Текст книги "Леди-детектив Лавдей Брук (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Пиркис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Монахини из Редхилла

– Они хотят, чтобы Вы приехали в Редхилл, – сообщил мистер Дайер, доставая из ящика письменного стола стопку бумаг. – Кажется, полицейские наконец-то поняли, что для расследования некоторых дел женщины-детективы подходят больше мужчин – не так привлекают внимание. А это редхилльское дело, как я понял, пока основано только на одних подозрениях.

Унылым ноябрьским утром в конторе на Линч-корт горели все до единого газовые лампы, а за узкими окнами висел желтый занавес тумана.

– Поскольку в это время года увеличивается количество ограблений загородных домов, это дело, по-моему, никак нельзя оставлять без расследования, – заметила мисс Брук.

– Нельзя. И данное преступление как раз и наводит на мысль о целой шайке, орудующей за городом. Два дня назад некто, назвавшийся Джоном Мюрреем, конфиденциально сообщил кое-что весьма любопытное инспектору Ганнингу из рейгетской полиции. Я, должно быть, говорил, что Редхилл относится к Рейгетскому полицейскому округу. Так вот, Мюррей рассказал, что прежде он владел овощным магазинчиком где-то в южной части Лондона, но продал свое дело, а на вырученные деньги купил два маленьких домика в Редхилле, намереваясь в одном из них жить, а другой сдавать. Дома эти расположены в тупике под названием Пейвд-корт, находящемся на узком повороте по дороге из Лондона в Брайтон. Последние десять лет Пейвд-корт хорошо знаком санитарным службам как постоянный источник заразы, а поскольку купленные Мюрреем дома – номер семь и номер восемь – расположены в самом конце тупика, где нет никакой вентиляции, то, думается мне, приобрел он их за бесценок. Этот господин сообщил инспектору, что найти жильца для дома номер восемь, который он желал сдать, оказалось неимоверно трудно, и что когда примерно три недели назад к нему обратилась женщина, одетая как монашка, он немедленно заключил с ней договор. Женщина назвалась сестрой Моникой и сказала, что принадлежит сестричеству монахинь, недавно основанному одной богатой дамой, желающей сохранить свое имя в тайне. Никаких рекомендаций сестра Моника не предоставила, зато заплатила за три месяца вперед, объяснив, что хочет поселиться в доме немедленно и открыть там приют для калек сироток.

– Без рекомендаций… приют для калек, – пробормотала Лавдей, проворно делая пометки в своей записной книжке.

– Мюррей не возражал против этого, – продолжал мистер Дайер, – и, согласно договоренности, на следующий же день сестра Моника вместе с еще тремя сестрами и несколькими больными детьми въехала в дом, обставив жилище лишь самыми простыми предметами первой необходимости, купленными в дешевых магазинчиках по соседству. По словам Мюррея, поначалу он считал, что ему необыкновенно повезло с арендаторами, но через десять дней у него возникли определенные подозрения касательно подлинной деятельности сестер, и эти подозрения он счел своим долгом изложить в полиции. Монахиням принадлежали старенький ослик и маленькая тележка – и с ними-то новые обитательницы дома номер восемь принялись ежедневно обходить окрестности, прося подаяния, и каждый вечер возвращались домой с добычей: остатками еды и тюками поношенной одежды. А теперь о весьма удивительных фактах, на которых Мюррей основывает свои подозрения. Он утверждает – и Ганнинг подтверждает это, – что в какую бы сторону ни направляли сестры свою тележку, там непременно случалось ограбление или, по меньшей мере, попытка взлома. Неделю назад они отправились в Хорли, где встретили самый теплый прием у одного богатого джентльмена, живущего в доме на отшибе. В ту же ночь в его дом попытались залезть воры, но, на счастье, лай сторожевого пса спугнул грабителей. Есть и другие похожие случаи, вдаваться в которые сейчас нет необходимости. Мюррей предполагает, что за ежедневными передвижениями сестер стоило бы установить тщательное наблюдение, и что полиции следовало бы проявлять повышенную бдительность там, куда благочестивые дамы направляются с утренним визитом. Ганнинг эту идею одобрил и обратился ко мне с просьбой о вашей помощи.

