Текст книги "Бесконечный коридор"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Куксон Катрин
Бесконечный коридор
Катрин КУКСОН
Бесконечный коридор
роман
Перевел с английского А.Санин
Часть 1. СЕМЬЯ
– Да что вы, доктор, я здорова как лошадь. Выписывайте меня!
– Нет, Энни, я вас должен продержать дома ещё хотя бы с недельку; вам ещё рановато браться за веник и швабру.
– Что вы, доктор, какая швабра – вы у нас совсем от жизни отстали. Теперь я только этим полотером орудую. Классная штуковина!
– Возможно, не споpю. Но ведь, чтобы "этим полотером орудовать", вам нужно вставать с рассветом, не так ли? А для ваших легких утренний туманец – не лучшее снадобье.
– Доктор! – обычно смешливое лицо Энни Маллен, pасположившейся напротив Пола Хиггинса за массивным столом из красного дерева, посерьезнело. – Еще одной недели сидения дома я просто не перенесу. Мадам старается меня выжить, да я и сама стремлюсь сбежать оттуда как можно скоpее. Последний месяц был для меня сущим адом. Причем впрямую мне ничего не говорится, зато ведьма всегда устраивает так, что я все слышу. Целыми днями напролет бубнит что-то, вплоть до самого вечера, когда мой Гарри с работы возвращается; а уж тогда она просто ангелом становится – тише воды и ниже травы. Мне так тошно от всего этого, доктор, что я молю вас: выпишите меня, пожалуйста. Энни Маллен ещё поскрипит, вот увидите, но я только об одном мечтаю: когда пробъет мой час, – отойти тихо и незаметно. Перегнувшись через стол, она понизила голос до шепота: – Помните, вы обещали, что я не почувствую боли ? Это правда?
– Да, Энни, – промолвил ей в ответ доктор Хиггинс. – Это я вам обещаю, не тревожьтесь.
Старушка кивнула и выпрямилась, на лице её вновь заиграла улыбка.
– Мне больше ничего и не нужно, – произнесла она.
Пока доктор быстро водил пером по бумаге, Энни пpистально следила за ним, а потом, когда Пол вручил ей справку, поднялась, застегнула пальто и сказала:
– Мой папаша часто говаривал, что ваш отец, упокой Господи его душу, и вид имел суровый, и речи держал грозные, но зато хирург был – Божьей милостью, руки золотые, – да и человек добрейший... Так вот, знаете, к чему я клоню-то? – Миссис Маллен прикоснулась рукой к могучей груди вставшего из-за стола доктора Хиггинса. – Все это он передал своему сыну... А теперь я пошла. До свидания, доктор.
Повернувшись, она зашагала к двери.
Вместо того, чтобы крикнуть ей вслед: "Да полно вам, Энни, я недостоин такой похвалы!", Пол пpомолчал и лишь кpатко попрощался:
– До свидания, Энни.
После ухода Энни Маллен, Хиггинс задумчиво погладил подбородок, сел за стол и нажал кнопку вызова. Почти сразу дверь распахнулась, и в кабинет вошел мужчина.
Доктор Хиггинс взглянул на карточку больного. Харольд Грей, тридцать четыре года. Он быстро просмотрел записи о больничных листах, которые выдавал Грею в течение последнего года. Три недели, пять недель и вот уже снова четыре недели. Он поднял голову.
– Ну что, как вы себя чувствуете?
– Да как-то ещё не очень, доктор, бывало лучше.
– Надеюсь, новое лекарство вам помогло?
– Ну... немного помогло, но все же...
– Отлично, я был уверен, что оно поставит вас на ноги.
– Но дело в том, доктор...
– Что ж, значит вы уже готовы выйти на работу.
– Но, видите ли, доктор...
– В прошлый раз я продлил вам больничный лист ещё на одну неделю, за которую вы должны были окончательно исцелиться. – С этими словами вpач принялся заполнять историю болезни, а затем, выписав справку, придвинул её своему недовольному пациенту, сидевшему с отрешенной физиономией. Взяв справку, мистер Грей встал и, хмуро воззрившись на доктора, проворчал:
– Вот увидите, теперь все заново разгорится.
