Текст книги "По осколкам (СИ)"

Автор книги: Кира Гофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

…когда Крин еще не родилась…

Не хочу слышать сейчас свои мысли.

Палец придавливает кнопку. Голограмма неохотно просыпается, на первых кадрах изображение дрожит и несколько раз пытается уйти в стену.

Меня отпускает. В порядке все на Первом, в порядке. Мне просто мерещится…

Все в порядке. И в покое. Я сижу на Первом, в чужих комнатах, у своей Старшей. Курю ее сигары, смотрю, как мимо меня в дымке проплывают полупрозрачные изображения осколков, и слушаю, как неторопливый голос рассказывает историю, старую, как этот же мир. Голос этот принадлежит моей Старшей – ее когда-то выбрали, чтобы сделать запись, потому что голос у нее тоже красивый.

«Две звезды. Они кружили в неразлучном танце. Большая и Малая. Малая не уступала в силе своей соседке. Окруженная десятью крепкими планетами, она медленно двигалась рядом с Большой, у которой никого не было.

На одной из планет Малой жизнь и ум в своем росте, не знавшем останавливающих бед, достигли такой высоты и мощи, что им стало тесно. Захотелось покорить другие планеты. Позже захотелось подчинить себе звезды.

Смогли…»

Да-да, говорю я себе, как всегда говорила на этом моменте, но только мысленно, потому что нельзя комментировать урок. Да, вы бы лучше сюда вставили что-нибудь по-настоящему полезное, что-нибудь правдивое – было бы честнее. Например, что жизнь, ум и сила – великие и жадные захватчики. И вечно голодные. Поэтому в какой-то момент жители той планеты захотели тепло Малой звезды брать себе и только себе, ничего не отдавая на то, чтобы согреть космос. Направленная жадность, как ей и положено, однажды стала решительно велика…

«…и начали поговаривать о том, чтобы вокруг Малой звезды, помимо накопителей, выставить сеть световых ловушек, а потом дотянуть сеть до Большой. А потом стянуть и уплотнить.

Но нашлись сильные умы, предсказавшие, что черпание из звезд плохо закончится для всей системы. Они захотели предотвратить заявленную ими же беду. К голосам сильных умов прислушались, но не сразу, а лишь когда Малая звезда уже слабо могла сдерживать возле себя свои планеты и обогревать их».

Да-да, силу редко слушают, пока она только предупреждает.

«…Когда кружение планет изменилось, когда они необратимо начали отдаляться, тогда же умы перестали только предсказывать. Спохватились, напряглись, выжали много сил и из Малой звезды, и из себя – и собрали из планет сферу, преобразив свое жилище на долгие-долгие обороты. Они закрыли в эту полость Малую звезду, заключили в твердую оболочку, сделали жизненным ядром огромнейшей клетки, плывущей в холодном пространстве.

У той жизни было очень много силы, умений и света. Так много, что звездная система подчинилась их воле. Вот тогда мир стал таким, про какой мы сейчас говорим – целый. Единый, собранный из граней…»

Картинка над мозаичным полом меняется. Огромный многогранный шар, с искрой Малой звезды в центре, укрупняется, растет. Вспыхивают отдельные процветающие места старого мира… Собственно, о процветании можно сказать про любое его место, если верить первому уроку.

«…снаружи тянулись плодородные равнины и жилые города, высились горы, текли реки и покоились моря. Изнутри на каждой грани основали пирамиды. Их нацелили на покоренную звезду вершинами световых ловушек, а внутри каждой свернули точки притяжения, которые держали при себе пространство как пирамиды, так и наружной поверхности, не отдавая ни песчинки ни космосу, ни Малой.

В целом мире народы жили на обеих сторонах сферы – ноги к ногам. Наружные люди смотрели в открытый космос. Внутренний народ, живущий среди пирамидных граней, любовался своей покоренной звездой. Стороны друг с другом связывали проходы…»

И вот наступает миг, от которого у тех, кто видит урок впервые или кто не верит каждый раз, сердце замирает: бах! – и весь шар лопается на кусочки! Ма-аленькие, они прыскают в стороны, долетают до стен, но ни один не исчезает. Замедлившись, они встают каждый на свое место и переходят в нынешнее круговое движение.

