Текст книги "Магия страсти"
Автор книги: Кэтрин Коултер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Кэтрин Коултер
Магия страсти
Глава 1
Давным-давно…
Я знал: что-то не так. Я лежал на спине и не мог пошевелиться. В лицо упирался луч света, недостаточно яркий, чтобы ослепить меня. Свет был странным: слабым и неясным – и, казалось, слегка пульсировал, как бьющееся сердце.
– Вижу, ты пришел в себя.
Низкий, зловещий голос, из тех, что иногда слышишь во мраке ночи. Определенно мужской, но незнаком мне. Раньше я никогда его не слышал.
Любой нормальный человек испугался бы. Но как ни странно, я ощущал лишь легкое любопытство.
– Пришел, – ответил я. – Только пошевелиться не могу.
– Еще рано. Если согласишься на мои условия, снова обретешь способность двигаться.
– Кто ты? Где ты?
– Я стою позади Критского огня. Прелестно, не находишь? Переливается, как королевские шелка. Мягкий, как женские пальцы, ласкающие твое лицо. Я спас твою жизнь, капитан Джаред Вейл. И в благодарность прошу одолжения. Согласен?
Критский огонь – что бы это ни было – на мгновение вспыхнул ярче, превратившись в столб сгустившегося света, но тут же снова померк, стал мягче, пульсируя в ритме спокойно бьющегося сердца. Неужели огонь посчитал, что я оскорбил существо, находящееся за ним? Его хозяина, возможно? Нет. Это абсурд: огонь, какие бы формы ни принимал, не способен ни дышать, ни чувствовать. Не имеет души. Не правда ли?
– Почему я остаюсь недвижим?
Где этот чертов тип? Я хотел увидеть его лицо. Хотел увидеть человека, произносившего все эти слова.
– Потому что я пока этого не желаю. Итак, готов ты честно отплатить мне за спасение твоей жизни? Готов сделать одолжение?
– Одолжение? Попросишь убить кого-то? Вот уже три года я не расправлялся ни с пиратами, ни с портовыми крысами-грабителями.
Откуда взялась эта жалкая попытка шутить в подобных обстоятельствах?
Незнакомец не подумал рассмеяться. Очень жаль, потому что в противном случае его голос более походил бы на человеческий. Возможно, поэтому я и пытался шутить. И все же не боялся, хотя какой-то частью сознания знал, что должен быть смертельно напуган. Но все же не боялся.
– Кто ты? – спросил я снова.
– Я твой спаситель. Ты обязан мне жизнью. Готов ли выплатить свой долг?
– Значит, предполагаемое одолжение уже превратилось в долг?
– Чего же стоит твоя жизнь, капитан Джаред Вейл?
– Моя жизнь – это все, что у меня есть. Оставишь ли ты меня в живых, если я не соглашусь?
Критский огонь вспыхнул ярко-синим пламенем и замигал, словно кто-то взмахнул над ним рукой. И снова все успокоилось. Темнота за огнем казалась кромешной. Непроницаемой, Словно черный занавес, отгораживающий пустую сцену. Мое воображение, очевидно, разыгралось, потому что голос вернул меня к действительности.
– Позволю ли я тебе жить? Не знаю. Тяжелая пауза.
– Не знаю.
– В таком случае у меня нет выбора, верно? Не хочу умирать, хотя, если бы не ты, к этому времени уже был бы мертв. Но не знаю, как тебе это удалось. Меня захлестнула гигантская волна, а рана в боку… скорее всего я бы умер от нее еще до того, как погрузиться на дно.
В эту секунду я осознал, что не чувствую боли, которую ранее причиняла мне глубокая рана в боку. Теперь же я не чувствовал ничего, кроме сильного, мерного биения собственного сердца. Ни боли, ни страха. Я даже не задыхался.
– А, боль… Это еще один твой долг, который ты обязан мне выплатить. Не согласен?
Почему я не боюсь?
Это странное спокойствие холодило душу. Казалось, что отсутствие боязни делает меня слабее. Отнимает частичку жизни. Неужели ему каким-то образом удалось лишить меня чувства страха?
