Текст книги "Сожаления Рози Медоуз"
Автор книги: Кэтрин Эллиотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
Глава 25
– На что ты намекаешь, Джосс?
– Тебе не кажется это странным? Не одна, а целых две – нет, подожди-ка, целых три зачитанных до дыр томика по малоизвестной науке микологии. Сама посуди, много ли трудов по микологии найдется в твоей коллекции?
– Один-два, – обиженно проговорила я.
– Да, но ты повар. А твоя сестра – бывший анестезиолог, ныне домохозяйка. По-моему, это как-то подозрительно.
– Под словами «как-то подозрительно» ты подразумеваешь, что она убила моего мужа? – спросила я, выдержав долгую паузу.
– Думаешь, это возможно?
– Конечно нет, черт возьми! – взорвалась я. – Моя сестра Филли? Она и мухи не обидит! Причем в буквальном смысле! Да у нее в детстве в спичечном коробке была скорая помощь для муравьев и пауков, которые забрели к нам на кухню! Она выносила их на улицу, чтобы мы на них не наступили! Это невозможно, она врач, Джосс, а не убийца!
– Я и не говорю, что у нее натура убийцы, – спокойно ответил он. – Я имел в виду с практической точки зрения. Могла ли она совершить такое? Забудь о ее доброте и милосердии, Рози. Где она была во время последнего завтрака Гарри? Где были все?
– Ну, она… была со всеми. В гостиной. По-моему.
– И ты тоже была там?
– Нет, я сидела в прихожей. Помню, я вышла туда, чтобы налить себе выпить, пока жарились грибы, и села на ступеньки со стаканом.
– И она могла в это время тихонько выскользнуть из гостиной, зайти на кухню и подложить в сковороду ядовитый гриб. Ведь она любила тебя и ненавидела Гарри не меньше, а может и больше, чем ты.
– Что за бред! Нет, она бы ни за что так не сделала!
– Разве? А почему? Духу не хватило бы?
– Нет, дело не в этом…
– Или ума?
– Нет.
– Решимости? Храбрости? Силы воли? Всех тех качеств, Рози, которым ты так завидовала, когда вы росли вместе? Всех тех качеств, которые сделали ее одним из лучших специалистов в медицине, социальной сфере, вообще любой сфере, которую соизволишь назвать? Всех тех качеств, которых у тебя нет; потому она и способна на убийство, а ты нет!
– Ей не хватило бы лживости, – убежденно проговорила я. – Да, у нее есть все те качества, что ты перечислил, даже в избытке; но Филли честна до абсурда. Она вообще не способна на обман в любой форме, в любом виде.
– Даже в виде Майкла Филберна?
Я замерла.
– Ты никак не можешь поверить, да, Рози? Твоя любимая Филли, мать троих чудесных детишек хозяйка одного из прекраснейших домов в Котсуолдсе, леди Тысяча Акров, столп общества, староста в школе, усердный благотворительный работник, икона твоего детства, твоя старшая, красивая, волевая сестра – и изменяет мужу? Заводит роман? Причем роман не по безумной любви, а скользкий, грязный, спланированный перепихон по средам со слащавым похотливым бабником Майклом Филберном! На это она способна?
Я угрюмо выдержала его взгляд, решив не отводить глаз, но внезапно подпрыгнула, как кролик зазвонил телефон. Я схватила трубку.
– Если он там с тобой, передай ему, чтобы немедленно бежал сюда. Я больше не собираюсь носиться вверх-вниз по приказу Ее Высочества. Еще немного, и я привлеку ее за жестокое обращение!
Я передала телефон Джоссу:
– Это Вера.
– Вера, привет… О боже. О господи, ладно. Да, Вера, хорошо, я понимаю. Да, я приду, не заводитесь… да, уже иду. – Он устало опустил трубку. Потер лицо ладонями и вздохнул. – Похоже, Аннабел повадилась звонить мне через каждые пять минут. Ее агент провалил какой-то контракт на книгу, и она хочет, чтобы я использовал свои связи и во всем разобрался. Придется пойти и перезвонить ей, Рози. Она сводит Веру с ума. «Позовите мне моего мужа, или вы уволены».
– Она само обаяние, – процедила я.
