Текст книги "Волк и голубка"
Автор книги: Кэтлин Вудивисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
– Похоже, к твоей семье присоединится и отродье этой девки? – И весело рассмеявшись, он сжал подбородок Эйслинн: – Ах, какой бы у нас родился прекрасный сын, дорогая, веселый, мужественный и красивый! Жаль, что бастард не женится на тебе. Он ведь ненавидит женщин, сама знаешь.
Эйслинн гневно отбросила его руку и повернулась к Вулфгару.
– Ты ничем не лучше его, – едва слышно бросила она. – Будь я чуть поумнее, собралась бы с силами и боролась до конца! Распорола бы тебе живот, прежде чем сдалась! Мой позор тебя забавляет!
Вулфгар потер расцарапанную грудь и непривычно шутливым тоном попросил Эйслинн прекратить пустые жалобы.
– Не расстраивайся, милая, моя израненная плоть свидетельствует о том, как храбро ты боролась. Окажись на моем месте кто-то послабее, ты, конечно, играючи одолела бы его!
Он перехватил ее руку, занесенную для удара, и прошептал, улыбаясь одними глазами:
– Хочешь, я скажу об этом во всеуслышание? Пусть все узнают, что хотя ты и отдалась мне вчера, но все же рассчитываешь на полную победу.
– Господин! Господин, – охнула Эйслинн, чувствуя на себе пристальный взгляд монаха. – Святой отец!
Встревоженный голос священника перекрыл одобрительные вопли норманнов:
– Кхм! Милорд… сэр Вулфгар. Я отец Данли. Вы просили меня прийти. – И, заметив грозно нахмуренное лицо Вулфгара, торопливо и испуганно продолжал: – Я пришел отслужить заупокойную службу, но считаю необходимым выполнить и другие обязанности, подобающие моему сану. Боюсь, дела Господни в этом городе заброшены, а заповедями пренебрегают. Много женщин и девушек жестоко поругано, и среди них немало замужних и помолвленных. И поскольку, милорд, церковь осуждает подобные преступления, мне кажется, следует предложить некоторую сумму в возмещение опозоренным мужьям и женихам.
Вулфгар поднял брови и улыбнулся, но монах, увидев, что на него не сердятся, продолжал настаивать:
– И кроме того, милорд, можно приказать мужчинам, обесчестившим девушек, повести их к алтарю, и…
– Погодите, отец, – перебил его Вулфгар жестом. – Мне кажется, что деньги, предложенные мужьям и женихам, низведут прелестных и нежных женщин до уровня шлюх, а какой настоящий мужчина станет брать вознаграждение за добродетель дамы? Вся Англия лежит опозоренная и распростертая, словно продажная девка, и богатейший владетель разорится, пытаясь выплатить такой огромный куш. А я всего-навсего бедный рыцарь и не могу согласиться на подобные расходы. Что же до остальных… не такие это люди, которые годились бы в мужья. В бою они непобедимы, но не созданы для покоя домашнего очага. Вскоре их призовут на поле брани, и многие сложат головы, оставив жен с малыми ребятишками без всяких средств. Придется бедняжкам торговать собой на улицах и вернуться к тому, с чего начали раньше. Нет, отец, лучше оставить все, как есть. Зло трудно исправить, но если суждено случиться чему-нибудь хорошему, так и будет.
– Но, милорд, – продолжал настаивать монах, – как насчет вас? Вы приближенный герцога, наделившего вас землей. Конечно, вы не оставите эту несчастную девушку страдать за все безбожные поступки и жестокое обращение. Рыцарские обеты обязывают вас защищать слабый пол. Могу я быть уверен, что вы сделаете ее своей женой?
Вулфгар рассерженно уставился на хохотавшего Рагнора.
– Нет, отец. Мои рыцарские обеты не имеют к этому никакого отношения. Кроме того, мое происхождение сделает прекрасную даму мишенью гнусных шуток и оскорбительных намеков злобных бесчувственных людей. На мою долю выпало узнать, что самые жестокие уколы и глубокие раны наносились теми представительницами слабого пола, которые гордятся нежным сердцем, мягкими манерами и материнской любовью. Я равнодушен к женским рыданиям и не собираюсь давать женщинам больше, чем они того заслуживают. Нет, не стоит меня упрекать, я не изменю решения.
И намеренно грубо отвернулся от монаха, давая понять, что дальнейший разговор неуместен.
