Текст книги "Когда гаснут звезды (ЛП)"
Автор книги: Кэрри Ааронс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
И поэтому, глядя на многочисленные галактики, на шум Шарлотт после наступления темноты внизу на улице, я не могу не сожалеть о том, что не нашел времени, чтобы наполнить свою жизнь большим количеством людей, которых больше всего любил.
ГЛАВА 10
ПАКСТОН
Райан съеживается, отворачивая свое маленькое личико, когда игла входит в его руку, но я все время наблюдаю за ним. Комната, в которой мы сидели, в Детской больнице Шарлотт, заполнена детьми в возрасте до двенадцати лет, проходящими курс химиотерапии. Я хочу, бл*дь, закричать, моя внутренняя ярость настолько сильна, что мне приходится впиваться ногтями в ладони, сжимая руки в кулаки. Кто, черт возьми, допустил, чтобы у невинных детей диагностировали рак? Это незаконно, аморально, невозможно… Мне хотелось схватить этих докторов и потребовать лечения. Но, зная, что ничего из этого не поможет, я просто сижу рядом с Райаном и обсуждаю проходящие игры, держа его за руку, пока яд капает в его вены.
До несчастного случая с моими родителями я, наверное, был бы просто парнем «раз и готово». Позволил бы ребенку прийти на игру, проводил бы его, подарил бы ему майку. Но... та была другая половина моей жизни. Это же была новая половина, разрезанная на две части окончательным событием ― их кончиной.
Если увидев меня и поговорив со мной, Райан почувствует себя лучше, то я буду тратить каждую свободную минуту, делая это для него. Этот парень, такой храбрый и отважный, заслуживает все, чего он хочет, за то, что ему приходится пройти через это дерьмо. И я собирался дать ему все, что бы это ни было. У меня, черт возьми, были деньги и время. И, кроме того, он был потрясающим маленьким чуваком.
– Хочешь сыграть в «рыбалку»? ― Райан передвигает колоду карт, которую его мама положила на стол между нами.
– Ты собираешься позволить мне выиграть? Потому что если да, то я не уверен, что хочу играть, ― поддразниваю его.
Он хихикает.
– Да, конечно, я собираюсь надрать тебе задницу!
Я подмигиваю ему.
– Я надеялся, что ты это скажешь.
Мы разыгрываем пару партий, Райан время от времени морщится и вынужден делать паузу, потому что его тошнит. Примерно через час после того, как мы с ним посидели, в дверь входит Деми. И резко останавливается, когда видит меня.
– О, я не знала... Я не знала, что ты будешь здесь... Я могу вернуться...
Она потеряла голову, увидев меня здесь, в этом я уверен. Это печалит меня, но и одновременно забавляет. Деми понятия не имеет, как вести себя с придурком, который ушел, даже не попрощавшись. Но она взволнована, а это значит, что все еще что-то чувствует ко мне. Даже если это глубокая ненависть.
Первым делом всегда вспоминаю ее волосы, ниспадающие по спине длинными золотисто-каштановыми волнами. И раньше она пахла сахарным печеньем. Деми одета в джинсы и простую рубашку с длинным рукавом. Несмотря на то, что она выглядит как горячая библиотекарша в этой деловой одежде, в которой я видел ее уже дважды, я ловлю себя на том, что в таком виде она нравится мне еще больше. Эта версия Деми более доступна, чем та грозная личность, которую она сейчас воплощает в качестве генерального директора «Желание на звезду».
Да, я изучил ее до и после работы с ней. Ее компания является одним из самых успешных предприятий во всем Шарлотт и второй по успешности некоммерческой организацией, которая помогает исполнять желания больных детей. Деми сама построила ее, и она ни от кого не принимает дерьма, сохраняя при этом веселый нрав. Серьезно, эта фраза была написана о ней в одной из статей.
– Эй, Деми! Хочешь поиграть с нами в рыбалку? ― К счастью, семилетний мальчик, сидящий рядом со мной, не понимает эмоций, проносящихся между ней и мной.
Это заставляет ее оторваться от смертельного взгляда, которым она сейчас одаривает меня.
– Конечно!
