Текст книги "Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка"

Автор книги: Кейт Мак-Канн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

У Роберта Мюрата тоже были тяжбы с прессой. Он добился 600 000 фунтов компенсации и официальных извинений от четырех газетных компаний, а потом и значительную сумму и извинения от «Скай телевижн» за многочисленные неподтвержденные обвинения в его адрес.

Адам Тьюдор и его коллега Изабел Хадсон и сегодня продолжают выполнять для нас огромный объем работы, причем бесплатно и предпочитая оставаться в тени. Помимо всего прочего, они дали нам неоценимый совет, как нам относиться к расползающимся по всему Интернету клеветническим материалам о нас. Мы подали иск на пару сайтов, но оказалось, что удалить эти страницы с некоторых из них, особенно с американских, практически невозможно. В конце концов, нужно выбирать, с кем воевать. Так можно всю жизнь только тем и заниматься, что пытаться закрывать бесчисленные сайты,

В январе мы начали нашу новую кампанию по внедрению в Европе единой системы оповещения о пропаже детей (СОПД). Мы по своему горькому опыту знали, что действия после похищения ребенка могут быть совершенно неорганизованными и беспорядочными. Мы за время наших поездок по Европе узнали, насколько разнятся принятые для таких случаев схемы действий. Учитывая то, что стало очень просто любому человеку (в том числе похитителям и торговцам живым товаром) переезжать из страны в страну, возникла необходимость не только внедрения действенных национальных систем, но и выработки политики, позволяющей странам при необходимости мгновенно обмениваться сигналами тревоги и информацией. Европейской комиссией при помощи федерации «Пропавшие дети Европы» и отдельных неправительственных организаций уже проделана большая работа по развитию, улучшению и унификации отдельных СОПД, но мы надеемся, что наше участие и внимание прессы, которое оно, конечно же, вызовет, может помочь ускорить этот процесс.

Мы с самого начала думали о том, чтобы использовать нашу кампанию, наши ресурсы и внимание к нам общественности и СМИ для спасения других детей и ограждения семей от того кошмара, через который прошли мы. В результате беспрецедентного резонанса, который вызвало наше дело, лицо Мадлен превратилось почти в символ, она стала олицетворением всех пропавших детей. Наша беда разбудила общество, заставила по-новому взглянуть на эту проблему. Это само по себе было положительным результатом. Мы понимали: пока интерес к ней не угасает, мы должны пользоваться тем арсеналом, который она дала нам, чтобы помогать пропавшим и подвергающимся насилию детям.

До исчезновения Мадлен я слышала о нескольких случаях похищения или убийства детей. Да, они вызывали у меня ужас и гнев, но мне казалось, что это единичные случаи, и уж конечно я не думала, что подобное может произойти с моей семьей. Узнав истинный масштаб этой проблемы, мы были потрясены. Сначала мне даже стало стыдно, что я так мало знала об этом, и только теперь я начинала понимать, что подобное невежество можно встретить повсеместно. Об этих преступлениях говорится так мало, возможно, из-за того, что во многих странах это не проблема первостепенной важности.

Трудно назвать точную цифру, сколько детей исчезает ежегодно. Главным образом потому, что в Европе и даже в пределах любой отдельно взятой страны, не существует стандартных методов сбора, записи и классификации таких данных. В некоторых государствах учет и вовсе не ведется. На каждый получивший огласку случай наподобие нашего приходится много таких, о которых не сообщается в СМИ.

В одной только Великобритании в 2009–2010 годах в полицию поступило более 200 000 заявлений о пропавших детях и подростках. В эту цифру, разумеется, включены и побеги из дома и воспитательных учреждений (и таких «пропаж» большинство), а также похищение детей родителями и членами семьи. Самая серьезная и, к счастью, самая немногочисленная группа – дети, похищенные посторонними лицами, в США такие преступления называют «стереотипные похищения».

Средняя цифра в 600 и более похищений детей в год была зафиксирована в 2004–2005 годах в Англии, в Уэльсе. Однако на самом деле их, скорее всего, намного больше. О многих «внутрисемейных» похищениях (число которых, по сообщениям нескольких официальных источников, неуклонно растет) в полицию не сообщается, и некоторые случаи не учитываются в статистике, например, такие, которые не подпадают под юридическое определение «похищение детей». Важно также отметить, что похищения, заканчивающиеся такими преступлениями, как сексуальное насилие или убийство, входят в статистику более серьезных преступлений. Также учитываются не все попытки похищения. Это зависит от правил, по которым работают полицейские в той или иной стране, и тоже может исказить истинную картину.

