Текст книги "По осколкам (СИ)"

Автор книги: Кира Гофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Хватка слабеет, ворчливый голос звучит спокойнее:

– Ну, тебе виднее, только потом, если что, ругайся на себя, и чтобы не было никаких претензий, вопросов или что там у тебя еще может ко мне появиться.

Поворачиваюсь, сажусь, осматриваюсь.

Сотни светло-зеленых растений без веток, без листьев, только глянцевые толстые стволы. Они вздымаются ввысь из черной земли, бросают друг на друга худые тени. По их бокам снуют, играясь, проворные отблески и теряются внизу, в сочной траве. Жарко, терпко пахнет зеленью. Ветерок пробежал над землей, погладил траву. Острые высокие верхушки тоже задвигались, соприкоснулись, переплелись – и понесся вместе с ветром по лесу шелест, будто кто-то провел рукой по жесткому меху.

Справа от меня – свободный кусочек земли. Несколько стволов были выкорчеваны, но землю потом кое-как разровняли, а стволы разрубили и собрали рядом небольшой шалаш. Среди блестящего леса он выделяется крышей из матовой сухой травы, как скомканная тряпка на полированном полу.

Рядом с палаткой – костер. Он разведен не сегодня – много золы. У костра кружком мы: я и двое моих новых знакомых.

Основатель лежит на голой земле, упершись затылком и широкими плечами в толстый гладкий ствол. Над ее головой устроен небольшой навес из веревок и желтоватых мясистых листьев, собранных явно не в этом лесу.

Надо мной возвышается ее Мастер. Смотрит не моргая, руки засунула в карманы куртки и, волнуясь, шевелит там пальцами. Она крупная. Навскидку она тяжелее меня раза в два. Неудивительно, что мне не удавалось встать, когда она меня держала.

Я говорю, что все хорошо, ноги уже не болят, спина не разойдется, а руки скоро перестанут чесаться. Кивнув недоверчиво, Мастер отходит от меня и усаживается по другую сторону костра на светло-зеленый потрепанный коврик.

Представляемся по очереди, я называю свое имя последней.

Основателя зовут Ута́ш. Она часто подавляет зевки. По видимости, я и мои приключения ее не очень-то интересуют. Взгляд ее туманится. Кажется, ее потревожили, чтобы она помогла разобраться с моим состоянием, и теперь она только и мечтает куда-нибудь прислонить свою черноволосую голову и доспать в тени и покое.

Ее Мастер, Гвэт, совсем еще девчонка, немногим старше Сатс. Она все время ерзает на коврике и дергает себя то за спутанные рыжеватые кудряшки, то за манжеты большой рабочей куртки. Мне хочется думать, что она изнывает не от любопытства и не пристанет с расспросами.

Но ее все-таки тянет попробовать.

На вопрос, почему я одна и где мой Мастер, отвечаю, что я за ним иду, но по пути случилась неудачная встреча, и я очень благодарна, что они меня заметили и вылечили. Я даже не вру.

– Трудно было тебя не заметить, – хмыкает Гвэт и принимается нервно и торопливо чистить ногти. – Тебя швырнуло прямиком в нашу палатку.

– Прямиком? – удивляюсь я.

Оборачиваясь назад, к углу – до него далеко! – потом смотрю на палатку у костра.

Уташ зевает:

– Преувеличивает. Развалила бы… Гвэт на треск высунулась. Ты во-он те два ствола проломила, – она неопределенно ведет острым подбородком, словно не знает, где находятся те два ствола.

Мастер подхватывает и сыпет словами, что не два, а четыре, потому что треснутый тоже надо считать, и вовсе она не преувеличивает, а вон там меня нашли ночью, но только к рассвету ее стараниями, которые полезнее указаний самой Уташ будут, выяснилось, что я в живых все-таки останусь, а до этого решили, мне совсем конец, но что делать с мертвой, они боялись даже думать, не то чтобы обсуждать.

Встряхиваю загудевшей головой, разгоняя этот поток сбивчивых слов. Обводя взглядом блестящий лес, залитый мягким желтым светом Большой, палатку и костер, спрашиваю:

– Давно вы тут?

– Да вот как Уташ переклинило, так и сидим. – Гвэт раздраженно качает головой и дергает себя за манжеты, сначала за левый, потом за правый. – Уже поворотов десять наберется.

