Текст книги "Пурпурное сердце"

Автор книги: Кэтрин Райан Хайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава шестнадцатая
Уолтер

Бедный Эндрю. Он всегда хотел, чтобы окружающие думали, что у него все под контролем. Ему хотелось, чтобы все так считали.

Если вы спросите у него, каким было его детство, он ответит, что прекрасным. Но на самом деле оно было несчастливым. Я-то знаю, ведь оно прошло у меня на глазах.

Если вы спросите его об отце, он скажет, что уважал его. При этом забудет упомянуть о том, как отец каждый раз, проходя через гостиную, отвешивал ему подзатыльник, воспитывая таким образом в сыне почтительность к главе семейства.

Рассказывая о себе, мы зачастую умалчиваем о самом важном и значительном.

Но я не куплюсь на это. От меня ничего не утаить, потому что я был там, в его прошлом. Фактически я там и остался.

Я стою на пороге дома Эндрю. Стучу в дверь. Отец Эндрю не захотел провести в дом телефон. Говорит, что он не мешок с деньгами. Так что, когда Эндрю не является на встречу в назначенный срок, мне приходится идти за ним и стучать в дверь.

На пороге появляется отец Эндрю с бутылкой пива в руке. Выглядит он необычно, даже странно. Если в Эндрю и есть какие-то признаки внешней непривлекательности, так это от отца. Он большой, если говорить о росте. А так – очень худой и старый. Кажется, ему было лет пятьдесят, когда родился Эндрю. Или что-то около того. У него впалая грудь, а волосы седые и редкие.

У него, как всегда, недовольный вид, и он явно не рад мне. Я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь выглядел веселым. Его взгляд что-то говорит мне, но явно не «Входи, пожалуйста» или «Как хорошо, что ты нас навестил».

Он поворачивается ко мне спиной и уходит. Просто уходит, оставляя дверь широко распахнутой. И не проронив при этом ни слова.

Это ненормально. Даже мой дом кажется нормальным в сравнении с этим.

Я вхожу внутрь и зову Эндрю.

Он отзывается откуда-то из глубины дома.

Я нахожу его на кухне, где он вместе с матерью.

– Я не могу сейчас уйти, – говорит он, хотя у нас были особые планы на день. – Мне нужно остаться с мамой.

Мать Эндрю – самое застенчивое существо на этой планете. Глядя на нее, складывается впечатление, что для нее смерти подобно обменяться с кем-то взглядом или словом. Пусть даже с кем-то из домашних.

Она сидит за кухонным столом. У нее длинные прямые волосы, тронутые сединой, и они спадают ей на лицо. Голова ее опущена, так что волосы закрывают и глаза. Не понять, случилось ли что у них. Я имею в виду что-то выходящее за рамки обычного. Когда она бросила быстрый взгляд в мою сторону, я заметил ее припухшие веки, но, возможно, она просто плакала. Я не могу точно сказать, били ее или нет.

Эндрю тащит меня в сторону, в дальний угол кухни, за холодильник.

– Можешь остаться с ней ненадолго? – Он говорит тихо, почти шепчет. – Мне нужно сбегать в магазин.

Мне на ум приходит множество дел, которыми я бы предпочел заняться, вместо того чтобы сидеть на кухне с его матерью, пусть даже это будут смертельно опасные игры с гремучими змеями. – Я сам схожу в магазин, – говорю я. – Что тебе нужно?

– Аспирин для мамы и кое-что еще, но тебе вряд ли захочется это покупать, поверь мне. Тебя это шокирует. Даже не хочу тебе говорить.

Возможно, я и догадываюсь, что он имеет в виду. Не могу сказать наверняка, но пытаюсь подловить его на факторе шока.

– А тебя это не шокирует?

Я смотрю ему в глаза и вижу, что это уже произошло. Его взгляд умоляет меня остановиться. Дать ему возможность выйти из дому под благовидным предлогом. Он не хочет, чтобы я вдавался в подробности. Неудивительно, что он всегда с радостью приходит ко мне.