– Лорд Вулфгар, если вы сами не женитесь на девушке, по крайней мере освободите ее. Нареченный согласен взять ее даже такой.
Отец Данли указал на Керуика, не сводившего глаз с Эйслинн.
– Нет! Не позволю! – прорычал Вулфгар, едва не бросившись на монаха. Наконец ему удалось взять себя в руки, и он объявил тоном человека, не терпящего возражений: – Я здесь господин и хозяин. Все, что ты видишь, – мое. И не испытывай без нужды мою добрую волю. Почти усопших, но предоставь мне самому справляться со своими делами.
Добрый монах знал, когда не следует настаивать. Вздохнув, он пробормотал молитву, перекрестился и вышел. Эйслинн не посмела надоедать Вулфгару, и даже Рагнор, как ни странно, казался присмиревшим. Суэйн, как всегда, молчал.
Глава 8
Заупокойная служба подошла к концу, и Эйслинн, желая остаться одна, поднялась наверх. Но в спальне оказался Вулфгар. Он угрюмо глядел в окно, сжимая в руке свиток, привезенный Рагнором. Суэйн стоял у очага и носком сапога лениво забрасывал в огонь выпавшие угли. Оба оглянулись на звук ее шагов, и девушка, извинившись, хотела выйти, но Вулфгар покачал головой:
– Входи. Мы уже поговорили.
Эйслинн нерешительно вошла и закрыла за собой дверь, чувствуя тяжелые взгляды мужчин. Слегка покраснев, она поспешно отвернулась, но тут же услышала голос Вулфгара:
– Я все возлагаю на тебя, Суэйн.
– Да, сэр. Я стану охранять эти земли, как свои.
– Я в этом уверен.
– Как странно, Вулфгар… после стольких лет… мы всегда сражались вместе.
– Да, но долг зовет, и я должен знать, что оставляю дом в надежных руках. Надеюсь, ненадолго.
– Англичане – упрямые люди.
– Верно, – вздохнул Вулфгар, – но герцог еще упрямее.
Суэйн согласно кивнул и, поклонившись, вышел. Эйслинн, не глядя на Вулфгара, продолжала подбирать осколки рога, разбитого накануне. Она поискала разорванное платье-рубаху в надежде, что сумеет починить его, – у нее и без того почти не осталось нарядов. Но поиски оказались безуспешными.
– Господин, – осмелилась спросить девушка, – ты не видел моего платья? Оно валялось на полу.
– Я положил его на кровать.
Эйслинн обернулась и, перебрав подушки, пожала плечами:
– Его нигде нет.
– Наверное, Глинн унесла, – равнодушно бросил Вулфгар.
– Нет, она не вошла бы сюда без вашего позволения. Глинн вас очень боится.
– Оставь ты это платье, – раздраженно проворчал Вулфгар, – найдется где-нибудь.
– У меня их не так много, – пожаловалась Эйслинн. – И нет денег, чтобы купить полотно. Шерсть слишком груба и царапает кожу. А ты сказал, что не собираешься покупать мне одежду.
– Прекрати свое нытье. Сейчас ты похожа на тех приставал, что вечно вымаливают у мужчин монеты!
Подбородок. Эйслинн задрожал, и девушка отвернулась, чтобы скрыть эту слабость. Плакать о разорванном платье, когда родина лежит в руинах? Но сожалеет ли она о нарядах или о себе? Она, сильная, упрямая, решительная, теперь превратилась в жалкое беспомощное создание, и все по милости человека, ненавидящего женщин и даже в эту минуту сравнившего ее с продажной девкой!
Эйслинн проглотила слезы и гордо подняла голову.
– Господин, я ничего не прошу. Хочу только сохранить то немногое, что еще принадлежит мне.
И, замолчав, принялась прибирать комнату, пытаясь собраться с силами и прогнать дурное настроение. Наконец она выпрямилась и оцепенела под задумчивым взглядом серых глаз.
– Господин, – пробормотала она, – даю слово, я не просила тебя покупать мне одежду. Однако ты смотришь на меня так, словно готов высечь плетью. Неужели столь сильно ненавидишь?
– Ненавижу? – удивился Вулфгар. – С чего бы мне ненавидеть тебя, само воплощение мужского желания?