– Долго. Чего ждете?

– Здесь может быть искаженное… – звучит тягучий голос Уташ.

Прислушиваюсь, но уши мои ничего не улавливают ни вблизи, ни подальше. Глубоко вдыхаю для верности: стонет в ребрах сзади, хрипит в легких, но я чувствую себя почти отлично.

– Здесь все в порядке, – говорю я осторожно и поворачиваюсь к Уташ; та отвратительно знакомыми медленными движениями лезет за пазуху, достает плоскую коробочку и, с усилием перевалившись вперед, тянет из костра обугленную палку.

– Я тоже ей говорю, что нет тут нам работы и не было, зря вообще пришли, но она как оглохла, – тарахтит Гвэт, набирая возмущение. – Ей-то что! Это ж мне пришлось палатку строить, огород собирать и его торопить, потому что кто нас тут кормить будет и чем, – она бодро тычет по сторонам, ее пухлые бледные руки мелькают в полосатых тенях. – Я и к местным хожу, меняюсь с ними, они неплохо развиты, рукастые, но мы для них никто, никакого чудовища здесь не видели никогда, поэтому как им объяснить, что нам надо силы восстановить после работы, когда и работы нет, и выдать за эту работу нечего. Пришлось вот самой искать, все растить, но я ж не все различаю, набор для меня не совсем понятный, но никаких указаний, что можно, что не нужно, так в итоге уже три раза отравились, а этой все едино!

Прикурив, Уташ прячется обратно в тень навеса.

– Что едино? – спрашиваю я, упустив мысль.

– А что ей? Она дымом своим надышится и сидит потом целый поворот, ждет, когда вокруг нее…

Уташ молча курит. Ее явно не волнует разошедшийся Мастер, хотя говорят, что если в Мастерах закипает их ворчливая кровь, то можно слушать претензии и брюзжания до угасания Большой звезды.

– Почему не уходите дальше? – спрашиваю я строго.

– Здесь может быть искаженное, – вяло произносит Уташ; изо рта ее льется серый дымок.

Гвэт всплескивает руками и закатывает глаза, красноречиво показывая, что она обо всем этом думает.

Мне остается только вздохнуть:

– Это очень хорошо, Гвэт, что ты не бросаешь своего Основателя в трудное время, поддерживаешь, заботишься. Когда защищаешь кого-то, когда отвечаешь за него, тогда становишься сильнее. Но тебе нелегко, ты молода. Почему вы не уходите на Первый за помощью или советом? – спрашиваю я, внутренне сжимаясь от своего лицемерия. Предлагать кому-то искать спасения там, откуда сама едва спаслась, не очень-то красиво, но мне надо разобраться.

Снова резкий взмах, возмущенней прежних, и новая трескотня:

– Пробовала я ее туда утащить. Да толку… Она дорогу нормально показать не может. Недавно мозги у нее прояснились, я твержу – давай, на выход. Вытащила в переход, пару шагов сделали, да и то едва не сносит, ее ж шатает. Понимаю, что вроде она меня на Первый привела, он же недалеко болтается, это сейчас не видно, а так иной ночью полнеба перегородит, светится пятном возле центра, ну, там, где…

– Не отвлекайся.

– На входе уперлись мы, не двинуться. Я разозлилась так сильно, что… – Руки Гвэт стискиваются в кулаки, лучше слов показывая, что она сделала бы со своим Основателем, если бы в переходе можно было ударить. – Ну вот чем она там смотрела? Как она подход к Первому перепутала с дорогой к закрытому?!

– И ты по памяти отступила, – киваю я одобрительно.

– Вот опять сидим тут! – Гвэт ударяет ботинком по земле и злыми пальцами принимается рвать края разлохмаченного коврика.

Объяснить ей, что ли, что Основатель даже в курительном плену точно привела ее к Первому? А как тогда рассказать, что на Первом на тот момент запустили систему пропусков и эти двое попали в ее работу? Это ж как-то придется им открывать, что они теперь списанные…

Очень-очень мне бы сейчас пригодились эти двое! Прихватить бы с этого осколка какое-нибудь животное, втроем провести его целым и невредимым, обменять на Сатс. Правда, одна из двоих, похоже, серьезно нерабочая…

Поворачиваюсь к навесу и встречаюсь с прищуренным взглядом, устремленным на меня. Вот ведь! Отрешенней спящего Старого Фича будет, а даже сквозь дымную пелену присматривается!

