Текст книги "Кровавые сны"

Автор книги: Кей Хупер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Кей Хупер
Кровавые сны

Пролог

«Ночной кошмар ожил», – подумала Дани. Видение.

Запах крови вызывал тошноту. Густой, едкий дым обжигал глаза, и то, что в течение долгого времени было смутными, образными воспоминаниями, сейчас воплотилось в реальность, которая раздирала горло и мешала дышать. На мгновение она застыла.

Сон становился явью.

Несмотря на все то, что она сделала, на все, что старалась сделать, несмотря на все предупреждения, все это вновь…

– Дани? – Рядом с ней, появившись из дыма, встала Холлис – оружие наготове, а голубые, пронзительные глаза прищурены из-за едкого запаха гари. – Где?

– Я…Я не могу. То есть думаю, что не смогу…

– Дани, ты – все, что у нас есть. Ты – все, что есть у них. Понимаешь?

Безнадежно пытаясь найти в себе силу, в наличие которой она совершенно не была уверена, Дани проговорила:

– Если бы хоть кто-то выслушал меня, когда это имело значение…

– Перестань оглядываться назад! В этом нет никакого смысла. Сейчас – вот что действительно важно. Куда идти, Дани?

Хотя это казалось невозможным, Дани должна была заставить себя сконцентрироваться на запахе крови, который никто, кроме нее, не мог почувствовать. И она знала это. Кровавый след – это единственное, что могло направить их. Ее чуть не вырвало, но она показала:

– Сюда. По направлению к задней части. Но…

– Но что?

– Глубже. Ниже. Здесь есть цокольный этаж. – Лестница. Она помнила лестницу. Помнила спуск по ней. Спуск в самый ад.

– Ее нет на плане здания.

– Я знаю.

– Не лучшее место, чтобы оказаться запертым в горящем здании, – заметила Холлис. – Крыша в любой момент может обрушиться на нас.

Из дыма, также внезапно, как и Холлис, с каменным выражением лица и беспокойством в глазах, появился Бишоп. Его оружие так же было наготове.

– Мы должны поторопиться.

– Да, – ответила Холлис. – Мы понимаем. Горящее здание, безумный убийца. И, кстати, он полон ярости. Не очень то хорошая складывается ситуация.

Несмотря на беспечные слова и легкомысленный тон, взгляд Холлис, брошенный на Бишопа, был сосредоточен и внимателен.

– Ты забыла про потенциальную жертву в руках монстра, – добавил ее начальник, даже не пытаясь соответствовать тону Холлис.

– Никогда не забыла бы. Дани, ты видела этот подвал или чувствуешь, что он есть?

– Лестница, я видела только ее. – Она чувствовала, будто держит на своих плечах весь мир и, возможно, именно это давило на нее. Или же… – И то, что я чувствую сейчас… Он – ниже. Под нами.

– Тогда будем искать лестницу.

Дани закашлялась. Она пыталась думать, пыталась вспомнить. Но сны, которые сейчас всплывали в памяти, были настолько неясными, неуловимыми, даже ее сны-видения. Дани не могла с уверенностью сказать, что помнит все четко и ясно. Она прекрасно осознавала, что драгоценное время уходит, и посмотрела на свое запястье, на большие, электронные часы, которые показывали 14.47, вторник, 28 октября.

Странно. Она никогда не носила часов. И зачем ей одевать их теперь? И почему именно эти часы, которые выглядели так…чуждо на ее тонком запястье?

– Дани?

Она стряхнула свое кратковременное замешательство.

– Лестница. Она не там, где вы ожидаете её найти, – наконец смогла произнести Дани, закашлявшись опять. – Она в каком-то шкафу или в чем-то похожем. Маленький кабинет. Комната. Не в коридоре. Коридоры…

Вспышка бесконечных, одинаковых коридоров, залитых светом…

– Что?

Картинка в ее голове исчезла так же быстро, как и появилась, и Дани отбросила ее как неважную, потому как на ее место пришла абсолютная уверенность.

– Черт! Подвал разделен. Твердой стеной. Две большие комнаты. Туда можно попасть через этот этаж по двум разным лестницам, по одной на каждую сторону здания, сзади.

