Текст книги "Обрести надежду"

Автор книги: Кэтрин Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

7

Надев свое попугайски зеленое бикини, купленное три года назад, в явно более веселое время своей жизни, и прихватив с собой бутылочку воды и последний номер «Ин Шейп», Грейс вышла на веранду и растянулась на оранжевом шезлонге. Хоть солнце и жарило не так сильно, она намазалась специальным кремом, памятуя об опасности рака кожи для таких светлокожих, как она, – уж больно много времени провела она за всю свою жизнь на солнце, особенно в детстве, когда «поджаривалась» в дедушкиной лодке до состояния вареного рака. Бабушка Элис даже называла ее в такие моменты «пожарной машиной». Но краснота потом быстро коричневела – на зависть всем ее школьным подружкам, разглядывавшим друг у друга загар в первый день после каникул.

На безмятежной глади залива лениво покачивались разные суденышки. Причем не рыбачьи, как обычно, а всевозможные катера и яхты из местного яхт-клуба – это «понаехавшие» туристы, в основном пенсионеры со сверкающими белизной новенькими вставными челюстями, добрались сюда откуда-нибудь из Джерси и Пенсильвании, чтобы вволю надраться джина и пива в клубе, изображая из себя богатеев. Старички были еще те – Джоанна, например, считала, что за наносным бронзовым лоском этого благопристойного общества царит атмосфера разврата, где все меняются женами и занимаются групповым сексом. Разврат не разврат, но, что называется, оттянуться по полной старички очень даже любили – судя по тому, как часто в клуб приезжала «скорая», чтобы оказать помощь очередному любителю караоке, выпавшему из строя. Дедушка Джим всегда ворчал на этих яхтсменов – дескать, мутят воду и рыбу распугивают. «И ведь это все в основном приезжие», – возмущался дедушка, на что отец Грейс отвечал: «Ну, они же не виноваты», – поскольку сам, в свое время удрав с родного Черепашьего острова, не был лишен капельки снобизма. Но он любил приезжать сюда рыбачить, и среди самых лучших детских впечатлений Грейс осталось воспоминание, как она в спасательном жилете вместе с дедом и отцом сиживала в лодке среди разметанных рыболовных снастей. Теперь дедушки уже не было в живых, а отец жил в Коннектикуте с новой женой и очень редко звонил.

Вот ведь как оно выходит… Отец, дед, Гэри… Все куда-то уходят. Ну вот как на них надеяться?

Чего бы она только не отдала за то, чтобы Гэри был сейчас с ней, чтобы они вместе, как и прежде, любовались золотистыми переливами на воде, отражающей розово-оранжевое буйство небес! Гэри обожал эти закаты.

Тогда она вспомнила про своих пациентов, прикованных к больничным койкам. Чего бы только не отдали они, чтобы оказаться на ее месте!

Так что жаловаться, наверное, грех. Ведь у нее хотя бы есть здоровье.

Журнал она даже не открыла, а закрыла глаза и стала вспоминать Гэри, его взгляд, исполненный любви к ней – даже тогда, когда он был уже слишком слаб, чтобы произносить какие-то слова.

Да, ей оставалось лишь оплакивать его. И она вызывала в памяти его образ. Вот Гэри сидит напротив за столом, грызет кончик шариковой ручки, отгадывая воскресный кроссворд; вот он потеет и пыхтит во время их пробежки по пляжу и только ухмыляется, дивясь ее выносливости; а вот Гэри на кухне, жарит оладушки и подает их ей прямо на веранду, и они, сгорбясь над тарелками, пьют вино из толстеньких бокалов и любуются прибоем.

Эти болезненные воспоминания были для ее измученной души своеобразным лечением. Она потихоньку приходила к выводу о том, что где-то за пределами ее переживаний обитает реальность и что время действительно лучший лекарь и завтра душа будет болеть чуточку меньше, чем сегодня. Чтобы преодолеть свои чувства, она должна позволить им существовать какое-то время, она должна ощутить их, прожить их. Ведь ее скорбь еще не ушла, ее горе еще не изжито.