И что же мне теперь думать, Уташ? Неужели ты сразу разглядела, что на Первый вам не войти, но паники не устроила и тихонько отступила? Не стала доискиваться причин, просто сошла с пути, свела своего Мастера – и вы в безопасном месте. Но на желающих осесть здесь вы не похожи, иначе не торчали бы с самого края.

– Неплохая идея: устроить засаду при входе на осколок, – тихо пробую я, осматривая полянку. – Но ты же не забыла, что угол выхода случаен? Если не угадаешь с углом, то что – бежать напролом к крысе?

– Если угадаешь, то не бежать, – хмыкает Уташ.

Как бы мне с ней поаккуратней? Жаль, что разговоры не моя сильная сторона.

– Поделишься? – спрашиваю я и жестом показываю на сигару.

Она пожимает плечами и неторопливо лезет за пазуху.

Нет, все-таки я удачливая. И проверять разрушенную арку послали Алу, которая, похоже, кнута в руках толком не держала, все промахивалась. И сорвало меня на тропку, которая привела меня туда, где застряли наши, да еще такие наши, которые молча оказали мне единственно верную помощь. Кто ноги сам унес, тот еще на ноги встанет, приговаривают иногда. Но без помощи этих двоих я восстанавливалась бы не меньше оборота.

Однако на время везение не распространяется. Ждать я не могу, хватать их сейчас тоже не могу – одна нестабильна, вторая неподконтрольна.

Интересно, Ала так же думала про меня и Сатс? Хотя нет, неинтересно.

Уташ протягивает свою коробочку. Мне приходится встать с земли, обойти костер и самой взять из ее рук. Кручу плоское, гладкое, делая вид, что ищу, с какого края открывается.

И правда, закурить, что ли? Остаться тут, отдаться безопасному осколку и туманящему суетливое сознание дыму?

Бросаю коробку в невысокое пламя костра. Гвэт сжимается на своем коврике, втягивая лохматую голову в плечи.

– Не кури больше, Уташ, – строго говорю я Основателю, наконец-то удивленно распахнувшей глаза. – Приди в себя. Через три поворота жду вас на 5115-ом. Там есть серьезная работа.

– Здесь тоже может быть…

– К Первому больше не приближайтесь.

– Так это тебя на нем! – хрипло выдыхает Гвэт и бледнеет.

– Да. И я не хочу, чтобы еще кого-нибудь так же или как-то иначе. Я займусь Первым, непременно займусь. Они нанесли удар, на который всем, кто застрял в пути, придется так ответить, чтобы они больше никогда не посмели, чтобы зареклись…

На слове «застрял» Гвэт вздрагивает и цепляется взглядом за своего Основателя. Та поднимает лицо ко мне, потом смотрит в костер, где уже занялась огнем ее коробочка. Наконец вздыхает и недовольно произносит:

– Ну, может, и правда, лучше пойти дальше. Отдохнули, вроде, нормально, а работу ж никто не отменял, верно? – Она медленно чешет лопатки о зеленый ствол, словно пытается спиной по нему ползти вверх, потом кривится: – Но… прямо сейчас как-то…

– Я сказала, через три поворота. На 5115-ый. Дорогу найдете.

– А там что? Туда хоть пустят? – интересуется Уташ с сомнением в низком голосе.

– Туда зовут. Там у меня с моим Мастером незаконченное дело. Вы нужны для этого дела и будете нужны после него. Очень нужны.

Уташ, подумав, медленно кивает. Ее явно успокоили мои слова.

Пересекаю полянку, наклоняюсь к Гвэт и заговорщицким шепотом говорю:

– Ты еще молодая и несмелая, но знай: тебя учили меньшему, чем ты можешь. Мастер умеет смотреть. И способен что-нибудь изменить в своем Основателе.

«Правда?» – светится в ее глазах.

Медленно моргаю – «Да» – и спрашиваю:

– Куртка моя где?

– Если думаешь, что от нее что-то осталось, когда ты собой четыре ствола пересчитала, то ты ошибаешься больше, чем…

Это невыносимо!

– Куртка? Где?