Он ничего не ответил. Я закусила губу. Может, я повела себя как стерва? Да, пожалуй, но мне было все равно. Ощутив острый укол ревности, я вдруг поняла, что хочу, чтобы он разобрался с моими проблемами. Чтобы он все бросил и посвятил мне безраздельно свое внимание. Чтобы он утешил меня, а не ее.
Он встал, уходя. Я проводила глазами его высокую широкую спину и села на опрокинутую коробку, утопая в безысходности своего горя. У самого выхода он обернулся и посмотрел на меня.
– Послушай меня, Рози. Ничего не делай, хорошо? Оставайся здесь, ни с кем не встречайся и ни с кем об этом не разговаривай, поняла? Спокойно убирайся в доме, занимайся своими делами, но ничего не предпринимай до моего возвращения. Пусть какое-то время я буду занят, но потом обязательно вернусь, и будь я проклят, если не докопаюсь до истины. Понятно?
Видимо, он принял мой тупой взгляд за согласие, потому что, продиктовав мне эти пространные инструкции, сразу вышел. А мне осталось лишь гадать, отчего у меня такая слабость в коленях. То ли от его чисто американской мужественности и роста в шесть футов два дюйма, то ли оттого, что я – всего лишь убогая женщина, питающая тайную страсть к властным мужчинам. «Будь я проклят, если не докопаюсь до истины». Как мило. Я позволила себе впасть в легкий экстаз от этих слов. Ах, если бы у меня была кассета с его голосом, чтобы слушать ее в тяжелые минуты… или в радостные минуты, раз уж на то пошло. Можешь удавиться, Аннабел, он и с моими проблемами тоже разберется, поняла? Я фыркнула. Просто так получилось, что я вторая на очереди.
Так я и сидела, мечтательно глядя в пространство и обнимая колени, погрузившись в завораживающие грезы о том, что теперь, как по волшебству, все будет прекрасно лишь потому, что он так сказал. Ведь он намеревается докопаться до истины. Но тут меня осенило. Я вздрогнула и уронила колени. Проклятье, с чего это вдруг все будет прекрасно? И почему он приказал мне ничего не предпринимать, ни с кем не говорить, сидеть тихо? Да потому… да потому, что он задумал впутать в это дело мою сестру, вот почему! Я вспыхнула. Филли! О господи, да он с ума сошел. Неужели он серьезно думает, что я так и буду сидеть и полировать ногти, зная, что он задумал? Зная, что он собирается сделать?
Я быстро собрала Айво и через двадцать минут мы с ним были уже у дома тети Филли. Дверь черного хода была незакрыта – я толкнула ее плечом, и – черная кошка ракетой вылетела из кухни.
– Эй! – позвала я. – Есть кто дома?
– …и кончай капризничать, черт возьми!
– Филли?
В дверях детской комнаты показалось ее пылающее лицо.
– О, Рози, извини, я даже не слышала, как ты вошла. Проклятый ребенок орет как резаный все утро; я уже не слышу собственных мыслей!
– Знакомое чувство, – сказала я, захлопнув дверь задом и обняв плачущую Хлою, которая подбежала ко мне. Я опустила Айво и взяла девочку на руки. – Айво иногда тоже капризничает, и, что бы я ни делала, все без толку.
– А я всегда что ни делаю в этом доме, все без толку, – взбешенно прошипела она и громыхнула чайником о плиту. – Растворимый будешь?
– Да, конечно. Я только его и пью.
– Я тоже. – Филли потянулась за банкой кофе. Ее лицо вспотело, раскраснелось; глаза горели от злости. Она раздраженно смахнула с лица растрепавшуюся прядь волос.
– Почему она не в школе? – спросила я, устроившись за кухонным столом и усадив всхлипывающую племянницу к себе на колени.
– Она утверждает, что у нее ухо болит, но по какой-то удивительной причине боль исчезает, как только начинаются «Телепузики».
– Ничего, – успокоила ее я, – у детей постоянно что-то болит, а потом проходит; это как температура.
– Наверное. Только вот моя температура все время повышается и повышается. – Она с треском закрыла крышкой банку кофе. Потом вздохнула. – Ох, Рози, извини, не обращай на меня внимания. У меня сегодня утром ужасное настроение. Все как-то навалилось разом. Чертовы рабочие до сих пор здесь – по-моему, они уже у нас поселились, мне скоро придется их усыновить. И они опять испортили обои в комнате Берти. Господи, ну неужели можно умудриться приклеить бордюр с танкистом Томасом вверх ногами? Дважды! Черт возьми, Хлоя, оставь Айво в покое! Не хочет он быть полярным медведем, неужто ты не понимаешь?
