Текст книги "Ничего интересного"

Автор книги: Кевин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Что происходит? – спросила я.

– Лилиан, постарайся думать рационально. Оцени ситуацию.

– Я хочу поговорить с Мэдисон, – сказала я и вбежала в дом вперед него.

На кухне Бесси и Роланд сидели за стойкой, а Мэри разогревала куриные наггетсы.

– Ждите здесь, – сказала я и вернулась в гостиную, где мы с Мэдисон пили холодный чай, когда я только приехала.

Там Джаспер вышагивал вокруг кофейного столика, приглаживая свои серебряные волосы.

– Где Мэдисон? – спросила я.

– Укладывает Тимоти спать, – ответил он.

Карл вошел в комнату и встал рядом со мной.

– Лилиан, – продолжил Джаспер, – как вы можете себе представить, последние несколько дней оказались очень тяжелыми. Одно слушание чего стоило, боже, а теперь… Теперь еще и это.

– Просто кошмар, – произнесла я, но Карл слегка коснулся меня, давая сигнал молчать.

Я заткнулась.

– Хочу поблагодарить вас за вашу службу, – сказал Джаспер. – Вы очень помогли нам, и мы весьма благодарны за это. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах, чтобы позаботиться о Роланде и Бесси.

– Да ничего, – сказала я.

Мне казалось странным благодарить меня за службу, но для политиков это нормально – слово «служба» может означать практически что угодно, любую услугу.

– Я боюсь, что обстоятельства изменились. И мы, возможно, были слишком наивны, когда полагали, что нам удастся справиться своими силами, что вы сможете справиться без какой-либо подготовки.

Я посмотрела на Карла:

– Что происходит?

Джаспер продолжил:

– Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Мы нашли другое жилье для близнецов.

– Школу-интернат? Я знаю. Вы правда считаете, что это хорошая идея – отослать их так далеко, в Европу?

Джаспер с недоумением посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Карла, который кашлянул.

– Вообще-то они останутся в Теннесси, – сказал он. – Существует альтернативная школа, своего рода ранчо, где обученные специалисты работают с проблемными детьми. Это в «Смоки-Маунтинс». Частная школа. Очень закрытая.

– Когда вы это решили? – медленно спросила я.

– Карл отыскал это место давным-давно, но я отказывался к нему прислушаться.

– Ты ее нашел?

Карл покраснел.

– В самом начале процесса, – сказал он, – передо мной стояла задача найти как можно больше вариантов для ухода за детьми и их лечения.

– Проблемных детей? – От одного этого слова во мне всколыхнулась ярость.

– Вы не думаете, что у Бесси и Роланда есть проблемы? – изумленно поднял брови Джаспер. – В этом учреждении они будут развиваться и физически, и умственно.

– Что за бред? – рявкнула я. – Что это, в конце-то концов? Сначала вы сказали «школа», затем – «ранчо», а теперь – «учреждение».

– Это многоцелевое учреждение, – сказал Карл. – Своего рода реабилитационный центр.

– А еще это академия, – добавил Джаспер.

Заткнись, Джаспер, – сказала я. – Карл, ты же понимаешь, что это бред. Вы спрячете детей куда подальше и забудете о них.

– У нас не так много вариантов, Лилиан, – заметил Карл.

– Я теперь госсекретарь, – Джаспер повысил голос. – Вы даже не представляете себе, скольким я пожертвовал. Мои обязанности…

– Я сейчас еле сдерживаюсь, чтобы тебе не врезать, Джаспер, – сказала я.

– Лилиан, – попытался меня успокоить Карл. – Мне это нравится не больше, чем…

– Тогда, мать твою, не делай этого, придурок. Ты, мать твою, идиот. Это ужасно несправедливо. А как насчет Тимоти? Как ты будешь о нем заботиться? Почему наказаны Роланд и Бесси?

Карл посмотрел на Джаспера, который покачал головой и сказал:

– В течение следующих шести месяцев Тимоти будет находиться в учреждении под наблюдением.

– Ты самый странный человек из всех, кого я только встречала, Джаспер, – сказала я.

– Здесь нет ничего зловещего, – ответил он. – Вы слишком плохо о нас думаете. Это как клиника Майо, передовая медицина. Но… частная.

