Текст книги "Ничего интересного"

Автор книги: Кевин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Хочешь книгу? – спросила я Бесси.

– Да, – сказала она, глядя на книгу Долли Партон. – В смысле, она вроде классная.

Я взяла с полки книгу, что-то о монастырях Германии.

– Дай мне Долли Партон.

Карл сказал:

– Лилиан, мы просто вернемся попозже. У Мэдисон наверняка есть читательский билет. Она попечитель библиотеки.

Я его проигнорировала.

– Держи, – велела я, протягивая Карлу книгу Долли Партон. – Засунь ее в штаны.

– Ни за что, – сказал он, но я стукнула его по руке изо всех сил:

– Давай уже.

Карл засунул книгу в штаны, и я прошипела:

– Сзади, господи, чувак. Скорей.

Затем я повернулась к Роланду:

– Выбери одну из двух книг, а другую поставь обратно.

И Роланд, благослови его Бог, просто повернулся и швырнул одну из книг в проход, сильно, красиво. Книга прошелестела по полу, а затем врезалась в стену.

– Засунь эту себе в штаны, – сказала я, и он заложил ее за спину, прижав поясом, а сверху прикрыл рубашкой.

– Лилиан, – сказал Карл, – это не…

– Живо, – перебила его я и передала Бесси книгу про монастыри.

– Держи и веди себя как ни в чем не бывало, хорошо? Ничего интересного. Всем все равно. Всем на нас плевать.

И я вытолкнула их – одного, второго, третьего – из прохода, и мы пошли к дверям.

– Нашли, что нужно? – спросил нас библиотекарь, и я кивнула:

– Сделали много заметок. На сегодня хватит.

Когда мы прошли через двери, сработала сигнализация, и я сделала удивленное лицо. Оба ребенка замерли, а Карл выглядел так, будто его вот-вот вырвет. Я подтолкнула его и Роланда дальше за дверь, на лестницу.

– Батюшки, – сказала я.

Библиотекарь медленно приподнялся, качая головой:

– Я сейчас подойду.

Но не успел он выйти из-за стола, как я посмотрела на Бесси, забрала у нее из рук книгу и подошла к библиотекарю. Он с облегчением сел обратно.

– Вечно она все хватает, – посетовала я, и мужчина засмеялся.

– Ничего страшного не случилось, – успокоил он меня и, кажется, заметил мой синяк, но не подал виду. Я прямо в него влюбилась.

– Конечно, – сказала я. – Ничего страшного. – И вышла за дверь, где меня ждали трое моих соучастников.

– А теперь идем дальше, спокойненько, – пробормотала я. – Ничего интересного.

Когда мы дошли до микроавтобуса и упаковались внутрь, Карл и Роланд достали книги из штанов. Я забрала ту, что была у Карла, и передала Бесси.

– Спасибо, – сказала она. – Ты украла ее для меня.

– Мы ее одолжили, понятно? – уточнила я. – Просто… не напрямую.

На секунду в глазах девочки загорелся тот самый огонек, хитрость, которую я так любила, с которой я хотела сродниться. Хитрый ребенок – лучшее, что есть на свете.

– Всем плевать, – сказала она.

– Ага.

– Всем на нас плевать! – повторила Бесси, почти смеясь.

Карл завел мотор, и мы выехали с парковки.

– Мы были как обычная семья, – сказал Роланд, и от этих слов Карл резко вдохнул.

– Наверное, да, – ответила я.

– Можно нам заехать за мороженым? – спросила Бесси.

– Карл? – переадресовала я вопрос.

– За мороженым заехать можно, – ответил он. – Я не возражаю.

Дети читали книжки, прислонившись ко мне, и хотя я не любила, чтобы меня трогали, не стала возражать. Пусть прислоняются.

После мороженого с присыпкой и вишенкой, всё еще ошалевшие от того простого факта, что вышли наружу, мы радостно вернулись домой и стали ждать завтрашнего дня – предстоял семейный ужин.

В то утро мы легко взялись за обычные дела. Роланд к тому времени был мастером йоги, и в конце концов я поручила вести занятие ему, потому что мое тело просто не удерживалось в нужных позициях.

– Легко же, – сказал он из своей странной позы, кажется, ворона, поддерживая все тело двумя ручками-макаронинами. – И чего все говорят, что это сложно?