Во время лечения Райана мы втроем играем в карты, и Деми учит Райана играть в покер. В конце концов, он обыгрывает нас обоих. Забавно, я понятия не имел, что она так хорошо умеет играть.
С другой стороны, сейчас я действительно ничего о ней не знаю.
Райан после этого засыпает, и медсестры говорят нам, чтобы мы дали ему отдохнуть. Мы выходим в больничный коридор, неловко ступая бок о бок.
– Ну, пока, ― говорит Деми в то же время, когда я спрашиваю:
– Не хочешь поужинать?
На ее лице отражается шок от того, что я предлагаю поужинать вместе.
– Зачем нам ужинать вместе? ― Злоба в ее тоне заставила меня сделать шаг назад.
Я протягиваю руку.
– Послушай, Деми, знаю, каким мудаком я был тогда. И мне действительно жаль, что так получилось. Я думал о том, чтобы позвонить тебе сотню раз за последнее десятилетие, чтобы извиниться.
– Какой сюрприз, что ты этого не сделал. ― Сарказм сочится с ее языка.
Черт. Я понимаю, что сделал кое-что плохое с этой девушкой. Но не думал, что она все еще будет ненавидеть меня за это. Не то чтобы я мог ее винить.
– Знаю, ты мне не поверишь, но я изменился. Жизнь не была так добра ко мне, как тогда, когда мы учились в колледже.
Деми смотрит в сторону, скрестив руки на груди.
– Говорит профессиональный футболист, который зарабатывает миллионы в год.
– Деньгами счастья не купишь, в этом я уверен, ― бормочу я.
Это заставляет ее взгляд вернуться ко мне, эти большие карие глаза исследуют мою душу.
– Поужинай со мной. Позволь мне возместить тебе хотя бы малую часть того, что я сделал. ― Сейчас прекрасно понимаю, что умоляю. Наблюдаю, как Деми внутренне борется с собой, но, в конце концов, вздыхает.
– Хорошо. Но я выбираю место.
***
Деми выбирает итальянское бистро в стиле фьюжн с разливным пивом из Сицилии и пиццей на лепешках, которая пахнет, как рай.
Ужин... в лучшем случае неловкий. В основном вопросы приходится задавать мне, а Деми отвечает односложно. Временами возникают такие болезненные молчаливые промежутки, что я съеживаюсь и запихиваю в рот слишком много хлеба. После употребления такого количества углеводов буду неделю расплачиваться кардио-тренировками.
Приносят наш десерт, кусок пирога для меня и капучино для нее. Никогда не мог сказать «нет» южным десертам, таким образов побаловав себя. Я все равно уже стар и слит, если послушать репортеров.
– Ты никогда не говорила мне, почему ты делаешь то, что делаешь. ― Стараюсь держаться нейтральной темы, проявлять интерес.
Потому что тогда я может и был придурком, но сейчас мне очень интересно узнать ее получше.
Деми рассматривает меня, и я волнуюсь, что она просто промолчит в ответ. Но затем произносит самые вдохновляющие слова, которые я когда-либо слышал:
– Я думаю о каждом из этих детей, как о драгоценной звезде. Жизнь на земле может быть короткой, но их время, проведенное в огромной, большой мистической вселенной, еще далеко от завершения. Возможно, они уже догорают для нас, возможно, скоро мы не сможем увидеть их сияние, но они всегда будут светить, глядя на нас, когда оживает ночное небо.
И вот тогда я понимаю, какой же я гребаный дурак. И был им на протяжении восьми лет. Потому что так и не смог по-настоящему узнать Деми, а эта женщина явно гораздо большее, чем я могу себе представить.
Я чертов идиот, и сожаление, и ненависть к себе бьют меня под дых. Как можно быть настолько слепым, чтобы смотреть сквозь пальцы на женщину, которая так смотрит на смерть? Которая охотно знакомится с невинными детьми, борющимися с самыми ужасными болезнями. Большинство людей бросили бы на них сочувственный взгляд и пошли бы дальше, не в силах справиться с огромной печалью, которую таит в себе жизнь этих детей. Но Деми... она сидит с ними на процедурах еще долгое время после исполнения их желаний. У меня такое чувство, что она постоянно проверяет свои прошлые семьи, а также знакомится с новыми, чтобы воплотить мечты детей в реальность.
