Текст книги "Сквозь годы"

Автор книги: Кей Мортинсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Кэй Мортинсен
Сквозь годы

1

– От силы еще мили две, и я дома! – издал Коул торжествующий клич и почувствовал прилив сил.

Он даже стал подпевать – пусть невпопад, но зато с большим чувством – популярным песенкам, льющимся из радиоприемника, который не выключал всю дорогу, опасаясь заснуть за рулем.

Перепад во времени сбивал с толку его организм, для которого в данный момент наступила полночь.

Когда же я в последний раз ел? – прикинул Коул. Похоже, что вчера.

Он достал из бумажного пакета сэндвич с мясом, который купил в кафе при автозаправочной станции, и попытался представить себе, что это бифштекс с яйцом.

Я просто проголодался, убеждал себя Коул. Нервы тут ни при чем. Нервы у меня железные!

Прошло восемь лет с тех пор, как он последний раз был здесь, и, если бы не преждевременная смерть Джерри, у него не возникло бы причин возвращаться.

Коул спросил себя, печалится ли он по погибшему брату, и понял, что не испытывает ничего похожего.

Да и с какой стати мне оплакивать Джерри, ухмыльнулся он, который оболгал меня, обвинив почти во всех смертных грехах? Благодаря ему моя репутация здесь испорчена раз и навсегда.

На самом деле они не были братьями. Семья Лиммерикс усыновила Джерри в младенчестве, а девятилетнего Коула – одиннадцать лет спустя. Это было роковой ошибкой: вместо того чтобы подружиться, мальчики стали врагами – старожил принял новенького в штыки, видимо вообразив, что тот посягает на его права.

При первом знакомстве Коул предложил коренастому Джерри поиграть в викингов, но вместо шпаги тот взял садовую лопату и первым же ударом рассек «братцу» лицо.

Но теперь Джерри уже не вздуть меня, как прежде, подумал Коул, проводя пальцем по побледневшему с годами шраму, который пересекал его скулу. Этот шрам почему-то очень нравился женщинам.

Женщины… Его глаза цвета морской волны потемнели при воспоминании об одной из них. Глэдис. Какой честолюбивой была эта вечно интригующая маленькая шлюшка!

Рожденная вне брака экономкой его отца, в раннем детстве она была похожа на беспризорного заморыша – черная, как цыганка, в очках, прыщавая, да еще с кривыми зубами. Над ней все насмехались.

Однако Глэдис подросла, и тут всем пришлось вспомнить сказку о гадком утенке. Ее вечно смеющийся рот демонстрировал ослепительно белые зубы, зрение исправилось, а кожа…

Коул стиснул руль, вспомнив ощущение, которое испытывал, прикасаясь к Глэдис, и чуть не врезался в живую изгородь.

Он раздраженно выровнял машину и смачно выругался.

Глэдис постоянно вводила его в искушение. Порочная, безответственная и при этом абсолютно беззащитная, она была жалкой маленькой распутницей, помешанной на сексе и власти. Она зацеловывала Коула до потери рассудка и убегала, часом позже хихикала в постели с Джерри, а на следующее утро ее видели в обнимку с Дереком, сыном садовника.

Неужели мне никогда не избавиться от этих воспоминаний, раздраженно подумал Коул и попытался унять охватившее его вожделение.

Постепенно ему удалось восстановить контроль над своим телом, но нервное возбуждение не проходило. Да, видно, эта обольстительная девица оставила в его душе неизгладимый след.

Хорошо, что она со своей матерью давно покинула Гринлэнд, подумал Коул. В противном случае я сейчас поставил бы своей целью не приведение в порядок дел, связанных с усадьбой, а праведную месть.

Глаза Коула хищно сверкнули. Вот чего ему хотелось на самом деле!

Вот уже три месяца мысль о Коуле доводила Глэдис до дрожи.

Она явственно представляла себе их первую встречу: Он будет стоять с презрительным выражением на лице, готовый погубить ее, а она ничего не сможет сказать в свою защиту…

Увы, у него есть законное право разрушить мою жизнь, размышляла она, до боли прикусывая нижнюю губу.