Мы позанимались основами математики, используя печенье «Орео» в качестве реквизита. Сделали заметки для наших биографий Партон и Йорка. Потом учились бросать мяч в корзину, и я показала Бесси, как правильно стоять, объяснила, что бросок должен быть гладким, что мяч должен стать продолжением руки. Она потратила много усилий, но в корзину попало процентов двадцать бросков. А ее дриблинг? Святые угодники!

Иногда, когда дети чем-то увлекались, когда они не были сбиты с ног тем, насколько хреновой была их жизнь, я старалась взглянуть на них настоящих. Конечно, они оба могли похвастаться ярко-зелеными глазами, какие можно увидеть на обложке плохого фэнтези-романа, где герой превращается в какую-нибудь хищную птицу, но назвать их красивыми было нельзя. Их лица были мягкими и неопределенными. Они выглядели ужасно. Я даже не пыталась что-то сделать с их стрижками, как у служителей культа, боялась, что от этого дети только станут еще более незапоминающимися. У них были маленькие круглые животы, хотя уже давно прошло время, когда должна была пройти детская пухлость. Их зубы были кривыми ровно настолько, чтобы понять, что за ними особо не следили. И все же. И все же.

Когда Бесси удалось безошибочно выполнить бросок с отскоком от щитка и мяч ровно упал в корзину, ее глаза засияли, она как будто завибрировала. Когда Роланд следил, как я что-то делала, даже просто открывала банку с персиками, он выглядел так, словно подбадривал тебя на девятнадцатой миле марафона. Когда он засовывал мне пальцы в рот посреди ночи, когда Бесси пинала меня в печень и будила, я не испытывала к ним ненависти. Неважно, что будет потом, когда они переедут в особняк к Джасперу, Мэдисон и Тимоти, – никто никогда не подумает, что они действительно часть этой безупречной семьи. Эти дети всегда будут отчасти принадлежать мне. Я никогда не думала о детях, потому что не хотела заводить их от какого-нибудь мужчины. От одной только мысли об этом меня передергивало. Но если бы в небе разверзлась дыра и два странных ребенка упали на Землю, врезавшись в нее, как метеориты, я бы о них позаботилась. Если бы они сияли, как будто излучая опасность, я бы взяла их на руки. Обняла бы.

– Мы будем наряжаться вечером? – внезапно спросила Бесси, оторвав меня от моих мыслей.

– А ты хочешь нарядиться? – удивилась я.

– Спорим, Мэдисон и Тимоти нарядятся. Я не хочу, чтобы они выглядели лучше нас.

– Можно мне надеть галстук? – спросил Роланд.

– Ну давай, – ответила я, и он, взбодрившись, унесся – его единственное желание было исполнено.

– Можешь что-нибудь сделать с нашими волосами? – спросила Бесси. – Чтобы были как у Мэдисон?

– Этого не могу, – призналась я. Надо было хоть немного оставаться с ней честной. – Мэдисон повезло, она такой родилась.

– А можешь сделать, чтобы они выглядели нормально?

– С ними беда, – сказала я, и девочка понимающе кивнула. – Тут мало что можно сделать, только отрастить, а потом придать нормальную форму.

– А обрезать их покороче?

– Могу, наверное, – с сомнением протянула я.

Стричь волосы меня научил один из маминых парней. Он напивался, а потом пытался объяснить мне, как все сделать аккуратно. Он знал, чего хотел, и в итоге я смогла худо-бедно достичь нужного результата. Он и брить себя мне тоже давал, и просто ужасно, как мне хотелось его порезать, хотя он был еще ничего по сравнению с некоторыми другими.

– Я его ненавижу, – сказала Бесси, имея в виду своего отца. – Но хочу, чтобы он думал, что мы классные.

– Вы классные, – ответила я. – Ваш папа это знает.

– Нет, он не знает.

– Знает, Бесси, – повторила я.

Бесси ничего не ответила, и я просто смотрела, как она скрипит зубами.

– Что бы ты с ним сделала?

– В каком смысле? – спросила она, подняв бровь.

– Если бы он был здесь прямо сейчас, что бы ты сделала? – Мне было любопытно.

– Я бы его укусила, – сказала она.

– Как укусила меня? – спросила я со смехом.