– Каким образом ты исцелил меня?
– У меня много талантов, – произнес темный голос. И ничего больше не добавил.
Я ушел в себя, пытаясь оставаться хладнокровным и сосредоточенным. Только бы не позволить пугающим посторонним мыслям заставить меня кричать от ужаса. Любой здравомыслящий человек на моем месте уже бы заикался и запинался, вымаливая пощаду. Только не я. Он хотел, чтобы я отплатил за спасение. Я вполне могу это сделать. И все же…
– Не понимаю. Ты спас меня, спас, хотя ни одному смертному такой подвиг не подвластен. Если это не сон и я не мертв, сказал бы, что ты всемогущ. Что же я могу сделать для тебя такого, чего не в силах сделать ты сам?
Ледяное молчание длилось и длилось. Критский огонь пустился в безумный танец, выстреливая синими искрами, летевшими вверх, в темноту.
Внезапно все утихомирилось. Был ли огонь отражением чувств моего спасителя?
– Я дал обет не вмешиваться, – произнес голос. – И хотя это мое проклятие, я должен держать слово.
– Кому ты клялся?
– Тебе не обязательно это знать.
– Ты такой же мужчина, как я?
– Разве я не болтал без перерыва, как это делают мужчины, ради того, чтобы слушать звуки собственного голоса? Разве я не смеялся, как мужчина?
Да. Нет.
– Ты скажешь, где я нахожусь?
– Это не важно, друг мой.
Его друг? Если он такой друг, почему я лежу неподвижно?
И тут я вдруг ощутил собственные пальцы и даже немного пошевелил ими, но поднять руку не смог, и это, несомненно, внушало тревогу. И все же, по правде говоря, я не встревожился. Скорее, был заинтересован и заинтригован, совсем как ученый на пороге великого открытия.
Но умел ли он читать мои мысли?
Я призадумался и, наконец, медленно выговорил:
– Чем же может вам помочь капитан корабля? Вы показали мне силу, пределы которой трудно представить. Я был на борту своей бригантины, посреди Средиземного моря, в пяти милях от острова Санторини, моего последнего порта, когда неожиданно налетел шквал, и корабль подхватила гигантская волна. Я слышал вопли матросов, слышал, как первый помощник молил Бога спасти его, когда этот кошмар обрушился на нас. Потом в меня вонзился обломок мачты, разорвав бок. Последнее, что я помню, – серая стена воды, и все же…
– И все же ты здесь. Жив и невредим.
– А мои люди? Мой корабль?
– Они мертвы. Корабль погиб. В отличие от тебя.
Я подумал о своем первом помощнике Докси, громогласном неотесанном парне, преданном только мне, о коке Элкинсе, вечно напевавшем непристойные куплеты и варившем комковатую овсянку, которую все ненавидели.
– Возможно, я мертв, возможно, ты дьявол и играешь мной ради забавы, заставляя поверить, что я все еще жив, хотя смерть уже приходила за мной и…
Смех. Да, это был смех, тихий и странно глухой, и… нет, смех был не совсем человеческим… скорее, его подобием. Неужели я в аду? Неужели сейчас перед моим взором появится сатана, приветствующий меня, в своем логове? Но почему я не боюсь? Возможно, смерть лишает людей страха.
– Я не дьявол. И не имею с ним ничего общего. Это совершенно иная сущность. Так ты выплатишь свой долг мне?
– Да, если я действительно жив.
И тут меня пронзила боль, настолько жуткая, что в это мгновение я бы приветствовал смерть как спасение. Рана на боку открылась. Я чувствовал, как плоть отдирают до самых костей, чувствовал, как вываливаются из живота внутренности. Я страшно завопил во тьму. Критский огонь взметнулся высоко: безумный, буйный, синий. Но боль стихла так же внезапно, как началась. Критский огонь успокоился.
– Почувствовал смертельный удар упавшей мачты? Я так задыхался, что не сразу смог ответить: слишком жива еще была память о нечеловеческой боли.