– Какой сумасшедший придурок создал это? – спросила Холлис.

– Если выберемся живыми, сможешь спросить архитектора.

Запах крови был практически вездесущим, и голова Дани начинала болеть. Плохо. Коридоры. Нет, не коридоры, два раздельных пространства, две разные стороны…Она никогда раньше не пыталась использовать свои способности так долго без передышки, особенно так интенсивно.

– Ты не знаешь, с какой стороны они находятся, – проговорил Бишоп.

– Нет, мне жаль.

Ей казалось, что она только и делала, что извинялась перед этим человеком с момента их знакомства. Черт, она и правда это делала.

Холлис нахмурилась и, посмотрев на Бишопа, сказала:

– Отлично. Это просто отлично. Ты ментально слеп, мои ощущения перемешаны бурей. И мы в огромном горящем здании без долбанной карты!

– Вот поэтому Дани и находится здесь. – Эти светлые, неподвижные глаза сосредоточились на ее лице.

– Я…Я не…Я лишь знаю, что он где-то здесь, внизу. – Дани чувствовала свою полную бесполезность.

– А Миранда?

Имя повергло Дани в некий странный и непродолжительный шок, и лишь на долю секунды у нее появилось странное ощущение – что-то не так, нечто противоречивое. Но у нее был ответ для него. Вернее то, что можно было лишь назвать ответом.

– Она – не мертва. Пока. Она – приманка, и ты знаешь это. Она всегда была приманкой, чтобы привлечь тебя.

– И тебя, – добавил Бишоп.

Дани не хотела думать об этом. Не могла по причине, которую не способна была объяснить.

– Сейчас мы должны идти. Он не будет ждать, не в этот раз. – И он не единственный.

Разговор занял всего несколько коротких минут, но даже этого хватило, чтобы дым стал гуще, звук полыхающего огня громче, а температура, если такое было возможным, увеличивалась ещё на несколько градусов.

– Мы следуем по его сценарию, так же, как и раньше. Как всегда. Нас ведут, но шанса остановиться и подумать нет и в помине, – с мукой сказала Холлис.

Бишоп повернулся и быстро зашагал в заднюю часть здания, в южный угол.

– Я спущусь с этой стороны. Вы двое идите в восточный угол.

Дани задалась вопросом, не руководствуется ли он инстинктами, но спросила у Холлис абсолютно о другом:

– Он не воспользовался бы шансом, даже если бы он и представился, верно? Я имею в виду возможность остановиться и подумать.

– Если бы это означало хотя бы минутное промедление в поисках Миранды?

Черт возьми, никогда. И этого было бы, в принципе, достаточно, но вдобавок он винит себя за все, что сейчас происходит.

– Он не мог знать.

– Нет. Он мог. Возможно, даже и знал. Именно поэтому он уверен, что виноват. Ладно, пошли.

Дани последовала за Холлис, но не могла не спросить:

– А ты веришь, что это – его вина?

Холлис застыла лишь на мгновение, а затем обернулась. И в её взгляде сквозила какая-то жестокая уверенность:

– Да, я верю. Он играл в Бога слишком часто. И сейчас мы расплачиваемся за его высокомерие.

Дани вновь последовала за Холлис, ее горло сжалось, несмотря на то, что они достигли задней части здания, где дым был далеко не таким густым. Они очень быстро обнаружили то, что, возможно, когда-то служило маленьким кабинетом. Дверь открылась беспрепятственно и тихо, а за ней виднелся лестничный проем.

И он уже был освещен.

– Бинго, – вздохнула Холлис.

Какая-то часть Дани хотела, чтобы они подождали, по крайней мере, до того, как Бишоп не проверит другую часть здания, но инстинкты, также как и волны жара, опалявшие ее спину, твердили – у них просто нет на это времени.

Холлис сняла пистолет с предохранителя. После чего взяла его обеими руками, послав Дани быстрый взгляд:

– Готова?

Дани не стала тратить энергию и спрашивать, может ли хоть кто-то быть готовым к этому. Вместо этого, она сконцентрировалась на единственном оружии, которым обладала, которое находилось в ее раскалывающейся от боли голове. А затем кивнула.