Я деликатно высвободила ревущего сына из страстных объятий Хлои и посадила его на колено.
– А ты что хотела, раз живешь в таком большом доме? – заметила я.
– Да, я понимаю, такова жизнь, в этом-то и проблема. Я уже тупею, каждый день занимаясь нуднейшей мутотенью и понимая, что назавтра все повторится снова.
– Значит, у тебя стресс.
– Немножко.
Айво стал изворачиваться у меня на колене. Я посмотрела на сестру:
– И поэтому ты завела интрижку с Майклом?
Она застыла с чайником в руке. Поставила его и обернулась:
– А! Так, значит, вот зачем ты приехала. А я все думала, что ты здесь делаешь. – Секунду она смотрела на меня, потом отвернулась и снова принялась наполнять чайник – Что ж, наверное, это неизбежно, и рано или поздно ты все равно бы узнала.
Какая же милая маленькая птичка залетела в твою намертво закрытую раковину?
– Никакая. Приходили полицейские и обыскали коттедж. Они разворотили весь чердак, в том числе и твои вещи. Твою одежду и прочее.
– Они обыскали твой коттедж? – ахнула она. – Господи, зачем?
– Откуда мне знать? – я пристально посмотрела на нее. – Наверное, что-то искали.
– О, Рози, мне так жаль. Наверное, ты чувствуешь себя ужасно. Они сильно все разворотили?
– Не очень. Гораздо больше меня потрясло, насколько все это унизительно. Все равно как если бы тебе устроили личный досмотр с раздеванием. Дело ведет женщина-суперинтендант, жуткая мымра, которая твердо вознамерилась выпустить из меня кишки. Так вот, после того как они ушли, я поняла, что кое-что из барахла в коробках принадлежит тебе. Джосс был со мной и рассказал мне все остальное.
– Ага. Значит, была все-таки маленькая птичка.
– Как ты сказала, я бы узнала рано или поздно.
– Да уж. – Она отвернулась и принялась разгружать посудомоечную машину, стоя ко мне спиной и совершенно меня игнорируя. Какое-то время я наблюдала за ней. Внутри меня закипала ярость.
– Филли, как ты могла! – взорвалась я.
– Как я могла завести любовника или как я могла спутаться с Майклом?
– И то и другое!
Она прекратила разгружать машину, выпрямилась, сжимая в руках кружку, и вздохнула.
– Я не знаю. Наверное, мне просто хотелось сбежать. Отдалиться от всего этого, – она махнула рукой, оглядываясь вокруг.
– Сбежать от чего? – спросила я и обвела взглядом ее великолепную деревенскую кухню, наполненную современной техникой и отделанную с таким тонким вкусом.
– Тебе все это кажется таким милым, да? Таким идеальным. Вообще-то, Рози, моя жизнь до того идеальна, что меня иногда даже тошнит. Я знаю, что говорю как избалованная сука, но сама посуди: у меня есть все, и что же мне с этим делать? Сидеть и восхищаться? Перебирать сухие цветы и думать о том, как же мне повезло? Это всего лишь вещи, понимаешь. Они ничего не делают.
– А как насчет воспитания детей – это тоже вещи? – проговорила я, может, немного ханжески, но с растущей злобой.
– Ах да, забота о детях. Это же так замечательно и чудесно, не так ли? По крайней мере, это нам внушали Пенелопа Лич и Мириам Стоппард, в то время как сами делали блестящую карьеру. Но это еще и скучно, Рози, и не смей возражать, потому что ты сама знаешь, что я права. Не самое захватывающее занятие – приучать ребенка к горшку, или тереть морковку, или читать «Слоника Элмера» в триста восемнадцатый раз.
– Так вернись на работу, черт возьми! – Я взорвалась от негодования. – Найми няню, подави свою гордыню!
