Текст книги "Сожаления Рози Медоуз"
Автор книги: Кэтрин Эллиотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
На последнем дыхании втолкнув его в гостиную, я увидела Элисон, няню, которая уже поднялась с кресла, засунула в сумку журнал и выключила телевизор.
– Хорошо провели время? – робко спросила она.
– Прекрасно, спасибо, Элисон, а как у тебя дела? Айво не безобразничал, все в порядке?
– О да, он просто ангел, как всегда. Проснулся часов в десять, я дала ему бутылочку, и он снова заснул. Я все правильно сделала?
Элисон редко так много говорила, поэтому аж порозовела. Она была милой застенчивой девчушкой лет семнадцати, жила по соседству и обожала детей, а Айво в особенности.
Я улыбнулась.
– Конечно, я бы сделала то же самое. Молодец. – Я уже приготовила деньги и протянула их ей. – Извини, что мы опоздали.
– О нет, что вы… О! Это слишком много, Рози. – Она разглядывала купюры в ладони.
– Нет, прошу тебя, возьми.
Элисон была старшей из пятерых детей, и с деньгами в их семье было туговато. Я знала, что так она хотя бы может прикупить что-нибудь симпатичное из одежды, и блестящий черный плащик, который она с гордостью продемонстрировала мне в начале вечера, был куплен на деньги, заработанные присмотром за детьми.
– Спасибо, – просияла она. – Теперь я смогу купить ту мини-юбочку из «Топ-шоп».
– Отлично, – радостно поддержала ее я. Глядя, как она сияет от удовольствия, я подумала, что, возможно, именно этого в моей жизни и не хватает. Мини-юбочки из «Топ-шоп».
– Ну я пойду, – сказала она. – Спокойной ночи, Рози. Спокойной ночи, м-м-м, мистер Медоуз. – Она нервно взглянула на Гарри. Элисон никогда не знала, как его называть и что ему говорить. Он шатался в проеме гостиной, загораживая ей проход в прихожую. Она бочком направилась к нему, но он не сдвинулся с места, чтобы пропустить ее, а смерил ее наглым и насмешливым взглядом с ног до головы – юную фигурку в коротеньком облегающем топике.
– Ты уже уходишь, м-м-м…
– Элисон, – торопливо подсказала я. Элисон уже больше года была у нас няней, а он так и не удосужился запомнить ее имя.
– Ах да, Элисон. Сын и наследник вел себя хорошо?
– Идеально, – ответила она, пытаясь протиснуться мимо него.
– Хорошо, хорошо. – Он закрыл глаза и рискованно качнулся. О боже. Да он не просто налакался, он катастрофически пьян.
– 3-звините на минутку, – промямлил он. – Мн-н-до в туалет.
Он повернулся и поплелся вон из комнаты, но свернул не в туалет, а налево, и открыл шкаф, где мы хранили верхнюю одежду. Я не успела раскрыть рта. Даже не включив свет, он расстегнул ширинку и стал отливать. Шумно. Мощной струей. Прямо на куртки. Я похолодела от ужаса и вдруг услышала звук, который не спутаешь ни с чем, – струя воды, бьющая о пластик. И тут я поняла. Поняла, потому что сама вешала его в шкаф всего пару часов назад. Он мочился на новый плащик Элисон.
Мы с Элисон прижались друг другу плечом к плечу и в ужасе ждали, пока фонтан не иссякнет. Потом наступило молчание. Потом он спутанно и немного растерянно выругался.
И через минуту вывалился из коридора.
– Слушай-ка, Абигайл, детка, ты уж извини, но, по-моему, я написал тебе в карман.
В этот момент я все и решила. Я больше не могу жить с этим человеком; придется от него уйти.
Глава 2
Наутро, стоило мне проснуться, на меня обрушилось осознание того, что сегодня мне, Рози Медоуз, суждено уйти от моего мужа.
Я осторожно выползла из постели и вышла, ступая на цыпочках, вон из спальни, натягивая по дороге джинсы и свитер…
– Ма-мо-чка… Ма-мо-чка… Ма-мо-чка…
Беспрерывные позывные, которые меня и разбудили, становились все громче, и, спеша через лестничную площадку, я почувствовала себя футболистом, выбегающим из туннеля на поле под рев болельщиков.