И то, как она описывает смерть... я надеюсь, что мои родители пережили это таким образом, как только что рассказала Деми.
– Это... это прекрасно. ― Мне приходится сдерживать эмоции.
Деми настороженно смотрит на меня, как будто ждет, что я начну насмехаться над ней. Но это не так. Мы не виделись восемь лет, и есть вероятность, что она понятия не имеет о смерти моих родителей, в то время как я получил известие об их гибели, когда был знаменит. Честно говоря, я никогда не открывался настолько, чтобы рассказать ей о них. Был слишком занят тем, что звонил ей в три часа ночи, чтобы быстро потрахаться.
– Мне жаль, что мы так и не поговорили тогда. Я был идиотом, и мне следовало относиться к тебе лучше. Мы действительно могли бы узнать друг друга получше.
Удивляюсь, когда Деми хмыкает, но, когда встречаюсь с ней взглядом, вижу в ней лишь горечь и сталь.
– Я знала тебя, Пакстон. Твой день рождения одиннадцатого марта, ты вырос в Род-Айленде и играл во все виды спорта под солнцем, прежде чем заняться футболом. Думаю, у тебя есть один брат, хотя ты никогда особо не говорил о своей семье. Ты предпочитаешь Sam Adams любому другому пиву, можешь выбить дурь из любого на конкурсе караоке и на самом деле неплохо разбираешься в математике, хотя никогда бы не признался в этом своим приятелям в те времена. Ты стирал простыни только в «Тайд», не знаю почему, но это было единственное моющее средство в твоем шкафу. Ты любишь зубную пасту Crest и ненавидишь одеколон, если только он не настолько слабый, что ты едва чувствуешь его запах. Я знала тебя; я брала любую информацию, которую ты готов был раскрыть, и хранила ее на случай, если однажды ты решишь захотеть меня по-настоящему. И тогда смогла бы делать для тебя все те вещи, которые делают подружки для своих парней.
Шок и агония бушуют в моих венах... Я гребаный мудак. Как только собираюсь извиниться, Деми обрывает меня:
– Не утруждайся, уже много лет прошло. Просто помни, что я тебя знала, а ты не удосужился даже выучить мое второе имя. ― С этими словами она встает из-за стола и поворачивается на каблуках. Секунду спустя она возвращается. Не говоря ни слова, бросает на стол несколько двадцатидолларовых купюр.
Это обжигает. Потому что эта женщина так низко обо мне думает, что даже не позволяет мне заплатить за ужин, чтобы компенсировать годы жестокого обращения, которое я заставил ее вынести.
ГЛАВА 11
ДЕМИ
Зачем я это сделала?
Восемь лет. Восемь прекрасных лет я прожила, не произнося его имени. Прошло, по меньшей мере, три года с тех пор, как мне перестало мерещиться его лицо хотя бы раз в день. Я была в порядке, была стабильна.
А потом мне пришлось стать мазохисткой, разделить с ним трапезу и таять, когда он говорил. Я чувствовала, что срываюсь прямо между нашими первыми блюдами и десертом. Вот почему мне было необходимо поставить его на место, чтобы вернуть себя в теперь уже привычное состояние. Потому что то, что я сказала, было правдой. Мне казалось важным собирать все сведения, что он готов был мне предоставить. Я знала его изнутри. А Пакстон не знал меня ни капли. Он был причиной, по которой я не могла влюбиться ни в кого другого, не тогда, когда меня так долго отвергал единственный мужчина, которого слепо любила. Даже когда кто-то искренне любил меня, со всеми моими недостатками, я не могла ответить взимностью. Сразу подумала о Закари... о том, чего давно не делала. Четыре года назад, когда моя назойливая мать не могла больше терпеть, что я никого не приводила на Хануку, она свела меня с сыном женщины из их синагоги. Он был евреем, высоким, смуглым и красивым, у него была хорошая работа в ресторанном секторе. Зак был обаятельным и внимательным, именно такой парень мне был нужен. Он открывал двери, готовил ужин, присылал мне цветы в офис. Поэтому, когда он сделал мне предложение через год после нашего знакомства, я ответила «да». Хотя мое сердце даже не дрогнуло, но разум понимал, что так будет правильно. Что Закари будет хорошим мужем, и мне не обязательно быть безумно влюбленной, чтобы быть счастливой.
