Текст книги "Девушка из кошмаров (ЛП)"

Автор книги: Кендари Блэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 11

Что я знаю точно, когда прихожу в себя, так это то, что Кармел залепляет мне пощечины. Затем появляется настоящая боль. Голова вполне могла треснуть на три или четыре части; она раскалывается, и это плохо. Кровь залила рот, растекаясь по языку. На вкус она как старые монеты, а тело, пребывая в легком оцепенении, говорит о том, что совсем недавно я пролетел по воздуху и жестко приземлился. Мой мир окрасился болью и тусклым желтым светом. Поблизости раздаются знакомые голоса. Кармел и Томас.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Где Анна?

Несколько раз моргнув, я все же рассеиваю дымку перед глазами. Фонарь светит желтым светом. Кармел на коленях сидит возле меня с запачканным лицом и стекающей тонкой струей крови с носа. Томас находится рядом с ней. Он выглядит ошеломленным и, словно околачивался здесь все время без дела, с, безусловно, мокрой от пота футболкой, но никакой крови на нем нет.

– Я не знала, что еще можно сделать, – отвечает Кармел. – Ты собирался пройти этот коридор и не отвечал мне. Не думаю, что даже слышал меня.

– Я не мог, – отвечаю, заставляя себя приподняться на локтях и стараясь при этом не слишком мотать головой. – Заклинание было слишком сильным. Дымовая завеса и бубен…Томас, с тобой все в порядке? – он кивает и жестом показывает, что все ОК. – Я пытался пройти коридор? Из-за этого произошел взрыв?

– Нет, – отвечает Кармел. – Я схватила атаме и опалила твою кровь на нем, как и велел мне Томас. Я не знала, что все будет так… не знала, что оно взорвется, словно гребаный блок С-4[27]27
  C-4 (Composition C-4) – распространённая в США разновидность пластичных взрывчатых веществ военного назначения. В русском языке название обычно используется в формах си-четыре и си-фор.


[Закрыть].

– Я тоже не знал, – бурчит Томас. – Поэтому никогда бы об этом не попросил тебя, – он прижимает руку к ее щеке, и она на секунду позволяет ей там задержаться, перед тем как убрать.

– Я думала, ты собирался пройти туннель и добраться до другого края, – говорит она.

Что-то давит на мою ладонь: это атаме. Томас и Кармел берут меня за руки и помогают встать на ноги.

– Я не знала, как еще поступить в такой ситуации.

– Ты все сделала правильно, – говорит ей Томас. – Если бы он все-таки попытался это сделать, то, вероятно, его вывернуло бы наизнанку. Это был всего лишь коридор. Не дверь. Или врата.

Я посмотрел назад на груду мусора, когда-то считавшуюся викторианским домом Анны. Земля возле круга выглядела намного темнее, чем остальная, а ветра, кружившиеся здесь, образовывая вихри, наметали песок, формируясь в пустынные дюны. Место, где я приземлился, находилось в десяти футах от того, где сейчас я сидел.

– Вы видели двери? – громко спрашиваю я. – Врата?

Томас потрясенно смотрит на меня. На дрожащих ногах он ходил вокруг того, что осталось от круга, поднимая разбросанные вещи: бубен, куриную ножку, декоративный атаме.

– О чем ты говоришь? – оба спрашивают они.

Кажется, мои мозги превратились в яичницу, а спина, должно быть, вся в синяках, и похожая на батут для гиппопотама, но я отчетливо помню все, что со мной произошло. Я помню, что сказала Анна, и как она выглядела.

– Я говорю о вратах, – снова продолжаю я. – Достаточно большие, чтобы пройти сквозь них. Я говорю о том, чтобы открыть их и вернуть ее назад.

Я слушал несколько минут, пока они брюзжали слюной и утверждали, что это невозможно. Что-то типа «не для того мы затевали провести этот ритуал». Затем доказывают, что таким образом я собираюсь покончить с собой. Возможно, они правы. Скорее всего, это так. Но это не имеет значения.

– Послушайте меня, – осторожно начинаю я, очищая джинсы и опуская атаме в ножны. – Анна не может там больше оставаться.

– Кас, – говорит Кармел, – никуда от этого не денешься. Это сумасшествие.

