Текст книги "Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка"

Автор книги: Кейт Мак-Канн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Кто-то из свидетелей заявил, что видел, как мы с Джерри несли большой черный мешок и вели себя при этом весьма подозрительно. Совершенная чушь! Но когда речь заходит о «свидетельствах» такого рода, их слово противопоставляется нашему слову, а, судя по всему, для судебной полиции наше слово имело совсем небольшой вес. «Если бы вы были португальцами, – со вздохом произнес Карлос, – этого уже хватило бы, чтобы посадить вас в тюрьму».

Из всего этого напрашивался один вывод: так называемые «улики» были сфабрикованы, хотя это казалось совершенно невероятным. Кому это было нужно? Когда ты сталкиваешься с чем-то подобным, с чем-то совершенно тебе незнакомым, первая и естественная реакция – отринуть действительность, сказав себе: «Этого не может быть». Но это была лишь первая реакция. Когда я размышляла о том, что происходило до сих пор, мне начинало казаться, что в этом мире возможно все что угодно. В любом случае, мы, похоже, недооценили грозящую нам опасность. Даже наш собственный адвокат, судя по всему, был уверен, что полиция имеет достаточно улик против нас. Я понимала, что Джерри вот-вот сорвется.

Но потом произошло самое интересное. Карлос передал нам предложение полиции: если мы, а точнее, я, признаюсь, что Мадлен погибла, меня ждет приговор намного мягче. «Каких-то два года, – сказал он. – Это ничто по сравнению с тем, что вы получите, если ваша вина будет доказана».

Мне показалось, что я ослышалась. Но недоверчивость тут же сменил гнев. Как смеют они обвинять меня во лжи?! Почему они не думают о том, как я буду жить дальше под тяжестью такого обвинения? И главное: неужели они рассчитывают, что я сознаюсь в преступлении, которое они измыслили для того, чтобы весь мир поверил, будто моя дочь мертва, а значит, ее не нужно искать? Может, в прошлому них такая тактика срабатывала, но со мной это не пройдет. Через мой труп! «Обдумайте наше предложение, – настаивал Карлос. – Судить будут только вас. Джерри сможет вернуться к работе».

На это я даже не нашлась что ответить.

Похоже, нам ставили условие: если мы не согласимся на такой вариант, власти продолжат расследование убийства, и если нас признают виновными, мы оба можем получить пожизненные сроки. Неужели все свелось к этому? Согласиться на меньшее или рискнуть гораздо большим?

Джерри наконец не выдержал. Он рухнул на колени и, уронив голову на грудь, стал всхлипывать. «Нам конец. Наша жизнь кончена», – твердил он. Осознание того, что мы оказались во власти непонятной нам системы правосудия, стало для него тяжким ударом. Было невыразимо мучительно видеть его, всегда очень сильного, таким, ведь я так его люблю. Но моя реакция была другой, я это помню отчетливо. Может быть, мне тоже нужно было пасть на колени, начать плакать? Почему у меня не было слез? Со стороны я выглядела холодной, а значит, была виновна? Снова нахожу такой моей реакции лишь одно объяснение: все это было немыслимо и слишком неправдоподобно. Я превратилась в какой-то персонаж «мыльной оперы». В любую минуту режиссер мог крикнуть «снято», и этот эпизод остался бы в прошлом. Даже сегодня я с трудом верю, что все это происходило в действительности.

Одну фразу Карлос повторил, наверное, раз двадцать: «Обратной дороги нет». Меня бросило в дрожь. У этого человека было три дочери. «Вы хотите, чтобы я солгала? Что бы вы сделали на моем месте, Карлос? Сознались бы в преступлении, которого не совершали, зная, что после этого ее уже никто не будет искать?»

«Да, я бы подумал об этом».

Господи, помоги нам! Мое доверие к Карлосу испарялось так же быстро, как вера в португальское правосудие. И мне было непонятно, верит ли он нам. Учитывая, что его обязанностью было защищать нас, это вызывало, мягко выражаясь, беспокойство. Даже если он нам верил, я уже сомневалась в том, что у него хватит духу стоять за нас до конца.

