Текст книги "Я пришла попрощаться"

Автор книги: Кэролайн Оверингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Но все это время напряженная атмосфера в доме сохранялась. Из-за алкоголя. Пэт уверяла всех, что я пьяница. Я люблю выпить пива, не буду отрицать. Было время, когда я варил его дома, как и многие мои приятели. Потом некоторые компании стали изготавливать вино.

Я не водился с пьющими женщинами. Я не возражал бы, если бы Пэт иногда пила вино, но ей не нравился его вкус.

Я убежден, что ее проблемы и недовольство тем, что я пью много пива, были связаны с воспоминанием об отце-пьянице.

В любом случае были времена, когда Пэт была довольна жизнью. Она была несчастна, когда дети были маленькими, ее раздражали корзины с пеленками, стирка, обычные жалобы. Но дети росли быстро, как трава, и скоро пошли в школу.

Пэт целый год исправно выполняла обязанности мамы первоклассников. Привозила детей в школу и забирала их оттуда, делала с ними домашнее задание, готовила обеды и ужины. Вдруг она объявила, что устала от дома и собирается вернуться на работу.

Пэт говорила:

– Времена изменились, Мэд. Многие замужние женщины работают. Я поступлю на курсы, получу квалификацию и найду работу. И не спрашивай какую, я еще не решила.

Мне стало любопытно, и я спросил, какие курсы она собирается посещать. Как по мне, что может быть хуже школы? Пэт ответила: «Искусство».

Я подумал, что она говорит о живописи, но моя жена никогда не увлекалась рисованием.

– Искусство – это не только рисование. Искусство – это гуманитарные науки, литература, история. Это обучение женщин.

Мне это показалось смешным. Что значит «обучение женщин»? Там учат, как быть женщиной? Готовят к замужеству? Но Пэт была не расположена шутить.

– Ты сможешь учиться в двадцать шесть лет? И чувствовать себя при этом комфортно?

– В колледже есть много женщин, которые гораздо старше меня. Одной из учениц уже семьдесят, а она получила сертификат. Я не старше ее.

– А как же с оплатой, Пэт?

– Не волнуйся, обучение бесплатное.

И все-таки меня мучили сомнения – у Пэт было много обязанностей по дому. Но ее уже нельзя было остановить. Моя жена твердила, что она девять лет отдала семье и теперь имеет право сделать что-то для себя. Пэт была настроена решительно.

– Меня не интересует, сколько времени у меня займет получение сертификата, восемь или десять лет, буду я работать по ночам или полдня. Я не собираюсь посвятить тебе и детям всю оставшуюся жизнь. У меня другие планы.

И начиная с 1979 года в течение двух лет три раза в неделю она вставала рано утром, будила детей, отвозила их в школу, затем шла на станцию, садилась в поезд и ехала в колледж на занятия. Пэт договорилась с миссис Кочрейн, чтобы та забирала детей из школы и привозила их домой к чаю.

Когда это началось, я спросил, кто же будет готовить чай. Жена ответила, что мне придется делать это самому. С тех пор ужинали мы поздно, ели консервированные бобы, иногда на ночь была яичница. Возвращаясь из колледжа, Пэт начинала стирать и гладить. Я предлагал ей отдохнуть и получал жесткий ответ: «Кто это сделает, если не я?»

В десять часов вечера, когда нормальные люди ложатся спать, Пэт садилась за стол, за которым она когда-то шила, и выполняла домашние задания, порой до двух часов ночи.

Прошел год в колледже – и книги сделали свое дело. Книги эти, как говорил мой брат Дэрил, нужно было держать подальше от Пэт. Они назывались «Женская комната», «Женская мистика». Я вспоминаю, как однажды Дэрил сказал:

– Мэд, ты должен быть осторожен. Я знаю парней, чьи жены принесли эти книги домой, прочитали и заявили: «Здесь все нужно изменить». И дальше муж начинает сам чистить ковер щеткой. Твоя жена стала эмансипированной женщиной.

Я читал в газете «Зеркало» о женщинах-феминистках. Не уверен, что до конца понимаю, что это означает. Я думал, что это случается только в больших городах.