Холлис сделала всего один шаг, когда сзади них раздался оглушительный грохот, и новая волна, практически невыносимой жары, угрожала сама втолкнуть их в лестничный проем. Крыша начала обваливаться. Они переглянулись, и Холлис спокойно проговорила:

– Закрой за нами дверь.

Дани собрала всю храбрость, которую только смогла найти, и даже если ее ответ и не был таким спокойным, как у Холлис, но, по крайней мере, ее голос не дрожал.

– Хорошо, – сказала она, закрывая дверь.

И они начали спускаться в ад.

Глава 1

Вторник, 7 октября

– Ночью ты опять видела этот сон, верно?

Дани продолжала пристально смотреть на свою чашку кофе до тех пор, пока тишина не затянулась чуть дольше, чем следовало бы, а затем взглянула на сестру.

– Да, опять.

Пэрис сидела напротив нее и держала свою чашку кофе обеими руками.

– Он был таким же, как раньше?

– По большей части.

– Значит не в точности. В чем он изменился?

Это был вопрос, на который Дани не хотела отвечать, тем не менее, она знала сестру слишком хорошо, чтобы бороться с неизбежным. Решительно настроенная Пэрис, была непреклонна, как прилив.

– Он был связан с определённым временем. Два часа сорок семь минут дня. Двадцать восьмое октября.

Пэрис повернула голову, чтобы посмотреть на календарь, который висел на холодильнике с помощью магнитиков в виде героев Южного парка. [1]1
  Мультсериал «South Park /Южный парк».


[Закрыть]

– Говоришь 28? Этого года?

– Да.

– Через три недели.

– Я заметила.

– А люди, ты видела тех же людей?

– Те же люди, те же разговоры, тот же горящий склад, то же чувство неизбежности, – кивнула Дани.

– Кроме фиксированного времени, все остальное во сне было точно таким же?

– Ты же знаешь, этот сон никогда не повторяется в точности до мелочей. Какие-то отрывки, возможно, символичны, и у меня нет возможности понять, какие части не стоит понимать буквально. Я только знаю то, что вижу, и в этих снах всегда есть незначительные, а иногда – странные изменения. Может поменяться слово или жест в одном или другом месте. Я думаю, пистолет Холлис был другим, не таким, как прежде. И Бишоп в этот раз был одет в черный кожаный жакет, тогда как раньше на нем была темная ветровка.

– Но они всегда там. Эти два человека всегда присутствуют во сне.

– Всегда.

– Люди, которых ты не знаешь.

– Люди, которых я пока не знаю. – Дани в течение минуты хмуро смотрела на чашку кофе, а затем, повернув голову, снова встретилась с твердым взглядом сестры. – Во сне я чувствую, что знаю их очень хорошо. И я так понимаю их… Это сложно объяснить.

– Возможно, по той причине, что они тоже обладают сверхъестественными способностями.

– Возможно, – пожала плечами Дани.

– И сон закончился…

– Так же, как и обычно. Конец не меняется. Я закрываю за нами дверь, и мы спускаемся по лестнице. Я знаю, что крыша начинала рушиться, знаю, что мы не сможет выйти тем же путем, что вошли. Я понимаю – это ловушка, что-то ужасное и зловещее ждет нас в этом подвале.

– Но ты все равно спускаешься туда.

– Похоже, у меня не было выбора.

– Или это выбор, который ты сделала до того, как ступить на порог этого здания, – сказала Пэрис. – Возможно, это то решение, которое ты принимаешь сейчас. А время? Как ты увидела его?

– Часы.

– Они были на тебе? Мы же не можем носить часы.

– Знаешь, даже если бы я могла, то все равно не стала бы их надевать, – ответила неохотно Дани.

– Так что это были за часы?

– Они выглядели…военными. Большие, черные, цифровые. Со многим числом кнопок и несколькими дисплеями. Мне кажется, эти часы могли показать мне время в Пекине, а так же широту и долготу. Черт, может у них есть функция перевода с санскрита [2]2
  Санскрит – древний литературный язык Индии.


[Закрыть]на английский – откуда мне знать.