– Я не могу, Рози, и поверь, гордыня здесь ни при чем. Собравшись испытать блаженство материнства, его божественный свет, я бросила работу и сгоряча поклялась кормить грудью минимум восемнадцать месяцев. Мне казалось, что с моральной точки зрения я стою на ступень выше, чем те бездушные матери, которые преследуют эгоистические цели и, как только приходит няня, виновато выбегают за порог в костюмчиках «Армани». Но это тут ни при чем. Дело в том, что я просто физически не в состоянии вернуться к прежней жизни.
– Почему?
– Во-первых, я опоздала. Я шесть лет пропадала неизвестно где, и неважно, каким потрясающим специалистом я была тогда – сейчас на это всем наплевать. Но проблема не только в этом, Рози. Основная загвоздка в том, что я слишком узкий специалист. Я анестезиолог, черт возьми: не секретарша, не врач-педиатр, не адвокат. Я не могу просто так устроиться на работу в офис или начать врачебную практику. Я должна работать в больнице, в операционной, и если бы я вернулась на работу, мне пришлось бы выкладываться по полной, иногда ночи напролет, причем не факт, что в Глостершире. И как прикажешь сочетать это с ролью жены глостерширского фермера и матери троих детей?
Она помолчала, глядя в окно. Потом посмотрела на Хлою:
– Я своих девочек буду поощрять в том, чтобы они стали секретаршами или косметичками.
– Филли! Ты шутишь!
– Почему? У Сэмми, которая иногда делает мне эпиляцию, двое детей и четыре рабочих утра в неделю. Разве она не успешнее меня? Она общается с людьми, выходит из дома и зарабатывает деньги. Короче, делает куда больше, чем я в этой богом забытой сельской идиллии! Конечно, если Анна и Хлоя прибегут из школы и заявят: мамочка, мы хотим стать епископами и пилотировать самолеты, я отвечу: конечно, милые мои, это очень похвально, но хотите ли вы иметь детей? Потому что если у вас будут дети, как вы собираетесь воспитывать их и одновременно вести «Боинг-747» в Стамбул пять раз в неделю, или следить за паствой? Нет, нет, цыплятки мои, отложите в сторону свои заявления о поступлении в университет; вместо этого идите лучше на курсы парикмахеров, потому что лишь тогда вы сможете иметь все и сразу!
– Как ты цинична.
– Безусловно. Но я не огорчаюсь. Этот цинизм оттого, что мне скучно до смерти, Рози, и оттого, что я умная. Я прекрасно выполняла свою работу, но сейчас я не работаю, а мое место заняли люди, менее способные, чем я. Но я не огорчаюсь, потому что мне не о чем жалеть, у меня нет повода кусать локти. Я сама сделала выбор, приняла решение, никто не делал этого за меня. Я сама виновата, что мой выбор оказался неверен. Я ошиблась с выбором экзаменов, университета, карьеры, ошиблась с выбором… – Она замолкла.
– Мужа?
– О, я не знаю. Да. Нет. Как знать? Посмотрим правде в глаза: если бы я не вышла за Майлза, то вышла бы за кого-то, очень на него похожего. Меня с рождения запрограммировали на брак с богатым презентабельным симпатичным парнем, таким как Майлз. А ты меня знаешь, я никогда не выбивалась из стереотипа. Она вздохнула.
– И что в этом плохого? – воскликнула я, подумав: о господи, да некоторые женщины кому хочешь глаза выцарапают, чтобы соответствовать такому стереотипу, в том числе и я!
– Ничего, – терпеливо ответила она. – Ничего плохого в Майлзе нет, он милый. Надежный, спокойный, дружелюбный, веселый Майлз. Это со мной что-то не так. Я чувствую себя запертой в клетке, я так разочарована, и иногда мне просто хочется вырваться.
– Но спутаться с Майклом, господи! Почему именно с Майклом, черт возьми?
Она пожала плечами:
– Мы думаем одинаково. Он чувствует то же, что и я, его тоже отупляет идиллия нашей жизни. Нестерпимая слащавость возвращений домой, к ошкуренным сосновым дверям, спагетти болоньезе и двум с половиной детям.
– Но он же такой…
– Мерзавец?
– Да!
– Это правда, зато в постели он бог.
– О! – (Я оторопела.)
– Извини. Твоя мещанская добродетель уязвлена, не так ли? Такие милые девочки, как мы, не должны даже задумываться об этом, да? Может, на самом деле он и не так хорош, по крайней мере с Элис. Порочная, тайная сущность интрижки будит в человеке зверя. – Она вызывающе вздернула подбородок и взглянула на меня. – И во мне тоже разбудила, если хочешь знать.