Одно дело передать нам предложение полиции – это Карлос был обязан сделать, и совсем другое – уговаривать нас принять его. Меня это ужаснуло, о чем я и сказала ему, причем недвусмысленно.

Моя злость и разбушевавшийся материнский инстинкт, похоже, пробили брешь в охватившем Джерри отчаянии. К нему возвращались спокойствие, самообладание, способность рассуждать здраво и свойственный ему воинственный дух.

«У них ничего нет против нас!» – выпалил он и начал перечислять Карлосу многочисленные упущения и натяжки в «доказательствах», собранных полицией. «Вы этим должны заниматься, а не я!» – добавил он и спросил у Карлоса, готов ли тот продолжать вести наше дело. Карлос ответил, что готов. Нужна ли ему помощь? Нет, пока не нужна, но если дойдет до суда, она может понадобиться.

Триш и Эйлин, обеспокоенные шумом, вышли из своей комнаты. Я слишком долго сдерживала в себе злость, чтобы разговаривать спокойно, и через несколько секунд по вилле уже метались три разъяренных львицы.

Но, понимая, что горячая голова сейчас делу не поможет, мы вскоре стали друг друга успокаивать. Мы с Джерри взяли с Триш и Эйлин слово, что, если завтра я не вернусь из полицейского отделения, они как можно скорее увезут детей из страны.

Было около четырех утра, когда Карлос и София оставили нас, напомнив, что мы должны снова встретиться в полиции. Направляясь к двери, София шагнула ко мне и обняла меня. Она сказала, что верит нам, что она с нами, и попыталась развеять мою обеспокоенность относительно Карлоса. Я должна доверять ему, сказала она. Он «хороший специалист». У меня немного отлегло от сердца – хоть кто-то в Португалии был на нашей стороне!

Когда они ушли, мы с Джерри переглянулись, не понимая, что теперь делать и что с нами будет. После исчезновения дочери мы много раз попадали в непростые ситуации, но на этот раз все было гораздо серьезнее. Наша жизнь, наша семья, наше будущее были поставлены на карту. Мы не могли лечь спать. Нам было нужно что-то делать. Забыв о том, который час, Джерри позвонил Бобу Смоллу и срывающимся от паники голосом рассказал ему, что происходит. Боб был поражен. О результатах экспертизы ему известно не было, как и ни о чем таком, что могло бы стать причиной подобного отношения к нам судебной полиции. Он попытался убедить Джерри, что все не так плохо. «Просто расскажите им правду. Все будет хорошо», – произнес он уверенно. Возможно, он просто пытался успокоить сам себя.

Легли мы около пяти утра, перед этим помолившись дольше, чем обычно.

«Мадлен, милая, пожалуйста, не забывай, как сильно мы все тебя любим. Мы будем продолжать бороться, солнышко, и будем продолжать искать тебя. Держись, Мадлен».

17

ARGUIDOS

Пятница, 7 сентября. После двухчасового сна мы стали готовиться к предстоящему дню. Мною овладело какое-то непонятное спокойствие. Добрых полчаса мы просидели на телефоне, сообщая родственникам и друзьям о нашем положении. Мы всем говорили, что, если у них есть желание высказать свое недовольство, они это могут сделать любым приемлемым для них способом. Никого не пришлось просить дважды. Все уже давно были вынуждены сдерживать свои чувства.

Нам на подмогу приехала Жюстин. Пока Джерри снова разговаривал с Бобом Смоллом, она стала звонить некоторым редакторам британских газет. Мы прекрасно понимали, что о нас будут говорить этим утром в Португалии, и Жюстин хотела заранее донести до британской прессы истинное положение вещей, чтобы она не просто повторила то, что напечатают португальские газеты.