– Как ты думаешь, что бы это могло значить?

– Ты изучала психологию один год, поэтому твои мысли, что каждая вещь должна что-то да значить, вполне естественны.

– Когда дело касается твоих снов – да – каждая деталь имеет значение. И мы обе это знаем. Да брось, Дани. Сколько раз ты видела этот сон?

– Несколько.

– Шесть раз. И это только те, о которых я знаю. Готова поспорить, что есть еще случаи, о которых ты не рассказала.

– Ну и что?

– Дани…

– Послушай, какая разница сколько раз мне снился этот сон. Это не важно, потому что это не предвидение.

– Как будто ты могла бы меня обмануть. Дани встала и понесла чашку к раковине.

– Да, но это был не твой сон.

Пэрис повернулась на своем стуле, однако, не встала с него.

– Дани поэтому ты приехала сюда, в Вентуру? Не для того чтобы я могла поплакать на твоем плече, пока длится этот ужасный развод, а из-за этого сна?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ну, конечно.

– Пэрис…

– Я хочу знать правду. Не вынуждай меня самой искать ответ.

Дани развернулась, и, наклонившись, оперлась на стойку. Она еще раз, с сожалением осознала, что никогда не сможет скрыть правду от своей сестры, по крайней мере, на долгое время. Это то, что было свойственно близнецам.

У Пэрис были блестящие медно-каштановые волосы, которые сейчас были коротко подстрижены – она называла это своим возрождением после развода. Кроме того, Пэрис была слишком худой, но в остальном, смотреть на нее было всё равно, что глядеться в зеркало. Дани уже давно – еще с детства – привыкла к этому и теперь считала это плюсом. Наблюдение за игрой эмоций на выразительном лице Пэрис научило ее скрывать свои собственные переживания.

По крайней мере, от всех, кроме Пэрис.

– Мы пообещали, – напомнила ей сестра. – Оставить друг друга и жить своими собственными жизнями, своими мыслями и чувствами. И мы хорошо справлялись с тем, чтобы держать эту дверь закрытой. Но я помню, как открыть ее. Мы обе помним.

Нет ничего удивительного в том, что однояйцовые близнецы обладают особой связью, но между Дани и Пэрис она была, как сказал в детстве их друг – из ряда сверхъестественных вещей. Это было больше чем близость, более чем заканчивать предложения друг за друга, одинаково одеваться или играть в игру близнецов «поменяемся местами».

Дани и Пэрис, особенно, когда были маленькими, чувствовали себя скорей, как две половинки одного человека, нежели отдельными личностями. Пэрис считалась более веселой, ее легко было рассмешить, она много шутила, была постоянно жизнерадостна, открыта и доверчива. Одним словом – экстраверт. Дани была тише, спокойной и осторожной, можно даже сказать замкнутой. Ее было сложно вывести из себя, и ее доверие нелегко было заслужить. Дани куда более была склонна к самоанализу, нежели ее сестра.

«День и ночь» – так называл их отец. И он был не единственным, кто не правильно понимал то, что видел.

Дани и Пэрис предпочитали не спорить с этим, а правду знали только они двое. Они рано научились скрывать и маскировать ментальную и эмоциональную связь, которая существовала между сестрами. Со временем они поняли, как приспособиться к этой связи – «к двери», о которой говорила Пэрис.

Это позволило им обрести уединение в собственных мыслях – то, что большинство людей, так никогда и не научатся ценить. Это умение позволило, наконец, близнецам начать жить как две отдельные личности, а не как части одного целого.

Однако Дани скучала по прежней близости. Возможно, сейчас дело было всего лишь в одной двери. Сестры выбрали совершенно разные жизненные дороги, и в свои тридцать с небольшим, они в основном держали эту дверь закрытой.

Медленно кивнув, Дани проговорила:

– Хорошо. Сон появился несколько месяцев назад. Летом. Когда в Бостоне серийным маньяком была убита дочь сенатора.

– Тем, который до сих пор не пойман?

– Да.

– Я не вижу связи, – нахмурилась Пэрис.