– О! Ну ладно. – (Я не была уверена, что мне хочется знать подробности.)
Она обернулась, откинула голову и энергично почесала затылок, глядя в окно. Я заметила, что ее глаза сияют. Горят. Я откашлялась.
– И Майкл был единственным, с кем у тебя… ну, ты понимаешь…
– С кем у меня был роман?
– Да.
– Нет.
– Ох, Филли!
– Ох, Филли! – Она обернулась и просияла. – Да не бойся ты, не такая уж я неразборчивая, не надо тащить меня сдавать анализы на СПИД и тому подобное. Был еще один человек, еще до Майкла. Но он был слишком молод, влюбился по уши и подобрался ко мне слишком близко. Мне этого не хотелось. Он слишком многого от меня требовал. Логичнее было бы от него отделаться, потому что это было безумие: он жил очень далеко, и мне приходилось проводить все время в дороге, два часа добираться до Лондона ради десятиминутного свидания со сладким мальчиком. Нет, Майкл подходил мне идеально. Он обитал неподалеку, но не постоянно; не хотел, чтобы я бросила Майлза, как тот, другой, и к тому же, думаю, вовсе не был в меня влюблен. Когда начались проблемы, он расстроился, конечно, но слишком уж наш роман затянулся. Мне становилось скучно. Нет, – задумалась она, – Майклу во мне нравился только секс.
– И тебе в нем тоже.
– Вовсе нет. Конечно, секс был неплох, но на самом деле меня привлекала – даже захватывала – опасность. Одно неверное движение, и все это – она обвела рукой комнату – канет в пропасть. Развеется в дым. Дом, муж, даже дети – я словно играла со своей жизнью в русскую рулетку. Я чувствовала себя живой. Чувствовала кровь в жилах. Все равно что в операционной, когда твой палец лежит на кнопке, от твоей руки зависит все, и ты знаешь – одно неверное движение, и у тебя на столе труп. Или коматозник.
– Я бы с ума сошла, – воскликнула я.
– Еще бы, Рози. Но в тебе же никогда не было инстинкта убийцы, не так ли?
– Нет… наверное, нет.
– Этому твоему качеству я всегда завидовала. Ты такая амебная, готова променять все что угодно на безмятежную жизнь. Ты готова была жить с Гарри, человеком, которого ненавидела, лишь бы не мутить воду, не так ли? – (Я вдруг задрожала, слушая ее.) – А вот я бы так не смогла. Но я никогда не ненавидела Майлза. Мы хорошо ладим, только вот фейерверки больше не летают.
– Филли… – пролепетала я, – Насчет Гарри… Ты могла бы… то есть… ты…
– Черт! – Она прыгнула, но было уже слишком поздно: чашка соскользнула со стола. – О господи, Хлоя, это уже вторая чашка с соком за сегодняшнее утро! – Она схватила тряпку и принялась лихорадочно оттирать пол. – Ах ты бестолковая девчонка, ты даже не смотришь, что творишь! Только и знаешь, что под ногами путаться!
– Дай я вытру. – Одной рукой я обняла расстроенную хнычущую Хлою, другой – взяла с плиты еще одну тряпку.
– Нет! Это чистейший ирландский лен, Рози, а не половая тряпка!
– Извини! – Я уронила тряпку.
В это время Айво принялся подвывать из сочувствия Хлое, и, перекрывая хаос, зазвонил телефон.
– Господь всемогущий, дай мне сил, – прошипела Филли. – Я подойду в прихожей: здесь даже собственного голоса не услышишь. – Она зашагала прочь, швырнув на пол промокшее кухонное полотенце.
Хлоя захныкала и повисла у меня на шее, а Айво накрепко прицепился к моим согнутым коленям. Они прилипли ко мне, как банный лист, а я пыталась вытереть пол. Я одеревенела от шока и, орудуя тряпкой, вдруг с ужасом осознала нечто, чего вовсе не хотела понимать. Но теперь от этого было уже никуда не деться.
– Тихо, Хлоя, тихо, все хорошо. Где у нас печенье?
Филли вернулась через пару минут, бледная как смерть, будто увидела привидение. Замерла в дверном проеме и уставилась в одну точку, прямо над моей головой.
