Текст книги "Пурпурное сердце"

Автор книги: Кэтрин Райан Хайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава сорок вторая
Майкл

Майкл возвращается на перекладных, из-за этого дорога домой растягивается на два дня.

Он не может позволить себе остановиться в мотеле, поэтому обитает в аэропорту Альбукерке в ожидании свободных мест на рейс. Потом точно так же коротает время в аэропорту Лос-Анджелеса.

По прилете ему некому позвонить и попросить, чтобы за ним приехали и отвезли домой. В аэропорт он добирался не на своей машине, поскольку все деньги ушли на авиабилет и платить зa длительную парковку оказалось бы нечем. Поэтому довез его Деннис. Он не загадывал, когда вернется, да и тогда это казалось неважным.

Теперь придется добираться домой пешком. На попутные машины рассчитывать не приходится, и основную часть пути он преодолевает на своих двоих с рюкзаком за спиной.

Оказываясь наконец на крыльце своего дома, он готов целовать голые неструганые доски.

– Эй, Деннис, – кричит он, заходя в дом, – ты можешь в это поверить? Я добрался.

Деннис показывается на верхней площадке лестницы и смотрит на него сверху вниз.

– Выглядишь усталым, – говорит он.

– О Боже, ты даже не представляешь. Усталый – это мягко сказано. Мне кажется, я путешествовал целую вечность. Не спал сутками. И практически не ел, поскольку денег не было. Миль пятнадцать я протопал с этим чертовым баулом. Я рад до слез, что наконец дома. Больше никогда в жизни не тронусь с этого места.

– Слушай, пока тебя не было… – перебивает его Деннис.

– Нет, только не забивай мне сейчас этим голову, ладно? Я должен постоять под горячим душем. Потом буду спать до тех пор, пока сам не проснусь, а потом не хочу ничего делать, только играть на саксофоне, чтобы зарядиться энергией. На большее я не способен.

Деннис спускается к нему по лестнице. Всем своим видом он выражает крайнее сочувствие. Должно быть, ему известно то, чего еще не знает Майкл.

– Тогда мне очень жаль, но я вынужден сказать тебе об этом, – произносит он. – Звонила Мэри Энн и сказала, что Эндрю в больнице.

– Постой. Звонила… куда?

– Ну, она позвонила на почту и разговаривала с нашим почтальоном. Просила его передать тебе сообщение. Но тебя, конечно, не было. Так что я поехал в город и позвонил ей сам. Сказал, что у тебя, возможно, возникли проблемы на обратном пути.

– Подожди-ка. Эндрю в больнице… А что с ним?

– Я не спросил.

– Ты не спросил, что с ним?

– Нет, а что, нужно было?

– Ну, мне кажется, это так естественно, Деннис. И как он?

– Я не спросил. – Деннис старательно оправдывается, видя, что Майкл начинает свирепо вращать глазами. – В конце концов, я едва с ним знаком. Это ты вдруг стал им так близок. Я передал тебе сообщение. Так что хватит меня упрекать.

– Хорошо, Деннис, – говорит он, тяжело опускаясь на свой рюкзак. – Но хоть что-тоты спросил?

– Хочет ли она, чтобы ты приехал.

– Ну и?…

– Очень хочет. Она понимает, что не вправе об этом просить, но сейчас ты ей нужен, как никогда. Она, конечно, не такими словами сказала, но смысл такой. Тут уж мне поверь.

Майкл нарочно валится на пол, широко раскинув руки.

– Я скоро умру, – говорит он.

– Сначала съезди в Альбукерке. Я продал кое-какой товар, пока тебя не было. Отложил немного. К тому же есть деньги, которые ты откладывал на газ.

– Но мы не можем их тратить. Мы же копили на электрика.

Деннис пожимает плечами.

– Проживем как-нибудь.

–  Тыпроживешь, – говорит Майкл. – А я скоро умру. – Но прежде чем Деннис уходит наверх, добавляет: – Спасибо тебе.

Какое-то время он лежит распластанный на полу.

Он думает о том, что сначала все-таки примет долгий горячий душ. Правда, потом вспоминает, что чистой одежды все равно нет. Ни в этом рюкзаке, ни в ящиках комода. И у него нет ни времени, ни сил, чтобы ехать в город в прачечную. Так что бессмысленной становится затея с душем, если после него придется одеваться в грязное.

Он помоется и съездит в прачечную, когда вернется.

Он поднимается с пола, умывается, моет подмышки, съедает авокадо с куском пшеничного хлеба.