– Не думаю, что она есть. Нет абсолютно никакой связи между мной и теми убийствами, я не знала ни одну из жертв, ни кого-либо из следователей. А у меня никогда не было видений, которые не касались бы меня или близких мне людей. Вот почему я не думала, что сон является провидением.

Не обращая внимания на слова сестры, Пэрис проговорила:

– Но потом что-то изменилось. Что именно?

– Я увидела выпуск новостей. Федеральный агент, который ведет расследование в Бостоне – мужчина из моего сна. Бишоп.

– Я до сих пор не вижу…

– Его жена – Миранда Бишоп.

– Черт побери! – Пэрис селя прямей. – Это ведь она рассказала нам об Убежище? [3]3
  Убежище – частная организация, основанная Ноем Бишопом, Мэгги и Джоном Гэретт, которая занимается как самостоятельными расследованиями, так и содействию правоохранительным органам.


[Закрыть]

– Да.

Это произошло в Атланте около полутора лет назад. Пэрис и ее муж находились в шаге от развода, а Дани была без работы и не знала, чем заняться. Никто из них не хотел становиться федеральным агентом, даже для того чтобы присоединиться к Отделу Особых Преступлений, о котором рассказала им Миранда Бишоп.

Сестры не хотели носить оружие, не желали быть полицейскими. Но работа в частной гражданской организации, которая объединяла следователей с уникальными способностями – это звучало интересно.

– Для Дэнни это была последняя капля, – рассеяно проговорила Пэрис. – Когда я захотела использовать свои способности и получила наконец-то работу, которая требовала их использование. Я видела, как он напуган. Как я могла оставаться с человеком, который так относиться к какой-либо части меня?

– Да, я знаю. Сталкивалась с подобным. Большинство парней, с которыми я встречалась, не могли спокойно отнестись к тому, что я одна из близнецов, а мои сны, которые в точности осуществляются, никогда не рассматривались, как забавный бонус.

– Особенно, когда ты видела сны о них самих?

– Ну, любой, кто входит в мою жизнь рискует этим. И потому как ко мне не приходят поговорить о прекрасной погоде или щеночках, большинство парней не задерживались на достаточно долгий срок, чтобы услышать, как им предначертано умереть.

– Был один человек, который никогда не убегал.

– Да, верно, – нахмурилась Дани. – Но он бы сделал это. Рано или поздно.

– Ты знаешь это или просто предполагаешь?

– Давай вернемся к разговору о сне, пожалуйста?

С момента заключения торжественной клятвы в детстве, каждая из сестер честно старалась держаться подальше от личной жизни другой. А из-за собственного настолько неудачного брака, Пэрис стала очень болезненно относиться к этой теме, и сейчас едва ли смогла давить на сестру.

– Хорошо. Вернемся к разговору о твоем сне – ты говоришь это как-то связно с серийным убийцей?

– Я так думаю.

– Почему?

– Чувствую.

– Что-то еще? – внимательно посмотрела на сестру Пэрис.

Дани не хотела отвечать, но в итоге все же решилась:

– Что бы ни было в том подвале – это точно зло. Такое зло, которое я никогда не чувствовала раньше. Зло, которое напугало меня до смерти. И еще одна вещь, которая всегда повторяется в каждой версии моего сна – там всегда присутствует Миранда.

– Она – заложница?

– Она – приманка.

* * * *

– Она была моим единственным ребенком.

– Да. Я знаю.

Сенатор Эйб Лемотт оторвал взгляд от рамки с фотографией, которую внимательно изучал, и обратил всё своё внимание на человека, сидящего за столом напротив него. Лицо этого мужчины за последние месяцы стало почти таким же знакомым, как и лицо его дочери – Энни.

Лемотт считал, что специальный агент Ной Бишоп – глава специального отдела ФБР – обладает незабываемым лицом. Из-за своей необычайной красоты, из-за светло-серых глаз, которые не упускали ни одной мелочи. И потому как левую щеку Бишопа прорезал бледный, но все еще заметный шрам, который служил молчаливым доказательством его опасного прошлого.

Ко всему этому, добавьте седую прядь на левом виске, которая ярко выделялась среди угольно-черных волос, и вы получите мужчину, которого нельзя не заметить в толпе, а еще труднее забыть.