– Хорошо, я побуду с твоей мамой, – говорю я.

– Не оставляй ее ни на секунду, договорились?

– Договорились.

Я сижу за кухонным столом с миссис Уиттейкер минут пять или около того. Время я отслеживаю по громко тикающим кухонным часам, так что ошибки быть не может, прошло минут пять. Хотя мне кажется, что гораздо больше. Она старательно избегает смотреть на меня, точно так же и я стараюсь не смотреть на нее. Кроме тех слов, которыми мы обменялись с Эндрю, за это время больше не прозвучало ни одного.

Потом в кухню входит его отец. Опешив, смотрит на меня. Переводит взгляд на жену, которая сидит опустив голову. Потом опять на меня.

– Ты еще здесь? – спрашивает он.

– Да, сэр.

– Теперь можешь идти.

– Нет, сэр, не могу. Я обещал Эндрю остаться.

–  Но Эндрюведь здесь нет.

– Я знаю. Он побежал в магазин. Я обещал дождаться его.

–  Тыне можешь подождать на крыльце?

Я замечаю, что миссис Уиттейкер смотрит на меня из-под спадающих на глаза волос. На какое-то мгновение мы встречаемся взглядами и тут же отворачиваемся друг от друга.

– Heт, сэр, я обещал ждать здесь.

Он стоит с минуту, кусая губу. Мне приходит в голову, что я мог бы поставить его на место. Думаю, и Эндрю это под силу. Но необходимости в этом уже нет. Этим всегда заканчивается дело в отношениях с такими родителями, как папаша Эндрю. К тому времени, когда ты подрастаешь и можешь постоять за себя,необходимости в этом уже нет.

Он бредет к холодильнику. Достает еще пива. Как будто пришел на кухню именно за этим. Откупоривает бутылку. Открывалка для бутылок вмонтирована в корпус холодильника, а внизу стоит ведро для мусора. У негр все продумано до мелочей.

После этого он уходит.

Эндрю возвращается минут через пять, красный и запыхавшийся от быстрого бега.

– Завтра поговорим, – бросаю я и спешно покидаю его дом.

Насколько я знаю, Эндрю не выходил из дому целых три дня.

А бывало все наоборот. Он объявлял забастовку и не показывался дома сутками. Не хотел или не мог. Какая разница? Есть масса вопросов, на которые не найдешь ответа.

А однажды он явился ко мне во двор посреди ночи и стал кидать баскетбольный мяч в стену дома, как раз рядом с окном моей комнаты. Мяч ударяется об оконную раму. Поначалу я просто лежу в постели и прислушиваюсь к стуку. Бам. Бам. Бам. Я устал, поэтому притворяюсь, что ко мне это не имеет никакого отношения.

Спустя какое-то время я все-таки натягиваю брюки поверх пижамы и подхожу к окну. Конечно, это Эндрю, машет мне рукой.

Я надеваю свитер и выхожу к нему.

– Какого черта? Мы же договорились встретиться утром на кроссе. Как насчет того, чтобы поспать?

– Давай прогуляемся, – просит он. – Сходим на пляж.

Трудно объяснить, почему я соглашаюсь. Возможно, из-за того, как он просит. Как будто я – его последняя надежда. Не знаю, в чем дело. Да и не хочу знать.

Мы неторопливо идем к берегу. Садимся на самом краю прохладного дощатого настила причала, свесив ноги вниз и опираясь на низкие перила. Практически не разговариваем. Мы просто существуем в этой ночи.

Небо освещено луной, по нему бегут облака. Огромные темные тучи. Они то закрывают звезды, то вновь показывают их нам. Океан словно бы дышит в темноте.

– Давай останемся и посмотрим на восход солнца, – предлагает Эндрю.

– Ты шутишь. Завтра соревнования. Нужно выспаться.