Мысли девушки лихорадочно заметались, но, как ни старалась она припомнить каждую мелочь из предыдущего разговора, не находила причин мрачного настроения Вулфгара. В тот же миг на ум пришли издевательские слова Paгнора, и Эйслинн задохнулась от ужаса.
– Боишься, что я ношу дитя другого мужчины, господин? – дерзко спросила она и увидела, как серые глаза потемнели, словно грозовые тучи. – Должно быть, тебе трудно смириться с тем, что в чреве у меня твой собственный ребенок, хотя ты никогда не узнаешь наверняка, кто его отец.
– Замолчи, – раздраженно бросил Вулфгар.
– Нет, сэр.
Эйслинн упрямо покачала головой, и непокорные локоны разметались по плечам.
– Я хочу знать правду. Что, если я беременна? Поведешь ли ты меня к алтарю, чтобы спасти невинную душу от участи, которая выпала на твою долю?
– Нет, Ты уже слышала мой ответ священнику. Эйслинн попыталась сглотнуть застрявший в горле ком.
– Ответь мне только на один вопрос, – с трудом выговорила она. – Уверен ли ты в том, что твоего ублюдка не произвела на свет другая несчастная? Были ли все твои любовницы бесплодны?
Его хмурое лицо сказало ей обо всем, и девушка не знала, смеяться ей или плакать.
– Ты насладился бы мной больше, будь я подобна остальным женщинам, верно? – Эйслинн подошла ближе и, стараясь казаться спокойной, добавила: – Я отчаянно надеюсь, что тоже окажусь бесплодной, поскольку тебя вряд ли обрадует появление моего ребенка.
Вулфгар поморщился, но промолчал, хотя слова девушки больно его укололи. Грубо притянув Эйслинн к себе, он зловещим взглядом впился в нее.
– Нравится это тебе или нет, Эйслинн, но не думай, что честь можно спасти, пожертвовав собой. Я слышал о женщинах, которые смерть предпочли позору. Но я считаю это глупостью.
– Глупостью? – мягко улыбнулась девушка. – А мне это кажется достойным поступком.
Вулфгар схватил ее за плечи и стал трясти, пока у Эйслинн не застучали зубы.
– Помоги мне Бог, девушка, я велю приковать тебя к моему поясу, лишь бы удостовериться, что ты ничего не сотворишь!
Эйслинн, рванувшись, отскочила и окинула его пронизывающим взглядом сквозь застилавшие глаза слезы.
– Не бойся, благородный лорд. Я дорожу своей жизнью. И если успела забеременеть, обязательно выношу дитя, признаешь ты его своим или нет.
– Я бы не хотел иметь твою смерть на совести, – с облегчением признался Вулфгар.
– И к тому же кто тогда будет твоей шлюхой? – с горечью бросила она.
– Эйслинн, – одернул он, – придержи язык. Я устал от бесконечных колкостей.
– Неужели, господин? Не думала, что столь грозный рыцарь испугается языка какой-то девчонки.
– Своим ты то и дело пускаешь кровь, – вспылил Вулфгар.
– Прошу прощения, сэр, – смиренно пробормотала она. – Мой господин сильно страдает?
– Господин! Господин! – передразнил он, не обращая внимания на издевательский тон. – Я сказал, как меня зовут! Эйслинн вскинула голову:
– Неужели ты позволишь рабыне звать тебя по имени?
– Я требую этого, Эйслинн! – воскликнул он, низко склоняясь перед ней.
– Как прикажешь… Вулфгар, – коротко кивнула девушка. Рыцарь шагнул к ней и, обняв, несколько секунд удерживал на месте.
– Ты выбрала участь рабыни по собственной воле, но я желаю видеть тебя иной. И пока я изливаю в тебя свое семя, все будет по-моему.
Он впился в ее уста, заглушая гневные слова. Эйслинн попыталась вырваться, но он стиснул ее безжалостной хваткой. Вулфгар уткнулся в ее шею, и Эйслинн почувствовала неумолимое давление его чресел и поняла, что сейчас безвольно отдастся его дерзким объятиям. Отчаянно стараясь овладеть собой, она тихо охнула:
– Госпо… Вулфгар! Ты делаешь мне больно!
Но вместо ответа он обрушил на нее дождь поцелуев. Когда их губы снова встретились, Эйслинн застонала и запрокинула голову.
– Пусти меня! – приказала она куда более разгневанная на себя, чем на него, потому что не могла усмирить бушующее в крови желание. – Пусти, говорю!