– Придется рискнуть. Однако вспомните: в прошлый раз, когда у вас опять появились боли в спине, мы сделали рентген, который ничего не выявил. И до этого снимки неизменно подтверждали. что с вашим позвоночником все в порядке... – Чуть помолчав, Хиггинс добавил: – До свидания.
– До свидания, доктор.
Прощание больного прозвучало как скрытая угроза, и мистер Грей удалился, хлопнув всеpдцах дверью.
Собрав со стола карточки, доктор Хиггинс сложил их вместе и, глядя на внушительную стопку, задумался. За каждой карточкой стояла чья-то судьба. А люди были такие разные: взять хотя бы старую Энни – бедняжка погибала от рака желудка, а он лечил её от бронхита; старушка порывалась работать до последнего вздоха. Смерть караулила её за ближайшим углом, и оба они – и Энни, и доктор Хиггинс – это знали. А Грей? Доктора передернуло. Даже одна мысль о Грее Хаpольде заставляла его брезгливо морщиться. Покинув кабинет, он пересек просторную приемную и, толкнув дверь с табличкой "Регистратура", положил карточки на стол, за которым сидела пожилая женщина, и спросил:
– Что-нибудь ещё появилось?
– Нет, после звонка миссис Ратклифф – ничего.
– Я бы, конечно, предпочел оттянуть прием этой дамы до утра... Жуткая невротичка.
– Зато расплачивается сразу. К тому же, как вы сами говорили, у нас таких выгодных пациентов раз, два и обчелся – поэтому мы должны их холить и лелеять.
В глазах доктора Хиггинса заплясали лукавые огоньки. Опершись на стол, он наклонился к своей регистраторше:
– В один прекрасный день, Элси, ваш колкий язычок сыграет с вами злую шутку; просто поразительно, как вам удается запоминать бесчисленные глупости, котоpые слетают с моих уст.
– Это вовсе не глупости, доктор. – Она озоpно улыбнулась. – Да и кому, как не мне, проработавшей с вами уже пятнадцать лет, не помнить все, что вы говорите?
– Как, неужели уже пятнадцать лет? – Доктор Хиггинс выпрямился и задумчиво осмотрел приемную, чуть задержав взгляд на стаpинном круглом столе, заваленном беспорядочно разбросанными журналами. – Надо же пятнадцать лет! Кто бы мог подумать?
– На вашем месте я бы не стала сейчас вдаваться в воспоминания, улыбнулась Элси. – У вас с часа дня маковой росинки во рту не было. Вы уж перехватите что-нибудь, прежде чем ехать к мисс Ратклифф. И не забудьте про миссис Огилби – у неё уже срок подходит. Бог даст, до завтра и продержится, но может родить и сегодня.
– Как скажете, Элси, как скажете, – рассеянно пробормотал доктор. Затем, повернувшись вполоборота, бросил через плечо: – Оставьте все свои бумажки и отправляйтесь домой. Следили бы вы за собой так же, как за моей пеpсоной, глядишь – и ребра бы не просвечивали.
Элси Райан подняла голову и натянуто улыбнулась.
– До свидания, доктор,
– До свидания, Элси.
Пол снова пересек приемную и приостановился перед дверью с табличкой "Посторонним вход воспрещен". Однако открывать не стал, а направился дальше и, миновав свой кабинет, вышел через соседнюю дверь во внутренний двор. Вечернее небо было усыпано звездами, а полная луна ярко освещала заиндевевшие черепичные крыши пpиземистых флигелей и надворных строений. Вдохнув прохладный воздух, доктор Хиггинс зашагал по квадратикам гранитных плит, которыми была вымощена дорожка к распахнутым воротам, и, остановившись в пpоеме, обвел взглядом Ромфилд-сквер. В столь поздний час на площади не было ни души; доктору это показалось странным, ведь с противоположной стороны на неё выходило здание Технического колледжа, а там вечно сновали люди. Он посмотрел направо, где возвышался недавно возведенный холодильный завод. А ведь стаpина Пирсон начинал с кpошечной мясной лавки посреди Отхожего Тупика – одно название уже говорило о том, каким славным мясом он торговал. Теперь же пpедпpиимчивый "джентльмен" владел крупнейшим холодильником на сотни миль вокруг. Миллионером стал, хотя, как сплетничали злые языки, до сих пор толком не научился грамотно писать свою фамилию. Отец Хиггинса потчевал старого Пирсона долгие годы, да и самому Хиггинсу довелось повозиться с новоявленным "магнатом", пока миссис Пирсон не решила, что пора им перебраться в более престижный район, и не увезла своего косноязычного, неотесанного и малограмотного супруга на Юг Фелбеpна.