Потом кидает свой рюкзак в пикап, берет у Денниса деньги, отложенные на газ, и отправляется в путь.

«Пожалуйста, не подведи, – обращается он к автомобилю, выруливая на шоссе. – Пожалуйста, не заглохни в пути. Если ты поможешь мне в этом, клянусь, больше никогда в жизни не назову тебя дерьмом».

* * *

Примерно каждые пятьдесят миль он останавливается у бензоколонки, заправляет машину и звонит Мэри Энн. Всякий раз он выжидает по двадцать гудков, но она не берет трубку, ее нет дома. Вероятно, в больнице.

В какой больнице? Ах да, Деннис ведь не спросил.

Каждый раз, когда он останавливается, чтобы позвонить, он покупает по чашке кофе. Только это помогает ему держаться так долго. Но рано или поздно все равно придется искать ночлег.

В одиннадцать вечера он наконец застает Мэри Энн дома.

– О Боже, ты дома, – говорит он. – Ты в порядке?

– Майкл, где ты?

– Уже на полпути к тебе. Как ты?

– О, Майкл. Ты едешь. Ты ангел.

– Я очень усталый ангел, Мэри Энн. Я должен поспать. Сегодня я уже не смогу проехать больше мили. Мне нужно отоспаться, чтобы завтра утром продолжить путь.

– Конечно. Отдохни. Будь осторожен, не попади в аварию.

– Что случилось?

– У него инфаркт.

– Но он жив, да? Как все это произошло?

– Сейчас мне трудно об этом говорить.

– Я должен увидеть его, Мэри Энн. Я не могу опоздать.

– Выспись, Майкл. Нельзя требовать от себя больше, чем можешь. Я благодарна тебе за то, что ты откликнулся. А теперь постарайся хорошенько выспаться.

* * *

Повесив трубку, он покупает очередную чашку кофе и продолжает путь.

Глава сорок третья
Уолтер

Я могу назвать столько веских причин оставаться Уолтером. И знаю, что мне будет очень не хватать этого образа, когда все кончится.

Не сомневаюсь, что у вас уже сложилось обо мне мнение, будто я обычный парень. Нет ничего во мне примечательного, разве что бегаю хорошо, да и общаться со мной довольно легко. За исключением того, что я Уолтер. Таким, как я, никто никогда не был и не будет. И я искренне верю в свою исключительность. Впрочем, как каждый из нас верит в свою.

Майкл сейчас под впечатлением того, что жизнь продолжается и с его участием. Его лишь недавно осенило, что ничто не кончается и что в реинкарнации заложен глубокий смысл. Да, верно, ничто не кончается. Но все меняется. И в этих переменах что-то обязательно приобретается, но что-то очень важное теряется.

Как в случае со мной.

Мне не стоит жалеть себя за то, что пора уходить. И собственно, я не жалею. Сейчас я способен понять ценность того, что мне когда-то дали и что я теперь отдаю.

Я бы хотел сказать вам, что по-настоящему ценю каждое мгновение жизни, которую мне дали. К сожалению, я, как и все, при жизни не придавал этому значения.

Но иногда это прорывается. Я могу сейчас оглянуться назад и увидеть прожитое, и самые яркие моменты кажутся солнечными бликами, гуляющими по Атлантике.

Та утренняя поездка в кузове соседского пикапа. Помните? Я вам рассказывал.

Или эпизод, когда я управлял отцовским «фордом» и резко жал на газ, так что свалился в кювет. То ощущение, которое я испытал, когда вместе с машиной, как единое целое, нырял в эту яму. Тогда было трудно понять, где кончается Уолтер и начинается «форд». Я воображал себя такой же мощной машиной, какой был восьмицилиндровый «форд». У меня была сила и скорость. Мне казалось, что я правлю всем миром. Ощущение длилось секунду, но какая это была секунда.

А вот еще: я плыву в океане, пытаясь бороться с волнами. Мне, кажется, девять. Не знаю точно, но я определенно маленький. Волна подхватывает меня, переворачивает и несет куда-то. Я отчаянно сопротивляюсь, но стихия сильнее. Тогда я понимаю, что противостоять ей невозможно. Я просто умру, если стану бороться. Поэтому я отдаюсь во власть океана, и он выбрасывает меня на поверхность, теперь я могу дышать. Захлебываясь соленой водой, ловить ртом этот восхитительный кислород.

