Текст книги "В поисках любви"

Автор книги: Кэтрин Кинкэйд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19

Эмма провела с детьми больше часа, но почти не преуспела в деле завоевания их расположения. Дети сидели молча, словно не понимали ни единого ее слова. Но когда Эмма пообещала им почитать сказки и стихи, а также рассказать о жизни в Англии, в детских глазах вспыхнул интерес. Виктории, судя по всему, не терпелось задать ей вопросы, однако девочка не могла на это решиться, тем более в присутствии брата.

Заметив, что дети устали, Эмма встала, собираясь уйти. Она не торопилась демонстрировать свою власть.

У себя в комнате Эмма обнаружила стопку цветастых тканей, золотые браслеты с жемчугом и книгу в мягкой алой обложке с золотым тиснением. Она взяла книгу, заинтересовавшись, какое чтение решил предложить ей Сикандер.

Открыв первую страницу, Эмма сразу поняла, что это была «книжка из-под подушки», в которой были тщательно изображены все виды интимной близости и самые невероятные позы при совокуплении. Эмма зарделась и захлопнула книгу, но тут же робко открыла опять. В самом начале изображались простые поцелуи и ласки одетых людей. Эмма облегченно перевела дух, поняв, что, несмотря на откровенные иллюстрации, в книге учтена чувствительность и ранимость женщины, для которой любовные услады все еще являются новым и шокирующим переживанием.

Не успела она присесть, чтобы внимательно рассмотреть картинки, как в ее комнату вошли несколько женщин, закутанных в сари. Они принесли в ее ванную комнату тазы с горячей водой. Когда одна из женщин приблизилась к ней, Эмма захлопнула книгу и попыталась спрятать ее в складках юбки, хотя это было почти невозможно. Не желая выдавать свой интерес, Эмма вскочила, положила книгу на табурет и села сверху, после чего радушно улыбнулась служанке.

К счастью, та ничего не заметила. Или сделала вид. Взволнованно заламывая руки, она с поклоном спросила:

– Мэм-саиб… желает… ванну?

– Вы говорите по-английски? – вскричала обрадованная Эмма.

Женщина отрицательно покачала головой.

– Желает ванну?

Исчерпав свой английский словарь, она перешла на родной язык, показывая Эмме жестами, что в ванной ее ждет полная лохань горячей воды.

– Спасибо, – сказала Эмма по-английски, после чего попробовала произнести то же самое на хинди, чем спровоцировала собеседницу на поток непонятных слов.

– Простите, говорите медленнее. Я пойму, если вы не будете так торопиться.

Однако добиться толку оказалось невозможно, и Эмма быстро сдалась. Оставив книгу на табурете, она выпроводила служанок. Ей не терпелось принять ванну, но только не такую, как в доме Сайяджи Сингха, а обычную, европейскую.

Спустя считанные мгновения она уже сидела в огромной лохани, погрузившись в воду почти по шею.

Рядом с ней на табурете лежала «книжка из-под подушки». Эмма неторопливо вымыла голову, сполоснула волосы и соорудила на голове тюрбан из полотенца, после чего, вытянувшись, опять вооружилась книгой. Вот она, вершина порока: сидеть в пахучей ванне и листать книгу о соблазне и плотских удовольствиях! Следующие полчаса ушли у нее на изучение бесконечных способов, к которым прибегают люди, занимаясь любовью, то есть даря и получая наслаждение.

Некоторые иллюстрации вызывали у нее громкий смех, некоторые вгоняли в краску, некоторые заставляли просто недоуменно качать головой. К огромному ее удивлению, ничто из того, что живописалось в книге, не вызвало у нее возмущения или отвращения. Стоило ей представить на месте женщины себя, а на месте мужчины Сикандера – и самые запретные фантазии приобретали естественнейший вид. Постепенно у нее затвердели соски, дыхание стало стесненным, вся она налилась такой негой и истомой, что усомнилась, сможет ли без посторонней помощи выбраться из лохани.