– Да. Я понял, что от гибели меня отделяло мгновение, так что, вероятно, она меня настигла или…
В этом черном голосе послышались веселые нотки… опять слишком глухие. Опять неестественные.
– Или что?
– Если я действительно жив, значит, ты волшебник, колдун, чародей, хотя не уверен, что между этими титулами существует большая разница, а может, тебя прислали сверху или снизу. Невиданное, непонятное создание. Самому мне не понять. А ты не объяснишь. Но ты нуждаешься во мне, потому что обещал не вмешиваться.
Не вмешиваться? Странно бескровное слово, лишенное тени угрозы или страсти. Подобное обещание может дать засидевшаяся в девках тетушка, не находишь?
– Ты выплатишь мне свой долг?
Я понял, что надежды нет. Он не отступит.
– Да. Я выплачу свой долг.
Критский огонь погас, и я погрузился во мрак, казавшийся чернее сердца грешника. Я был один. Но не слышал удалявшихся шагов. Ни звука. Ни какого-либо движения. Даже чужого дыхания в неподвижном черном воздухе. Только мое собственное.
Но в чем заключается мой долг?
Я заснул. Мне снилось, что я сижу за пиршественным столом и поглощаю обед, достойный самой доброй королевы Бесс. Блюда подавали невидимые руки: жареный фазан и другая экзотическая дичь, а на десерт – финики, и фиги, и сладкие лепешки, подобных которым я до этого не пробовал. Все было великолепно, а терпкий эль из золотой бутылки согрел внутренности и пролился в меня как целящее материнское молоко. Я был сыт. Я был доволен.
Неожиданно свет стал ярче, и передо мной появилась девочка с волосами, красными, как закат на Гибралтаре, и заплетенными в не тугую, ниспадавшую по спине косу. Глаза ее были синими, как ирландская речка, на носу – россыпь веснушек. В этом ослепительном сне она казалась такой реальной, что казалось, я могу протянуть руку и коснуться ее. Девушка откинула голову и запела:
О красоте безлунной ночи грежу я.
О силе и безмерной мощи грежу я.
О том, что больше я не одинока,
Хоть знаю: смерть его и смертный грех ее – со мной навеки.
Юный голос, мелодичный и нежный, вызвал во мне чувства, о существовании которых я не знал доселе. Чувства, способные разбить мне сердце. Чья смерть? Чей смертный грех?
Она снова спела песню, на этот раз тише, и снова ее голос проник мне в душу.
Я слушал печальную мелодию и тревожившие меня звуки, и на глаза наворачивались слезы.
Что знала эта девочка о грехе и смерти?
Она замолчала и медленно шагнула ко мне. Хотя я сознавал, что вижу сон, мог бы поклясться, что ощущаю ее дыхание, слышу легкие шаги.
Она улыбнулась и заговорила со мной. И одновременно стала таять в теплом воздухе. Но на этот раз ее слова ясно отпечатались в мозгу: «Я – твой долг».
Глава 2
Настоящее
22 апреля 1835 года
Лондон
Николас Вейл стоял у стены большого бального зала, украшенного десятками красно-белых шелковых флажков, свисавших с потолка. Расстояние между каждым было выверено с поистине военной точностью.
– Мы пытались воссоздать обстановку средневекового королевского турнира. Весьма правдоподобная имитация, не находите, милорд? – гордо спросила леди Пинчон с огромным фиолетовым тюрбаном на голове.
Николас вежливо согласился, выразив сожаление, что ни один рыцарь на коне не сможет подняться по лестнице в этот великолепный зал. Выслушав столь сомнительный комплимент, леди Пинчон надолго впала в задумчивость.
В зале собралось так много людей, что духота была невыносимой. В люстрах горели сотни свечей. Пот выступил на лбу и спине Николаса. Из длинного ряда стеклянных дверей, выходивших на большой каменный балкон, по крайней мере, две были открыты, но в воздухе не ощущалось ни малейшей свежести.