Нет сомнений лишь в том, что доступная статистика не отображает реального масштаба проблемы. Похищение детей – не единичные случаи, и это происходит в каждой стране. Если власти заявляют об обратном, они, скорее всего, скрывают правду.

Потерять ребенка, да еще таким образом, для родителей – самое страшное горе, какое только можно представить. И для родителей в такой ситуации главное знать, что делается все возможное, причем быстро и тщательно. Образцом системы оповещения о пропаже детей является американская AMBER Alert (это сокращение от Americas Missing: Broadcasting Emergency Response – Разыскивает Америка: экстренное оповещение), получившая название в память о девятилетней Амбер Хагерман, похищенной и убитой в Техасе в 1996-м.

Во время поездки в США в прошлом году Джерри был очень впечатлен тем, как функционирует система АМБЕР, которая основывается на добровольном партнерстве правоохранительных структур, средств массовой информации и беспроводной передачи данных и транспортных компаний. Цель такого взаимодействия – мгновенное распространение информационных бюллетеней. Важно, что система запускается только в самых серьезных случаях исчезновения детей (существует ряд критериев, по которым определяется степень серьезности ситуации), чтобы избежать постоянных ложных тревог, которые могут снизить реакцию людей. Цель системы оповещения АМБЕР – мгновенно поднять по тревоге все сообщество, и смысл этого очень прост: при поиске похищенных детей дорога каждая минута. У нас с Джерри не было сомнений в том, что, существуй подобная система в Португалии, Мадлен могли бы найти очень быстро. Только представьте, как нам тяжело об этом думать.

В 2001-м Национальный центр США по делам пропавших и эксплуатируемых детей организовал кампанию по внедрению этой появившейся в Техасе программы по всей стране. Были изготовлены обучающие пособия и видеофильмы о системе АМБЕР для распространения в правоохранительных органах и средствах массовой информации. Тогда функционировало всего 27 систем АМБЕР, сейчас их уже больше 120, и количество это продолжает расти, развивается и сама система. Помимо того, что резко увеличилось число раскрытых похищений (на сегодняшний день в результате задействования системы оповещения АМБЕР было найдено 532 ребенка), бывали случаи, что похитители, узнав об активации системы, отпускали детей.

В 2003 году правительство США придало системе оповещения АМБЕР статус национальной. Теперь она координируется помощником министра юстиции. Крайне важно для успеха этого начинания участие правительства. Европейским странам необходимо как можно быстрее перенять этот опыт.

Думаю, что я не погрешу против истины, если отмечу, что Европа в этом вопросе отстает от Америки лет на двадцать. В то время, когда была похищена Мадлен, лишь в двух из двадцати семи стран Европейского союза существовала национальная система оповещения о пропаже детей: во Франции и в Бельгии. Вскоре такая схема появилась и в Греции. В Великобритании такую программу первым ввел Сассекс, это случилось в 2002-м. Затем его примеру последовали Саррей и Гемпшир. К 2005-му все полицейские силы в Англии и Уэльсе использовали СОПД. Однако задействовались эти системы крайне редко и не были связаны между собой. Общегосударственное координирование СОПД необходимо, и поэтому очень важно, чтобы работу по развитию этих систем возглавляло правительство.

В феврале 2008-го мы с Джерри отправились в Брюссель на встречу с командой, работавшей в организации «Пропавшие дети Европы», объединяющей двадцать одну неправительственную организацию из пятнадцати стран Европейского союза. Каждая из этих организаций активно занимается случаями похищения и сексуальной эксплуатации детей в своей стране. Однако «команда» – это громко сказано, потому что, к нашему безмерному удивлению, оказалось, что в ПДЕ тогда работало всего несколько самоотверженных людей. Я спросила заместителя генерального секретаря Дэлфини Моралис, почему европейские страны противятся внедрению СОПД. Она объяснила это тем, что большинство людей не понимают принципа ее работы. Подчеркивая важность международного сотрудничества в этой области, она упомянула недавний случай похищения ребенка на севере Франции. Была запущена система оповещения Alerte Enlèvement, но, как это ни парадоксально, если жители юга Франции, до которого сотни миль от места происшествия, получили тревожный сигнал, то бельгийцы, до которых оттуда час езды, даже не узнали о случившемся.

