Текст книги "Леди-детектив Лавдей Брук (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Пиркис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Не оставалось никаких сомнений: за всеми ее действиями ведется пристальная слежка. А между тем Лавдей было крайне важно сегодня же пообщаться с инспектором Ганнингом, но как? – вот вопрос.

И Мисс Брук ответила на него самым неожиданным образом. Она открыла ставни, раздвинула занавески и уселась за маленьким столиком у подоконника на самом виду. Потом вытащила из сумочки походную чернильницу, стопку писем и принялась быстро писать.

Уайт, явившийся часа через полтора, чтобы дать Лавдей отчет, застал ее все перед тем же окном, однако уже не с письменными принадлежностями, а с иголкой и ниткой – молодая женщина штопала перчатки.

– Завтра утром я первым же поездом возвращаюсь в Лондон, – сказала она, когда он вошел, – а с этими несчастными перчатками работы не оберешься. Ну, давайте, рассказывайте.

Уайт, похоже, находился в приподнятом состоянии духа.

– Я видел ее, – вскричал он, – мою Энни! Они заполучили ее, эти жуткие сестры, но им ее не удержать, нет, пусть даже мне придется освобождать ее силой!

– Что ж, теперь вы знаете, где она, так что вам и решать, как ее оттуда вытащить, – промолвила Лавди. – Надеюсь все же, вы не нарушили данное мне слово и не выдали себя, попытавшись заговорить с нею – в этом случае мне придется искать себе нового помощника.

– Помилосердствуйте, мисс Брук! – вознегодовал Уайт. – Я свято исполнил свое обещание, хотя мне и нелегко было видеть, как Энни возится там с этими детьми, сажает их в тележку, а самому даже словца ей не сказать, даже рукой не махнуть.

– Значит, сегодня она отправилась с тележкой?

– Нет, только укрыла ребятишек одеялом и подоткнула его, а сама ушла назад в дом. С ними отправились две старые сестры, страшные, как смертный грех. Я следил из окна, как они дотащились до угла и скрылись из виду. После чего я спустился по лестнице, в мгновение ока сел на велосипед, пустился вдогонку и часа полтора за ними следил.

– И куда они держали путь сегодня?

– В Вуттон Холл.

– Ага, так я и думала.

– Как вы и думали? – изумился Уйат.

– Да, я совсем забыла, вы же не знаете, в чем подозревают сестер, и почему я считаю, что Вуттон Холл в это время года имеет в их глазах особую привлекательность.

Уайт удивленно глядел на нее.

– Мисс Брук, – наконец произнес он изменившимся голосом, – в чем бы ни подозревали этих сестер, готов жизнью поклясться – моя Энни ни в каких гнусностях не замешана.

– О да, конечно. Более чем вероятно, что вашу Энни обманом завлекли в общину, ее просто взяли для прикрытия – как этих маленьких калек сироток.

Она открыла ставни, раздвинула занавески и уселась за маленьким столиком у подоконника на самом виду.

– Вот именно! – возбужденно вскричал Уайт. – Так я и подумал, когда вы заговорили о них, а в противном случае, уж будьте уверены…

– Они получили что-нибудь в Вуттон Холле? – перебила его Лавдей.

– Да. Одна монахиня осталась за воротами караулить тележку, а вторая в одиночестве отправилась в дом. Провела там, наверное, с четверть часа, а когда вернулась, за ней следом шел слуга с каким-то узлом и корзиной.

– Ага! Не сомневаюсь, они увезли с собой еще что-то, кроме старой одежды и остатков еды.

Уайт стоял перед Лавдей, не сводя с нее серьезного, пристального взгляда.

– Мисс Брук, – произнес он столь же серьезным тоном, – как вы думаете, зачем эти женщины ходили сегодня утром в Вуттон Холл?