– Нет, – хрипло выдавил он и приник губами к ее груди. Обжигающее дыхание, казалось, опалило нежную кожу даже через ткань платья. Вулфгар наклонился, подхватил ее на руки и, не обращая внимания на бурные протесты, понес к постели и стал раздевать. Он разметал ее волосы по волчьим шкурам, пока огненные пряди не заструились, словно шелковые, а сам отступил и сбросил одежду, не отрывая глаз от ее сияющей наготы.
– Это неприлично! – охнула Эйслинн в приступе девичьей скромности. В свете дня их обнаженные тела, казалось, навсегда запечатлелись у нее в мозгу. Впервые она увидела его таким – воином с бронзовой кожей, языческим богом. Столь великолепное существо жаждет покорить каждая женщина!
– Ведь солнце еще высоко! – воскликнула она. Но Вулфгар, усмехнувшись, бросился на постель подле Эйслинн.
– Это не имеет никакого значения, – заверил он. – По крайней мере между нами не будет больше секретов.
Девушка покраснела еще гуще, но во взгляде Вулфгара загорелось восхищение. Он осторожно погладил ее, поражаясь бархатистости и мягкости кожи.
Эйслинн поняла, что возврата к прошлому нет и остановить его нельзя. Но она, со своей стороны, была полна решимости оставаться равнодушной и ничем не выдать собственных желаний. Вулфгар достиг вершины наслаждения, но лишь поднявшись, выказал свое неудовольствие. Эйслинн подавила торжествующую улыбку и холодно встретила его взор.
– Мне кажется, милая, – тихо пробормотал он, проводя пальцем по ложбинке между ее грудями, – что ты противишься не мне, а себе. Но клянусь, придет время, когда при одном моем прикосновении ты будешь молить о ласке!
Эйслинн, притворившись, что не слышит, продолжала смотреть на него. Вулфгар задумчиво вздохнул и стал одеваться. Когда он вновь восторженно оглядел ее обнаженное тело, девушка вскочила и прикрылась волчьей шкурой. Вулфгар пожал плечами и рассмеялся. Одевшись, он подобрал разбросанную по полу одежду и протянул ее Эйслинн. Та многозначительно поглядела на дверь, давая понять, что ему пора уходить, но Вулфгар покачал головой, и улыбка тронула его губы.
– Нет, я пока остаюсь. Тебе придется привыкнуть ко мне, прелестная Эйслинн, и знай, я не позволю твоей скромности лишить меня удовольствия.
Девушка разъяренно уставилась на него и, вызывающе хмыкнув, уронила шкуру.
Как была, обнаженная, она грациозно направилась к очагу, не заметив, что серые глаза вновь загораются страстью. В это мгновение Вулфгар был донельзя потрясен собственными непривычными ощущениями.
Неожиданно снизу крикнули, что к Даркенуолду приближаются неизвестные, и Вулфгар, словно обрадовавшись непрошеному вмешательству, пристегнул меч и торопливо вышел. Эйслинн быстро натянула платья и, рассеянно откинув волосы за спину, покинула комнату. На лестнице она столкнулась с Рагнором. Он загородил ей дорогу, а как только девушка попыталась обойти его, расставил руки. Эйслинн смерила норманна уничтожающим взглядом.
– Позвать его или позволишь мне пройти? – сухо осведомилась она, увидев, что Вулфгар ожидает на пороге незваных гостей. – Разве Вулфгар не предупреждал, чтобы ты оставил меня в покое и не подвергал себя лишним унижениям, как в тот раз?
– Когда-нибудь я убью его, – прошептал Рагнор, но тут же улыбнувшись, коснулся ее длинного локона: – Я готов на смерть и позор, только бы быть рядом с тобой, малышка.
– И без сомнения, повесил бы меня на первом попавшемся суку, как только пресытился мною, – язвительно фыркнула она.
– Никогда, голубка, – усмехнулся Рагнор. – Я не стал бы так грубо с тобой обращаться.
– Я саксонка, – напомнила Эйслинн. – Почему же нет?
– Потому что ты прекрасна.
Он осторожно положил локон ей на грудь и не спешил убрать руку.
– Вижу, он неплохо развлекается. Щеки у тебя все еще пылают.
Побагровев от смущения, Эйслинн снова попробовала протиснуться мимо Рагнора, но он сжал ее пальцы.
– Не торопись.