Наконец настало время идти в полицейское отделение. Отчетливо помню, как я несколько минут молча стояла посреди гостиной. В голове у меня роились мысли. Когда в Великобритании станут известны эти новости, наверное, начнется что-то страшное… Наше правительство не потерпит этого. (Подумать только, прошло четыре месяца, а я оставалась такой наивной!) Полицейские могут меня пытать и бросить в камеру, но я не стану лгать… Я сделаю все, чтобы спасти Мадлен и сохранить семью… Я знаю правду, и Господь Бог знает правду. Остальное не важно. Все будет хорошо.

Я по-прежнему справлялась с эмоциями и чувствовала себя сильной.

Жюстин собиралась отвезти меня в Портиман. Джерри должен был приехать туда позже, ко времени его допроса. Я сказала Жюстин, что по дороге нужно будет заехать в «Оушен клаб». Из-за суматохи этого утра я слишком поздно обнаружила, что Триш решила отвести близнецов в их клуб, чтобы освободить нас от лишних хлопот. С практической точки зрения это, конечно же, было правильное решение, но я не могла уехать из Прайя-да-Луш, не повидавшись с ними. В конце концов, я даже не знала, вернусь ли сегодня к ним. Да, это означало, что я не успею к назначенному времени, но, помня о тех бесконечных часах, которые я просидела в этом чертовом полицейском отделении, мне было наплевать. Детей я нашла на игровой площадке рядом с рестораном «Тапас». Я бросилась к ним, стала целовать, крепко обняла обоих и шепнула: «Я люблю вас», думая про себя: «Господи, сделай так, чтобы я смогла вечером снова их обнять!»

В Портиман мы с Жюстин ехали на ее маленькой машинке. Несмотря на ожидавшее меня суровое испытание, я с трудом сдерживала улыбку, когда мы катились по дороге то на второй, то на третьей передаче, время от времени, как кенгуру, прыгая вперед. Эта поездка показалась мне бесконечной. Все, что происходило со мной тогда, напоминало сюрреалистическое кино, в котором могли происходить самые невероятные вещи. Впечатление это еще больше усилилось, когда перед поворотом к полицейскому отделению Жюстин остановила машину, достала из сумочки помаду и, глядя в зеркало заднего вида, начала подкрашивать губы.

Улица возле отделения снова была запружена людьми. Здесь толпились репортеры и обычные зеваки. Неожиданно я ощутила мощный выброс адреналина (должно быть, пробудились гены моих воинственных предков-ливерпульцев). Выйдя из машины, я, не замечая ничего вокруг, с совершенно спокойным видом и высоко поднятой головой направилась к входу. Странно, но я чувствовала себя в тот миг непобедимой. С того места, где собрались местные жители, раздались какие-то насмешливые выкрики, но я не обратила на них внимания. Полиция не занимается поиском Мадлен уже несколько недель, напомнила я себе. От одной этой мысли меня стала переполнять кипучая ярость. Нет, я не собиралась с этим мириться. Ни за что!

Жюстин осталась снаружи, чтобы сделать заявление для СМИ. В это время репортеры уже не хуже моего знали, что сегодня меня объявят arguida. Карлос, София, моя переводчица и Сесилия Эдвардс, британский консул, ждали меня внутри. У Карлоса на этот раз вид был уже не такой удрученный. Да и переводчица сегодня была более благосклонной.

В кабинет для допроса меня пригласили только в 11:50, так что мое опоздание не имело никакого значения, в чем я и не сомневалась: тогда я уже начала привыкать к своеобразному пониманию пунктуальности португальских полицейских. В кабинете находились те же, что и вчера. На этот раз Карлос посоветовал мне не отвечать ни на какие вопросы, объяснив, что я как arguida имею на это право, и это была самая безопасная тактика поведения: любые мои ответы могли быть истолкованы не в мою пользу. Он знал эту систему лучше, чем я смогу ее узнать за всю свою жизнь, поэтому мне показалось благоразумным следовать его совету. Не понимая, как что-либо, сказанное мною, смогло бы привести к подобному положению, я все же решила не лезть на рожон.