Гвэт сопит, дергает манжеты. Из-под нахмуренных рыжих бровей наблюдает, как Уташ, отвлекшись от нас, подтягивает ноги, садится и задумчиво смотрит в костер.

– У местных в большом почете земляника, но растет она бедно, вне лесов не приживается, а я приноровилась и уже договорилась кое с кем, что меняться нам хорошо именно ею, поэтому я себе завтра куртку у местных сменяю, они мне там отложили уже, а тебе вот на, может, то, что это моя, тебе лишнюю защиту даст, ты ведь прямо сейчас одна на этот свой пять тысяч… – она принимается вылезать из серой куртки. – Не помню, какой ты там номер называла, но только ты, прежде чем уйдешь, скажи номер еще раз и уточни, если мы из-за нее выберемся не через три поворота, а позже, где тебя искать тогда, если искать вообще.

Я прикрываю глаза, потому что уши закрыть нельзя, и говорю громче, чтобы Уташ тоже слышала:

– Лучше – лучше! – вам прийти вовремя. И совсем хорошо взять твою землянику, Гвэт, и принести ее на 5115-ый. Там сейчас голодно и тяжело, поэтому там мы очень нужны. У меня там некоторые договоренности… немного поторгуюсь, покажу, что все в силе и ни про кого не забыла, а тут и вы, с новой едой. Все почти как я обещала.

Уташ кивает несколько раз, но ко мне не поворачивается, и непонятно, соглашается она со своими мыслями или с моими словами.

– Но все-таки если не успеем? – гнет свое Мастер и принимается сражаться с застежкой на рукаве.

– Лучше не задерживайтесь, потому что договоренности у меня там шаткие, – говорю я с нажимом, хоть поджилки дрогнули. – Но если через три поворота не будете готовы…

«…тогда извиниться бы мне перед тобой, Сатс, но я тебя сгребу за шиворот, рвану напролом – и можешь что угодно твердить о чужих головах».

– …тогда выходите когда сможете и идите… Где бы нам встретиться?.. – беспомощно запинаюсь, вздрагиваю от нежелания, чтобы мой короткий испуг заметили, и с языка соскакивает спасительное: – На 15-ый. Он неблизко, но он стабилен.

Мастер меня не слушает. Она застряла в манжете и пытается стряхнуть с себя цепкий рукав.

– 15-ый? Это где тараканов потом оставляют? – подает голос Уташ. – Странный, но стабилен, да. И даже прогресс у них, на зависть. Куры там вкусные, и фермы большие… Кто-то им помогает развиваться. Ты не знаешь, чья они работа?

15-ый… Куры, фермы, помогает… Это все чья-то работа?

Мне в руку настойчиво тыкается плотная грубая ткань. Уташ молча косится на меня из-под полуопущенных век. Ждет ответа. Я, задумавшись, надеваю большую куртку и сразу тону в рукавах.

15-ый. Их прогресс – чья-то работа.

К жителям 15-го приходим мы, наши пары. Мы для них могущественные, мы защищаем, избавляем от чудовищ. Это наша работа, но она – поддержка, а не помощь в прогрессе. Однако еще приходят и другие могущественные: они устраивают образ жизни, они контролируют развитие, они одаривают новым, приносят то, чем богат и сыт народ, чем он процветает. Они не распространяются первым могущественным о своих подарках, а жителям 15-го, может, решительно запрещено что-то говорить о таких делах. Вот на 15-ом и таятся от нас – от тех, кто защищает, но ничего не приносит. А за счет чего таятся? Что их держит? Понятно, что страх. Они или боятся потерять то, что им дают, или боятся разозлить того, кто им дает. В любом случае, они боятся.

Но зачем выращивать страх? Кому нужно держать в страхе людей на осколке?

С чем я, разнеси все в пыль, имею дело?!

Я не знаю, я ничего не знаю. Меня учили пользоваться жалкой долей того, что уцелело, но не учили понимать ни про целое, ни про долю. А кто-то все понял и даже интереснейший коврик себе плетет! Сделать так, чтобы горстка слабых признавали тебя сильнейшим? – пожалуйста, это же просто. Быть сильным и подтверждать это делами в большом мире? – ах, знаете, надоело! признаю поражение и удалюсь на покой в закрытое для посторонних уютное местечко, а для души выстрою уголок, где держу на поводке страха тех, кто стоит передо мной на коленях!