Только... когда через две недели моя мама приехала со свадебными журналами, образцами фаты и номером лучшей пекарни в городе... то сразу пришло осознание, что ничего не получится. Мои стены все еще были подняты, я все еще ничего не чувствовала. И я не была таким ужасным человеком, как Пакстон Шоу, я бы никогда не хотела навсегда привязать к себе того, кого не любила. На своем опыте знала, какая это ужасная судьба.
Так почему же я пошла на ужин с Пакстоном вчера вечером? Ведь прекрасно понимала, что он за человек, и все же я была под его чарами. Все эти годы спустя.
Мы были не более чем мгновенной вспышкой. Несколько жарких часов умопомрачительного секса и разговоры в подушку. Пакстон заставлял меня дрожать так, как никто другой не мог и никогда не смог бы. Но в том-то и дело, что парень, который заставляет вас чувствовать себя как можно лучше, никогда не склонен к самоотверженности.
Все эти годы я жила в стабильности, но с Пакстоном я отбросила все условности. Видимо, как бы мне ни хотелось отрицать это, мое сердце хотело безумия.
Вот почему я сидела в этой чертовой коробке, высоко на стадионе «Гепардов», притворяясь, что не пытаюсь украдкой взглянуть на него, бегающему по поле.
– Попробуйте кокосовые креветки, они очень вкусные. ― Джина подходит с тарелкой, уставленной пальчиковой едой.
– Ты ― бездонная яма. Если бы я это съела, мне пришлось бы ходить на десять занятий по велоспорту. ― Фарра закатывает глаза и потягивает бокал Шардоне, который держит в руке.
Фарра была помешана на тренировках. В то время как я наслаждалась хорошей пробежкой, она проводила каждое утро на самых интенсивных тренировках, которые предлагал город. А еще была Джина, которая весила девяносто фунтов и могла съесть все, что захочет. Я была где-то посередине.
Я до сих пор не уверена, почему согласилась прийти на эту игру, хотя было бы невежливо отказываться от билетов, которые генеральный менеджер «Гепардов» прислал лично после всей хорошей прессы, которую мы принесли команде благодаря желанию Райана Гюнтера. И мне хотелось доказать себе, что наличие моего бывшего увлечения, потому что он никогда не позволял мне называть его бойфрендом, в моем городе не ограничит меня в том, куда я могу пойти.
В третьей четверти «Гепарды» выигрывали со счетом 14:3, а я всю игру попеременно потягивала бокал восхитительного «Каберне» из бесплатного бара и пыталась казаться незаинтересованной происходящим на поле.
Но это было трудно. Наблюдать за Пакстоном на поле было сродни произведению искусства. Хотя… он уже не был так грациозен в движениях, как раньше. Забавно, прошло много лет с тех пор, как я видела его на футбольном поле, и все же замечала, что что-то не так. Не поймите меня неправильно, Пакстон все еще очень талантлив... но часть того блеска, который он привносил, словно сгорел.
– Я удивлена, что он вообще играет в этом году. Он такой старый, и после разрыва мениска все говорили, что он не вернется, ― Джина откровенничает, когда садится рядом со мной с новой тарелкой.
– Он порвал мениск? ― Как уже говорила ― я вообще не следила за его карьерой.
Фарра наклоняет голову в сторону.
– Это была самая громкая история в спорте в прошлом сезоне.
Я пожимаю плечами, пытаясь изобразить неведение.
– Вы, ребята, знаете, что я не большой любитель спорта. Думаю, что в последний раз включала ESPN, чтобы посмотреть, как Тим Тебоу бегает без рубашки по тренировочному лагерю.
– Боже, он был таким сексуальным. Довольно плотный, но такой сексуальный, ― Фарра вздыхает.
– Ты футбольный сноб. Развивайся, открой для себя мир обнаженных фотографий Брайса Харпера для выпуска «Body Issue». ― Джина насмехается над нашей черноволосой коллегой.