Сикандер сделал это специально! Он хотел, чтобы она почувствовала себя именно так! Каждая клеточка ее тела жаждала его прикосновения, ласки. Когда же наступит ночь?

«Эмма Уайтфилд, ты превратилась в женщину», – пробормотала она, захлопнув книгу и положив ее на табурет. Выбравшись из лохани, она насухо вытерлась и намазалась маслом из синего сосуда с узким горлышком, оставленного одной из женщин. Этого оказалось достаточно, чтобы ее возбуждение, и без того острое, сделалось совсем невыносимым. Она представлял себе, как Сикандер натирает ее тело маслом, и сгорала от желания отыскать его и привести к себе, чтобы они вместе воплотили ее самые смелые фантазии…

Эмма завернулась в длинный отрез цветастой индийской ткани – искусству носить сари ее научили женщины в зенане Сайяджи. Затем она начала сушить и расчесывать волосы.

Незаметно наступил вечер. Но Эмма все еще продолжала колдовать над своей внешностью, глядя в начищенный медный поднос, на стене, заменявший зеркало. Сейчас она была похожа скорее на индианку, чем англичанку. При каждом движении сари обволакивало ее, как облако. Эмма снова была поражена тем, как ее меняет сари: это касалось не только внешности, но и самого ощущения.

Она снова стала лебедем – прекрасным, желанным, надушенным созданием, достойным страсти Сикандера. Подобно женщинам с иллюстраций в «книжке из-под подушки», она горела нетерпением познать секреты любви в объятиях любимого мужчины. Да, она любила Сикандера. Только этим можно было объяснить ее преображение из старой девы-недотроги в сладострастную, соблазнительную женщину… Сикандер утверждает, что не может на ней жениться, но тем не менее он ею увлечен. В этом Эмма нисколько не сомневалась.

Преисполненная уверенности в своей красоте, она перешла в гостиную и обнаружила там Сакарама, накрывавшего для нее стол. Рядом стоял слуга с подносом. Стол накрывался на одну персону.

– Я буду ужинать одна? – Эмма не могла скрыть разочарования.

Сакарам не удостоил ее взглядом.

– Если мэм-саиб желает ужинать с детьми, я могу отнести ее ужин, к ним. Но, полагаю, они уже поели. Саиб в настоящий момент занят.

– Чем? Он ничего мне не передал?

Сакарам величественным жестом приказал слуге поставить поднос на стол, после чего выпрямился и обратил внимание на нее.

– Ничего, мэм-саиб. Я никому не могу говорить, где он находится, без его дозволения.

Манеры и речь слуги подействовали на Эмму отрезвляюще. Ему каким-то образом удалось напомнить ей о скромном положении, которое она занимает в доме, ни словом об этом не обмолвившись. Она чувствовала его недовольство ее присутствием в этих комнатах и тем, как она нарядилась. Следующие его слова подтвердили догадку.

– Не желаете ли получить назад свою одежду в постиранном виде, мэм-саиб? Утром она вам, несомненно, понадобится. Я уже послал за дурзи, который полностью восстановит ваш гардероб.

– Да, утром мне может понадобиться мое платье. – Эмма пыталась быть вежливой, но это давалось ей с трудом. – Но не исключено, что я теперь захочу все время ходить в сари. В этом случае в дурзи не будет необходимости. Сари гораздо удобнее английского платья.

Сакарам поджал губы, словно откусил от нестерпимо кислого лимона.

– Как вам будет угодно, мэм-саиб.

Он уже собирался выйти, но Эмма окликнула его:

– Сакарам!

Он застыл на пороге.

– К вашим услугам, мэм-саиб.

– Не воображайте, что я буду сидеть взаперти в этих комнатах. Я буду ходить, где мне захочется и когда захочется. Вы меня понимаете?

– Ничего иного я и не ожидал, мэм-саиб, особенно от вас. Как няня детей вы вправе появляться где пожелаете.