– Прости, дорогой, – пробормотала я, запихивая ножки сына в штаны и сажая его на колено, – сегодня утром нам надо уйти. Как говорится, сматываем удочки.
Мы спустились вниз. Сидя в высоком стульчике, Айво наблюдал, как я кружусь по кухне, на ходу включая разные автоматы. Тостер, чайник, микроволновка, стиральная машина деловито загудели, а я тем временем намазала маслом тосты, подогрела молоко, постирала одежду и опрокинула в себя чашку кофе. Больше всего мне хотелось поделиться новостями с Элис, а еще нужно было уйти до того, как у Гарри появится шанс меня перехватить. Не стоит ему видеть выражение «нашему браку крышка», которое явно написано у меня на лице.
Но мне не повезло. Через десять минут, как раз когда я одной рукой запихивала Айво в рот последнюю ложку готового завтрака, а другой разгружала посудомоечную машину, в дверном проходе появилась голубая полосатая пижама. Гарри зевнул, потянулся и почесал репу, словно медведь-великан.
– У-у-у-у, ну дела. Что-то у меня с животом. – Он осторожно похлопал по пузу. Это был обычный эвфемизм Гарри, которым он обозначал тяжкое похмелье. – Что это ты так рано оделась?
– Разве? – с виноватым видом ответила я. – Ну, знаешь, я просто подумала: такое чудесное утро, прогуляюсь-ка я с Айво в парк.
Он недоверчиво заворчал и опустился на стул. И стал сидеть и ждать, пока его обслужат. Я сделала чашку кофе и поставила перед ним.
– У меня такое противное чувство, будто я опозорился, – промямлил он, помешивая кофе. – Вроде припоминаю, что вчера я был не в себе.
– Ничего особенного, – беспечно произнесла я.
– У него опять слюна течет, – вдруг проговорил Гарри, и скорчил отвратительную мину. – Господи, Рози, это омерзительно, прямо по подбородку. Сделай же что-нибудь!
Я взяла из раковины тряпку и вытерла лицо Айво. Гарри сидел на месте, онемев от ужаса. Я подняла Айво со стульчика.
– Всего лишь капля молока! Бога ради, Гарри. Когда Айво родился, Гарри был в восторге. Сын, наследник трона Гарри Медоуза, династии, владеющей домиком с общей стеной на Меритон-роуд, – чего еще желать мужчине? От радости Гарри пришел в состояние эйфории, он поднимал тосты за свои гены, свою мужскую силу, великолепное оснащение, поздравлял себя – и даже поздравил меня, всего один раз. Но мрачная реальность воспитания ребенка явно пришлась ему не по вкусу. Родительские обязанности Гарри представлял себе так: каждый день, в шесть часов вечера ему должны приносить чистенького выкупанного ребеночка с аккуратным пробором в волосах и в отглаженной мужской пижамке. Пару минут он повозится с младенцем на коленях. Может, даже снизойдет до сюсюканья и поиграет с малышом в «кочки», но как только тот, не дай бог, соберется рыгнуть, немедленно передаст его матери.
Самое забавное, что до сих пор именно отношения Гарри и Айво мешали мне бросить все и вернуться к свободной жизни. Можете считать меня старомодной, но я твердо верила, что мальчику нужен отец: плохой ли, хороший, равнодушный, но желательно его собственный. Так что я не уходила. Но с недавних пор до меня стало доходить: если в глубине души я все равно знаю, что не смогу жить с Гарри вечно, не лучше ли уйти сейчас? Пока Айво еще ничего не понимает? Ведь в шесть, десять, четырнадцать лет пережить развод родителей будет куда труднее. Запихивая ручонки Айво в вельветовую курточку, я испытала короткий укол сожаления, но проглотила его, ожесточив свое сердце. Посадив сына на бедро, я обернулась и бодро улыбнулась мужу.
– Ну, мы пойдем, – бросила я, надеюсь, не слишком серьезно.
– Куда вы собрались? – пробурчал он из-под «Телеграф».
– Заглянем к Элис. Ты сегодня будешь работать?
– А как же еще?
– Да, разумеется, – пробормотала я. Хотя это был спорный вопрос.