Лавдей закрыла записную книжку.

– Полагаю, Ганнинг встретит меня и сообщит, где именно мне можно остановиться? – осведомилась она.

– Да. Он подсядет в ваше купе на станции Мерстем, что перед Редхиллом, для этого вы должны высунуть в окно руку с утренней газетой. Ганнинг рассчитывает, что вы отправитесь с вокзала Виктория поездом 11.05. Мюррей, насколько я понял, любезно предоставил в распоряжение полиции свой дом, но инспектор считает, что оттуда осуществлять слежку не столь удобно: в маленьком переулке незнакомка непременно привлечет к себе внимание. Поэтому он снял для вас комнатку над мануфактурным магазином, чьи окна выходят непосредственно на интересующий нас двор. В нее ведет отдельный вход, от которого вы получите ключи, так что сможете входить и выходить, когда вам заблагорассудится. Вы будете изображать гувернантку, подыскивающую себе место, а Ганнинг правдоподобия ради пришлет вам несколько писем – якобы от заинтересованных лиц. Он полагает, вам имеет смысл быть там лишь в течение дня, а на ночь вы найдете куда более удобную комнату в загородной гостинице «Лейкерс».

Таковы были инструкции, выданные мистером Дайером мисс Брук.

Одиннадцатичасовой поезд, везущий Лавдей к Суррейским холмам от вокзала Виктория, вырвался из лондонских туманов лишь по ту сторону Перли. Когда же он остановился в Мерстеме, в купе леди-детектива, получив ее условный сигнал, вошел рослый мужчина с военной выправкой и занял сиденье напротив нее. Он представился инспектором Ганнингом, напомнил о предыдущей их встрече, а затем, само собой, перевел разговор на подозрительные обстоятельства, которые нынче им предстояло расследовать.

– Не хотелось бы, чтобы нас с вами видели вместе, – промолвил он. – Меня тут всякий знает намного миль вокруг, и любого, кого заметят в моем обществе, немедленно сочтут моим помощником и обязательно примутся за ним следить. Я прошел пешком от Редхилла до Мерстема, чтобы меня не узнали на платформе в Редхилле, и на полдороге, к величайшей своей досаде, обнаружил, что за мной по пятам следует какой-то разнорабочий, с чемоданчиком инструментов в руках. Однако я смог ускользнуть от него, срезав дорогу по переулку, который, будь мужчина местным, он бы знал не хуже меня. Боже милостивый! – вскричал Ганнинг, внезапно вздрогнув. – Да вот же он, тот самый тип, – все же обхитрил меня и, без сомнения, прекрасно разглядел нас обоих – ведь поезд тут плетется черепашьим шагом. Крайне неудачно, мисс Брук, что вы сидели, повернувшись лицом к окну.

– Ну, отчасти лицо скрывает вуаль, а потом я надену другой плащ, прежде чем он снова увидит меня, – отозвалась Лавдей.

Она сама успела лишь краем глаза заметить высокого и крепко сложенного мужчину, идущего вдоль рельсов. Картуз надвинут на самые глаза, в руке чемоданчик с инструментами.

Ганнинг не скрывал раздражения.

– Мы не станем высаживаться в Редхилле, – объявил он, – а доедем до «Трех мостов» и дождемся обратного поезда из Брайтона – это даст вам возможность попасть в вашу квартиру до наступления ночи. Не хочу, чтобы вас вычислили прежде, чем вы приступите к расследованию.

И они вернулись к беседе о «редхилльских монахинях».