– Немедленно оставь меня в покое! – разъяренно прошипела девушка.
– Неужели не скажешь на прощание ни единого доброго слова?
Эйслинн вопросительно подняла брови:
– Ты снова уезжаешь? Как скоро?
– Не волнуйся так, голубка. Ты ранишь меня своим равнодушием.
– Зато в твое отсутствие шанс вновь быть изнасилованной значительно снижается, – ехидно напомнила она. – Но признайся, зачем я тебе нужна? Разве там, куда ты едешь, нет женщин?
Рагнор наклонился ближе и шепнул, словно поверяя тайну:
– Они всего лишь шипы. А ты благоуханная роза. И не успела она отпрянуть, как он быстро прижался к ее губам и, отступив, прижал руку к сердцу:
– Я навсегда сохраню память об этом поцелуе, любовь моя.
Эйслинн надменно проплыла мимо него и подошла к двери. Во двор въехала крытая повозка в сопровождении рыцаря и остановилась рядом с одним из людей Вулфгара. Тот, спросив о чем-то седоков, махнул Вулфгару рукой. Повозка подъехала ближе, и Эйслинн увидела худую женщину со светлыми, почти белыми волосами. Лошадь оказалась старой и хромой, покрытой шрамами прежних битв, но при надлежащем уходе она могла бы стать поистине благородным животным. Доспехи рыцаря оказались ржавыми и старомодными. Сам незнакомец был крепкого сложения и длинноногим, ростом почти с Вулфгара. Его боевой конь в яблоках тоже знавал лучшие дни, и его шкуру припорошил густой слой дорожной пыли.
Наконец женщина натянула поводья и оглядела дом.
– Ты неплохо устроился, Вулфгар, – заметила она и, не дожидаясь помощи, спрыгнула на землю. – По крайней мере гораздо лучше, чем мы.
При виде столь фамильярного обращения сердце Эйслинн сжалось, и привычный страх снова вспыхнул в душе. Незнакомка подняла голову, и Эйслинн увидела прекрасное аристократическое лицо и белоснежную кожу. Женщине было лет тридцать, но она держалась гордо и надменно. Эйслинн затрепетала, гадая, в каких отношениях находится эта дама с Вулфгаром.
Старый рыцарь выпрямился и взмахам руки приветствовал Вулфгара. Норманн ответил тем же, и мужчины долго оценивающе разглядывали друг друга. Всадник воткнул в землю копье и снял шлем, явив взору копну седых длинных волос. Однако подбородок и щеки, недавно заросшие бородой, еще не успели загореть.
Эйслинн недоуменно нахмурилась. Как осмелился вооруженный сакс появиться в Даркенуолде? Правда, прежде она никогда не видела этого старика, а на щите его не красовался герб.
Вулфгар наконец заговорил, и девушке показалось, что в нем шла некая внутренняя борьба:
– Мой дом беден, а пища скудна, но вы здесь желанные гости.
Но старик по-прежнему оставался в седле, словно отвергая радушный прием.
– Нет, Вулфгар, мы ищем приюта не на неделю-другую. Рыцарь глядел куда-то вдаль, и слова, казалось, не шли у него с языка.
– Твои норманны прогнали меня с моей земли. Саксы считают меня предателем, потому что я не смог сражаться за Гарольда при Гастингсе. У меня почти не осталось родных, но я обнищал и не в силах содержать даже маленькую семью. Поэтому и приехал молить тебя о прибежище.
Вулфгар переступил с ноги на ногу и перевел взгляд с заходящего солнца на величественного всадника.
– И все же, – твердо повторил он, – вы здесь желанные гости.
Старик кивнул и на мгновение закрыл глаза, словно готовясь к дальнейшим испытаниям. Потом медленно повесил щит на копье, прислоненное к седлу, потер ноющее колено и попытался перекинуть ногу через высокую луку. Вулфгар бросился ему на помощь, но незнакомец только отмахнулся. Старый рыцарь с трудом повторил попытку, но тут же охнул, когда нога ударилась о круп лошади. Тогда к нему подошел Суэйн и, не обращая внимания на протесты, снял мужчину с седла, и поставил на землю. Старик улыбнулся викингу и прижал к его груди кулак. Викинг стиснул его огромной лапищей и грубо тряхнул.
– Суэйн! Добрый Суэйн! Ты все такой же!
– Немного постарел, друг мой, – ответил тот.