«Работать» в понимании Гарри означало: неторопливо позавтракать, переодеться, иногда по три-четыре раза – ведь наш Гарри настоящий модник; медленно подняться наверх, пройти сквозь дверь кабинета и внезапно – абракадабра! – превратиться в специалиста по недвижимости! Поскольку недвижимости у Гарри было всего два дома, в одном из которых он жил, а другой сдавал, можете представить, какая напряженная у него работа. Так чего удивляться, что от адски тяжелой работы у него проблемы с кишечником. Чего удивляться, что ему приходится избавляться от стресса, все утро названивая друзьям, которых зовут Банки, Манки и Спанки и которые заняты столь же кипучей деятельностью. Чего удивляться, что в конце концов он так перетруждает себя, что приходится лежать, растянувшись на диване до обеда. Остаток дня проходит примерно так Ровно в двенадцать звонит телефон, Гарри плетется к столу, и начинается разговор:
– Шалтай?
– Боффи!
– Как работа?
– Странно, сегодня совсем не идет. – (Мне особенно нравилось слово «странно».) – Может, перекусим?
– Почему бы и нет? Увидимся в час.
И Гарри отправляется в клуб, оптимистично взяв машину, но всегда возвращаясь без нее – в лучшем случае в такси. Просунув ключ в дверь после нескольких попыток, снова заваливается наверх, падает на диван, выходит в пять, принимает ванну, напивается в хлам, ужинает, заливает еще сверху и идет спать. О да, работка не бей лежачего.
Я вышла и с Айво на руках заспешила вниз по тропинке.
– Я забыл – куда вы идете? – Голос Гарри внезапно остановил меня. Я виновато обернулась. Он стоял в дверях.
– В парк, потом к Элис.
– В такой час? Такие, как она, встают не раньше десяти. Храпят в своих норах, видят галлюциногенные сны. – Он нахмурился. – К тому же я тебе говорил: не нравится мне, что Айво ездит на этом велосипеде.
– У него шлем, Гарри, – терпеливо ответила я, усаживая Айво на детское сиденье своего велосипеда. – И ему нравится кататься, к тому же мы всего лишь едем через парк.
– Вообще-то, Гарри не нравилось, что мы оба катаемся на велосипеде. Для Гарри имидж – это все, а велосипеды – слишком уж богемно. Ему хотелось, чтобы я одевалась с головы до ног в темно-синее, с отдельными минималистскими акцентами белоснежного – трусики и жемчуга, – а Айво был бы одет морячком. И чтобы мы оба ехали в темно-зеленом «рейнджровере», причем Айво сжимал бы в руках паленый экземпляр «Маленького негритенка Самбо».[9]9
«Маленький негритенок Самбо» – детская книжка о смелом негритенке, сражающемся со страшными тиграми в Индии; написана в 1899 году и впоследствии критиковалась за расистскую направленность.
[Закрыть] К счастью, капитала от недвижимости на Меритон-роуд хватило бы лишь мне на трусы и Айво на костюмчик.
Торжествующе улыбнувшись Гарри, я подтолкнула сияющего Айво к калитке.
– Смотри, как ему нравится.
– У-фф, – проворчал он. – Ладно, только поосторожнее. Еще не хватало, чтобы сын и наследник сломал шею.
Оказывается, имени не было не только у меня, но и у Айво.
– Не волнуйся, с ним все будет в порядке.
– И не принимайте наркотики! – раздался заключительный выстрел, когда я выехала на дорогу.
Сжав зубы, я остановила поток ругательств и нажала на педали.
Элис была художницей и моей любимой подругой. Я знаю ее с четырнадцати лет, и за это время она даже сигарет не курила, не говоря уж о наркотиках. Но Гарри-то лучше знать. Ведь Элис носит эксцентричные шмотки из секонд-хенда; Элис повязывает голову шарфом и машет кистью; значит, у нее точно должны быть какие-то отклонения.
И все же, колеся по улицам Вондсворта по направлению к солнечному парку, я вдруг поверила, что Гарри, со всеми его предрассудками, остался позади. Стояло восхитительное зимнее утро: свежий, холодный день, синее небо. Птицы, те, что не удрали на юг, радовались неожиданному удовольствию. И щебетали от души, как и Айво, заливисто распевающий «Пафф – волшебный дракон» на заднем сиденье. Я улыбнулась и глубоко вздохнула, свернув на узкую тропинку; холодный ветер щипал щеки и уши. Я почувствовала себя легче и счастливее, чем была многие годы.
– Мы идем к Элис? – прокричал Айво.
– Да, милый.
