переключилась Алла Родионовна, – и уже возвращалась, как встретила у подъезда Сашеньку. Ты помнишь ее? Вы играли вместе во дворе.

– Конечно, нет, мам.

– Она такая взрослая стала! Недавно третьего ребенка родила. Старший мальчик у нее в следующем году уже в школу пойдет, и сейчас – грудничок в коляске. Очень на ее отца похож, а тот красавцем был! Помнишь дядю Юру? Он тебя еще катал…

– Не помню, мама. Никого не помню, – разозлилась Гата. – Прекрати уже давить на меня!

– А в чем дело? – вспыхнула Алла Родионовна. – Я же твоя мама и желаю тебе только лучшего!

– Ты не понимаешь, что для меня лучшее, – прошептала Гата, зная, что на ее слова не обратят внимания, и добавила громче: – Мама, чего ты вообще от меня хочешь?

– Как ты обижаешь меня этими словами! – набирала обороты мать. – Ты что, думаешь, я не чувствую, как время летит? Я старею, и ты не молодеешь, а все не думаешь ни о чем. Разве я так представляла себе свою старость? Разве не видела я для тебя счастливого будущего? Разве каждая мать спит и мечтает, что ее дочь будет сидеть каким-то… – Алла Родионовна поперхнулась сложным словом «администратор». – Из тебя не получилось ничего путного, так роди мне внука! Уж из него-то я сделаю человека! А от тебя только и слышишь одно, что ты не хочешь. Да только, когда спохватишься, поздно…

Гата молча отключила связь и положила телефон экраном вниз.

Мама не будет перезванивать. Она сейчас примется плакать, затем пить валерианку. К вечеру, наверняка когда Гата будет выходить с работы, позвонит еще и начнет нервно рассказывать, как плакала и пила валерианку.

Дальше последует истерика любящей и заботящейся матери, слезы на любое слово Гаты, даже если она попытается извиняться за резкие слова. Потом дойдет до характеристики отца, словно бы он был виноват, что в семьи только одна дочь, и из той приходится вытрясать продолжение рода.

Иногда при столкновениях с матерью Гате казалось, что если человек недоволен другими, что на самом деле он недоволен собой. Аллу Родионовну раздражало в дочери все, что она не уважала в своей жизни: работу среднего уровня на незаметной должности, скромность доходов, отсутствие постоянных общественных достижений, которые можно было бы показать соседям и испытать удовольствие от их зависти и унижения. Выше дочери она чувствовала себя лишь в том, что дочь у нее была, а Гата, как жена и мать, не состоялась. Поэтому Гата, по жесткому мнению Аллы Родионовны, нуждалась в строгом управлении ее личных отношений. В той истории, полгода назад, Алла Родионовна была единственным человеком, который сразу предлагал простить изменника и вообще сделать вид, что ничего не знаешь, ничего не случилось, надо жить как жили, так, глядишь, и до свадьбы с детишками дотянешь.

Не дотянули.

Потом Гата часто слышала обвинения в свой адрес именно по поводу того, что она, своевольная, не послушалась мудрого совета матери и не смолчала. А сейчас была бы при мужчине, потому что погулял – и ладно, а замуж выходить надо и нечего строить из себя непонятно что с короной на голове и задранным носом, потому что ни мужа, ни детей, только квартира пустая и мать несчастная.

Гата не поддавалась и держала независимость, несмотря на то, что у Аллы Родионовны было упрямство жующей коровы – она могла перемолоть любые мозги до нужной ей податливой жвачки. Со временем оставаться вежливой и сохранять хорошие отношения становилось все труднее. Когда появилось стойкое убеждение, что Алла Родионовна все делает сознательно и нарочно, что стремится заставить, что пытается реализовать что-то эгоистичное за счет дочери, – у Гаты началось полное неприятие всего, что она слышит от матери. Тогда же начались стычки, слезы и открытые требования, перемещающиеся постоянными намеками на детей.

Но неужели родной матери было не ясно, что дело тут вовсе не в желании или в нежелании детей?!

2

– Боже! Какой у тебя жуткий вид! – воскликнула Лида. – Что-то случилось. Что, он звонил?

Гата отняла руки от лица:

– Нет, ничего. Устала просто немного. Вчера был тяжелый вечер, этот рассказ… – Она посмотрела на Лиду внимательней: – Ты что, сапоги купила? Зачем?

Лида застыла в проходе с большой коробкой в руках и с пакетом, свисающим с правого запястья. Взгляд ее выражал недоумение.