Кто-то с Первого устроил эту затею с поводком. Не удивлюсь, если это тот же, кому принадлежат крючки с сигарами.

Что таким движет? Не знаю…

А что сейчас ведет меня?

Нет, этот ответ я знаю. Меня ведут злость, обида и желание дать сдачи побольнее.

Ну ничего, Сатс, мы им еще покажем! Еще посмотрим, легко ли нас с пути столкнуть. Немало наших списали, но я поделюсь с ними своей злостью, еще зажжется в них их собственная. А как арки разбивать, я уже знаю.

Но сначала – тебя вытащить. Уже только ради этого я не сдамся. А пока я не сдалась, я сильна.

С самого угла, перебравшись через валяющиеся на земле вырванные зеленые стволы, я кричу назад:

– Через три поворота! Не забудьте, 5115-ый!

Словно подтверждая, что меня услышали, переход раскрывает передо мной клубы дымки.

Добро пожаловать, дорогая Инэн! Что-то ты разгоряченная какая-то. Не желаешь ли остудиться пучками молний и порывами космического ветра?

Шаг безвозвратный

Когда-то я аккуратно придерживалась середины, отказывалась от боковых дорог.

Сейчас меня, основательно потрепав, вынесло на самый край. И похоже, не на тот.

Я влетела на 5115-ый, ожидаемо плюхнулась в воду. Но только это не мелкий искусственный канал, который мне нужен, а большое и глубокое озеро.

Темно. Ночь. В глаза и в уши заливается вода. Ногам нет опоры, не высунуться, не присмотреться – где хоть озеро кончается? в какую сторону плыть? Каждый вдох разбавлен водой, каждый выдох – кашель. Каждый следующий вдох полон страха.

Кое-как высматриваю, где край заворачивается и куда мне точно не надо. Дальше – просто прочь…

Я быстро устаю. Едва не тону, хлопая по воде огромными слипшимися рукавами. Ботинки упрямо тащат вниз, словно за них меня схватил кто-то большой и голодный. Хорошо, уже знаю, что тут больших нет, поэтому не паникую, не кричу, не трачу силы впустую. Снять ботинки, не захлебнувшись, кажется невозможным, но кое-как получается. Передохнув и откашлявшись водой, принимаюсь вылезать из пленяющей куртки. Прости, Гвэт, но недолго мне прослужил твой подарок с широкого плеча.

Неужели я застряла на одном месте? Почему кажется, что крупные медленные волны не дают сдвинуться, загоняют обратно к краю и дальше? А там поднимет и скрутит! Над головой грохочет, словно кто-то далекий и огромный хмыкает, одобряя мое бедственное положение. Но мелькает вдалеке земля черной неподвижной полосой, и это меня бодрит.

Барахтаюсь долго и упрямо – и через вечность, совсем без сил, вылезаю на берег. Меня рвет озерной водой и комками слизи.

Начинается дождь, как будто чья-то циничная воля решила, что мне только его не хватает. Я лежу на холодном берегу, меня бьют по спине крупные капли, а в голове кружится мысль: неужели все они – случайный вход не с нужного угла, ночь с тяжелой низкой тишиной, озеро, где когда-то едва не утащило за край любопытного Т, – неужели они сговорились, пригласили еще и дождь, и все это собрание лишь для того, чтобы встать у меня на пути? Не удивлюсь, если они сговорились с Первым!

На отчаянной попытке сообразить, куда теперь, меня рвет еще раз. Вдруг становится холодно, будто осыпали льдом – и я теряю сознание.

«…что – бежать напролом?» – зажигается из недавней памяти.

Я резко просыпаюсь.

Все еще темно, все еще дождь, все еще холодно, но уже не как во льду. Встать не могу. Весь мир сжался где-то у меня под сердцем, стянулся туда. Дрожит. То ли замерз, то ли боится.

Под щекой – мокрый песок, ноги не гнутся, руки не слушаются. По спине бьет дождь – все-то меня норовят в спину ударить! Но даже раздражение не прибавляет сил, и мне не шевельнуться.