Не поворачивая головы, доктор взглянул на pезиденцию Армии спасения, примыкающую едва ли не вплотную к его собственным владениям. Здание тоже казалось безлюдным. Никто не призывал Господа сжалиться и ниспослать гpешным свою благодать. Едва заметная улыбка тронула губы доктора Хиггинса. Какое счастье, что остались ещё люди, не уставшие молиться и до сих пор верившие, что их услышат небеса. Многие посматривали на солдат Армии спасения с презрением и жалостью, а ведь зря. Именно те, котоpые считали, что лишь безумцы и блаженные не утратили ещё надежды докричаться до глухонемых, скорее достойны состpадания. И он был одним из них.
Доктор Хиггинс перевел взгляд на фасад собственного дома. Точнее домов, поскольку Ромфилд-хаус составляли целых три особняка. Основу владений заложил ещё дед Пола Хиггинса, жестянщик по профессии, ремесло которого в Отхожем Тупике процветало. Он и приобрел особняк с четырьмя спальнями и георгианским фасадом, выходящий на Ромфилд-сквер, площадь в те давние дни располагалась на самой окраине Фелберна. В этом доме умелец дед, разбогатевший на металлоломе, и потворствовал успехам сына, мечтавшего стать врачом. А затем, когда юноше удалось получить медицинский диплом, купил ему практику в богатом районе Фелберна. Со временем старик приобpел ещё два дома, примыкавших почти вплотную к его собственному, а вот объединил их в одно целое уже не он сам, а его сын, врач. Сюда же со временем доктор Хиггинс-старший перенес и свою практику.
Своему сыну Полу почтенный доктор передал любовь к гуманнейшей из профессий, и был вознагражден тем, что на закате дней лечил больных и оперировал бок о бок с единственным отпрыском. И вот сейчас, обводя глазами каменный фасад старинного особняка, Пол Хиггинс заметил, что облупившиеся местами стены давно нуждаются в ремонте, да и железные решетки, ограждавшие фамильное гнездо от примыкавшего к нему кладбища и церкви Святого Матфея, проржавели и покорежились. Нужно непременно потолковать на их счет с преподобным Конвеем, решил доктор Хиггинс.
Вот и вся площадь. По одну сторону высился Технический колледж, по другую – гигантский завод-холодильник, далее располагались здание Армии спасения, особняк доктора Хиггинса и – англиканская церковь с кладбищем. Все вместе составляло Ромфилд-сквер, часть Фелберна, граничащую с нищенским Отхожим Тупиком. Не самое лучшее, как очень многие считали, место для обители уважаемого доктора. Однако доктор Хиггинс, живший больше прошлым, нежели настоящим, настолько слился с привычным окружением, что воспринимал себя как его неотъемлемую часть. Он сроднился с Ромфилд-сквер, с Отхожим Тупиком и с его обитателями – трудягами и лентяями, грубоватыми и мягкими, хитрыми, но по-своему честными, злыми, но человечными. Он ощущал себя сродни этому простому люду ещё и потому, что узнавал в себе частичку каждого из них.
Доктор Хиггинс снова глубоко вдохнул свежий вечерний воздух и, оторвав взгляд от луны, заливавшей призрачным светом трубы на крыше Технического колледжа, снова пересек двор, вошел в свой кабинет, запер за собой входную дверь, выбрался в приемную и, толкнув дверь с табличкой "Посторонним вход воспрещен", очутился уже в собственном доме, а точнее – в уютном холле, облицованном мореным дубом. Красная ковровая дорожка, устилающая пол, тянулась дальше, покрывая ступеньки лестницы в конце холла, ведущей наверх; по сравнению с ярко освещенной приемной, здесь царил приятный полумрак.
Вымыв руки в туалетной комнате,напpавился в гостиную, которую его жена именовала салоном.
Беатрис сидела перед камином на мягком диване. Услышав шаги мужа, она даже не повернула головы, да и сам доктор, приближаясь к камину, избегал смотреть на жену. Их судьбы разошлись уже очень давно, и супруги вполне могли вообpазить, что живут в полном одиночестве. Увы, притворство не заменяло реальности, горькой, обидной, а подчас и вовсе невыносимой.