– Нет. Я тогда не знала, кто ты такая. Я об этом жалею. А вот его я бы правда укусила. Я бы укусила его за нос.

– У тебя очень острые зубы. Ему точно будет больно.

– Я бы кусала его так сильно, что он бы заплакал и стал умолять меня остановиться, – сказала она.

Я видела, как ее тело нагревалось, покрывалось красными пятнами. Мне было все равно. Мы на улице. Одежды у нас полно. Мы только начали тренироваться.

– И что бы ты сделала, если бы он начал умолять тебя остановиться?

– Я бы остановилась, – сказала Бесси так, будто и сама не ожидала.

Температура ее тела изменилась, как будто солнце закатилось без предупреждения.

– Ну тогда все нормально, я считаю, – ответила я ей. – Ничего такого.

– Ты ненавидишь своего папу? – вдруг спросила она, словно о своем папе больше думать не хотела.

– У меня нет папы, – ответила я, и ее это ни капли не смутило.

– Ты ненавидишь маму? – продолжила она.

– Да.

– Ты бы ее покусала?

– Ей бы не повредило.

– Она плохая?

– Да, плохая. Не сказать, чтобы ужасная. Ей просто на меня плевать. Она никогда не хотела обо мне думать. Ее раздражало, что я была рядом.

– Наша мама, – сказала Бесси, – расстраивается, если не думает о нас. Все, что она делает, это думает о нас. И если хотя бы на секунду ей кажется, что мы о ней не думаем, ей становится страшно грустно.

– Думаю, многие родители очень плохо со всем этим справляются.

– Ты бы хотела стать мамой? – спросила Бесси.

– Нет, – ответила я. – Не очень.

– Почему нет?

– Потому что у меня бы плохо получилось. Очень плохо.

– Я так не думаю.

И я почувствовала, как меня накрывает это чувство – желание забрать этих детей. Я не шучу, когда говорю, что мне никогда не нравились люди, потому что люди меня пугают. Потому что каждый раз, когда я пыталась высказать, что у меня внутри, они понятия не имели, о чем я. Мне хотелось расколотить кулаком окно, только чтобы найти предлог уйти от них. Потому что я все лажала и лажала, потому что мне было трудно не облажаться, я жила жизнью, в которой у меня было меньше, чем хотелось. Поэтому вместо того, чтобы хотеть больше, иногда я просто заставляла себя хотеть еще меньше. Иногда я заставляла себя верить, что мне ничего не нужно, даже еды и воздуха. А раз я ничего не хочу, просто превращусь в призрака. И это будет конец.

И тут появились эти двое детей, и они загорались. И я знала их меньше недели; я их вообще не знала. Но я тоже хотела загореться. Я думала: как было бы здорово, если бы все держались на почтительном расстоянии. Эти дети вызвали у меня чувства, и чувства сложные, потому что дети были сложные, травмированные. И я хотела забрать их себе. Но я знала, что не заберу. И знала, что не могу даже позволить им на это надеяться.

– Бесси, – наконец сказала я, – твой отец облажался, понятно? Но мне кажется, он хочет быть хорошим человеком. А Мэдисон моя подруга. И я знаю, что она хороший человек. И Тимоти… Ну, с Тимоти ладно, он сейчас слишком маленький, но и с ним все будет хорошо. Это твоя семья, слышишь? И я не знаю, понимаешь ли ты, но твоя семья богата. Они богаче всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Они богаче всех людей, которых я встречала в жизни, вместе взятых. Вам тут будет хорошо. Они постараются дать вам все, что вы захотите. И может, это кажется тебе не таким уж и важным, но когда-нибудь вы будете за это благодарны. Когда вы действительно что-нибудь захотите, вы сможете это сделать. Если ты останешься с ними. Если вы дадите Мэдисон и вашему отцу шанс.

– Я понимаю, – ответила Бесси, но ее глаза горели.

Я не могла на нее смотреть. Я как будто разговаривала с землей у себя под ногами.

– А лето еще долго будет? – спросила она.

– Долго, – ответила я. – Еще очень долго.