– Не зна-аю, – протянула она, поставила коробку на стойку и посмотрела на нее так, будто не понимала, что перед ней. – Подумала вдруг, что хочу себе новые сапоги. И кредитка с собой была…

– Вечно тебе что-нибудь в голову ударит, – не выдержала Гата. – Лида! У нас зарплата только через неделю, а я тебе даже в долг дать не смогу!

– Ну, ты не сможешь, у мамы попрошу, – отмахнулась Лида и протянула Гате пакет с одолженными туфлями, потом разочарованно вздохнула: – Хотя мама меня за сапоги еще больше отругает. Но я правда не знаю, что на меня нашло. Обычно я иду и, если вижу вещь, от которой глаз не отвести, вот тогда ее и покупаю. А тут…

– А тут, – повторила Гата с сарказмом, – уделил кто-то внимание этим сапогам, и ты немедленно подхватила. Твоего хоть размера?

– Обижаешь, – хмыкнула Лида, но для верности примерила сапоги и показала Гате, что все в порядке с размером и с посадкой.

– Хорошо, что это не он тебя так расстроил, – сказала она, занимая свое место.

– Что же в расстройстве хорошего?

– Он из тебя все соки выпил. И если вдруг объявится, то чтобы опять присосаться и довести тебя. А у тебя и так круги под глазами.

– Это рассказ из меня соки пьет, – вздохнула Гата и махнула рукой. – Что-то у меня ничего последнее время не получается

– Рассказ?

Она вкратце поведала о непутевом школьнике из ее рассказа, потом как-то незаметно подхватила волну «у меня все плохо-плохо». На печальном «не надо было мне вообще браться за детский рассказ» Лида ее остановила.

– Если проблема только в информации, то это не проблема, – улыбнулась она. – Мы живем в век информационного перегруза, когда найти можно все на любую тему. Начнешь искать – в потоках увязнешь. Но ты же не искала.

– А что мне искать-то? Не понимаю… Фотографии школы смотрела. Так, помогло… Хотела к подруге съездить, с ее дочерью поговорить, но они на дачу уехали, а по телефону… И вообще, какие потоки?

– Живые. Дневники, посты, нытье школоты к комментах – все это интернет тоннами бросает к твоим ногам. Поищи про конфликты в школе, поройся в них, найди описания таких ситуаций от лиц самих школьников и ты многое наловишь в их учебных страданиях.

Гата с сомнением покосилась на монитор:

– И совет хороший, и насчет перегруза ты права. Но не привлекает меня рыскать в тоннах.

– Тогда рыскай в грудах пользователей, – подсказала Лида. – Найди какой-нибудь ЖЖ или страничку в соцсети. Поставь выборку по возрасту, полу, школу даже можешь указать. Какая тут соседняя школа?

– Пятьдесят третья.

Лида не заметила ответа, ее увлекли новые идеи.

«Когда она улыбалась, острые скулы резали воздух», – Гата подумала, что она так описала бы Лиду, если бы взялась за рассказ о ней.

– …еще можно посмотреть фильмы. Там очень наглядно все покажут, со всех точек зрения. Не про современность, конечно, а что про современность, то не про твой младший контингент. Но вот я помню, был жуткий, «Пугало»…

– «Чучело», – машинально поправила ее Гата, открывая браузер.

Когда в глазах зарябило, Гата приуныла:

– Да, историй можно много найти, но что-то они все про прошлое – вот когда я учился, в моем классе надо мной издевались так-то и так-то. Ужасно, конечно. Мы с тобой сами можем тоже навспоминать… Но мне не нужны воспоминания, в которых все подменяется со временем.

– С объективностью будет непросто и у того, кого обижают сегодня, – заметила Лида.

– Да, это тоже верно… Но ведь я хочу, чтобы мой рассказ оказался близок не тем, кто готов написать под ним «Да, меня тоже в школе дразнили, было это еще в советские времена».

Лида развела руками:

– Пиши про то, что актуально всегда. Мальчики дерутся, девочки дразнятся.

– А из-за чего мальчики всегда актуально дерутся?

– Напиши ему какие-нибудь уши! – предложила Лида. – Пусть их ему периодически надирают.

«Уже было», про себя вздохнула Гата, вспомнив свои вчерашние раздумья. И молча отвернулась к монитору.