– Ну пожалуйста, сделай мне одолжение. Что такого плохого может произойти?

– Я проиграю стометровку.

– Подумаешь, один раз. Каждый проигрывает хотя бы раз в жизни.

Вообще-то я еще ни разу не проигрывал. Во всяком случае, в последнее время. На беговой дорожке я чувствую себя уверенно. Здесь я не проигрываю. Это единственное, что у меня хорошо получается.

Тем не менее я остаюсь с ним на берегу, пока на горизонте не возникает оранжевое свечение. Солнце появляется, словно ниоткуда, как бывает каждое утро, только я этого обычно не замечаю.

Когда уже полностью виден оранжевый шар, я говорю: «Ну все. Идем домой».

– Я не могу, – говорит Эндрю. – Я не могу идти домой.

– Тогда пошли ко мне.

Я впускаю его через черный ход, и он ложится на пол в моей комнате. Я сплю около часа. Спал ли Эндрю, я не знаю.

Потом приходит мать, чтобы разбудить меня.

– Уолтер, вставай, милый, – говорит она, – тебе нужно… – Она видит Эндрю и умолкает, тихонько выходя из комнаты.

Эндрю уходит опять-таки через черный ход. Отец ждет меня за завтраком.

– Ты уходил ночью? – спрашивает он.

– Да, сэр.

Мать ставит передо мной тарелку с оладьями, маслом и повидлом, а рядом бекон.

– В этом доме живут не дикие звери. Мы уходим днем, а по ночам спим, – произносит отец.

– Да, сэр.

– Не знаю, как принято в доме Уиттейкеров, но в доме Кроули мы ведем себя, как цивилизованные люди.

– Да, сэр.

– Надеюсь, ничего подобного больше не повторится.

– Нет, сэр.

Но когда я в следующий раз понадоблюсь Эндрю, это непременно произойдет. Приходит возраст, когда ты сам определяешь свое поведение так ведешь себя, как тебе хочется, а не как предписывают правила семейного воспитания. Ты вне их досягаемости и плевать хотел на чье-либо руководство. Тебя ненавидят за это, но таков естественный порядок вещей.

В моей жизни такой момент наступил. И в жизни Эндрю тоже.

Мы повзрослели.

А стометровку я все равно выиграл.

Глава семнадцатая
Майкл

Майкла разбудил стук в дверь. Деннис, должно быть, в городе или на плантациях, поскольку на стук никто не отвечает.

Он натягивает джинсы и ковыляет к двери. На пороге почтальон.

– Телеграмма.

– Спасибо.

Он закрывает дверь и вскрывает конверт. Руки дрожат. Телеграмма в его понимании, это как телефонный звонок в три часа ночи, если бы у него был телефон. Это пахнет неприятностями.

Читая текст, он никак не может сообразить, плохие в нем новости или хорошие.

ЖДИ ВИЗИТА ЭНДРЮ ТЧК УЕХАЛ НЕ СКАЗАВ ЗАЧЕМ ТЧК ВЗЯЛ ТВОЕ ПИСЬМО ТЧК МАШИНУ ОСТАВИЛ ТЧК МОГ УЛЕТЕТЬ САМОЛЕТОМ ТЧК МОЖЕТ СКОРО БЫТЬ ТЧК ХОТЕЛА ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ ТЧК ЛЮБОВЬЮ МЭРИ ЭНН.

Вместо того чтобы еще немного поспать он едет в город, узнает в междугородной справочной номер ее телефона и звонит ей из таксофона на углу улицы. Город просыпается. Пикапы время от времени курсируют по Мэйн-стрит, и каждый водитель приветствует Майкла. И Майкл, которому следовало бы сосредоточиться на своем деле, будучи хорошим соседом, машет в ответ.

Хотя она и предупредила об отъезде мужа, Майкл на всякий случай приготовился повесить трубку, если ответит Эндрю.

Трубку берет Мэри Энн.

