Текст книги "Воспитание принца"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава IX
Уроки жизни

Огонь кузни и образ, который являлся на кончиках языков пламени, заворожили Хуула. Когда он снова и снова видел этот образ, внутри у него все сжималось. Со временем образ сместился в центр огня и стал больше. Кажется, это была какая-то птица, но летала она не так, как летают обычные совы. Было похоже, что одно крыло плохо слушается ее. И сердце Хуула вдруг наполнилось тоской по этой птице, тоской по чему-то, чего он не видел и не знал.

Как раз в это время у него появилось множество вопросов. И несмотря на то что Гранк и Тео были очень близки Хуулу, он почему-то не решался спросить их. Каким-то образом он чувствовал, что эти вопросы расстроят их, особенно Гранка. Часто он уже почти решался задать вопрос, но потом передумывал. Эти вопросы были во многом похожи на образ, увиденный Хуулом в огне. Он знал, что в нем что-то скрыто, но не знал что. Чтобы описать образ, ему не хватало слов. То же самое и с вопросами. Что-то неясное дрожало на самом краешке его сознания, и все же он не мог сказать, что именно.

Брат Бервик часто залетал в гости и не раз приглашал их в лагерь Братства, но Гранк каждый раз находил какую-нибудь отговорку. Он, впрочем, разрешил Хуулу проводить с Бервиком время. Гранк знал, что Хуулу, если он станет королем, необходимо будет понимать разных сов, разных животных, а мохноногие сычи были известны своими терпимостью и великодушием. Он также знал, что брат Бервик, как и все члены Братства, был ученой совой. Так что Хуул сможет многому от него научиться. Сам брат Бервик, похоже, считал, что Гранк по характеру одиночка, и уважал его стремление к уединению. Каким-то образом Бервик понял, что присутствие Гранка, Тео и Хуула лучше сохранить в тайне от остальных братьев. И он чувствовал, что в дупле Гранка ему всегда рады. Бервик показал Хуулу небольшую бухточку, которая весной, когда сходил лед, становилась его любимыми охотничьими угодьями. Странно, но брат вовсе не чурался рыбы, хотя и не был рыбным филином. Он пообещал научить Хуула рыбной ловле, и хотя молодой принц не слишком жаловал вкус рыбы, ловить ее казалось ему невероятно веселым делом.

В Ниртгаре сейчас было очень хорошо, особенно в этой области Горького моря. Гранк часто говорил, что в это время года его надо называть Сладким морем, так как земля обнажалась, большая часть снега стаивала, и даже в тех местах, где оставался белый покров, расцветали дикие цветы: яркие желтые звезды, называвшиеся снежными лилиями, и маленькие розовые цветочки – глауксовы капли. Повсюду росли ароматные травы и мягкий мох. Природа, хоть и истощенная долгой зимой, лучилась изобилием.

Одним приятным весенним вечером брат Бервик взял Хуула в бухту, чтобы преподать ему первый урок рыбалки. Сидя на нависавшей над водой ветке, Бервик говорил:

– Смотри, Хуул. Когда пикируешь вниз, чтобы пробить воду, прижимай крылья покрепче к телу. Чем больше ты похож на ледяной клинок, пронзающий водную гладь, тем лучше у тебя все получится.

Хуул почувствовал, как расступилась перед ним вода, когда он врезался в нее. Серебряные пузырьки устремились к поверхности, он будто мчался сквозь жидкую звездную ночь. Его третьи веки захлопнулись, как в плохую погоду, защищая глаза от воды и всякого сора. Мимо проплыл грумм. Странно, но Хуул как будто знал, что тот будет делать. Он будто сам стал рыбой. Наблюдая, как плывет грумм, Хуул понял, что плавание не слишком отличается от полета, а вода – от воздуха. В воде были течения, на которых можно было парить – совсем как потоки в воздухе. Чтобы повернуть, рыбе надо было шевельнуть хвостом, совсем как Хуул делал во время полета и сделал сейчас, преследуя свою добычу. Потом он начал грести своими крыльями, которые почти ничем не отличались от плавников грумма. В этот момент он чувствовал себя в большей степени рыбой, чем совой. Но у него все еще были перья и когти. Он внезапно понял, что настал момент схватить добычу. Рыба была у него в когтях! Он вырвался на поверхность воды, крепко сжимая бьющегося серебристо-голубого грумма. Кинув рыбу под ноги Бервику, Хуул взглянул вверх, ожидая похвалы.