Ему было жаль женщин. На каждой по пять нижних юбок: он узнал это, раздевая любовниц. Здесь не менее двухсот дам, и значит, в общей сложности тысяча юбок. Уму непостижимо. А платья! Дамы казались изысканными десертами в ярдах и ярдах тяжелой парчи, атласа и шелка всех цветов, отделанных тесьмой и оборками, с увядшими цветами и драгоценностями в волосах. Все это вместе взятое весило не менее доброго стоуна[1]1
Мера веса. Приблизительно 6,35 кг
[Закрыть].
Воображение Николаса разыгралось до такой степени, что он живо представил пенную гору нижних юбок посреди бального зала. Поверх, как глазурь на торте, навалены платья, и вся груда переливается драгоценными камнями, ранее украшавшими мочки ушей, шеи и запястья. А это означало, что женщины остались совершенно голыми. Ничего не скажешь – картина, способная вскружить голову любому мужчине.
Но тут он увидел невероятно раздобревшую молодую матрону, чьи многочисленные подбородки подрагивали словно желе, когда она смеялась, и соблазнительное зрелище мгновенно улетучилось.
Мужчины со своей стороны выглядели настоящими щеголями в застегнутых, приталенных, длиннохвостых черных фраках, с крахмальными рубашками и искусно завязанными галстуками. Несмотря на чопорный гордый вид, они, несомненно, весьма страдали от жары.
Николас точно знал, каково им приходится, поскольку был одет точно так же. Женщины по крайней мере, могли наполовину обнажить грудь, платья почти сползали с покатых белых плеч.
Он уже подумывал обойти зал, как бы невзначай дергая за лифы вечерних нарядов, дабы посмотреть, что из этого выйдет, но голые плечи совершенно не гармонировали с абсурдно длинными рукавами. Если уж он вынужден терпеть эти рукава, стоило бы по крайней мере, выследить того безумного женоненавистника, который их изобрел. Неужели с целью сделать женщин более желанными? На самом же деле женщине требовалось немало сил, чтобы справиться со столь неуклюжими деталями костюма. Придумал же кто-то такую идиотскую моду!
Но пора заняться делом.
Он поднял голову: волк, почуявший добычу. Его охота, кажется, подходит к концу: она здесь, как он и предполагал. Он чуял ее. Тонкие волоски на руках стали дыбом, как только в ноздри ударил ее запах.
Николас быстро повернулся, едва не выбив поднос из рук лакея, но успел удержать беднягу, поставил стакан с пуншем на поднос и направился к ней. Он остановился, только когда увидел ее лицо. Молодая, наверное, только-только приехавшая в Лондон… но это он уже знал. Она радостно смеялась, очевидно, чувствуя себя вполне счастливой. Он видел, как сверкают ее белые зубы. Любовался толстыми косами, уложенными короной на голове. Такая прическа прибавляла ей роста. Подойдя ближе, он также увидел, что светло-голубое атласное платье не сползает с покатых плеч. И вообще ее плечи нельзя было назвать покатыми. Наоборот, они были сильными, прямыми, а кожа – белоснежной, как песок на подветренном берегу острова Лухуаньдао. А вот волосы были темно-рыжими, цвета осенних листьев, как описал бы их Тициан, будь он поэтом.
Многие годы Николас гадал, суждено ли ему найти ее или он умрет дряхлым стариком, так и не увидев эти глаза и волосы, если нужный момент никогда не настанет. Но нужный момент настал, и вот он здесь. И она тоже здесь. Какое невыразимое облегчение!
Он направился к ней, отлично сознавая, что многие гости наблюдают за ним. Как обычно. Потому что он граф и никто ничего о нем не знает. Лондонское общество обожает тайны, особенно если тайна связана с неженатым титулованным мужчиной. Кроме того, определенную роль играли его рост и комплекция, унаследованные от деда. Он просто подавлял окружающих. Немалое значение имели и темные длинные, забранные назад и перевязанные черной бархатной лентой волосы. Николас знал также, что окружающие видят в нем человека, далекого от цивилизации. И должно быть, они правы. Он знал, что его глаза способны становиться ледяными как сама смерть: еще один дар деда – черные глаза, при виде которых сразу вспоминаются чародеи, а может, и палачи.