– Звучит охренеть как зловеще. Звучит… – Я пыталась подобрать подходящее слово, но думалось с трудом. – Очень плохо, – наконец сказала я.

– Это и правда звучит очень зловеще, – раздался голос Мэдисон, появившейся у ступеней лестницы.

– Мы же это обсуждали, – сказал Джаспер.

– Насчет Тимоти – нет, – отрезала она. – Ты об этом не говорил.

– Это временно, – ответил Джаспер.

– Шесть месяцев? Ни за что на свете, Джаспер. – Мэдисон повернулась к Карлу: – Где это находится?

Карл сглотнул, совершенно не готовый к такой ситуации:

– В… в Монтане.

– Ни за что на свете, – повторила Мэдисон, и выглядела она просто потрясающе. Она сияла такой свирепостью, которой нельзя научиться, с такой нужно родиться. – Я прямо сейчас иду за Тимоти. – Она повернулась к лестнице. – Мы поедем к моим родителям. Ты слышал? Я собираюсь жить со своими ужасными родителями. Мои братья приедут и выбьют из тебя всю дурь.

– Что нам еще остается? – спросил Джаспер, чуть не плача.

– Что вы раскричались? – спросил Роланд, войдя в комнату, Бесси за ним, разъяренно уставившись на Джаспера.

– Карл! – воскликнул Джаспер, указывая на детей, как будто Карл должен был стукнуть их по голове и засунуть в мешок. – Карл!

Карл колебался, глядя на детей.

– Возможно, стоит пересмотреть наш план действий, сэр, – наконец сказал он.

– Вы мне всю жизнь разрушили! – закричал Джаспер, его волосы упали на покрасневшее лицо. Было не совсем понятно, к кому он обращается. Наверное, ко всем присутствующим.

– Это ты нам жизнь разрушил! – крикнула Бесси, и я подбежала к ней и опустилась рядом на колени.

– Ваша мать разрушила вам жизнь, – тихо сказал Джаспер, как будто умоляя ее.

– Безмозглый иди… – начала я, задохнулась от ярости, вскочила, схватила Джаспера за рубашку, собираясь выцарапать ему глаза, но не успела сделать ничего серьезного – Бесси уже была в огне. А следом загорелся и Роланд. Я крикнула Мэдисон, чтобы шла за Тимоти, и она побежала вверх по лестнице.

Когда я обернулась, Джаспер толкнул меня так сильно, что я упала на журнальный столик, разбив стекло. Карл бросился к Джасперу, крепко схватил его и поволок к входной двери.

Мэдисон сбежала по ступенькам, держа на руках Тимоти, и на секунду взглянула на меня, прежде чем наконец выскочить из дома. Тимоти смотрел на огонь из-под прикрытых век, словно его это не беспокоило.

Бесси и Роланд просто касались предметов, диванных подушек, картины на стене, поджигали все, медитативно передвигаясь по дому.

Все еще лежа в осколках стекла, я повернула голову и увидела, что Мэри, держа в руках дорогие кастрюли и сковородки, вышла через переднюю дверь, не оглядываясь. Я искренне пожелала ей всего наилучшего, всего хорошего.

Я встала: вся в царапинах, но без порезов, ничего серьезного – и подбежала к детям, которые уже вышли в коридор.

– Пойдем, – сказала я. – Нам нужно идти.

Они посмотрели на меня в замешательстве.

– Я с вами, – заверила я. – Собирайтесь. Мы уходим.

– Только мы с тобой? – спросила Бесси, и я кивнула.

Они закрыли глаза, глубоко вдохнули. Я хотела обнять их, взять на руки, но осталась стоять, так близко к огню, как могла, и наблюдала, как дети медленно втягивают пламя обратно. Вокруг горели десятки маленьких огоньков, и мы смотрели на них, ошеломленные тем, что устроили. Зрелище нельзя было назвать красивым, но отвести взгляд было трудно.

И тут в особняк вбежал Карл.

– Уходите отсюда, – крикнул он.

Я схватила детей, и мы пошли к двери, но Карл остановил нас:

– Через заднюю дверь. Сходи за одеждой, собери сумку. Как можно быстрее.

Он вручил мне связку ключей, указав на один из них:

– «Хонда» в гараже. Бери. Не говори мне, куда едешь. Иди.

– Спасибо, – сказала я, забирая ключи.