– Хорошая работа. У тебя талант!

Совенок не решался заговорить и задать вопрос.

– Ты знаешь правило, парень, – сказал Бервик. – Если поймал, ешь! Мы не охотимся ради развлечения!

– Да, брат Бервик.

– Ударь его как следует клювом и избавь от мучений, или его страдания скоро станут твоими. Ты же не хочешь, чтобы эта тварь дергалась у тебя в желудке. Они царапаются, когда проглатываешь их живыми, особенно хвостом.

Хуул с силой клюнул рыбу, и она мгновенно умерла. Несколько секунд он смотрел на нее.

– Красивый, правда? – спросил Бервик.

Он был прав. Чешуя мертвого грумма теперь отливала всеми цветами радуги. Серебряный и голубой переходили в розовый, золотой, фиолетовый и зеленый. Странно было осознавать, что смерть может приносить такую красоту. Хуул моргнул и проглотил рыбу.

Каким-то образом размышления о смерти всколыхнули в его голове другие вопросы, которые так долго мучили молодого совенка, – вопросы не о смерти, а о жизни.

– Бервик… – медленно начал Хуул.

Бервик внимательно смотрел на молодую птицу. Он чувствовал, что сейчас должно произойти что-то очень важное, что этот невероятно талантливый юный совенок хочет узнать что-то жизненно ему необходимое.

– Бервик, – снова начал Хуул, – как я появился на свет?

– Появился на свет? – удивленно переспросил Бервик. Он ожидал, что мальчик спросит у него что-то важное, и все же вопрос Хуула поразил его.

– Ты вылупился, Хуул. Ты вылупился из яйца.

– Но что было до яйца? Кто сделал яйцо? Дядя Гранк?

– Нет, нет. Для… эээ… для того, чтобы сделать яйцо, нужно две совы.

– Две. Какие две?

– Мужчина и женщина.

– Мужчина? Женщина? – Хуул никогда раньше не слышал этих слов.

– Да, ты мужчина, – сказал Бервик.

– А ты?

– И я, и дядя Гранк, и Тео.

– Я когда-нибудь встречал женщину? – спросил Хуул.

– Думаю, что нет.

– Я так не думаю, – спокойно сказал Хуул. – Я думаю, что видел.

– Правда? Где? Когда?

– Я не могу объяснить. Но скажу точно, что видел. – Хуул вспомнил образ в огне. – Я встречал ее и думаю, что она где-то рядом.

«Она? Ее? Откуда мальчик вообще знает, что так надо говорить о женщинах?» – подумал Бервик. А потом слова просто слетели с его клюва, хотя он и не хотел их произносить:

– Я думаю, что твоя мама умерла, и ты сирота. Глаза Хуула сверкнули.

– Умерла, как это рыба? Нет, НИКОГДА! Она не умерла, у меня есть мама. Где-то далеко. У МЕНЯ ЕСТЬ МАМА!

«О, Великий Глаукс, что я наделал?» – подумал Бервик. Хуул весь дрожал. Он покачнулся и начал заваливаться вбок, но потом оправился, встал ровно и произнес дрожащим голосом:

– У меня есть мама, и я ее люблю, – он моргнул. – То есть я люблю дядю Гранка и Тео, но маму я люблю по-настоящему. Не говори им. Пожалуйста, пожалуйста, не говори им, что я люблю ее больше, чем их.

– Конечно, парень, конечно. И знаешь что, Хуул, – Бервик замолчал и посмотрел птенцу в глаза, прежде чем продолжить, – мир достаточно велик, чтобы вместить всю твою любовь, Хуул. Всю твою любовь.