– Привет, это я, Майкл. Я получил твою телеграмму.

– Отлично. Я немножко волновалась за тебя.

Почему? Он что, такой горячий?

– Нет, но он явно не в настроении. Он считает, что все это мошенничество, а я жертва.

Вот как. Он всегда отличался недоверчивостью. Послушай, Мэри Энн… – Он делает паузу и, прислушиваясь к ее дыханию в трубке, задается вопросом, как она отреагирует на его слова. – Я хотел написать или позвонить, или не знаю что еще, но боялся, что поставлю тебя в неловкое положение.

– Извини, что я уехала не попрощавшись.

– Мне просто жаль, что ты уехала. – Майкл пристально смотрит в просвет между машинами, проезжающими по Мэйн-стрит, и видит незнакомца, стоящего рядом с телефонной будкой в ожидании своей очереди. Он отворачивается к стенке будки. – Я имею в виду, что это значит? Что мы опять расстанемся?

Он притопывает ногой в ожидании ее ответа.

– Не знаю, Майкл. Думаю, да, к этому все идет. Я хочу сказать, если подумать…

– Да, конечно, это если думать, но в том, что происходит, разве можно разобраться, просто сев и подумав, верно? – Если бы мы в жизни руководствовались исключительно разумом, приходит ему в голову, подобное никогда бы не случилось. Она не отвечает. – Так что, он просто уехал вечером или что?

– Да, он оставил записку, в которой сказал, что сам во всем разберется.

– О. А что ты ему рассказала?

– Не так уж много. Просто то, что ты помнишь события из жизни Уолтера. И что у тебя его глаза. Вот и все. Позвони мне еще раз, если увидишь его, хорошо?

– Хорошо. Мэри Энн? Прежде чем ты повесишь трубку…

– Да?

Но он не представляет, что сказать. Ему просто не хочется прерывать разговор. Он произнес первое, что пришло в голову, только чтобы она не вешала трубку, не оставляла его один на один с этой жизнью, ставшей такой запутанной и непонятной. Как всегда, у него не нашлось нужных слов для продолжения разговора. И он не знает точно почему.

– Ничего. Поговорим в другой раз.

Он вешает трубку. Заходит в супермаркет на углу. Задерживается у кассы, роясь в карманах в поисках денег. Ему нужен только батон хлеба, Собственно, за ним он и пришел. Нашлось два доллара и еще мелочь, так что денег хватит.

Но вот его взгляд останавливается на стойке с сигаретами. «Лакки Страйкс». Он никогда раньше не курил сигарет. Может, в школе несколько раз баловался, не затягиваясь. Но сейчас ему просто необходимо почувствовать вкус табака «Лакки Страйкс», как будто он не проживет без этого и дня.

На хлеб и сигареты денег явно не хватит, так что он жертвует батоном.

Первую сигарету он закуривает прямо на улице. Он прав. Это просто великолепно.

* * *

Прохладным вечером Майкл сидит на балконе в расстегнутой рубашке, наигрывая на саксофоне. Почти как в тот первый вечер, подробности которого он пытается воскресить в памяти. Да, с Эндрю вечер будет совсем другим.

Музыка звучит несколько приглушенно, словно в ожидании чего-то.

Майкл замечает вдалеке идущего пешком Эндрю. Внимательно наблюдает за его приближением в сгущающихся сумерках. Узнает его походку, слегка измененную хромотой. Даже не видя Эндрю, он бы почувствовал, что тот уже близко.

Судя по времени его появления, он наверняка прилетел самолетом. От города идти почти четыре мили. Возможно, он рассчитывал добраться оттуда на автобусе. Скорее всего, он даже не представлял себе, что цель его путешествия – такое захолустье.

Эндрю останавливается на лужайке прямо перед домом, как если бы хотел получше разглядеть Майкла в темноте. Только тогда Майкл перестает играть.

– Эндрю. Я ждал тебя.