– Мистер Уайт, если бы я желала помочь шайке грабителей нынче ночью проникнуть в Вуттон Холл, не думаете ли вы, что мне было бы крайне интересно узнать, что хозяин дома в отъезде, а двое слуг-мужчин, ночующих в доме, недавно уволились и замены им пока еще не нашли; а кроме того, что собак никогда не спускают на ночь с цепи и привязаны они не на той стороне дома, где находится буфетная? Все эти подробности я узнала прямо здесь, в гостинице, не вставая с кресла, и, должна отметить, они, скорее всего, правдивы. С другой стороны, будь я профессиональным взломщиком, я бы не удовлетворилась «возможно правдивой» информацией, а послала бы сообщников проверить ее.

Уайт скрестил руки на груди.

– И что вы намерены предпринять? – спросил он отрывисто.

Лавдей посмотрела ему в лицо.

– Как можно скорее связаться с полицией, – отвечала она, – и я была бы крайне признательна, если бы вы незамедлительно доставили мою записку инспектору Ганнингу в Рейгет.

– А что станется с Энни?

– Не думаю, что вам стоит тревожиться на ее счет. Не сомневаюсь, когда следствию станут известны обстоятельства ее вступления в сестричество, обнаружится, что она была обманута, впрочем, как и хозяин дома номер восемь, Джон Мюррей, который столь опрометчиво предоставил кров этим сестрам. Помните, Энни может рассчитывать на то, что миссис Коупленд скажет словцо-другое в защиту ее честного имени.

Уайт некоторое время стоял молча.

– И какую записку я должен отнести от вас инспектору? – осведомился он наконец.

– Если хотите, можете прочесть ее, – ответила Лавдей, достала из ящичка с письменными принадлежностями почтовую открытку и написала карандашом следующее:

«Вуттон Холлу грозит опасность – сосредоточьте на нем внимание.

Л.Б.»

Уайт заглядывал ей через плечо, пока она писала, на его красивом лице было начертано любопытство.

– Да, я доставлю письмо, даю слово, но вам передавать ответа не стану. Не хочу больше шпионить для вас – мне это занятие не по душе. Честные, прямые дела надо так и делать – честно и прямо, именно такой – и никакой иной путь – я изберу, чтобы вытащить мою Энни из этого логова.

Лавдей запечатала записку, Уайт взял ее и вышел из комнаты.

Сыщица из окна наблюдала, как он садится на велосипед. Померещилось ли ей, или, выезжая со двора, молодой человек и правда украдкой обменялся с садовником у изгороди быстрым взглядом?

Судя по всему, молодая женщина твердо вознамерилась облегчить работу своему соглядатаю. Короткий зимний день уже подходил к концу, и в комнате стало слишком темно, чтобы можно было что-то разглядеть снаружи. Лавдей зажгла свисавшую с потолка газовую лампу и, не закрывая ни занавесок, ни ставней, заняла прежнее место у окна, разложила перед собой письменные принадлежности и принялась за составление длинного детального отчета шефу в Линч Корт.

Примерно полчаса спустя, как бы невзначай бросив взгляд на противоположную сторону дороги, Мисс Брук увидела, что садовник исчез, зато у изгороди, которой его нож не нанес сколь-либо заметного урона, сидят и жуют хлеб с сыром двое бродяг самой неприглядной наружности. Судя по всему, противник не собирался упускать ее из виду, покуда она остается в Редхилле.

Тем временем Уайт доставил записку Лавдей инспектору в Рейгет и укатил назад на своем велосипеде.

Ганнинг с непроницаемым лицом прочитал послание, затем подошел к камину и поднес открытку насколько возможно близко к прутьям решетки, чтобы при этом не подпалить ее.

– Утром я получил от мисс Брук телеграмму, – пояснил он своему помощнику, – где говорится, чтобы я полагался на аптекаря и угольщика – это, разумеется, означало, что она напишет мне невидимыми чернилами. Не сомневаюсь, сообщение насчет Вуттон Холла написано лишь для отвода глаз… Так! Посмотрим! Он отстранил от огня открытку, на которой проступило подлинное письмо Лавдей, написанное четкими крупными буквами между строк фальшивого письма. Вот что там значилось:

«Сегодня будет совершено нападение на Норт Кейп. Шайка отчаянная – будьте готовы к схватке. Превыше всего охраняйте электростанцию. И не пытайтесь связаться со мной – за мной так бдительно следят, что любая попытка может начисто загубить ваши шансы схватить негодяев.