Со своего шезлонга на веранде Грейс слышала доносящийся из дома мерный храп Джоанны. Джоанна всегда спала на спине, и частенько по утрам можно было застать такое зрелище – Джоанна лежит, раскинувшись на постели, глаза закрыты, рот распахнут. Устранить дефект носовой перегородки ничего не стоило, но Джоанна панически боялась ножа и ни за что не легла бы на стол хирурга. И все же, каким бы противным ни был иной раз этот храп, в некоторые моменты Грейс, как ни странно, находила его уютным. Он отгонял ощущение одиночества.

Она открыла глаза и посмотрела на воду и вдаль, на призрачные темные шпили Манхэттена. Может, съездить сегодня в город развеяться, посидеть где-нибудь, выпить и посмотреть, что из этого выйдет? Ведь она уже сто лет не надевала туфли и мини-юбочку и не забиралась на высокий табурет за стойкой бара и в последнее время все чаще задумывалась, на что может рассчитывать в свои годы. Только всякий раз, как доходило до дела, она почему-то так и не решалась. Джоанна расценивала подобное бездействие как свидетельство если не депрессии, то как минимум ложной стыдливости. Грейс уже тысячу раз объясняла ей, что перспектива познакомиться в баре с каким-нибудь прощелыгой, с которым все равно потом разругается, в тридцать семь уже не так радует, как могло бы быть, например, пять или десять лет назад.

Из дома донесся шум. Черри.

Грейс приподнялась и крикнула:

– Ну, как там твоя тетушка? Как погуляли?

Черри подошла к сетчатой двери, но выходить на веранду не стала.

– Нормально. А ты как? Есть какие-нибудь планы на вечер?

– Да нет. Я планировала просто расслабиться, отдохнуть. – Грейс усмехнулась собственным словам – можно подумать, она обычно куда-то ходит или устраивает бардаки.

– Здорово, киски, – сказала вышедшая к ним Джоанна, сонно зевая и потягиваясь.

Джоанна в одних только шортах протиснулась мимо Черри на веранду, залитую ярким дневным светом. На море в этот момент, конечно же, были какие-нибудь мужики с биноклями, которые наверняка оценили Джоаннину выставку прелестей, но саму Джоанну это ничуть не смущало, она расхаживала топлес и в более неподходящих для этого местах – даже как-то раз в Центральном парке – и постоянно всем напоминала о том, что в Нью-Йорке женщины имеют право ходить в общественных местах с обнаженной грудью. «Рамона Санторелли, детка», – говаривала она с победоносным видом, имея в виду адвокатшу, чьи ожесточенные баталии в суде в 90-е завершились закреплением за женщинами права показываться в общественных местах с обнаженным верхом по той простой причине, что это дозволено мужчинам.

Черри, не привыкшая к такому зрелищу, смущенно отвернулась. Судебное дело Санторелли, видимо, все-таки не догремело до Поссум-Крик.

– Почему же ты сегодня работаешь в ночь, Джо? – спросила Грейс. – Это тебя Кэти, что ли, приставила?

Джоанна повернулась к ней лицом, как будто для ответа одних слов было недостаточно.

– Нет. Просто, работая по ночам, я избавлю себя от проблемы.

– От какой же?

Джоанна вздохнула:

– У меня одна проблема – Донни.

– Да? Что-нибудь случилось?

– Нет. Ничего нового. Просто он у меня как заноза в заду.

Грейс удовлетворенно кивнула – это была самая здравая мысль, высказанная Джоанной за последние месяцы.

– А я всегда тебе говорю держаться от него подальше.

– Да, да, я знаю! – раздраженно сказала Джоанна. – Вот и собираюсь теперь последовать твоему совету.

– Ну и хорошо. – Грейс ответила сдержанно, но почувствовала, как по спине растекается жар.

Явно желая сменить тему, Джоанна спросила у Черри:

– Так тебя подвезти на работу? – Хоть она и старалась придать тону непринужденность, но Грейс уловила в ее голосе напряженные нотки.

– Послушай, – сказала Грейс. – Если я высказалась о Донни как-то не так и это задело тебя, то извини, пожалуйста.