– Эй, нагота есть нагота, и меня все это устраивает. ― Фарра прижимает свой бокал к моему, хотя я не участвую в этой нелепой дискуссии.
– Но в любом случае, да, порвал его на две части. Его, плачущего, пришлось увезти с поля. Единственный раз, когда фанаты видели его таким эмоциональным, это когда он забил тот тачдаун на следующий день после того, как его родители погибли в той аварии. Это было ужасно, но на следующий день он сыграл свою лучшую игру. ― Джина качает головой, в ее глазах печаль.
– Что? ― Шок парализует меня. ― Его родители погибли?
Фарра кивает.
– О, это было ужасно, я помню фотографии с похорон по ESPN. Они погибли на своей парусной лодке во время неожиданного шторма недалеко от их дома. Они умерли в субботу, и было так много предположений, будет ли Пакстон играть на следующий день... тем более что игра имела значение для плей-офф. Но он это сделал. В итоге забил три тачдауна. После игры отказался от интервью с прессой, но его видели стоящим на коленях и плачущим в конечной зоне, когда все ушли в раздевалку.
По моей коже пробегают мурашки. Как я могла не знать, что его родители умерли? Конечно, он никогда не позволял мне встречаться с ними, но я видела фотографии, слышала, как он иногда говорил о них. Черт, мы были связаны в течение двух лет, и я знала о его семье. Сразу же почувствовала себя ужасным человеком. Сглатывая комок желчи в горле, стараюсь сохранять нейтралитет.
– Как давно это было?
Джина обдумывает это, приложив палец к подбородку.
– Около пяти лет? Да, должно быть, так и было, потому что я смотрела игру с каким-то придурком из братства, который в итоге спросил, можем ли мы заняться сексом втроем той ночью.
Фарра хихикает.
– Ах, какая скромница. Тебе следовало бы взять его на вооружение. Три лучше, чем два.
– Спасибо, доктор Сексоголик. ― Джина закатывает глаза. ― Но да, с тех пор он никогда не был прежним. Люди говорят, что он стал лучшим спортсменом, но он как машина. В нем больше нет страсти.
Всю оставшуюся часть игры размышляю над тем, что сказала Джина. За последние восемь лет я изменилась, но, возможно, изменился и Пакстон. Мне никогда не хотелось думать о том, что в его жизни произошли события, которые сделали его другим человеком, как он сказал мне, когда пригласил меня на ужин.
Кто-то в офисе «Гепардов» спрашивает, не хотим ли мы спуститься на поле в конце игры, и девочки с радостным визгом соглашаются. Иду следом, все еще находясь в трансе из-за родителей Пакстона. Я должна была послать цветы или что-то в этом роде. Хотя бы открытку. Возможно, теперь мне нужно дать ему понять, как мне жаль.
Игра заканчивается победой хозяев, и мы наблюдаем за тем, как игроки обмениваются приветствиями и шлепают друг друга по задницам. Я замечаю Пакстона на другом конце поля, когда он снимает шлем и обнажает свои мокрые золотистые волосы. Как это возможно, что даже после более чем двухчасовой борьбы за победу он выглядит так, что его хочется съесть? Но теперь я рассматриваю его в другом свете. Знаю, каково это ― потерять одного из самых близких тебе людей, как твой мир поворачивается вокруг своей оси, и ты уже никогда не будешь прежним. Каково это ― потерять двух людей, особенно тех, кто привел тебя в этот мир?
Я собираюсь подойти, проявить к нему хоть какое-то дружелюбие после того, как была так холодна с ним.
За исключением того, что, когда нахожусь примерно в метре от него, к нему подходит репортер с диктофоном и блокнотом. Блондинка с большой грудью, в обтягивающем красном платье, которое выглядит так неуместно в этом заведении. Она хлопает ресницами и перебрасывает волосы через плечо.
И Пакстон улыбается ей в ответ, язык их тел кокетлив.
Говорят, что человек, которому ампутировали конечность, может чувствовать фантомную боль даже после исчезновения конечности.
Вот на что похоже наблюдение за тем, как Пакстон разговаривает с репортером, ее рука лежит на его руке. Это заставляет меня вернуться в одно из самых несчастных времен в моей жизни. Когда отчаяние и уныние были моими лучшими друзьями.