Л. Б.»

Той же ночью, когда за Рейгет Хилл зашла луна, у Норт Кейпа разыгралась драматическая сцена. «Суррей газетт» на следующий день описала произошедшее под заголовком «Отчаянная схватка с грабителями».

«Минувшей ночью Норт Кейп, особняк мистера Джеймсона, стал полем сражения между полицией и отчаянной шайкой грабителей, как известно, Норт Кейп освещается электричеством. Четверо злоумышленников разделились на две группы – двоим было велено идти грабить дом, двое остались у электростанции, на которой вырабатывается электричество, чтобы, если понадобится, по условному сигналу отсоединить провода и, повергнув обитателей дома в темноту и смятение, дать возможность грабителям сбежать. Однако мистер Джеймсон заранее получил предупреждение от полиции о готовящемся нападении и вместе со своими двумя сыновьями, хорошенько вооружившись и выключив свет, засел в холле, поджидая воров. полицейские тоже заняли свои места – кто в конюшне, кто в хозяйственных постройках, кто вдоль ограды поместья.

Преступники заранее выяснили местоположение буфетной, где в сейфе хранится фамильное серебро, и проникли в дом по приставной лестнице. Однако не успели злоумышленники влезть туда, как полицейские, выскочив из укрытий, вскарабкались на лестницу вслед за ними, тем самым перекрыв им путь к отступлению. Мистер Джеймсон и два его сына в тот же момент атаковали воров, выскочив им наперерез; грабители, оказавшись в меньшинстве, сопротивлялись недолго. Основная борьба развернулась на электростанции. едва появившись, воры на глазах укрывшейся в засаде полиции взломали дверь фомками, и когда одному из взятых в доме злоумышленников удалось подать свистком сигнал тревоги, дежурившие двое грабителей ринулись внутрь дома, чтобы отсоединить провода, в этот момент вмешалась полиция. Завязалась драка, и если бы не своевременная поддержка мистера Джеймсона и его сыновей, которым пришла в голову счастливая мысль, что они могут быть там полезны, одному из грабителей, отличающемуся могучим телосложением, скорее всего, удалось бы бежать.

Арестованных зовут Джон Мюррей, Артур и Джордж Ли (это отец и сын), у четвертого же задержанного имен столько, что понять, какое из них настоящее, весьма затруднительно. Ограбление было искусно и тщательно спланировано. по всей видимости, в роли главаря выступал старший Ли, недавно освободившийся после отбытия срока за аналогичное преступление. У него есть сын и дочь, которым друзья в свое время помогли найти хорошие места: сын работал электриком в Лондоне, дочь – гувернанткой в Вуттон Холле. Освободившись из Портленда, Ли вознамерился найти своих детей и направить их на тот же губительный путь. Первым делом он наведался в Вуттон Холл и попытался заставить свою дочь помочь ему ограбить дом. Это так напугало девушку, что она бросила свою работу и вступила в недавно обосновавшуюся в округе религиозную общину. Тогда мысли Ли приняли иное направление. Он уговорил сына, у которого были отложены небольшие сбережения, оставить работу в Лондоне и стать его сообщником. Молодой человек отличается приятной наружностью, но, судя по всему, обладает всеми задатками закоренелого преступника. Он был знаком с Джоном Мюрреем, дела у которого, по слухам, в это время шли из рук вон плохо. Мюррей – владелец дома, снятого сестричеством, в которое вступила Мисс Ли, и, судя по всему, трем негодяям пришла в голову мысль, что эту общину, прошлое которой весьма загадочно, можно использовать, чтобы отвлечь внимание полиции от них и того конкретного дома, который они замыслили ограбить.