– Ты видела ее, не так ли? – спрашиваю я, и они обмениваются виноватыми взглядами.

– Кас, ты же рассчитывал на такой исход. Она, – глотает Кармел, – много людей убила.

Когда я поворачиваюсь к ней, Томас на полшага втискивается между нами.

– Но она спасла нас, – возражает он Кармел.

– Я знаю, – отвечает та.

– Они там вдвоем. Чародей тоже. Ублюдок, который убил моего отца. Я не позволю ему вечность кормиться ею.

Я с такой силой сжимаю рукоятку атаме, что хрустят костяшки пальцев.

– Я пройду через врата и засуну ему это так глубоко в глотку, чтобы он подавился.

Когда я произношу последние слова, они оба переводят дыхание. Я смотрю на них, избытых и потрепанных, как пара старых ботинок. Но они смелые; надо отдать должное, они были намного храбрее, чем я от них ожидал.

– Если мне придется в одиночку с этим справляться, то я пойму. Но я все равно вытащу ее оттуда.

Когда я уже на полпути к машине, начинают сыпаться аргументы. Я слышу фразы типа «суицидная миссия» и «обреченные поиски», оба принадлежащие Кармел. Затем я отъезжаю настолько далеко, что перестаю слышать их голоса.

* * *

Правду говорят, что чем больше знаешь, тем меньше понимаешь. Мне есть к чему стремиться: больше знать, изучать и делать. И вот сейчас я знаю, что Анна в аду. Нужно обязательно найти способ вытащить ее оттуда. Сидя за столом на кухне, я тыкаю вилкой в грибной омлет, приготовленный матерью, что вызывает такое ощущение, словно меня зарядили в пушку. Еще так много нужно сделать. Так какого хрена я здесь делаю, накалывая сырный яйцевой мешок?

– Тост хочешь?

– Не очень.

– Что с тобой? – мама садится в банном халате, потертом по краям.

Прошлой ночью к ее волосам опять добавилось немного седины, когда я пришел с ушибленным черепом. Она бодрствовала все время, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, что убедиться, что у меня нет сотрясения мозга и я не умер. Прошлой ночью она не задавала вопросы. Кажется, увидев меня живым, она вздохнула с облегчением, и, возможно, часть ее не хотела все знать.

– Бубен нас не подвел, – тихо сообщаю. – Я видел Анну. Она в аду.

Моргая, ее глаза загораются и тухнут.

– В аду? – переспрашивает она. – С огнем и серой? Мелкий красноватый парень с большущими вилами и заостренным хвостом?

– Тебе смешно?

– Конечно же, нет, – отвечает она. – Я просто никогда не думала, что такое вообще возможно, – она больше не знает, что еще сказать.

– Для справки, никакого заостренного хвоста я там не видел. А вот она в аду. Или что-то в этом роде. Думаю, не имеет значения, ад это или нет.

Мама вздыхает.

– Полагаю, слишком много десятилетий подряд совершались убийства, чтобы искупить их. Как по мне, это несправедливо, но… мы ничего не в силах изменить, дорогой.

Искупление. Это слово так сильно вспыхивает в сознании, что из глаз почти сыплются искры.

– Насколько я знаю, – отвечаю я, – это был один сплошной провал.

– Кас.

– И я вытащу ее оттуда.

Мама опускает взгляд на тарелку.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Знаешь же, что не сможешь ей помочь.

– Думаю, смогу. Мы с друзьями уже открыли проход между нашим миром и адом, и я готов побиться об заклад, что мы откроем эту дверь.

Воцаряется затяжная, еле сдерживающая тишина.

– Невозможно, ибо это решение может погубить тебя.

Я пытаюсь напомнить себе, что она моя мать и это ее прямая обязанность напоминать мне, что все мною задуманное невозможно выполнить, поэтому я в какой-то степени просто киваю в ответ. Но она видит меня насквозь, поэтому вспыхивает от раздражения. На одном дыхании она угрожает выкинуть мою задницу из Тандер-Бей, увезти подальше от Томаса и его ведьмаковских штучек. Она даже обещает отобрать у меня атаме и послать его Гидеону.