Как и ожидалось, допрос начался со слов Жоао Карлоса о том, что я отныне перехожу в статус arguida. Он зачитал мои права и обязанности, которые этот статус на меня накладывал. Я сидела неподвижно, борясь с клокотавшим внутри гневом. «Они не ищут Мадлен…» Потом начался допрос. Что я увидела и услышала, войдя в номер 5А в десять часов вечера 3 мая 2007 года? Кто вызвал полицию? В какое время? Кто сообщил о случившемся СМИ? Нужно сказать, что, когда тебе задают прямой вопрос, довольно трудно не отвечать. Естественная реакция в таком случае – дать ответ, хотя бы из вежливости. Ну и, конечно же, совсем непросто было не поддаться побуждению высказать свои мысли относительно их смехотворных инсинуаций. Но, с другой стороны, я очень устала и на фразу «без комментариев» не нужно было расходовать умственную энергию. Кроме того, это значительно сократило время перевода. Я надеялась, что, если повезет, процедура не затянется надолго.

Рикарду Паива на этот раз активнее участвовал в допросе, но это не смогло вывести меня из равновесия. Этот человек приглашал нас в свой дом на обед. Наши дети играли с его сыном. «В Великобритании, когда ваши близнецы были слишком возбуждены, вы давали им успокоительное?» – спрашивал он. «В Великобритании вы оставляли Мадлен у родственников?» «Вы когда-либо испытывали стресс при общении с детьми?» Я прекрасно понимала, зачем задавались подобные вопросы, поэтому, проглотив возмущение, которое они у меня вызывали, продолжала хранить молчание.

Откровенно говоря, мысль о том, что мне будут показывать видеозапись работы полицейских собак, вызывала у меня нервную дрожь. Я не знала, чего ожидать, хотя и была уверена, что в результаты их работы вкралась ошибка. От Боба Смолла мы знали, что реакция собак считается (или должна считаться) сведениями, а не уликой. Но в моем разгоряченном воображении эти видеозаписи стали самой что ни на есть железной уликой, и я уже представляла себе, как после их демонстрации прозвучит что-нибудь наподобие: «Что и требовалось доказать!» О собаках заговорил Рикарду. «У этих собак стопроцентное попадание, – произнес он, помахав передо мной каким-то листком. – Двести дел – и ни одной неудачи. Мы обратились в лучшую лабораторию в мире, где есть оборудование для проведения низкокопийного анализа ДНК». Он выделил интонацией это слово, будто оно было синонимом эталона точности. Я лишь молча смотрела на него, не в силах скрыть своего презрения. Что он мог знать про низкокопийный анализ? Меня так и подмывало попросить его уточнить, что это означает. В Португалии никогда раньше не использовали таких собак, и он знал о них не намного больше, чем я.

Рикарду включил видеомагнитофон. Я увидела, как кинолог, констебль Мартин Грайм (тогда он служил в полиции южного Йоркшира, а позже занялся частной практикой) поочередно вводил собак в номер 5А. Каждая из собак побегала по комнате, запрыгнула на кровать, заглянула в шкаф и тщательно все обнюхала. Кинолог между делом подводил собак к небольшому пятну за диваном в гостиной, у края штор. Он давал им команду обнюхать это пятно, и те, выполнив команду, настораживались. Я почувствовала некоторое облегчение. Все это не очень напоминало научный подход.

На записи обыска соседнего с нашим номера одна из собак стала скрести пол в углу комнаты. Потом констебль Грайм позвал собаку, и они вышли из номера.

На этом киносеанс не закончился. Теперь мы увидели подземный гараж и восемь припаркованных автомобилей, в том числе и наш «Рено Сценик». Его трудно было не узнать – все стекла были заклеены портретами Мадлен. В медицине есть понятие «необъективное исследование» – это когда цель исследования заранее определена. Примерно то же самое я увидела здесь. Одна из собак, вытянув морду вперед, пробежала мимо нашего «Рено», направляясь к соседней машине. Кинолог остановился у «Рено» и позвал собаку. Та послушно вернулась, но потом снова отбежала. Не отходя от машины, констебль Грайм еще несколько раз подзывал собаку и указывал ей на разные части нашей машины, пока та наконец не насторожилась, а потом она залаяла.