– Что? – встревоженно спросила я. – Филли, что стряслось?
– Мама звонила.
– И что? – Мое сердце ухнуло. Мне стало страшно.
– С папой беда.
– О господи! – Я зажала рукой рот.
– Он хотел поехать в полицейский участок. И сдаться.
Я вытаращилась на нее. Язык онемел. Ее глаза медленно опустились и встретились с моими.
– Это был папа, Рози. Он только что признался. Это он убил Гарри.
Глава 26
– Нет. Нет, это невозможно! Папа бы никогда… он не мог так поступить!
– Конечно, не мог, – резко ответила она. – Нам обеим это известно.
Наши глаза сомкнулись, как магниты.
– Он это нарочно, – выдохнула я. – Он защищает… – Я была не в силах произнести последнее слово.
– Именно. – Филли принялась мерить шагами кухню, потом замерла у окна, выглянула на улицу, побарабанила пальцами по подоконнику, повернувшись ко мне спиной.
– Он ездил в полицию?
– Пока нет. Он и не может, мама заперла его в сарае.
– О! – Я невольно улыбнулась.
– Говорит, что не выпустит его, пока он не перестанет молоть чепуху. Она просовывает ему под дверь записочки и бутерброды с ветчиной, умоляя одуматься. Но ты же знаешь папу – если он что решил…
– О господи, бедный папа! Но ты же поговоришь с ним, Фил? Сумеешь его переубедить?
– Попытаюсь. Но если мне не удастся… – Она обернулась. – А ты что собираешься делать?
– Я?
– Брось, Рози, ты же знаешь, что папа задумал! Он уверен, что стенокардия и так прикончит его через год-два, и идет на намеренную жертву!
– Да, но ради тебя! Она уставилась на меня:
– Что ты сказала?
– Ради тебя, – прошептала я.
– Что ты несешь, черт возьми?
– Я нашла твои книги, Фил.
– Какие еще книги?
– Книги по микологии, – проговорила я и возненавидела себя. – Три книги, зачитанные до дыр, от корки до корки, и на них стоит твое имя. Они были в коробках на чердаке с остальными твоими вещами.
– Не понимаю, о чем ты, – мягко проговорила она.
– Филли! – (Меня уже трясло.) – Я нашла их. – Она молчала. Я облизнула губы. – Послушай, – взмолилась я, – мне ты можешь рассказать. Мне можно доверять, я знаю, что ты сделала это ради меня, и мы вместе все преодолеем. Я помогу тебе, обещаю, но ты должна мне довериться, должна мне все рассказать!
– Я ничего не знаю ни про какие книги, – сказала она. Потом подошла к буфету и спокойно сняла с крючка ключи. Подбросила их в воздух, поймала и повернулась ко мне со странной улыбкой. – Не могу поверить, что ты это делаешь, Рози.
– Делаю что? – прокричала я. – Я ничего не делаю! Я просто нашла их, и все. И если ты втайне досконально изучила микологию, а потом решила помалкивать, чтобы это не показалось подозрительным совпадением в свете кончины твоего зятя, ничего страшного, давай просто выбросим эти книги, сожжем их вместе! Но ты должна признаться мне, Фил! Дай мне до тебя достучаться!
– Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Но в данный момент меня больше беспокоит папа. И я должна поехать к маме. Она в ужасном состоянии, у нее истерика, и ее можно понять.
– Я тоже поеду, – пролепетала я, вставая с места.
– Вряд ли это хорошая мысль, тебе не кажется? – Ее глаза стали как щелочки. – Мамочка наверняка думает, что отец поступает так из-за тебя, и она не то чтобы не права. Вряд ли она будет в восторге, если ты приедешь.
Она пошла к двери, но у выхода задержалась и обернулась.
– Послушай, – тихим голосом проговорила она. – Я знаю, что ты не ведаешь, что говоришь, Рози. Я знаю, что ты расстроена. Ты боишься, ты запуталась, и я тебя не виню, я могу понять тебя и простить, потому что… ты же сейчас не способна нормально соображать, не так ли? – Ее глаза на секунду встретились с моими; потом она перевела взгляд на свою маленькую дочь. – Пойдем, Хлоя. – Она взяла ее за руку и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Первым, что я увидела, вернувшись домой, была записка, висевшая на двери коттеджа. Я сорвала ее и прочитала:
«Я же сказал: ничего не предпринимать, ни с кем не разговаривать, никуда не ездить. Ты что, не можешь просто послушаться? Позвони мне, как только вернешься. Джосс».