– Да ладно, не бери в голову, – сказала Джоанна. – Просто давай не будем о нем говорить. Хорошо?

– Хорошо, – сказала Грейс, сдерживая волнение, и провела рукой по волосам.

– Так тебя подвезти или как? – снова спросила Джоанна у Черри.

– Ну подвези, – ответила та как-то нерешительно и ушла в дом.

Джоанна мялась, словно хотела сказать что-то еще, потом тоже ушла в дом, оставив Грейс на веранде одну.

Через двадцать минут Грейс услышала, как Черри крикнула ей «Пока!», и во дворе затарахтел мотоцикл. Грейс вскочила и бросилась к входной двери. Выглянув на крыльцо, она увидела внизу отъезжающий мотоцикл и Черри на заднем сиденье в запасном белом шлеме, который Джоанна держала у себя в комнате.

– Поосторожнее там! – пробормотала Грейс уже себе под нос.

Обнаружив, что в холодильнике шаром покати, Грейс решила прогуляться в «Соловьи», похлебать там супчика и пропустить стаканчик виски. А то и все два.

Она до сих пор не поняла, почему Джоанна так огрызнулась на нее. Ведь она только хотела помочь. Сколько раз она часами слушала ее рассказы про Донни – как Донни годами сидел у нее на шее, как он переспал с половиной своей клиентуры и как она все равно любила его просто за то, что он такой симпатяга и тоже по-своему любит ее. А теперь она взъелась на Грейс – просто потому, что та по-дружески посоветовала держаться от Донни подальше! Это даже не честно, обидно.

Она оделась и прямо в шлепках пошла в «Соловьи» – мимо старых, увитых плющом домов и огороженных низенькими белеными заборчиками палисадников, пестрящих желто-голубым цветеньем сорняков. Сейчас самое время скоротать часик-другой в баре, где тебя обслужит Капитан, один из тех немногочисленных мужчин, которому ничего от тебя не надо, разве что обменяться парой дружеских слов.

8

Больничные правила гласили: если ты распечатала пузырек с лекарством, ты не можешь поставить неиспользованные остатки на место. Ты должна их утилизировать или «истратить», и обязательно нужно сообщить об этом другой сестре. «Я истратила пятьдесят микров фентанила», – предположим, говоришь ты. Микрами в больнице называли микрограммы, микрограмм представляет собой одну тысячную миллиграмма. Ежедневно миллионы миллиграммов самых разных лекарств – прямо-таки целые аптеки – выбрасывались в мусорный контейнер. Так было положено. Чтобы, упаси Бог, никто не перепутал лекарства. Единственную гарантию того, что ты берешь именно нужное лекарство, и никакое другое, давала только нераспечатанная упаковка. Также больничное правило предписывало выбрасывать в мусор неиспользованные остатки лекарства непременно в присутствии другой медсестры. Но этого предписания никто никогда не выполнял.

Джоанна знала, что поступает очень нехорошо, унося лекарства с работы (она убеждала себя, что это не воровство, поскольку лекарства все равно отправятся в помойку), но пару раз, когда она делала это для Донни, она потом просила прощения у святого Тони и даже ходила в церковь исповедоваться. Но сейчас Донни было плохо, он мучился от болей, и, кроме того, Джоанна хотела, чтобы хоть в чем-нибудь он зависел от нее. Ей хотелось быть ему полезной, ведь она все еще была его женой. А разве ее желание помочь – и его желание, пусть неохотно, но принять эту помощь – не свидетельствовало о прочности их связи?

Такие мысли блуждали в голове Джоанны, когда она подносила шприц к исколотой ягодице миссис Шэвелсон, к тому месту, где располагалась мышца vastus lateralis. Джоанна любила делать уколы – твердая рука, точность попадания, медленный нажим пальцем, и инъекция милосердия совершена, – хотя сама боялась их панически. Насчет морфина у нее с Донни была железная договоренность – лекарство вводит она. Ни при каких условиях она не позволила бы ему колоться самому.