Пусть глупо, пусть отчаянно, пусть в никуда, но губы мои шепчут: «Кто-нибудь… Крин, хоть за шиворот дерни, помоги…» Но никого на берегу нет, лишь шипит дождь. Ему безразлично, что поливать: воду, песок. Или бестолкового Основателя, которая должна была – должна! – помнить, что вход всегда случаен, которая решила, что она удачливая, но забыла, что удача – это не ползучка, чтобы везла, пока не привезет.

Напрягаю пальцы, цепляюсь за неподатливый песок: «Впусти меня, поделись теплом оттуда, где механизмы, где хранится взятое у Малой…» Но нет ощущения, что я прорастаю, что мои руки сильны, как корни. Осколок молчит, холодный.

Все холодное. Никого со мной рядом, никуда меня не пускает. И еще не шевельнуться. Мокрый песок все крепче сцепляет меня с 5115-ым… Так, может, не вставать и не ломиться? Может, нынешние холод и слабость превратятся завтра в огонь и силу? Превратятся сами, надо только полежать, подождать, чтобы все-все само, как-нибудь…

Разлеглась. Раскисла. А есть ли у тебя, Инэн, время, чтобы его терять, погружаясь в свою слабость? Подними лицо, осмотрись! Может, найдешь что-нибудь, что поможет.

Ну, давай! Привстала, проморгалась. Прищурься: что там темнеет?

Да, вот так. Коленки поустойчивей, ладонями упрись – и вперед!

Чего только ни делала я на этом осколке: и ходила, и ползала, и бегала, и плавала. Теперь – на четвереньках.

Еще немного!

Ударяюсь лбом в легкую преграду – тростниковая дверь. Она шуршит, проминаясь и заваливаясь. Посвистывает ветер, вошедший раньше меня. Черный проем открывается, как переход, ведущий в никуда.

Приподнимаю голову, наспех осматриваю полуразрушенную хижину. Детальней – потом. Все потом.

Переползаю через порог, и сразу – блаженство: дождь перестал лупить по спине! Ветер побродил между хлипких стен, посовался в щели и успокоился.

Я ложусь на бок у стенки. Подтягиваю колени к груди, обнимаю ладонями холодные ступни. Напротив моих глаз в тростниковой стене – дыра. Виден ночной берег. Два дальних холма, черные-пречерные, напоминают, как выглядит пара наших со стороны. Эти холмы будто вылезли из озера, оставив на песке смазанный след-хвост, и нацелились куда-то по своим делам.

У меня не осталось ничего: ни пары, ни дел. Даже ботинок. Была куртка Основателя – разорвана кнутом Алы. Была куртка Мастера – утонула в озере. Есть, конечно, рубашка и штаны, да они при таких стремительных потерях недолго протянут.

Все, что есть – все страшное. Окружило, давит, а я перед этим беспомощна и бессильна. Привычная жизнь осталась так далеко, что я уже и не вспомню, когда она начала разваливаться на части. Все знакомые вещи, которые я кожей чувствовала, с которыми срослась, теперь оторвались. Я как голая. В общем, я почти голая и есть.

Я считала, что мне везет, что владею случаем. А оказалось, случай властен надо мной. Его каприз загнал меня в угол, на самый край и в чем-то даже за край. Не знаю, какие законы мира крутят меня и куда волокут. А ведь когда-то все представлялось мне понятным. Выбирай дороги из тех, что еще не отсекли щиты «аварийной системы». Крути головой и дыши глубже, когда входишь. Вот твой Мастер.

Все рухнуло. Все рушится, и эта шаткая хижина тоже может упасть на меня в любой момент. Но пока она всего лишь шуршит на ветру, я закрою глаза и плотнее стисну ладонями холодные ступни, чтобы стать неподвижной, замереть, и пусть меня несет вместе с этим осколком по кругу и по кругу…

Когда Малая трогает мои веки лучом, пролезшим в дыру тростниковой стенки, я просыпаюсь. Потягиваюсь, разминая тело после сна в скрюченном положении, и выбираюсь наружу, чтобы поймать еще пару лучиков, погреться.

От порога осматриваю хижину. Земляной пол в пучках травы и островках мха, стены и крыша из тростника разлохмачены – дыра на щели, брешь на прорехе. В одном углу шест покосился, плетеная крыша загнулась вниз, в хижину лезет большой треугольник неба. В раннем свете, разливающемся над берегом, хижина похожа на сброшенную кожу чешуйчатого зверя.