ГЛАВА 12
ДЕМИ
9 лет назад
Еще один субботний вечер, еще одна вечеринка в каком-то дерьмовом доме с дерьмовым пивом.
Мои подруги веселятся, знакомятся с новыми парнями или играют в игры с выпивкой. Они отрываются как обычные девушки на младших курсах. После недели, полной напряженных занятий и экзаменов, я должна делать то же самое.
Но не могу.
Потому что последние полтора часа я наблюдаю, как Пакстон трется о грудастую рыжеволосую девушку.
Ввыпиваю еще одну рюмку водки, которую кто-то наливает и оставляет на стойке, и это уже пятая по счету. Мои кости превратились в желе, мое сердце разбито на тысячу осколков, и я чувствую, что в любую секунду меня может стошнить от уныния.
Мы спали вместе уже больше года, поздние ночные звонки и тайные встречи были нашей специальностью. Не то чтобы мне этого хотелось, но каждый раз, когда я заводила разговор о том, чтобы стать чем-то большим, у Пакса были лучшие способы уклониться от разговора.
Он обманывал меня разговорами, манипулируя темой, не давая прямого ответа. Или целовал меня, используя свои таланты, чтобы заставить меня замолчать и кончить. Или рассказывал о своем будущем и футболе, и я была настолько глупа, что снова попасться на этот ответ.
Когда Пакс видит меня в кампусе, он либо машет рукой, либо улыбается, но никогда не подходит, чтобы прогуляться со мной или поговорить. Обычно его всегда сопровождают один или два приятеля. Один из них всегда ухмыляется, как будто знает, кто я такая.
У меня четкое ощущение, что его друзья говорят обо мне за моей спиной, и они знают, что я бедная отчаявшаяся девочка, которую Пакс держит в ящике стола и вынимает, когда ему хочется поиграть со мной.
Стыд обжигает мне шею, а в уголках глаз выступают слезы. Почему он так со мной поступает? В глубине души я знаю, какой он на самом деле, даже если никто этого не видит. В те моменты, когда мы лежим рядом после секса, положив головы на подушки, и говорим о всякой ерунде... вот кто такой Пакстон Шоу на самом деле. Но вопрос, который мне действительно следует задать себе, заключается в том, почему я остаюсь? Почему каждый раз позволяю так эмоционально оскорблять себя?
Особенно когда он в другом конце комнаты исследует губами ключицы той девушки. До меня доходили слухи о том, что он собирается домой, в основном от Челси, которая хочет, чтобы мы с ним расстались, и она могла бы отрезать его пенис. По крайней мере, так она мне всегда говорила. Я никогда не верила ей, будучи слишком слепой, когда дело касалось Пакстона.
Но сейчас... мне хотелось швырять вещи. Разбить тарелки. Включать Boyz II Men на повторе во время поедания мороженого и просмотра фильмов с Джерардом Батлером в главной роли.
Не успеваю сообразить, что творю, как мои ноги уже несут меня по комнате.
― Придурок! ― я встаю перед пакстоном и кричу на него.
Несколько пьяных студентов вокруг нас хихикают над девушкой, которая слишком драматизирует на вечеринке. Рыжеволосая, к которой приставал Пакс, смотрит на меня, ее взгляд стеклянный и растерянный.
― Прошу прощения? ― Ее тон грубый и агрессивный.
Только Пакс смотрит на меня, как на раненого оленя.
― Деми, иди домой. Ты пьяна. Иди найди Челси, ― он разговаривает со мной, как с пятилетним ребенком, как будто совсем меня не знает. Будто он жалеет меня.
― Пошел ты, Пакс. ― Мои слова звучат невнятно и сердито.
― Это твоя девушка? ― Рыжая отступает от него.
― Нет, ― говорит Пакс, в то же время я истерически смеюсь.
― Что бы это ни было, я не собираюсь ввязываться в драму. ― Она отмахивается от Пакстона и растворяется в толпе.
― Черт возьми, Деми! ― Он вскидывает руки, на его лице написана ярость.