Это тревожное ожидание началось вскоре после смерти Джерри, когда поверенный поместил в центральной газете объявление о том, что разыскиваются родственники покойного. С тех пор Глэдис каждое утро просыпалась в страхе: новый день мог оказаться для нее последним, проведенным под кровом родного дома.

Стоит Коулу приехать и заявить о своих правах наследника, и они с сыном окажутся на улице!

– Глэдис, дорогая, очнись! О чем ты так глубоко задумалась?

Услышав знакомый голос Дерека, молодая женщина непонимающим взглядом уставилась на боб, который все это время вертела в пальцах, словно бусину четок.

Какая же я дура! – подумала она.

Метко запустив в Дерека стручком, Глэдис закатала длинные рукава своего безразмерного свитера и продолжила перебирать бобы, складывая их в коробку с наклейкой «Усадьба Гринлэнд. Натуральные продукты».

– И все-таки, – снова вернулась она к мысли, которая, словно привязчивая мелодия популярной песенки, продолжала крутиться у нее в голове, – что мы будем делать, если Коул объявится?

– Не дергайся, – ответил Дерек с нежной грубоватостью, позволительной другу детства. – На это объявление никто не откликнется, и о Коуле забудут. У него был шанс, но он его упустил.

Глэдис не смела даже надеяться на такой конец.

– Может быть, – с сомнением пробормотала она. – Но я все равно не могу успокоиться.

– А я уже успокоился. Гринлэнд принадлежит тебе, и точка.

– Только его половина, – с мрачным видом уточнила она, отгоняя кур от груды ярко-зеленых стручков.

– Нет, это просто возмутительно! – воскликнул Дерек в ответ на эту реплику. – Не понимаю, о чем думал Джерри, завещая усадьбу тебе и Коулу! Конечно, он был не в себе последние несколько недель, но ведь не настолько же! Всем известно, что он терпеть не мог своего брата!

Глэдис тяжело вздохнула. Вспоминать эту историю ей вовсе не хотелось.

– Возможно, он поступил так именно из ненависти, – предположила она. – Решил оставить Коулу свои долги.

– Возможно, – согласился Дерек. – Но и долги эти – твои по праву. Я готов побить любого, кто это оспорит! – заявил он, чем вызвал, как и намеревался, слабое подобие улыбки на ее печальном лице. – Согласись, я прав. Ты же была женой Джерри!

Глэдис поморщилась, но промолчала. Никто, даже ее старинный друг Дерек, не знал, что они с Джерри так и не поженились. Она до сих пор чувствовала себя виноватой в том, что все родственники и знакомые пребывали в неведении относительно истинного положения дел, но ничего не могла поделать. Когда-то они с Джерри поклялись хранить эту тайну, и теперь, после его смерти, она вынуждена была держать слово.

А вот если Коул узнает правду…

Глэдис побледнела. Думать об этом было невыносимо!

Мне остается только уповать на Бога, в отчаянии подумала она.

Разделавшись наконец с бобами, Глэдис встала и подтянула ремень, придерживающий великоватые для нее джинсы.

Раздалось недовольное сопение собак, которые уютно устроились у ее ног, и она наклонилась, чтобы потрепать им уши. При мысли о том, что ждет этих животных, если Коул вынудит ее уехать, Глэдис внутренне содрогнулась.

Неподалеку на дорожке живописными группами разлеглись кошки, нежась на солнышке, с лужайки доносился гогот гусей, в загоне стояли старый ослик и пони.

– И все же я ничего не могу с собой поделать, – откровенно призналась Глэдис Дереку. – Нет у меня надежды на то, что Коул никогда здесь не появится.

– Врать не стану, это действительно будет катастрофой, – ответил тот таким тоном, словно оглашал приговор.

Она выпрямилась, и слезы навернулись ей на глаза.

– Как, по-твоему, он поведет себя? Станет уговаривать меня убраться отсюда за деньги?