И вот плывут надо мной россыпи – золотые пирамиды, серые поверхности…

«…сфера разорвалась по соединяющим ребрам в основаниях пирамид. Сами пирамиды не повредились. Каждая унесла в пространство свой кусочек внешнего мира со всем, что его составляло – с равнинами, городами, горами, реками и морями. И с внешней жизнью, какая на осколке была. Она называется «набор». Сохранились и связи, теперь они называются «переходы». Все стало порознь. Но ни один осколок не унесло от звезд…»

Когда голос принимается вещать, как важна наша работа на нашем пути, я закрываю глаза.

Этот урок мне никогда не нравился. Уже на втором уроке этого курса я не отрываясь смотрела на зависшую между полотком и полом одинокую Малую звезду. И все ждала – когда же я узнаю, как ее зовут. Потом осознала, что наши звезды не именуют. Просто говорят – Большая и Малая. Спросишь про названия – все Старшие молчат и отводят глаза. Но мы быстро привыкли и перестали спрашивать. По свету на небе можно определить, что над нами сейчас – Большая или Малая. А что нам с них еще?

И все же я провела много времени, стараясь придумать имя нашей яркой Малой звезде, у которой раньше были планеты, потом сфера, а сейчас вообще ничего. Даже как-то воображала, что ей подошло бы мое – но тогда я была совсем юна и глупа, почти ребенок.

Быстро выбили, хватило одного доклада моей Старшей.

Поэтому я стала о звезде лишь думать и молчать.

Позже решила, что у наших звезд нет имен из-за того, что мы к ним не обращаемся, не разговариваем с ними. А правда – не звать же нам их, в самом деле. Они ответят еще меньше, чем Старшие. К тому же мы не улетаем никуда, поэтому не можем выделить наши звезды среди множества других, которым тоже надо было бы давать имена…

Мы уже не жадные, но какие-то неблагодарные… Живем рядом со звездами, под звездами, а не дружим с ними, не говорим им даже «спасибо». Наверное, потому что думаем – пока не за что благодарить, пока все не так, не в нашем порядке. Надеемся когда-нибудь все вернуть и снова покорить Малую, а значит, и к Большой опять присмотримся. Так разве есть смысл называть почетным именем того, кто в твоих планах будет тебе служить?..

У людей на осколках это иначе. Они обращаются к обеим звездам, они выдали им много имен. В их голосах «спасибо» звучит тоже не часто, все больше – трепет и просьбы.

«Измени путь, дай хоть немного темноты, посевы горят», – так просили на одном из тех, куда уже давно закрыта дорога. Звезда не могла выполнить их просьбу, а наши не отвели людей на другой, хотя бы соседний осколок. Тогда еще не знали, что можно не только самим ходить парами.

«Приблизь к себе, обогрей», – так просят на осколках с периферии. Но не на всех, а лишь на тех, где на поверхности сумрак и холод, потому что и к Большой они развернуты пирамидами. Там многие ушли в пещеры… И глядя там на людей, дожирающих огромную крысу, которую мы с Крин просто не успели отловить, разве сохранишь уверенность, что среди вот них должен появиться самый сильный, самый разумный?..

А когда-то вокруг Малой звезды всем было одинаково на всяком… хочется по привычке сказать «на осколке», а правильно «на каждой грани»… было хорошо и никаких засух, непрекращающихся ночей или вечного льда. Жили с отрегулированными сезонами, со строгим временем, одним для всех.

Однако мне всегда казалось, что одинаково хорошо было только народам, покорившим звезду. А у самой звезды не спрашивали. Да она бы и не ответила.