Тот день был очень насыщенным, мы открыли для себя много нового, но он оставил у нас горький осадок. Было очевидно, что в Европе для спасения похищенных и эксплуатируемых детей делается крайне мало. Если пытаются реализовать в этой сфере какие-то идеи, то из-за бюрократических проволочек это происходит очень, очень медленно. К тому же казалось, что многие с этим смирились: «Да, все это очень печально, но что мы можем поделать?» У меня все это вызвало тревогу и в то же время гнев.

«Так почему же страны Евросоюза не спешат внедрять СОПД? – спрашивала я себя. – Почему правительство не финансирует такие проекты?» Похоже, решение проблемы похищения и сексуального насилия над детьми не входит в число их приоритетов. Но почему? Быть может, они полагают, что эту проблему нужно замалчивать, чтобы не сеять панику среди населения? Чтобы народ верил, что общество наше прогрессивное, что живем мы в спокойных странах, где нечего бояться? А может, властям безразлична судьба детей, потому что они не голосуют на выборах? Или они считают, что борьба с терроризмом и организованной преступностью приносит больше дивидендов? Или причина в отсутствии финансовых перспектив? Или в том, что нет смысла тратить усилия ради пропавших детей? Как говорят, «с глаз долой – из сердца вон»?

Вернувшись домой, мы заручились поддержкой одного из ведущих британских адвокатов, специалиста в сфере прав человека Джеффри Робертсона. Он любезно составил для нас воззвание к Европейскому парламенту – мы решили попытаться обратить внимание политиков на необходимость внедрения единой системы оповещения о пропаже детей на всем континенте.

В марте мы с Джерри посмотрели документальный фильм о Кэролайн Диккинсон, тринадцатилетней британской девочке, которая была изнасилована и убита на своей кровати в номере молодежной турбазы во время поездки школьников во Францию в 1996-м. Человек, совершивший это ужасное злодеяние, Франсиско Хавьер Арсе Монтес, был задержан спустя годы благодаря бдительности одного из сотрудников иммиграционной службы. Этот сексуальный извращенец до убийства Кэролайн в течение двадцати лет нападал на девочек по всей Европе. Несмотря на то что он был несколько раз осужден, выйдя из тюрьмы, он имел возможность снова совершать подобные преступления. Чтобы избежать ареста, он попросту переезжал из страны в страну. Какой еще нужен пример тем, кто принимает решения в Евросоюзе?

«1 марта. Уму непостижимо! У меня не осталось добрых слов для Европы и этого так называемого Европейского «союза». Пришло время требовать. Для начала необходимо собрать информацию: кто был тогда в Прайя-да-Луш; все ДНК, особенно все неидентифицированные ДНК; результаты последующих проверок в этом районе. Нам нужна также информация о похожих случаях. Как нам все это получить, не знаю. Но пришло время мозгового штурма».

Меня поразило и то, что преступления такого рода снова и снова совершают одни и те же люди. Если похититель Мадлен насильник или, к примеру, человек, торгующий детьми, он, скорее всего, уже совершал нечто подобное в прошлом. Я попыталась вспомнить, что в те первые дни мне говорил британский консул о людях, которые забираются в постель к детям. Мне нужно было узнать больше.

Я связалась с британским консулом в Алгарве, который к этому времени уже вышел в отставку. Он рассказал мне, что раньше ежемесячно проводил встречи с британскими туроператорами, работающими по всему побережью Алгарве, на которых каждый раз обсуждались и совершенные преступления. В августе 2006-го на одной из таких встреч туроператоры сообщили ему о целой серии случаев, когда преступник ночью проникал в помещения, где проживали отдыхающие, забирался в постель к ребенку и подвергал его разным формам насилия. Злоумышленник почти всегда закрывал дверь в комнату родителей перед тем, как напасть на ребенка. В одном случае педофил воспользовался лосьоном после бритья отца ребенка для того, чтобы успокоить или обмануть жертву.