– Прости.

– Ничего.

Карл понесся на кухню за огнетушителем, и мы выбежали через черный ход.

– Соберите одежду, – велела я детям, как только мы оказались в гостевом доме. – Какую угодно, это не важно.

Нам потребовалось минут пять, а может, и меньше. Дети стряхнули с себя сгоревшую одежду и надели номекс. Я схватила кошелек, какой-то шоколадный батончик, пытаясь сосредоточиться, но безуспешно. Когда мы вышли из дома, увидели, как особняк изнутри загорелся, заполыхал. Мы подкрались к гаражу и залезли в «хонду». Я завела мотор, велела детям пристегнуть ремни. Взглянула на Мэдисон, которая все еще держала Тимоти. Когда я уезжала, она обернулась и посмотрела на меня. Я помахала ей. Она улыбнулась. Помахала в ответ. А потом повернулась к дому.

Где-то посередине аллеи я увидела Мэри и притормозила, предложила подвезти. Она сказала, что за ней едет парень, и махнула мне. Дети с ней попрощались, и я ускорилась, все время глядя на особняк через зеркало заднего вида. Через пару минут в противоположную сторону, к поместью, мимо нас промчались две пожарные машины, завывая сиренами.

Тогда я постаралась успокоить дыхание, пытаясь сообразить, насколько все плохо. Насколько незаконно. Похищение, поджог, нападение на госсекретаря. Могу поспорить, что было много других нарушений, о которых я даже не задумывалась, о которых я даже не узнаю, пока судья не зачитает их мне в суде, в то время как я буду махать детям, рассказывая, что все у нас очень круто, просто замечательно.

Я, честно говоря, просто ехала некоторое время, вообще не задумываясь, где я и куда направляюсь. Частично проблема заключалась в том, что я не знала, куда податься. Я подумала, что надо бы снять номер в отеле, но это казалось мне подозрительным. Я была вся в царапинах от осколков журнального столика.

Наконец я наткнулась на автомагистраль между штатами и выехала на нее, ускоряясь, чтобы слиться с движением. Дети сидели очень тихо, наверное от шока, но я ничего не могла с этим поделать. Поджог дома, в котором ты вырос, – это представлялось мне очень символическим действием. Я взглянула в зеркало заднего вида и увидела, что они оба смотрят на меня.

– Привет, ребят, – улыбнулась я.

– У нас неприятности? – спросила Бесси.

– Типа того.

– Что мы будем делать? – поинтересовался Роланд.

– Я еще не знаю.

– Ну а куда мы едем? – спросила Бесси.

Я поняла, что-то щелкнуло у меня в голове. Оставался один-единственный вариант. Машина уже туда направлялась. Это было неизбежно.

– Мы едем домой, – сообщила я.

– Куда домой? – спросили дети.

За последнее время они сменили много домов.

– Ко мне домой, – ответила я, чуть не плача от ярости на саму себя.

– Хорошо, – сказали дети.

Двенадцать

Мама открыла дверь, увидела по обе стороны от меня Бесси и Роланда и просто кивнула, не говоря ни слова. Вполне возможно, она так долго игнорировала любые детали моей жизни, что мысль о том, что я мать десятилетних близнецов, ее не удивила.

– Привет, – сказал Роланд.

– М-м-м-м, – ответила мама.

Она бросила курить десять лет назад, но всегда выглядела так, словно вот-вот затянется сигаретой и выпустит дым прямо вам в лицо.

– Привет, мама, – поздоровалась я.

– У тебя кровь, – отметила она, указывая на рукав моей рубашки, где был виден красный след от одной из царапин.

– Я знаю. Можно войти?

– Это и твой дом тоже, – сказала мать, отчего я чуть не заплакала, не очень понимая почему.

– Это Бесси, а это Роланд, – представила я детей, мягко постукивая их по головам.

– Ты их гувернантка, верно?

– Не уверена, кто я им сейчас, мам. Сейчас все очень непонятно. Но я за них отвечаю. Нам нужно где-то пожить, в каком-нибудь безопасном месте.

Мама поглядела на детей.

– У тебя неприятности?

– Типа того. Как бы нет и как бы да.

– Ну, твоя комната там, где была. Я туда не заходила с тех пор, как ты уехала.

– Спасибо, мама, – сказала я, но она махнула рукой.