Из его слов Эмма заключила, что он имеет представление о характере ее отношений с Сикандером и не испытывает по этому поводу восторга. Недаром Сакарам саркастически подчеркнул слова «няня детей». Если правда известна Сакараму, то остальные слуги тоже, наверное, догадываются или по крайней мере подозревают. Эмма почувствовала свою уязвимость и застыдилась. Слуги всегда испытывали к ней уважение. Лишиться их уважения значило поступиться гордостью. Тем не менее менять что-либо из-за них она не собиралась. Впервые в жизни она была готова подчиниться женским инстинктам, махнув рукой на всех, кто собирался ее за это упрекать.

– Благодарю за ужин, Сакарам, – сказала она нарочито холодно. Он поклонился и ретировался, предоставив ей вкушать яства в одиночестве.

Сикандер явился к ней поздно, уже после того, как весь дом угомонился. В небе сияла луна. Эмма перенесла свою кушетку в гостиную, поближе к балкону, и лежала под сеткой, любуясь отражением луны в лаковых дверцах шкафчиков. Ночь была душной и безветренной; она задремала и не слышала, как вошел Сикандер. Когда она открыла глаза, он стоял рядом – высокая темная фигура в свободных шелковых одеждах, перетянутых кушаком. Его взгляд был устремлен на нее.

– Что я вижу? – протянул он. – Ты не читаешь? А я думал, ты не сможешь оторваться от книги, которую я тебе предложил.

Эмма села. На ней была тонкая рубашка из прозрачной ткани, сквозь которую соблазнительно просвечивали темные, набухшие соски.

– Я уже заглянула в твою книгу. Должна признать, она… поучительна.

Он приподнял край сетки, взял Эмму за руку и заставил встать.

– Вот как? Какая же иллюстрация запомнилась тебе лучше всего? – спросил он насмешливо. – Какую новую позу ты готова испробовать сегодня – «бабочку» или, может быть, «кузнечика»?

– Мне не нужны книги, чтобы подстегивать любовный пыл, Сикандер. Это все равно что предложить на выбор чужеземные деликатесы женщине, изголодавшейся по простому хлебу. Все, что мне нужно, – это ты. Здесь, в моей комнате, в моей постели, в моих объятиях.

Она отважно обняла его. Прижимаясь к нему всем телом, она обнаружила, что под шелковым халатом у него ничего не надето.

– Эмма… – простонал он. От ее нетерпеливых движений восставшая мужская плоть очутилась там, где сходились ее ноги. Она слегка раздвинула их, чтобы удержать его у источника своей женской неги, уже готового к слиянию и исходившего росой желания.

– Я весь день только об этом и думал, – хрипло прошептал он. – Расхаживал по комнате и ждал, когда наступит положенный час.

– Мне не хватало тебя за ужином… – Она положила ладони на его голую грудь в том месте, где распахнулся халат. – Как же мне хотелось, чтобы ты был рядом, чтобы увидел меня в одном из великолепных сари, которые ты мне прислал! Спасибо тебе за них! Они сделали меня счастливой, и я не собираюсь спрашивать, откуда они взялись и кто носил их до меня.

– Даже если бы ты спросила меня об этом, Эмма, я бы не ответил. Это не имеет значения: теперь они твои. Давай не будем вести эти разговоры. Зачем портить драгоценные часы, когда мы вместе?

– Неужели это так неприлично – ужинать вместе здесь, в твоем доме?

– Вдвоем – да. Но когда мы заведем столовую, как ты пожелала, то можно будет есть вместе с детьми.

– Тогда давай устроим столовую без промедления! – Настойчивость Эммы была неслучайной: ей была невыносима мысль, что они могут быть вместе только под покровом ночи. За время путешествия она привыкла к его обществу в любое время суток.

Он взял ее за подбородок.

– Завтра. – Сказав это, он припал губами к ее губам. Его поцелуй заставил ее забыть обо всем на свете. Она жаждала лишь одного – быть с ним рядом, избавиться от сладкой тяжести внизу живота, которую испытывала в его присутствии. Ей безумно хотелось, чтобы он осыпал ласками все её тело, не исключая сокровенного места, хотелось в ответ ласкать его самой. Картинки, которые она успела рассмотреть, подсказывали ей самые различные и невероятные способы для этого.