– И Молли и Лу?
– Конечно. – (Молли и Лу – дочки Элис.)
– И по магазинам? – с надеждой добавил он. Раз по магазинам, значит, за сладостями.
– Возможно.
– А потом?
Вот именно, Рози, а что потом? Что произойдет позже? Куда мы пойдем? Где будем жить? Что ж, придется что-то искать. Буду работать неполный день, найду способ содержать нас обоих и не сидеть ни у кого на горбу. Что-нибудь да подвернется.
Дом Элис стоял в конце ряда мрачных викторианских зданий из красного кирпича и не имел с ними ничего общего. Во-первых, ее дом был намного меньше, почти как коттедж, будто кто-то взял, подумал, да и обрубил его с одного конца. Дом был выкрашен в бледно-розовый цвет, входная дверь – в темно-голубой. По стенам расползались вечнозеленые лианы, а летом – клематисы и розы, а вместо обычного убогого пятачка пыльной лондонской травы перед домом Элис вырастила настоящий деревенский садик со змеящейся посредине кирпичной дорожкой. Циники сказали бы, что пародия на деревенскую жизнь в сердце Уондсворта – чудачество чистой воды, но Элис так элегантно и убежденно занималась своим садоводством и домашним хлебопечением, что никто не осмеливался над ней смеяться.
Я поставила велосипед к стене, прошагала по тропинке к двери и позвонила. Через минуту послышалось пение, и дверь распахнулась. На меня смотрела Элис. Она была босиком, в старинном шелковом халате синего цвета; медно-золотистые волосы львиной гривой обрамляли лицо; в руке – недоеденный тост. Ее уверенные голубые глаза изумленно моргали.
– Ты рано. Мне казалось, мы договорились на десять.
– Знаю, но мне хотелось вырваться из дома. Извини. Ты занята?
– Не больше, чем обычно. Проходи, если сможешь пробраться мимо колясок. Прости, у меня тут как в детском супермаркете… Привет, мой ангел! – Она проводила меня в длинный узкий коридор, заваленный детскими причиндалами и задержалась, обхватив ладонями личико Айво. Звонко чмокнула его в щеку, и он отблагодарил ее одной из своих самых очаровательных улыбок.
– Нет, нет, назад! Мне нужно выйти! – В другом конце коридора стоял муж Элис Майкл, который, похоже, опаздывал и запыхался. Размахивая кейсом, он отогнал нас в сторону и протиснулся мимо. – Проклятье, Элис, нужно что-то придумать с этой чертовой двойной коляской! – Он пнул ее ногой. – Может, дети научатся ходить или что-нибудь в этом роде?
– Сначала пусть научатся бегать, – твердо заявила Элис. – Мои дети все должны делать первыми, ты же знаешь, как я хочу, чтобы они выросли талантливыми.
– А я хочу жить спокойно и благополучно, и подальше от этого сумасшедшего дома. Рози, я бы на твоем месте туда не ходил, – предупредил он, кивнув в сторону кухни. – Кое-кто забыл купить шоколадные колечки на завтрак, и дети замышляют бунт. Почти как Бостонское Чаепитие.[10]10
В 1773 году в знак протеста против беспошлинного ввоза англичанами чая в Северную Америку с английских кораблей была сброшена в море партия чая.
[Закрыть]
– Спасибо, что предупредил, – улыбнулась я. Мы двинулись дальше и осторожно протиснулись друг мимо друга.
– Рози, какая ты сегодня милашка. Щечки сияют, глаза блестят – почти как у препубертатного подростка. Ты что, занималась сексом?
– Ты что, с ума сошел? Просто прокатилась на велосипеде.
– Ох уж эти узкие маленькие велосипедные сиденья. – Он просиял. – Как захватывающе, особенно если после столкнуться в темном коридоре с мужем лучшей подруги… Застывшее сердечко забьется, щечки порозовеют…
– Хватит развратничать, отвратительный старикан, иди-ка на работу, – приказала жена и выпроводила его за дверь. – И не возвращайся, пока не заработаешь целое состояние!
Улыбнувшись, он потянулся к ней у самого выхода и закружил на руках. Крепко поцеловал в губы, и я заметила, как они смотрят друг другу в глаза. Гарри никогда так на меня не смотрел. Не заглядывал в самое сердце. Я вдруг поняла, что кто-кто, а они точно только что занимались любовью.