Он смотрит на свою тень, выросшую в лунном свете, чувствуя себя высоким и сильным, поскольку говорит с Эндрю в прямом смысле свысока.

Еще раньше он зарядил ружье Денниса – так, на всякий случай. Потом решил, что, если дело дойдет до этого, пусть лучше Эндрю убьет его. Сам он, вероятно, не сможет выстрелить в Эндрю, даже спасая свою жизнь.

Потом, спохватившись, он упаковал все патроны и отдал Деннису, попросив его переночевать где-нибудь в другом месте. Когда приходят по твою душу, зачем снабжать охотника боеприпасами?

Эндрю щурится, высматривая его, и Майкл догадывается, что Эндрю плохо видит в темноте. Он далеко не молод.

– У меня несколько вопросов к вам, мистер Стиб. – Его голос звучит уверенно. Очевидно, что он тщательно готовился к этому моменту.

– Что ж, Эндрю, у меня для тебя тоже кое-что припасено. И поскольку это моя 'земля, на которую ты, можно считать, вторгся, и я имею полное право попросить тебя покинуть территорию, позволь мне первому задать свои вопросы.

– Я не обещаю, что отвечу на них.

– А я и не говорю, что это будут вопросы, требующие ответов. – Он ждет возражений, но Эндрю лишь молча смотрит на него. – Помнишь ли ты старенькую миссис Макгерди, что жила на нашей улице? У нее еще была старая кошка. По кличке Энджел.

Он тоже кое-что отрепетировал.

– Я помню миссис Макгерди, но кошку звали Генриеттой.

– Генриеттой? Эндрю, где твои мозги? Кошку звали Энджел. Вспомни, она была очень старой, ей было двадцать один или двадцать два года. Она даже не могла подниматься по ступенькам. Миссис Макгерди приходилось таскать ее на руках.

– Я помню кошку. Помню, как старуха таскала ее взад-вперед по лестнице. Но уверяю тебя, что эту чертову кошку звали Генриеттой.

Он чувствует нарастающее раздражение в голосе Эндрю, даже гневные нотки, и на мгновение его охватывает желание завести его еще сильнее. Но это быстро проходит, и ему становится смешно.

– Эндрю, какая, черт возьми, разница, как звали кошку? Дело вовсе не в ней. Я хочу вспомнить, как мы разыграли миссис Макгерди. Мы никому не рассказали об этом, помнишь?

Что-то промелькнуло в глазах Эндрю при этих словах или ему это показалось? О чем он задумался? Трудно сказать. С Эндрю никогда не угадаешь. Он никогда на людях не проявлял своих чувств.

– Кто это мы, сопляк? Тебя тогда еще на свете не было. Твоя мать, наверное, только-только родилась.

– Ты и Уолтер. Дали клятву хранить молчание, помнишь?

Впервые с момента своего появления Эндрю опускает глаза вниз на грязную землю под ногами.

Майкл глубоко вдыхает воздух, в котором смешались запахи сена и речной воды, и думает о том, что не стоит относиться к происходящему с такой серьезностью. Нужно сделать передышку В конце концов, не все в нем от Уолтера, есть ведь и что-то свое.

– Что ж, должен признать, ты молодец, – произносит Эндрю, поднимая голову и вновь смотря вверх на Майкла. – Кто бы ни снабдил тебя этими сведениями, ты хорошо все запомнил.

– Ладно, а вот еще один эпизод. Помнишь? Мы сидим на утреннем сеансе в кино, смотрим мультики. В этом чертовом кинотеатре ни души, кроме нас с тобой. И я поворачиваюсь к тебе и говорю: «Вот кем я хочу стать». А ты спрашиваешь: «Кем? Мышкой?» А я отвечаю: «Нет, не мышкой. Мультипликатором». Там не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор, а я бы не доверил этот секрет никому, кроме тебя.

– Я бы очень хотел, – с наигранной учтивостью просит Эндрю, – чтобы ты не рассказывал о моем друге Уолтере от первого лица. Ты не Уолтер, ничего общего. И это меня бесит.