Пол Хиггинс облокотился о край великолепного мраморного камина – того самого камина, от которого так настойчиво старалась избавиться Беатрис. Он сумел отстоять его, как не позволил внести и множество других новшеств, после которых огромный дом остался бы совсем голым; нельзя же в самом деле украшать оборками и рюшечками гранитный монолит и мореный дуб. Несколько минут Пол стоял,уставившись на огонь и чувствуя нарастающее раздражение. Приподняв голову, он посмотрел на огромный портрет отца над камином и спpосил:
– Как насчет ужина?
– Он тебя ждет; я оставила его в духовке.
Голос Беатрис звучал наpочито ровно и монотонно, она явно стаpалась держать себя в руках.
– Лорна поела? – поинтеpесовался доктоp, не отрывая глаз от портрета.
– Да. Не могу же я морить её голодом до семи часов вечера.
Пол не спросил: "А ты?", прекрасно зная, что Беатрис нарочно поужинала рано, поскольку сам он терпеть не мог есть в одиночестве.
Отвернувшись от камина, Пол посмотрел на свою жену . Он разглядывал её в открытую, словно пытаясь найти в её облике нечто такое, что ускользнуло от его внимания раньше. Он не впервые поступал так, как не впервые говорил себе, что никогда не любил миниатюрных женщин. Что-то в них всегда его раздражало. Подобно малорослым мужчинам, они, казалось, постоянно самоутвеpждались. Подменяя недостаток роста самонадеянностью и враждебностью. Парадоксально, но именно эти качества делали маленьких женщин самыми лучшими матерями и хpанительницами семейного очага.
Беатрис Хиггинс приподняла голову, но, встретившись с глазами мужа, тут же поспешила потупить взор. Честное и волевое лицо мужа вызвало у неё содрогание. Боже, как она его ненавидела! Рот, нос, даже глаза, те самые серые глаза, которые когда-то так завораживали её. Песочные волосы, в которых до сих пор не просматривалась седина. Если и было в мире нечто такое, что она ненавидела ещё больше, так это его тело, крупное и мощное. Огромные ручищи, ступни, могучую грудь. Настоящий бык! Эгоистичный и неуклюжий. Трудно поверить, но Полу было только сорок три года, всего на семь больше, чем ей. А выглядел он лет на двадцать старше. Мысли Беатрис уплыли в будущее – ведь этот здоровяк может прожить ещё двадцать лет, а то и тридцать. Сама мысль была настолько невыносима, что она вскочила.
Нагнувшись, чтобы подобрать с дивана журналы, она сказала:
– Когда поешь, замочи тарелки в раковине, в мыльной воде.
Пол нахмурился.
– Замочить тарелки... Что ты хочешь этим сказать?
Бетт выпрямилась и бросила через плечо:
– Хелен ушла!
– Хелен ушла?
– Да. И прекрати повторять за мной, как попугай!
Пол побагровел. Никому, кроме Бетт, не удавалось с такой легкостью вывести его из себя.
– Объяснись, пожалуйста! – потребовал он. – Тогда мне не понадобится повторять за тобой. Почему она ушла?
– Потому что я её выгнала... Давай, бубни "Ты её выгнала?" – Беатрис победоносно вскинула голову, глядя, как заходили желваки на скуластом лице набычившегося мужа. – Она мне открыто нахамила, и мне ничего не оставалось, как указать ей на дверь. Уроки Отхожего Тупика даром для неё не прошли.
– Ты должна была молиться на нее! – упрекнул Пол. – У тебя же никогда ни одна служанка не задерживалась. А теперь, когда хорошую прислугу ни за какие деньги не найдешь, у тебя хватает совести...
– Да, я её выгнала взашей. И предупреждаю – та же участь скоро постигнет твою драгоценную Мэгги.
Беатрис развернулась лицом к мужу, крохотная, бледная, с голубыми глазами, потемневшими от ярости.
– Только попробуй! Если хоть волос упадет с головы Мэгги, тебе не поздоровится!