– Знаешь, она меня бьет, – с улыбкой прошептал он, не сводя глаз с жены. – Каждую ночь.
– Размечтался, – ответила Элис, слегка пихнув его. – Давай, марш на работу. Поторапливайся!
Он ушел. Прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди, с мягкой улыбкой, она наблюдала, как он шагает вниз по улице.
Майкл был старшим менеджером по работе с клиентами в рекламном агентстве. Они с Элис познакомились, когда она работала арт-директором. Он отличался красотой и изысканными манерами и составлял полную противоположность ей: учтивая речь, безупречная манера одеваться, просчитанное обаяние. Если придираться, скажу, что, на мой вкус, он слишком похож на агента 007, но к чему искать изъян в счастливом браке?
– Так, – решительно произнесла Элис, захлопнув за ним дверь. – Прокладывай тропу, Макмедоуз, пора разобраться с бунтующими аборигенами.
Мы вошли в кухню, где сопровождаемый визгами и смехом звон ложек, стучавших о миски, становился все громче и громче. Войдя во вкус, маленькие дочери Элис горланили во весь голос, и Элис пришлось набрать побольше воздуха в легкие, выпятить грудь и заорать что есть мочи:
– ВСЕ, ХВАТИТ!
Повисла мгновенная тишина, потом раздалось хихиканье, потом девчонки надулись. Я довольно плюхнулась на стул с подушками у окна и наблюдала оттуда, как Элис утешает и ругает своих питомиц, предлагая батончики-мюсли вместо шоколадных колечек мол, Зена, королева воинов, ест их регулярно. Несмотря на протестующие вопли, она крошила мюсли в миски. Я тихонько гладила кота, который согнал Айво с моих колен, и оглядывала крошечную, хаотично обставленную кухню с разномастной мебелью из крашеного дерева. Кухня была похожа на избушку Гензеля и Гретель. Буфеты рассыпались, стоило лишь до них дотронуться; короткие опоры колченогих столов держались на подоткнутых газетах; шкафчики не закрывались; все было от разных сервизов, и ни один предмет первоначально не предназначался для практических кулинарных целей. Но поскольку почти все поверхности были завалены игрушками, книжками и старыми журналами, в общем-то было все равно.
Среди развала и беспорядка, на простых беленых стенах, висели картины Элис уверенные, сильные мазки гуаши храбро сияли на полотнах; решительное творчество посреди суматохи повседневной семейной жизни. Стол, за которым мы сидели, лишь наполовину предназначался для пакетов с хлопьями и детской посуды с Кроликом Питером; другую его половину занимали трафареты, альбомы и банки из-под варенья, забитые кистями и перьями для каллиграфии. В своей жизни Элис нашла компромисс. Ей так было удобно, и это сразу бросалось в глаза. Я знала, что кажущийся беспорядок на самом деле искусно продуман, и, если понадобится, Элис в мгновение ока отыщет в мусорной куче, нагноившейся поверх томика А. С. Байатт на столе, хоть тренировочный тапок, хоть ключи от машины, хоть талон из химчистки. Втайне от всех Элис была очень организованным человеком. И то, что мы видели, – всего лишь художественно устроенный, организованный хаос.
Из-за этой полубессознательной обстановки в доме Элис каждый раз, когда я возвращалась к себе домой, я острее ощущала подавленность. Дом номер 63 по Меритон-роуд с его традиционно полосатыми обоями и цветочными бордюрами, ровными рядами серебряных фоторамок, табакерками, с ослепляющей симметричностью выстроившимися на до блеска отполированных столах, с его пышными подушками на упругих диванах – такими, что садившийся на них подскакивал, как горошинка, – после утра, проведенного с Элис, наш дом казался образцом мещанской напыщенности.