Хуул не рассказал об этой беседе Гранку и Тео. И Бервик тоже ничего не сказал. Он часто думал о родителях Хуула, но никогда не осмеливался о них спросить. Тем не менее он предполагал, что Хуул принадлежал к очень благородному роду; это было видно по его осанке, по тому, как он летал, по взгляду. Но с того дня Хуул очень изменился. Он стал тише и спокойнее. Гранк и Тео заметили это, но не стали допытываться. Они планировали отправиться в Даль еще до конца лета. Это время идеально подходило для перелета – нисходящие ветра уже перестали бы дуть, а Ниртнукан еще не начался. И Хуул уже будет достаточно силен.

Хуул продолжал учиться рыбной ловле у Бервика, ему даже начала нравиться рыба. Больше всего ему полюбились анчоусы. Но их было слишком легко поймать, да и плавали они очень близко к поверхности и не представляли охотничьего интереса.

Однажды Хуул заметил, что Бервик необычайно тих.

– Что-то не так, Бервик?

– Нет, все в порядке. Но я должен тебе кое-что сказать. Что-то, что тебе, возможно, будет очень сложно понять.

– Как ту вещь про мужчин и женщин?

Бервик заурчал:

– Нет, и мне кажется, что тот разговор ты усвоил очень быстро, парень.

– Наверное, – сказал Хуул, хотя у него все еще было много вопросов.

– Хуул, мне надо на какое-то время улететь.

– Куда? Зачем?

– Это часть моих обязательств как члена Братства Глаукса. Мы все это делаем рано или поздно, а порой и по нескольку раз. Мы совершаем «паломничество». Мы становимся «пилигримами».

– Это как быть мужчиной или женщиной?

– О Великий Глаукс в глауморе, нет. Пилигрим – это сова, отправляющаяся в путешествие. Братья Глаукса отправляются в паломничество, чтобы помогать другим.

– А кому нужна помощь?

– Я еще не знаю. Но я уверен, что должен найти кого-нибудь, не обязательно даже сову.

– Вот как, – Хуул растерялся. – Но ты ведь вернешься? Мы еще увидимся?

– О да. Я вернусь. И если ты все еще будешь здесь, мы увидимся.

– Я буду ужасно по тебе скучать, брат Бервик. С кем я теперь буду ловить рыбу?

– Можешь научить Тео.

– Это будет совсем не то.

– Все меняется, Хуул. В этом и заключается жизнь.

Глава X
Сердитый сычик

Тео взял когтями заостренную ветку и начертил на земле рядом с кузней нечто похожее на кривобокий круг.

– Вот здесь мы и находимся, – сказал он Хуулу. – Это остров в середине маленького моря, которое называется Горьким.

– А остров как называется? Если у моря есть название, почему его нет у острова?

– Не знаю. Интересный вопрос. Может, сам придумаешь ему название?

– Я?

Тео чуть не сказал: «Да, ведь ты принц и будешь королем, а это – право королей», но вовремя прикусил язык.

– Да, ты, – просто сказал он.

– Я постараюсь что-нибудь придумать, – Хуул склонился к земле. – Так, а куда впадает это море?

– В море Вечной Зимы, – ответил Тео.

Мальчик был от природы любопытен. Хороший ученик, он быстро усваивал географию и историю Ниртгара. Он уже знал о великих подвигах и победах короля Храта, убитого лордом Аррином; об отце Храта, короле Хратморе; о том, как его предки научились вырезать из льда вещи, о которых никто раньше и подумать не мог; о том, как они создавали не только мечи, но и мирные инструменты – ледяные арфы, первые книги, которые называются баги. Он знал все о древнем роде королей Хратианцев и вместе с тем не имел ни малейшего понятия о том, кто последний представитель этого рода, кто тот принц, которого готовят к роли короля.

По большей части Тео преподавал ему географию и прикладные науки – геологию, кузнечное дело и ориентирование по звездам. Хуул уже успел выучить все созвездия. Истории и всему прочему, что должен знать правитель, его учил Гранк, тщательно объясняя все тонкости рыцарского кодекса чести и верности.