Я съеживаюсь, смущенная тем, что только что сделала, но также чувствуя себя отчаянной и маленькой. Пакс хватает меня за локоть и ведет на улицу, в самую темную часть двора, где нас никто не услышит. Для окружающих мы выглядим как пара в разгар ссоры. Но мне известно, что сейчас он разобьет мое сердце на миллион осколков.
Почему я жажду наказания?
― Что это, черт возьми, было? Я думал, мы договорились, что хорошо проводим время, когда вместе, и развлекаемся по отдельности, когда гуляем.
Я тыкаю его в грудь, все обиды, которые он совершил по отношению ко мне, сводят меня с ума.
― Нет, ты согласился на это! Ты просто хочешь иметь свой торт и есть торт других тоже, ты кусок дерьма!
Пакс проводит руками по своим лохматым светлым волосам.
― Деми... ты не моя девушка. Мы иногда трахаемся. Черт, я знал, что это может случиться. Знал, что ты, вероятно, проявишь чувства.
Он говорит это так, как будто я какая-то эмоциональная женщина, и он ни в чем не виноват. Я практически слышу, как трещат желудочки моего сердца под его кулаком, слезы свободно падают из моих глаз.
― Ты мудак. Ты ведешь меня за собой, строишь из себя непонятно кого и ведешь себя так, будто мы... будто мы можем быть чем-то большим. Ты что-нибудь чувствуешь ко мне? На этот раз я хочу получить прямой ответ. ― Меня трясет, я так зла и так обижена, что не могу видеть ясно.
Пакс смотрит на меня, в его глазах еще больше жалости.
― Я не знаю, что тебе сказать, Деми...
Алкоголь берет верх, я отдергиваю руку и бью его по лицу. Звук отражается под деревьями, вне поля зрения других людей. Даже когда мы ссоримся, никто не видит этого. Все наши отношения происходят в тени.
Мы смотрим друг на друга, и я не могу поверить, что у меня хватило наглости сделать это.
Я убегаю в противоположном направлении, ненавидя себя за то, что умоляла парня о внимании и была настолько взвинчена, что прибегла к физическому насилию.
Два дня спустя, когда он пишет мне, чтобы извиниться, я оказываюсь в его постели в час ночи.
ГЛАВА 13
ПАКСТОН
Я знал, что она там, наверху, наблюдает за мной на поле.
Это подстегивало меня, зная, что где-то на стадионе «Гепардов» Деми болеет за меня. Надеюсь.
На самом деле, она, вероятно, болела за то, чтобы меня схватил трехсотфунтовый полузащитник. Но это было неважно. Я уже давно не чувствовал необходимости производить на кого-то впечатление, и это почти заставило меня почувствовать себя тем самоуверенным подростком, которым был когда-то. Тот, кто бегал трусцой под этими пятничными ночными огнями, чтобы посмотреть свой родной город.
За исключением того момента, когда я, наконец, догнал сотрудников Деми после игры в месте, где игроки встречались с людьми, пришедшими на игру ради них, ее там не было.
– Фарра, верно? ― Я указал на девушку, которую видел в «Желание на звезду».
Она немного походила на готическую версию Оливии Манн.
– Эм... да.
– Привет. Я Пакстон. ― Я помахал рукой. ― Кажется, мы встречались в твоем офисе?
Девушка, стоявшая рядом с Фаррой, миниатюрная блондинка, которая выглядела намного моложе нас, уставилась на меня.
– Да. Я имею в виду, ты уже встречался с ней. И знакомился с нами обеими. Мы обе там работаем.
– Успокойся, Спарки. ― Фарра закатывает глаза. ― Это Джина.
Я тоже машу Джине.
– Деми пришла с тобой?
Они смотрят друг на друга.
– Да, пришла. А что?
– Ты знаешь, где она? ― Я веду себя странно, знаю это. Но я не обязан объясняться.
– Она ушла несколько минут назад. Должна была вернуться домой, чтобы покормить собаку. ― Фарра вопросительно смотрит на меня.
– Спасибо, что пришли. ― Я улыбаюсь и быстро отворачиваюсь.