– У вас и вашей жены нет детей. – Лемотт аккуратно поставил фотографию на ее привычное место, справа от книги для записей.

– Нет.

– И все же они у вас есть, – улыбнулся сенатор. – По крайней мере, братья и сестры. Семья. Ваш отдел. Ваша команда.

Бишоп кивнул в ответ.

– Вам когда-нибудь приходилось терять одного из них?

– Нет. Было несколько случаев близких к этому, но нет.

Пока нет.

Недосказанная фраза повисла в воздухе между ними, и Лемотт, нахмурившись, кивнул:

– Это обязательно случится. Работа, которую вы делаете, зло, с которым боретесь, все это приведет к подобному исходу. Рано или поздно будет затребована непомерная цена. Так всегда бывает.

Решив проигнорировать это высказывание, Бишоп сказал:

– Как я говорил, мы потеряли тот призрачный след, который имелся у нас около Атланты. Он либо в городе, либо в его окрестностях, это точно. Но пока он не сделает шаг…

– Вы имеете в виду, пока он вновь не совершит убийство?

– Он затаился, и, вероятно, больше не выйдет на охоту, пока не почувствует, что угроза миновала. Он ждёт, когда преследование утихнет. Или же пока его инстинкты, несмотря ни на что, вновь не заявят о себе.

– Это что-то личное? Между вами и им? Охотник и жертва.

– Я – полицейский. Моя работа – ловить таких ублюдков, как он.

– Нет, это всегда было нечто большим для вас, – покачал головой Лемотт. – Я вижу. Черт, да любой может видеть это! Я готов поспорить, он знал это, знал, что вы преследуете его. Он был в курсе, что вы копались в его голове.

– Я пробрался не достаточно глубоко, – ответил Бишоп с оттенком горечи в голосе. – Он все равно смог добраться до Энни. И ещё, по крайней мере, до одиннадцати молодых девушек. И единственное, в чём я уверен на все сто процентов – это не предел. Он ещё не закончил.

– Прошли месяцы. Значит, он ждет, когда утихнет эта буря? Поэтому он уехал из Бостона?

– Я полагаю, отчасти, из-за этого. Он не стремился оказаться в центре внимания. Никогда не хотел вступать в поединок с полицией, не желал противопоставлять свои умения с нашими. Он не из тех убийц, которые стремятся к этому. Он совершенно другой.

– И какой же?

– Я бы хотел уверенно ответить на этот вопрос, но, к сожалению, пока ничего не могу сказать. Да вы и сами это прекрасно понимаете. Отличительная черта серийных убийц – факты появляются только после их поимки. До этого, у нас есть только догадки и предположения. Поэтому я обладаю лишь разрозненными сведениями, ценных среди них лишь несколько. Несмотря на все тела, он не оставил нам практически ничего, с чем можно было бы работать.

– Получается, Энни он убил по ошибке, верно?

Бишоп помедлил, но затем кивнул:

– Я так думаю. Его привлекает особый тип внешности, а Энни подходила под этот критерий, также как и другие. Но убийце следовало узнать о ней больше. Для него это было крайне важным: смотреть вглубь, а не на поверхность. Он бы узнал, кем она была, узнал на какой риск идет, наметив ее в свои жертвы. Она жила тихой жизнью, как любая другая девушка в Бостоне. И этот образ обыкновенной жизни не предупредил его, что реакция на ее исчезновение будет настолько мгновенной и вызовет столько шуму.

– Значит, он прекратил убивать из-за этого?

Бишоп отлично знал, что скорбящий отец, с которым он разговаривает, в прошлом занимал должность прокурора в большом городе, поэтому не понаслышке должен был знать об ужасных вещах, совершаемыми людьми. И все равно, сложно было забыть, что мужчина перед ним не столько отец, сколько профессионал, способный обсуждать убийство своей дочери спокойно и без эмоций.

Этот убийца – не единственный кого я изучал, сенатор. Я так же изучал и вас. И я очень боюсь, что вы скоро приложите руку к расследованию. Руку, несущую смерть.

– Бишоп? Именно поэтому он остановился?