Потом я долго лежу на берегу, на песке, и чувствую, как солнце высушивает на мне воду каплю за каплей. Я могу видеть солнце даже с закрытыми глазами, слышу голоса на пляже, и звуки кажутся громче, а краски ярче, потому что в этот момент я понимаю, какое это счастье – быть.

Тебе кажется, что уже никогда не забудешь этой минуты, но все забывается.

Есть в моей памяти и момент, связанный с Мэри Энн. Когда мы сидим в отцовском «форде», но еще на переднем сиденье. Мы целуемся довольно невинно, но потом вдруг наши рты раскрываются, и мы касаемся друг друга языками. Это удивительно, потому что ощущение такое, будто слились воедино наши жизни. Оно тоже длится долю секунды, но порождает бурю эмоций.

Как раз в эту долю секунды я забываю о том, что могу потерять ее, а она меня. Как забываю и о том, что должен держаться от нее на расстоянии вытянутой руки, потому что шансов у нас ист.

Возможно, мне стоило сказать ей об этом, но разве это можно выразить словами?

Даже сейчас я объясняюсь путано. Потому что чувства сильнее слов. Нужно сжать их, чтобы уместить в слова, но тогда от них останется только тень.

Как бы то ни было, у меня последняя возможность рассказать вам о тех мелочах, которые составляют счастье жизни.

Возможно, они покажутся глупыми. Но нет, На самом деле они не глупые. Наверное, я просто преподношу их так, что они кажутся глупыми.

Скажем, я просыпаюсь ночью оттого, что голова Никки лежит у меня на шее. Я ощущаю тепло его шерсти, слышу его дыхание. Он слегка подрагивает. Издает какой-то непонятный звук, и мне становится ясно, что собакам тоже снятся сны. Интересно, что им снится?

Или в жаркий день я беру в руки бутылку «кока-колы» и чувствую ее обжигающий холод. Бутылка так уютно лежит в руке, словно специально сделана под мою руку. И я делаю первый глоток, вкус которого именно тот, что надо, и холодок пробирается внутрь меня. В этот момент я ощущаю свое тело как живой организм.

Или я бегу так быстро и трудно, что кажется, сердце вот-вот разорвется, а оно лишь чуть шире приоткрывает клапаны.

И разумеется, первый кусок лимонного пирога.

Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что каждое мгновение жизни одинаково важно. И даже самый напряженный или небогатый событиями день воспринимается как подарок.

Теперь я перебираю эти мгновения, словно драгоценные жемчужины, и любуюсь их красотой.

Глава сорок четвертая
Майкл

Глаза Эндрю открыты, когда Майкл заходит в больничную палату. Они пустые, отрешенные, но открыты.

– Привет, дружище, – говорит Эндрю. – Я знал, что ты придешь.

Он говорит шепотом, со скрипом в горле, как будто ему не хватает воздуха, чтобы вытолкнуть слова наружу.

Майкл осторожно подходит к его кровати, медленно, словно боится разбудить.

– Ты назвал меня дружищем.

– Да? Тоже мне, большое дело. Я всегда зову тебя так.

– Эндрю, ты знаешь, кто я?

– Конечно, знаю, оболтус.

Майкл берет его за руку, пристально смотрит в глаза, едва сдерживая слезы.

У Эндрю меловая кожа, глаза запали слишком глубоко, словно отступили.

Эндрю говорит:

– Многие боятся умирать, но мне не страшно. Я сказал себе: «Эндрю, у тебя там есть друг. Он придет к тебе». И вот ты здесь.

– Не разговаривай, дружище, – говорит Майкл. – Береги силы.

– Для чего? Теперь это неважно, верно? Сначала я думал: «Наверное, мой старый дружище не простит меня». Но теперь я знаю. Все прошло. Ты больше не держишь на меня зла. Правда?

Майкл поглаживает его руку, стараясь успокоить его.

– Думаю, да, дружище. Но есть один нюанс. Ты не мертв.

– Нет? О черт.

Эндрю затихает, словно потерпев поражение, и закрывает глаза.

Майкл сидит возле него, пока не приходит Мэри Энн.

* * *

– Что случилось, Мэри Энн? Господи, это я во всем виноват.

Он смотрит на нее со стула и видит перед собой уставшего ангела с темными кругами под глазами от недосыпания.

Эндрю крепко спит, но Майкл на всякий случай выводит Мэри Энн в коридор.

– Майкл, не говори глупостей, конечно, ты не виноват.

Она обнимает его, и он позволяет себе – сначала неохотно, все еще пребывая в состоянии тревоги, – крепко прижаться к ней, как будто боится упасть. Он словно нуждается в опоре.