– Сестры называют себя «вне конфессиональными», не знаю, что это значит, – промолвил инспектор, – и утверждают, что не связаны ни с какой определенной религиозной организацией. При этом они посещают то одну церковь, то другую, то вообще никуда ни ходят. Они отказываются называть имя основательницы своей общины, впрочем, никто не вправе требовать от них этого, ибо, как вам известно, дело пока что ограничивается одними лишь подозрениями, и очень может статься, что попытки грабежей, которые якобы происходят сразу же после посещения сестрами того или иного места, – не более чем совпадение. И знаете, хотя мне приходилось слышать, что у людей подчас бывают такие лица – хоть сразу на виселицу отправляй, но до встречи с сестрой Моникой я не думал, что это применимо и к женщинам. Пожалуй, из всех типов гнусных, преступных лиц, кои мне довелось повидать на своем веку, ее лицо – самое гадкое и самое отталкивающее.

Поговорив о монахинях, мистер Ганнинг с мисс Брук перешли к обсуждению наиболее богатых семейств, живущих по соседству.

– Вот карта, которую я специально нарисовал для вас, – промолвил Ганнинг, разворачивая какой-то лист бумаги, – она охватывает район на десять миль вокруг Редхилла, и каждый дом, представляющий для нас интерес, отмечен на ней красными чернилами. А вот еще вдобавок перечень этих домов с моими пометками касательно каждого.

Лавдей с минуту изучала карту, потом переключилась на список.

– Насколько я понимаю, на четыре отмеченных вами дома уже покушались. Впрочем, не думаю, что мне стоит совсем их отбросить, но все же помечу их как «сомнительные»: вы же понимаете, что шайка – а мы, безусловно, имеем дело с шайкой – возможно, рассчитывает как раз на то, что мы обойдем вниманием эти дома. А вот «дом, пустующий в зимние месяцы» я, пожалуй, вычеркну, поскольку это означает, что фамильное серебро и все драгоценности хозяева сдали в банк. О! И вот этот – «отец и четверо сыновей, все силачи и охотники» – я тоже вычеркну, у них ведь наверняка всегда имеется под рукой огнестрельное оружие, не думаю, что взломщикам захочется беспокоить таких людей. Ага! Вот это уже кое-что! Дом, который грабители в своем списке наверняка пометили бы как «весьма заманчивый». Вуттон Холл, недавно сменил владельцев, перестроен, имеет очень запутанную систему коридоров. Ценное фамильное серебро находится в повседневном обиходе, дом остается исключительно на попечении дворецкого. Интересно, неужели хозяин дома всерьез верит, будто «запутанная коридорная система» поможет ему сохранить его сокровища? Да любой уволенный нерадивый слуга за полсоверена нарисует план дома любому желающему! Инспектор, а что означают буквы «Э. О.» на доме в Норт Кейпе?

– Электрическое освещение. Думаю, этот дом тоже можете вычеркнуть. Я лично считаю, что электрический свет одна из надежных защит от воров.

– Да, если не полагаться исключительно на электричество: при определенных обстоятельствах оно может подвести, да еще как. Вижу, этот джентльмен также обладает великолепным столовым и прочим серебром.

– Да. Мистер Джеймсон – человек зажиточный и хорошо известен в округе. Его кубки и канделябры достойны всяческого внимания.

– Это единственный дом в районе, который освещается электричеством?

– Да, к сожалению. Войди электричество в моду, у полиции в долгие зимние ночи было бы куда как меньше забот.

– Уж поверьте, грабители придумали бы, как с этим бороться, – в наши дни они многого достигли. Уже не грабят, как пятьдесят лет назад, выходя на дорогу с дубинками и пистолетами, а планируют, обдумывают и действуют весьма изобретательно, пускают в ход воображение и незаурядные артистические способности. Кстати, мне нередко приходило в голову: все эти популярные детективные рассказы, на которые в наши дни такой большой спрос, могут быть использованы преступниками.

На «Трех мостах» пришлось так долго ждать обратного поезда, что в Редхилл Лавдей вернулась уже затемно. Инспектор не стал ее провожать, а вышел на предыдущей станции. Она сразу отослала саквояж в гостиницу Лейкера, где забронировала себе номер телеграммой с вокзала Виктория. И, не отягощенная багажом, тихонько покинула станцию Редхилл и устремилась прямехонько к мануфактурному магазину на Лондонской дороге. Благодаря подробным указаниям инспектора найти лавку оказалось нетрудно.