– Ха! – презрительно фыркнула Беатрис, топая ножкой. – Если я застигну её с поличным, ты и пикнуть не успеешь, как она у меня в три счета отсюда вылетит. Она всю жизнь меня обчищает, каждую ночь унося кучу еды, вся ею увешивается. К концу вечера её бюст увеличивается вдвое по сравнению с утром.
– Говоришь, она тебя обчищает? – Голос Пола прозвучал с обманчивой прохладцей. – А кто платит за все то, что достается Мэгги? Кто, я тебя спрашиваю? Так вот, послушай, что я тебе скажу. – Пол пригрозил жене пальцем, в его голосе зазвенел металл. – Моя мать при жизни всегда следила, чтобы по вечерам Мэгги уносила с собой остатки несъеденной пищи, а вот при тебе все это почему-то вдруг изменилось. Мэгги не должна к тебе приспосабливаться – она всю жизнь уносила с собой объедки, и не собирается ничего менять. Она знает, что мне это известно, поэтому в последний раз предупреждаю – оставь её в покое!
Некторое время они молча ели друг друга глазами. Затем Бетт медленно отвернулась и сказала, скривив губы:
– Ничего, Пол, клянусь Богом, что в один прекрасный день ты мне за все заплатишь. Не знаю – как именно, но я своего добьюсь. Я это здесь чувствую, – она прикоснулась сжатым кулачком к своей груди. – Мой час пробьет, заруби это себе на носу.
Когда Бетт уже повернулась, чтобы выйти из гостиной, послышался звонок, и она поспешила в холл, хлопнув за собой дверью.
Пол уставился на огонь. Его колотила мелкая дрожь. Он ни на минуту не усомнился, что его жена отнюдь не шутит. Из холла донесся её голос, теперь вдруг на удивление приятный и мелодичный:
– Дженни! Каким ветром тебя занесло? Почему ты мне не позвонила?
Услышав и другой голос, Пол поспешно зашагал к двери и, покинув гостиную, тоже вмиг преобразился.
– Привет, Джинни! – Он всегда называл кузину своей супруги не Дженни, а Джинни. – Рад тебя видеть. Почему ты заранее не дала нам знать о своем приезде? Я бы тебя встретил. Заходи же! – Он провел худощавую высокорослую женщину в гостиную.
– Дай-ка мне свой чепчик, – потребовала Бетт, протягивая руку, а Дженни Чилмейд со смехом сняла и отдала ей шляпку.
– Я как раз собиралась сжечь её, – весело сказала она.
– Давно пора, – кивнула Бетт, вертя в руках несуразный головной убор. Потом, едва ли не вихрем пролетев через всю комнату, сказала: – Садись же. Устраивайся поудобнее.
Живая и хорошенькая, с сияющими голубыми глазами, Бетт Хиггинс теперь уже совсем напоминала девочку. Впечатление усиливалось и от её жестов, той девичьей непосредственности, с которой она ерошила свои короткие каштановые волосы. Жена доктора Хиггинса вела себя сейчас так, как всегда держалась в минуты приятного возбуждения. Никто бы даже не заподозрил, что под ангельской личиной кроется столь зловещая и мстительная натура; никто, кроме разве что двоих человек, присутствующих в гостиной – её мужа и кузины.
А вот Дженни Чилмейд во всем представляла полную противоположность Бетт. Высоченная – пять футов и десять дюймов, – худая, угловатая, неловкая. Одежда висела на ней мешком. Лицо, под стать всему телу, было удлиненное, но с тонкими чертами. Широкий, красиво очерченный рот, прекрасные карие глаза и пышные соломенные волосы, собранные на затылке в пучок, позволили бы назвать Дженни вполне миловидной, если бы не подкачал нос. Как и вся её фигура, он был чересчур вытянутым и бесформенным. Глядя на Дженни Чилмейд, все тут же начинали глазеть на её нос. Вот и Бетт, даже задавая вопросы, не сводила с него глаз.
– Что случилось? – спросила она. – У тебя отпуск? Откуда ты приехала? Из Хейванта?
– Да.
– А почему не предупредила нас?
– О, это долгая история, – улыбнулась Дженни, обводя супругов глазами. – Я бы с удовольствием...
– Выпила чашечку чая! – хором подхватили Бетт и Пол, так что незнакомый человек и не заподозрил бы об их размолвке. Оба засмеялись.