Сейчас она снова открыта космосу, никто больше ею не пользуется и ничего от нее не забирает. Как она это понимает – потеря защиты или освобождение из плена – не знаем. Наверное, только она сейчас помнит, как разбирали планеты, как ее одевали, как заслоняли постепенно нарастающей сферой, как строили пирамиды, взявшие ее на прицел. Наверное, помнит, как заселяли новый мир по обе стороны. Одни – со знаниями, технологиями и приостановленной на время жадностью – поселились среди пирамид на внутренней стороне, согревающиеся и продолжающие черпать тепло своей покоренной звезды, но уже аккуратные в своей расточительности. Другие – посматривающие в сторону пока не подчинившегося им и их уму космоса – выбрали себе поверхность под светом Большой звезды…

Боялась ли Малая, когда ее окружали и прятали, или, наоборот, с благодарностью принимала защиту от пустоты? Радовалась ли свободе, когда мир разлетелся, или с тоской следила, как ее покидает ее искусственный щит?

Мне хочется подойти к голограмме, соединить ладони и хоть так поддержать ее, одинокую. Теперь – обратно выброшенную или свободную – как ее понять? Мне кажется, что если я ее не пойму, то у нее понять меня получилось бы. Но ей это надо?

Я лежу на мягком диване и не хочу вставать. Сейчас во мне говорит вино. Пусть говорит, я не против такого собеседника. Жаль только, что оно не брюзга. Но, может быть, я брюзгой чуточку стану сама? Что там Ала говорила про эхо?

Надо мной проплывает 15-ый. Он еще подсвечен, даже ярко. А те сотни и тысячи, где уже все закончилось и закрылось, где, по слухам, само время стоит, – тусклые, их и не разглядишь толком ни здесь, в голограмме, ни там… С каждым курсом все меньше осколков достается на изучение следующим ученикам, которых тоже становится все меньше…

Я выдыхаю струйку дыма в сторону 15-го. Зачем? А чтобы уберечь его хоть так, оградить от нашествий пусть даже дымом в голограмме. Пусть еще посветится.

Когда же краем полусонного глаза замечаю 200038-ой – вот тут-то, наконец, тело мое побеждают и вино, и дым, и лень, и плен мягкого дивана.

Выгибаюсь и пытаюсь схватить пролетающий осколок. Это же Библиотека! Мега единицы чего-то там… А вот сейчас мы ее и их всех! Никто не достал, а я ее в кулак – и держать буду. Еще спрашивать начну – знаете, что у меня в руке? Вот вы об этом сотни и сотни оборотов мечтаете, а оно у меня в руке! Вы не знаете, как открыть дверь на безжизненный осколок, как обмануть аварийную систему, как пробраться, как понять – что же крепило наш старый мир, что может стянуть и удержать…

Я вот тоже не знаю, но смотрите, что у меня!

У всех нас есть сила в руках. У меня вот такая!.. И, наверное, если ее кинуть, то можно добросить и сшибить со своей орбиты тот осколок, один из полуторатысячных… или хотя бы крысу с него долой… пусть бы поплавала в волнах космического ветра…

Сжимая пустой кулак, я чувствую, что засыпаю. И мне снится, как осколок с Библиотекой, вопреки заложенной уроком последовательности, еще пятнадцать раз проплывает рядом с моей вытянутой рукой…

Пробуждение мое сообщает, что, несмотря на вчерашнюю расположенность Алы, предоставившей мне свои покои, сегодня я вовсе не отдохнувшая. Голове нехорошо, но вряд ли это из-за вина. Не так много я его вчера выпила.

А вот сигары…

Ох, бедная Ала, если у нее вечернее расслабление каждый раз оборачивается таким вот «нехорошо». И еще крючок тянет рот… Как же она ухитряется так внятно говорить, если у нее крючок во рту?

Шарю рядом с собой и пытаюсь найти пульт. Желание одно – выключить красивый голос моей Старшей. Интересно, сколько раз прокрутился урок, пока я тут дрыхла, с ботинками на бархатистой обивке дивана.

– Ты ведь даже не разулась, – сообщает мне ее голос.

И я понимаю, что это уже не урок и пульт искать бесполезно. Но глаза открывать не хочу… Мне приятно лежать вот так и слушать, как Ала ходит по комнате, как недовольно стучит крышкой открытой коробки, откуда я вчера стащила одну из ее сигар. Мне нравится улавливать, как ее ногти чуть царапают подлокотник дивана, когда она забирает пульт… вот, оказывается, где оставленный, тут же, в изголовье! Мне хорошо слышать, как она сопит, стоя надо мной. И как собирается с духом, чтобы сказать:

– Поднимайся. Тебе надо привести себя в порядок.