– Черт побери. А я уже так привык к этому. – Но он произносит это тихо и не собирается повторять громче. – Хорошо. Твой друг Уолтер не доверил бы этот секрет никому, кроме тебя.

– Это на него похоже. Хотя думаю, что я все-таки знал его не так хорошо, как мне казалось. Слушай, может ты слезешь оттуда? У меня уже шея затекла.

– Ты прав, Эндрю, – произносит он, опуская саксофон на дощатый пол. – Ты совсем не знал его.

Он отталкивается руками и спрыгивает с балкона, приземляясь на полусогнутых коленях прямо в грязь напротив своего гостя.

Эндрю отпрыгивает в сторону, словно Майкл выстрелил в него.

Ты сам просил меня спуститься.

Майкл проходит на веранду и опускается в старое кресло-качалку.

– У меня к тебе еще один вопрос, Эндрю. Ты хочешь знать, почему Уолтер так ненавидел «пурпурное сердце»? Тебе интересно, что на самом деле произошло после того, как вас разлучили?

– Я бы предпочел услышать это не от тебя.

Майкл вздыхает и качает головой.

– Эндрю, ты упрямый, твердолобый старикан. Когда я знал тебя, ты был таким же упрямым и твердолобым юнцом.

– Я не намерен стоять здесь и выслушивать оскорбления.

– Твое право. Никто тебя не держит на мушке. – Он осознает, что позаимствовал это выражение у Уолтера. Никогда раньше он не употреблял его.

– Ответьте мне на один вопрос, молодой человек. Только на один. Если я такой упрямый, испорченный человек, почему же вы так долго разыскивали меня?

– Наконец-то ты задал очень хороший вопрос, Эндрю. Думаю, все дело в том, что я люблю тебя несмотря на все твои недостатки. И потому что мы нужны друг другу. Мы скованы одной цепью, и мы нужны друг другу больше, чем нам кажется.

– Ты действительносумасшедший, – говорит Эндрю и поворачивается, чтобы уйти.

Майкл закрывает глаза, пытается, представив себе Уолтера, мысленно войти с ним в контакт.

Потому что сейчас он ему нужен. Потому что они слишком близко подошли к той черте, за которой можно потерять все то, что они так долго искали и наконец нашли.

И потому, что Эндрю уходит.

– Извини, – еле слышно произносит он. – Уолтер? Я гибну. Ты поможешь мне выпутаться из всего этого или скажи, что делать.

Глава восемнадцатая
Уолтер

Что бы ни говорили о доблести и храбрости Эндрю, я был все-таки посильнее его кое в чем.

Приведу лишь один красноречивый пример. Я расскажу вам, как заработал или не заработал это злосчастное «пурпурное сердце». Помнится, я говорил, что не буду распространяться об этом, но я передумал. Я достаточно силен. Иногда полезно взять да и выложить свой самый страшный секрет. Возможно, выставленный на всеобщее обозрение и обсуждение, он утратив свой зловещий смысл.

Но продолжу.

Мы с Эндрю приписаны к 25-й пехотной дивизии. Поскольку настоящими героями считаются морские пехотинцы Первой дивизии, которым достанется и слава, и почет, мы выступаем в роли мальчиков, подчищающих поля сражений.

Вот почему Эндрю называет этот остров Антиоргазмом, если вам это интересно.

Все было бы ничего, но вот мы получаем приказ уничтожить двадцатитысячную вражескую группировку, которая до сихпор скрывается в горах. С горы Остен наши позиции на Хендерсон Филд видны как на ладони, вот почему надо поскорее выбить врага оттуда.

Мы проходим двухдневную тренировку по правилам боя в пещерах, потом нас посылают в поход. Шесть миль. Неплохая прогулка, думаем мы поначалу. Вскоре нам станет ясно, что мы заблуждались. А пока остров кажется вполне приличным местечком.