– Ты его получишь, Джинни, – торжественно пообещал Пол. – И глазом моргнуть не успеешь. Правда, при условии, что не станешь ничего рассказывать до моего возвращения. Сейчас, я мигом.
В нем тоже произошла разительная перемена. Резво, по-мальчишески, поспешил ставить чайник. Тем временем Бетт уселась на диван рядом с Дженни и, глубоко вздохнув, сказала:
– Я рада тебя видеть.
– Я тоже.
– Ты закончила свою работу?
– Да, – кивнула Дженни.
– Отлично – значит, можешь теперь хоть немного погостить у нас.
Бетт ничуть не кривила душой – Дженни подвернулась ей как нельзя более кстати. Как будто сам Господь её послал. Ведь, уволив Хелен, Бетт просто не знала, за что хвататься. Дженни же всегда была готова помочь, любая работа в её руках спорилась. Словом, Бетт приезд кузины был как манная небесная. Не говоря уж о том, что в её присутствии у них с Полом наступало временное перемирие.
– Давай же, – понукала она Дженни, – выкладывай, что у тебя случилось.
– Я не хотела бы потом повторять свой рассказ ещё раз, Бетт, покачала головой Дженни. – Давай подождем Пола, ладно?
Бетт пожала плечами, а потом посмотрела на свою кузину сквозь приспущенные ресницы. Что-то в Дженни почти неуловимо изменилось, но вот что именно – понять она не могла. Дженни сидела тихая и словно отрешенная, как всегда. Это не было напускным – Бетт слишком хорошо изучила характер кузины, чтобы заподозрить в ней хоть капельку притворства или хитрости. Дженни всегда была тихоней, да и вела себя соответственно, подбирая занятия по душе. Выхаживала больных, сидела с детишками, не брезговала никаким, даже самым скучным и утомительным занятием. Порой Бетт даже сочувствовала кузине, жалела, что та не замужем. Впрочем, кто такую возьмет, думала Бетт, украдкой поглядывая на Дженни. Как бы то ни было, она была признательна кузине за приезд. Как-никак, и муж при ней держал себя в руках. Всегда хотел при Дженни добрячком казаться.
– А у тебя как дела? – спросила Дженни, откидываясь на спинку дивана.
Бетт потянулась за сигаретами к маленькому столику, после чего потрепала кузину по руке и усмехнулась:
– Дурацкий вопрос.
– Но ведь мы не виделись уже восемь месяцев – многое могло измениться.
– Что? Между нами с ним? Да раньше рак на горе свистнет!
– Но, Бетт, ты ведь даже не пытаешься.
Бетт щелкнула зажигалкой, медленно поднесла её к сигарете, затянулась и лишь потом ответила, искоса глядя на Дженни:
– Я уже давно отчаялась что-либо изменить. Ты же знаешь – я не из тех, кто способен унижаться или пресмыкаться. Когда-то пыталась, но получила по мозгам.
Повернув голову к камину, Дженни медленно промолвила:
– Я многое про вас передумала за последние месяцы, Бетт, и пришла к выводу, что стоит тебе хоть раз поговорить с ним по-человечески, и все изменится...
– Замолчи, Дженни! – Бетт вскочила, точно подброшенная пружиной. – Как ты вообще можешь о чем-то судить, когда тебя тут даже не было. Что на тебя вдруг нашло? Не говоря уж о том, что ты сама прекрасно знаешь: все это творится у нас не первый день, а едва ли не с самого начала, так что изменить ничего нельзя. У него своя жизнь, у меня – своя.
– А Лорна?
– Господи, Дженни, Лорне уже пятнадцать! – Бетт вдруг понизила голос. – Через два-три года она уже замуж выскочит, и тогда все будет кончено.
Кузины молча уставились друг на дружку. Затем Бетт отвела глаза и заерзала на диване; после неловкого молчания Дженни спросила:
– А как Лорна? Я так по ней соскучилась.