Естественно, Гарри все эго было по вкусу; застывшая, формальная, устрашающая атмосфера с претензией на великолепие. Со временем я поняла, что он хотел построить упрощенную версию старинного особняка, но когда огромный портрет дядюшки Бертрама занял всю стену в гостиной, а подвесной канделябр низко и угрожающе повис на хрупком потолке столовой, мне это показалось смешным, а не роскошным. После моего переезда мы горячо спорили из-за ремонта, и я не могла поверить в происходящее, когда он запретил мне вдоволь поработать паровым десорбером. Но Гарри был непреклонен. И хотя я пыталась слегка упростить обстановку, в последнее время мне удавалось лишь тайком разбрасывать диванные подушки и перемещать табакерки каждый раз, когда я проходила мимо. И даже эти мелкие акции протеста не проходили незамеченными. Гарри мигом наводил порядок, мягко укоряя меня: «Вижу, ты не выбросила вчерашние газеты, Рози; им ни к чему валяться здесь на день дольше, чем необходимо». Или: «Неужели тебе нравится, когда пальто висит на перилах?» Или: «Рози, почему твои лучшие туфли валяются у черного хода?»
Они хотят убежать, думала ответить я, но прикусывала язык и покорно отправляла туфли обратно в шкаф, выбрасывала старые газеты и вешала пальто на место.
В тех редких случаях, когда Элис и Майкл приглашали нас на ужин, Гарри практически немел от ужаса при виде их дома. Когда по пути домой к нему наконец возвращался дар речи, он бормотал что-то вроде: «Чудная парочка, вот уж чудная. Как только люди могут так жить. Они что, друиды, что ли?»
Я улыбнулась про себя, опустившись на гобеленовые подушки и терпеливо ожидая, когда Элис уделит мне внимание. Она налила детям в чашки апельсиновый сок, а нам поставила кофе, и тут, внезапно и необъяснимо, когда она села за стол напротив меня, моя решимость начала слабеть. Как я могу просить одобрить разрушение того, что она, как и любая другая мать, которую я знаю, изо всех сил старается сохранить? Она держит обязательства, она верна детям, мужу, своему рисованию, саду, она успевает все – и как я могу признаться, что хочу уйти от всего этого, бросить все обещания и позволить им упасть на землю с глухим стуком?
– Так-так, – проговорила она. – Что случилось?
– Хммм? – (Я рассеянно гладила кошку, притворяясь, что ничего не слышала.)
– Что случилось, с чего это ты сбежала из дому на рассвете?
– О, ничего особенного. – Я с несчастным видом потягивала кофе. – Надоело сидеть в четырех стенах с ребенком, как обычно, только и всего. Утренняя тоска по четвергам, подумаешь.
– Меня не проведешь: ты сама не своя, с того момента, как пришла, даже Майкл заметил. В чем дело?
– Ох, не знаю, просто вчера я кое-что решила. Поздней ночью, после отвратительной вечеринки, расхрабрившись от красного вина, приняла отважное решение. Но сегодня, здесь, на твоей кухне, в холодном свете утра четверга, оно уже кажется смехотворным. – Я подняла глаза и вымучила бодрую улыбку. – Забудь. Как твои картины? Дозвонилась до того парня, который хочет устроить совместную выставку?
Элис разглядывала меня через стол; ладони неподвижно сжимали кофейную чашку. Внезапно она опустила ее, потянулась через стол и взяла меня за руку.
– Сделай это, – выдохнула она.
– Что???
– Сделай это. Ты же хочешь уйти от него, да? Решила прошлой ночью, я же вижу. Ради бога, Рози, сделай это, и немедленно!
– Но… как ты узнала?
– Господи, Рози, да это же очевидно! Рано или поздно ты бы все равно это сделала: это вопрос времени, только и всего! Ни одна женщина в своем уме не стала бы терпеть его так долго; только такая жалкая слабачка, как ты, дотянула до конца!
– То есть… ты правда думаешь, что я должна его бросить?
– Тебе не надо было вообще выходить за него. Он придурок, и тебе это известно!
– Элис!
– Но это же правда.
– Но… ты… ты никогда ни слова не говорила! Я понятия не имела!
– Но не могла же я сказать: поздравляю, Рози, старушка, ты вышла за отменный мешок с дерьмом!
– Отменный… – оторопела я. – Черт, и ты только сейчас говоришь мне об этом? – разозлилась я. – Почему не сказала, когда мы с ним еще встречались?