С этой целью Мюррей обратился в полицию с просьбой установить наблюдение за сестрами и, чтобы его подозрения выглядели убедительней, вместе со своими сообщниками изобразил попытки ограбить дома, в которых сестры просили подаяния, Остается лишь поздравить нашу доблестную полицию с тем, что хитроумный план преступников с самого начала был успешно раскрыт, в чем главная заслуга принадлежит инспектору Ганнингу и его умелым помощникам. проявившим во всем этом деле похвальную бдительность и быстроту действий.»

Лавдей читала эту заметку вслух, грея ноги на каминной решетке в конторе на Линч Корт.

– Что ж, все верно, – промолвила она, откладывая газету.

– Но хотелось бы знать больше, – сказал мистер Дайер. – И в первую очередь что заставило вас снять подозрения со злополучных монахинь?

– То, как они обращались с детьми, – без колебаний отозвалась Лавдей. – Мне не раз доводилось видеть, как преступницы обращаются с детьми, и я замечала, что хотя порой – пусть и редко – они проявляют к ним своеобразную грубоватую доброту, но на настоящую нежность не способны. Должна признать, сестра Моника отнюдь не радует глаз, но было что-то невыразимо трогательное в том, как она вынула маленького калеку из тележки, положила его тонкую ручку себе на шею и понесла его в дом. Кстати, хотелось бы мне спросить какого-нибудь скорого на выводы физиогномиста, как бы он в данном случае расценивал несомненную уродливость черт сестры Моники в противоположность столь же несомненной привлекательности младшего Ли.

– И еще вопрос, – продолжил мистер Дайер, не обращая внимания на отступление Мисс Брук от главной темы, – почему вы начали подозревать Джона Мюррея?

– Это случилось не сразу, хотя мне с самого начала показалось странным, что он так стремится выполнить за полицию ее работу. Увидев Мюррея в первый и единственный раз, я успела обратить внимание на одну деталь: он на своем велосипеде явно угодил в какую-то аварию – на стекле фонаря в правом верхнем углу виднелась характерная звездочка, на самом фонаре с той же стороны была вмятина и не хватало крючка, так что фонарь крепился к велосипеду обрывком электрического провода. На следующее утро по пути к Нортфилду ко мне обратился молодой человек на том же самом велосипеде – ни тени сомнения: звездочка на стекле, выбоина, провод – все совпадало.

– Ага, это была важная улика, и она заставила вас немедленно углядеть связь между Мюрреем и младшим Ли.

– Вот именно, к тому же это послужило бесспорным доказательством того, что Ли лжет, утверждая, будто в этих краях недавно, что подтверждало мое наблюдение: в его речи нет никакого северного акцента. Впрочем, в его манерах и поведении хватало и других весьма подозрительных неувязок. К примеру, он выдавал себя за профессионального репортера, а руки у него заскорузлые и огрубелые – типичные руки механика. Он заявил, что питает пристрастие к литературе, однако Теннисон у него в кармане был совершенно новенький, частично с неразрезанными страницами и никоим образом не напоминал зачитанный томик любителя изящной словесности. Ну и наконец, когда он безуспешно пытался спрятать мой ключ в карман жилета, я заметила, что карман был уже занят мотком электрического провода, кончик которого высовывался наружу. Для электрика такой шнур – вещь обычная, Ли мог почти машинально сунуть его в карман, но ни газетчику, ни журналисту провод ни к чему.

– Точно-точно. И без сомнений, этот обрывок электрического шнура навел вас на мысль о единственном доме в округе, который освещается электричеством, а также предположить, что электрик обратит свои таланты именно в этом направлении. А теперь скажите, что на этой стадии расследования заставило вас телеграммой уведомить инспектора Ганнинга об использовании вами невидимых чернил?

– Это была просто-напросто предосторожность, я не стала, бы пускать ее в ход, если бы увидела иные безопасные методы сообщения. Я чувствовала, что меня со всех сторон окружают шпионы, и не могла предсказать, какая возникнет ситуация. Пожалуй, мне не приходилось ранее вести столь сложную игру. Во время нашей прогулки и разговора с молодым человеком на холме мне стало совершенно ясно: чтобы успешно выполнить свою роль, мне необходимо усыпить бдительность шайки и притвориться, будто я попалась в расставленную ими ловушку. Я видела, как упорно меня заставляют обратить внимание на Вуттон Холл. Поэтому я притворилась, что мои подозрения устремлены именно в ту сторону, и позволила злоумышленникам льстить себя надеждой, будто они обвели меня вокруг пальца.