– Я уверен только в одном: тебе не по силам выкупить его долю, это точно, – задумчиво произнес Дерек.

– Неужели усадьба будет продана?! – жалобно воскликнула Глэдис. – Что тогда будет с нами – с Шоном, Квентином, с животными, с нашими клиентами и поставщиками наконец? – Голос ее задрожал от волнения.

– Не расстраивайся, – мягко произнес Дерек, но было уже поздно.

– Я не вынесу этого! – сорвалась на крик она. – Я старалась взять себя в руки и смириться со своим положением, но все равно постоянно думала об этом каждую ночь после смерти Джерри. Меня уже тошнит от этих мыслей!

Молодая женщина спрятала лицо в ладонях, и Дерек бросил на нее беспомощный взгляд.

– Послушай, но ведь вы с ним можете договориться, – сказал он. – Грядки с луком отойдут Коулу, с капустой – тебе, пони можно разрезать пополам… Только не забудь взять себе ту половинку, которой он ест. Скажи Коулу, что уступаешь ему осла, а дом поделите так, чтобы тебе достались кухня и телевизор. Как тебе такой вариант?

Глэдис скривилась, не в силах изобразить улыбку даже из вежливости. Дереку всегда удавалось избегать конфликтов, но в данном случае он ничем не мог ей помочь. Она знала, что ей с Коулом не ужиться даже на расстоянии десяти миль друг от друга, и не могла представить, что им придется находиться в одном доме… Его оскорбительное поведение перед отъездом оставило в ее душе рану, которая саднила до сих пор.

Глэдис теребила прядь черных блестящих волос, погрузившись в мрачные воспоминания. Взгляд ее стал отсутствующим.

– Ничего не выйдет, – наконец проговорила она и тяжело вздохнула. – Коул наверняка вышвырнет меня на улицу. Он полагает, что мне там самое место. Остается только надеяться, что он не приедет.

– Конечно, не приедет. Только успокойся!

Но глубокие морщинки между красивыми длинными бровями Глэдис так и не разгладились. Коул и раньше пугал ее своим непредсказуемым поведением, а Джерри только подлил масла в огонь, рассказав несколько жутких историй о своем брате.

Глэдис было всего шесть лет, когда Коул впервые появился в усадьбе Гринлэнд, но она хорошо помнила этот день.

К родителям пришел Джерри и, всхлипывая, заявил, что брат ни с того ни с сего набросился на него.

Спустя несколько часов Коула нашли на старой заброшенной дороге. Рубашка его была залита кровью, скулу рассекала глубокая рана. На расспросы приемных родителей он отвечал угрюмым молчанием, а Джерри клялся, что тот порезался сам.

С тех пор все дети в страхе сторонились Коула, а он, как ни странно, добровольно взял на себя защиту Глэдис.

Однажды на переменке, встретив девочку в слезах, он нежно, но настойчиво расспросил ее и выяснил, что кто-то распустил слух, будто у нее вши. Глэдис плакала тогда не столько от несправедливого обвинения, сколько страшась, что ей обреют налысо голову.

Коул ворвался в классную комнату маленькой деревенской школы и, не обращая внимания на учителя, разразился в адрес обидчиков Глэдис такой угрожающей тирадой, что многие из них запомнили этот день надолго.

Она машинально взяла в руки блестящий стручок гороха и разжевала его.

Ей так и не удалось понять, каков Коул на самом деле. С ней он был мил, нежен и заботлив, но с другими мог проявить вспыльчивость и даже жестокость.

И все же она не могла не признать, что поведение Коула заметно противоречило той жуткой репутации, которую он приобрел в школе, где все считали его патологическим вралем, и бунтарем.

Ее, Глэдис, он никогда не обижал, и именно поэтому его поведение в тот памятный день поразило девушку как гром среди ясного неба. Тогда она окончательно поняла, что этот человек не знает жалости к врагам.

А теперь мы самые настоящие враги, с горечью усмехнулась Глэдис. Она знала, что у нее нет права претендовать на усадьбу. К тому же Коул мог легко выяснить истинное положение дел, гипнотизируя ее своим ужасным взглядом. А когда она выболтает правду, он, без сомнения, укажет ей на дверь.