Каждый раз, когда собака подавала сигнал, Рикарду останавливал запись и сообщал нам, что в этом месте была найдена кровь и что ДНК из взятого там образца совпала с ДНК Мадлен. После этих слов он впивался в меня пристальным взглядом и спрашивал, как я могу это объяснить. Только в таком случае я не произносила в ответ: «Без комментариев», а говорила, что не могу этого объяснить, как, впрочем, и он. Помню, что в те минуты Рикарду вызывал у меня ощущение гадливости. «Что он делает? – спрашивала я себя. – Только выполняет чьи-то указания?» Мои губы беззвучно произносили: «Тупая скотина! Тупая скотина!» Этот бессловесный речитатив каким-то образом придавал мне сил. Такой человек не мог вызывать уважения. «Тупая скотина…»

Позже, разбираясь, насколько правомерным было использование собак-нюхачей, Джерри узнал, что собака может подавать сигналы тревоги, повинуясь подсознательным приказам хозяина. Из всего увиденного мною на записи я могу сделать вывод, что именно так и происходило во время этих обысков. Как нам стало известно позже, в своем письменном докладе констебль Грайм подчеркнул, что сведения, добытые при помощи собак, нельзя считать вполне достоверными, не имея подтверждающих улик.

Ближе к концу допроса я подошла к Рикарду и спросила, зачем он тогда пригласил нас в гости. Это был тактический ход? Рикарду замялся. «Мы доверяли вам, как и все», – ответил он. Черт возьми, если кому-то и приходилось сетовать на обманутое доверие, так это нам с Джерри, а уж никак не полицейским.

В 15:15, когда я вышла из кабинета, Джерри уже ехал в Портиман на допрос. Мне не разрешили встретиться с мужем, но я смогла поговорить с ним по телефону. Карлос рассказал мне, что, скорее всего, в понедельник состоится суд, поэтому покинуть страну нам не разрешат. Эта новость расстроила меня меньше, чем я ожидала. Уже ничто не могло меня удивить. Каждый новый удар был не менее неожиданным, чем предыдущий, и я просто не могла поверить в то, что все это происходит на самом деле. К тому же я не знала, позволят ли мне уйти из полицейского отделения, тем более поехать домой. В конце концов меня отпустили, и я смогла вернуться на виллу. Едва я вышла на порог полицейского отделения, поднялся страшный шум и (кто б сомневался!) засверкали фотовспышки. Я ужасно устала, и мне очень хотелось увидеть своих детей, которых Триш отвезла в дом Хаббардов. Мы с Жюстин поехали туда. Всю дорогу за нами тянулась длинная вереница машин португальских репортеров.

Когда я крепко-крепко обняла близняшек и стала тыкаться в них носом, чтобы вдохнуть их сладкий аромат, по мне теплой волной пробежало ощущение умиротворенности. Вот что на самом деле важно! Вот для чего мы должны продолжать сражаться: ради нашей семьи, наших детей. Окруженная родственниками и друзьями, я с чашкой чая в руке уселась на диван, и Шон с Амели принялись наперебой рассказывать о том, чем они занимались днем. Я как будто села в ТАРДИС из сериала «Доктор Кто» и в один миг перенеслась в другой, лучший мир, счастливый и невинный. Это были волшебные минуты.