– Ха-ха! Вот это здорово – вы отплатили им той же монетой. Чудесная идея – заставить юного мошенника самого доставить письмо, которое его же вместе с дружками засадит за решетку! А он еще посмеивался в кулак и думал, что вас одурачил. Ха-ха-ха!

И стены конторы задрожали от раскатов смеха мистера Дайера.

– Во всем этом деле мне жалко только бедную сестру Анну, – с состраданием в голосе заметила Лавдей. – И все же надеюсь, учитывая все обстоятельства, что ей будет не так уж плохо в сестричестве, где единственный закон – принципы христианства, а не религиозные истерики.

Месть принцессы

– Вы утверждаете, что молодая, красивая и одинокая девушка, к тому же иностранка, исчезла, как сквозь землю провалилась, – задумчиво произнесла мисс Брук, подводя итог фактам, которые мистер Дайер сообщил ей.

– Тогда, ответьте мне, почему они обратились в полицию только через два дня?

– Миссис Дрюс, леди, у которой Люси Кунье была личным секретарем, – ответил мистер Дайер, – сначала восприняла случившееся очень спокойно, объяснив это эксцентричными манерами Люси. Она была уверена, что девушка напишет ей через день или два. Майор Дрюс, ее сын, джентльмен, приходивший ко мне сегодня утром, находился в это время вдали от дома, в гостях. Сразу по возвращении он подробно все рассказал полиции.

– Скотланд-Ярд, похоже, не воспринял это дело всерьез.

– Да, они не взялись за него. Полиция посоветовала майору Дрюсу передать это дело в мои руки, сказав, что считают это делом частного, а не полицейского расследования.

– Интересно, почему они пришли к такому выводу.

– Думаю, что догадываюсь, хотя, майор, похоже, в недоумении. Кстати, у него была фотография пропавшей девушки, которую он хранил в ящике своего письменного стола. (Думаю, молодой человек был увлечен этой мадмуазель Кунье, несмотря на его помолвку с другой женщиной.) Портрет должен был помочь найти девушку, и майор решил достать его, намереваясь отнести в Скотленд-Ярд. Однако, к его изумлению, фото там не оказалось и, хотя он все тщательно обыскал и дотошно расспросил мать и слуг, но все было напрасно.

Лавдей задумалась на мгновение.

– Ну, конечно, эта фотография, должно быть, была украдена кем-то из домашних. Разумеется, кто-то знает больше, чем говорит, и заинтересован в том, чтобы создавать препятствия на пути поисков девушки. В то же время не исключено, что и преступление могло стать причиной ее исчезновения.

– Сам майор, кажется, уверен, что это преступление, но он очень волнуется и несколько раз сбивался в своих показаниях.

– Что за женщина – мать майора?

– Миссис Дрюс? Она довольно известна в определенных кругах. Ее муж умер около десяти лет назад, после этого она занялась благотворительностью, хоть иногда и безумной: разного рода вечера – театральные, магии и гаданий, музыкальные, для больных и бедных, благотворительная помощь кэбменам и сотни других подобных дел занимают ее внимание. Ее дом является Меккой для различных чудаков. Однако последняя причуда, похоже, превзошла остальные, это проект обращения в христианство «наших сестер на Востоке». Дама выпустила рекламные буклеты, посвященные этой, так называемой миссии Гарема, которая немного похожа на старомодную индийскую миссию Зенана. Эта миссия Гарема собрала вокруг нее несколько турецких и египетских богачей, которые бывают наездами или постоянно проживают в Лондоне, таким образом, кстати, познакомились ее сын, майор Дрюс и принцесса Дуллах-Вейх. Эта принцесса – красавица и богатая наследница, и хотя она турецкого происхождения, но получила европейское воспитание в Каире.