При этой мысли Глэдис задрожала всем телом.

– Чудесный день, – заметил ничего не подозревающий Дерек.

Отличный день, любимый дом, ясное голубое небо с легкими пушистыми облачками, громко щебечут птицы… Глэдис огляделась и пришла в еще большее отчаяние, словно видела все это в последний раз.

Нет! Она не представляла себе жизни вне этого дома. Горло ее болезненно сжалось.

– Я не хочу уезжать отсюда! – вырвалось у нее с такой страстью, что дремавшие собаки вскочили. – Я пойду на все, чтобы остаться! Я готова даже встать перед Коулом на коленях, только чтобы он уехал и оставил нас в покое…

– Нет! Ты не должна унижаться перед ним, – запротестовал ошеломленный Дерек.

Огромные глаза Глэдис, казалось, стали еще больше, потемнев от панического страха.

– Я готова даже на это! – выкрикнула она, задыхаясь, хотя в глубине души понимала, что когда Коул приедет, ей лучше вообще не появляться в усадьбе. – Конечно, если другого выхода не будет, я уеду. – Глаза ее горели тревогой. – Но, может быть, мне все же удастся уговорить его позволить мне выполнять работу по дому… Я готова даже вылизывать его грязные сапоги, если он того потребует!

Дерек с мрачным видом воткнул вилы в землю и положил свои натруженные руки на хрупкие плечи Глэдис. Он посмотрел ей в глаза, и она стала понемногу успокаиваться. Грубая сила этого гиганта, чьи волосы были такими же черными и кудрявыми, как у нее самой, давала приятное ощущение защищенности.

– Вакса очень горькая на вкус, – предостерег ее он.

– Ох, Дерек! – простонала она, не в состоянии реагировать на его шуточки.

– Ничего подобного не случится, – успокоил ее он.

Глэдис попыталась обнять его, но у нее не хватало рук, чтобы обхватить широкую спину. Дерек осторожно погладил ее по голове.

Ей хотелось поверить в то, что он сможет защитить ее, но она знала, что ему не под силу противостоять Коулу. И дурное предчувствие, точно такое же, как тогда, когда ее в первый раз вышвырнули из усадьбы Гринлэнд, все сильнее овладевало Глэдис.

Прижавшись к широкой груди Дерека, она вдруг почувствовала боль и, опустив глаза, увидела, что это ее тяжелый серебряный медальон врезался в тело.

Глэдис тут же вспомнила о своем сыне, погибшем много лет назад, и душевная боль пронзила ее, словно удар ножом. Она так и не смогла смириться с потерей маленького Мартина, и это только усиливало любовь к малютке Шону, который теперь стал для нее самым дорогим существом на свете.

Ради его безопасности и благополучия она была готова на все. А значит, они должны остаться в усадьбе, чего бы ей это ни стоило.

Коул ехал по поселку, узнавая знакомые здания. Вот и заведение Дигби. Паб был выкрашен в ядовито-розовый цвет, а его дверные рамы и окна светились бирюзой. Он зажмурился при виде такой какофонии красок.

Однако, как только машина въехала в поселок, Коул чудесным образом освободился от физического напряжения.

Понежиться бы сейчас в ванной да отведать знакомых с детства блюд, запив их пинтой темного пива, мечтательно подумал он. А потом…

Глаза его сверкнули. У него были большие планы на усадьбу!

Мать пришла бы в ужас, узнай она, что я задумал, усмехнулся Коул. Он представил, как обрадовалась бы эта славная женщина его внезапному появлению. Но пять лет назад она неожиданно перестала отвечать на его письма, а потом он получил короткое послание от Джерри, в котором тот сообщил брату, что мать обвиняет его в смерти их приемного отца.

Коул был так подавлен чувством вины, что не смел и подумать о том, чтобы предстать перед матерью. Он никогда не умел оправдываться, а потому решил прекратить всякое общение с родными и с головой погрузился в работу.