Путь Николасу преградила танцующая пара. Николас немедленно отступил в сторону, заметив тревогу на лице мужчины, но при этом был так сосредоточен на ней, что даже не рассмотрел его лицо.
Все его чувства и интуиция подтверждали, что она действительно та, кого он искал. Сейчас она тоже вальсировала: партнер кружил ее по залу, и голубые атласные юбки вихрились и развевались вокруг нее. Она грациозно следовала за партнером, мужчиной постарше, достаточно взрослым, чтобы быть ее отцом. Только он не был пузатым и брыластым, как полагалось старику. Наоборот, он был высоким, стройным и грациозным, с голубыми, как летнее небо, глазами, почти такого же оттенка, как у девушки. Лицо слишком красивое, улыбка – слишком чарующая. Ее муж? Нет, конечно, она слишком молода.
Но Николас тут же невесело рассмеялся. Девушек зачастую выдают замуж в семнадцать лет, иногда даже в шестнадцать, за мужчин еще старше этого, который для своих лет выглядел бодрым, подтянутым – словом, настоящим живчиком.
Они проплыли в танце мимо Николаса. Он заметил, что ее глаза горят ярче, чем у партнера и что она явно возбуждена.
Николас продолжал неподвижно наблюдать за ними. Они кружились и кружились, и мужчина заботливо оберегал партнершу от столкновений.
Николасу не оставалось ничего, кроме как выжидать, что он и сделал, небрежно облокотившись на стену и скрестив руки на груди, под причудливой тенью большой пальмы с красным бантом на одной из ветвей. Он не знал, как зовут незнакомку, однако уже понимал, что она просто не может быть Мэри или Джейн. Нет, у нее экзотичное имя, но он не смог вспомнить ни одно, которое соответствовало бы ее образу.
В этот момент бледный молодой джентльмен и леди, которую он посчитал ее матерью, взглянули в его сторону. Николас улыбнулся им, вздернув черную бровь. Впрочем, он не винил их за склонность к сплетням. В конце концов, он новый лорд Маунтджой, и всем, естественно, не терпится узнать, как он привыкает к своему титулу, абсолютно ничего не стоящему, поскольку старый граф оставил все свое богатство трем сводным братьям Николаса. Все, что досталось ему, – майоратное поместье в Суссексе, Уайверли-Чейз, с одряхлевшим домом, построенным первым графом Маунтджоем. Тот боролся с испанцами и сумел очаровать вечную девственницу королеву Елизавету, которая соизволила даровать виконту Ашборо титул графа. Уайверли-Чейз было уже почти триста лет, а выглядел дом на все четыреста. Что же до принадлежавших поместью трех тысяч акров, стараниями отца они не приносили ни пенни дохода. Отец промотал все деньги. Сыну не осталось ничего, кроме бесплодных незасеянных полей, отчаявшихся арендаторов и горы долгов.
Может, матушка молодой леди хочет знать, откуда он явился? По городу уже ходят сплетни о том, что молодой граф прибыл из Китая.
Николас улыбнулся, но тут же заметил незнакомца, смотревшего на него в упор. Не отрывая от него взгляда, тот что-то сказал стоявшему рядом дородному мужчине. Гадает, встретился ли уже Николас со своими единокровными братьями, двое из которых были так же буйны и неукротимы, как шторм в Ла-Манше? И что всего важнее, не приехал ли нищий граф в Лондон на поиски богатой наследницы?
Музыка смолкла, вальс закончился. Женщины смеялись и улыбались, энергично обмахивались изящными веерами, джентльмены старались не показать, как запыхались.
Кавалер повел ее к группе людей, стоявших на противоположном конце зала.
Пора попытаться осуществить свои намерения. Настало время сделать то, для чего он предназначен.
Глава 3
Он подошел к человеку, танцевавшему с ней, и поклонился:
– Сэр, я Николас Вейл и хотел бы потанцевать с… Николас запнулся. Могла она быть его женой? Вряд ли. Дочерью?