– У него был сердечный приступ, Майкл. Это не впервые. И твоей вины здесь нет.

– О, я говорил такие ужасные вещи, Мэри Энн. Когда мы были в той лодке. Некоторыми своими словами я просто добил его.

– Ты не мог сказать ничего такого, о чем бы он сам не думал все эти годы.

После некоторых колебаний он отстраняется от нее, словно отступая и выходя из укрытия.

– Когда Деннис сказал, что он в больнице, я подумал, что он попытался покончить с собой.

Мэри Энн пожимает плечами.

– Кто знает, как это назвать? Он курит по две пачки в день крепких сигарет без фильтра, много пьет, ест только сильно зажаренную пищу. И это после двух инфарктов. Он живет так все эти годы после войны. Ты когда-нибудь слышал историю самоубийцы, который надел себе петлю на шею и встал на глыбу льда?

Он встревоженно смотрит ей в глаза. Она говорит бесстрастно, но он знает, что это не соответствует ее чувствам. Возможно, это просто ширма, за которой она привыкла прятаться.

– Он поправится?

– Пока все идет неплохо. Но нет никаких гарантий.

– Если бы ты только слышала, что я говорил ему в лодке. Господи, если бы можно было вернуть все назад…

– Что ты мог сказать такого ужасного?

– Я заставил его признаться в том, что он желал смерти Уолтера.

Ей требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Как после удара. Который чуть не сбил ее с ног.

– Он признался?

– Не сразу, но признался.

– Почему он этого хотел?

– Потому что любил тебя. Хотел возвратиться домой и жениться на тебе.

– Лучше нам вернуться в палату.

* * *

У Эндрю широко раскрыты глаза, когда они подходят к его постели. Он поворачивает лицо к Майклу.

– Стиб. – На лице проступает ярко выраженное презрение. – Что ты здесь делаешь?

– Дорогой. – Мэри Энн торопится к его кровати. – Майкл проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Разве это плохо?

– Да, лучше не бывает.

Майкл улыбается.

– Рад, что ты пришел в себя, дружище.

– Я тебе не дружище, Стиб.

Глава сорок пятая
Мэри Энн

Они молча сидят на террасе ее ухоженного дома, и Майкл оглядывает ее сад, освещенный луной. Она и сама смотрит вокруг его глазами – аккуратно подстриженный газон, ровные цветники. Подвязанные розы плетутся по дощатому забору. Папоротники и цветы, плющ, обвивающий решетки.

– У тебя красивый сад, – говорит он.

– Спасибо.

Она маленькими глотками пьет красное вино, и когда ее бокал пустеет, Майкл снова наполняет его.

Уже поздно, и воздух становится прохладным. Ощутимо прохладным. Он будто глоток свежего воздуха за все эти годы.

– Сразу видно, что ты уделяешь саду много времени, – говорит он. – Что любишь его. Всегда можно определить, что человек любит, потому что любимым уделяют внимание. Что бы ты ни говорил, а по-настоящему ты любишь только то, чему посвящаешь большую часть времени. – Он делает паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха, словно ему неловко за свою разговорчивость. И все-таки он продолжает: – Иногда я смотрю на свою жизнь и думаю: «Что мне в ней дорого? Что важно?» Наверное, когда я вернусь, возьмусь достраивать этот чертов дом.

Она ничего не говорит, просто берет его за руку.

Он просит ее подняться со стула и сажает к себе на колени. Она не спорит и не сопротивляется. Он обнимает ее за талию, и она кладет голову ему на плечо.

– Не подумай, что я опять пытаюсь соблазнить тебя, – шепчет он ей на ухо.

– Я знаю.

Он прячет лицо в ее волосах, утыкаясь в шею.

– Я не хочу, чтобы он умирал, Мэри Энн.

– Ты уверен?

Он приподнимает ее голову со своего плеча, чтобы видеть лицо. Его лицо в тени. Она не может узнать по нему то, что ей хотелось бы узнать.

– Я не питаю к нему вражды. Я наконец нашел его после долгих поисков и не хочу больше терять.

– Но ты так хотел, чтобы мы были вместе.

– Не так. Не ценой его жизни.

Она пристально вглядывается в его лицо, чтобы убедиться в его искренности.

– Ты знаешь, это должен был сказать Эндрю.

– Что ты имеешь в виду?