– Да, – задумчиво вздохнул незнакомец. – И я тоже. Женщина обратилась к Вулфгару:
– Мы умираем от жажды. Где можно напиться?
– В зале, – кивнул Вулфгар.
Второй раз за этот день Эйслинн спохватилась, в каком виде стоит перед незнакомыми людьми. Спутанные рыжие волосы и маленькие босые ступни, выглядывавшие из-под наспех накинутого платья, красноречиво свидетельствовали о том, как она провела последний час. Покраснев, девушка смущенно одернула юбки под насмешливым взглядом незнакомки. Суэйн равнодушно отвернулся, но светловолосая женщина подошла к крыльцу и снова с любопытством уставилась на Эйслинн. В этот момент к Эйслинн подошел Рагнор, и незнакомка высоко подняла брови, увидев снисходительную улыбку на лице рыцаря. Женщина уже приготовилась обратиться к Вулфгару за объяснением, но тот взбежал по ступенькам, взял Эйслинн за руку и привлек к себе.
– Это мадемуазель Эйслинн, – насмешливо объявил он, – дочь старого хозяина дома. Эйслинн, это моя сводная сестра Гвинет. – И, показав на рыцаря, добавил: – А это лорд Болсгар из Калленхема, ее отец.
– Лорд? – повторил Болсгар. – Нет, Вулфгар. Времена изменились. И теперь ты стал лордом, а я всего-навсего нищий рыцарь.
– Я много лет думал о тебе как о владельце Калленхема.
Ты должен простить меня.
Эйслинн улыбнулась старику, который, встревожено хмурясь, перевел взгляд с Вулфгара на нее.
– Прежний господин Даркенуолда был всегда рад гостям. Смело входи в дом.
Рагнор, выступив вперед, представился и склонился над рукой Гвинет. От прикосновения его пальцев холод, который она почувствовала при встрече, мгновенно вытеснило бурлящее наслаждение. Она улыбнулась, и Рагнор тотчас же понял, что одержал очередную победу. Повернувшись к Вулфгару, он усмехнулся:
– Ты не сказал нам, что у тебя в Англии есть родные, милорд. Вильгельму будет интересно узнать об этом.
– Не спешите к нему со своими сплетнями, сэр де Марте. Герцогу уже все известно, – заверил Вулфгар и, предупреждая дальнейшие расспросы, широко раскрыл дверь, а потом спустился с крыльца и встал рядом с Болсгаром. Положив руку старика себе на плечо, он помог Суэйну внести Болсгара в зал. Эйслинн поспешила подвинуть старику тяжелое кресло, и мужчины усадили его. Сакс поморщился от боли, когда Вулфгар осторожно положил его ногу на табурет, но тут же облегченно вздохнул, устраиваясь поудобнее. Керуик молча наблюдал, как Эйслинн, встав на колени перед Болсгаром, попыталась развязать кожаные обмотки, стянувшие его ногу. Узлы не поддавались, потому что нога распухла. Вынув маленький кинжал, девушка стала разрезать ремешки, но тут же поняла, что причиняет бедняге лишние мучения.
Вулфгар опустился на колени рядом с ней, вынул из ножен свой клинок и решительно расправился с обмотками. Эйслинн хотела снять лохмотья, но старик сделал отстраняющий жест.
– Вулфгар, уведи девушку. Не слишком приятное зрелище для молодых глаз.
Но Эйслинн покачала головой:
– Нет, сэр Болсгар. У меня крепкий желудок, и… – она смело взглянула на Вулфгара, – …не зря меня называют упрямицей. Я остаюсь.
Стальные глаза загорелись веселым блеском.
– Клянусь, она не лжет.
Эйслинн нахмурилась. Гвинет подобралась ближе и пристально уставилась на них. Майда принесла гостям еды и эля.
– И каково это, числиться среди победителей, Вулфгар? – осведомилась Гвинет.
Болсгар недовольно вскинул голову.
– Придержи язык, дочка.
Но Вулфгар безразлично пожал широкими плечами и вместе с Эйслинн склонился над стариком.
– Признаться, это лучше, нежели оказаться побежденным.
Гвинет мгновенно осеклась при виде ужасной гноящейся раны, скрытой под обмотками. Женщина поспешно отвернулась и позволила Рагнору отнести ее кубок и тарелку к столу, охотно внимая при этом комплиментам норманнского рыцаря.