Я затолкала детей наверх, на чердак, где стояла ужасная духота, потому что ни один из вентиляторов не был включен. Я чертыхнулась и начала их подключать. Посадила детей перед двумя самыми большими, врубила до максимума, и они разнесли всю пыль по комнате, в воздухе зависли пылинки. В открытой коробке лежал окаменевший кусок пиццы. Было страшно неловко показывать детям, какой была моя жизнь до них. Наверняка их уверенность в том, что я знаю, что делаю, улетучилась. Я попыталась запихать коробку с пиццей под кровать, но они оба ее уже увидели.

– Мы есть хотим, – сказала Бесси.

Я вдруг поняла, что за лето они привыкли к тому, что стоит просто залезть в холодильник или в шкаф, и тут же найдется еда. Можно было заказать пиццу, но я параноила по поводу полицейских.

– Мой живот, – простонал Роланд. – Послушай, как он рычит…

– Хорошо, хорошо, – сказала я. – Я поняла. Сидите здесь, я что-нибудь принесу.

– А нельзя нам спуститься? – спросили дети. – Здесь жарко.

– Нужно постараться не путаться у мамы под ногами, – объяснила я. – Она не очень ладит с детьми.

Я, пыхтя, сбежала по лестнице. Посередине остановилась, потянулась и дотронулась до места чуть выше пояса джинсов, где нащупала застрявший маленький кусочек стекла. Я попыталась его вытащить, но он засел довольно крепко. Было не больно, но теперь, когда я знала, что он там, только об этом и могла думать. Наверняка вредно с открытыми ранами топтаться на грязном пыльном чердаке. Я не могла сосредоточиться.

На кухне сидела мама, читала журнал под легкий рок по радио.

– Хм, – сказала я, сгорая от стыда. Я ненавидела, когда мне что-то было нужно, и еще больше ненавидела, когда это что-то мне было нужно от мамы. – Дети хотят есть.

– Я с ними солидарна, – ответила она, не сводя взгляда с журнала, в котором рассказывалось о домах на пляже или о чем-то в этом роде.

– У меня есть деньги. Можешь заказать нам всем пиццу?

Она посмотрела на потолок, размышляя.

– Мне не хочется пиццы, – сказала она.

– «Макдоналдс»? «Сабвэй»?

Мама вздохнула, встала из-за стола и начала шарить по шкафам, открывая и закрывая дверцы.

– У меня есть макароны с сыром, – сказала она, затем заглянула в холодильник. – И сосиски.

– Замечательно!

Я достала кастрюлю, набрала воды. Мама швырнула сосиски на стойку у плиты и вернулась к столу. Я ждала, пока вода закипит, и смотрела на нее. Сколько таких вечеров прошло, когда я была ребенком? Обычно мама и один из ее парней смотрели маленький телевизор на кухне, а я готовила маслянистую лапшу или увядший, мокрый салат с соусом «Тысяча островов», нарезала огурцы и зеленый перец, как будто благодаря моим стараниям мы превращались в самых здоровых людей на земле.

Я подошла к лестнице, спросила детей, все ли в порядке. Они крикнули, что в порядке. Когда я вернулась на кухню, мама сказала:

– Я знала, что ты приедешь.

– Вот как? – Я почувствовала, как кожа начинает зудеть, как учащается сердцебиение.

– Недавно звонил какой-то мужчина. Кэл, или Карл, или… что-то в этом роде. Спросил, связывалась ли ты со мной.

– Что ты ему сказала?

– Что не видела тебя все лето, что даже не разговаривала с тобой.

– Ясно. – Я знала, что это еще не все.

– Он сказал, что я должна позвонить ему, если ты приедешь с двумя детьми, – наконец продолжила мама, глядя на меня. – Сказал, что возместит мне все неудобства.

– Ты перезвонила ему?

Она покачала головой:

– Он говорил так сухо и формально… Мне не понравился его тон. Так что нет, я ему не перезвонила.

Вода наконец закипела, и я насыпала макароны.

– Не благодари, – бросила мама.

– Муж Мэдисон, – начала я, – он…

– Я не хочу знать, – перебила она меня.