Пользуясь выходом игроков на парковку, я обогнал половину пробки, чтобы попасть на улицу. Я знаю, на какой стоянке паркуются обладатели VIP-пропусков, и мне нужно было добраться до нее до того, как Деми сможет уехать. Технически, это была нейтральная территория, я не мог просто подъехать к Деми домой или к офису. Она бы почувствовала себя разбитой, а она и так не хотела со мной разговаривать.
– Деми! ― кричу я, видя ее на другой стороне парковки.
Она одета в джинсы и простую рубашку, но на ней все еще туфли на каблуках, и мой член вздымается, как тигр в клетке, когда я подхожу к ней. Господи, похоже, все эти годы я не замечал, насколько она чертовски красива. Эти длинные ноги и прямая осанка, мне хочется сломать этот профессиональный фасад.
Что, черт возьми, было не так со мной в двадцать с небольшим лет? Я не замечал, что у меня было прямо перед носом.
Волосы взметнулись в воздух, когда Деми повернула голову, и по выражению ее лица понимаю, что она узнала мой голос. И ей не понравилось, что я иду к ней.
– Пакстон. ― Это не было дружеским приветствием, но и я не получил пощечины, поэтому мысленно поблагодарил бога.
– Тебе понравилась игра? ― Я подхожу к ней слишком близко, но Деми не может убежать, потому что машина стоит у нее за спиной.
– Да, спасибо. Мне нужно идти. ― Она не хочет иметь со мной ничего общего.
– Не хочешь поужинать со мной? ― Я бессовестный, но сейчас трудно не быть рядом с ней.
Деми наклоняет голову в сторону, ее взгляд ничего не выдает.
– Нет, спасибо. У меня назначена встреча.
Я ловлю дверь машины, когда она пытается открыть ее и сесть внутрь.
– Какая? Покормить свою собаку?
Деми хмурится.
– Кто тебе это сказал?
Я качаю головой.
– Неважно, но Фидо может подождать. Поужинаешь со мной?
– Потому что в прошлый раз все прошло так хорошо? ― бормочет она, а потом ее глаза расширяются, как будто она не хотела говорить это вслух.
Мне нравится, когда Деми отходит от своего сценария. Все время, что я был рядом с ней в последние пару недель, она кажется неприкасаемой, ледяной. Меня осеняет, что я могу быть причиной этого, а чувство вины ― холодный ублюдок.
– Признаю, все прошло не очень хорошо, но я твой должник. Я был засранцем, и знаю это. И это даст нам шанс поговорить о... ― Указываю между нами. ― О нас.
Деми закатывает глаза и снова пытается сесть в машину. Какая-то мысль, должно быть, пронизывает ее мозг, потому что она резко оборачивается, и ярость покидает ее.
– Почему ты думаешь, что я хочу, чтобы между нами что-то было? Я прожила целых восемь лет, ни разу не увидев тебя. И прожила очень счастливо, спасибо тебе. Зачем мне нужна хоть капля дружбы с тобой, не говоря уже о романтических отношениях? ― Она вскидывает руки вверх. ― Нам не нужно этого делать. Мы живем в одном городе, но он большой. Нам не нужно больше видеться.
– Деми, я не идиот. И ты тоже. Мы два взрослых человека, которые могут признать, что в ту минуту, когда ты вошла в конференц-зал, между нами вновь вспыхнула искра. Мы никогда не будем друзьями, нет, мы никогда ими не были. Но я достаточно взрослый человек, чтобы признать, что чувствую влечение к тебе, и знаю, что ты чувствуешь его ко мне. У нас есть прошлое, да, но мы можем его переписать. Я другой человек, не тот мудак, которым был тогда. И ты можешь признать, что каждый раз, когда смотришь на меня, понимаешь, что мы могли бы стать кем-то большим.
Я надеялся, что Деми согласится со мной, даст мне хотя бы самую малость надежды. Я не был сумасшедшим, если думал, что мы сможем собрать потрепанные кусочки наших студенческих дней и попытаться сделать что-то новое. Сшить новое одеяло из этих воспоминаний в нечто долговечное.
– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Пакстон. Каждый раз, когда смотрю на тебя, я вижу, какой слабой я была. Вижу, как сильно ты меня ранил. Как я смогу отпустить это?