– Те две минуты? Вспомни, Рози, до свадьбы ты привела его к нам на ужин всего один раз. И если мне не изменяет память, весь вечер он поучал меня, как следует процеживать вино, переставить мебель, воспитывать моих детей и правильно готовить курицу в вине – при этом он ел эту самую курицу! И в качестве прощального удара заявил, что мои картины – вовсе не картины, а всего-то «декоративное искусство». Естественно, захлопнув дверь, я решила, что такого гнусного козла не встречала уже давно, но подумала: нет-нет, Элис Филберн, держи-ка рот на замке. Все мы совершаем ошибки, и Рози облажалась не на шутку, но пусть она сама это выяснит, ладно? Потом я уехала в Италию на пару недель – на художественные курсы, а когда вернулась, ты пригласила меня на ланч в «Питчер и Пьяно» и с идиотской улыбочкой продемонстрировала блямбу на безымянном пальце размером с сам Гибралтар, и уже через две недели вальсировала к алтарю в пене шелковой органзы и с затуманенными глазами! И когда мне было вставить хоть слово? До, во время или, может, после принятия брачного обета, а может, когда ты мгновенно забеременела? Может, стоило тогда во всем признаться? Заглянуть на огонек, подарить пару пинеток и шепнуть тебе на ушко: мол, отец твоего нерожденного ребенка – полное чмо?
– Полное… Боже, а теперь можно говорить все, что угодно, да? – взорвалась я. – Давай же, Элис, не сдерживайся!
– Извини, – запнулась она, потянувшись за кофе. – Я не нарочно. Я так долго сдерживалась, закупоривала все в себе, а теперь правда так и рвет наружу, как вчерашний отравленный карри.
– Но ты даже ни разу не намекнула!
– А ты бы прислушалась? – прошептала она, наклоняясь через стол. – Ни за что, Рози, потому что твое замужество – совершенно типичный для тебя поступок. Чем больше я задумывалась, тем больше понимала, что себе ты не изменила. Плывешь по жизни, ничего не замечая вокруг, не знаешь, вторник сегодня или среда, а время от времени кровь ударяет в голову, и ты зацикливаешься на чем-то, а потом – БУМ! – Она грохнула кулаком по столу. – В этом вся ты. Ты похожа на управляемую ракету: никакие доводы не сведут тебя с безумного курса. И в школе было то же самое. Училась себе спокойно, могла бы превосходно сдать выпускные экзамены, и тут, проявив невиданную опрометчивость, ведь лучшие оценки были уже у тебя в кармане, заявляешь, что не собираешься поступать в Оксфорд, а станешь поваром. Ты будто специально так поступила, чтобы разозлить мать, а если и нет, будь спокойна, она все равно взбесилась. Это так на тебя похоже, Рози.
– Но я действительно хотела стать поваром, и мама здесь ни при чем!
– Прекрасно, замечательно, будь поваром, выходи за Гарри; только вот ты делаешь все так резко, что окружающим только и остается, что удивляться. Тебя словно ударяет молния, ты временно ослеплена и – ТРАХ-ТАРАРАХ! – вот и все, тебя несет, тонкая грань между вменяемостью и безумием нарушена. Так и было с Рупертом и Гарри.
– Ну, с Рупертом я не виновата, – огрызнулась я. – Он сам оказался первосортной крысой.
– Согласна, может быть, он выдра еще та, но до появления Руперта вокруг тебя вечно околачивались красавчики, хотя в большинстве случаев, отдаю тебе должное, ты этого не замечала. Когда ты потеряла ключи от машины на вечеринке и беспомощно стояла у дверей, ты не видела, что четверо парней переворачивали диваны и выбрасывали стулья из окна, лишь бы отыскать их. Клянусь, Рози, ты никогда не сознавала своей притягательности, но поверь мне, с завистью наблюдавшей за тобой, – эти парни были готовы на все, Рози, и истекали слюной, глядя на тебя.
– Чушь собачья.
– Поверь той, что молчаливо страдала. – Она обхватила кружку и прищурилась. – Но вернемся к Руперту, точнее к тому, что произошло после Руперта. Помнишь, Рози?
– О, только не это, – пробормотала я.
– Боюсь, тебе придется меня выслушать, это самая важная часть моих доводов. Да-да, то, что произошло потом, очень любопытно. Ты немного потолстела, двойной агент Руперт выведен на чистую воду, твоя самооценка уничтожена, и весь мир превратился в сплошную черноту. Ты внезапно почувствовала себя жуткой уродиной и решила, что больше никто и никогда в тебя не влюбится. Остаток жизни ты проведешь в одиночестве. Единственный выход – выйти за жирного дебила Гарри с диаметрально мизерным мозгом.