– Понимаешь, дети, Бесси и Роланд. Тебе нужно знать, они…

– Нет, мне не нужно знать, – сказала она. – Я не буду мешать тебе делать, что хочешь, Лилиан. Я никогда не мешала тебе…

Я фыркнула – теперь пришла моя очередь ее перебить.

– Делай что хочешь, но меня оставь в покое, – через пару секунд сказала мама.

Я посмотрела на нее. Она выглядела такой старой, хотя ей было всего сорок семь, и я знала, что иногда она специально копировала манеры и позы кого-то намного старше, чтобы избежать необходимости делать то, чего ей не хотелось.

Будь я мужчиной, и красивым, она бы не читала, позевывая, журнал о жизни на побережье. Думаю, будь я в принципе кем угодно, кроме ее дочери, она бы вела себя иначе. Но при мне она чувствовала себя старой, потому что я была ее дочерью.

Я помешала макароны, положила сосиски на сковородку.

– Никогда не думала, что увижу тебя с детьми, – сказала мама. – Это на тебя не похоже.

– Да, я тоже не думала.

– Мы очень хотим есть! – крикнул Роланд с чердака.

– Пусть спускаются, – мама указала на стол, встала и наполнила водой четыре пластиковых стаканчика.

– Спускайтесь! – крикнула я.

Наш шаткий дом легко пропустил звук сквозь стены и полы, и дети протопали вниз по лестнице.

– Привет! – сказал Роланд, снова помахав маме, которая взяла свой журнал и подвинула стул к окну.

Я поджарила сосиски, чуть не сожгла их, потому что одновременно сливала макароны, а затем смешала все вместе. Достала и подала тарелки.

– А вы не хотите? – спросил Роланд мою маму.

– Пожалуй, – ответила она и пододвинула стул обратно к столу, попробовала и кивнула: – Вкусно. – Ей всегда нравилось, когда я для нее готовила, неважно что.

– Ты молчишь, – мама ложкой указала на Бесси.

– Я немного устала, – ответила девочка.

– Она милая, – сказала мне мама, не сводя ложки с просиявшей Бесси.

– Мы поехали в путешествие, – объявил Роланд, привлекая внимание моей матери.

– Надолго? – спросила она.

Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она разговаривала с ребенком? Или вообще с живым человеком?

– Мы не знаем, – пожал плечами Роланд. – Трудно сказать.

– Ненадолго, – обратилась я к столу, без всякого желания что-то есть, гоняя еду по тарелке.

– Мы нигде не остаемся надолго, – призналась Бесси.

– Ну, – сказала мама, – это лучше, чем просто сидеть на одном месте всю жизнь.

– Я так не думаю, – ответила Бесси, теперь уже глядя на меня, словно ждала, что я что-то скажу, но мой разум был где-то далеко, не в этом доме. Такое часто случалось: мое тело находилось здесь, в доме, где я выросла, а разум зависал где-то снаружи, дожидаясь, пока я не пойму, что делать.

После того как дети уснули, я была все еще слишком взвинчена, чтобы делать хоть что-нибудь. Вернувшись сюда, на чердак, я почувствовала, как скатилась по самой большой горке в мире – просто какая-то космическая шутка. Я пыталась вспомнить свою жизнь до этого лета, сколько раз я переезжала, а потом возвращалась обратно. Я была такая умная, а потом, когда все вышло не совсем так, как я надеялась, как будто запихнула свое любопытство глубоко внутрь. Я столько времени потратила зря.

Я брала в библиотеке книги Урсулы Ле Гуин, Грейс Пейли и Карсон МакКаллерс, а потом прятала их, когда кто-то проходил мимо, потому что боялась, как бы меня не спросили, что я читаю. Как будто все подумают, что я хвастаюсь или пытаюсь стать кем-то, кем не являюсь. Иногда я чувствовала себя одичалой, как будто не научилась чему-то важному вовремя и теперь не знала, что делать.

Так я и оказалась здесь, с этими детьми, которые обхватывали меня так крепко, что я едва могла вдохнуть. И вот теперь, когда они были только мои, теперь, когда мы лишились безопасности того дома в поместье, я начала переживать, что дети тоже упустили такую огромную возможность, что они тоже потерялись. Разве не жестоко было притворяться, что я могу для них хоть что-нибудь сделать? Я знала, что когда-нибудь придется их вернуть. И боже, они меня возненавидят. На всю жизнь. Больше, чем свою мать. Даже больше, чем Джаспера. Они возненавидят меня, потому что я дала им надежду, что смогу.