Пока мисс Брук шла, на улицах сонного маленького городка загорались фонари, а к тому моменту, как она свернула на Лондонскую дорогу, по обеим сторонам дороги лавочники вовсю уже зажигали огни в витринах. Через несколько ярдов темный проем между освещенными магазинами указал Лавдей, что здесь уходит в сторону от оживленных улиц переулок Пейвд-корт. Боковая дверь одной из лавчонок на его углу могла быть удобным наблюдательным постом, оттуда можно было осмотреться по сторонам, не будучи на виду, и там-то, съежившись в тени, мисс Брук укрылась, дабы составить представление о маленьком переулке и его обитателях. Тупичок оказался именно таков, как описывал инспектор, – скопище домишек на четыре комнаты, причем больше половины из них пустовало. Номера седьмой и восьмой, располагавшиеся в самом начале переулка, имели вид чуть менее запущенный, нежели остальные. Номер седьмой тонул в кромешной тьме, а в верхнем окошке номера восьмого светилось что-то вроде ночника, из чего Лавдей заключила, что там, возможно, расположена комната, отведенная под спальню маленьких сирот– калек.

Пока она так стояла, обозревая дом подозрительной общины, в поле зрения показались и сами монахини, по крайней мере, две из них, с тележкой и подопечными. Это была странная маленькая процессия. Одна сестра, в длинном глухом платье из темно-синей саржи, вела под уздцы ослика; вторая в таком же одеянии шла рядом с низенькой повозкой, где сидели двое детишек самого болезненного вида. Монахини явно возвращались из очередного долгого странствования по окрестностям, хотя час уже был слишком поздний, чтобы малолетним калекам бродить по улицам, – возможно, правда, задержка объяснялась тем, что сестры просто заплутали на обратном пути.

Когда они проходили под газовым фонарем на углу, Лавдей успела немного разглядеть их лица. Помня описание инспектора Ганнинга, она без труда опознала в той, что повыше и постарше, сестру Монику и призналась себе, что никогда еще не видела лица столь отталкивающего и уродливого. Тем более разительный контраст с этой устрашающей внешностью представляла младшая монашка. Мисс Брук видела ее лишь мельком, но и самого беглого взгляда хватило, чтобы в памяти запечатлелось лицо необычайно печальное и прекрасное.

Когда ослик остановился на углу улицы, Лавдей услышала, как один из маленьких калек обратился к печальной девушке, назвав ее сестрой Анной, – мальчик жалобно спрашивал, когда же им дадут поесть.

– Сейчас, уже скоро, – ответила сестра Анна, вынула, как показалось Лавдей, очень бережно, малыша из повозки и, посадив его на плечи, понесла к двери восьмого номера, которая при их приближении немедленно отворилась. Вторая сестра проделала то же самое с другим ребенком, затем обе они вернулись, выгрузили из повозки множество свертков и корзинок, после чего повели старенького ослика вниз по улице – вероятно, в расположенную неподалеку конюшню, принадлежавшую уличному торговцу.

Какой-то велосипедист поздоровался с сестрами, соскочил с велосипеда на углу переулка и повел его по мостовой к двери дома номер семь. Открыв ее ключом и толкая велосипед перед собой, он скрылся внутри.

Мисс Брук предположила, что это и есть тот самый Джон Мюррей, о котором ей рассказывали. Когда он проходил мимо, она сумела рассмотреть его – это был темноволосый и довольно благообразный мужчина лет пятидесяти.

Поздравив себя с тем, что ей повезло за столь короткий срок увидеть так много, Лавдей вышла из своего укромного уголка и направилась к магазинчику по другую сторону улицы.

Найти его оказалось легко. Над входом была вывеска с именем Голайтли, и красовались изображения всевозможных товаров, призванных целиком и полностью удовлетворить потребности слуг и прочих представителей низших слоев общества. Витрину рассматривал какой-то высокий здоровяк. Нога Лавдей уже ступила на порог отдельного входа для хозяев, а рука легла на ручку дверного молотка, когда мужчина вдруг обернулся, и она узнала в нем того самого рабочего, что так встревожил мистера Ганнинга. Правда, теперь голову мужчины украшал котелок, а не картуз, а в руках не было чемоданчика с инструментами, но всякий, наделенный таким, же цепким и зорким взглядом, как Мисс Брук, мгновенно узнал бы по посадке головы и развороту плеч человека со станции. Не дав ей времени более подробно рассмотреть его, незнакомец быстро повернулся и пошел прочь. Теперь задача Лавдей усложнилась. По сути дела, засаду ее раскрыли, ибо не оставалось никаких сомнений: пока сама она стояла, наблюдая за сестрами, этот мужчина тайком наблюдал за ней.

Миссис Голайтли оказалась особой учтивой и предупредительной. Она проводила Лавдей в комнату над магазином и принесла письма, которые инспектор Ганнинг любезно отправлял мисс Брук в течение дня. Она выдала гостье перо и чернила, а затем, по дополнительной просьбе, налила ей крепкого кофе, заметив при этом, что от него «даже вечный соня всю зиму глаз бы не сомкнул».

Пока услужливая хозяйка хлопотала в комнате, Лавдей успела задать несколько вопросов по поводу обосновавшейся через двор общины. Однако миссис Голайтли не рассказала ничего такого, чего мисс Брук уже, и сама не знала, разве только то, что сестры обычно выходят ровно в одиннадцать утра, а до того часа их на улице ни разу не видели.

Дежурство Лавдей в тот вечер оказалось совершенно бесплодным. Хотя молодая женщина и просидела почти до полуночи, выключив лампу и вперив взор в дома номер семь и номер восемь, бодрствование ее никак не было вознаграждено – ни одна дверь, ни на миг не приотворилась. В обоих домах огоньки переместились с первого этажа наверх, а потом, часов в девять-десять, исчезли вовсе, и – никаких признаков жизни. Все эти долгие часы перед мысленным взором Мисс Брук снова и снова вставало, точно каким-то образом отпечатавшееся в воображении, прекрасное и грустное лицо сестры Анны.

Отчего лицо это преследовало ее, Лавдей и сама не могла понять.

«На нем начертано горестное прошлое и горестное будущее, сливающиеся в одну сплошную безнадежность, – сказала она сама себе. – Это лицо Андромеды! Оно словно бы говорит: „Вот она я – прикованная к скале, беспомощная и утратившая надежду“».

Когда Мисс Брук возвращалась по темным улицам к своей гостинице, часы на церкви пробили полночь. Под железнодорожным мостом, за которым начиналась сельская дорога, мисс Брук уловила вдруг в отдалении эхо чьих-то шагов. Они утихали, когда она останавливалась, и снова слышались, когда она трогалась с места – и, хотя кромешная тьма под аркой не позволяла молодой женщине увидеть того, кто шел за ней по пятам, она знала: за ней следят.

Следующее утро выдалось морозным и ясным. За ранним завтраком около семи утра мисс Брук изучила карту и список окрестных домов, а затем быстрым шагом направилась по проселочной дороге. В Лондоне, без сомнения, улицы в этот час тонули в желтом тумане; здесь же яркое солнце весело проглядывало сквозь голые ветви деревьев и прозрачные живые изгороди, высвечивало тысячи морозных иголок, превращая простую щебенчатую дорогу в подмостки, достойные самой королевы Титании и ее волшебной свиты.

Лавдей шагала прочь от города по дороге, что вилась по холму, уводя к деревушке под названием Нортфилд. Несмотря на ранний час, на проселочной дороге мисс Брук была не одна. Упряжка тяжеловозов неторопливо брела по дороге. Какой-то молодой человек проворно катил на велосипеде в горку. Поравнявшись с молодой женщиной, он в упор поглядел на нее, а затем сбавил скорость, спрыгнул с седла и подождал молодую женщину на верху холма.

– Доброе утро, мисс Брук, – поздоровался он, приподнимая шляпу, когда Лавдей поравнялась с ним. – Не уделите ли мне пять минут? Мне надо с вами поговорить.

Молодой человек не был похож на джельтмена. Довольно симпатичный парень лет двадцати двух, с открытым румяным лицом, одетый как обычно одеваются велосипедисты. Из-под сдвинутой на затылок кепки выбивались густые русые кудри, и, глядя на него, Лавдей невольно подумала: как славно смотрелся бы он во главе отряда кавалеристов, отдавая приказ к атаке.

Молодой человек подвел велосипед к краю тропинки.

– Вы находитесь в более выгодном положении, нежели я, – промолвила молодая женщина, – поскольку я не имею ни малейшего понятия, кто вы такой.

– Да, – согласился он, – вы меня знать никак не можете, хотя я вас знаю. Я родом из северных краев, а месяц назад мне довелось присутствовать на суде над мистером Крейвеном из Тройт Хилла, меня отправила туда репортером одна из местных газет. Пока вы давали показания, я так хорошо вас запомнил, что узнал бы где угодно, из тысячи других.

– И зовут вас…

– Джордж Уайт, из Гренфелла. Мой отец – совладелец одной из ньюкаслских газет. Я и сам немного балуюсь сочинительством, иногда выступаю как репортер, иногда передовицы кропаю.

Он покосился на боковой карман, откуда выглядывал маленький томик стихов Теннисона.

До сих пор все, изложенное молодым человеком, особых комментариев не требовало, так что Лавдей ограничилась коротким:

– В самом деле?

Между тем Джордж Уайт вернулся к теме, явно поглощавшей все его мысли.

– У меня есть особые причины радоваться, что встретил вас, мисс Брук. Я оказался в ужасно затруднительном положении, и, сдается мне, вы – единственная на всем белом свете, кто может мне помочь.

– Весьма сомневаюсь, что способна помочь кому-либо выпутаться из неприятностей, ибо, насколько могу судить по собственному опыту, неприятности столь же неотделимы от жизни человека, как кожа от тела.

– Ах, в моем случае это не так! – пылко возразил Уайт. На миг он умолк, а затем, словно во внезапном порыве, разом вывалил на слушательницу все свои печали. Оказывается, в прошлом году он обручился с юной девушкой, до недавнего времени исполнявшей обязанности гувернантки в большом доме в предместьях Редхилла.

– Не соблаговолите ли уточнить в каком именно? – прервала его Лавди.

– Конечно. В Вуттон Холле, а возлюбленную мою зовут Энни Ли. И пусть кто угодно узнает об этом, мне все равно! – крикнул он, запрокинув голову назад, словно рад был объявить сию весть всему миру. – Матушка Энни, – продолжал он, – скончалась, когда та была еще совсем крошкой, и мы оба считали, что и отец ее тоже много лет как умер, и вдруг внезапно, недели две тому назад, ей стало известно, что он не погиб, а отбывал срок в Портленде за какое-то давнее преступление.

– А вы не знаете, откуда ей стало это известно?

– Понятия не имею. Знаю только, что я внезапно получил от нее письмо, в котором она уведомляла меня об этом и отменяла нашу помолвку. Я разорвал письмо в клочья и написал в ответ, что не позволю чему бы то ни было встать между нами и женюсь на ней хоть завтра, если она согласна выйти за меня. Но Энни не ответила, а вместо того я получил несколько строк от миссис Коупленд, владелицы Вуттон Холла, где говорилось, что Энни уволилась и вступила в какое-то монашенское сестричество и что она, миссис Коупленд, обещала Энни никому не открывать ни названия, ни местонахождения этой общины.

– И вы полагаете, я способна сделать то, чего поклялась не делать миссис Коупленд?

– Именно, мисс Брук! – с энтузиазмом вскричал молодой человек. – Вы же просто чудеса творите – это всем известно. Такое впечатление, будто когда надо что-то выяснить, вам стоит только появиться на сцене, оглядеться по сторонам – и в момент все становится ясным как божий день.

– Увы, я никак не могу притязать на такие чудотворные способности. Впрочем, в вашем случае никаких особых талантов не требуется. Сдается мне, я уже вышла на след мисс Энни Ли.

– Мисс Брук!

– Разумеется, я не могу утверждать это со всей определенностью, но ваше дело вы вполне можете уладить сами – причем уладить таким образом, что еще и мне окажете огромную услугу.

– Буду в высшей степени рад оказаться вам хоть в чем-то полезным! – вскричал Уайт с прежним пылом.

– Благодарю вас. Позвольте, я объясню, в чем дело. Я специально приехала сюда, чтобы проследить за действиями сестер монахинь, состоящих в некой общине и навлекших на себя подозрения полиции. Так вот, я обнаружила, что сама оказалась под пристальным наблюдением – возможно, сообщников этих сестер – и что если я не перепоручу эту работу какому-нибудь своему человеку, то могу с тем же успехом немедленно возвращаться восвояси.

– Ага! Вижу, вы хотите, чтобы этим человеком был я.

– Именно. Я должна как можно подробнее отслеживать все перемещения сестер и поэтому хочу, чтобы вы отправились в снятую мной комнату в Редхилле, заняли наблюдательный пост у окна и слали бы сообщения мне в гостиницу, где я буду сидеть взаперти с утра до вечера: это единственный способ сбить с толку моих назойливых соглядатаев. Так вот, сделав это для меня, тем самым вы и себе окажете добрую услугу, ибо я почти не сомневаюсь, что под синим саржевым капюшоном одной из сестер вы обнаружите хорошенькое личико мисс Энни Ли.

Ведя этот разговор, они продолжали идти, пока не остановились на вершине холма у начала одной-единственной узкой улочки, из которой и состояла вся деревня Нортфилд.

Слева от них находились сельская школа и домик учителя, а почти напротив, на другой стороне улицы, под сенью вязов раскинулся деревенский пруд. За прудом была дорога, по обеим сторонам которой тянулись два ряда крошечных домиков с квадратиками садов спереди. На одном из домиков висела яркая вывеска «Почта и телеграф».

– Ну, а теперь, поскольку мы снова среди людей, – сказала Лавдей, – нам лучше расстаться. Негоже, чтобы нас с вами видели вместе, не то мои шпионы перенесут внимание с меня на вас и мне придется искать другого помощника. Лучше не мешкая отправляйтесь на велосипеде в Редхилл, а я, не торопясь, вернусь в гостиницу. К часу приходите ко мне туда и сообщите об успехах. Пока не могу сказать ничего определенного насчет вознаграждения, но если вы точно выполните все мои распоряжения, ваши услуги будут оплачены мной и моими работодателями.

Оставалось обговорить еще кое-какие подробности. Уайт, по его словам, успел провести в этих краях всего лишь один день, так что ему нужно было объяснить, где что находится. Лавдей посоветовала молодому человеку не пользоваться отдельным хозяйским входом, чтобы не привлекать к себе внимания, а пройти через магазин, как обычный покупатель, а потом объяснить все миссис Голайтли, которая наверняка окажется за прилавком. Назваться надо братом мисс Смит, снявшей у нее комнату, и попросить позволения пройти к сестре в комнату, поскольку она послала вас прочесть пришедшие ей письма и ответить на них.

– Покажите ей вот этот ключ от боковой двери, – велела Лавдей, – он будет вашим поручительством, и скажите, что вы не сочли возможным воспользоваться им, не уведомив ее.

Молодой человек взял ключ и хотел было спрятать его в карман жилета, но, обнаружив, что место занято, переложил его в боковой карман куртки.

Мисс Брук внимательно наблюдала за ним.

– У вас превосходный велосипед, – заметила она, когда молодой человек снова сел на него, – и, надеюсь, он пригодится вам, чтобы проследить за передвижениями сестер монахинь по округе. Уверена, в час дня, когда вы принесете первый отчет, вам будет что рассказать.

Уайт снова рассыпался в благодарностях и наконец, приподняв перед дамой шляпу, быстро укатил прочь.

Лавдей смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом, вопреки выраженному в недавнем разговоре намерению вернуться «не торопясь» в гостиницу, направилась по деревенской улице в противоположную сторону.