– Про Уолтера. Также и он должен был все понимать. Я весь день думала об этом. С той самой минуты, когда ты сказал мне. Пыталась убедить себя в том, что он поступил, как любой другой на его месте. Но все равно в голове не укладывается. Все эти месяцы я сидела дома, молилась о возвращении Уолтера. А Эндрю надеялся на то, что этого не произойдет. Это же предательство. Только враг мог поступить так.

Он вздыхает и кладет ее голову обратно к себе на плечо. Гладит ее волосы.

– Но тебе придется простить его за это.

– Почему?

– Потому что в этом весь смысл. Я думаю, он ждет от всех нас именно этого.

– Кто он?

– Уолтер. Он этого хочет.

– О.

– Думаю, поэтому мы и совершаем все наши поступки. Пытаемся докопаться до сути. Чтобы простить друг друга. Я так думаю.

– Не знаю, Майкл. – Она тихонько всхлипывает. – Не знаю, смогу ли я простить это.

Они сидят какое-то время молча. Несколько минут.

Потом Майкл произносит:

– У вас с Эндрю никогда не было детей?

– Нет.

– Он не хотел?

– Нет, он хотел.

– Тогда почему?

– Я не хотела.

– Ты шутишь. Ты же говорила, что хочешь пятерых-шестерых.

– По-моему, речь шла о четырех-пяти, – поправляет она, вновь пригубив вина. – Но я имела в виду детей Уолтера. Я хотела ему родить четверых или пятерых.

– Да, – говорит Майкл. – Должно быть, он переживал.

– Я никогда не говорила ему напрямую, почему не рожаю. Впрочем, он мог догадываться. И была еще одна причина. Эндрю был бы плохим отцом. Он этого не видел, но я-то видела. Он был таким придирчивым. Расти с таким отцом, как Эндрю, все равно что расти с отцом Эндрю. Он бы убил меня за такие слова, но это правда. Он считает, что совершенно не похож на своего отца.

– Да. Нам всем нравится думать, что мы не такие, как наши родители. Я должен поговорить с ним завтра. Если он будет в порядке. Господи, я надеюсь, что так и будет. Я надеюсь, что не опоздаю.

Наверное, ему хочется, чтобы она сказала, что тоже надеется на это, но она молчит, а он ее не торопит. Она сердита на Эндрю и догадывается, что Майкл это чувствует. Может быть, это та злость, которая не уходит с годами. Может, было бы лучше, если бы он не говорил ей этого. Нет, все верно. Он все сделал правильно.

Ей необходимо разозлиться на Эндрю, хотя бы попробовать постоять на глыбе льда с петлей на шее.

Он держит ее на коленях до тех пор, пока ночь не становится холодной и неуютной, пока не коченеют руки и ноги.

Потом она стелет ему постель на диване, и он соглашается с этим без лишних вопросов.

* * *

Час спустя он просовывает голову в открытую дверь ее спальни. Видит, что она оглянулась на него.

– Не могу заснуть, – говорит он, словно маленький мальчик, пытающийся забраться в родительскую кровать. – Можно, я просто зайду поболтать?

Он ложится рядом с ней, поверх одеяла и на почтительном расстоянии.

– Меня все-таки что-то беспокоит. Я не перестаю об этом думать. Помнишь, как мы уходили сегодня из больницы? Он все повторял, что хочет домой.

– Он напичкан лекарствами.

– Я знаю. Но меня мучает другое. Что-то в его интонации. И ты еще его успокаивала: «Очень скоро, дорогой, если ты постараешься поправиться», а он все повторял: «Нет, нет, ты не поняла. Я хочу поехать домой».

– Просто у него сейчас не слишком ясный ум. Она придвигается. Ей хочется быть ближе к нему, так ей уютнее.

Больше всего ей не хочется услышать то, что он готов сказать.

– Может быть, он не имел в виду дом, который здесь?

– Ты имеешь в виду Оушн-сити? – При этом она знает, что речь не об этом.

– Нет, не думаю.

Звонит телефон. Они оба вскакивают с постели с одинаковым предчувствием угрозы.

Она бросает взгляд на часы. Уже за полночь.

– Тебе когда-нибудь звонили так поздно?

– Нет, никогда.

Телефон продолжает надрываться.

Они стоят, молча уставившись на него, явно неспособные защититься от неизбежного.

Но телефон не замолкает.

Глава сорок шестая
Эндрю

Он ощущает чье-то присутствие рядом с его кроватью. Скорее всего, медсестра.

Уже поздно. Темно. Наверное, пересменка у персонала.

Он открывает глаза.

Он видит лишь очертания фигуры. Ему нужно время, чтобы глаза привыкли к свету.