Я спихнула с себя их руки, и дети что-то пробормотали. На моем душном, влажном чердаке они вспотели моментально. Я переставила вентиляторы поближе к детям, а затем спустилась, громко скрипя ступеньками, и на диване в гостиной увидела маму. Она не смотрела телевизор, не читала, вообще ничего не делала. Она даже не выпивала. Она просто смотрела в пустоту.

Вскоре после возвращения домой из «Железных гор» мы стояли у подъезда, мама собиралась отвезти меня в школу. И когда она завела машину, из-под капота вырвался дым, потом раздался ужасный скрип. Задымило еще сильнее. Я побежала к дому набрать воды, а мама тряпками обмотала руку перед тем, как поднять капот. Я выбежала на улицу с кувшином воды, а двигатель уже горел, пламя выросло довольно высоко. И я остановилась в нескольких шагах от мамы, которая просто смотрела на огонь, с тем же выражением на лице, как сейчас. Как будто видела что-то в пламени, какое-то пророчество. А может, стоя над поломанной машиной, видела всю свою жизнь, видела, как дошла до такого.

Я подошла к ней и подняла кувшин, но мама только покачала головой.

– Смотри, – сказала она, указывая на двигатель, – просто посмотри.

Я не знала, на что она показывает. Увидим ли мы вообще одно и то же?

– Даже красиво, – наконец произнесла она.

И мы так там и стояли, наблюдая за огнем, пока мама наконец не забрала у меня воду и не вылила ее на двигатель. Ничего не произошло.

– Можешь сегодня не ходить в школу, – сказала она, глубоко вздыхая. – Я не пойду на работу.

Я кивнула, слегка улыбаясь, потому что подумала, что, может, мы проведем день вместе, сходим в кино, но когда мы вернулись домой, она закурила сигарету и закрылась в своей спальне, и я не видела ее до следующего утра. Именно тогда я наконец поняла, что, даже все глубже и глубже погружаясь в свою жизнь, мы оставались отделены друг от друга. И я подумала: каково это – падать, но держаться за кого-то еще, чтобы не быть одному?

И вот я снова здесь, в этом доме. Вот что мне хотелось сделать, если бы это был сон: войти в эту комнату. Мне хотелось сесть радом с мамой. И спросить: «Почему ты меня ненавидишь?» И я хотела, чтобы она сказала: «Ты смотришь на это не с той стороны. Я тебя не ненавидела. Я очень тебя любила. Я защищала тебя. Уберегала от вреда». И я бы сказала: «Правда?» Она бы кивнула. Я бы спросила, кем был мой отец, и она бы ответила, что он был худшим человеком на свете. Она сказала бы, что всю жизнь положила на то, чтобы сбежать от него. И вырастила меня одна, как могла. И я бы сказала: «Спасибо». И она бы обняла меня, и ничего странного в этом не было бы. Это было бы просто похоже на человеческие объятия. И вся моя жизнь, все, что было раньше, исчезло бы. И все было бы гораздо лучше.

Я смотрела на маму еще пару секунд и никак не могла представить, что у нее в голове. Я не ненавидела ее. Но ни за что на свете не села бы на этот диван. Ни за что на свете не заговорила бы с ней. Я развернулась, и ступеньки заскрипели так громко, что она наверняка меня услышала; как она могла меня не услышать? Дети лежали, все еще свернувшись во сне, их тела одновременно застыли и расслабились. Я заползла обратно в кровать. Бесси открыла глаза:

– И что теперь?

– Не знаю, – ответила я, потому что понятия не имела. Я и досюда еле-еле доковыляла.

– Надо будет вернуться?

– Когда-нибудь, – согласилась я. – Да, надо будет.

Она задумалась. На чердаке было очень темно. Бесси было не разглядеть; я не знала, радоваться этому или нет.

– Ладно, – сказала она.

– Ничего, – ответила я. – Все будет хорошо.

Она поцеловала меня, в первый раз. До этого ни один из них меня не целовал. Я погладила ее по волосам, по ее странным волосам, этого странного ребенка.

– Сколько еще продлится лето? – спросила Бесси.

– Долго, – ответила я. – У нас еще полно времени.