– О, я думаю, что внешне она ничуть не изменилась за это время, однако вступила в трудный возраст. Впрочем, этого следовало ожидать. В данное время она думает, по-моему, только о сексе. – Бетт вытянула стройную ножку, словно от кого-то отбрыкиваясь. – О любви мечтает, о прекрасных принцах, розовые замки строит. Просто уши вянут. – Однако, – Бетт злорадно усмехнулась, – на прошлой неделе по её сладким грезам был нанесен удар. Одна из её соучениц – причем на год младше Лорны – залетела! Можешь в такое поверить? Фэй Болдок. Помнишь Болдоков... аптекарей? Сейчас у них уже целая сеть аптек и магазинов. Представляешь, как возрадовался папаша Болдок, узнав, что отец будущего ребенка – семнадцатилетний балбес, семейство которого обитает близ шахты, в Венериной Яме. Правда, разница между Венериной Ямой и Отхожим Тупиком невелика, но я все равно сочувствую Болдокам... Отхожий Тупик! – Бетт брезгливо скривилась. – Господи, если бы ты только знала, до чего мне обрыдла вся эта грязь и нищета!
– Но, Бетт, тут ведь больше нет такой уж особой грязи или нищеты, осторожно напомнила Дженни. – Да и старые дома давно уже посносили.
– Это не важно, люди-то не изменились. Некоторые зарабатывают фунтов по двадцать в неделю и больше, но ничуть не изменились. И говорят и ведут себя точь-в-точь, как и прежде. Машинами обзавелись, отдыхать за границу ездят, а вот стоит только рот раскрыть – и все ясно. Представляешь, – она мотнула головой в сторону кухни и заговорщически пригнулась к самому уху Дженни, – Мэгги наша хвастает, что её сын получает тридцать фунтов в неделю, всю семью в Испанию отдыхать возил, а сама каждый вечер крадет у меня и тащит домой все, на что только может руки наложить... Я её просто растерзать готова! А он пальцем о палец не ударяет, чтобы положить этому конец. А её дочка, которая в детстве слюни пускала...
Дженни внимательно смотрела на кузину, словно ловила каждое её слово, но сама думала совсем о другом. Она пыталась понять, что случилось с Бетт, почему та проводила такой водораздел между собой и другими людьми своего круга. Мысли Дженни поневоле унесли её в далекое прошлое, к той ужасной трагедии, из-за которой судьба уготовила им с Бетт расти и воспитываться вместе.
Это случилось ярким и солнечным днем, когда ей самой было всего двенадцать лет от роду. Обе их семьи решили поехать вместе на машинах в Уэльс, отдохнуть на морском побережье. Пять дней их баловало солнышко, они много купались, нежились на золотом песке, убаюкиваемые ласковым ветерком и шепотом прибойных волн; порой братья – их с Бетт отцы – брали лодчонку и уходили в море ловить рыбу. И вдруг в предпоследний день отдыха грянула буря. Небо с ужасающей быстротой почернело, налетел страшный ветер, а легкая зыбь вмиг превратилась в исполинские волны, с бешеным ревом налетавшие на берег. Дженни помнила, как её мама молилась, крепко прижимая её к днищу машины. А рядом скорчились в три погибели Бетт и её мать. Бетт, которой было всего девять лет, все спрашивала: "А папочка не промокнет?"
На следующее утро в скалах нашли обломки ялика, на котором ушли в море братья, а ещё три дня спустя прилив вынес и их тела, которые лежали лишь в четырех футах друг от друга и буквально в каких-то двухстах ярдах от стоянки.
Когда улеглось первое горе, уступив место тоске и одиночеству, обе молодые вдовы решили объединиться и, сняв небольшой домик возле школы, где учились дочки, зажили вместе, разделив заботы пополам.
Такая жизнь продолжалась два года, пока мать Дженни, так и не сумевшая прийти в себя после смерти горячо любимого мужа, не умерла после тяжелого гриппа. Вот как случилось, что Дженни, уже в четырнадцать лет осиротевшая, оказалась на попечении тетушки Мэй.
Нет, тетушка Мэй была к ней добра, хотя и прикарманила триста фунтов страховку, оставшуюся у Дженни с матерью после смерти отца. Но с другой стороны, Дженни понимала, что тетушка её кормит и одевает, по крайней мере, пока она сама не устроится на работу. Дженни рано усвоила один жизненный урок: хочешь, чтобы к тебе хорошо относились люди, будь им полезной. И она старалась быть полезной и тетушке Мэй и Бетт, что они обе, мать и дочь, воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Стоило кому-нибудь похвалить Дженни за усердие и трудолюбие, как тетушка Мэй или кузина Бетт отвечали:
– Да что вы, Дженни просто так устроена.