Было сделано предположение, что этот насильник (или насильники) следил за родителями, изучал, как проводит время семья, определяя «слабые места» в системе безопасности ее жилища, и заранее узнавал, где спят родители и дети. У меня выступил холодный пот, когда я сообразила, что все это применимо к нашей ситуации. Британские туроператоры постарались, чтобы это не стало достоянием гласности (и не нужно быть гением, чтобы понять, какие на то были причины). Я стала расспрашивать бывшего британского консула о том, что было дальше. Проводилось ли расследование? Был ли кто-нибудь осужден? Он сказал, что, кажется, тогда какой-то иммигрант, строитель, был задержан и освобожден из-под стражи в зале суда. Произошло это через несколько лет после тех случаев. Невероятно!

Несмотря на некоторые действительно страшные открытия, которые я совершала, погружаясь в исследование темы насилия над детьми, не все было так ужасно. Постепенно у меня начала появляться надежда на лучшее, а уверенность в том, что Мадлен была похищена педофилом и убита, осталась в прошлом. Я начала понимать, что это вовсе не единственно возможный вариант. Встреча с Эрни Алленом и людьми из Национального центра по делам пропавших и эксплуатируемых детей очень помогла мне пройти этот путь.

Мы с Джерри вылетели в Вашингтон в конце марта, чтобы посетить НЦДПЭД. После своей первой поездки в Америку Джерри мечтал, чтобы и я туда съездила и увидела своими глазами, как там все функционирует. Оказавшись на месте, я быстро поняла, почему он этого хотел. Поддержка Эрни вселяла надежду, которую подкрепляли реальные факты и цифры. Исследования показывают, что в Соединенных Штатах 56 % детей, похищенных чужими людьми, находят живыми. «Не верьте людям, которые говорят вам, что надежды нет, – говорил нам Эрни. – Есть множество возможных сценариев развития событий, при которых ваш ребенок может быть жив. Вам нужно продолжать сражаться за нее». Наша вера в то, что она жива и ждет нашей помощи, окрепла, а желание ее найти стало еще сильнее, если такое вообще возможно.

В центре работали прекрасные люди, радушные, отзывчивые и целеустремленные. Американский энергичный подход («давайте думать о решении проблемы, а не о самой проблеме») наполняет тебя верой в лучшее. Такой оптимизм, такая целеустремленность вызывают у тебя желание действовать, не поддаваться отчаянию. У нас с Джерри такое желание появилось. Преграды на пути к внедрению в Европе схем, подобных АМБЕР, вдруг показались вполне преодолимыми, будущее озарилось светом.

На следующий день у нас появилась возможность встретиться с Джеффом Седжвиком, тогда занимавшим пост помощника министра юстиции и координатора системы АМБЕР. Кроме того, когда мы были в Вашингтоне, нам посчастливилось встретиться с Эдом Смартом, отцом Элизабет Смарт, которая была похищена из своей спальни в Солт-Лейк-Сити утром 5 июня 2002 года. Четырнадцатилетнюю Элизабет нашли через девять месяцев вместе с похитителями всего в двадцати милях от дома. Эд оказался очень приятным человеком. Мы поговорили о том, какую роль сыграла система АМБЕР в их случае и о необходимости внедрить подобную систему в Европе. Он подчеркнул, насколько важно, чтобы образ Мадлен не стерся из памяти людей. После этого мы поговорили об Элизабет и о тех трудностях, с которыми столкнулось семейство Смартов после ее возвращения. Разговор был очень эмоциональным.

Через год после разговора с отцом Элизабет нам довелось встретиться с ней самой. Она приехала в Лондон и согласилась провести у нас в Ротли субботний вечер. Отправляясь встречать ее на вокзал, я немного нервничала. Какой она окажется? О чем с ней говорить? Я даже не была уверена, что узнаю ее – мне приходилось видеть лишь детские фотографии Элизабет. Но мои волнения были напрасны – я узнала ее сразу. Гостья наша оказалась доброй, вежливой, умной и веселой девушкой. За обедом мы много о чем говорили, в том числе и о ее нынешней жизни, и о предстоящем суде над ее похитителями. Шон и Амели даже уговорили ее заняться с ними рисованием. Больше всего нас удивило в Элизабет, пожалуй, то, что она очень уравновешенный человек. Такая нигде не пропадет. Я всем сердцем надеюсь, что Мадлен тоже способна справиться со всем, что выпало на ее долю.