И этого было достаточно. Она снова заснула. Я тоже, довольно скоро.

Когда я проснулась, надо мной стоял Карл, приложив руку к щеке. Как будто я была абстрактной картиной, как будто он увидел что-то интересное, но не мог понять, что именно это означает. Как будто думал, что меня в принципе мог нарисовать и ребенок. И честно говоря, я была не особо удивлена его присутствию. Он отпустил нас, но я всегда знала, что он и вернет нас потом обратно.

– Привет, Карл, – сказала я, и он покачал головой, глядя на меня:

– Ты не могла поехать в другое место?

– Я… У меня не то чтобы много друзей. Когда она позвонила?

– Поздно ночью.

Я даже не злилась на мать. Не знаю, чего я ожидала. Может, хотела уже покончить со всем этим, уже дошла до пределов того, на что была способна в одиночку. Мне для этого потребовался всего день, и это казалось мне довольно жалким.

– Так вот где ты росла? – сказал Карл, оглядывая чердак.

– Нет, Карл. Росла я в обычной комнате. Здесь я осела.

– Понятно.

Дети услышали, как мы разговариваем, и открыли глаза. Увидев Карла, они просто застонали и натянули простыни на головы.

Казалось бы, я должна была испугаться после всего, что вчера случилось, но Карла, как бы он меня ни раздражал, я не боялась. Будь здесь полиция, я бы струхнула. До меня дошло, что Мэдисон и Джаспер больше никому не рассказали ни про меня, ни про детей.

– Умоляю, скажи, что особняк не сгорел дотла, – попросила я Карла.

– Все нормально, – ответил он. – Небольшие повреждения, ремонта где-то на месяц. Нормально. Могло быть гораздо хуже.

– Как вы всё объяснили пожарным? – поинтересовалась я. Моя теория, если хотите знать, в том, что без денег не обошлось.

– Начальник пожарной службы – близкий друг госсекретаря Робертса, – сказал Карл.

Ах да, конечно, сообразила я. Услуги. Услуги у богатеев ценятся больше денег. Я заметила, как Карл назвал Джаспера: госсекретарь.

– Он не уходит в отставку? – спросила я.

– Я здесь не для того, чтобы это обсуждать, – сказал Карл и протянул мне мобильный телефон.

– С кем я должна поговорить?

– С миссис Робертс. Она все это устроила. И хочет с тобой побеседовать.

– Карл, я не уверена, что могу с ней разговаривать. С точки зрения закона, я не знаю…

– Просто поговори с ней, хорошо? – перебил меня Карл и вложил мне в руку телефон. – Нужно просто нажать зеленую кнопку, – сказал он и потряс постель, стягивая с детей простыни: – Хотите мороженого?

– Не очень, – призналась Бесси.

– Ладно, а не хотите слезть с чердака и подышать свежим воздухом? – Карл подошел с другой стороны.

– С тобой? – насмешливо спросил Роланд.

– Идите, – сказала я. – Карл много для нас сделал. А мне нужно немного поговорить с Мэдисон.

– Ты нас не оставишь? – осторожно поинтересовалась Бесси.

– Карл только заберет вас вниз потусить с моей мамой, – ответила я. – Все хорошо.

Дети вылезли из кровати, поправляя одежду. Карл взял их за руки, и они исчезли в дверях.

Я посмотрела на телефон. Если выбросить его в мусорку, если прокрасться по лестнице и вылезти в окно, я смогу уехать, сама по себе. Я поборола это желание, которое всплывало довольно часто: при любых неудобствах я была готова смыться куда подальше. Да, пусть мне приходилось несладко и репутация хромает, но побег всегда того стоил. А потом я представила, как дети сидят в компании Карла и мамы. Несчастные. Я поднесла трубку к уху, ожидая услышать ее голос. Голос, который я столько лет лелеяла в памяти.

– Лилиан? – спросила Мэдисон.

– Это я.

– Хорошо. Слава тебе господи. Скажи мне сразу, ты не натворила глупостей?

– Нет. – Я почувствовала себя уязвленной. – Ну, в смысле, я приехала домой, к маме…

– Да, это страшная глупость, тут не поспоришь. Но я не об этом. Ты не разговаривала с журналистами? Не привлекала внимания к детям?

– Нет, – отрезала я. – Мы приехали к маме. Съели макароны. Заснули на самом неудобном матрасе на всем белом свете.