Тем вечером мы вышли из нашего гостевого дома и направились в особняк. На Роланде были какие-то брюки цвета хаки и классическая белая рубашка с синим галстуком, который мне удалось правильно завязать только с седьмой попытки, потому что с маленьким ребенком это делать очень сложно. С его волосами я справилась довольно легко. У мальчиков вообще с волосами все просто: лишь бы аккуратно, а дальше всем пофиг. Кажется, ни разу в жизни я не слышала, чтобы мужчина-натурал сказал комплимент волосам другого мужчины-натурала.

Бесси была в черном сарафане в цветочек, таком, в стиле гранж, довольно клевом. Роланд выглядел как стажер в банке, а Бесси напоминала девочку на третьей свадьбе своей мамаши. Я сбрила ей волосы по бокам, оставив сверху как были. Красивей она от этого не стала, но теперь прическа подчеркивала ее глаза, неистовость в лице. Близнецы выглядели как замаскированные дети природы, дикари под прикрытием, но этого было достаточно. Я так думаю, все, что нужно было Джасперу, – это попытаться сделать их нормальными. И я не сомневалась, что Мэдисон тоже требовалось только это. Она точно не захотела бы, чтобы они потеряли эту свою странность, дикость. Огонь, да, хорошо, она бы предпочла остановить, но не то, что было внутри. Это ей понравится. Я знала, что понравится.

Я нанесла тонкий слой огнеустойчивого геля, хотя было трудно определить, сколько его нужно. Я волновалась по поводу грязи, следов на детской одежде, стульев в столовой, но неважно. Я знала, что, как только они увидят Джаспера, я буду рада, что намазала их гелем.

Мэдисон, вечно эта Мэдисон – представитель остального мира и всего хорошего, что в нем было, – встретила нас у черного хода.

– О, – сказала она, осматривая детей, – вы оба прекрасно выглядите. Совсем как взрослые!

Затем она взглянула на меня, на мое раздолбанное лицо в синяках и царапинах.

– О боже, – воскликнула она, не в силах скрыть удивление. Она не видела меня с тех пор, как вмазала мне локтем в физиономию. – Слушай, у меня есть косметика, которая… Даже не знаю, Лилиан. Это беда.

– Да все норм, – ответила я.

– Лилиан крутая, – гордо сказал Роланд.

– Она круче всех, кого я знаю, – ответила Мэдисон. – Мне только жаль, что ей все время приходится быть такой крутой.

Я подумала: тогда, может, не нужно было слетать с катушек в игре один на один на глазах у детей, но промолчала. Сделала глубокий вдох. А через пять секунд появился Джаспер.

– Привет, дети! – На этот раз он казался более собранным, более обаятельным. Никакого льняного костюма, слава богу. Лен носят только полные придурки. Он улыбнулся близнецам: – Я знаю, это для вас тяжело, ребята. – Он немного стеснялся, но это лишь добавляло ему очарования. Джаспер смотрел на детей, будто рассчитывал получить их голоса на выборах. – Но я правда с нетерпением ждал этого вечера. И я не буду просить вас обнять меня прямо сейчас, но когда-нибудь, когда вы будете готовы, я бы хотел обнять вас, ребята, и сказать, как я счастлив, что вы здесь.

Дети просто кивнули, может быть немного смущенно. Мэдисон дотронулась до Джаспера и улыбнулась.

– Кто хочет есть? – спросила она.

– Мы хотим, – ответила я за всех нас, и мы пошли в столовую.

Тимоти уже сидел там, сложив руки на столе, словно собирался помолиться. А еще он напоминал начальника, который очень сожалел, но, увы, был вынужден вас уволить. Чем чаще я видела Тимоти, его деловитость и повадки робота, тем больше он мне нравился.

Как-то я спросила Мэдисон о Тимоти и его – как бы это повежливей сформулировать? – особенностях, и она кивнула, типа, да, да, я в курсе.