– Пожалуйста… – проговорила миссис Шэвелсон слабеньким хриплым голосом. – Пожалуйста…

У женщины была четвертая стадия, и через несколько дней ей предстояло поехать домой умирать в домашней постели под присмотром уже частных врачей.

– Не волнуйтесь, – сказала Джоанна. – Мы увеличили вам дозу. Так что сейчас станет немножечко полегче. Вы потерпите?

Введя иглу в мышцу и нажимая на поршень шприца, Джоанна, как обычно, испытала какое-то внутреннее чувство облегчения – словно вводимое лекарство переливалось больной женщине из ее собственного тела. В такие моменты она испытывала отток и одновременно прилив сил – наверное, то же самое, думала она, чувствовал Иисус, когда касался рукой пылающей жаром кожи страждущих. Джоанна чувствовала, что это ее призвание. Еще в детстве она любила ухаживать за многочисленными больными родственниками, ей нравилось утешать больных. Родители, бабушки-дедушки, тети-дяди, двоюродные братья и сестры – стоило кому-нибудь из них приболеть или сломать руку или ногу, и Джоанна мчалась с гостинцами навещать их, а по вечерам перед сном упоминала их в своих молитвах.

Морфин утоляющим теплом растекался по венам миссис Шэвелсон, она закрыла глаза и с едва заметной улыбкой погрузилась в сон. Хотя бы ненадолго, но ей полегчает, подумала Джоанна. А когда ее отвезут домой, там у нее будет постоянная капельница с увеличенной дозой, и смерть придет к ней незаметно, словно в тумане.

Джоанна спрятала неиспользованные полпузырька с лекарством в карман штанов и направилась в сестринскую. Ей повезло – Черри была там, заполняла на компьютере медицинскую карту кого-то из пациентов.

– Я истратила пять миллиграммов Морфея, – сообщила Джоанна, назвав лекарство именем древнегреческого бога сна, как это обычно делал Фред.

– Хорошо, – рассеянно отозвалась Черри, не отрываясь от работы. В отличие от Грейс Черри принадлежала к тому типу медсестер, которые не умеют делать несколько дел сразу. Любое занятие требовало от нее повышенной концентрации. Зато на заднем сиденье мотоцикла она была лучшим пассажиром, чем Грейс, – от всей души радовалась и наслаждалась ощущением свободы. Потому что отчаянная. Не то что Грейс – вечно напряжется и кричит Джоанне, чтобы ехала потише да смотрела на дорогу, а сама прямо впивается пальцами Джоанне в бока. Но больше всего раздражали Джоанну нотации, которые любила читать ей Грейс насчет Донни. Тоже мне опытная нашлась. Что она может знать про супружество, если прожила со своим мужем всего несколько месяцев, а потом он умер?

– Как там миссис Шэвелсон? – поинтересовалась Черри.

Джоанна оторвалась от своих размышлений.

– О, она сейчас в волшебной стране.

– Она хочет, чтобы я познакомилась с ее внуком, – сказала Черри. – Он в юридическом колледже учится. Как думаешь, стоит?

Джоанна щупала пузырек с морфином в кармане.

– А Грейс его видела? – спросила она и про себя подумала: надо бы переложить пузырек в свой шкафчик, пока кто-нибудь не заметил, что карман оттопырен. – Она тебе сразу скажет, стоит ли с ним знакомиться.

– Нет, он не навещал бабушку, – сказала Черри. – Он живет в Бостоне.

– В Бостоне? И ни разу не навестил умирающую бабулю? – Джоанна изобразила звук сигнала из телевикторины, означающего проигрыш. – Следующий игрок!