– В каком возрасте сова может стать рыцарем? – спросил однажды Хуул у Гранка.

– Тут дело не только в возрасте. Сова должна проявить себя. Сделать что-то выдающееся.

– Сдается мне, – сказал Хуул с хитрой искоркой в глазах, – что ловля рыбы не считается. А то вот брат Бервик говорит, что я выдающийся рыболов.

Гранк рассмеялся:

– Нет, ловля рыбы не считается, юноша. Но хватит на сегодня учиться. Почему бы тебе не отправится в эту бухточку, которую ты так любишь, раз погода наконец стала получше?

* * *

– Финеас? Тебя зовут Финеас? – спросил Хуул. Крошечный воробьиный сычик, едва достававший Хуулу до груди, потряс головой, словно приходя в себя. Хуул впервые вернулся в бухту с тех пор, как улетел Бервик. На протяжении трех дней весенние штормы и смерчи буйствовали в этой части Горького моря. Когда Хуул снова после долгого перерыва устроился на ветке осины – излюбленном месте для выслеживания рыбы, – его взору предстало удивительное зрелище: несмотря на то что вся земля была усыпана обломками веток, дикие цветы все еще пестрели на земле и у самой воды. Хуул не мог понять, как эти маленькие хрупкие растения выдержали непогоду, хотя с нескольких деревьев сорвало все листья, а некоторые даже вырвало с корнями из земли. Размышляя над этим, он и заметил маленькую сову, которая сидела, прижавшись к стволу дерева, и явно пребывала в полубессознательном состоянии.

– Да, имя мне Финеас, – помолчав, ответил маленький сычик.

Он был весь растрепан и явно не хотел говорить. Хуул внимательно его рассмотрел. За свою короткую жизнь он видел всего несколько сов. Трех, если быть точным. Дядя Гранк был пятнистой совой, как и он сам; Тео – виргинский филин, Бервик – мохноногий сыч. Но такой маленькой совы он еще никогда не видел. Каждый глаз Финеаса обрамляли белые перья. Интересно, как называются эти штуки – пятна? Кружки? Крапинки?

– Как они называются эти… эти твои штуки? – моргнул Хуул и мотнул головой, показывая, что имеет в виду.

– Какие штуки? Мои крылья?

– Я про эти белые перья. Это пятна? Или кружки? Или что?

– Или что.

– Как?

– Или что, – повторил сычик.

Теперь уже Хуул потряс головой в растерянности:

– Я тебя не понимаю.

– Ты спросил, что это у меня за белые перья. Это не пятна и не кружки. Это нечто другое.

– То есть это не пятна, не кружки…

– Да, – устало перебил сычик. – Именно это я и хотел сказать.

Хуул снова моргнул, рассматривая «нечто другое»:

– Они похожи на… на…

– На что же? – раздраженно спросил Финеас.

– Они такие… лохматые.

– Тебя бы тоже растрепало, если бы тебя три дня мотал и крутил смерч. Он протащил меня за собой сквозь Ледяные проливы, я чуть не столкнулся с хагсмаром, а потом меня зашвырнуло сюда.

– А что такое хагсмар?

Крохотный сычик недоверчиво моргнул.

– Ты где был всю жизнь? – спросил он.

– Здесь, – ответил Хуул.

– Послушай. Я очень устал. Мне надо немного поспать. Финеас зажмурил глаза, крепко вцепился когтями в кору и заснул в позе, типичной для совы, ночующей вне дупла.

– Подожди… еще всего пару вопросов.

– О, милостивый Глаукс! – простонал Финеас.

– Ты взрослый или как? Я хочу сказать, ты такой… мелкий.

– Мелкий? Какое отвратительное слово. – Две маленькие бровки из белых перьев над глазами Финеаса сердито сошлись над переносицей.

– Маленький?

– Так немного лучше. Да, я взрослый.

– Насколько?

«Великий Глаукс в глауморе, это самая странная сова из всех, кого я встречал».

– Мне год.

– Тогда почему ты такой маленький?