– Что, и ванну дадите? – вяло интересуюсь я.

Ох, кажется, я перешла границу наглости – так возмущенно и резко у Старшей прозвучал ответный вдох сквозь зубы.

– Хорошо, хорошо, – бормочу и тяжело поднимаюсь. – Ванны не надо. Но на умыться и чистое белье я могу у вас рассчитывать или в общее сошлете?

Она молчит, по-прежнему стоя надо мной. Мой совестливый взгляд карабкается по ее серому балахону – сначала до рукавов, а потом выше, уже по золотой линии на воротнике…

Кто же они все-таки, если не мы и не Мастера?.. Хм…

– Умоешься здесь и переоденешься. А потом я познакомлю тебя с новенькой.

– Насколько она опытная? – спрашиваю я уже от узкой двери, прячущейся за еще одной занавеской.

Все-то они тут прячут!..

– Решено, что ее можно отправить в путь.

– Вы ее проверяли?

– Не было смысла. Ее сила известна по ее родителям.

– Полукровка?

– Как раз нет.

Уже закрывая за собой дверь туалетной комнаты, я думаю – а может, крючок моей Старшей связан вовсе не с выходом, а наоборот?..

Расстегнув, но еще не стащив штаны, не выдерживаю и высовываю нос обратно в комнату:

– Ала, что она за личность?

– Не волнуйся, она при тебе ненадолго.

Еще интересней!..

И прежде чем я успеваю засунуть свой нос обратно, Ала бросает мне приказом:

– Я тебе говорю – не волнуйся!

Этот тон… мы имеем право ответить на него лишь покорным молчанием. На то они и Старшие, чтобы указывать нам – тем, кто потом указывает своим Мастерам… Такая цепочка.

С недавних пор я думаю, что это цепь.

– Тебе не стоит задавать вопросы, ответы на которые тебя не касаются, – доносится до меня через прикрытую дверь уже мягче, словно примирительней.

Долго умываюсь, долго расчесываюсь, хотя собрать волосы в короткий хвост – дело двух вдохов. Нарочито медленно переодеваюсь – позаботились, и для меня на полке лежит не только белье, но и новый костюм, у куртки ни один шов еще не надорван.

– А когда коснутся, вы тоже ни на что не ответите, – ворчу я в прохладную воду, которой плещу в лицо второй раз, пусть даже в этом нет необходимости: я уже чувствую себя посвежевшей.

В комнате на диване Ала сидит с ногами так, что я, пожелай пристроиться на том же мягком, ютилась бы у какого-нибудь подлокотника. Да, на то они и Старшие, чтобы любого на место ставить.

Сажусь на пуфик возле столика. Уже принесли поднос с фруктами – не мясо, конечно, но тоже питательно. А придется признать, что курицу сейчас я не то чтобы не съела, а при одном только ее виде, наверное, окна криком разбила. И основной шпиль бы точно покачнулся.

Однако в висках мысли больше не бьются, не рвутся в одну сторону – к Крин. Всего один вечер – и я уже не ору, как семь предыдущих. И шпиль ровнехонько торчит из центра Первого, в самой середине колодца нашего огромного круглого здания. Незыблемый, его ничто не колыхнет, даже если все мы станем орать.

Старшие все-таки мудрые и все делают правильно, пусть даже мне вчера взбрело в голову, что раз природа их неизвестна, то их можно не слушать. Пожалуй, я совершила ошибку, приняв на себя сомнения Крин и подпустив близко чужие выводы-слухи. И, пожалуй, я исправлюсь тем, что верну хотя бы частично власть своей Старшей надо мной и приму сейчас своего нового Мастера. Ала мне плохого не предложит и дурному не позволит случиться. А по своей сути пусть она будет хоть Подмастерьем. Правда, я слышала, последний умер еще до моего рождения.

Вообще, мало ли что там слышит Основатель! Не настолько я сильна и опытна, чтобы не ошибаться – и в этом моя Старшая тоже права.

Я уже хочу просто так, из тишины завтрака, который она со мной не разделяет, сказать ей, что считаю – она права.