Но Дженни прекрасно знала, что вовсе не была так устроена. Многое она делала с крайней неохотой, заставляя себя; особенно это относилось к кузине Бетт, которая привыкла считать её своей служанкой. И все же Дженни тщательно утаивала свои чувства, никогда даже не показывая вида, как ей тяжело. С той же тщательностью Дженни скрывала и щемящую боль, всякий раз возникавшую у неё при виде своего отражения в зеркале...
Внезапно её воспоминания прервал резкий, как щелчок хлыста, окрик Бетт:
– Эй, Дженни, в чем дело? Мне кажется, ты уже почти спишь... Ты что, устала? По-моему, ты ни слышала ни одного моего слова.
– Почему, я все слышала, – возразила Дженни. – Ты рассказывала, как Джеймс Ноулс устроился на работу в новую лабораторию. А на прошлой неделе позвонил тебе.
– Да, совершенно верно, но ты выглядела так, будто витала в облаках.
– Он по-прежнему живет с женой?
– Нет, развелся.
– В том смысле, что она настояла на разводе?
– Как бы то ни было, они в разводе. Ты ведь, кажется, всегда его недолюбливала?
– Да, он мне не нравится. Терпеть не могу мужчин, которые с первых же минут знакомства начинают сыпать скабрезными анекдотами.
– Да брось ты, Дженни. – Бетт снова встала. – Джеймс просто нарочно хотел тебя шокировать. С другими он себя так не ведет.
– Шокировать меня! – Брови Дженни поползли на лоб, отчего её лицо ещё более удлинилось. – Четыре года я проработала в больницах, да и большую часть последних десяти ходила за больными... Меня уже больше ничем нельзя шокировать. Нет, Джеймс Ноулс держался со мной точно так же, как и с любыми другими женщинами. Он просто паскудник. Бывают такие мужчины.
– Дженни, – снисходительно заулыбалась Бетт. – Ты такая наивная, что порой кажешься мне младше моей Лорны.
Не дождавшись от кузины ответа, Бетт повернулась и бросила недокуренную сигарету в камин. В эту минуту в гостиную с подносом в руках вошел Пол.
– Ну вот и я, – провозгласил он и, поставив поднос на столик по противоположную сторону камина от жены, уселся, наполнил чашку чаем, торжественно вручил её Дженни и произнес:
– Пожалуйста, мэм. Сливки, сахар, прошу вас. Может, капельку виски?
– Нет Пол, спасибо, – заулыбалась Дженни. Потом, смерив его взглядом, спросила: – Мне кажется, или ты похудел?
– Не кажется, – вздохнул Пол. – За последний месяц я сбросил фунтов семь. – Чуть оттянув брюки от талии, он добавил: – Я пребываю в постоянном страхе от опасения, что потеряю их прямо на улице. Или – того хуже – в клинике. Представляешь, что случится с сестрой Рейли, если она это увидит? Господи, и как только такая женщина стала сиделкой? Ее нужно взаперти держать.
Дженни, которой в свое время тоже довелось поработать с сестрой Рейли, так и покатилась со смеху, однако, перехватив осуждающий взгляд Бетт, замолчала. Этот урок она тоже усвоила сызмальства: если хочешь мира в общем доме, то смейся тогда, когда смеется хозяйка.
А стоило ли ей теперь так стараться? Нужны ли ей были ещё все эти предосторожности? Да, решила Дженни. Она и впрямь была слеплена из особого теста, как утверждала тетушка Мэй. Она всю жизнь мечтала о мире, и уплатила за него слишком дорогую цену, отказавшись от собственной индивидуальности, пожертвовав своими стремлениями во имя счастья окружающих.
– Что ж, я жду, – провозгласил Пол, оттягивая рукав пиджака и глядя на наручные часы. – Выкладывай свои новости. У меня есть полчаса – включая десять минут на ужин. Можешь изложить свою замечательную биографию минут за двадцать?
– Постараюсь, – промолвила Дженни и, собираясь с силами, облизала внезапно пересохшие губы. Однако слов у неё так и не нашлось. Дженни беспомощно пожала плечами и, жалобно посмотрев с Бетт на Пола и обратно, вдруг отставила чашку в сторону, вытащила носовой платочек и – громко всхлипнула.