Я взглянула на нее. Потом, дрожа, поднялась на ноги и подошла к окну. Прислонилась горящей щекой к холодному стеклу, посмотрела на блеклую зимнюю траву, качели, лесенку, покинутую на неопределенное время. Боже мой, она его ненавидит. Презирает. Она моя лучшая подруга, а я никогда не догадывалась. Мне слегка поплохело.
– Так ты уйдешь от него? – спросила Элис. Какое-то время я стояла, прислонившись лицом к стеклу. Его прохлада меня утешала. За спиной Молли и Лу притворялись, что читают Айво стишки: их пронзительные тонкие голосочки звенели в воздухе, уверенные и твердые. Айво был зачарован. Обернувшись, я увидела, как он с обожанием смотрит на Молли, открыв рот от любопытства, а та делала вид, что читает перевернутую книжку: маленький розовый ротик решительно выговаривал слова. Она перевернула страницу и сделала глубокий вдох.
– Шалтай-Болтай…
– Все, решено, – внезапно и торопливо выпалила я. – То есть да. Я ухожу. Точно.
– Элис пристально смотрела на меня. Потом поднялась и вынула из шкафа бутылку.
– Тихо-тихо, сейчас только половина десятого, – замахала я руками.
– Знаю, но такое грандиозное решение нельзя принимать в трезвом виде. К тому же выбора нет: или выпивка, или шоколадка «Марс», а если ты снова собираешься вырваться на свободу… – Она выразительно покосилась в сторону окна. – То лучше угробить печень, а не бедра. Так что пей. – Она наполнила мой бокал. – К тому же, – чуть мягче добавила она, – я же вижу, что ты в шоке.
– Спасибо. – Я благодарно отпила глоток и тут же сморщилась от оскомины. – Господи, ты что, это сама сделала?
– Вообще-то, да. Настойка из ревеня и цветков бузины, а что?
– Ох, Элис, это же отрава. Вылей немедленно и дай мне вино из «Сэйнсбери» – я видела коробку в углу.
Она попробовала настойку, состроила обиженную мину, но невольно сморщила нос. Вылила варево в раковину и разлила по бокалам вино из коробки.
– Итак, – сказала она. – Приступим к делу. У тебя есть адвокат?
– Хмм, насколько мне известно, нет. Гарри пользуется услугами Боффи – Эдмунда Боффингтона-Кларка, но они закадычные приятели, не могу же я обратиться к нему.
– Эдмунд Боффингтон-Кларк, – процедила Элис. – Не имя, а целое предложение. Нет, ни в коем случае: раз они приятели, Боффи отменяется. Думаю, тебе лучше всего пойти в Бюро консультации населения или… О, придумала! Найдем местных адвокатов по справочнику, но, когда пойдешь к ним, умоляю, не забудь, зачем пришла. Я пойду с тобой, – заявила она, увидев, как я побледнела.
– Но разве мне не следует сначала сказать Гарри? Спросить, что он думает, и все такое? Разве мы не должны растянуть процесс на какое-то время, сходить к семейному психологу, обсудить наши самые интимные сексуальные проблемы с совершенно незнакомым человеком? Поплакать на плече пройдохи, лезущего не в свои дела? Как-то предательски выходит: решать все в одиночку, все равно что делать тайный аборт или что-то вроде того. И назад уже не повернешь. Это конец, да?
– Или начало, – весело ответила она. – Начало новой жизни. Той, которую хочешь ты. Ты должна воспринимать это именно так, Рози. Не стоит оглядываться назад.
Боже, какие слова! Произнесенные вслух, они казались столь избитыми, столь банальными. Но эту ошибку совершали и до меня, и не раз, не так ли? Я вовсе не первопроходец, я не первая сбегаю из прогнившего брака, поэтому советы неизбежно банальны. Иди вперед и не оглядывайся. Смотри в будущее и не вспоминай о прошлом. Я понурилась, уткнувшись в стакан с вином, а Элис встала из-за стола, зная, что сейчас мне необходимо немного потосковать. Покиснуть, чтобы потом снова воспрянуть духом. И в этом тоже не было ничего революционного. Я угрюмо наблюдала, как она двигается по кухне, прибирается, поднимает игрушки, вытирает Лу нос, раздает печенье, занимается обычными делами. Она принялась запихивать в посудомойку гору грязной посуды и, как обычно, нагрузила машину через край.