Но она первая нарушает тишину вопросом:

– Что тебе с собой выдать в дорогу?

Жую и неторопливо думаю, что бы попросить нового, чего точно не было в паре с прежним моим Мастером. Да и яблоко вкусное – хочется задержать его во рту подольше.

– Не знаю… веревку, пожалуй.

Похоже, Ала решила, что я буду вешаться. Увидев, как округлились ее глаза и какой страх заплескался в зрачках, едва не улыбаюсь.

Но я не улыбаюсь.

Шаг неточный

Когда-то переходы были для меня восторгающей новинкой.

Сейчас я люблю их не больше, чем любят опостылевшее.

И свою работу я не люблю, хотя не стала сопротивляться, когда меня на нее вернули. С того момента, когда я сообщила своей Старшей, что приму новенькую и вернусь на путь, я столько всего передумала… Хорошо, что не про Крин. Про себя. И поняла: я согласилась с тем, чего не хочу.

Не хочу я обратно в переходы. Не люблю я все то, что, побывав на Первом и восстановившись, снова признаю полезным. Ала говорила мне, что я здесь восполняю силы, что мое место в деятельности. А я поняла – я восполняла силы, чтобы суметь себя потом обмануть. Я не верю, что мне хорошо вернуться на путь. Но пойти к Старшей и решительно заявить, будто хочу выйти, тоже не хочу. Не для того я собирала свои силы, чтобы бороться с системой за свою слабость.

Конечно, я уйду, ведь я уже со всем согласилась, всем покивала, все взяла. Конечно, на мне новый костюм, новая сумка с вещами первой необходимости – нож, веревка, две маски на случай, если нас выбросит в осколок, где мало воздуха…

Я все приняла – но как же я все это не люблю!

И Первый. С его высоченным шпилем – бессмысленным указателем полюса; бессмысленным, потому что сферы уже нет. С его землями, строго поделенными между важными семьями; кто не из таких, тот всю жизнь в пути, а кто из таких, тот полжизни здесь. С его периферийными площадями, отведенными для садов, полей, ферм, где за порядком следят автоматы. С его центральным круглым зданием, больше похожим на город. С уроками, учениками, балконами, фруктами… С неизменной властью Старших и странными играми со Старшими.

Все не люблю.

А люблю я тишину. И неподвижность. Люблю быть с края – осколка ли, системы ли. Люблю смотреть на переход в углу, но не торопиться в него. Люблю сидеть, а еще лучше – лежать, если получится; не говорить, не спешить, просто побыть немного… как бы это… недавно я сумела кое-как объяснить себе… просто побыть немного в собственном покое и одновременно – в движении с осколками, в движении с миром.

Вот этот камень – он летит в пространстве вместе с осколком под ним. А осколок движется по строгой орбите, занимая свое место в облаке себе подобных, и все они, хоть и порознь, а все-таки едины.

Я глажу камень ладонью, но не беспокою, не перемещаю его. И потому чувствую, как его неподвижность и четкое место в огромном раздробленном, но все-таки имеющем свои законы мире может принять рядышком и меня. Ведь я сейчас тоже, как этот камень, молчу и не шевелюсь. И мы вместе, прочно – что нам космический ветер и молнии! Разве не это единство хотят объяснить нам Старшие, указывающие на то, что мир надо собрать обратно?

Наверное, Крин это понимала. Может, и не разделяла, но почувствовала что-то такое во мне, что поддержит ее в этом понимании. А я сама догадалась лишь сейчас. Мне не приходилось при Крин слышать тишину, наполненную такими вот догадками и откровениями: природа ворчливых Мастеров очень сильна. Но она, даже когда пыталась меня дергать и нарушала порядок и правила, все-таки никогда никуда не тащила так сильно, чтобы совсем против воли, чтобы я противилась – не хочу, не хочу.

А ведь она могла. Она была полной силы.

Мой палец покачивает лежащий округлый булыжник. Как он попал сюда? На этом углу Первого стоит лес с низкими деревьями и пушистыми кустами, но нет предгорья или хотя бы разбросанных валунов, неоткуда взяться таким крупным камням. К тому же он лежит поверх примятой зеленой травы – сначала трава выросла, потом появился камень.