– Честно говоря, он не очень хорошо общается с другими детьми, – сказала Мэдисон. – Он странный, я это знаю. Но, блин, я сама была не самым нормальным ребенком, Лил. Очень красивым ребенком, это да. Знаю, это тщеславие, но против правды не попрешь. Но я была ребенком, и поэтому мысли у меня случались гадкие. Это иногда помогало – не быть красивой внутри. И моя мама, боже, она это во мне ненавидела; она была чопорной и очень красивой, и казалось, будто у нее в жизни не появлялось ни одной темной мыслишки. Я думаю, она меня боялась, думала, что я такая по ее вине. Каждую мелочь, о которой не упоминалось в книжке об этикете, каждый острый край она пыталась отшлифовать. Она постоянно комментировала, если я что-то делала не так, – а я постоянно что-то делала не так, потому что была ребенком, – и заставляла меня чувствовать себя паршиво. Она смирилась с моими братьями, этими чертовыми мальчишками, которые пытали собак и ломали вещи и были в сто раз хуже меня, но были мальчиками, так что им все сходило с рук. Нет, она сосредоточилась только на мне. «Мэдисон, люди скоро устанут от этих твоих маленьких странностей», – говорила она мне.

И я ударилась во все тяжкие. Я пыталась сломать ее, как она пыталась сломать меня. Мы много боролись из-за всякой ерунды. Она пыталась запретить мне играть в баскетбол. И пофиг, она любит меня. И я люблю ее. Она, по крайней мере, заботилась обо мне, каким-то диким способом, но заботилась, в отличие от отца, который, кажется, даже не знал, что я существую, пока я не стала старше и не начала приносить какую-то пользу. Но она делала мне больно. Делала мне больно тогда, когда этого не нужно было. Поэтому, когда Тимоти оказался таким странным малышом, которого очаровывали, не знаю, кармашки на пиджаках, я сказала, что никогда не буду пытаться его шлифовать. Я знала, что мир потом сам с этим справится. Поэтому я даю ему быть странным. Мне это нравится. Это делает меня счастливой.

И думаю, я начала понимать. Я привыкла. Казалось, что Тимоти был маленьким артистом, убедительным подражателем и таким образом стебался над людьми. Я вот о чем: к тому времени все дети виделись мне вполне клевыми.

Из кухни выплыла Мэри с грудой тарелок на руках. Каждый взрослый получил салат «Цезарь» с жареной курицей, перед Тимоти стояла тарелка домашних куриных палочек и макароны с сыром. А Бесси и Роланду досталось ровно то, о чем они просили: размороженные покупные куриные наггетсы.

– Вау, – восхитился Роланд. – Спасибо.

– Мэри позаботилась о том, чтобы у вас было именно то, чего вы хотели, – сказала Мэдисон, и Бесси, сгорая от стыда, осознав, что то, чего она хотела, больше никто никогда не заказал бы, посмотрела себе в тарелку и произнесла:

– Спасибо, мисс Мэри.

– Не за что, – ответила Мэри. – Нет смысла заставлять детей есть то, чего они не хотят. Глупости это.

– Можно мне тоже немного салата? – спросила Бесси, и Мэри просто кивнула, а затем вернулась с маленькой тарелкой салата и огромной бутылкой кетчупа «Хайнц» для наггетсов.

– С возвращением домой, дети. – Ее слова прозвучали как приговор: она как будто нарывалась на скандал и даже не попыталась это скрыть. Кто ее остановит?

– Замечательно, – сказала Мэдисон. – Джаспер, хочешь произнести молитву?

Джаспер кивнул. Бесси и Роланд выглядели ошеломленными. Мэдисон, Тимоти и Джаспер закрыли глаза и сложили руки, но мы с детьми просто смотрели друг на друга. Естественно, мы знали, что такое молитва – стоп, а дети точно знали, что такое молитва? Они знали, кто такой Бог? Может, они думали, что мама слепила их из глины? Я понятия не имела, но не собиралась заставлять их молиться, если они этого не хотели. Мы вежливо послушаем.

И Джаспер начал говорить о благодарности, о бесконечной мудрости, о семьях, которые воссоединяются. Он говорил о жертвах и о том, что эти жертвы нужно уважать. Трудно было сказать, кто, по его мнению, жертвовал. Он? Неужели Джаспер правда такой идиот? Он был последним из Робертсов, которому преподносили все, что он когда-либо хотел, прежде чем он даже успевал попросить. Может, жертва для него – не брать то, на что имели право другие люди? Это дети были жертвой, которую он приносил? Может, я была с ним слишком сурова, но скажи он слово «жертва» еще раз, врезала бы ему в лицо. Наконец Джаспер сдвинулся с этой темы, заговорив о прощении и желании новых начинаний. Заскучав, Роланд схватил наггетс и разом заглотил его.