Но однажды Пэт принесла список, в котором были перечислены все ее домашние обязанности (уборка, стирка, глажка), и объяснила мне, что если бы ей за это платили, то она заработала бы гораздо больше, чем я.

– Но эта работа не оплачивается, – ответил я.

Мои доводы не были услышаны.

Я всегда старался бережно относиться к Пэт и прислушиваться к ее чувствам и состоянию, но вскоре понял, что наши отношения себя исчерпали. Если быть искренним до конца, ваша честь, я был удивлен: как мало может быть секса в супружестве. Молодые люди заблуждаются, думая, что это главное. Теперь я знаю, что это не так.

Пэт была равнодушна к сексу и не любила, когда я напоминал ей о супружеских обязанностях. Она смотрела на меня с такой злостью, что ее взгляд надолго охлаждал меня.

Но после того как Пэт начала посещать колледж, наши интимные отношения изменились к лучшему. Это был единственный положительный момент для меня.

Оказали свое действие книги, или другие женщины в колледже повлияли на ее взгляды, а может быть, просто выросли дети и Пэт захотелось попробовать что-то новое… Для меня это было непривычно, хотелось спокойствия.

Однажды Пэт заговорила со мной о сексе, вернее, о контрацепции. Она больше не хотела иметь детей. И просила меня сделать стерилизацию.

– Забудь об этом, Пэт.

Она ничего не сказала, но затем вернулась к этой теме через несколько недель. Я говорил ей, что это операция, а я не хочу, чтобы врач ходил вокруг меня, щелкая ножницами. Я знаю, что вел себя как эгоист.

Пэт твердила, что ей надоело принимать таблетки, к тому же операция будет длиться недолго.

Я предложил ей перевязать трубы. Я слышал, что многие женщины так делают.

– Почему я должна идти на это, Мэд? Это тебе нужны сексуальные отношения, вот ты и иди на операцию.

Я обсудил ситуацию с Дэрилом. Его ответ шокировал меня: оказывается, он давно сделал такую операцию. Его тоже заставила пойти на это жена. Он убедил меня, что не почувствовал разницы. Жена Дэрила дала Пэт телефон доктора.

В палате было восемь мужчин, которые пришли на стерилизацию. Я пошутил, что здесь собрались лучшие представители сильного пола.

Доктор предупредил меня, что мы должны воздержаться от интимных отношений шесть недель, но я скрыл это от Пэт.

Десять недель спустя Пэт вернулась из колледжа и вместо того, чтобы приготовить чай, взяла ключи от машины, села в нее и врезалась в забор.

Я выскочил на веранду и увидел Пэт за рулем, разбитое ветровое стекло и провод, висевший на нем.

Я подбежал к машине и открыл дверцу со стороны водителя.

– Пэт, ты сошла с ума?

– Я беременна.

Я помог ей выйти из машины и завел в дом. Уложил ее на кушетку. Она была как кукла. Я вытер ей лицо платком.

Некоторое время Пэт не двигалась. Я стал успокаивать ее, думая, что она устала, что у нее вирусное заболевание и ей надо пойти к врачу-терапевту. Врач осмотрел мою жену, пощупал живот и сказал ей, что она беременна. «Этого не может быть. Мой муж сделал стерилизацию». Врач внимательно взглянул на меня и произнес:

– Вы должны были некоторое время воздерживаться от интимных отношений. Желаемый результат наступает после шести недель послеоперационного периода. Мэду необходимо было соблюдать все условия.

– Мэд, ты знал об этом?

– Пэт, мне было так плохо после операции, что я не вникал в детали.

– Ты знал об этом, не так ли?

В семейной жизни я старался быть искренним, ваша честь. Моя жизнь не располагала ко лжи, и поэтому я признался жене, что знал об этом, но думал, что все обойдется.

Это был единственный раз, когда Пэт меня ударила, Ваша честь. Или чуть не ударила, потому что я успел схватить ее за кисть. Я не дал ей сдачи – никогда не мог поднять руку на женщину.