Грязные обмотки так смердели, что даже Эйслинн задохнулась. Вулфгар придержал ее за плечо, но девушка превозмогла отвращение и продолжала снимать мокрые лохмотья.
– Скажи, что нужно делать, – попросил Вулфгар, заметив, как она побледнела.
– Нет, – мягко ответила девушка, – я сама. Подняв деревянное ведро, она повернулась к Керуику:
– Болото… ты знаешь место?
Молодой человек молча кивнул, и Эйслинн вручила ему ведро.
– Принеси мне черной грязи, да побольше.
Керуик выбежал из зала, и на этот раз никто не стал интересоваться его намерениями.
Вулфгар озабоченно уставился на отчима:
– Что случилось, лорд Болсгар? Эта рана нанесена рукой норманна?
– Нет, – вздохнул старик. – Будь это так, я бы гордился ею, но не враг, а я сам себя искалечил. Мой конь споткнулся и, падая, придавил мне ногу, прежде чем я успел отскочить. Острый камень разрезал обмотки и впился в плоть, и с тех пор я невыносимо страдаю.
– Почему ты не попросил кого-нибудь полечить ногу? – удивилась Эйслинн.
– Некого было просить.
Эйслинн взглянула на Гвинет, но промолчала, вспомнив при этом, как часто ей приходилось ухаживать за своим отцом. Неужели сестра Вулфгара столь бессердечна?
– Вулфгар, – велела она, – сними с огня котел с водой и принеси сюда. Мама, достань из сундука чистое полотно, а ты, Суэйн, положи тюфяк у очага.
Болсгар поднял брови и расплылся в улыбке, отметив, что даже викинг не осмелился возразить девушке, а бросился выполнять ее приказание. Сама Эйслинн прошла по залу, собирая с углов паутину. Вулфгар и Суэйн стащили со старика доспехи и уложили его поудобнее на покрытый шкурами тюфяк. Эйслинн вернулась и, приподняв его ногу, размотала до конца обмотки и подложила под нее мягкую козью шкуру. Потом взяла чистую тряпицу, разорвала надвое и застыла, сочувственно глядя на старика.
– Будет больно, милорд, – предупредила она. – Но это необходимо сделать.
Он успокоил ее улыбкой и жестом велел продолжать.
– Твои прикосновения столь легки, леди Эйслинн, что вряд ли ты можешь причинить невыносимые страдания.
Девушка налила кипятку в маленькую деревянную чашу и, намочив тряпку, стала промывать сочившуюся гноем и сукровицей рану. Старик дернул ногой. Эйслинн подняла глаза и увидела, что его лоб покрылся испариной, а пальцы судорожно стиснули тюфяк.
Она продолжала свое занятие до тех пор, пока в зале не появился запыхавшийся от бега Керуик с ведром скользкой черной жижи. Схватив еще одну чашу, Эйслинн бросила туда горсть зловонной грязи, добавила паутину, хорошенько перемешала и наложила толстым слоем на рану. Она обернула ногу мокрыми тряпками и замотала их сверху козьей шкурой. Наконец Эйслинн вытерла руки и обратилась к Болсгару:
– Держите ногу неподвижно, милорд. Если, конечно, не хотите остаток жизни проковылять на деревяшке.
Улыбнувшись, она поднялась и взглянула на Вулфгара.
– Сэру Болсгару не помешает выпить холодного пива.
Старик благодарно улыбнулся и, осушив протянутый рог, медленно закрыл глаза. Спустя несколько минут он уже крепко спал.
Рагнор покинул зал вместе с Вулфгаром и Суэйном, а Эйслинн, показав Гвинет ее спальню, собралась немного отдохнуть. Она вошла в комнату и долго смотрела на разбросанные шкуры, почти ощущая горячее тело Вулфгара. Тихо вскрикнув, девушка повернулась и шагнула к окну. В памяти всплыл оценивающий взгляд Гвинет. Не нужно быть колдуньей, чтобы понять, о чем та думала. Гвинет наблюдала за ними неотрывно, за исключением тех случаев, когда устремляла взор на Рагнора. Что она скажет вечером, когда Эйслинн усядется рядом с Вулфгаром, а потом отправится с ним в эту спальню? Но нет, он, конечно, не станет выставлять напоказ их связь! Однако сегодня днем Вулфгар взял ее за руку перед гостями, не обращая внимания ни на Гвинет, ни на окружающих. Другие мужчины наверняка постыдились бы показывать родным любовницу, да еще в таком виде!