Может, его сюда кто-то когда-то забросил так же, как совсем недавно, десять поворотов назад, Крин зашвырнула во влажный лес серый камень.

И меня теперь швыряют так же, как она его – против воли. Да, мне хочется так думать, мне хочется хотя бы этим «заставили» оправдать себя и то, что я лежу сейчас у перехода, а не шагаю обратно с требованием вывести меня… Ведь я не хочу, я не хочу никуда ходить!

«Мы можем уничтожить весь скрывающий его лес, и это изменит мир вокруг камня».

Я сама говорила? Интересно...

Лес на месте, изменение вокруг себя я приняла, скоро встану и направлюсь в переход. И снова не одна.

Мой новый Мастер…

За вдох до того, как мне ее представили, я успела сообразить, что совсем не задумывалась – какой она может быть? А ведь это важно.

Когда же я ее увидела… Да, я знаю, нельзя присматриваться к своим Мастерам, сначала нужно обязательно спросить, получить согласие. У нас принято защищать личное, в конце концов, я ведь не знаю, из-за кого Крин не хотела, чтобы ее имя произносили другие голоса.

Но эта девочка… Со всей ее юностью, худобой, высоким ростом и самодовольством в позвоночнике…

Меня в тот миг пронзило: надо отказаться, настоять на том, что я не готова возвращаться и никогда не буду готова, что Крин – единственная, с кем я могла работать. Да что угодно мне надо было сказать! И пусть бы меня все Старшие собрались и обсуждали.

Но тут Ала выдала: «Это – Сатс, наша гордость и лучшая ученица. Доверяю ее тебе, Инэн». А я умею видеть суть в речи. Здесь это – «доверяю тебе». Моего опыта хватило услышать несказанное: «Если ты не примешь, закреплю за другим, и кто знает, как оно может выйти. Ты же убережешь, потому что однажды не уберегла».

Не для моей совести такие игры.

А даже если не игры, то все равно не для меня. Я не гордость и не лучшая, а поражение и позор. У меня нет желания куда-то идти, нет причины где-то там водить, учить и оберегать эту новенькую. На кой ее выводить с Первого, если ее выводить ненадолго? Для каких коротких целей?

«Каждому Мастеру нужны минимальные показатели», – вспоминается Ала, непроизвольно вспоминается, будто мысли прочитала.

Да-а, не каждому Основателю дадут пару с входным условием, что пара временная. Подобрали ведь меня – ту, которая не найдет сил отказаться.

Я выталкиваю из маленькой удобной выемки округлый камень и сама переворачиваюсь на другой бок.

Моей Старшей сейчас рядом нет. Она в сотне шагов, провожает новенькую. Я удивилась, когда она вышла наружу, а потом еще и выбралась так далеко, к самому краю. Но все-таки проводы – это повод весомый, а если совсем красивого носа не высовывать, то привычки все заметят.

Сейчас я не вижу ее, передо мной – плотные кусты. Отсюда мне видно лишь кусок неба и еще шпиль. Его вообще из всех мест видно.

Черный прямой столб, число его боковых граней равно числу граней каждого осколка. Все было очень строго, когда собирали мир. Зачем этот шпиль был нужен, никто не помнит. Когда я выходила на путь, один выпуск учеников мог обхватить его по кругу – на удачу в дальнейшем, потому что, мол, мир тогда собирали, начав именно с этого шпиля, а сейчас вы начинаете…

Сейчас, пожалуй, не наберется, чтобы обхватить.

Приносит ли на самом деле удачу и стартовый ли он, мы не знаем. Разное про него говорят. Вроде бы из верхушки шпиля выходили лучи, которые, как шапкой, накрывали весь Первый, а когда мир разрушился, устройство сломалось. Это предположение крепится к слухам о тюрьме. С этим мнением спорят – шпиль-то не заканчивается, у него нет верхушки. Он тянется к небу и теряется в дымке… И с этим спорят. Говорят, сам шпиль высотой не больше семи сотен ростов… И с этим спорят, потому что вот же… Но говорят, что выше материи идет голограмма.