Когда я увидел, что Пэт успокоилась, то позвонил отцу и рассказал о том, что произошло. Мой отец в то время был уже тяжело болен, у него был рак, он медленно умирал. Сейчас с этой болезнью борются, а тогда… Он очень любил малышей, и я знал, что новость о появлении еще одного внука его обрадует. Отец всегда восхищался моими детьми. Он считал, что они будут сильными. Отец знал, что я сделал стерилизацию, и был доволен, что третий ребенок все равно появится на свет, ведь у них с мамой было девять детей. Для них двое детей – это не семья. Четверо – неплохо, но двое?..

После разговора с отцом я вернулся на веранду. Пэт все время бормотала: «Беременна, в моем-то возрасте».

Я полагал, что ей не о чем беспокоиться. Моей маме было за сорок, когда она родила последнего ребенка. А сейчас сорок лет – это возраст, когда рожают первенца. По-настоящему Пэт волновало другое. Она все время повторяла, что у нее уже все это было: пеленки, горшки, бутылочки с молоком и бессонные ночи.

– Не надо беспокоиться, Пэт. Я перестрою гараж, в магазине мы выберем плетеную корзинку с верхом. Мы не должны упустить этот шанс. Старшие дети полюбят этого ребенка. Почему бы нам не сказать им обо всем?

Я думал, что ей нужно время и она успокоится. Прошло более десяти лет, с тех пор как Пэт была в таком же положении, и ей было невероятно трудно. Эта мысль не давала ей покоя.

Беременность протекала тяжело. Пэт было плохо от любого запаха. Утром, уходя из дома, я видел, как она бежала в туалет и наклонялась над унитазом, а когда возвращался, находил ее в туалете. Или же она неподвижно сидела за столом. Дети были голодны, чай не заварен. Пэт повторяла: «Не проси меня встать, я не сделаю этого до тех пор, пока не придет время рожать».

И вот на свет появилась Донна-Фей. Она была совершенно непохожа ни на Кэт, ни на Блу. Она не была рыжеволосой, она была пухленькой шатенкой.

Глядя на нее, я сразу подумал: «Это моя девочка!» Ее большой животик свидетельствовал о том, что она настоящая Атлей. Я знаю, что нельзя говорить, что кого-то из детей любишь больше. Но Донна-Фей была так похожа на меня, что вскоре все стали называть ее папиной дочкой. Я так любил носить ее на руках. Может, потому, что у меня уже был опыт и я не нервничал, как со старшими детьми. Я знал, что Донна-Фей не сломается от прикосновения. Ее плач и беспокойное поведение не раздражали меня: я понимал, что это не навсегда.

Возможно, я уже упоминал о том, что именно я дал моей малышке прозвище на всю жизнь. Не помню точно, когда и как это произошло. У нас уже были Пэт и Карен, которая стала Кэт. Затем появилась Донна-Фей, Фей, Фэт. Пэт, Кэт и Фэт. И Донна-Фей действительно была толстушкой^[1]. Круглолицей толстушкой. У нее были пухленькие ручки и ножки. Когда девочка впервые смогла сесть, ее кругленький животик напоминал живот Будды.

Приблизительно в это же время по телевизору показывали шоу со смешным названием «Fatso»^[2]. Я говорил малышке: «Давай, Fatso», и Фэт начинала ползать по полу. Или же я просил ее доползти до машины. Это было очень забавно, потому что Фэт с трудом помещалась в дверном проеме и, как правило, застревала в нем. Никто и не думал ее обижать, мы все ее любили.

Вернусь к Пэт. Мне показалось, что с появлением Фэт она растворилась в заботах о малышке. Я понимал, что жене трудно, но считал, что детские годы проходят быстро и, помогая друг другу, мы справимся.

То, что произошло потом, стало для меня полной неожиданностью. Пэт решила с корнем вырвать свою предыдущую жизнь. Однажды утром она проснулась и сказала: «Хватит, к черту все это».

Я помню это, как будто все произошло вчера: Фэт было полтора года, Кэт – двенадцать лет, а Полу – одиннадцать. Пэт проснулась, встала с кровати и спокойно произнесла:

– Мэд, к черту все это.

Вначале я не понял, о чем она говорит, и переспросил ее:

– Что «все это», Пэт?