Ах так, значит, ты так сказал, черт возьми? Ну извини, пожалуйста. Прости, что пока ты там ворковал со своей милой женушкой по межгороду о каком-то тупом контракте на книгу, я улизнула и попыталась очистить свое доброе имя! Только вот надо мной висит обвинение в убийстве! Я скомкала записку, ворвалась в дом и швырнула бумажный комок в противоположную стену, завопив: «ААААААА!» Айво был потрясен.
– Мамочка сердится, – благоговейно пролепетал он.
– Да, дорогой, или я буду сердиться, или вообще развалюсь на кусочки! Лучше уж выпустить агрессию, как думаешь?
– Да, – торжественно кивнул он. – Дай еще печенье.
– О господи, ты никогда не сдаешься! Нет, Айво, я лучше сделаю тебе вкусный бутерброд с сыром. Надо питаться правильно, а то заболеешь рахитом, и тогда тебя у меня точно отнимут! Занесут тебя в список голодающих детей, и социальная служба меня заест!
Я рухнула на диван и уставилась в одну точку. Звонить Джоссу не хотелось. Не сейчас, после разговора, который только что состоялся у меня с Филли. Ни к чему подливать масла в огонь. Ни к чему признаваться, что даже я теперь ее подозреваю. Я погрызла ноготь большого пальца и в отчаянии оглядела комнату. Здесь по-прежнему царил хаос после ухода моих друзей в синей форме, и мне пришло в голову, что пора бы прибраться, только вот сейчас мне вообще ничего не хотелось делать. Сейчас мне больше всего хотелось лежать в прохладной белой кровати в швейцарской клинике где-нибудь в горах и потягивать говяжий бульон. Я вздохнула. На коврике у входа лежала утренняя почта, покинутая и нераспечатанная. Наверное, вчерашняя почта тоже там: наверняка у меня не дошли руки ее вскрыть. Я устало поднялась на ноги и подняла письма, пока они не затерялись в беспорядке. Стоя на коврике, я просмотрела почту. Негусто. Пара каталогов одежды, конверт, сообщающий, что я могу выиграть суперприз, если не поленюсь открыть конверт, конечно. Я поленилась. Пара счетов… а вот кое-что интересное: бледно-голубой конвертик на бумаге «Базилдон бонд». Аккуратный, круглый почерк, адресовано мне. Я распечатала конверт и разгладила бумагу.
«Если вам нужна информация о Тиме Маквертере, приходите в свой дом на Меритон-роуд в два часа дня во вторник».
Подписи не было. Я перевернула листок. На другой стороне было написано: «Приходите одна».
Черт! – Я выронила записку и отскочила чуть ли не к дивану. Это что, издевательство какое-то, что ли?
Тут же, не тратя ни секунды, я взяла трубку и позвонила суперинтенданту Хеннесси в Оксфордшир. Ее не оказалось на месте, но дежурный сержант, услышав, кто я такая, немедленно дал мне номер ее мобильного телефона. Со мной обращаются как с особо важной персоной, мрачно подумала я и набрала номер; трубку взяли немедленно.
– А, миссис Медоуз, я как раз хотела с вами побеседовать.
– Правда? – Мое сердце опять заколотилось.
– Да. Я сейчас в Лондоне. Мы только что вышли из вашего дома.
– А. Да, разумеется. – Я и забыла, что она собиралась обыскать дом. – И что? – настороженно спросила я. – Нашли что-нибудь интересненькое?
– О да, даже очень интересненькое. Сказать, что?
– А у меня есть выбор?
– Вообще-то, нет. В вашей спальне мы обнаружили записку. Под подушкой. Текст такой. – Она прокашлялась. – «Я не буду молчать, любовь моя. Даже не надейся. Мы слишком сильно влипли. Возвращайся ко мне. С любовью, твой зайчик-попрыгун Тим».
Повисла тишина. Я таращилась на трубку.
– Что скажете? – спросила она.
– Вы не могли бы повторить, пожалуйста? – пролепетала я.