– Аминь, – наконец произнес Джаспер, открыл глаза, поднял взгляд и уставился прямо на меня.

Я даже не успела сделать вид, что молилась, и выглядело это так, будто я все время пялилась на него. Но он поймал мой взгляд и улыбнулся:

– Давайте есть.

И все было нормально. Неловко, да, но, думаю, в этом огромном особняке с его шикарной обстановкой любая нормальная ситуация казалась бы неловкой. Все было нормально. Дети не горели. Это был мой новый способ разобраться, что хорошо, а что плохо. Поедание салата «Цезарь» и скучные светские разговоры – не плохо, особенно в том случае, когда альтернативой было сдергивать шторы за тысячу долларов с окон, потому что они горят синим пламенем.

– Что у тебя за работа? – наконец спросила Бесси отца, и было видно, как тот обрадовался, что она спросила, и при этом смутился, потому что не знал точно, как ответить.

– Что ж, – начал он, искренне пытаясь подобрать слова, – весь народ штата Теннесси поручил мне заботиться о его интересах. Например, я работаю с другими сенаторами, чтобы убедиться, что у наших жителей есть все, что им требуется. Я обеспечиваю наличие рабочих мест в штате, чтобы люди могли трудиться и содержать свои семьи. И я слежу за тем, чтобы страна, вся наша страна, шла к лучшему будущему.

– Ты заботишься о людях, – подытожила Бесси.

– Вроде того. Я пытаюсь.

– Хорошо.

– Ваша семья, – обратился Джаспер к Бесси и Роланду, – на протяжении многих поколений живет в Теннесси. Это прекрасный штат. И я забочусь о том, чтобы он таким и оставался, а когда ему нужна помощь, я стараюсь ее получить.

– Деда говорит, что политика – это когда ты перекладываешь деньги так, чтобы часть оседала у тебя в кармане, – сообщил Роланд.

– В духе Ричарда, – ответил Джаспер. – Но я стараюсь работать по-другому.

– Потому что тебе не нужно больше денег, – сказала Бесси.

– Нет, не нужно.

– Мы изучаем Теннесси с Лилиан, – заявил Роланд.

– Вот как? – улыбнулся Джаспер.

– Мы изучаем биографии великих уроженцев штата, – уточнила я, как будто пришла на первое собеседование к работодателю или надеялась получить рекомендацию.

– Например? – спросила Мэдисон.

– Сержанта Йорка, – сказал Роланд. – Представляете, он убил, типа, двадцать пять немцев.

– Он был великим человеком, – ответил Джаспер. – Хороший демократ, демократ по жизни. Йорк говорил, что в первую, последнюю и во все остальные очереди он демократ. Его статуя находится в столице штата. Чудесная статуя. Может, Лилиан как-нибудь отвезет вас туда.

– Хорошо, – сказала я.

– Как насчет тебя, Бесси? – спросила Мэдисон.

– Долли Партон, – объявила она.

– Хм, – задумался Джаспер. – Она ведь, кажется, из шоу-бизнеса, разве нет?

Бесси с недоумением повернулась ко мне.

– Она артистка, – сказала я.

– Не спорю, – ответил Джаспер. – Но я с ходу назову вам несколько настоящих героев Теннесси, которые больше подошли бы для доклада.

– Это не совсем доклад, – призналась я. – Мы просто изучаем то, что нам интересно.

Я потянулась к Бесси и дотронулась до ее руки, пытаясь определить температуру, но из-за геля это было сложно.

– Долли Партон много сделала для благотворительности, она филантроп, Джаспер, – вмешалась Мэдисон. – Она помогает штату и его детям.

– Она актриса, – сказал Джаспер, как будто это что-то доказывало. Он улыбался, возможно, шутливо, но Бесси уже смутилась, словно накосячила, и я разозлилась.

– Она величайший представитель Теннесси за всю историю штата, – категорично заявила я.

– Ох, Лилиан, – усмехнулся Джаспер.

– Она написала песню «Я всегда буду любить тебя», – напомнила я, ошеломленная, что не положила конец дебатам.

– Лилиан, – повторил Джаспер, его обаяние сменилось серьезностью, надменностью, – знаешь ли ты, что трое выходцев из Теннесси побывали на посту президента Соединенных Штатов Америки?