Теперь она чувствовала себя смелой и готовой к эксперименту. Когда затянувшийся поцелуй наконец оборвался, Сикандер бесхитростно прижал ее к себе, наслаждаясь ее близостью и пытаясь овладеть собой. Но Эмма не собиралась ждать: она стала целовать его и гладить ему грудь. Она уже обратила внимание на обильную черную поросль у него на груди – явное отличие от индийцев, не наделенных в этом месте волосяным покровом; не могла остаться незамеченной и чувствительность его сосков, она наклонила голову, чтобы попробовать их на вкус. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы выяснить, что это доставляет немалое наслаждение не только ему, но и ей самой; но стоило ей упасть перед ним на колени и пустить цепочку поцелуев ниже пупка, как он схватил ее за волосы и, не причинив боли, заставил выпрямиться.

– Настанет момент, когда я уже не стану тебе препятствовать, моя чудная Эмма. Но он еще не настал. Во всяком случае, сначала я должен хотя бы раз утолить страсть. Неужели ты не понимаешь, что делаешь со мной?

Ее «понимание» ограничивалось тем, что она почерпнула в «книжке из-под подушки» и что ей подсказывала его реакция.

– Насколько я могу судить, ты дал мне эту смелую книгу, чтобы кое-чему меня научить. А теперь, когда я стала ученой, ты не позволяешь мне претворить теорию в жизнь.

– Иди ко мне, моя ревностная ученица. Я научу тебя тому, чего нет ни в каких книгах.

Он откинул сетку и уложил Эмму на кушетку.

– Это тебе больше не понадобится, – сказал он, снимая с нее ночную рубашку.

Она развязала дрожащими пальцами его кушак:

– А тебе – это.

Халат сполз на пол, и свет луны озарил его мускулистую фигуру и огромный лингам, тянувшийся к ней как воплощение мужской самоуверенности и мощи. Она не удержалась и коснулась этого совершеннейшего из орудий. Оно лучше всего остального выражало силу и мужественность Сикандера. В это мгновение она поняла, откуда взялся культ лингама. Поклоняться ему, лаская и отдаваясь, – как же это естественно! Сейчас ей больше всего хотелось поцеловать его. Но как ни сильно было это ее желание, Сикандер остановил ее первые робкие попытки.

– Осторожно, любимая! Предоставь инициативу мне. Ты еще успеешь взять свое. – Откинув ее на постель, он улегся рядом.

Его поцелуи и ласки опьяняли Эмму. Она сладко стонала, отдаваясь чувственному восторгу. Он терзал губами ее соски, гладил живот и бедра… Потом он прильнул ртом к главному источнику ее наслаждения, заставив ее выгнуться, впуская внутрь себя его язык. Но когда он нашел губами бутон сладострастия, о существовании которого она даже не знала, она ахнула и оттолкнула его.

– Не надо, Сикандер! Перестань, умоляю!

Он схватил ее за кисти и заставил распластаться на кровати.

– Не мешай мне, Эмма. Ничего не бойся. Я не сделаю тебе больно. Ведь тебе не было больно даже в первый раз?

Эмма помнила острую боль, пронзившую ее в первый раз. Тогда боль была стремительно излечена восторгом от превращения в женщину.

Но сейчас ее мучило другое. То, что он делал, было слишком интимным, личным, ценным, трогательным. Мужчина может проделывать это только со своей женой.

– Прости, – прошептала она, чувствуя на глазах слезы.

– Тебе не за что просить прощения. Просто ты еще не готова к этой ласке. Ничего, все еще впереди.

Ей хотелось крикнуть: «Я никогда не буду к ней готова! Никогда, если мы не поженимся». Однако вместо крика она выдавила жалкую улыбку и сказала:

– Я обещаю, что стану штудировать «книжку из-под подушки», пока не подготовлюсь.

– Наши усилия не пропадут даром, любимая. – Сикандер нежно коснулся губами ее виска. – Каждую ночь мы будем преодолевать новый рубеж.