– Я думаю, отчасти, из-за этого. Слишком много внимания: полицейские, СМИ. Это помешало его планам, его возможностям свободно охотиться. Начните усиленно охранять его потенциальную жертву, заставьте людей вести себя осторожней – всё это станет для него преградой, которую он не может себе позволить, особенно сейчас. Ему требовалась полная концентрация внимания на своих действиях, потому что он, так сказать, практиковался. Экспериментировал и улучшал свой ритуал. Поэтому…

Когда Бишоп внезапно прервал речь, Лемотт закончил спокойно за него:

– Поэтому каждое убийство отличалось от предыдущего – оружие и степень жестокости были разными. Он экспериментировал. Пытался понять, что дает ему большее…удовлетворение.

Вы вынуждены слышать это раз за разом, не так ли? Это как сыпать соль на рану, вновь и вновь, причиняя себе боль. Ведь боль – это все, что у вас осталось.

– Да.

– Он пока не понял?

– Вы же знаете, у меня нет ответа на этот вопрос. У нас слишком мало материала.

– Мне будет достаточно услышать ваши умозаключения.

Потому что вы знаете, что это не просто умозаключения. И я знаю, что сделал ошибку, рассказав правду об ООП.

Бишоп также слишком хорошо понимал, что теперь поздно, да и бесполезно, жалеть об этом. Ошибка была сделана. И сейчас он вынужден иметь дело с последствиями.

Сделав вдох, он медленно продолжил:

– Я полагаю… Я убежден, что реакция на похищение и убийство Энни вывела его из равновесия. Скверно. До этого он был практически слепо нацелен на удовлетворение своих инстинктов, которые управляли им. Чуть меньше чем за месяц он убил 12 человек, а это значит, что нечто спровоцировало его, что-то очень травматическое. Но каким бы ни был этот спусковой механизм, он либо уничтожил личность, которую представлял собой убийца, либо просто высвободил что-то долго дремлющее внутри него.

– Что-то злое.

– На этот счет я даже не сомневаюсь.

– Но даже зло обладает чувством самосохранения, – нахмурился Лемотт. – И слишком бурное неожиданное внимание, которое сопровождало убийство Энни, пробудило в нем это чувство. Или, по крайней мере, заставило контролировать себя.

– Верно.

– Поэтому он остановился и нашел безопасное место

– Пока что. Он отступил перегруппироваться и все обдумать. Рассмотреть различные варианты. Возможно даже, он будет искать способ изменить свой ритуал в соответствии с новыми реалиями.

– Потому что сейчас он знает, что его преследуют.

Бишоп кивнул. Лемотт устроил себе ускоренный курс изучения психологии серийных убийц. Несмотря на предупреждения Бишопа, он глубоко погрузился в искусство и науку составления портрета убийц, и его интерес с каждой минутой рос все больше.

– Даже если он проверял свои пределы или просто старался понять, что ему нужно для удовлетворения своей тяги, странно, что он убил так многих за такой короткий период, а затем просто остановился. Интересно, как долго он сможет сопротивляться своим желаниям?

– Недолго, я так думаю.

– Но прошло уже более двух месяцев.

Бишоп хранил молчание.

– Или не прошло, – медленно предположил Лемотт. – Возможно, он не просто ушел на дно, а сделал нечто еще. Возможно, он адаптировался к тому, что на него ведут охоту, и сменил свой почерк. Скрылся из поля зрения на некоторое время, поменял место жительства и начал убивать где-то в другом месте. Убивать по-другому, не так, как раньше. Сменил свой ритуал. Вот о чем вы думаете?

– Черт.

Аккуратно подбирая слова, Бишоп проговорил:– Большинство серийных убийц действуют в течение нескольких месяцев, даже лет, пока правоохранительные органы не поймут, что они из себя представляют. Поэтому обычно у нас больше работы по составлению циклов активности и пассивности убийцы, а также моделей и фаз поведения. С этим ублюдком все по-другому. Пока у нас нет такого материала. Он двигается слишком быстро. Появился, устроил резню, а после исчез, ушел в то чертово место, где прячется. У нас практически не было времени его изучить. Единственная вещь, по которой мы вообще смогли причислить его к серийным убийцам – неоспоримый факт, что все убитые им молодые девушки, похожи, как сестры.