– Что известно о прошлом мадмуазель Кунье?

– Очень немного. Она перешла к миссис Дрюс от некой леди Гвинн, которая привезла ее в Англию из сиротского приюта для дочерей ювелиров и часовщиков, находящегося в Женеве. Леди Гвинн намеревалась сделать ее гувернанткой для своих маленьких детей, но, когда увидела, что красивая внешность девушки привлекла внимание мужа, она передумала и предложила миссис Дрюс привлечь мадемуазель к ведению зарубежной переписки. Госпожа Дрюс взяла юную леди личным секретарем, и, кажется, в целом, была дружелюбна и приветлива с ней. Интересно, была ли принцесса Дуллах-Вейх также приветлива с ней, когда увидела, внимание, оказываемое мадмуазель майором. (Тут Мистер Дайер пожал плечами.) От майора я не получил никаких сведений по этому поводу, несмотря на то, что пытался, вызвать его на откровенность, ведь у принцессы буйный и ревнивый характер. Он же подозревает исключительно некого Хафиза Кассими, сына турецко-египетского банкира. Именно в доме этих Кассими майор впервые встретил принцессу, и утверждает, что она и молодой Кассими похожи друг на друга, как брат и сестра. Он говорит, что этот молодой человек жил в доме его матери и редко отлучался в течение последних трех недель, с тех пор, как принцесса приехала к миссис Дрюс, для того чтобы постигнуть тайны английской семейной жизни. Хафиз Кассими, по словам майора, безумно влюбился в маленькую швейцарку почти с первого взгляда и уделял ей много внимания, и, казалось, между двумя молодыми людьми произошло жаркое объяснение.

– Едва ли, принцесса горячих восточных кровей будет тихим и пассивным зрителем разворачивающейся драмы.

– Что ж, майор, возможно, и не берет в расчёт принцессу. По его словам, молодой Кассими идет напролом, поэтому он просит сосредоточить все внимание на нем. Именно Кассими, по его словам, украл фотографию и вызвал девушку из дома под каким-то предлогом – возможно, даже вывез из страны, поэтому майор предлагает немедленно связаться с полицией в Каире.

– А он не думает, что принцесса могла быть замешана в этом заговоре!

– По-видимому, нет. Думаю, я уже сообщил вам, что мадемуазель не взяла с собой ни багажа, ни сумочки. Ничего, кроме пальто и шляпы, не исчезло из гардероба. Был обыскан письменный стол, вскрыты все ящики, но никаких писем или бумаг, проливающих свет на ее передвижения, не было найдено.

– Когда девушка покинула дом?

– Никто не знает наверняка. Предполагается, что это случилось неделю назад второго числа. Это был день приемов у миссис Дрюс, и поток людей шел и шел, поэтому вряд ли кто-нибудь заметил молодую леди, покидающую дом.

– Полагаю, – сказала Лавдей после минутной паузы, – эта принцесса Дуллах-Вейх имеет что-то вроде предыстории. В Лондоне не часто бывает турецкая принцесса.

– Да, у нее есть история. Девушка только отдаленно связана с нынешней царствующей династией в Турции, но осмелюсь сказать, что принцесса максимально использует это родство. Она сделала совершенно головокружительную карьеру для восточной леди. В раннем возрасте принцесса осталась сиротой и была отправлена под опеку старшего Кассими ее родственниками. Кассими, как отец, так и сын, по-видимому, придерживались европейского воспитания, поэтому ее отвезли в Каир получать образование. Около года назад они «вывели ее в свет» в Лондоне, где она познакомилась с майором Дрюсом. Молодой человек, по-видимому, очень нетерпелив, потому что через шесть недель после этого знакомства было объявлено об их помолвке. Несомненно, это вызвало полное одобрение миссис Дрюс, знавшей об экстравагантных привычках сына и его многочисленных долгах. Должно быть, она понимала, что ему необходима богатая жена. Думаю, их брак был бы заключен в этом сезоне; но, принимая во внимание доброжелательное отношение молодого человека к швейцарской малютке и пыл, с которым он бросился на ее поиски, я должен сказать, что чрезвычайно сомнительно, что они поженятся.