– Разумеется. – Она перечитала текст, на этот раз чуть более проникновенно. И добавила: – Кстати, мы проверили почерк. Записка подлинная.
Я онемела.
– Миссис Медоуз?
– Да?
– Вы меня слушаете?
– Да.
– Вы хотели что-то сказать?
– Нет, ничего.
– Ничего, да?
Эта женщина в совершенстве умела выражать сарказм, повторяя последнюю реплику собеседника и добавляя вопросительный знак.
– Ничего, кроме того, что это явный подлог. Как я и говорила, мы с мистером Маквертером почти не знакомы. Я видела его всего пару раз в жизни. И он уж точно никогда не был моим любовником. По какой-то причине он пытается доказать обратное.
– Я бы хотела с вами согласиться, миссис Медоуз, но проблема в том, что последние несколько недель он находится у нас под замком. И подбросить эту записку в ваш дом он не мог просто физически.
– Значит, это сделал кто-то еще.
– А, понятно, кто-то еще. И с какой стати кому-то еще это делать?
– Я не знаю.
– Ах вы не знаете?
Ну вот, опять она за свое: испепеляющая ирония. Меня это уже бесило.
– В таком случае, я бы посоветовала вам поскорее узнать, потому что, честно говоря, картина не из приятных, не так ли? Вы отрицаете, что знали этого парня – в сексуальном или каком-то ином плане, – а потом мы обыскиваем ваш дом и находим интимные записки в вашей спальне. И что я должна думать?
– Я с вами согласна, и на вашем месте я бы тоже непременно пришла к незавидному для меня заключению. Все обстоятельства складываются не в мою пользу, не так ли, так почему бы не обвинить во всем меня? Почему бы не арестовать меня? Зачем вы топчетесь вокруг да около? Почему ваша убежденность не придает вам смелости, суперинтендант Хеннесси? Или правда в том, что вы и сами далеко не убеждены в моей виновности?
Последовала долгая пауза, во время которой я втихаря поражалась самой себе. Какой интересный ход, Рози! Обвинить в блефе старшего офицера, расследующего дело об убийстве, где ты – главная подозреваемая! Какой смелый, если не сказать – безрассудный, ход.
Я с некоторым облегчением услышала, как она наконец процедила сквозь зубы:
– Всему свое время, миссис Медоуз. Всему свое время. Так зачем вы звонили?
– Что?
– Вы мне сами позвонили.
– Ах да, – замялась я. – Ну… просто так. Хотела спросить, как… как у вас дела.
– О, дела у нас лучше некуда, миссис Медоуз. Мы скоро увидимся.
Я медленно повесила трубку. Уставилась на записку. Почему я ничего ей не рассказала? Может, просто боялась, что она появится в моем доме, включив сирену полицейской машины и захлопав дверьми, и мой таинственный гость пустится наутек, а она выставит эту историю как изощренную уловку с моей стороны и обвинит меня в том, что я сама накатала записку? Или же было что-то еще? Я задумалась, встала и подошла к окну. Мне пришло в голову, что тот, кто подбрасывает мне в спальню фиктивные записки, и автор анонимного письма может оказаться одним и тем же человеком. Может, он и надеется, что я расскажу обо всем полиции? А если это один и тот же человек, не заманивает ли меня он в еще более страшную западню? Может, он хочет меня подставить? Да, подумала я с бьющимся сердцем, так оно и есть. Кем бы ни был автор письма, он наверняка думает, что мне не хватит духу прийти в дом в одиночку, что я наверняка позвоню в полицию – как я только что и сделала. Он думает, что я притащу с собой мисс Стальные Трусы. Я схватила записку. В ней говорилось: в два часа во вторник. Вторник сегодня. Я взглянула на почтовую марку на конверте. Письмо было отправлено два дня назад. Кто-то слепо положился на ненадежную почтовую систему и понадеялся, что письмо доставят вовремя. И его доставили, а сейчас – я сверилась с часами – уже без десяти двенадцать. Если я потороплюсь, то как раз успею к назначенному часу. Я колебалась ровно долю секунды, а потом послала все к чертям. С меня хватит. Если после всех моих страданий мне суждено кончить жизнь с ножом в спине, пусть так и будет. Но я поеду в Лондон и раз и навсегда выясню, какого черта здесь происходит.