– Все это. Тебя, Фэт, Кэт, Блу, мою жизнь здесь, стирку, уборку, наведение порядка. Все это к черту.

У нее не было нервного срыва, она была абсолютно спокойна.

– Перестань, Пэт. У нас все не так уж плохо. Мы купили стиральную машину. У моей мамы никогда не было стиральной машины. Я положил линолеум на цементный пол, он хорошо смотрится, его легко убирать.

– К черту линолеум.

Я покачал головой и ушел на работу, успокаивая себя по дороге тем, что это очередная истерика и усталость.

Но что-то меня все же беспокоило, и в полдень я попросил у шефа разрешения позвонить с его телефона. Я звонил домой, но никто не брал трубку.

Я ушел с работы раньше и, подходя к дому, понял, что что-то произошло.

Я заглянул в форточку и сначала не увидел детей. Я запаниковал, но потом заметил, что Блу и Карен появились в комнате.

– Где мама?

– Поехала в магазин.

– В магазин?

Я удивился и подумал: Блу забыл, что Пэт уже давно должна была вернуться.

Спустя некоторое время миссис Кочрейн, наша соседка, пришла с Фэт на руках и спросила у меня:

– Все в порядке, Мэд?

Я ответил, что не уверен в этом, взял у нее Фэт, уложил ее спать, потом поужинал с Карен и Блу. Затем сел в кресло и стал ждать, когда приедет Пэт. Но настало утро, а Пэт не было. Она больше не появилась в нашей жизни.

Сейчас я понимаю, что мне не нужно доказывать свою правоту. Но, Ваша честь, то, что сделала тогда Пэт со мной, со старшими детьми, с малышкой, просто подкосило меня. Разве женщина может так поступать? Мать не уходит от своих детей, от полуторагодовалого ребенка, это противоестественно, это нарушение всех законов природы, не так ли?

Я знал, что думает об этом моя мама. Она говорила всем знакомым: женщина, которая бросила детей, нездорова, ее поведение нельзя назвать нормальным.

Я пытался объяснить, что Пэт не хотела иметь еще одного ребенка и поэтому не была счастлива. И моя мама, у которой было девять детей, отвечала, что счастья здесь мало, но есть чувство ответственности.

Я вынужден был согласиться с ней, потому что понимал: Пэт не должна была уходить, она просто не имела на это права. Я не приходил домой пьяным, не поднимал руку на нее или на детей. Я не проигрывал зарплату в карты, все отдавал Пэт. Я довольствовался теми деньгами, которые она мне выделяла.

Я сожалел о том, что нет закона, запрещающего женщинам что-либо делать (покупать, уходить) без объяснения причин.

Я вспоминал Пэт и наши клятвы быть верными друг другу, в бедности и богатстве, в радости и горе, до самой смерти. Помнила ли она эти клятвы?

Мой отец умирал. Сначала казалось, что опухоль не растет, но потом выяснилось, что операция не поможет. И как человек, знающий, что ему осталось немного, отец задавал прямые и не очень приятные вопросы.

– Сын, у вас в постели все было в порядке?

– Не уверен.

Но даже сейчас, подводя итоги, я считаю, что сексуальные отношения не могут стать причиной развода. Если бы это было так, количество разводов было бы гораздо больше.

Я клокотал, как вулкан, меня переполняла обида. Мне казалось, что весь городок обсуждал мою семью и шептал мне вслед: «Это тот парень, которого бросила жена». Пришла моя сестра Эдна.

– Люди хотят знать, что произошло.

– Можешь успокоить их, я не…

Тяжело было вначале, когда я не справлялся с детьми. Мама хотела помочь мне с Фэт, но я уже не мог положиться на нее: у нее на руках было двое тяжелобольных – отец и Триш.

Я отказался. Наверное, я все еще надеялся, что Пэт вернется, и знал, что ей будет неприятно видеть маму, которая взяла все хлопоты на себя. Поэтому я договорился с миссис Кочрейн, что она будет присматривать за Фэт днем. Миссис Кочрейн рада была помочь мне и не брала с меня денег. На стройке я объяснил, что не смогу работать ночью и в выходные дни. Прошла неделя, месяц. Три месяца спустя я понял, что Пэт не вернется, и смирился с этим.