Лиде она была благодарна за попытки помочь, но когда попытки есть, а помощи не получается, невольно разочаровываешься и в таком помощнике тоже. Начинаешь думать, что он совсем не понимает твоих проблем, что советует что-то просто свое, увлеченный не твоей проблемой, а лишь своими советами. Тебе же от него только шум и потеря времени…

– Как успехи? – Лида подошла и заглянула ей через плечо, пощекотав пышными волосами щеку.

Гата вздохнула и немного отодвинулась:

– Не знаю даже… Фанфики какие-то попадались. Там обижали, но потом защищали, а потом – любовь без зависимости от пола и возраста. Старые истории попадались, где рассказчик пороха нюхал, а все остальные в райских кущах учились и бед не знают. ЖЖ с воспоминаниями и снова старыми историями попадались… Может, я неправильно ищу?

Лида отошла к своему месту, простучала что-то на клавиатуре, потом довольным голосом объявила:

– Ну вот! Я набрала «Достают в школе». Сама смотри, сколько всего.

Гата придвинулась к ней, пробежала глазами заголовки строк поисковика:

– А сколько всего? Помощь психолога, советы родителям, что делать, если достают, советы, как перестать быть жертвой… Мне-то нужно, не что делать, а как это происходит, как переживается, каково жертве. Мне нужно описание проблемы, а не сотни советов, как ее решить. Найти бы школьника, который рассказал, как именно ему плохо.

Лида покивала, не отрываясь от монитора:

– Ну вот! История от первого лица: «Одноклассники достали! Они меня дразнят на уроках, пинают стул!! Как уже всё достало!! А бывает, я прохожу и сразу ржач!!» Это тебе подойдет?

– Разве только про стул, – согласилась Гата. – Хоть какая-то конкретика. Правда, у меня уже есть сцена в столовой, и там не подойдет пинать впереди стоящий стул. Там они в проходе.

Гата снова уткнулась в монитор, погрузившись в потоки информации о школьных несчастьях. Перед взором маршировали ряды постов и комментариев, но, увы, ничего подходящего для себя она не находила. Посты были по большей части скучны и унылы, комментарии состояли из смайликов и гифок. Такое в рассказ не вставишь, а что хотели друг другу передать эти школьники, обменивающиеся словами «Гы» или анимированной картинкой, оставалось понятным только самим школьникам.

В соцсети она продержалась полчаса часа.

– Я не могу больше, – призналась, закрывая глаза, – буквы те же, но читать эту безграмотность просто физически невозможно.

– Татуся, – осторожно сказала Лида. – Ты серьезно думаешь, что дети, которые ненавидят читать вообще, будут читать твой рассказ? Его прочитают редакторы для журнала. Его прочитают подписчики на сайте. Но нигде в этой цепочке не предусмотрены дети. Смирись – ты пишешь про детей, но для взрослых.

– Даже для взрослых нужно четкое и яркое чувство. Буря в душе, такая, которая будет понятна вне возраста. И выразиться она должна именно в желании этой души, в ее порыве, в ее…

Гата сжала кулак и от невозможности сказать нужное словами, несколько раз взмахнула рукой. Когда повернулась, встретила спокойный и понимающий взгляд.

– Тебе пришла в голову хорошая идея с макаронами и острой обидой, но эта же идея тебя и топит, – сказала Лида с добродушием старушки, беседующей с котиком. – Ты хочешь, чтобы твой школьник пережил целый коллапс, но сама же заставляешь его стоять на месте и молча смотреть на обидчика. И в итоге реакция у него твоя, а чувства ты пытаешься найти на стороне. Может, зря ищешь?

У Гаты дрогнуло в груди.

– Ты взрослый разумный человек, эмоциональный, но постоянно сдерживаешь себя. Вот как сейчас, – Лида указала на ее приподнятый кулак. – Сколько тебя знаю, ты не показывала острое чувство. Я не говорю, что ты его не можешь испытать. Я о том, что ты его из себя не можешь вытащить больше, чем сама себе позволяешь. Эх, мне бы такую выдержку! А то все мама ругает, что у меня на лице все написано, никакой тайны, которая должна быть в женщине… Чего ты ищешь? Необычных острых чувств? Накала страстей внутри при холоде снаружи? Но он же ребенок! При таких чувствах, как ты пытаешься ему приписать, мальчик должен разнести всю столовую по щепкам, однако он у тебя стоит неподвижно. У него, как и у тебя, нет по характеру нужной остроты на выходе эмоций. Есть уже чувство, которое ты приписала этому школьнику?