– Ты не слушаешь? Когда я или Гидеон тебе что-то говорим, ты вообще прислушиваешься? – ее губы сжаты в тонкую линию. – Я ненавижу то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это самая худшая несправедливость, о которой я когда-либо слышала. Но ты не будешь этого делать, Кас. Определенно.

– Нет, буду, – огрызаюсь я. – И это не только ради нее, а и ради него тоже. Ублюдка, который убил моего отца. Он тоже там. Поэтому я пойду за ним и прикончу его снова. Я буду убивать его тысячу раз, пока все не закончится.

Она начинает плакать, да и я сам близок к этому.

– Ты не видела ее, мам.

Она должна понять меня. Я не могу сидеть за столом и стараться есть яйца, зная, что она в ловушке. Это единственное, что я должен сделать, но понятия не имею, с чего собственно начинать.

Я люблю ее, почти срывается из моих губ. Как бы ты поступила, если бы на ее месте был отец? Едва ли произношу я. Но я выжат как лимон и знаю, что, вытирая слезы со щек, она думает о цене, которую предстоит заплатить. Я не могу больше думать об этом. Мне чертовски жаль, но не могу. И даже не ради нее. Не тогда, когда я должен придумать план.

Вилка опускается на тарелку. С едой покончено. Со школой тоже. Прошло только четыре дня, а большинство учеников уже устраивают пропагандистские митинги. В прошлый четверг я сдал последний тест и получил отметку «хорошо». Не похоже, что меня исключат из школы.

* * *

Вероятно, черному лабрадору не следует проглатывать печенье с арахисовым маслом, а также не стоит поить его молоком. Но они уверены, что ему это нравится. Стелла кладет голову мне на колени, переместив большую часть своего туловища на бордовую подушку, покоившуюся на диване, где сижу я. Ее суженные щенячьи глаза, моргая, переводят взгляд от моего лица на стакан молока, поэтому я наклоняю его так, чтобы ее большой розовый язык приступил к делу. Когда она закончила пить, благодарственно утыкается в мою ладонь.

– Всегда пожалуйста, – говорю, почесывая ее. В любом случае, я не хотел есть. Я пришел в магазин сразу же после своего несостоявшегося завтрака, чтобы увидеться с Морфаном. Видимо, большую часть ночи они с Томасом просидели, обсуждая ритуал, поэтому сейчас перед глазами маячит это задумчивое, сочувствующее выражение, скрывающееся за очками, которое вынудило меня тотчас плюхнуться на этот диван, при этом организовав мне полдник. И почему люди продолжают свои попытки накормить меня?

– Вот, выпей это, – проговаривает Морфан, появляясь из ниоткуда. Он наполняет чем-то кружку, и эта смесь трав бьёт ароматом мне в лицо, поэтому я отшатываюсь.

– Что это?

– Корень ангелики, восстанавливающая настойка. С небольшим количеством чертополоха. После того, как прошлой весной Чародей причинил вред твоей печени, ты должен хорошенько о ней заботиться.

Я скептически осматриваю микстуру. Она горячая и пахнет так, словно сварена с отстоянной воды.

– Это безопасно пить?

– Если только не забеременеешь, – фыркает тот. – Я позвал Томаса. Он уже в дороге. Он пошел сегодня в школу, предполагая, что ты будешь там. Тот еще медиум, а?

Мы типа вместе с ним улыбаемся и проговариваем, копируя Томаса «у меня получается это только иногда». Затем я нерешительно делаю глоток. На вкус она хуже, чем пахнет, горче и почему-то солонее.

– Отвратительно.

– Ну, молоко должно было смягчить твой желудок, а печенье – изменить вкус, но ты все предпочел отдать собаке, идиот.

Он хлопает по заду Стеллы, поэтому та неуклюже спрыгивает с дивана.

– Послушай, парень, – говорит Морфан, и от его могильного тона я прекращаю потягивать настойку. – Томас рассказал мне, что ты собирался сделать. Не думаю, что должен тебе напоминать, что такие попытки приведут тебя только к гибели.

Я вглядываюсь в красно-зеленую жидкость. Умное замечание, готовое сорваться с моего языка, наподобие того, что его настойка меня быстрее погубит, но я все же тяжело проглатываю слова, хотя и трудно сдерживаться.