Удачно «съехав с базара», Джоанна, стараясь не выдать себя спешкой, пошла по коридору в сторону раздевалки для персонала. Открыв дверь, она тут же поняла – побыть одной не получится, профурсетка Дон болтает в раздевалке по мобильнику. Персоналу не разрешалось говорить по мобильному телефону в отделении, потому что его сигнал мог нарушить работу медицинских приборов, поэтому все приходили сюда. Не то что все, а в основном Дон, пергидрольная блондинка, которая в свои «за сорок» почему-то считала, что круто носить чулки с поясом, причем так, чтобы это было видно всем. Она была, пожалуй, самой ленивой медсестрой в отделении, даже ходили слухи, что ее перевели с дневной смены на ночную после того, как из-за передозировки лекарства у нее чуть не умер пациент. Джоанна инстинктивно недолюбливала Дон, не столько за лень, сколько за ее натуру – Дон спала со всеми, кому не лень, как течная сучка, в то время как беспорядочность самой Джоанны в половых связях была скорее вопросом отношения, нежели образом жизни. Она не считала для себя возможным прыгать из постели в постель и могла заниматься сексом только с одним человеком – внебрачных связей не одобрил бы Тони.

– Я попозже перезвоню, – сказала в трубку Дон, смерив Джоанну пренебрежительным взглядом.

Дон со всеми была злобной, но к Джоанне питала особую ненависть, так как считала ее своей главной конкуренткой в борьбе за внимание со стороны горячих латиноамериканских парней из техперсонала. Она заперла телефон в свой шкафчик и, ни слова не говоря, вышла.

Джоанну это ничуть не задело. Ей главное было незаметно убрать в шкафчик раздобытую контрабанду. Трясущимися руками она набрала комбинацию цифр, открыла шкафчик и торопливо сунула пузырек с морфином под сложенные стопкой запасные рабочие штаны.

По дороге обратно к миссис Шэвелсон Джоанна решила заглянуть к мистеру Бланшару, веселому толстяку австралийцу необъятных размеров лет пятидесяти с лишним, который коллекционировал чучела лягушек. Более десятка мягеньких зеленых лягушечек разных форм и размеров стояли у него на подоконнике, смотря мордашками в окно. Так нравилось мистеру Бланшару.

Его медсестрой была Дон, поэтому его надо было перевернуть. Лежачих пациентов полагалось переворачивать через каждые два часа, чтобы предотвратить возникновение пролежней, которые могли образоваться на коже от долгого лежания на спине. Джоанна всегда ворочала больных за других медсестер – во-первых, потому что была сильной, а во-вторых, потому что ей это нравилось. А иногда она делала это просто потому, что никто другой не делал. Мистеру Бланшару два дня назад сделали коронарное шунтирование, поэтому чувствовал он себя пока не очень хорошо. Ему предстояло долгое восстановление, и постоперационная депрессия уже дала о себе знать. Но он все равно заботился о том, чтобы его лягушечки стояли на подоконнике лицом к окну и «могли видеть», что делается на улице, и телевизор у него всегда был включен. Джоанна умудрилась перевернуть его на бок и обнаружила, что он описался. Обычно она охотно убирала за чужими пациентами – смысл заключался в том, что медсестры должны помогать друг другу, – но с Дон была совсем другая история. К счастью, у мистера Бланшара все уже впиталось в матрац.

Вдруг она услышала в телевизоре имя Мэтта Коннера. Платиновая блондинка с сумасшедшим загаром и белоснежными зубами докладывала с экрана:

– Мэтт Коннер, как нам сообщили, находится в коме после сегодняшних съемок трюка для нового фильма «Последний свидетель», где он снялся вместе с Фаррен Траш, съемок, обернувшихся такой трагедией. Джулия Круз была там. Джулия?..

Не веря своим глазам и ушам, Джоанна смотрела на Джулию Круз в гламурном розовом дождевике, который та почему-то напялила, несмотря на отсутствие дождя. Джулия Круз, стоя на одной из улиц в центре города, со скорбным видом говорила:

– Да, Кассандра, спасибо. На данный момент нам известно, что всего несколько часов назад Мэтт Коннер снимал здесь, на центральных улицах города, сцену, в которой он догонял на мотоцикле вертолет, стреляя в него из ракетницы. Первоначальная версия гласит, что Коннер наехал передней шиной на натянутый осветительный кабель, из-за чего тридцатипятилетний актер потерял управление мотоциклом, перелетел через руль и ударился головой о мостовую. Защитного шлема на нем не было. Прибывшая на место трагедии бригада «скорой помощи» отвезла актера в больницу Бельвю хоспитал…

– В Бельвю! – воскликнула Джоанна. – Господи, а чего уж сразу не в реку?! Сбросили бы его в Ист-Ривер!