– Потому что я, черт возьми, воробьиный сычик, а мы маленького роста! И больше я уже не вырасту!

– Хорошо… хорошо. Успокойся, – сказал Хуул.

– Успокойся! Сам успокойся! Больше никаких вопросов.

Хуул, конечно, пропустил это мимо ушей:

– Ты мужчина или женщина?

Теперь у Финеаса отвис клюв:

– Я в прострации.

– В прострации, – Хуул от удовольствия начал раскачиваться на ветке. – Какое замечательное слово! Просто прекрасное. Скажи его снова, пожалуйста!

– В ПРОСТРАЦИИ! Это значит, что я так удивлен, что далеко-далеко…

В этот момент Хуул взвился в воздух, кувыркнулся и снова приземлился.

– Ты из Далеко-Далеко? Мой дядя Гранк все время говорит о Далеко-Далеко.

– Нет, я не из Дали!

– А, так вот ты откуда – Неиздали! Никогда не слышал о таком месте.

– Это не место. И вообще! Я мужчина.

– И я тоже! Я еще не видел женщин. Я вроде как надеялся, что ты – одна из них. Ну потому что я никогда ни одной не видел, но ты тоже ничего.

– Слава Глауксу, потому что, честно говоря, это от меня не очень зависит.

– Да, я знаю, знаю, – кивнул Хуул быстро и, как он думал, с очень важным видом. – Я все знаю про мужчин и женщин. Дядя Гранк рассказал мне и брат Бервик, – он умолк. – Дядя Гранк… эээ… воспитывает меня, потому что я что-то вроде сироты, хотя сам я в это не верю. А брат Бервик – это мой друг, мохноногий сыч, но он несколько дней назад улетел.

– Я, кажется, видел, как смерч засосал его как раз в тот момент, когда выплюнул меня.

– О! Надеюсь, с ним все будет хорошо.

– Мне показалось, что у него все нормально. Он очень сильный летун.

– Хочешь, полетим в мое дупло, я познакомлю тебя с дядей Гранком и Тео?

Финеас с тоской посмотрел на молодую пятнистую сову. Нет, отдохнуть здесь явно не удастся. Да и что ему терять? К тому же в дупле, может быть, ему достанется немного еды, ведь он слишком слаб сейчас, чтобы охотиться.

– Конечно.

– О! Отлично! – воскликнул Хуул и, взлетев в воздух, снова перекувырнулся в воздухе, успев перед самым приземлением обратно на ветку сделать сальто.

Приземлившись, он с гордостью глянул на Финеаса:

– Давно работаю над этим трюком. Пытаюсь сделать двойное сальто.

Финеас издал нечто среднее между вздохом и стоном.

* * *

– Дядя Гранк, дядя Гранк, Тео! Выходите! Выходите! – Хуул и Финеас приземлились на ветку рядом с дуплом. Гранк высунулся из дупла, а Тео впопыхах прилетел от кузни. – Это Финеас. Это растрепанный воробьиный сычик, он мужчина, и он из Неиздали, и он взрослый. И не называйте его мелким, он не любит, но маленьким можно… и… да, чуть не забыл – он мне сказал это замечательное новое слово: прострация. Я обожаю это слово. Скажи его, дядя Гранк, прост… ну скажи. Я знаю, что оно длинное… прост…

– Прострация! – рыкнул Гранк. – Ради Глаукса, помедленнее, Хуул.

Моргнув, Гранк покачал головой. Этот маленький принц так похож на своего покойного отца, короля Храта! Тот же неиссякаемый энтузиазм, неудержимая радость и веселье во плоти.

– Можно, я его оставлю?

– Оставишь?! – одновременно спросили Гранк, Тео и Финеас.

– Хуул, – строго сказал Гранк. – Финеас – живое существо, сова. Мы не «оставляем» живые существа. Мы гостеприимно принимаем их. Добро пожаловать, юный Финеас.

– Спасибо, господин, – мрачно сказал Финеас и повернул голову к Хуулу. – Я тебе не игрушка и не развлечение.