Он снова стал целовать ее и ласкать грудь. Забыв про слезы, она быстро достигла состояния полной готовности. Он чуть помедлил, делая что-то в темноте со своим лингамом, а потом одним рывком проник в нее. Нависнув над ней, он горячо прошептал:

– Ты хочешь меня, Эмма? Скажи, что ты меня хочешь.

– Я хочу тебя, Сикандер. О, как же я тебя хочу!

Он со стоном задвигался. Его лингам заполнил ее без остатка. Каждый его могучий толчок заставлял ее возноситься на недосягаемые прежде высоты сладострастия. Помогая ему, она все больше приходила в неистовство. О, как она его хотела! Она царапала ему спину, пытаясь превратить его в одно целое с собой. В тот момент, когда ей показалось, что больше она не вынесет, в ее теле произошел взрыв наслаждения. Она превратилась в море, по которому ходят штормовые валы. Именно тогда он ворвался в нее последний раз, с силой, превзошедшей все предыдущие толчки… Это было подобно уходу в небытие и вторичному рождению на свет. Она лежала неподвижно, совершенно обессиленная, все еще содрогаясь от только что испытанного удовольствия.

– Я люблю тебя, Сикандер, – выдохнула она, не сумев сдержаться.

Он поднял голову. В темноте было невозможно увидеть выражение его лица: луна светила ему в спину.

– Подожди давать название тому, что ты ко мне испытываешь, Эмма. Все это для тебя ново, ты только начинаешь познавать восторг. Я подарил тебе удовольствие, и ты решила, что любишь меня. Ты тоже дала мне удовольствие, и мне кажется, что я испытываю к тебе… то же самое.

– То же самое… – Его признание доставило ей огромную радость, хотя это было не совсем то, что она хотела бы услышать. – Это правда? – Ее настойчивость заставила Сикандера улыбнуться.

– Да, это так. – Он утвердительно кивнул. – Но я слишком циничен, чтобы признаться в своих чувствах. Никогда не следует доверять словам, звучащим в спальне, в павильоне любви, вообще где бы то ни было. Слова бывают лживы.

– Верно, ты слишком циничен. Видимо, твой прошлый опыт по части пылких признаний был весьма печальным, и теперь ты полон сомнений и подозрений.

Он провел пальцем по ее щеке и сказал тихо, как бы смеясь над самим собой:

– Однажды, когда я был еще совсем маленьким, отец сказал мне, что любит меня. Я свято поверил в его слова и решил, что стал неуязвимым: отец не позволит, чтобы кто-то причинил мне боль. Но вскоре после этого мой отец ушел. Он бросил нас с матерью, потому что мы были индийцами – моя мать была стопроцентной индианкой, а я – полукровка. Правители более не поощряли англо-индийские связи, и отец решил не рисковать.

– Какой ужас! Где же он сейчас? Может быть, он сожалеет о своем поступке и с радостью признал бы тебя своим сыном.

– Он мертв, Эмма. Погиб через несколько лет после того, как нас бросил. Услышав о его смерти, я не зарыдал и не надел траур: для меня он уже давно умер. С тех пор я перестал доверять признаниям в привязанности. Семья моей матери клялась, что любит меня, но все они, каждый по-своему, отреклись от меня, пока я рос. Даже родная мать бросила меня, снова выйдя замуж и нарожав еще детей, уже чистокровных индийцев. Она умерла, прежде чем я успел встать на ноги и обрести независимость. Сама видишь, оснований для цинизма у меня предостаточно!

Эмма прижала его голову к своей груди.

– Я заставлю тебя снова поверить в любовь, Сикандер. Мы не должны отворачиваться от жизни и от любви только потому, что в прошлом у нас были боль и страдания.

Эти слова она адресовала не только ему, но и себе самой: ее юность тоже была полна горьких разочарований. Теперь она знала, что любовь есть: ведь она нашла Сикандера.