Годы текли, словно вода между пальцами. Теперь, когда Джерри больше не было на свете, Коул надеялся вернуть расположение матери. Недаром же он потратил столько лет, изучая юриспруденцию.

В открытое окно автомобиля повеяло знакомым, чуть солоноватым ароматом свежего воздуха, который смешивался с запахом горящего торфа, сухими брикетами которого местные жители с незапамятных времен отапливали свои дома.

Коул с удовольствием разглядывал соломенные крыши, устоявшие против налетавших с Атлантики бешеных штормовых ветров. Сегодня день был тихим, и море сверкало в лучах солнца гладкое, словно стекло. Благословенная тишина окутывала поселок, окруженный изумрудными холмами, и Коул тоже постепенно испытывал на себе ее умиротворяющее воздействие.

Он наконец вернулся домой. Осознав это, Коул глубоко вздохнул. Волшебную красоту атлантического побережья он часто видел во сне, и каждый раз просыпался, умирая от тоски по родным местам. И вот теперь мечты стали реальностью.

Глуповатая счастливая улыбка смягчила тяжелые черты его лица. Он страстно любил родной край, но скрывал это от самого себя с тех самых пор, как восемь лет назад не по своей воле покинул отчий дом. Теперь он приехал сюда навсегда. Здесь отныне он хочет жить… и умереть.

У почты стояла группа местных жителей, которые обменивались последними новостями и сплетнями. Коул, соблюдая правила проезда по населенному пункту, сбавил скорость и вдруг почувствовал, что у него заныло под ложечкой и задрожали руки.

Это от усталости, решил он.

– Добрый день, – внезапно охрипшим голосом произнес и едва заметно улыбнулся, заметив, что все раскрыли рты от изумления.

Конечно, они узнали его светлые волосы.

«Словно ангел», заявила почтовая служащая миссис Эдсон, когда Коул впервые появился в деревне после усыновления семьей Лиммерикс, но позже, повторяя эти слова, она всегда едко добавляла: «Вот только ведет себя, как настоящий дьяволенок».

Сейчас, медленно проезжая мимо почты, Коул увидел, что миссис Эдсон грозит ему кулаком.

– Убирайся отсюда, Коул Лиммерикс! – выкрикнула она. – Убирайся обратно в ту чертову дыру, откуда ты…

– Вот так встреча! – с горькой усмешкой пробормотал он себе под нос и резко поднял стекло. – А ты-то, дурак, размечтался… Конечно, глупо было полагать, что они что-то забыли и простили. У таких людей долгая память. – Он глотнул воды из бутылки, чтобы избавиться от тошнотворного привкуса во рту. – Хорошо еще, что все это происходит не сто лет назад. Тогда меня бы, наверное, повесили на ближайшем дереве. Однако такой враждебный прием может вызвать проблемы с усадьбой. – Коул задумчиво потер подбородок. – Разбитые окна, проколотые шины, надписи на заборе… – Черт побери! – выругался он. – Я слишком устал, чтобы выдержать все это!

Две недели напряженной работы вымотали его до предела.

Дорогу неторопливо пересекала корова, направляясь к берегу. Коул остановился, пропуская ее.

Случайно бросив взгляд в боковое зеркало, он увидел свое измученное лицо, а на заднем плане массивную фигуру миссис Эдсон. Она энергично жестикулировала и что-то кричала. Его глаза угрожающе вспыхнули, когда он понял, что она указывала на утес с северной стороны бухты. Там погиб его приемный отец, поскользнувшись и упав в кипящие волны.

Да, я помню! – мысленно вскричал Коул, почувствовав, что его сердце сжалось от так и не утихшей с годами боли. Это навсегда останется в моей памяти! Неужели у тебя нет сердца, женщина?! Он сжал зубы и, резко нажав на педаль газа, сорвался с места, давая выход бушующей в душе ярости.

Это был несчастный случай, но судьба распорядилась так, что на Коуле навсегда осталось клеймо отцеубийцы.