Щеки Эйслинн загорелись от стыда.
Девушка расстроено покачала головой и закрыла руками уши, словно пытаясь заглушить злобный голос, звучавший в мозгу: «Распутница! Шлюха!»
Она решила немного отвлечься и, выглянув во двор, увидела на дальнем холме норманнов. Они, как и каждый день, упражнялись в воинском искусстве, но Эйслинн поспешно отвернулась, помня, как много ее земляков пало от руки этих неутомимых жестоких ратников.
Остаток дня она провела, убирая комнату и пытаясь привести себя в порядок: вплела в косы желтые ленты, надела платье-рубаху из мягкого желтого полотна и золотистое верхнее платье с длинными вышитыми рукавами. Бедра опоясывал металлический пояс, сбоку висел маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал, символ ее более высокого, чем рабское, положения. Наряд довершила тонкая шелковая сетка для волос.
Со времени появления Вулфгара девушка ни разу не уделяла столько внимания своей внешности. Интересно, заметит ли он ее старания? От внимания Керуика и Майды эти перемены, конечно, не ускользнут, тем более что этот наряд Эйслинн берегла для венчания. Но поможет ли он ей победить упрямого уроженца Нормандии?
Землю окутали сумерки, когда Эйслинн наконец вышла в зал. Там уже были расставлены и накрыты столы, однако мужчины до сих пор не вернулись. Гвинет спустилась вниз, и Эйслинн заметила, что она причесалась, но так и не сменила грязного дорожного платья. По-видимому, Эйслинн зря прихорашивалась. Получается, она хочет похвастаться перед гостьей. Не будь ее мысли настолько заняты Вулфгаром, никогда не поступила бы так. Но теперь уже поздно что-то менять.
Заслышав шаги, Гвинет обернулась и пристально оглядела девушку с ног до головы, не упустив из виду ни маленьких туфелек, ни красивой шелковой сетки.
– Вижу, что тебе норманны по крайней мере оставили смену одежды, – прошипела она. – Правда, я не дарила им свои милости, как некоторые.
Эйслинн вспыхнула от бешеной ярости, но сдержалась и не задала просившийся на язык вопрос, каким образом Гвинет оказалась среди немногих счастливиц, ухитрившихся избежать насилия захватчиков-норманнов. Они, без сомнения, знали и чтили ее, как сестру Вулфгара, но смеет ли она издеваться над теми, кто был обесчещен не по своей воле?
Эйслинн подошла к очагу, где по-прежнему спал старик. Несколько минут девушка смотрела на него, чувствуя, как сострадание к этому обездоленному саксу вытесняет гнев и горечь.
В этот момент в зале появился Хэм и приблизился к хозяйке.
– Госпожа, ужин готов. Что нам делать?
– Бедный Хэм, – улыбнулась девушка, – ты не привык к норманнским обычаям. Аккуратность и точность моего отца избаловали тебя.
– Этим норманнам не мешало бы поучиться аккуратности, – твердо объявила Гвинет. – Пусть глодают холодные кости, но я предпочитаю горячую еду. Принеси мне ужин, да побыстрее.
Эйслинн перевела взгляд на женщину и невозмутимо ответила:
– В обычае этого дома, леди Гвинет, дожидаться хозяина, если, конечно, он не предупредил, что задержится. Я не опозорю господина неуместной спешкой.
Гвинет хотела возразить, но Хэм уже исчез. Женщина капризно нахмурилась.
– Крепостным Даркенуолда следует преподать урок почтительности.
– Они всегда были превосходными слугами, – покачала головой Эйслинн, защищая юношу. Тишину нарушил конский топот, и девушка, распахнув дверь, подождала, пока Вулфгар спешится и поднимется на крыльцо. Он подошел к ней, а остальные повели лошадей на конюшню. Окинув взглядом точеную фигурку, рыцарь пробормотал, не скрывая своего восхищения:
– Ты оказываешь мне честь, дорогая. Не думал, что ты можешь стать еще красивее, однако теперь вижу, что и совершенство нуждается в драгоценном обрамлении.
Эйслинн слегка покраснела, зная, что Гвинет ловит каждое слово. Вулфгар нагнулся, чтобы поцеловать девушку в губы, но она смущенно отстранилась и показала на Гвинет:
