Текст книги "Обрести надежду"

Автор книги: Кэтрин Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Мэтт посмотрел на нее с удивлением:

– А я думал, это знают все.

– Ничего подобного, – сказала Грейс. – Пока ты сюда не загремел, я о тебе вообще ничего не знала и в личную жизнь Мэтта Коннера не посвящена. – Это, конечно, была неправда – Грейс «пошуршала» в Интернете и узнала, что он не только не был женат, но и не имел постоянной девушки, которая могла бы продержаться у него больше нескольких месяцев.

– То есть ты про мою личную жизнь? – Мэтт хохотнул, как над старой доброй шуткой. – Когда репортеры и фотографы крутятся все время под ногами, какая уж тут личная жизнь?.. – Он обвел рукой продезинфицированную палату с ее трубками, капельницами и прочим снаряжением. – Вот она – моя личная жизнь!

Впрочем, слова эти не воспринимались как нытье – Мэтт Коннер, находясь в больнице, оказывается, находил удовольствие в уединении, которого не видел уже много лет.

Грейс хотела, чтобы он продолжал говорить, поэтому спросила:

– А как ты познакомился с Майклом Лэвендером? – Ей и впрямь было интересно.

Этому вопросу Мэтт обрадовался – не от великой любви к Лэвендеру, а из-за возможности ответить подробно.

– Я тогда работал в одном гадюшнике в Сан-Антонио, – сказал он. – Майкл приехал туда из Лос-Анджелеса искать таланты на местном театральном фестивале. Пришел в бар, где я работал, увидел меня и спросил, не пробовал ли я когда-нибудь себя в актерском деле. Ролей я никогда никаких не играл, а вот выступать очень любил, поэтому поехал вместе с ним в Лос-Анджелес, и первой работой, которую нашел мне Майкл, были съемки в пивном рекламном ролике.

Грейс не стала вслух хвалить Мэтта за отличную память и правильно выстроенную речь – не хотела, чтобы он радовался раньше времени, но сама очень радовалась за него.

– А реклама какого пива? – полюбопытствовала Грейс, хотя сомневалась, что когда-нибудь видела это по телевизору.

Мэтт усмехнулся:

– Да ну, мне стыдно, нечем тут гордиться.

– Ну, это понятно. А делать-то что надо было?

– Нет, я скажу, только ты про меня ничего плохого не думай, ладно?

– Ну конечно.

– В общем, в этой рекламе у меня был обед при свечах с одной красавицей. Мы с ней сидим в дорогущем ресторане, она пьет вино, у меня – «Буд лайт». Вдруг от свечи загораются сушеные цветочки на столе. Моя подруга начинает вопить, требуя, чтобы я затушил пламя своим пивом. Но я не могу расстаться с ним, потому что оно очень вкусное. Вместо пива я выливаю на огонь ее суп, а когда ничего не получается, я срываю с ее шеи шарфик и начинаю им сбивать пламя.

– Надо же, как смешно!

– Да. Этот ролик крутили во время Суперкубка.

– Кто знает, может, в тот момент ты и стал звездой.

Мэтт пожал плечами:

– Да, мне тогда повезло. Мне вообще всегда везло. До последнего времени.

– Ничего подобного! – возразила Грейс. – Тебе и сейчас повезло. Повезло, что остался жив. Что можешь ходить. Так что давай не раскисай, а постарайся научиться вырабатывать у себя оптимизм. Сделаешь это? Для меня.

Мэтт улыбнулся с какой-то грустной благодарностью.

– Конечно, – ответил он и закрыл глаза.

Однажды вечером, ближе к концу первой недели после того, как Мэтт пришел в себя, когда Грейс измеряла ему пульс, он вдруг попросил:

– Я хочу покататься.

– Покататься? – удивилась Грейс, отметив у него блестящий пульс в восемьдесят ударов. Показания она занесла в его медицинскую карту.

– Да. В инвалидной коляске, – сказал Мэтт, хотя благодаря ежедневным занятиям с физиотерапевтом мог прекрасно передвигаться на своих двоих.

– В два часа ночи? – снова удивилась Грейс.

– А по-моему, самое подходящее время. В коридорах пусто.

Как странно – еще вчера Грейс мечтала поводить Мэтта по больничным коридорам, напоминавшим пустынный белый пляж. Поводить, поддерживая его временами под руку, чтобы он не упал.

– А ногами походить ты разве не хочешь? – спросила она.

– Нет, – сказал Мэтт с легкой капризцей в голосе, свойственной всем кинозвездам. – Я хочу покататься.

– Хорошо, – дипломатично согласилась Грейс, понимая, что он, наверное, устал и не расположен ходить пешком. – Немного покатаешься – и спать.

Инвалидная коляска стояла прямо за дверью в коридоре – так распорядился Мэтт, потому что не хотел видеть ее постоянно у себя в палате. Он сказал, что она напоминает ему один жуткий фильм, где зловещая детская коляска гонялась по пустынному особняку за героем фильма. Но главной причиной, как догадывалась Грейс, было, конечно, тщеславие. Мэтт, который всегда гордился своим нерушимым образом железного и несгибаемого супергероя, до сих пор не мог привыкнуть к тому, что стал немощным. Не мог привыкнуть и смириться.

Встав с постели, Мэтт в одном своем синем халате самостоятельно дошел до коридора, где стояла коляска. На этаже было тихо, если не считать шума, доносившегося из сестринской, где Дон, как всегда, чесала языком по телефону. Мэтт уселся в коляску, взялся за подлокотники и улыбнулся – в конце концов, инвалидное кресло – это просто сиюминутное развлечение, а не то, к чему он, не приведи Господь, конечно, прикован и на что навеки обречен.

Грейс ничего не имела против такого каприза кинозвезды. Ее Гэри последние дни своей жизни без коляски прожить не мог, потому что совсем не мог ходить. Грейс усаживала его и вывозила на веранду, где он любовался морскими закатами.

Вот и сейчас, взявшись сзади за ручки, Грейс повезла Мэтта по коридору, подальше от сестринской, в тишину и безмятежность больничных покоев. Словно каким-то далеким эхом откликалась эта прогулка в ее памяти, и она тихонько улыбалась про себя. Улыбалась, думая о том, каким, оказывается, слабым местом стали в ее душе немощные мужчины. Но второго Гэри Грейс себе не желала – то есть еще одного мужчину с серьезными проблемами со здоровьем. Одно дело, если вы вместе прожили долгую жизнь, вместе состарились, и ты за ним ухаживаешь, но когда ты молода… Нет, ей нужен здоровый партнер, но об этом остается разве только мечтать…

И хотя нынешнее состояние Мэтта автоматически зачисляло его в разряд «безопасных», Грейс не могла рассматривать его как кандидатуру для романтических связей, а потому ничем не рисковала, флиртуя с ним. К тому же она была старше его на четыре года и, уж конечно, не так молода и хороша собой, как те женщины, что обычно ложились перед ним штабелями. Оба они – Грейс это чувствовала – жили какой-то непостоянной, временной, промежуточной жизнью. То, что происходило здесь, в отделении интенсивной терапии, нельзя было назвать настоящей жизнью, их реальным миром. Даже сейчас, выкатившись на эту «туалетную» прогулку, они покинули свою уютную, «насиженную» зону душевного комфорта, покинули привычные границы «хор о м Паваротти», с тем чтобы сделать этот символический шаг в сторону неизведанного внешнего мира, а потом все равно вернуться обратно, в хорошо известные, привычные рамки.

Толкая перед собой коляску с Мэттом, Грейс вдруг впервые за все время с грустью ощутила конечность всего происходящего в мире. Ведь Мэтта, возможно, выпишут уже через неделю или раньше.

– А побыстрее нельзя? – спросил Мэтт, когда они проехали половину коридора.

Грейс представила себе его в детстве – как он катался в магазинах на тележке, прося маму разогнаться побыстрее. Этой просьбы Грейс не одобряла, но немного ускорила шаг.

– Еще быстрее! – потребовал Мэтт. – Давай посмотрим, на что способна эта бандура!

– Эта бандура способна на то, для чего предназначена, – сказала Грейс. – Это же не гоночная трасса в Индианаполисе.

Но Мэтт раздухарился.

– Быстрее! Ну, поехали же!

Когда они завернули за угол, Грейс поняла, что он чувствует, чего хочет – ощущения свободы. Она и сама теперь испытывала острую потребность двигаться быстрее и подарить эту скорость ему – чтобы они вместе ее ощутили.

– Еще быстрее! – сказал Мэтт.

Грейс и так почти бежала, катила коляску даже быстрее, чем разрешалось, – Кэти за такое наверняка отругала бы. А Мэтт кричал:

– Еще быстрее!

– Нет, – сказала Грейс, и вдруг колеса словно заклинило, коляска замерла как вкопанная, и от этой резкой остановки Мэтт вылетел из сиденья и с размаху шмякнулся об пол, улетев шагов на десять от нее. – Мэтт! – крикнула Грейс и бросилась к нему – он лежал распростертый на спине, раскинув в стороны руки.

Глаза его были закрыты, и сам он не шевелился. Грейс чуть не умерла от страха. Она опустилась на колени рядом с ним и коснулась его лица. Она не видела, чтобы он ударился головой, но ведь все произошло так быстро. Она понимала, что должна скорее бежать к ближайшему телефону и вызвать Фреда и бригаду «скорой помощи», но она не могла и шелохнуться. Она боялась, как бы кто не увидел это из коридора, поэтому звала его тихим голосом и ждала ответа, но он не отзывался. Грейс не знала, что ей делать, и вдруг Мэтт открыл глаза и издал какой-то звук, и по его лицу она поняла, что он смеется.

Облегчение, которое она испытала, было ничто по сравнению с ее гневом.

– Да как же так можно?! Это же хулиганство какое-то! – вскрикнула она, испытывая такое чувство, как будто ее предали.

– Ой, ну ладно, я же просто пошутил, – сказал Мэтт.

– Обратно пешком пойдешь.

Мэтту такое предложение не понравилось. Он встал на колени и поднялся без всякого труда.

– Прости, – сказал он. – Я и сам не знаю, зачем такое учудил.

Грейс смотрела ему в глаза и вдруг впервые за все это время заметила, что они похожи на ее собственные.

– Ты меня простишь? – сказал Мэтт.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Грейс уловила вспышку, пробежавшую между ними. Она буквально чувствовала жар его тела, поскольку стояла совсем рядом, и ей даже показалось, что он сейчас ее поцелует. Она невольно отодвинулась – то ли боясь его, то ли того, как это может выглядеть со стороны. Тогда она просто наклонилась, сняла коляску с тормоза и сказала:

– Ладно, садись. Пешему я тебе тоже не доверяю.

С виноватой улыбкой Мэтт сел в коляску. Начальство, слава Богу, удалилось отдохнуть, и, везя пациента теперь уже на нормальной скорости, Грейс поймала себя на ощущении, что приручила какое-то дикое животное.

25

Усталая, но счастливая, Черри выполняла обычные утренние обязанности с приливом такой энергии, какой сроду от себя не ожидала. Она отпускала лекарства, ставила и снимала капельницы, мыла за больными горшки и даже успела выслушать две истории жизни. В настоящий момент она брала кровь у новенького пациента, мистера Донахью, поступившего к ним вчера из отделения «скорой помощи» после аортокоронарного шунтирования.

Благодаря Рику Черри теперь работала в дневную смену – на месяц раньше, чем предписывали правила, – и ей было очень радостно видеть дневной свет, льющийся в окна палаты мистера Донахью. Она даже не просила Рика похлопотать о переводе с ночных дежурств. Просто однажды, где-то неделю назад, когда они нежились в постели после очередного шикарного дневного секса, Черри как бы невзначай пожаловалась, что ей жуть как надоело работать по ночам, и еще прибавила, что если бы она работала днем, то могла бы тогда готовить для него нормальную домашнюю еду, а разве это не прекрасно? Тогда Рик никак не отреагировал на эти ее слова, но на следующее утро, когда Черри вернулась с очередного дежурства, Рик поцеловал ее и сказал:

– Я тут позвонил кое-кому, и со среды ты начинаешь работать только в дневную смену.

Черри была на седьмом небе от счастья – не только потому, что умудрилась так изящно избавиться от ночной смены, но еще и потому, что это был верный знак, свидетельствовавший о чувствах Рика к ней. Значит, он все-таки купился на вкусненькую домашнюю еду, а это, в свою очередь, значило, что скоро, очень скоро – всего лишь вопрос времени: недель или даже дней – он предложит ей переехать к нему. Черри еще никогда не жила с мужчиной и теперь просто не могла дождаться, когда эта новая жизнь наступит.

Конечно, придется объясниться с Грейс, и, конечно, желательно бы поскорее – хотя бы потому, что скоро осень, а Центральный парк всего в нескольких кварталах от дома Рика. Подумать только, какую же прекрасную осень они проведут вместе!

Самое интересное, что они с Риком теперь работали вместе. В больнице они специально не скрывали свои отношения, хотя было ясно, что Рик не хочет их афишировать. Как-то раз Черри хотела украдкой поцеловать его, когда вокруг не было ни души, кроме одного-единственного спящего пациента, но Рик остановил ее, твердо положив ей руку на плечо.

– Ой, Бордо, давай все-таки попробуем изображать из себя настоящих профессионалов, – сказал он, улыбнулся ей заговорщически, смерил ее спокойным, уверенным взглядом с ног до головы и прибавил: – Давай подождем до дома. – И от этого слова «дома» у Черри внутри пробежала приятная дрожь.

Она аккуратно извлекла из руки мистера Донахью шприц и положила взятый анализ крови на тележку возле постели. Мистер Донахью в свои семьдесят восемь выглядел весьма бодро – круглое румяное безусое лицо, светло-голубые глаза и густая шелковистая седая шевелюра. Кожа у него была розовая, как у младенца, и создавалось впечатление, что он никогда в своей жизни не брился. Сорок шесть лет подряд он проработал в одной рекламной фирме и теперь потчевал Черри рассказами о своем любимом трудовом достижении – какой-то давней-предавней рекламе спортивных автомобилей «ягуар».

– Вы слыхали такой девиз: «Красота, широта, быстрота»? – спрашивал он слабеньким еще после операции голоском. – Так вот это мы. Я еще предлагал прибавить: «Побед на гонках чистота». Ведь «ягуар» тогда уже пять раз выиграл кубок Ле-Мана. Но мое предложение запороли.

Тут в палату вошел Рик, вооруженный своим неизменным блокнотиком и профессиональной улыбкой доброго доктора, демонстрирующей сильные крепкие зубы. Черри любовалась им и гордилась, что это ее мужчина. И гордилась собой.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Рик у мистера Донахью. – Головокружение есть? Или, может, дышать трудно? Тошнота?

Мистер Донахью отрицательно мотал головой при каждом вопросе, потом сказал:

– Вы, наверное, не поверите, но я немного проголодался. У меня аппетит волчий всегда, при любых обстоятельствах. Можете себе представить?

– Это хороший признак, – сказал Рик, отдавая свой блокнот Черри. – Завтра мы собираемся перевести вас на твердую пищу. Ваша жена говорит, что вы любите утку. Я знаю неподалеку одно местечко, где так готовят жареную утку, что пальчики оближешь. Так что если вы готовы, завтра мы можем пронести вам сюда тихонько такой уточки.

– Ой, какой же вы хороший доктор! – обрадовался мистер Донахью. – Настоящий доктор!

Когда Рик ушел, Черри ввела мистеру Донахью внутривенно препарат разжижения крови и по его просьбе опустила жалюзи, чтобы солнце не засвечивало экран телевизора. Потом она зашла в сестринскую за Джоанной, и они вместе отправились в буфет. Было время обеда.

Черри заказала себе сандвич с жареным сыром, Джоанна взяла куриные пальчики.

– Ну? Как идут дела в Доннивилле? – спросила Черри.

– Да как-то скучновато по сравнению со здешними, – ответила Джоанна. – Ты, случайно, не присутствовала, когда Фаррен Траш закатила сцену у Мэтта в палате?

– Нет, – сказала Черри, гадая, что имела в виду Джоанна под словом «скучновато», и расценив перемену темы как умышленную. Черри теперь все больше и больше интересовалась любовными романами других. Ей почему-то казалось, что у других они не такие сказочные и многообещающие, как у нее.

– В общем-то я знаю только то, что Фаррен дико орала на Майкла Лэвендера – дескать, он рушит ее карьеру, – сказала Джоанна. – Может, Грейс знает об этом поподробнее, ведь Мэтт наверняка откровенничает с ней.

– Может быть, – сказала Черри, которой такие вещи как-то вообще не приходили в голову. Она искренне считала, что Мэтт всю ночь спит, а Грейс в это время читает книжки.

– Нет, я просто уверена, что они разговаривают по душам, – продолжала Джоанна. – Просто у меня пока не было удобного случая спросить у нее, да и не хочется выглядеть такой любопытной вороной, которая сует нос в чужие дела.

– Ты? Любопытная ворона? – скептически усмехнулась Черри.

– Не скажи. Я иногда бываю знаешь какая «любознательная», – сказала Джоанна, прихлебывая из баночки кока-колу. – Только вот к Грейс никогда не лезу с расспросами. А знаешь, как интересно! Как ты думаешь, чем они там занимаются по ночам?

– Ну чем… Она берет у него кровь на анализ, измеряет температуру, дает ему лекарства. А чем они еще могут заниматься?

Джоанна пожала плечами:

– А кто их знает. В него знаешь сколько баб влюбляется? Да все поголовно! Если у кого и есть иммунитет к таким вещам, так это, наверное, как раз у Грейс.

– Кстати, из них получилась бы отличная парочка, – заметила Черри.

– Ага. Грейс как раз именно это и нужно, – сказала Джоанна. – Очередной мужик, за которым надо ухаживать. Причем я говорю буквально – ухаживать.

– А по-моему, она своего мужа любила, – сказала Черри. – Разве нет?

– Да. Только его болезнь из нее вытянула все силы. Надеюсь все-таки, что в Мэтта она не втрескается. Он знаешь какой сердцеед.

– Втрескается? – удивилась Черри. – С чего бы это? Или я чего-то не знаю?

– Да нет, ничего особенного, – сказала Джоанна с невинным видом. – Я знаю только, что они все ночи напролет проводят вместе. И еще знаю, что Грейс смотрела его фильмы. Она брала у меня в комнате диски, и один так и остался в проигрывателе. Или это ты его там забыла?

– Нет, не я, – сказала Черри.

– Я так и поняла. И считаю, что если Грейс втюрится в Мэтта, то потом жутко пожалеет!

– Да ну, не думаю, что Грейс даст такую слабину, – возразила Черри. – Если она смотрела его фильмы, то наверняка знает, какая у него репутация. К тому же он ее младше!

– Ну и что? – сказала Джоанна. – Моя мама тоже старше папы.

– Да, но Грейс какая-то по-настоящему взрослая, солидная, а Мэтт Коннер чего-то на взрослого не похож.

– Слышь, Скарлетт, не надо подходить к этим вопросам с точки зрения логики, – сказала Джоанна. – Это же не философия, а жизнь. И в ней присутствует не логика, а пенис Мэтта Коннера, который Грейс не только видела, но и держала в руках. В рамках медицинской необходимости, конечно. У меня, слава Богу, хватает деликатности не расспрашивать ее об этом.

После обеда Джоанна отправилась в банк продлить какой-то просроченный счет, а Черри одна вернулась в отделение интенсивной терапии.

Когда она вошла в сестринскую, ее уже поджидала Кэти. Бледная как полотно и какая-то мрачная, Кэти сказала:

– Черри, пожалуйста, зайди ко мне в кабинет.

Черри без возражений последовала за начальницей, гадая про себя, что бы такое могло случиться. Может, Кэти узнала про ее отношения с Риком? Кэти не одобряла служебных романов, но Черри почему-то казалось, что она никогда не станет обсуждать это.

Войдя в кабинет, Черри прямо обмерла, когда увидела в креслах перед рабочим столом Рика и Фреда Хирша. Вид у них тоже был испуганный. Кэти подкатила для Черри еще одно офисное кресло, сама села за свой стол и сказала, обращаясь к Черри:

– У меня плохие новости.

У Черри внутри все похолодело. В мозгу стучала только одна мысль: «Что случилось?» В поисках ответа она попыталась поймать взгляд Рика, но тот, потупившись, смотрел вниз, на свои сжатые в замок руки.

А Кэти продолжала:

– Пока ты обедала, мистер Донахью умер.

– Что-о?! – воскликнула Черри, не веря своим ушам.

– Судя по всему, разрыв аневризмы, а из-за гепарина невозможно было остановить кровотечение, – объяснил Фред, как обычно, в своей мягкой, интеллигентной манере.

Кэти взяла со стола историю болезни больного и произнесла:

– Тут ясно написано: «Церебральная аневризма. Антикоагулянты противопоказаны». – И прибавила: – И никакого гепарина не назначено.

Почва стала уходить у Черри из-под ног. Она же точно помнила, что там был назначен гепарин – иначе она бы не ввела его пациенту! Она вопрошающе смотрела на Рика, поскольку он заполнял карту. Но он упорно отводил взгляд. Она только видела, что он страшно зол и нервничает, и это ее пугало.

– Может такое быть, что ты неверно прочла написанное? – с отеческой улыбкой спросил Фред. – Я вот знаю, что мои глаза меня нет-нет да и подводят иной раз. Помню, как я потерял своего первого пациента – тридцать лет назад это было – что-то напутал с лекарствами. В ту же ночь после работы нажрался в стельку в каком-то лесбиянском баре за городом.

Строго кашлянув, Кэти прервала эту исповедь. Голосом ровным и сдержанным она сказала:

– Вы меня извините, но ситуация у нас очень серьезная, и мы обязаны принять меры во избежание ее повторения. Во избежание повторения!

Ситуация действительно была ужасная. Черри не знала, куда деваться, – мало того что умер мистер Донахью, так еще ее обвиняли в его смерти, и она могла потерять работу. Но самое ужасное – помимо непреложного факта смерти пациента, конечно, – было то, что Рик теперь ее ненавидел. Ведь это был его пациент. И она подвела Рика. Подвела так, что хуже не бывает.

Но как же это произошло? Неужели она и впрямь неверно прочла карту? Такое вообще-то невозможно, но теперь она ни в чем не была уверена. Может, она действительно жутко устала и совсем измоталась? Даже больше, чем сама это осознавала.

Наконец Рик открыл рот и заговорил.

– Я считаю, – сказал он голосом таким тихим и сдавленным, какого Черри от него никогда не слышала, – что разрыв аневризмы произошел бы в любом случае, независимо от того, получил пациент это лекарство или нет. Это был просто вопрос времени. – Последняя фраза была особо подчеркнута и предназначалась Кэти, и у Черри сжалось сердце от благодарности. Рик защищал, ее. Защищал в тот момент, когда она подумала, что он от нее отвернулся.

– Может, это и так, – сухо проговорила Кэти, поправляя очки на переносице, – но факт остается фактом: была сделана недопустимая и непоправимая ошибка, потеряна человеческая жизнь, и кто-то должен понести за это ответственность.

От этих слов Черри бросило в дрожь – все выглядело так, будто ее открытым текстом обвиняли в убийстве.

– По правде сказать, – вмешался в разговор Фред Хирш, – мы все тут несем за это ответственность. Вся больница – от высшего начальства до самых низов. А что мы хотим, если у нас на пять-шесть пациентов по одной медсестре? – И он сочувственно посмотрел на Черри, хотя слова его были адресованы Кэти. – Вот эту медсестру – хорошую, старательную медсестру – я вижу за работой целыми днями. Как и все остальные здесь, она, конечно, перерабатывает, и случаи, подобные случившемуся сегодня, становятся неизбежными. Ответственность – это, конечно, здорово, но ответственность лежит на системе в целом.

Черри хотела послать Фреду благодарный взгляд, но слезы затуманили ее глаза и потекли по щекам. Она вытирала их рукавом, пытаясь представить себе, как повела бы себя в этой ситуации Грейс, хотя Грейс, наверное, никогда в жизни не совершила бы такой идиотской и непростительной ошибки. Тогда Черри просто задрала подбородок, как это иногда делала Грейс, и велела слезам остановиться. Теперь даже дышать стало легче.

– У тебя есть что сказать, Черри? – спросила Кэти с натужной доброжелательностью.

Черри мотнула головой.

– Мне очень жаль, – сказала она так тихо, что сама едва расслышала свои слова, – но я, честное слово, не знаю, как объяснить случившееся.

Кэти освободила ее от работы на остаток дня. В холле к ней подошел Рик, сказал, чтобы она вечером приезжала и что они скоро увидятся.