До сих пор мы видели только Хендерсон Филд, наш береговой плацдарм, и полоску Лунга-ривер. Перед нами простираются красивые поля высокой травы, но мы еще не знаем, что это трава кунай, которая режет, как пила, когда пытаешься продраться сквозь нее.

Мы еще не знаем, каково это переходить вброд болота, проваливаясь по грудь в топкую жижу, когда москиты едят живьем, а крокодил догрызает паренька, что шел на два шага впереди.

Я и сам не догадывался, что ноги отказывают после трех миль по пояс в грязи.

А потом, уже на привале, когда мы достаем свои пайки, мухи бросаются на них с большим остервенением, чем мы сами. Приходится свободной рукой стряхивать их с куска, который несешь в рот. Даже приноровившись кое-как, все равно не успеваешь отбиваться от мух, и становится совсем не до смеха.

И вот я подхожу к той части истории, когда погибает Бобби и мы ночуем в лагере, но об этом я уже рассказывал.

Утром мы тянем соломинки, чтобы выбрать двух счастливчиков, которые будут встречать врага на выходе из пещеры минометным огнем. Приз достается Хатчу и Оскару. Это действительно приз, поскольку ребята остаются на свету и если и увидят врага, то за сотню футов. По сути, они назначаются снайперами. А мы должны сражаться в пещере. В темноте.

Они должны взять на прицел вход в пещеру. Это шаг номер один. Если выскочит кто-нибудь из «тех», они уберут его выстрелами из ружей. Если появится кто-нибудь из «наших», он должен громко крикнуть «Хатч!», чтобы тот не пальнул. И вот теперь я спрашиваю вас: так ли это сложно?

Итак, мы стоим наизготовке у входа в пещеру, разбившись на тройки. Так проще избежать сумятицы в темноте.

Слева от меня Эндрю и Джей.

Наша очередь. Мы срываемся с места.

На полпути я сталкиваюсь с чем-то, движущимся в обратном направлении, и меня сбивает с ног. В пещере совсем темно, я ударяюсь о влажную стену и переворачиваюсь. Все ориентиры потеряны. Впервые с начала боев мы с Эндрю оказываемся порознь.

Возможно, клаустрофобия обострила мое восприятие, но я ощущаю прохладу стены, в которую я вжат, и потолок, нависший прямо над головой.

Я начинаю паниковать, чувствуя, что задохнусь, если не возьму себя в руки.

Я слышу шум борьбы, голоса наших и «тех», но мне кажется, что они доносятся отовсюду…

И вот тогда я слышу его. Голос Джея. Я бы узнал его из миллиона других.

Он выкрикивает предупреждение.

«Уит!» Это прозвище Эндрю. Уит.

А потом раздается свист пули, впивающейся в тело. Раз услышав этот звук, никогда его не забудешь. Поверьте мне.

Я думаю: «Вот и все. Эндрю. Все кончено».

Что-то ломается во мне.

Наверное, мне следовало морально подготовиться к этому. Не знаю. Я должен был отдавать себе отчет в том, что Эндрю может погибнуть в любой момент, а война будет продолжаться, и мне придется сражаться в одиночку.

Наверное, мне следовало подготовиться к этому, но я не готов.

Я бегу.

Не спрашивайте меня, как я добрался до входа в пещеру, потому что я полностью потерял ориентацию. Я просто следовал за парой собственных ног в надежде, что они лучше меня знают, куда бежать.

Так и есть.

Мы выбегаем на свет, и я вижу, что бегу следом за двумя япошками. Похоже, они не знают, что я сзади. Если бы знали, меня бы уже не было в живых. Достаточно было одному из них обернуться, и мне конец.

Поэтому я стреляю в них обоих. В спины.

И с той минуты я ненавижу себя за это.