– Э… с молодой леди, сэр. Незнакомец ответил коротким поклоном.
– Я знаю, кто вы. Что же касается молодой леди, сэр, она уже обещала этот вальс моему сыну.
Николас бросил взгляд на молодого человека – судя по виду, своего ровесника, – улыбавшегося какой-то ее реплике. Тот поднял глаза, склонил голову набок и кивнул Николасу. Девушка повернулась, и ее взор застыл. А ведь минуту назад она так веселилась! Сейчас же выглядела непроницаемой и отчужденной. Но в ее глазах что-то светилось: мудрость, знание, тайна… он не знал. Да, но узнает, и скоро.
Но тут молодой человек снова что-то сказал ей – вероятно, попросил взять его под руку. Она так и сделала. И позволила ему увести ее в центр зала.
Николасу показалось, что она узнала его. Что же, ведь понял он, что именно она – та, что ему нужна. Поэтому вполне естественно… впрочем, он ни в чем не был уверен. Она никогда не встречала его, но ее глаза – наполненная светом синева, какими он их представлял, – да, он нашел ее, хотя еще не знал имени.
Немолодой джентльмен откашлялся, и Николас понял, что все еще продолжает смотреть вслед девушке.
– Я Райдер Шербрук, – весело представился джентльмен. – А это моя жена, София Шербрук.
Николас поклонился пухленькой хорошенькой матроне с полными нежными губами. Но та не улыбалась. Мало того, во взгляде ее явно читалась подозрительность.
Какое счастье! Она не жена ему!
Он снова поклонился миссис Шербрук:
– Мадам, счастлив познакомиться. Я Николас Вейл – лорд Маунтджой. Ваш муж прекрасно танцует.
Миссис Шербрук сжала руку мужа и рассмеялась:
– Мой муж уверяет, что таким родился. Когда мы были моложе, он обожал танцевать со мной, и так преуспел в способности скрывать мою неуклюжесть, что меня объявили самой грациозной девушкой тогдашнего сезона.
Николас был искренне очарован этой прелестной женщиной.
– Как уже было сказано, я слышал о вас, лорд Маунтджой, – заметил Райдер. – Но я вовсе не уверен, что стоит позволять вам знакомиться с ней и тем более приглашать на танец.
Его подопечная?! Такого он не ожидал.
– Я достаточно мало пробыл в Англии, чтобы заслужить нелестную репутацию, мистер Шербрук. Могу я узнать, чем заслужил ваше неодобрение?
– Ваш отец был человеком, которого я с радостью вызвал бы на дуэль, осмелься он переступить определенную грань, вместо того чтобы вечно топтаться рядом с таковой. Полагаю, я виню в его грехах сына, что, с моей стороны, крайне несправедливо. Я это знаю, и все же ничего не могу с собой поделать.
– Сказать по правде, сэр, – медленно выговорил Николас, – я сбежал от него при первой возможности. И редко видел с тех пор, поскольку он женился во второй раз, когда мне не было и пяти.
– Вот как? – удивился Райдер. – Насколько я понимаю, трое его младших сыновей с радостью воткнули бы нож вам в горло.
Он немного помолчал, испытующе разглядывая молодого человека.
– Полагаю, вам известно, что Ричард, самый старший из братьев, считает, что титул должен был достаться ему?
Николас равнодушно пожал плечами:
– Все трое вольны, пытаться прикончить меня, но это будет нелегко. Поверьте, найдется немало таких, которые уже пробовали.
Райдер сразу ему поверил. У него атлетическое сложение и достаточно грозный вид. Вид человека, привыкшего всего добиваться собственными силами. Человека, знающего себе цену.
Николас Вейл снова взглянул на Розалинду, которая, как всегда, смеялась, когда вальсировала.
– Становится поздно, сэр, – объявил Райдер. – После этого вальса я увожу свою семью домой.
– Могу я завтра утром нанести вам визит?
Райдер оценивающе оглядел его. Николас остро ощутил тяжесть этого взгляда. Очевидно, Райдер решал, достоин ли он такой чести.