Через год в почтовом ящике я обнаружил документы на развод. Там были лишь документы, ни записки, ни письма. Я разорвал их, решил, что не дам Пэт развода. Иди к черту. Я вступил в брак на всю жизнь, и ты тоже.

Но вскоре пришли бумаги, в которых сообщалось, что мы разведены. Я не поверил, так как полагал, что для развода необходимо согласие мужа. Оказалось, что согласие мужа не обязательно, сейчас суды быстро проводят бракоразводные процессы «из-за отсутствия вины». Вот как бывает: брак распался, и никто не виноват. Поэтому моей вины нет, а если Вам нужны объяснения, то лучше спросить у Пэт, потому что именно она решила разрушить наш брак.

Глава 3

Возможно, есть люди, которые думают, что Фэт стала такой, потому что, когда она была совсем маленькой, ее мама ушла из семьи. Я в это не верю, потому что Фэт не волновалась, когда ушла Пэт.

Конечно, ей не было еще и двух лет. Первые два дня после ухода Пэт Фэт все время плакала и спрашивала о маме. Эдне и миссис Кочрейн приходилось постоянно ее успокаивать.

Но Пэт не проводила с Фэт много времени. Она не читала детям книжки и не баловала их вниманием.

Я думаю, что миссис Кочрейн проводила с моей младшей дочерью больше времени, чем кто бы то ни было. Через много лет, после всех этих ужасных событий, связанных с Фэт, социальные работники сказали мне, что, когда мать бросает свое дитя или муж и жена разводятся, это оставляет такую глубокую рану в сердце ребенка, что последствия могут проявиться спустя долгие годы.

Может, это и правда. Какое-то время самой большой проблемой была не Фэт.

Проблема была во мне: мучительная боль и тоска в сердце. Я даже ходил к врачу в Форстере и спрашивал его, могу ли я умереть от боли. Он был немного шокирован, но это правда. Я чувствовал, что боль в грудной клетке забирает все мои силы. Доктор был хороший, все понимающий. Он объяснил: я не умру, мне только кажется, что это агония и жизнь из меня уходит, но этого не произойдет.

– Развод и распад семьи – это как смерть. Так объясняют в медицинских книгах. Уровень стресса такой высокий, какой он бывает, когда из жизни уходит близкий человек. Я могу выписать вам таблетки.

Но я не хотел принимать таблетки. Я знал, что они еще никому не помогли. Мне очень хотелось, чтобы Пэт опомнилась, пришла в себя, но я даже не знал, где она живет и куда ушла. У нее не было ни семьи, ни друзей, чтобы можно было позвонить и хотя бы поговорить с ней. Какое-то время мне казалось, что я вижу ее везде. Я замечал женщину в супермаркете, такого же роста, как Пэт, с темными волосами, и мое сердце начинало учащенно биться. Я думал, что это она, но затем понимал, что ошибся.

Со временем все прошло, и боль тоже. Если описывать мое состояние, то я бы сравнил его с сильным пожаром внутри меня. У меня было ощущение, будто я полностью выгорел изнутри, и больше воспоминания о Пэт не причиняли мне боли, я даже чувствовал признательность. Не потому, что она ушла. Я не простил ее до сих пор и считаю, что я этого не заслужил. Но я благодарен ей за детей: она оставила их со мной. У меня так много знакомых парней, чьи браки распались и жены забрали детей. Эти парни были полностью сломлены.

А у меня был дом, работа в «Shire», и дети остались со мной. В округе не было разведенных отцов с детьми, я был единственный. Большинство мужчин при разводе теряли многое, так что мне есть за что благодарить Пэт.

Некоторые знакомые думали, что я не справлюсь с детьми, поэтому мне нужно жениться. Но не было никого, на ком бы я хотел жениться, и тогда, и сейчас. Я сказал, что справлюсь с детьми сам.

Я пришел к менеджеру в «Shire» и попросил его составить для меня постоянный пятидневный график работы: с девяти до пяти с выходными днями. Я понимал, что в фирме много работы, но дома меня ждал маленький ребенок, о котором мог позаботиться только я. Менеджер не задавал мне вопросов, он просто сказал:

– Не беспокойся, все будет в порядке.

Затем я отправился к миссис Кочрейн и договорился, чтобы она присматривала за Фэт днем, а я, возвращаясь с работы, буду ее забирать. Миссис Кочрейн заботилась о малышке с тех пор, как ушла Пэт, и у нее это хорошо получалось.

Решив вопрос с Фэт, я отправился в Форстер, в школу, чтобы поговорить о старших детях. Учитель Кэт сказала, что та делает успехи. Я знал это.

Кэт была в школе звездой. После ухода Пэт она вела себя так спокойно и с таким достоинством, что это вызывало восхищение.

Учительница сказала мне:

– Кэт такая яркая.

– Да, я это знаю.

– У вас два способа решения проблемы: вы оставляете Кэт здесь, и мы приложим все усилия, чтобы дать ей достойное образование, или отправляете ее в Сидней, в школу-интернат.

Многие девочки из отдаленных уголков страны отправлялись учиться в Сидней. Я возразил:

– Я не могу себе этого позволить.

– Не волнуйтесь, Кэт будет получать стипендию.

– Мы не можем получать стипендию, мы не имеем на нее права.

Тогда я думал, что стипендию могут получать только те, кто не может оплачивать школу. Но учительница уверила меня в том, что школы заинтересованы в таких детях, как Кэт, – одаренных детях, поднимающих уровень школы, ее репутацию.

Учительница рассказала, что в школах-интернатах есть программа дополнительных вознаграждений за учебу. И я не мог решить, что я об этом думаю. Я бы не хотел, чтобы люди говорили, будто я не справляюсь с детьми. А с другой стороны, мне не хотелось удерживать Кэт. Когда я спросил, хочет ли она поехать в Сидней, Кэт ответила: «Да» – и побежала в школу заполнять документы.

Она узнала, когда состоится тест, и попросила Эдну отвезти ее в город. Эдна рассказывала мне, что всю дорогу домой Кэт говорила о том, как будет здорово, если она поедет в Сидней.

Учительница оказалась права: моя девочка легко сдала экзамен, и спустя некоторое время в почтовом ящике мы обнаружили конверт кремового цвета. В нем лежала рекламная брошюра о школе с крытым бассейном и площадкой для лакросса, перечень предметов, которые Кэт сможет изучать (французский, латынь), и спортивных занятий, которые она сможет посещать (водное поло и так далее).

На заполнение бумаг ушел целый день, и еще день на то, чтобы уложить необходимые вещи – летнюю и зимнюю форму, полосатый галстук, соломенную шляпу. Затем Кэт уехала. Она светилась от счастья, думая о жизни в Сиднее.

Были ли у меня сомнения насчет этой школы? И да, и нет. Я всегда старался научить Кэт понимать, что некоторым людям, чаще всего совершенно случайно, дано больше, чем другим. Кому-то дано меньше, но благополучие не меняет сути человека. Моя сестра Эдна думала, что школа поможет Кэт пробиться в жизни, привьет ей хороший вкус либо же сделает ее завистливой, потому что девочка не имела многого из того, что было у других. Однако Кэт была сильнее и выше этого. Когда я получил ее табель (в переплете, а не кусок бумаги, как в государственной школе), в нем сообщалось, что моя Кэт – лучшая в классе, капитан команды по плаванью, первая во всех конкурсах. Я понимал, что она прекрасно со всем справляется.

С Блу все было иначе. Он не был таким ярким, как Кэт. Он был неглупым мальчиком, но особо ничем не выделялся. Когда ему не хватало сообразительности, он спрашивал у своего сердца. Если честно, я больше не встречал парня с таким добрым сердцем. Блу со всеми дружил, всегда готов был помочь малышам. Он приводил домой бродячих псов, кормил их косточками, брал их на День домашних животных, гордился своими грязными собаками и не мог понять, почему Пэт не разрешает держать их в комнате.