В 18:30 я привезла близнецов на нашу осажденную виллу и позвонила Алану Пайку, чтобы поговорить о том, что происходило в тот день, и сообщить, что со мной все в порядке. Прибыло подкрепление в лице Сэнди и Майкла. Надо сказать, что присутствие двух мужчин придавало уверенности. Телефоны снова раскалились от звонков. Дома многие наши родственники и друзья выражали в интервью СМИ свою тревогу и негодование в связи с тем, как со мной обращались. Фил даже упомянула о той «сделке», которую нам предложила португальская полиция. Джерри не понравилось бы, что это стало достоянием гласности (хотя, наверное, только потому, что он в эту минуту находился в полицейском отделении). Но у меня на этот счет не было никаких сомнений. Ведь все происходило именно так, и это предложение было возмутительным.

Пообедав, поговорив и просто посидев без дела, что мне было крайне необходимо, я легла спать. Кейт Макканн – arguida. Мама Мадлен – arguida. Она обвиняется в убийстве собственной дочери или, по меньшей мере, в сокрытии ее тела. От одной мысли об этом меня начинало тошнить. Этот мир не просто жесток – он сошел с ума. То, что происходило, было слишком невероятным даже для киносюжета. Внутри у меня все клокотало от такой несправедливости, а сердце разрывалось от тоски по моей дорогой девочке.

Джерри вернулся только в половине второго ночи. В самом начале допроса его, как и меня, официально признали arguido. Он намеревался воспользоваться советом Карлоса и не отвечать на вопросы. Но когда слова: «Вы избавились от тела вашей дочери?» прозвучали в третий раз, его до того рассердила совершеннейшая нелепость этого предположения и бесцеремонность допрашивающего офицера, что он не выдержал. И при тех обстоятельствах его реакция была вполне естественной, но, к сожалению, то, что тактика поведения у нас была разной, дало повод некоторым журналистам и тем психам, которые изливают желчь через Интернет, назвать меня «непробиваемой» и даже сделать вывод о моей виновности. Однако по сравнению с остальными нашими проблемами это было не столь существенно.

Как и я, Джерри испытал облегчение, увидев видеоотчет о работе собак-нюхачей. Он сказал по этому поводу: «Трудно даже представить, чтобы сведения собирались более предвзято». Рикарду и ему сообщил, что они обнаружили ДНК Мадлен в нашей машине с помощью «лучших экспертов в мире». Когда Джерри попросил показать ему результаты анализов, Рикарду заволновался, стал размахивать бумагами с отчетом констебля Грайма и заявил: «Собаки важнее!»

После этого Джерри воспрянул духом. Он понял, что никаких улик против нас нет, несмотря на то что полиция и пресса пытались убедить нас в обратном. Таких улик просто не существовало. У полицейских не было доказательств смерти Мадлен. У них была только запись того, как собака старается угодить хозяину, работая в номере, из которого Мадлен исчезла три месяца назад. Теперь нам известно, что химические вещества, образующиеся в процессе гниения, и кадаверин, который, как считается, имеет тот самый «запах смерти», можно обнаружить только в течение не более тридцати дней. Никаких гниющих частичек человеческой плоти, которые могла бы учуять собака, там не было. Все это было просто ошибкой.

Лишь спустя одиннадцать месяцев из рассекреченных материалов следствия мы узнали всю правду: в полном отчете английской лаборатории, который был прислан из Великобритании до того, как нас допрашивали, говорилось, что результаты исследования ДНК «не позволяют сделать однозначных выводов».

Таким образом, не было никаких доказательств того, что Мадлен умерла. Поиски следовало продолжать.

По дороге домой из полицейского отделения Джерри стало понятно, что Карлос считает выдвинутые против нас обвинения небеспочвенными, и что нам, возможно, придется задержаться в Португалии. Подобные разбирательства могут длиться годами. Если бы нас обвиняли в убийстве, а не в сокрытии тела, нас могли бы даже поместить под стражу. Принимая во внимание отсутствие каких бы то ни было улик, невозможно понять, как могли появиться подобные обвинения в наш адрес. Если бы нам несколько недель назад сказали, что мы будем arguidos, мы бы в это не поверили. Вероятность того, что нас могут разлучить с Шоном и Амели и даже запереть в тюремной камере, не дав возможности подготовиться к защите, не могла не вызывать у нас страха. Джерри серьезно подумывал о том, чтобы посадить нас в машину и перевезти в Испанию. Конечно, это было бы безумием. Весь мир после этого счел бы, что мы действительно виновны, и, быть может, полиция именно на такие действия с нашей стороны и рассчитывала.