Конечно, Николас слышал о Шербруках. Но не понимал, каким образом они стали опекунами девушки. И чувствовал, что отныне сложности будут нарастать со скоростью снежной лавины. Как до этого дошло?
Наконец Райдер медленно кивнул:
– Мы остановились в городском доме Шербруков, на Патнем-сквер.
– Спасибо, сэр. Мэм, позвольте выразить свое почтение. Значит, до завтра.
Попрощавшись, Николас вышел из зала, безразличный к расступавшимся перед ним гостям.
– Хотел бы я знать, что задумал этот молодой человек, – заметил Райдер жене.
– Розалинда прекрасна. Возможно, это обычный интерес мужчины к женщине.
– Сомневаюсь, что все так просто, особенно если речь идет о Николасе Вейле. Хотел бы я побольше узнать о нем.
– Если он охотник за приданым, значит, узнав, что Розалинда не богатая наследница, не станет больше ее преследовать.
– А ты считаешь, что ему нужна богатая наследница?
– Я слышала, что отец не оставил ему ничего, кроме титула и пришедшего в упадок поместья, и сделал это с определенной целью, но какой именно? Может, молодой человек залез в долги? Не знаю. Зато вижу, что в его характере неразрывно смешались гордость и надменность, не считаешь?
– Ты права, – рассмеялся Райдер. – Интересно, понял ли он, что в Лондоне только о нем и говорят?
– О да, конечно, полагаю, это его забавляет.
Никто не заметил, как пристально смотрит Розалинда вслед Николасу, который, не глядя по сторонам, исчез в дверях бального зала.
Он уже успел взять трость и шляпу у ливрейного лакея и дал шиллинг за труды, когда услышал чей-то смутно знакомый голос:
– Так-так, неужели это новый граф Маунтджой собственной персоной? Шестой, полагаю? Здравствуй, братец.
Кажется, он помнил этот голос еще с детства… но не сразу сообразил, что перед ним стоит его единокровный брат, Ричард Вейл, старший из троих. При виде молодого человека Николасу пришло в голову, что уж очень противно носить одно с ним имя.
Блестящие глаза Ричарда, такие же черные, как у него самого, сверкали… чем? Гневом? Нет, не просто гневом. Бессильной яростью. Ричард Вейл явно несчастлив.
Тем не менее Николас улыбнулся ему.
– Жаль, что память подвела тебя, да еще в столь молодые годы! Я седьмой граф Маунтджой и шестой виконт Ашборо.
– Черт бы тебя побрал! Ты не должен был стать ни тем, ни другим!
– А тебе, Ричард, давно пора повзрослеть.
Ричард задохнулся и судорожно сжал кулаки. Кинжал в живот? Вполне возможно.
Ричард был красив, почти так же хорошо, сложен, как Николас, и достаточно высок, чтобы смотреть на окружающих сверху вниз.
– Я уже мужчина. Мужчина, которым тебе никогда не стать. Меня принимают во всех благородных домах Лондона. В отличие от тебя. Тебе здесь не место. Возвращайся к своим дикарям. Я слышал, что ты прибыл из Китая. Ты ведь там жил, верно?
Николас только улыбнулся в ответ и обратил взор на молодого человека, появившегося рядом с Ричардом.
– Я узнал тебя. Ты Ланселот, верно? Светловолосый невысокий и бледный, с красивыми узкими ладонями и длинными пальцами – типичный образ хрупкого поэта. Что думал их отец о смазливом сыне, точной копии своей матери Миранды?
Маленький, четко очерченный рот капризно искривился.
– Все знают, что меня зовут Ланс.
– Значит, не рыцарь? – насмешливо протянул Николас.
– Не стоит так глупо шутить, сэр. Мне неприятно. Николас поднял темную бровь:
– Я? Ну что ты! Я и не решился бы на такую дерзость. В конце концов, мы родственники.
– Только в силу случайных и неприятных обстоятельств, – отрезал Ричард. – Мы не желаем видеть тебя здесь. Никто не желает видеть тебя здесь.