Когда Пэт ушла, Блу стал плохо учиться, оценки получал все ниже и ниже. К пятнадцати годам он решил закончить учебу, и я смирился с этим. Я понимаю: сейчас любого посчитают неудачником, если он в пятнадцать лет окончит школу, но в то время это было обычным делом. Большинство мальчиков и девочек уходили из школы в пятнадцать. Дэрил и я помогли Блу устроиться учеником на курсы в Форстере, и он обучался там до восемнадцати лет, став квалифицированным токарем и слесарем. Затем он получил водительские права и однажды сказал мне: «Отец, я решил уехать».

Это стало для меня неожиданностью. Блу никогда не уезжал из дома надолго, он только начал зарабатывать деньги. Но потом я подумал и решил, что это нормально для молодого парня – желание посмотреть мир и людей. Я спросил сына:

– Куда ты планируешь поехать?

– Думаю, что в Лайтинг-Ридж.

– Хорошо. Ты до сих пор считаешь, что сможешь найти клад и стать богатым?

У Блу всегда были такие мечты. Когда ему было лет двенадцать или тринадцать, он пришел домой из школы с запиской от учителя с просьбой отпустить его на экскурсию в Балларат, в Soveregn Hill. Я нашел деньги, чтобы отправить его на экскурсию.

Блу вернулся с широко открытыми глазами. Он намывал золото и отыскал несколько золотых крупинок. Помню, я пытался объяснить ему: желоб специально покрывают искусственной позолотой, это фальшивое золото. Но мой сын так светился от счастья, что я решил: пусть мальчик верит. Тогда Блу впервые получил в школе высший бал за работу на тему «Золотая лихорадка».

Он нарисовал карты шахт, вырезал картинки, липкой лентой приклеил золотые крупинки к плакату и подарил его учителю, который был ошеломлен. Блу объяснил тому, что ему хотелось бы побывать там, где можно разбогатеть. Учитель рассказал ему, что есть еще места, которые можно закрепить за собой, но это разработки не золота, а, например, опалов.

Блу в тот день вернулся из школы, вдохновленный высокой оценкой, и заявил, что поедет в Балларат и заявит права на собственный участок.

Я устал от этих фантазий и предложил ему застолбить участок поближе, в Лайтинг-Ридж, и поискать там черные опалы. Они уж точно сделают его богатым.

На следующий день Блу отправился в школьную библиотеку и, вернувшись, сказал, что я был прав: черные опалы действительно существуют. Встречаются самородки размером с ладонь, поэтому именно этот драгоценный камень он собирается добывать. Он предложил раздобыть хороший прибор и осмотреть все вокруг и найти спрятанные опалы.

Я предложил забыть об этом, потому что место, где мы живем, окружают скалы. Блу серьезно ответил: «Ты ничего не знаешь». Я был покорен его увлечением, поэтому мы приобрели старый металлоискатель в «Trading Post».

Я спросил у парня, у которого мы его купили, находил ли он что-нибудь. Тот ответил, что нашел три пенса и сорок две консервные банки. Ну что ж, посмотрим, может, нам повезет. В конце недели мы вместе с Блу отправились на холмы. Сын взял с собой наушники, в которых постоянно свистело. Мы нашли три пенса и сорок три консервные банки, на одну банку больше, чем тот парень.

Спустя некоторое время я потерял интерес к поискам, но Блу продолжал искать до тех пор, пока ему не исполнилось восемнадцать лет. Его часто видели с металлоискателем и лопатой возле дамбы, поэтому я не был удивлен, когда он объявил, что пришло время испытать удачу в Лайтинг-Ридж.

По его мнению, мы все должны были туда поехать. Однако мне не понравилась его идея. К тому времени я уже проработал в Форстере двадцать лет, и у меня не было желания рубить корни и начинать все сначала. Скажите мне, Ваша честь, может, Вы считаете, что где-то в глубине души я надеялся, что Пэт вернется? Господи, я не надеялся на это. Но у меня была Фэт, которая совсем недавно начала ходить в местную школу, и Кэт, которой нужно было знать, что у нее есть дом, куда можно вернуться, если ей это понадобится.

Блу заметил, что Кэт не хочет возвращаться домой, и не понимал, почему бы Фэт не поехать с нами. Он говорил, что школы есть везде. Я отказался и убедил его в том, что Фэт имеет такие же права, как и он, ходить в одну и ту же школу.