– Мне тоже хотелось бы верить, что любовь возможна, Эмма, но меня сжигают сомнения. Я стараюсь быть любящим отцом своим детям; я никогда их не брошу, как бросил меня мой собственный отец. Но сказать «я тебя люблю» – выше моих сил. Я просто не способен на это.

– Так ты никогда не говорил своим детям, что любишь их? – Эмма застыла от изумления.

Она вспоминала, как в детстве молилась, чтобы сэр Генри заметил ее, сказал доброе слово, как мечтала, чтобы он показал свою любовь к ней при всех, на лужайке Уайтфилд-Холла…

– Они и так знают о моей любви.

– Откуда такая уверенность? Нет, ты обязан сказать им об этом, Сикандер, иначе они тебе не поверят. Ты должен многократно повторить им это, не ограничиваясь случаями, когда они заслужили похвалу.

Он поднял голову:

– Хочешь, чтобы я остановился и прямо сейчас побежал признаваться им в любви?

– Не сейчас, конечно…

– Это хорошо. – Он засмеялся. – Ведь я все равно не послушался бы. Я только начал любовную игру, Эмма. И надеюсь, что ты ко мне присоединишься.

– Но…

– Никаких «но». – Он оторвался от нее и лег рядом, положив ее руку на свой лингам.

– Что это у тебя надето? – спросила она со смесью страха и любопытства.

– То самое приспособление, о котором я тебе рассказывал, – чехол из мочевого пузыря овцы.

– Мочевого пузыря овцы?! – в ужасе переспросила Эмма.

– Да. Но ты не пугайся. – Он ласково засмеялся. – К моменту, когда у нее позаимствовали пузырь, овечка была уже мертва. К тому же это приспособление не помешает мне получить удовольствие от твоего прикосновения. Вперед, Эмма! Я хочу тебя!

Эмма хотела того же, и никакой овечий пузырь не мог стать преградой. Она приступила к неторопливым ласкам, добившись его полного возбуждения.

– Так ли тебе необходимо это приспособление? Зачем нам отгораживаться друг от друга?

– Необходимо, Эмма, ты сама знаешь.

– Знаю, но это не вызывает у меня восторга. Я хочу ощущать твою кожу, а не мочевой пузырь бедной загубленной овечки. – В ней проснулась бунтарка: она попробовала стянуть с лингама тесно облегавшую его пленку.

– Прекрати, Эмма! – Сикандер поймал и отбросил ее руку, потом приподнялся на локте.

– По-моему, на сегодня достаточно.

– А мне недостаточно! – Она почувствовала смесь разочарования и тоски.

Он встал с кровати:

– Хватит, моя ненаглядная. Мне пора тебя покинуть. Но я снова приду завтра и опять надену защитное приспособление.

Он быстро поднял халат и ловко его накинул на плечи. Эмма откинулась на подушки, с горечью наблюдая за ним.

– Спокойной ночи, любимая. – Подарив ей на прощание легкий поцелуй, он исчез за дверью.

«И это все?» – подумала Эмма. Незаметное появление – и стремительное исчезновение. Она боролась со слезами. Ей надо приучить себя довольствоваться малым. Но способна ли она на это? Она хотела обладать Сикандером целиком, хотела вобрать в себя его семя и, что еще важнее, знать, что он ее любит, что он предан ей и не скрывает от других своих чувств.

Сейчас ей казалось, что все кончено, что у них ничего не выйдет. По ее щекам текли слезы. Она уткнулась лицом в подушку, хранившую его запах, и залила ее слезами. Счастливой она себя не чувствовала, но покинуть Парадайз-Вью не могла: ведь она любила Александра Кингстона всем своим существом.

– Боже мой! – простонала она, перевернувшись на спину и уставившись на луну, стоявшую высоко в ночном небе. – Что же теперь делать?

«Уайлдвуд! Найти Уайлдвуд!» – подсказал ей внутренний голос. Уайлдвуд будет ее собственностью. Все, что у нее было сейчас: возлюбленный, дом, одежда, дети, – принадлежало не ей. Завтра же она примется за поиски.