– Как странно, – беспечно заметил Николас. – Отныне я глава семейства Вейл. Я ваш старший брат. Вам следовало бы приветствовать меня. Наслаждаться моим обществом. Обращаться за советом и помощью.
Ланселот презрительно фыркнул:
– Ты никчемный авантюрист, которому, возможно, место в Ньюгейте.
– Авантюрист? Хм… Неплохо звучит, не находите?
Николас приветливо улыбнулся. Вероятно, это чувство внушили им родители. Когда-то Ричард и Ланселот были невинными детьми: он помнил их по последнему посещению Уайверли-Чейз, как раз перед смертью деда. Тогда он был взрослым мужчиной двенадцати лет.
– Насколько я помню, вас трое, – спокойно продолжал он. – Где… как там его?
– Обри, – сухо обронил Ричард. – Он учится в Оксфорде.
Оксфорд? Звучит чуждо.
– Передайте Обри мои наилучшие пожелания, – сказал он, кивнув братьям.
– Я слышал, ты остановился в «Грильоне», – крикнул вслед Ричард. – Какая жалость, что отец не оставил тебе городской дом!
Ланселот ехидно хихикнул. Николас обернулся:
– Буду с тобой откровенным. Мне более чем достаточно Уайверли-Чейз. Я счастлив, что эта безвкусная глыба в георгианском стиле на Эпсон-сквер не относится к майоратным владениям. Один ремонт будет стоить тебе не менее трех ночей непрерывных выигрышей за игорным столом. Если, разумеется, ты когда-нибудь выигрывал.
– Не будь Уайверли-Чейз майоратом, вряд ли он оставил бы тебе даже его, – бросил Ланс. – Жаль, что дом скоро превратится в развалины.
– Он превратился в развалины задолго до моего приезда, – резонно заметил Николас.
– И ты ничего не сможешь с этим поделать, – прошипел Ланселот. – Все знают, что ты беден, как ловец бойцовых петухов.
– Впервые слышу это сравнение.
– Где уж тебе! Ведь ты не настоящий англичанин, – ухмыльнулся Ричард. – Это мальчишки, которые готовят петухов к боям, ничтожные маленькие нищие с уродливыми шрамами от птичьих клювов на руках. Мы слышали, что ты прибыл из далекого Китая и даже завел себе китайских слуг.
Николас ответил снисходительным кивком.
– Хорошо, что вы умеете слушать. Лично я рекомендую быть внимательными, потому что всегда находил это крайне полезным.
Уже повернувшись, чтобы пройти через дверь, услужливо открытую беззастенчиво подслушивавшим лакеем, он добавил:
– Мне всегда казалось, что слушать куда полезнее, чем говорить. Подумайте над этим.
Ланселот тихо, негодующе охнул. Глаза Ричарда еще больше потемнели от ярости. Лицо раскраснелось. Странно, до чего же легко отец заразил их ненавистью к старшему брату! А ведь когда-то Ричард был веселым, счастливым малышом, а Ланс – настоящим херувимом, бело-розовым, улыбающимся, любившим сидеть у ног матери, когда та играла на арфе. Обри в то время был так мал, что обожал бросать мяч и бегать по длинному коридору, вопя во все горло. Николас вдруг вспомнил, как малыш едва не свалился с лестницы, и он едва успел подхватить беднягу. Как же Миранда вопила, обвиняя пасынка в попытке убить ее сыночка! Как понуро стоял между ними плачущий, перепуганный Обри! Отец поверил мачехе и избил Николаса кнутом, осыпая проклятиями и называя маленьким ублюдком. Дед Николаса был уже тогда слишком болен, чтобы вмешаться, но вмешался бы, знай, что сын и родные собрались у его смертного одра. Ад и проклятие, почему подобные воспоминания навеки отпечатываются в мозгу?!
По обеим сторонам улицы уже выстроились экипажи. И кучера, и лошади, казалось, спали. До отеля «Грильон» было довольно далеко, но на пути ему не встретилось ни единого грабителя.