10 апреля 2008 года мы снова отправились в Брюссель, на этот раз для того, чтобы передать в Европарламент наше воззвание и просить помочь с внедрением единой системы оповещения о пропаже детей. Чтобы было принято какое-то решение, за него должны были проголосовать больше 50 % из 785 членов Европарламента. На пресс-конференцию собралось огромное количество журналистов. Позже нам рассказали, что такой ажиотаж наблюдался только когда в парламенте выступали принц Чарльз и Далай-лама. Мы решили, что это хороший знак для будущего всех детей Европы.

Однако тот день закончился одним неприятным моментом. Если помните, еще в октябре мы отправили государственному прокурору Португалии список людей, у которых, по нашему мнению, нужно было взять свидетельские показания. В ответ португальская полиция решила приехать в Лестер, дабы присутствовать при общении британской полиции с Фионой, Дэвидом, Расселом, Джейн, Мэттом, Рейчел и Дайан, а также множеством других свидетелей, у которых до сих пор так и не были взяты показания. Вопросы им задавались те самые, которые мы с Джерри привели в письме прокурору (очевидные и относящиеся к делу вопросы, спешу добавить), плюс дополнительные вопросы от португальской полиции.

То, что приезд судебной полиции в Великобританию совпал с нашей поездкой в Брюссель, было случайностью. Когда мы заканчивали обедать, Кларенсу позвонил какой-то испанский журналист и сообщил, что ему передали стенограммы наших с Джерри свидетельских показаний, которые мы дали португальской полиции. Его заинтересовала та часть моих показаний, в которой я упомянула о брошенных нам в то утро словах Мадлен: «Почему вы не пришли, когда я и Шон вчера вечером плакали?» Нужно ли говорить, сколько мучений я пережила с тех пор, размышляя об этом вопросе? Причина, заставившая меня рассказать об этом полиции, ясна: это могло оказаться важным.

Когда Кларенс пересказывал нам этот разговор, я почувствовала, что меня охватывают злость и разочарование. Неужели снова? Сколько еще случится таких «утечек информации», прежде чем этот кошмар наконец закончится? Разумеется, вскоре телефон Кларенса уже разрывался от звонков журналистов, которые хотели узнать поподробнее о «последней новости». Мы уже догадывались, чем это закончится. Новость о нашей поездке в Брюссель заменят заголовки наподобие «Родители бросили рыдающую Мадлен» или что-то в этом роде, на что хватит фантазии у редакторов.

Не припомню, чтобы я когда-нибудь так сердилась, как в тот день. Португальская полиция хранила наши показания одиннадцать с половиной месяцев. Как вышло, что эта информация была обнародована (замечу, уже в который раз совершенно незаконно) именно сегодня, именно в тот день, когда мы с Джерри были в Брюсселе и старались сделать что-то полезное для защиты детей? Эффект случившегося был очевиден: мы с Джерри будем дискредитированы, и общественность не уделит должного внимания тому, чего мы старались добиться. Конечно, мы ужасно расстроились.

Если вам кажется, что вышесказанное – не более чем плод моего разгоряченного воображения, подумайте вот о чем. Во время одного из разговоров, через семь недель после похищения Мадлен, Гильермину Энкарнасан убеждал нас, что судебная полиция не собирается выставлять нас в негативном свете. «Если бы мы этого хотели, – сказал он тогда, – мы бы рассказали журналистам о том, что говорила вам Мадлен в тот день, когда пропала». Вот так-то!

Случилось то, чего мы боялись. Интерес прессы к Макканнам вспыхнул с новой силой. Газеты запестрели выдержками из наших показаний.

Но мы не хотели пасовать перед этой несправедливостью. Вернувшись из Брюсселя, мы начали «обрабатывать» всех 785 членов Европарламента. Казалось бы, что может быть проще, чем подписать какую-то бумагу? Но посещение каждого из подписывающих требует немало времени и усилий. Все мы подвержены приступам апатии, в том числе и политики, и, возможно, они даже в большей степени, чем все остальные. Итак, мы начали действовать вместе с друзьями, родственниками, сочувствующими, благотворительными организациями («Пропавшие люди», «Пропавшие дети Европы»), которые спонсировали нас, Кэтрин Мейер и пятью членами Европарламента, сразу же поддержавшими наше воззвание. В июне мы поехали в Страсбург, в офис Европарламента, чтобы нанести последний, решающий удар, и к сентябрю наши надежды оправдались. Предложенное нами воззвание подписали 418 членов Европейского парламента, и оно обрело форму резолюции.