– Бог ты мой, что это на ней надето?! – проговорил спросонок мистер Бланшар.

– А я ведь с ним была вчера вечером! – сказала Джоанна, обращаясь к телевизору, и в тоне ее прозвучало сокрушенное недоумение, свидетельствовавшее о том, что она не просто находилась в одном помещении с Мэттом Коннером. Ей срочно нужно было позвонить Донни. Он-то знает уже?

– Конечно, Мэтт Коннер известен тем, что сам выполняет все трюки, – продолжала Джулия Круз, – но в данном случае трюк не требовал присутствия актера в кадре, а еще нам сказали, что на съемочной площадке сегодня почему-то не было медперсонала, как этого требуют правила. Какое-то жуткое стечение трагических обстоятельств в центре нашего города. Кассандра?

– Спасибо, Джулия. Я добавлю еще только, что ракетница, из которой стрелял актер, была ненастоящей.

– Совершенно верно. Вместо настоящего оружия актеры используют на съемочной площадке реквизит. Очень похожий на настоящее оружие, но реквизит. К сожалению, кровь и боль Мэтта были настоящими. Кассандра?

– Еще раз спасибо вам, Джулия. Мы все теперь будем молиться за него.

– Какая глупость – выполнять трюки самому! – воскликнула Джоанна. – А зачем тогда каскадеры?!

Из палаты мистера Бланшара она бросилась в сестринскую, где был телефон. Но теперь вместо Черри там сидела Дон и опять трепалась.

– Нет, Патриция, а почему ты должна с этим мириться, а? – говорила она в трубку с видом мудрой советчицы. – Ведь ты моложе не становишься. – Она посмотрела на Джоанну и спросила: – Тебе надо что-нибудь? – За раздражением в ее голосе слышалась легкая обеспокоенность – видно, боялась, не случилось ли чего с кем-нибудь из ее пациентов.

– Не мне, мистеру Бланшару, – сухо сообщила Джоанна.

Искорки паники заметались в глазах Дон.

– Ладно, Триш, мне надо идти, – сказала Дон в трубку. – Я тебе завтра позвоню. Все, целую, пока!

Она повесила трубку и гордо продефилировала мимо Джоанны, покачивая бедрами.

Буркнув себе под нос: «Сука!» – Джоанна бросилась к аппарату и принялась дрожащими от волнения руками набирать номер Донни, оказалось, неправильно, и она начала все снова, словно в каком-то бреду. Она даже не подумала в тот момент, как сейчас поздно – почти час ночи. Наконец соединение установилось.

– Алло… – послышался в трубке сонный голос Донни.

– Это я, – сказала Джоанна. – Ты в курсе, что произошло?

– Нет, – отозвался Донни. – Ты о чем?

– А ты вообще один?

– Да, я один. А какое это вообще имеет значение?

– Мэтт Коннер!.. – сказала Джоанна, стараясь сдерживать эмоции. – Он попал в аварию. В ужасную аварию. Такую ужасную, что, может, даже не выживет.

– Да ну, брось. Чего ты мне мозги пудришь? – сказал Донни.

– Да я сама только что видела по телевизору. Была в палате у мистера Бланшара, у него там телевизор включен.

– Бог ты мой!..

– Он сам выполнял трюк, ну и разбился, – объяснила Джоанна. – Может, ты позвонишь Фаррен и сообщишь ей?

– Блин… Сам выполнял трюк. Я же говорил тебе, этот парень маленько чокнутый.

Джоанна прижимала трубку к самому уху.

– Ой, я не могу поверить!.. Мы же только-только видели его, целехонького и здорового, и вдруг нате вам… А вдруг он умрет?

– Да успокойся ты, Джо, не умрет он!

– Как жалко, что я даже не поговорила с ним тогда! – сокрушалась Джоанна, не имея при этом понятия, о чем могла бы говорить с актером. Просто ей хотелось вернуть ту последнюю ночь. – Господи, Донни, ну вот почему?.. Почему с людьми все время происходит такое дерьмо?..