– Знаю, – ответила я. В детстве я вызубрила всех президентов США и могла назвать их хоть в хронологическом, хоть в алфавитном порядке. Я могла бы проделать это прямо сейчас, если бы захотела. – Но ни один из них не родился в Теннесси.

– Что, правда? – удивилась Мэдисон. – Это так, Джаспер?

Лицо Джаспера немного покраснело.

– Ну, как сказать… Технически это верно, но… – протянул он, но я вмешалась:

– Кроме того, Джонсон ушел после импичмента. А Джексон, давайте будем честными, был по сути монстром.

– Это не совсем… – пробормотал Джаспер.

– Долли Партон, – сказала я, глядя на Бесси, дожидаясь, пока она посмотрит прямо на меня, – намного лучше Эндрю Джексона.

Бесси улыбнулась, показав кривые зубы, и я улыбнулась в ответ, как будто мы только что вместе разыграли ее отца-идиота.

Джаспера, казалось, вот-вот хватит удар. Он сжимал в кулаке вилку так, словно хотел меня ею пырнуть. И тут я поняла, что он найдет способ вывести меня из этого дома, когда придет время, когда я выполню все, что от меня требовалось. Джаспер, как и большинство мужчин, которых я знала, не любил, когда его аккуратно поправляют на людях. И мне стоило вести себя осторожнее, но я не была подкована в этих штуках – не видела в этом смысла.

– Можно нам будет поехать в Долливуд? – добила его Бесси. Это было прекрасно.

Как будто под действием чар, велевших вмешиваться всякий раз, когда сенатор был унижен донельзя, в столовой нарисовался Карл.

– Сэр? Извините, что прерываю семейный ужин, но вам звонят.

– Что ж, – сказал Джаспер, пытаясь вернуть прежнее расположение духа, – может это подождать до десерта?

– Это довольно срочно, сэр, – ответил Карл. – И я полагаю, что, возможно, миссис Робертс также захочет быть в курсе.

Мэдисон встретилась взглядом с Джаспером, и было интересно наблюдать за ними, за тем, как они, две половинки одного целого, вместе встали из-за стола. Мэдисон поцеловала Тимоти, который вел себя так, как будто его родителей постоянно вызывали по срочным делам, а затем последовала за мужем из комнаты.

– В чем дело? – спросила я Карла, но он покачал головой и пошел за ними.

– Это было странно, – сказал Роланд.

– А надо их ждать, чтобы съесть десерт? уточнила Бесси.

Я пошла на кухню, где Мэри уже сервировала четыре кусочка шоколадного торта.

– Я иду, – сказала она. – Тебе не нужно было вставать.

– Выглядит замечательно, – заметила я, и Мэри кивнула:

– Я знаю.

Я вернулась в столовую к детям – гость, за которого стыдно на свадьбе. Я попыталась придумать, что сказать, но Мэри уже поставила перед нами торт, и это, кажется, избавило меня от необходимости разговаривать. Мы съели десерт, но по-прежнему сидели за столом.

– Можно мы пойдем? – спросила Бесси.

– Не думаю, – сказала я, как будто была ребенком, который не может встать из-за стола без разрешения взрослого. – Нельзя просто оставить здесь Тимоти.

– Можно взять его в гостевой дом, – предложил Роланд.

– Хочешь посмотреть гостевой дом? – спросила я Тимоти, который просто пожал плечами, как будто у кукловода случился легкий тремор, и нити, связывающие его с Тимоти, чуть дернулись.

Мне очень понравилась идея взять Тимоти в заложники, чтобы Джасперу и Мэдисон пришлось его вызволять.

– Идем, – сказала я и помогла мальчику вылезти из креслица.

Мы прошли по аккуратно подстриженному газону к нашему безумному дому, радостно горящему огнями.

– Что хочешь посмотреть? – спросил Роланд у Тимоти, который снова пожал плечами.

Бесси его проигнорировала, достала с полки книгу и притворилась, что погрузилась в чтение. Я знала, что она не хочет видеть брата у нас в доме, потому что у него и так было все на свете.