– Сэр, майор Дрюс хочет вас видеть, – внезапно объявил клерк, открывая дверь, ведущую из соседнего кабинета.

– Очень хорошо, пригласите, – сказал мистер Дайер, а затем повернулся к Лавдей.

– Конечно, я говорил с ним о вас, поэтому он очень хочет отвезти вас на прием своей матери сегодня, чтобы вы могли осмотреться и…

Он прервался, вставая и приветствуя майора Дрюса, входящего в комнату.

Это был высокий, красивый молодой человек лет двадцати восьми, щегольски одетый с головы до ног: с напомаженными усами, орхидеей в петлице, легкими перчатками и лакированными сапогами. В его внешности не было ничего, что могло бы подтвердить его заявление г-ну Дайеру, что он «всю ночь не спал, и что еще двадцать четыре часа этого страшного ожидания сведут его в могилу».

Мистер Дайер представился мисс Брук, и она выразила сочувствие майору по поводу исчезновения девушки, заполнявшей все его мысли.

– Я очень доволен вами, – произнес он медленным, мягким тоном, непривычным для слуха. – Моя мать проводит сегодня с половины четвертого до половины шестого прием, и я буду очень рад, если вы позволите мне познакомить вас с нашим домом и со странным составом слуг, работающим у нас.

– Странный состав?

– Да, евреи, турки, еретики и мусульмане – все там, и они все прибывают, а это самое худшее. Каждую неделю свежий импорт из Каира.

– Ах, миссис Дрюс – такая доброжелательная женщина, – вмешался мистер Дайер. – Все народы находят приют в стенах ее дома.

– Ваша мать была такой же сердечной доброжелательной женщиной? – спросил молодой человек, повернувшись к нему. – Нет, хорошо, тогда, благодарите Бога, что это не так, и что вы ничего не знаете по этому поводу. Мисс Брук, – продолжил он, поворачиваясь к Лавдей, – я приехал за вами сюда на двуколке, сейчас уже половина четвертого, и мы в двадцати минутах езды отсюда до Портленд-Плейс. Если вы готовы, я к вашим услугам.

Двуколка майора Дрюса, как и он сам, во всех отношениях была «щегольской», а резиновые шины на колесах позволили поддерживать легкий разговор в течение двадцатиминутной поездки от Линч Корт до Портленд-Плейс. Майор говорил откровенно и непринужденно.

– Моя мать, гордится тем, что она космополит, и сделала нас такими же. Все наши слуги представляют разные национальности: дворецкий – француз, два лакея – итальянцы, горничные, думаю некоторые из них – немки, некоторые ирландки, и не сомневаюсь, что посетив кухню, вы найдете персонал, состоящий частично из скандинавов, частично из жителей островов Южного моря. Другие народности земного шара вы сможете увидеть среди гостей в гостиной.

Лавдей решила прямо спросить:

– Вы уверены, что у мадмуазель Кунье нет друзей в Англии?

– Абсолютно. У нее нет друзей за пределами нашего дома, бедное дитя! Она не раз говорила мне, что одна одинешенька на земле, – он на мгновение прервался, и как бы преодолев себя, добавил. – Но я застрелю его, смиритесь с этим, если ее не найдут в течение еще двадцати четырёх часов. Я лично предпочту сделать это, если его не арестует полиция.

Его лицо побагровело, глаза вспыхнули, но, несмотря на это, голос оставался таким же тихим, медленным и бесстрастным, как будто он говорил не о чем-то серьезном, а о том, чтобы убить куропатку.

Наступила небольшая пауза. Лавдей задала следующий вопрос.

– Мадемуазель католичка или протестантка?

Майор подумав, ответил:

– Не знаю. Мадмуазель иногда посещала небольшую церковь на Саут-Сэвил-стрит – я порой провожал ее до церковной двери, но не могу сказать, католической, протестантской или языческой был этот приход. Но… но вы же не думаете, что эти смешные священники…

– Вот, мы и в Портленде, – прервала его Лавдэй. – Прием миссис Дрюс в разгаре, судя по длинной веренице карет.