У большинства обычных людей не укладывается в голове, что невиновного человека могут заставить сознаться в преступлениях, которые он не совершал. Мы с Джерри из их числа. По крайней мере, сейчас. Сильное психологическое давление, оказываемое на нас, вполне могло подтолкнуть меня и Джерри к поспешным решениям, принятым сгоряча и со зла. К счастью, мы не поддались искушению и не сбежали. Португалию мы покинули с благословения судебной полиции и с высоко поднятыми головами.

Суббота, 8 сентября. Весь день мы были как на иголках – сегодня станет известно, разрешат ли нам вернуться домой. Рейчел нашла в Лондоне двух адвокатов, которые, по ее утверждению, могли бы помочь нам. Майкл Каплан и Ангес Макбрайд из юридической компании «Кингсли Нэпли» уже занимались несколькими крупными делами, в том числе и делом об экстрадиции Пиночета, и делом Стивенса. Джерри позвонил им. Они детально обсудили сложившуюся ситуацию и все, что с нами происходило вплоть до этого дня, а также поговорили о том, чем нам может помочь «Кингсли Нэпли». Тем временем мы пытались убедить наших близких перестать общаться с представителями СМИ. Сказано было уже достаточно, и мы ясно осознавали, что теперь и наша судьба, и судьба Мадлен находятся в руках португальской системы правосудия. Слишком усердная критика этой системы в такой ответственный момент могла сослужить нам медвежью услугу.

В тот день Лиз Доу, британский консул в Лиссабоне, позвонила нам с радостным известием: Луис Невес и Гильермину Энкарнасан заявили, что мы можем покинуть страну в любое время. Слава Богу!

По совету адвокатов мы решили уехать из Португалии как можно скорее, не в понедельник, как планировалось, а уже завтра. Тут же прозвучала команда «свистать всех наверх», и мы принялись собирать вещи. Майкл вызвался после нашего отъезда остаться на пару дней, чтобы убрать виллу, передать ключи хозяевам и организовать отправку остальных вещей.

Видя толпу репортеров, операторов и фотографов, окруживших виллу стеной, мы с Джерри рассудили, что благоразумнее будет не выходить на улицу. Наши близкие, прихватив Шона и Амели, вышли через черный ход, чтобы поплавать и перекусить. Несмотря на занятость, одно событие мне было жаль пропустить, – посвященную Мадлен торжественную службу в Носса Сеньора да Луш. Эта маленькая церковь и ее замечательные прихожане столько сделали для нас после похищения Мадлен! Мне нужно было присутствовать там – ради Мадлен, и, конечно, для того, чтобы поблагодарить и попрощаться с нашими друзьями и всеми, кто нас поддерживал, в особенности с несколькими преданными нам пожилыми португалками. Но мы догадывались, что, куда бы мы ни пошли, репортеры будут тенью следовать за нами, а это может испортить праздник для всех остальных. Я очень огорчилась оттого, что мне пришлось пропустить эту службу.

Вечером нам позвонил Кларенс. Жюстин собиралась вплотную заняться своей политической карьерой, и мы всегда надеялись, что он сможет снова стать нашим представителем. Но у правительства были на этот счет иные соображения. Из-за нашего статуса arguido ему было запрещено вступать с нами в деловые отношения. Кларенс был расстроен не меньше нашего. То была первая ласточка: из-за всех этих безосновательных обвинений перед нами начали закрываться двери. Возникло ощущение, что правительство нашей родной страны отвернулось от нас. До сих пор мне не приходило в голову, что власти не станут на нашу защиту, и я снова отругала себя за наивность. Я знала, что дела обстоят не самым лучшим образом, но даже не догадывалась, какими пагубными окажутся последние события для нас и для Мадлен.