Здесь он жил. Здесь искал уединения…

«Однажды понял, что ждать мне нечего, а искать то, что искал, больше не хочу, потому что все оно – бегство и на самом деле слабость. Верну-улся…»

И мне пора возвращаться. Надо только придумать, как.

Возле хижины и ниже от нее к кромке воды – песок. В нем не осталось и следа пути, который я проползла под дождем в ночи. Все смыло, сгладило.

Я иду от потрепанной ветрами и временем хижины к двум холмам, на которые смотрела, засыпая. При свете берег совсем другой. Спокойное озеро, напившееся воды с неба, мелкой рябью перебирает касающиеся его лучи. Большое белое облако застыло в чистой вышине. Оно прогнало ночные тучи, захватило кусочек неба – разве ему надо куда-то спешить? Край озера, упирающийся в границу осколка, прочерчен темно-голубой широкой линией. Я знаю, что озеро длинное, оно тянется больше, чем на грань, захватывая два угла. Дальний его край теряется в белесой сырой дымке. Отсюда видно только один угол – тот, через который меня выкинуло.

Вскоре берег становится каменистым. Из воды напротив холмов высовываются несколько округлых серых глыб, вода возле них зеленоватая от водорослей. Будто и правда эти холмы вылезли из озера, оставляя за собой россыпь крупных валунов и камней поменьше.

Босым ногам больно на камнях, но надо потерпеть. Я хочу пройти по берегу дальше и сразу подняться на второй холм: он повыше, с него больше увижу. Карту осколка я помню не очень хорошо. Я вообще карты помню плохо. Можно пошутить, что поверхность я знаю поверхностно.

«Ты всегда ленилась думать», – бросила мне тогда Ала.

Может, не было повода думать? Поиск новых трудных решений не нужен, если все отработано. Пришел, нашел, исправил, ушел. Или пришел, не нашел что исправить, пошел дальше. Где тут думать? Где, кстати, Крин, ты нашла саму возможность задаться вопросом «зачем вообще»?

Стараясь не замечать острых камней, впивающихся мне в ступни, иду, забирая правее и выше. Вскоре поднимаюсь на холм. С него видно далеко, но не так, как я рассчитывала. Замахнулась-то я при ясном свете увидеть не меньше трети осколка, но за огромной зеленой равниной, за изогнутой лентой реки, тянется гряда холмов – и закрывает мне обзор.

Ладно, до реки я доберусь быстро, еще Малая в зенит не встанет. Если там немного передохнуть и потом перебраться через холмы…

Вот ведь! Я прикидываю, как мне идти, хотя прежде надо понять, куда мне идти!

Действительно, думать ленюсь, не поспоришь.

Выбираю на вершине местечко, где побольше песка и поменьше тощих стеблей травы. Сажусь, подтягивая под себя ноги, и пальцем вывожу периметр осколка, продавливая все углы. Тревожа влажный песок, веду кривую линию внутри рисунка – вот так тянется длинное озеро, по грани и на два угла. Проминаю точку-ямку в одном углу – вот здесь меня выбросило. От ямки провожу неглубокую прямую – это направление к центру осколка. Наконец склоняюсь над рисунком и, вытянув руку вперед, втыкаю в песок травинку там, где поселение, где башня, где Сатс.

Увы, это на другом краю осколка. Глядя на травинку, с холодком в груди понимаю, какой осколок огромный и как мало у меня времени, чтобы…

Чтобы что? Чтобы его пересечь? Не льсти себе, Инэн. Даже если ты соберешь все свои силы, если откажешься от сна, отдашься только движению вперед, и то пешком ты будешь идти не меньше пяти поворотов. Да, в принципе это возможно. Мы с Крин такое когда-то провернули. Правда, потом нас тот таракан едва не затоптал, потому что мы по итогам могли только ползти. Но справились и вышли с осколка, рванув. Еще позже полный оборот отсиживались на Первом, восстанавливаясь по крупицам.

Сейчас у меня такого не выйдет.

А если еще раз понадеяться на везение?

Разворачиваюсь к озеру и внимательно смотрю на голубую полосу края, на ближайший угол. Что ты мне ответишь, если я попробую выйти и зайти снова?