Роланд достал волшебный экран, и они с Тимоти взяли по ручке и вместе начали чирикать по нему, стараясь создать как можно больше хаоса. Я сидела рядом с Бесси и смотрела, как мальчики играют – вполне мирно, хотя, по сути, молча. Время от времени Роланд хватал игрушку и тряс ее как сумасшедший, что, казалось, пугало и восхищало Тимоти в равной степени. А потом они вернулись к рисованию, хотя Роланд смотрел на брата больше, чем на экран.

– Ну, все прошло не так уж и плохо, правда? – спросила я Бесси.

– Наверное, – сказала она.

– Мне нравится твое платье.

– Ты не носишь платья.

На мне были джинсы и относительно приличный топ.

– Не ношу, – согласилась я, – разве что изредка.

– Как думаешь, Мэдисон любит нас? – спросила Бесси.

Я знала, что она чувствует – когда тебе необходимо, чтобы Мэдисон смотрела на тебя, направляла на тебя свой солнечный свет.

– О да, – сказала я. – Она очень рада, что вы здесь, ребята.

– Еда мне понравилась.

– Мэри просто золото.

Бесси взглянула на меня:

– Я ее побаиваюсь.

– Классные люди иногда пугают, да.

– Тебя я не боюсь, – призналась Бесси, и я не знала, что на это ответить.

А потом Тимоти и Роланд устали от игрушек и подошли к дивану. Тимоти вперил взгляд в Бесси, пытаясь ее раскусить. В конце концов она больше не могла его игнорировать, подняла взгляд и злобно уставилась на сводного брата:

– Чего?

– Вы загораетесь? – спросил он с любопытством.

Бесси посмотрела на меня, и я пожала плечами. Я не была уверена, что можно, а что нельзя рассказывать Тимоти. Но видимо, он знал. Или подслушал. Или же просто почувствовал; этот ребенок был такой жуткий, что я вполне готова была поверить в такую возможность.

– Да, – сказала Бесси, а Роланд кивнул.

– Можно посмотреть?

– Это так не работает, – ответила девочка.

Тимоти коснулся ее руки, как будто думал, что она окажется горячей. Бесси позволила ему. А потом раздался стук в дверь, и на пороге появились Мэдисон и Карл. Тимоти отдернул руку от Бесси и сразу же пошел к ним. Мэдисон вошла в комнату.

– Вы поглядите! – воскликнула она. – Тебе весело? – спросила она Тимоти, и он прямо-таки кивнул – ну просто взрыв эмоций!

– Ну, – сказала Мэдисон, – нам бы лучше вернуться в дом.

– Где папа? – спросил Роланд.

– Понимаешь, его отозвали по одному важному делу, – ответила она, объясняя как мне, так и детям. – Очень важному. Но вы скоро увидитесь.

Мэдисон взяла Тимоти за руку, и они вышли на улицу, но Карл завис в дверях, что я восприняла как сигнал, что есть разговор.

– В чем дело? – спросила я. – Это касается детей?

– Госсекретарь только что умер, – прошептал Карл. – Просто упал замертво у себя на кухне.

– Разве он не умирал и так?

– Ну да, умирал, но он был сильным человеком. Он собирался уйти постепенно. Это было неожиданно.

– И что теперь?

– Теперь сенатору Робертсу предложили эту должность.

– Офигеть, – выдохнула я. – Правда?

– Сейчас начинается серьезный процесс, – ответил Карл, – но мы уже многое подготовили. Все выглядит многообещающе.

Я подумала, что теперь Мэдисон на шаг ближе к своей цели. Я подумала о Джаспере, но без особого чувства.

– И что это будет значить? – спросила я. – В смысле, для детей?

– Посмотрим, как все пойдет.

– Но о детях подумали? Это на них как-то повлияет?

– Честно говоря, Лилиан, не особо. Не повлияет. Так что продолжай заботиться о них. Делай, что нужно, чтобы поддерживать порядок.

– Не хочешь, чтобы они всё ему испортили?

– Я не хочу, чтобы они всё испортили.

– Хорошо, хорошо.

– Спокойной ночи, – сказал мне Карл. – Спокойной ночи, дети, – повернулся он к близнецам.

Те промолчали.

Карл ушел, а я вернулась к ним.

– Папа умирает? – спросила Бесси.

– Что? – опешила я. – Нет. Вовсе нет.

– Ну ладно, – протянула Бесси, но с подозрением. Или с надеждой? Я не поняла.