– Значит, ты предпочитаешь, чтобы я копался возле этих холмов?

– Какого черта ты копаешься возле этих холмов? Это что, твоя судьба?

– Может, мне остаться, чтобы составить тебе компанию?

– Я не самый главный в этой компании, твоя мать может это подтвердить.

Прошло много времени с тех пор, как Блу разговаривал со своей матерью. Когда ему было четырнадцать, на Рождество пришла посылка. Изредка мы получали письма. Я никогда не спрашивал Блу, о чем она пишет, и он не рассказывал мне об этом. Мне было неизвестно, отвечает ли он ей. Может, это было доказательством его преданности мне, не знаю. В любом случае Блу попытался еще раз уговорить меня уехать вместе с ним.

– Будет лучше, если мы вдвоем отправимся на прииск.

– Я уже никуда не поеду.

После этого разговора я не слышал о Лайтинг-Ридж целую неделю. Я уж было подумал, не отказался ли Блу от своей затеи. Поэтому однажды вечером я достал карты и спросил у него, как он будет прокладывать маршрут.

– Тебе нужно по трассе добраться до Дуббо. А дальше – двойной перегон, ты не успеешь проехать его до вечера. Тебе нужно доехать до Дуббо, переночевать в машине и затем отправляться дальше.

– Я уже размышлял об этом, отец.

– Все надо обдумать заранее.

Я свернул карты, но не положил их туда, где они обычно хранились, в прихожей, в шкафу, рядом с Библией Пэт. Я оставил карты в кухне на столе, для того чтобы Блу еще раз взглянул на них, когда придет пить чай.

Но прошла неделя, а к картам так никто и не прикоснулся. Тогда я достал пачку «Кэмэл», открыл бутылку пива, повесил кепку на крючок напротив стола. Блу знал, что так я приглашал его к серьезному разговору.

– Ты уже думал, как будешь добираться туда, Блу?

– Я еще не принял решения.

– А мне казалось, что ты уже принял решение, тебе осталось только открыть дверь.

– Это не так просто.

– Что же тут сложного?

Блу нахмурился и ответил:

– У меня нет колес.

– У нас есть джип.

Я научил его ездить на этом джипе. Джип был уже старый, когда я купил его, а сейчас он был еще дряхлее.

– Отец, эта развалюха не доедет до конца улицы, она рассыплется на ходу.

Я понимал, что он прав, но заметил, что джип верно прослужил нам двадцать лет.

Я предложил Блу сброситься и купить внедорожник в Форстере. Это было правильное решение: иметь собственные колеса не откажется ни один парень.

Мы приехали в Форстер. Я сказал Блу, чтобы тот сидел в машине: я сам решу все вопросы. Я взял пачку «Кэмэл», продавец достал из верхнего ящика стола пачку «Мальборо».

Мы стояли и курили, разговаривали и курили, на земле было все больше и больше окурков. Затем пошли взглянуть на внедорожник, осмотрели его, подняли капот, взглянули на мотор, вошли в магазин, вышли из магазина и пожали друг другу руки.

Я вернулся и сказал Блу: «Все, она твоя». Машина уже проехала сотни километров, нужно было менять тормозные колодки, но продавец убедил меня, что мы сможем достать их у ремонтников.

Мы поехали к ремонтникам. Я вошел в мастерскую и поговорил с механиком. Старый мастер вышел из крошечной мастерской с инструментами и направился вместе с Блу к свалке, где валялись различные запчасти, нашел нужные, попросил Блу подержать, ушел в офис, вернулся, взял мою руку и положил ее на мой карман. Затем вытянул кошелек и передал мне счет на несколько долларов.

Мы отремонтировали тормозные колодки прямо возле «Форстер моторс», лежа на земле. Потом в тот же день отогнали внедорожник к дому и припарковали его у крыльца. Фэт, которой было девять или десять лет, вышла из дома, села в водительское кресло и стала сигналить.

Я попросил ее перестать, но Фэт продолжала. Я вновь попросил ее прекратить – Фэт не слушала меня и продолжала сигналить, а затем убежала.