Похоже, молодой мужчина. Не медсестра. «Стиб?»

– Попробуй угадать еще раз, дружище.

Голос ему знаком. Его глаза привыкают к свету, и черты лица человека проступают отчетливее. Густая щетина, ямочка на подбородке. И эти глаза.

– Я знал, что ты придешь сюда, – говорит Эндрю. И испытывает облегчение.

Теперь все. Он может отдохнуть.

– Сюда? Куда, дружище?

– Ты знаешь. Сюда.

– Эндрю, мы в Альбукерке.

– О нет. – Он чувствует в глазах что-то непривычное, что-то горячее, раздражающее его. Слезы. Когда он плакал в последний раз? Когда ему было двенадцать? Или еще меньше? Десять, наверное. В последний раз он плакал, когда отец назвал его младенцем и ударил по губам за то, что он плакал, но сейчас он никак не вспомнит, когда же это было. – Что я должен сделать, Уолтер? Я хочу домой. Как мне попасть туда?

Уолтер присаживается на край кровати. Его интонации становятся живее.

– Я рад, что ты задал мне этот вопрос, Эндрю. Ты уверен, что готов?

– Я уже давно готов.

– Тогда твой разум должен принять все.

– Что именно?

– Для начала все, что ты услышал от Стиба.

Эндрю откидывает голову на подушку и вздыхает.

– Я верю ему. Я вынужден верить. Разве у меня есть выбор? Другого объяснения и быть не может. Я это понял в тот самый момент, когда впервые увидел его глаза.

– Когда это было?

– Когда я был в его доме в ту ночь.

– А почему ты не посмотрел в его глаза, когда он впервые возник на пороге твоего дома? Она увидела. Она узнала.

Эндрю всхлипывает, вытирает щеки ладонями. Слезы текут все обильнее. Он уже не справляется с их потоком. Он вообще уже ничего не контролирует. Его жизнь вдруг становится гоночной машиной без тормозов. Хорошо это или плохо? Ему почти нравится такой стиль езды.

– Я не хотел верить в перевоплощение.

– И до сих пор не веришь, дружище, правда? Или скорей бы все закончилось. Почему ты не хочешь поверить? Что тебе мешает?

Он думает, что не станет отвечать. Или ответит, что не знает. Даже если бы он знал ответ, он бы все равно не открылся, потому что это не в его правилах. Но ответ выплескивается помимо его воли.

– Я не хочу опять проходить через все это. – Уолтер почесывает подбородок и слегка кивает головой. – Это самая жестокая шутка, Уолтер. Я устал. Я просто хочу отдохнуть. Можно ли мне где-нибудь отдохнуть?

– Конечно, дружище. Ты можешь перейти на мою сторону. Здесь ты можешь отдыхать веками. Бесконечно. Здесь столько времени, что ты себе даже не представляешь.

– Но ты ведь все равно вернулся. Не прошло и двадцати лет, как ты родился заново.

– Это был мой выбор, дружище. Я торопился. Мне хотелось успеть поймать тебя на выходе из этой жизни. Я знал, что сможешь поверить до конца только в этот момент. Когда ты так близок ко мне, что практически видишь меня. Я увяз, Эндрю. Мне нужен ты. Мне нужна твоя помощь. Я никак не могу избавиться от того, что произошло.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что увяз? В чем?

– В зависти, дружище. Она не отпускает меня.

– Ты уверен, что теперь сможешь от нее освободиться?

– Более чем. С твоей помощью я справлюсь с ней.

– Так что мне нужно сделать, чтобы пойти с тобой?

– Ты уже это сделал. Все, что от тебя требовалось. Спасибо, что поговорил с Майклом. Теперь можешь отдыхать.

Эндрю поворачивается лицом к стене. Его тянет в сон. Ему хочется свернуться калачиком и больше никогда не слышать сигнала тревоги, не чувствовать, что кто-то трясет его за плечо.

Он ощущает знакомую боль в груди. Он пытается отдышаться, но боль сильнее. Она пронзает левую руку, скручивает его пополам.

Он пытается крикнуть, позвать кого-нибудь. Не для того, чтобы спасти его, а просто чтобы попросить унять боль. Сделать что-нибудь, чтобы не было так больно.

Не только в груди.

Но и во всем теле.

Он слышит голос Уолтера, звучащий прямо над ухом.

– Не волнуйся, Эндрю, больно всего лишь минуту.

И он прав.

Больше уже не болит.

Не только в груди.

Боли нет нигде.