Слава Богу, что рядом с нами были наши родные. Благодаря им возникали смешные ситуации, которые снимали напряжение и не давали сойти с ума. В тот последний наш вечер в Португалии мать Джерри сидела во дворе и, как и полагается бабушке, вела задушевные разговоры, по части которых она была большой мастерицей (говорила она больше сама с собой, чем с нами). Неожиданно мы заметили большой мохнатый выдвижной микрофон, нависающий над забором. И то ли многословный и пересыпанный цветистыми оборотами взрыв негодования, которым разразилась Эйлин, едва заметив микрофон, то ли мысль о том, что он кому-то понадобился, чтобы услышать бабушку Макканн, несмотря на то что голос у нее очень громкий, была тому причиной, но все мы разом так и грохнули.

Около полуночи Жюстин сообщила СМИ, что мы рано утром покидаем страну и возвращаемся в Великобританию. Мы бы не стали их об этом оповещать, но, понимая, что они все равно проведают о нашем отъезде, решили, что так будет лучше. Это даст нам возможность хоть как-то контролировать ситуацию и свести к минимуму шумиху, которая неизбежно поднимется, когда они об этом узнают.

На следующее утро мы упаковали последние вещи и, слезно попрощавшись со Сьюзен Хаббард, разбудили Шона и Амели. В последние дни они ложились спать все позже и позже (думаю, к этому времени они уже начали превращаться в португальцев), поэтому мы никак не могли их разбудить, но, проснувшись окончательно и узнав, что им предстоит лететь на самолете, они страшно обрадовались.

Никогда не думала, что мне придется покидать Португалию вот так. Я все еще не могла поверить, что мы летим домой вчетвером (у меня до сих пор от этой мысли мурашки бегут по телу), ощущая недоверие и подозрение окружающих.

Стоит ли говорить, что многие газеты сообщили о том, что мы якобы бежали из страны. Но, как я уже упоминала, решение об отъезде было принято за несколько недель до этого. Мы всего лишь уехали на день раньше, чем планировали. Наша жизнь к этому времени сделалась невыносимой. Мы были замкнуты в четырех стенах, многие были враждебно настроены по отношению к нам, и это не только связывало нам руки, не давая заниматься поисками Мадлен, но и плохо отражалось на наших близнецах. Меня возмущало то, что нас, по сути, выставили из страны (а именно так я это воспринимала), но мы должны были думать о будущем Шона и Амели и о продолжении поисков Мадлен.

В шесть у нашего дома уже собралась толпа журналистов. Через час мы покинули виллу и Прайя-да-Луш. Меня и детей Джерри вез во взятой напрокат машине, остальных членов семьи согласился отвезти один наш знакомый англичанин, проживавший в поселке. Ужасы этой поездки быстро заставили нас позабыть о том, какая тяжесть лежит на сердце. Всю дорогу нас преследовали, машины португальской и испанской прессы мчались впритык к нашему автомобилю. Из окон и люков торчали операторы с огромными телекамерами на плечах. То и дело нас обгоняли мотоциклисты, над головой грохотал вертолет. Это было какое-то сумасшествие. Можете представить, как испугались дети, да и нам самим было по-настоящему страшно. В голове у меня промелькнула мысль о принцессе Диане. Нетрудно было представить, что привело к ее трагической гибели.

Джерри все сильнее жал на педаль газа – он инстинктивно старался выдерживать безопасную дистанцию между нами и машиной, которая практически касалась нашего бампера. Я попросила его сбавить скорость. В этой ситуации важнее всего было сохранить спокойствие и попытаться не обращать внимания на ад вокруг нас. Не важно, как быстро мы доедем. Не важно, что нас всю дорогу до аэропорта будут преследовать. Важно остаться в живых. За последние четыре месяца я молилась бесчисленное количество раз, но не могла предположить, что мне придется просить Господа о защите на трассе А22.