– Мисс Брук, – внезапно задумчиво сказал майор, – как мне представить вас? Какую роль вы выберите на сегодня? Вам нужно притвориться, если вы хотите завоевать сердце моей матери. Может сказать, что вы запустили грандиозную схему для доставки очков готтентотам и кафирам? Моя мать сразу поклялась бы вам в вечной дружбе.

– Не надо представлять меня сейчас. Найдите какой-нибудь тихий уголок, где меня не будет видно, а все будут на виду. Позже, когда немного огляжусь, я скажу, нужно ли представлять меня или нет.

– Как я и думал, сегодня днем будет столпотворение, и не ошибся, – сказал майор Дрюс, когда они вместе вошли в дом. – Слышите шипение и кудахтанье позади нас? Это арабский. Вы все время будете в двух шагах от французов и немцев. Сегодня преобладают египтяне. Пока не вижу индейцев Чокто, но, без сомнения, их представители прибудут позже. Войдем через эту боковую дверь и направимся к той большой пальме. Моя мать обязательно сейчас стоит у главного входа. В гостиных было множество народу, и продвижение майора Дрюса, когда он вел Лавдей через толпу, было затруднено пожатиями рук и обменом любезностями с гостями его матери. В конце концов, они достигли большой пальмы, стоящей в китайской кадке, и там, в месте наполовину скрытом из виду изящными ветвями, он поставил стул для мисс Брук.

Из этого спокойного укромного места, когда время от времени толпа расходилась, перед Лавдей открывался прекрасный вид на обе гостиные.

– Не привлекайте внимания ко мне, не стойте рядом, – прошептала она майору.

– Вот «Яго-чудовище», – прошептал он, – видите его? Он разговаривает с красивой женщиной в бледно-зеленой широкополой шляпе со страусовыми перьями. Это – Леди Гвинн. Вон моя мать. Куколка – принцесса сидит в одиночестве на диване, но сейчас вы не видите ее из-за толпы. Я отойду, но если буду нужен, просто кивните мне, и я пойму.

Было легко понять, что привело эту модную толпу к миссис Дрюс сегодня. Каждый приходящий, как только пожимал руки хозяйке, устремлялся к дивану принцессы, и терпеливо ждал, пока появится возможность быть представленным ее Восточному Высочеству.

Лавдей посчитала недостаточным мельком увидеть принцессу, и поэтому все свое внимание уделила г-ну Хафизу Кассими, о котором так бесцеремонно упомянул майор Дрюс. Хафиз был смуглым, благородным мужчиной, со смелыми, черными глазами и губами, которые привычно кривились, а не улыбались, как будто только для того, чтобы показать двойной ряд блестящих белых зубов. Европейское платье, которое он носил, казалось, приносило ему неудобства; и Лавдей подумала, что эти черные глаза и этот двойной ряд белых зубов лучший показатель, чем тюрбан или феска.

От Кассими ее взгляд переместился к миссис Дрюс – высокой, крепкой женщине, одетой в черный бархат. Ее волосы, высоко приподнятые на голове, были то ли седыми, то ли припудренными. Она представляла собой по существу современный продукт современного общества – женщину, которая объединяет в себе трудолюбивого филантропа с модницей. Когда поток гостей начал ослабевать, дама оставила свой пост у двери и вернулась в комнату. Из обрывков разговоров, которые доходили до нее, Лавдей узнала, что с одной стороны, эта энергичная дама организовывала грандиозный благотворительный концерт, а с другой интересовалась большим балом, который вскоре должен был быть дан офицерами полка ее сына.

Это был жаркий июньский день. Несмотря на закрытые жалюзи и открытые окна, было душно. Дворецкий, маленький темнокожий худенький француз, пробрался сквозь толпу к окну около мисс Брук, чтобы посмотреть, можно ли еще что– то открыть для притока воздуха.