Единственный неоспоримый факт, который у нас был и есть до сих пор – его жертвами становятся худые, невысокие, практически невесомые женщины, с большими глазами и короткими темными волосами.

– В общем, похожие на детей, – сказал Лемотт, его голос даже не дрогнул. Бишоп кивнул. – Я знаю, что спрашивал вас раньше, но…

– Думаю ли я, что он может переключиться на детей? В соответствии с составленным психологическим портретом – может. Но всё-таки, я думаю, что этого не случится. Он раз за разом убивает похожих женщин, и это повторяется постоянно. Что бы не менялось, но он чувствует потребность в сохранении внешнего облика жертв прежним.

– Но если он меняет, или уже изменил свой ритуал, – нахмурился Лемотт. – Если он понимает, что его разыскивают, и если он настолько умен, насколько вы думаете, он должен осознавать, что конкретно будет искать полиция в любом убийстве. Убийца должен знать, что его составленный профиль есть в каждой полицейской базе данных в стране. Можем ли мы с уверенностью сказать, что он до сих намечает себе жертв, похожих на тех, которые занесены в его профиль?

Бишопа не обмануло абсолютное спокойствие сенатора и его сухой, профессиональный тон. Все эти признаки вызывали одно лишь беспокойство.

Ведь нитроглицерин в бумажном стаканчике тоже может выглядеть безобидно.

Лемотт сдерживал свои эмоции в течение долгого времени, и Бишоп знал, что рано или поздно под влиянием внутреннего давления сенатор взорвется.

Скорбящий отец – не лучший расклад. Скорбящий отец, которому нечего терять – еще хуже. А скорбящий отец, который являлся могущественным американским сенатором и бывшим прокурором с жесткой позицией по отношении к преступлениям и непоколебимой верой в то, что правосудие должно свершиться, не смотря ни на что – это было во сто крат хуже.

– Он не сможет изменить свою сущность, не важно, как сильно он старается. Он будет пробовать, конечно. Стараться преодолеть свои позывы и желания, или просто будет пробовать удовлетворить их так, чтобы не выдать себя. Но, так или иначе, это случится. Так всегда бывает.

– По крайней мере, он выдаст себя охотникам, которые знают, что искать.

– Проблема не в знании, что искать. Отвратительно понимать то, что он должен совершить преступление снова, чтобы у нас появилась хоть какая-нибудь зацепка.

– Вы предполагаете, что он не убивал после, а если убийство было другим, и поэтому мы не обратили на него внимания. – Было ясно, Лемотт не может выбросить эту идею из головы.

– Конечно, это возможно. Может, даже, правдоподобно. Поэтому я и не могу с уверенностью сказать, убил ли он кого-то после вашей дочери, – ответил Бишоп.

Если он и надеялся отвлечь сенатора, сменить тему, потрясти его тремя последними осторожными словами, то был разочарован, так как Лемотт не отступил. Даже не моргнув, сенатор отреагировал на информацию, которую Бишоп предоставил ему ранее.

– И все же вы знаете, что он направился на юг. Что он где-то рядом с Атлантой.

–  Черт.

– И вы знаете, насколько я могу быть уверен в этом без каких-либо вещественных доказательств, когда федеральные агенты и полиция прочесывают Бостон в поисках любых его следов.

– Но все-таки вы уверены?

– Да. Он уже не в Бостоне. Он где-то возле Атланты. Возможно, не в самом городе, хотя Атланта достаточно большая, чтобы затеряться там.

– У вас есть там кто-нибудь?

– Сенатор, я потратил годы, составляя сеть, и она до сих пор растет. У нас повсюду есть люди.

– Обычные люди. Люди, которые склонны совершать ошибки. – Бишоп слышал горечь в словах собеседника.

– Да, боюсь, что так. Мы думаем он там. И подозреваем, что он, возможно, убил снова. Но у нас нет веских доказательств ни того, ни другого. Кроме того, его след затерялся ещё в Бостоне.

– Вы знаете много, но при этом грош цена такой информации. Как такое может быть?