– …со спокойным сердцем. Отправляйтесь.

Вскидываюсь. Я и не заметила, как они закончили свои разговоры и подошли ко мне.

Со своим Мастером я еще не беседовала, мы лишь молча посмотрели друг на друга. В ней я увидела молодость не только на лице, но и в знаниях, увидела суету не только в проворных глазах, но и в мыслях. Поняла – эту девочку мне придется переучивать, хоть ей самой это будет не нужно, ведь она тоже знает, что мы вместе ненадолго.

Кстати, а если бы я была не с такой новенькой, то дали бы нам быстрый транспорт или пришлось бы на подвесках и на ползучках добираться? Сами бы мы ушли только завтра, а тут словно торопит кто…

Ала, выполнив всю и показную, и неофициальную части, скрывается на тропинке за кустами – и мы остаемся одни.

Мой новый Мастер, проводив ее взглядом, поворачивается ко мне:

– Ну и…

Я чуть воздухом не давлюсь. Но тут же беру себя в руки:

– Присаживайся. Спешить нам некуда, а поговорить надо.

Она опускается на траву, но в ней нет послушания. Я еще ничего ей не указала серьезного, а она уже всем недовольна: так двигается ее рука, отбрасывающая комочек земли из-под ладони.

– Итак, Сатс…

– Мастер Сатс, – неожиданно перебивают меня.

И я едва не давлюсь воздухом второй раз.

Или будет третий, или я его не допущу.

– И я попрошу вас четче выговаривать мое имя, уважаемая Инэн, – продолжает «наша гордость».

Мне уже смешно, и просыпается что-то вроде зловредности. Ведь эта девочка слышала, что Ала мне ее доверила, но теперь будто не помнит, кто от кого зависит.

Тянет улыбнуться, но я не улыбаюсь. Только цокаю языком: «Вот ведь!»

– Хорошо, как скажешь, Мастер Са… ц! – цокаю в конце имени еще раз и наблюдаю, как ее щеки полыхают возмущением.

В ее глазах четко видно «Я бы попросила!», но вслух она все-таки ничего не произносит. Ладно, первый урок будем считать усвоенным.

– Запомни, Мастер Са-ц! Между Основателями и Мастерами всегда лежали границы. И пусть многое изменилось, как ты знаешь из уроков, однако ничего не изменилось. Советую тебе на будущее их не переходить.

– Какие границы? – удивляется она по-детски.

– Границы нашего с тобой положения, которые основываются на наших с тобой обязанностях. Твои заключаются в том, чтобы действовать по моему слову, а без слова не действовать. Мое же дело – смотреть за всем и присматривать за тобой.

– Не надо за мной присматривать! Я уже не маленькая и никогда не была в последних.

– Надо.

Молчит. Видно, Ала ей говорила, что лучше меня слушаться и не спорить.

Закрепим.

– Я понимаю, в тебе кипит твоя кровь. Если ты раньше думала, что чем-то отличаешься, и я сейчас должна тебя как-то выделять, то смирись – одним своим гонором ты такая же, как и все твои предки во всей истории.

Молчит.

Ах, как хорошо, когда она молчит! Как хорошо, когда тишина!

– Мы поняли друг друга. Значит, можем сработаться. Прежде чем сделать хоть какой-то шаг, мне надо понять, к чему и как ты готова, – продолжаю я, подперев голову рукой. – Я знаю, тебя учили хорошо: у нас одна Старшая. Но мне уже известно то, что лежит за пределами учебы и Первого, а тебе – пока нет.

Хмурится, сопит обиженно.

Эх, Мастер Сатс…

Я разворачиваюсь и укладываюсь на спину, закинув руки за голову:

– Посмотрим, как у тебя со знаниями. Почему над Первым сейчас проплывает 634-ый?

– «Нумерация установлена от ближнего к Малой. Идет по сфере. Фиксация окружностей в двух полюсах, направление расчета – по общему движению», – воодушевленно тараторит эта отличница.

Да-а, все это заучивали.

Интересно, ей понятно что-нибудь?..