Мы испытали огромное облегчение и радость. Это был не просто шаг вперед к достижению нашей цели, но удар по заторможенной бюрократической машине. Проблема похищения детей вышла на передний план в глазах тех, кто в состоянии что-то изменить. Будем надеяться, надолго.

20

ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, СУМАСШЕДШИЙ

В среду, 27 февраля 2008 года, в час ночи мы с Джерри неожиданно проснулись. Ощущение было такое, словно наша комната ходила ходуном, упала даже фотография Мадлен в рамочке, стоявшая на комоде. Нас охватил ужас. Первое, что нам пришло в голову: нас хотят убить. Может быть, это взорвалась мина или кто-то пытается проникнуть в наш дом. Джерри вскочил с постели и бросился к Шону и Амели, чтобы узнать, все ли с ними в порядке. Потом он решил осмотреть весь дом, внутри и снаружи. Я про себя молилась, чтобы с нами ничего плохого не случилось.

Нам приходилось получать письма с угрозами, и неудивительно, что мы в первую очередь подумали о нападении. Немного успокоившись, мы поняли, что это, скорее всего, был подземный толчок. Мы обнялись, и я заплакала. Страх сменился чувством облегчения, которое уступило место печали, вызванной мыслями о том, во что превратилась наша жизнь.

Пока в Португалии шло судебное разбирательство, мы чувствовали себя как на тонком льду. В августе, когда судебная полиция начала кампанию против нас, нас очень расстроило отношение к нам британских властей. Контакты с нами свелись к минимуму, и мы оказались практически в информационном вакууме. После того как нас сделали arguidos, ситуация стала еще хуже. Британская полиция утверждала, что у нее связаны руки: португальцы любое «вмешательство» могли воспринять как попытку оспорить их главенствующую роль в расследовании, что могло привести к осложнениям не только в отношении нынешнего дела, но и в международном сотрудничестве. Нам было известно о напряженности этих отношений, но мы чувствовали себя преданными.

Мы знаем: британская полиция полагает, что судебная полиция проводила расследование не на должном уровне. И мы уверены, что нас британские полицейские не считают причастными к исчезновению Мадлен. Определенные высказывания, сделанные в частных беседах с нами некоторыми служащими полиции (в том числе и высокопоставленными особами), подтвердили это. И все же у нас возникло ощущение, что нас бросили в трудную минуту.

Также крайне неприятно понимать, что британская полиция, зная об утечках информации в прессу и о том, для чего это делается, продолжает заявлять, что у них с судебной полицией сохраняются деловые отношения. Среди этих утечек были и конфиденциальные заявления, сделанные нами британским полицейским и переданные впоследствии в Португалию. К тому же разглашение этих сведений причинило большой вред не только нам, но и другим людям.

Из-за всего этого их «деловые отношения» выглядят какими-то односторонними. Не желая осуждать этот поступок, который в нашей стране просто немыслим, они как будто своим молчанием попустительствуют ему.

Весной 2008-го, спустя почти год после того, как Мадлен видели в последний раз, судебная полиция наконец решила провести в Прайя-да-Луш следственный эксперимент и воспроизвести события вечера 3 мая 2007 года. Для участия в этом эксперименте должны были приехать мы с Джерри, Фиона, Дэвид, Джейн, Рассел, Рейчел, Мэтт, Дайан и Джес Уилкинс, с которым Джерри разговаривал тем вечером после того, как, в последний раз проверив детей, вышел из нашего номера. Использовать дублеров полицейские не хотели, поэтому, если бы кто-то отказался или не смог принять в этом участие, эксперимент не состоялся бы.

Мы с Джерри посчитали, что, будучи arguidos, обязаны приехать. Остальные свидетели получили по электронной почте более-менее вежливые приглашения от судебной полиции, что их несколько удивило, и поэтому они попросили объяснить цель этого запоздалого эксперимента. Снимать это на видео, похоже, никто не собирался, по крайней мере, о том, чтобы показать такой фильм по телевидению в расчете на получение какой-то дополнительной информации, речь не шла. Наши друзья и так были в ужасе от того, что с нами происходило. Если они подозревали, что судебная полиция пытается с их помощью получить какие-то новые свидетельства против нас или даже втянуть в это дело кого-то из них самих, это можно было понять. Были и определенные опасения относительно того, что пресса поднимет вокруг этого шум, особенно учитывая то, что предполагаемая дата эксперимента уже была ей известна. Однако больше всего свидетели недоумевали по поводу того, как предлагаемое воспроизведение событий может помочь поискам Мадлен. Этот вопрос оставался открытым. Вскоре тон посланий судебной полиции сделался более бесцеремонным, и то, что поначалу выглядело как просьба, теперь уже больше напоминало требование. Кое-кто решил, прежде чем на это согласиться, посоветоваться с юристом. Закончилось это тем, что одновременно все собраться не смогли, и от идеи проведения следственного эксперимента отказались.