Это была чудесная деревушка. Нарядные круглощекие дети, направлявшиеся в школу, застенчиво приветствовали молодую женщину поклонами и реверансами, девочки при этом накручивали на палец упругие локоны; каждый домик выглядел воплощением чистоты и аккуратности, и сады, несмотря на глубокую осень, изобиловали поздними хризантемами и ранним морозником.

В конце деревни Лавдей неожиданно оказалась перед большим красивым особняком из красного кирпича. Он был обращен фасадом к дороге, а позади него начинался большой ухоженный парк. Справа за домом виднелось какое-то строение – по всей видимости, вместительная и удобная конюшня. К ней примыкала, вероятно, с недавних пор, низкая пристройка из красного кирпича.

Эта пристройка очень заинтересовала сыщицу.

– Скажите, этот дом, случайно, не Норт Кейп? – спросила она садовника, проходившего мимо с лопатой и мотыгой в руках.

Тот ответил утвердительно, и молодая женщина задала следующий вопрос: не может ли он сказать, что это за маленькая пристройка рядом с домом – выглядит она как помпезный коровник – так что же это такое? Лицо садовника просветлело, он будто только и ждал этого вопроса. Садовник объяснил, что это – электростанция, где вырабатывается электричество, которое освещает Норт Кейп.

С особой гордостью – словно это было его личной заслугой – он отметил тот факт, что Норт Кейп на всю округу один-единственный дом с таким освещением.

– Провода, идущие к дому, проложены под землей? – осведомилась Лавдей, тщетно поискав их взглядом.

Садовник восторженно во всех деталях объяснил и это. Он сам помогал прокладывать два провода – по одному идет положительный заряд, а по-другому отрицательный, – они проложены на глубине трех футов под землей, в коробах, залитых пеком. На электростанции провода подключаются к лейденским банкам, где электричество накапливается, и, пройдя под землей, попадают в особняк сквозь отверстие в полу в западной части здания.

Мисс Брук внимательно выслушала все эти объяснения, а потом подробно и неторопливо оглядела дом и все вокруг него. Покончив с осмотром, она повернула обратно и снова прошла через деревню, ненадолго задержавшись у «Почты и телеграфа», чтобы отправить телеграмму инспектору. Телеграмма была шифрованная и содержала следующий текст: «Сегодня полагайтесь на аптекаря и угольщика».

Затем Лавдей ускорила шаг и примерно через три четверти часа вернулась в гостиницу.

Там было оживленней, чем ранним утром, когда мисс Брук выходила оттуда.

В паре миль от гостиницы нынче происходила встреча «Суррейских холостяков», и у входа в нее слонялось немало молодых людей, обсуждавших шансы на удачную охоту после ночного заморозка. Лавдей неспешно пробралась сквозь толпу – при этом ни один человек не избежал внимательного, изучающего взгляда ее зорких глаз. Нет, тут подозревать было некого – все до единого являлись теми, кем и казались: громогласными любителями охоты, привыкшими день-деньской не покидать седла.

Но – взор молодой женщины скользнул со двора гостиницы к противоположной стороне дороги – что там за старичок с садовым ножом у живой изгороди? Мелкие и тонкие черты лица, сутулый, в шляпе с широкими, загнутыми вниз полями? Не слишком ли опрометчиво было бы считать, что шпионы убрались восвояси, предоставив ей свободу действий?

Мисс Брук поднялась к себе. Ее номер располагался на втором этаже, и из окон хорошо было видно дорогу. Встав поодаль и чуть в стороне от окна, так, чтобы ее не могли увидеть снаружи, Лавдей долго и очень внимательно разглядывала человека у изгороди. И чем дольше глядела, тем больше убеждалась: он занят вовсе не той работой, какую можно было предположить, судя по садовому ножу. Изгородь мнимый садовник обрезал кое-как, а вооружившись мощным биноклем, молодая женщина перехватила вороватые взгляды «садовника», брошенные из-под шляпы в сторону ее окна.