Когда-то я пыталась проникнуть в суть этой фразы, но вскоре сообразила, что выучить ее дозвучно проще и для учебы полезней. И я учила ее старательно, даже иногда проговаривала вслух. Однажды меня за этим занятием остановила на нижней галерее одна из проходящих мимо Основателей. Я тогда растерялась – ведь, кроме своей матери, я никого из них не видела, а мать допускали на Первый нечасто. Поэтому вытаращилась на эту женщину в рабочей куртке. А она спросила, понимаю ли я то, что учу. Захотелось кивнуть – конечно, понимаю, что ж я, глупая разве… А потом догадалась – ей-то все равно, что я отвечу, а себе я совру.

«Представь, будто у тебя есть очень длинная нитка, – сказала она мне тогда, – и на ней много-много бусин…»

Я представила.

«…теперь представь, будто ты их сначала все посчитала, а потом начинаешь наматывать нитку на камень. Первую бусину прижимаешь большим пальцем сверху, вторую – указательным снизу… И по кругу. Мотаешь, мотаешь, каждый следующий виток кладешь справа от предыдущего…»

Если бы нам тогда так всем объяснили!

– Представь себе длинную нитку… – начинаю я.

– Зачем? У нас веревка есть, ее и представлять не надо.

Осекаюсь и спрашиваю строже:

– Еще вопрос – какие бывают крысы после искажения?

Она с еще большей готовностью начинает перечислять.

Глаза мои скорбно закрываются. Я не хочу видеть небо над Первым: он дурной, он прививает вот такие знания… Но тоже понятно – Старшие сами никуда не ходят, все только по рассказам. Хотя странно – карты они своевременно меняют, это я сама видела, мое «Угасание» уже доступно даже в голограмме первого урока. А вот тонкости непосредственно на местах… Я ведь не зря задала вопрос, на который ответ один: искажение меняет крыс так, что они бывают какие угодно.

Сатс бубнит, заученно перечисляя формы крысиных лап. А я размышляю – как бы отвечала я, прижми меня кто так вопросами? часто бы ошибалась? Ведь и мы сами, те, которые думают, что многое видели и потому все знают, вовсе не на каждый вопрос дали бы правильный ответ. Например, вот я – Основатель. А «Как мы назывались до того, как поняли, что наш народ может видеть суть и понимать мир?» никто не скажет. Потеряли знание во времени и пространстве, как теряется все прошлое, где жили неумение, незнание и прочие слабости. Или – «Как работает аварийная система и где у нее выключатель?». Еще больший тупик.

– Не «крючкообразные», а «крючковидные», – механически поправляю я Сатс, потому что это была и моя вечная ошибка о когтях. – Продолжай.

А сама думаю – вот она мне сейчас излагает часть своих знаний. Свои знания она считает самыми важными и обширными. Я же все ее знания не считаю сопоставимыми хотя бы с частью своих. Мои для меня не просто важные, а единственно значимые, ведь я-то уже знаю, в какие осколки все эти стартовые ученические знания разлетаются при встрече с первым же тараканом.

Конечно, мы с моим Мастером сильно различаемся – как и положено по природе и истории наших народов. Однако сейчас у нас много общего: мы уже не живем ноги к ногам, мы уже не так сильно ругаемся, чтобы народ золотых пирамид не разговаривал со смотрящими на звезды, разве только некоторые работают молча. Сейчас мы все на одной стороне и не знаем одного и того же – осталось ли что-нибудь рабочее в пирамидах и на них? трудятся ли еще аппараты, ловящие энергию Малой звезды? что с локальной гравитацией и за счет чего она?..

Почему на Первом не ищут ответы на эти вопросы?

– Следующий: как и почему Основатели с Мастерами выжили только на одном осколке? – спрашиваю я, решив узнать, не нашли ли на Первом ответа, пока меня на нем не было.

Ох, как огорчается моя новенькая, думая, будто она проваливает экзамен!

– Я… Нам этого не давали…

И тут же дергается вперед, краем глаза я ловлю ее резкое движение:

– Инэн, расскажите, если знаете, а я…

– А ты, значит, хочешь быть выдающейся прямо сейчас уже в том, что узнаешь что-то, другим выпускникам незнакомое?