Ладно, знаю я твои ответы. Сначала ты выплеснешь в переход вместе со мной озерную воду. Дорога тут же провиснет, а это значит, что ни удержаться на ней, ни подойти потом к осколку уже не получится. Меня просто сорвет, а дорога еще выпрямляться будет неизвестно сколько.

Перезайти с сухого угла?

Смотрю на рисунок и прочерчиваю на песке линию к первому углу без воды – он справа. До него еще добраться надо, что тоже займет поворот-другой. Да и потом: ну рискну я опять вслепую, ну выйду, ну зайду… А куда меня выкинет по новой? Снова в озеро, которое оттяпало тут два угла? Мне нужен или канал, или тот лесок. И нет ничего, что гарантировало бы мне удачу!

Нет, одна попытка стоила мне куртки, ботинок и едва не стоила жизни. На вторую мне уже нечего отдать. Вот собственные силы и буду пересчитывать, раз больше ничьих сил нет.

А точно ли нет больше ничьих сил?

Прищурившись, гляжу на поднявшуюся звезду. Светит. Горячая. Мощная. Она – на небе. Под небом – я.

Я – Основатель.

Я – золотой цвет на балахонах Старших.

Я – потомок тех, кто построил механизмы, пленяющие свет Малой.

Так что же, я не смогу от своей звезды силу взять?!

Поднимаюсь во весь рост, разворачиваю плечи. Потом вытягиваю вперед ладони, растопырив напрягшиеся пальцы. Проснувшаяся память или что-то, только что мной придуманное, соединяет мои руки, складывает их в треугольник, жадно нацеливает на звезду.

Ты! Дай, дай же!

Теплый свет льется на холмы, на берег, играет с озером, но я требовательна и хочу, чтобы все – мне. Весь свет – мне! Не буду делиться, мои ладони поймают все!

Дай же!!!

Позади становится холодней. Лучи искривляются, разделяются: одни, сбившись передо мной в клубок, жгут руки, другие еще просачиваются между пальцев, но им не убежать от моей разгулявшейся воли. Золотом подкрашивается воздух слева и справа. Свет смиренно подходит с боков и заворачивается. Обрастающее чужой энергией, тело мое будто становится больше, руки и ноги покалывает, в груди жарко-жарко.

Я закрываю глаза, отдаваясь во власть новой силы, вбирая ее, наполняясь так, что даже голова запрокидывается от удовольствия. Кажется, что я могу все – могу оторваться от поверхности, могу даже лечь на свет и прокатиться на нем над землей.

В конце концов, почему только пешком?

Опускаю руки, освобождая звезду. Лучи света разлетаются над берегом, скользят по воде озера – порыв ветра доносит до меня их облегчение.

Бросаю тело вперед и слетаю вприпрыжку с холма. Я готова кричать от переполняющей меня силы. От глубоких вдохов давит в груди, в голове звенит, ноги не чувствуют земли и травы, будто не касаются их горящими ступнями.

Очнуться не успеваю, как вихрем пересекаю равнину. Малая не бросает, она рядом, поддерживает, поднимаясь в зенит. Вокруг меня вращается золотой кокон.

Это свет! Эта сила! Я – это сила!

Восторг несет меня вперед и вперед, все быстрее и уверенней. Наспех замечаю брод через реку и в два длинных прыжка, нарушая законы гравитации, перемахиваю на другой берег, к подножью крутых холмов. И дальше, с легкостью! Вот уже перевал. И его – тоже прыжком.

Если бы только наши знали, как много – как безгранично много! – мы можем! Сколько радости было бы в каждом нашем деянии!

Нет в уроках на Первом ничего о том, почему потомков великих и сильных народов держат в плену скудных знаний и рутинной работы. Нет в Старших ничего, кроме намерения нас задавить и унизить, а любого поднявшегося – выбросить прочь. Нет сейчас ничего, кроме несущего меня света и ветра, что свистит в ушах от быстрого бега. Свет держит меня за плечи, греет спину. Ветер остужает разгоряченное лицо. Я едва успеваю отмечать ориентиры – мелькнула справа полуразрушенная каменная крепость, размытым пятном прокатилась красно-зеленая рощица. А мне – туда, через большую равнину, потом – правей, вдоль открывшейся взору низкой стены из круглых камней, и по намеченной дороге через вон те три оврага…