– Ну… это хорошо.

– Сколько ты заплатила маме, чтобы она сказала, где я?

– Тысячу долларов, – ответила Мэдисон.

Я промолчала.

– А что? Ты надеялась, что больше? Или меньше?

– Честно тебе скажу, понятия не имею. – Я уже не очень хорошо соображала, как работают деньги.

– У нас даже не получилось нормально поговорить, Лил. Тут просто бедлам. Сумасшедший дом. В смысле, да, с церемонией тоже, все вот это. Но ты же понимаешь… Тимоти… загорелся. Он теперь тоже дитя огня и все такое.

– Ты его защитила, – сказала я.

– Да. А сначала я его, мать твою, уронила. Господи, он меня охренеть как обжег.

– Но ты его защитила, когда это было нужно.

– Когда Джаспер решил отослать его в какую-то дикую лабораторию? Да, этого я бы никогда не позволила. Я бы его уничтожила. То, что он вообще об этом подумал, просто показало, насколько он слаб.

– Но ты была готова отправить близнецов на это его… ранчо, или как его там.

– Мы это обсуждали, Лил. Вот и все. Знаю, ты в это не веришь, но у меня, вообще-то, есть совесть. Да, мне нужно больше времени, чем другим людям, но мне бывает стыдно.

– А теперь, когда у тебя самой ребенок загорается…

– Именно… Именно. Да, он загорелся, и это был просто кошмар, но Тимоти после этого остался самим собой. Остался таким же милым. И моим. И я решила: ладно, я с этим справлюсь. Сколько бы раз это ни случилось, я справлюсь.

– Ты очень круто все замяла, – сказала я.

– Если честно, ничего сложного. Я все сообразила еще до того, как мы сели в машину. В богатстве есть много плюсов, и лучше всего то, что можно говорить что угодно, но если ты говоришь уверенно, не моргая, люди будут очень стараться тебе поверить.

– Значит, Тимоти остается с тобой? – спросила я.

– О да, – протянула Мэдисон. – Я это Джасперу популярно объяснила, и он все понял. Мы вчера долго разговаривали – кстати, ночевать нам пришлось в гостевом доме, там классно, хотя Джаспер все время стонал о доме своих предков, – и мне пришлось многое ему разъяснять. Мне пришлось растолковать, как легко я могу его уничтожить. Как легко мы все можем его уничтожить. Пусть он остается госсекретарем. Флаг ему в руки. Ближе к креслу президента ему не подойти.

– Так ты от него не уйдешь? – спросила я, уже, в общем, зная, что она ответит.

– Да, – сказала она. – Ничего. Я получу, что хочу. Сейчас Джаспер дает мне доступ к тому, что для меня важно, и я сейчас не о деньгах. Я о том, что у меня есть возможность думать по-своему, жить по-своему. Кроме того, если честно, он все еще мне нравится. Он, конечно, идиот, но мне симпатичен. И знаешь что? Мне тут предложили баллотироваться на место сенатора вместо него. Представляешь? Правда офигеть?

– А если Тимоти снова загорится? – спросила я.

– Не уверена, что это имеет какое-то значение, честно говоря, – сказала Мэдисон. – Я что-нибудь придумаю. Может, даже во всем признаюсь. С Тимоти все будет хорошо. Я об этом позабочусь. Если подумать… Ты справилась с двумя детьми. Я с одним точно как-нибудь слажу.

– Может, это он станет президентом, – предположила я.

– Ни в коем случае, – отрезала Мэдисон. – Тимоти будет моделью Томми Хилфигера. Женится на ком-нибудь из королевской семьи. У него будет легкая жизнь.

Было так приятно слышать ее голос и слушать, как она рассказывает, чего она хочет. Я никогда не знала, чего хочу, и мои письма были нерешительными и отчаянными. Мэдисон – у нее реально были цели. И когда она говорила или писала о них с таким энтузиазмом, хотелось ей это подарить. Хотелось, чтобы она это получила. И так просто я снова влюбилась в нее, в привычный рефрен наших отношений: она делает мне больно, а я это ей позволяю. Я буду с этим жить.

– А как же дети? – спросила я наконец, не в силах ждать, когда мы перейдем к плохим новостям. – Как же Бесси и Роланд?