Хуул втянул голову в плечи, как обычно делают совы, когда их напугают. Ничего веселого в маленькой сове, уж точно, сейчас не было.

– Да, да. Извини. Я все понял, – сказал Хуул. – Но ты ведь останешься? Я поделюсь с тобой своей полевкой. Она слишком большая, за один раз не проглотить. Так что пока я просто закусил головой.

Хуул поспешил к щели, где они хранили еду, и вытащил безголовую полевку:

– Она вся в твоем распоряжении!

«О Глаукс, – подумал Гранк. – Сумею ли я хотя бы к тому времени, когда мы восстановим королевство и соберем нитргарский двор, – если это когда-нибудь случится, – объяснить этому парню, что такое придворный этикет?»

Глава XI
Снежная Роза

Игрек и Плик приземлились на самом маленьком из трех островов, составлявших архипелаг Трезубец. Здесь Игрек сотворит заклинание, которое на один день и одну ночь сделает ее похожей на настоящую сову – того же вида, что и ее супруг, виргинский филин. От Трезубцев было недалеко до Горького моря к тому же ветер внезапно изменил направление и сейчас дул с юга, заметно ускоряя их полет.

Плик видел подобное превращение уже дважды, и каждый раз оно поражало его. Блестящее черное оперение Игрек редело, и в нем появлялись белые пятна. Густые жесткие перья под клювом белели, а перья на груди становились серыми и покрывались сложным белым узором. И наконец, два огромных пучка перьев, заменяющие хагсмарам брови, начали уменьшаться и стали больше похожи на те, что были у виргинских филинов, после чего опустились к самым глазам, вокруг которых теперь располагались белые полукружия.

Пока все это происходило, Игрек начала уменьшаться в размере: хагсмары были вдвое крупнее, чем самые большие совы. Все превращение заняло совсем немного времени. А когда оно было завершено, Игрек начала что-то быстро говорить полухагам на необычном языке, на котором общались хагсмары со своими спутниками-паразитами. Игрек подробно инструктировала их о предстоящем полете. Из-за ее нового тела полухагам был нужен другой строй.

И снова в глазах Плика зажглась гордость. Что за великолепное существо его супруга! А если все получится, если им и в самом деле удастся поймать птенца короля Храта и королевы Сив, а потом превратить его в настоящего хагсмара, – а не просто сову, похожую на хагсмара, какой был сам Плик, – если все получится, их могуществу не будет предела. Хотя Аррин предоставил им возможность оставить птенца себе, ни сам лорд, ни кто-то из его военачальников не знал, что с помощью особого заклинания прекрасная Игрек может превратить принца в хагсмара. Если бы они знали, то никогда не позволили бы Плику и Игрек усыновить принца – ведь лорд Аррин уничтожал все, что могло угрожать его власти. Втайне Плик подозревал, что его до сих пор не допускают в ближайшее окружение Аррина потому, что лорд его боится. Он окружил себя совами-подхалимами, которые соглашались с каждым его словом. Лорд Аррин нуждался в Игрек и Плике, потому что хотел заполучить Сив так же сильно, как они мечтали о собственном птенце.

– Готова? – спросил Плик.

– Да, – ответила Игрек, и две птицы поднялись в воздух и направились к острову в Горьком море, до которого полухаги проследили движение Сив.

* * *

Приближаясь к Горькому морю, Сив испытывала какое-то странное чувство. Она не до конца могла разобраться в нем, но ей почему-то казалось, что за ней следят. На самом западном конце Горького моря высился утес Безымянный, и Сив решила немного отдохнуть на высокой скале. Утес был испещрен глубокими трещинами: идеальное место для наблюдателя, желающего остаться незамеченным. Тем не менее Сив была удивлена, когда, едва приземлившись на утесе, увидела огромную белую сову, высунувшую голову из расщелины. Птицы почти не посещали Безымянный, считая его негостеприимным и пустынным местом. А тут не просто белая сова, а сама Снежная Роза – пестропер, которого Сив видела несколько ночей назад на собрании в устье залива. Странно, Сив была уверена, что заметила бы обгоняющего ее пестропера – особенно Розу, украсившую себя гроздьями ягод, клочьями серебристого мха и роскошным синим хохолком, подобных которым Сив никогда не видела. Хохолок был лихо прикреплен к головным перьям. На такую птицу просто невозможно было бы не обратить внимания.