А хотите знать почему? Ну, я имею в виду причины, помимо очевидных. Я мог бы вернуться в пещеру. Но я стреляю в них. И скажу вам почему. Потому что думаю, что, если я этого не сделаю, об этом все узнают. Нелепая мысль, ведь никто не наблюдает за мной. Если бы мы оказались футов на двадцать ниже по склону, нас могли бы заметить Хатч и Оскар, но мы ведь не на двадцать футов ниже. А все остальные в пещере.

Так что я опасаюсь не того, что все увидят. А именно того, что все узнают. Впрочем, теперь поздно об этом говорить, ведь оба японских парня давно мертвы.

И я должен вернуться в пещеру.

Да, я запаниковал, побежал, но теперь, когда я на свету и снаружи, я знаю, что должен вернуться. И тут я вспоминаю, что Эндрю мертв. По крайней мере, я так думаю. И к его смерти я прибавляю смерть двух мальчишек, павших от моей руки.

Ну и что же я делаю?

Я бегу как ошпаренный. Как будто только так можно спастись с этого вонючего острова, сбежать из этого ада.

Но я совершаю большую ошибку. Огромную ошибку. Я забываю прокричать: «Хатч!»

И этот сукин сын палит в меня из миномета.

Трудно описать, каково это – попасть под обстрел. Когда снаряды ложатся рядом с тем местом, где ты стоишь. Или, как в случае со мной, когда спасаешься бегством, как трусливый дурак.

Больше похоже на полет, только больнее. Пожалуй, это все, что я могу сказать, чтобы вам стало понятнее. Тебя просто подхватывает какая-то сила, и ты паришь в воздухе. Почти такое же состояние испытывает человек, когда его сбивает грузовик. Не советую вам оказаться в подобной ситуации. Я приземлился далеко от того места, где начал бег, и это все, что сохранила моя память.

Потом было много рассуждений о том, почему он стрелял из миномета. Почему не стрелял из винтовки, как планировалось. Кто-то говорит что Хатч просто тупой, что весьма близко к истине, и возможно, в последний момент он просто перепутал миномет с винтовкой.

Но я все-таки присоединюсь к тем, кто считает, что он садист. Такие, как он, в детстве отрывают насекомым крылья. Потом он вырастает и идет стрелять япошек, но ему доставляет удовольствие не просто их убить, но заставить при этом покувыркаться.

С одной стороны, я ненавидел его за это, но в то же время был благодарен. Я проявил трусость в сражении, но никто не должен об этом знать. Пусть все думают, что я по глупости забыл прокричать «Хатч!»

Да, вот почему «Уолтер так ненавидел это "пурпурное сердце"». Потому что, как сказал Майкл, «я его не заработал».

Пока еще не слишком смахивает на историю о силе, верно?

Возможно, мои представления о силе отличаются от ваших.

Вот как я себе это объясняю. Я понимал, что я совершил, и смог это принять. Конечно, мой поступок был далек от идеала, но произошло то, что произошло.

Я не рассказал об этом Эндрю. Потому что Эндрю был не настолько силен, чтобы принять это. Он бы сочинил для себя другую историю, далекую от истины, что, собственно, он и сделал. Так кто же сильнее – тот, кто смотрит правде в глаза, или тот, кто утешает себя сладкими сказками?

Он не примирился и с тем, что мое тело оказалось обезображенным. И мне не позволял смотреть на раны. Я это делал, когда он заступал на дежурство.

Эндрю недостает смелости смотреть фактам в лицо. Ему нужно дорасти до этого.

Он захочет посмотреть Майклу в глаза, потому что Мэри Энн подсказала ему это. Как только он увидит их, ему станет ясно, что это я. Но он все равно откажется это понимать. Потому что еще недостаточно крепок духом.

Только разложив все по полочкам, он сможет вернуться домой.

И тогда мы все освободимся.

Кстати, голову мне снесло всего лишь через три дня после моей выписки из госпиталя.

Жаль, что Хатч не был хорошим стрелком. Избавил бы меня от множества хлопот.