От резкой боли в животе его бросило в жар, и он раздраженно нахмурился. Что творится с моим луженым желудком? Непонятно!

Впрочем, две недели без сна, перелет через океан, восемнадцать часов переговоров с коллегами по вопросам международного права, потом полет обратно и наконец долгий путь на машине через всю страну к побережью не могли пройти даром.

Видимо, я просто безумно устал, решил Коул. Лишь бы все эти муки были не напрасны. А когда мои планы начнут претворяться в жизнь, я исправлю свою репутацию в глазах жителей поселка, поклялся себе он.

А вот и дорога к усадьбе Гринлэнд, петляющая среди ухоженных садов.

Коулу не терпелось схватить мать в объятия, и он надеялся, что эффект неожиданности помешает ей вспомнить все гадости, которые нашептывал Джерри, пользуясь отсутствием брата.

Подавшись вперед, Коул жадно всматривался вдаль.

Наконец он увидел любимый дом. Сердце его на секунду замерло, и волна гнева снова всколыхнулась в душе.

Коул взял себя в руки, но тут его охватило совсем другое чувство – тревога.

Творилось что-то неладное. Дом выглядел обветшалым, словно в нем давно никто не жил: ставни на окнах едва держались, труба покосилась…

Острым взглядом он выхватывал все новые приметы запустения. Усадьба по-прежнему впечатляла своими размерами, но, несмотря на следы былого великолепия, было очевидно, что здание давно нуждается в ремонте.

– Ох уж этот Джерри, – раздраженно пробормотал Коул. – Надо было хорошо постараться, чтобы так запустить дом!

Сурово сжав губы, он заглушил двигатель и направился к главному входу. Дверь, по местной традиции, была не заперта.

– Мама! – крикнул Коул в пустоту. – Мама!

Ответом ему была мертвая тишина.

Он прошелся по комнатам, с нарастающей тревогой отмечая исчезновение некоторых ценных предметов обстановки: огромного зеркала с позолоченной рамой, которое, сколько он себя помнил, висело в гостиной над камином, китайской вазы из столовой стоимостью приблизительно в тридцать пять тысяч фунтов; одного из пары подсвечников из танцевального зала…

Сердце его громко стучало. Как долго болел Джерри? Почему нет никаких признаков присутствия матери? Куда пропали все эти вещи? Может, дом ограбили? Или случилось что-то еще более ужасное?..

Коул похолодел и, даже не заглянув на половину прислуги, опрометью ринулся вверх по лестнице, перешагивая через ступеньки.

В спальне матери не было ни одной ее вещи: ни фотографий, ни тапочек, ни флаконов с духами… Едва взглянув на покрытое слоем пыли покрывало, Коул вдруг все понял, и дыхание его перехватило. Матери больше нет в живых!

Потрясенный горем, он пошатнулся и, прижавшись к большому внутреннему ставню, застыл. Нет больше женщины, которая заменила ему родную мать, которая заботилась о нем и любила, несмотря на все усилия Джерри встрять между ними… А потом перестали приходить ее письма. Коулу и в голову не приходило, что это молчание объяснялось смертью. Слезы блеснули в его глазах, когда он представил себе последние минуты жизни матери. Может, она звала его… а Джерри, самодовольный и торжествующий, отказал ей в этой последней просьбе.

Коул ухватился дрожащей рукой за край ставня. Гнев и обида душили его. Он должен был быть рядом с матерью!

Да, Джерри приказал, чтобы ноги его не было в этом доме. Но ведь он, Коул, никогда ничего не боялся, а значит, должен был пренебречь этим запретом.

Усталость навалилась на него, мысли путались. Он почувствовал, что куда-то проваливается, как вдруг, на секунду приподняв отяжелевшую голову, заметил боковым зрением какое-то движение за окном.

Коул протер глаза и пригляделся в робкой надежде, что одна из расплывчатых фигур в саду – мать.

Может, подумал он, все не так уж плохо. Надежда на чудо придала ему сил, и он заставил свое разламывающееся от усталости тело выпрямиться.