– Прошу прощения, – спросила Снежная Роза, – но не вас ли я видела на собрании в устье залива?

– Да, и я слышала, как вы поете. У вас прекрасный голос.

– О, большое спасибо.

– Я никогда его не забуду. Никогда не слышала ничего подобного.

– Как мило с вашей стороны, что вы меня запомнили, – моргнула Снежная Роза и подумала: «Эта пятнистая сова не похожа на большинство пестроперов. У нее природная грация, которую не могут скрыть украшения. В ней есть нечто более прекрасное, чем костюм пестропера».

– Вы не будете против, если… – Снежная Роза на секунду замялась.

– Против чего? – спросила Сив.

– Против… того, чтобы я на некоторое время составила вам компанию?

Сив даже и не знала, что ответить. Конечно же она была против, но Снежная Роза была такой милой и вежливой, что Сив не хотелось ее обижать. Она надеялась провести немного времени наедине со своим сыном, но это, возможно, было не такой уж и хорошей идеей. Она не рискнет раскрыть ему свою истинную личность, если рядом будет кто-то посторонний. Она склонила голову и посмотрела на Снежную Розу:

– Конечно нет. Я направляюсь на остров, где, насколько мне известно, обосновалось Братство Глаукса.

– Вы собираетесь их навестить?

– Ох, – Сив поколебалась. – Возможно. Братья нелюдимы, вы ведь знаете. Обет молчания и все такое. Погружены в науку. Я так думаю.

– Да, но я однажды пела для них.

– Правда? – Сив была крайне изумлена.

– О да. Они, знаете ли, очень любят музыку.

– Нет… нет, я не знала, – ответила Сив.

– И очень гостеприимны к тому же.

«А может быть, – подумала Сив, – это не такая уж и плохая идея? Если мы проведем с братьями Глаукса несколько дней, мне, возможно, будет легче ускользнуть от Розы и увидеть моего сына?» Но вдруг кто-нибудь из братьев, видевших ее еще в те времена, когда она жила во дворце, узнает ее, несмотря на всю ее маскировку?

«Нет, ведь я так изменилась», – подумала она почти с тоской. Тогда она была молода, а оперение ее было красивого темно-коричневого цвета с ярко-белыми пятнами, не говоря уже о том, что оба крыла были целы. Нет, братья никогда не догадаются, что эта грязная коричневая птица, вся во мхе и перьях, будто прикрывающих ее убожество, на самом деле королева Сив, жена короля Храта.

И вот, как только стемнело, две птицы поднялись в воздух и направились вглубь Горького моря. Ночь была безлунной, и звезды сияли особенно ярко, когда они наконец добрались до острова. Возможно, если бы луна была высоко в небе, Сив никогда не заметила бы столбов дыма на фоне мрака ночи. Она почувствовала, как сжался ее желудок. «Это они! Это один из костров Гранка!» Радость наполнила ее.

– Как вы думаете, это огонь вон там? Вы видите дым?

– Да.

– Надо бы выяснить, что происходит.

– Лучше не надо. Я устала. Знаете, из-за крыла я уже не та, что была раньше, да к тому же ветер изменился, и мы летели против него. Я бы хотела добраться до Братства Глаукса как можно скорее.

– О да, конечно… эээ… – Снежная Роза поколебалась, но потом продолжила: – Не сочтите меня грубиянкой, но если уж мы летим вместе, не могли бы вы назвать мне свое имя?

«Имя, имя, – в панике подумала Сив. – Как меня зовут?»

– Элька! – внезапно она вспомнила, что у ее любимой служанки Миррте, убитой хагсмарами, была сестра по имени Элька.

– Какое красивое имя: Элька, – вежливо сказала Снежная Роза.