Тем временем приближалась очередная печальная дата. В мае мы пережили немыслимое: первую годовщину похищения Мадлен. В предшествующие дни мы дали множество интервью газетам и телевидению, а 30 апреля на Ай-ти-ви был показан документальный фильм с нашим участием. Нашей целью было возобновить поиски дочери, обратившись к людям напрямую с просьбой предоставить нам любую информацию, имеющую отношение к этому делу, даже ту, которая уже была известна властям. Поскольку британская полиция попросту передавала всю, по их мнению, представляющую интерес информацию судебной полиции, не ставя в известность нас или наших независимых следователей (что, к сожалению, продолжается по сей день), в общей картине были огромные пробелы. Была выделена специальная телефонная линия, чтобы люди могли звонить нам анонимно и конфиденциально.

Что касается этого дня, мы испытывали такие неприятные чувства, что никак не могли придумать, чем нам заняться. Я намеревалась просто остаться дома с Джерри, Шоном и Амели. А вот Джерри, наоборот, хотелось пообщаться с другими людьми. Джонни, Триш, Сэнди и Майкл должны были представлять нас в Прайя-да-Луш на специальной службе в Носса Сеньора да Луш. Здесь были запланированы служба в приходской церкви Святой Марии и Святого Иоанна в Ротли и месса в церкви Явления Богородицы в Ливерпуле, где обвенчались мы с Джерри. Мы побывали и там, и там. Я была рада, что мы это сделали. Да, тот день принес нам много душевной боли, но хорошо, что мы не провели его в одиночестве.

Мы попросили всех, кто не забыл Мадлен и пропавших детей по всему миру, зажечь свечку и помолиться ровно в 21:15 вечера. По всей Британии и за ее пределами загорелись свечи и фонари. Футбольный клуб «Эвертон» на своем стадионе осветил ночное небо прожекторами, в Ротли были запущены китайские бумажные фонарики. Архиепископ Йоркский, доктор Джон Сентаму написал специальную молитву и призвал всех с удвоенной силой молиться за возвращение Мадлен.

«9 мая. Спасибо Шону и Амели – только благодаря им я смогла держать себя в руках. Не знаю, что бы я делала без них. И как живут родители, потерявшие единственного ребенка? Не знаю. Шони – нежный и ласковый «маменькин сынок». Ну и хорошо! Он такой милый, такой нежный. Амели – девочка с характером, но очень чувствительная и чистая душой… Амели часто говорит мне, как сильно она любит тебя, Мадлен, называет тебя «моя сестричка» и рассказывает, какие свои игрушки подарит тебе, когда ты вернешься. Сегодня я опять слышала, как она за тебя молится».

Понедельник, 12 мая 2008 года, пятый день рождения Мадлен. Если бы я в ее четвертый день рождения знала, что она через год все еще не вернется к нам, я бы этого не пережила. Нужно сказать пару слов о том, как прошел этот день. Мы устроили дома чаепитие с шариками, с тортом, открытками, подарками и гостями: родственниками, друзьями и лучшей подружкой Мадлен Софией, которая родилась с ней в один день. Мы теперь каждый год устраиваем в этот день такой праздник. Все подарки оправляются в комнату Мадлен и дожидаются ее возвращения. Розовая спальня остается в точности такой, какой она была, когда ее покинула Мадлен, только теперь в ней гораздо меньше свободного места. Здесь и подарки, которые присылают ей люди, от плюшевых мишек до четок, и фотографии, и рисунки Шона и Амели. Есть здесь и специальная коробочка, в которую близнецы складывают для Мадлен разные интересные, на их взгляд, штучки: последняя конфета из коробки, какая-нибудь картинка или просто листок с дерева, привлекший их внимание. Все мы время от времени приходим в эту комнату, чтобы ощутить ее присутствие. Дети иногда берут на время ее игрушки, но всегда возвращают их на место.