– Но, – вздыхает он, – я также не собираюсь переубеждать тебя, что у тебя нет ни единого шанса. Ты владеешь атрибутом, сила которого волнами исходит от тебя, о котором раньше я никогда не слышал. Они распространяются не только от ближайшего рюкзака, – он пальцем указывает на сумку, лежащую рядом со мной на диване.

Затем садится на подлокотник кресла напротив, ощупывая рукой бороду. Независимо оттого, что он скажет, мне будет нелегко.

– Томас намерен пойти с тобой, – продолжает он. – Я бы не смог его остановить, даже если бы и попытался.

– Я не позволю, чтобы с ним что-нибудь случилось, Морфан.

– Ты не сможешь сдержать это обещание, – строго отвечает он. – Ты думаешь, что с другой стороны коридора ты сразу же столкнешься лицом к лицу с силами? С тем мрачным и с дредами чуваком, который мечтает переварить тебя как еду? Должно быть, ты везунчик.

Я заглатываю зелье. Он же вновь заводит шарманку о буре. То, что он чувствует, добирается до меня, притягивает, запутывает, что бы он ни говорил, черт возьми, в своей неясной бесполезной привычке.

– Но ты не собираешься меня останавливать, – сообщаю я.

– Не знаю, поможет ли мне такое решение. Возможно, ты должен через это пройти. Оказаться на другой стороне, а затем посмотреть через окно, словно вырванный из другого мира ночной шарик.

Он потирает бороду, оставляя на ней пробелы.

– Слушай. Я тоже не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но если моему внуку причинят вред или что-то похуже… – он смотрит мне прямо в глаза, – ты станешь для меня врагом. Ты понимаешь это?

За эти месяцы Морфан стал мне почти что дедом. Стать его врагом – последнее, чего бы я хотел.

– Да.

Он хватает меня, обвивая руку, словно змея, и удерживает так некоторое время. Прежде, чем за четверть секунды короткий импульс энергии взбудоражит мою кровь под кожей, я замечаю кольцо: малый круг вырезанного черепа. Я никогда прежде не видел его на нем, но я узнаю его и понимаю, что это может значить. А именно: я не просто приобрету врага в лице Морфана, но и Вуду как такового.

– Будь уверен, что справишься, – отвечает он, отходя.

Как бы то ни было, это пронзает меня и заставляет не только на лбу выступить пот. Даже на ладонях.

Дверь магазина бряцает и Стелла рысью пускается навстречу Томасу, клацая когтями по полу. Когда он появляется, напряжение спадает, и мы с Морфаном глубоко вздыхаем. Я надеюсь, прямо сейчас Томас не использует свое умение, что он не особо наблюдательный, чтобы спросить, почему мы выглядим такими встревоженными и смущенными.

– Сегодня без Кармел? – спрашиваю я.

– У нее заболела голова, поэтому осталась дома, – отвечает он. – Как ты себя чувствуешь?

– Словно меня подбросили на двенадцать футов в воздух, и я приземлился с ожогами второй степени. А ты?

– Чувствую себя утомленным и вялым, как тряпка. Плюс ко всему, кажется, я забыл буквы алфавита. Если бы я не попросился уйти, то миссис Снайдер в любом случае отправила бы меня домой. Сказала, что я выгляжу бледным, и подумала, что у меня, возможно, инфекционный мононуклеоз[28]28
  Инфекционный мононуклеоз (mononucleosis infectiosa, боле́знь Фила́това, анги́на моноцита́рная, лимфобластоз доброкачественный) – острое вирусное заболевание, которое характеризуется лихорадкой, поражением зева, лимфатических узлов, печени, селезенки и своеобразными изменениями.


[Закрыть], – он широко улыбается.

Я вторю ему в ответ, и воцаряется тишина. Она кажется странной, с витающей в воздухе напряженностью, и отчасти это хорошо. Было бы неплохо, задержись такой момент на некоторое время, что заставило бы нас замереть на месте и не нестись куда попало. Потому что в следующий момент, что мы ни скажем, окунет нас в кое-что опасное, и я не думаю, что каждый из нас действительно в курсе, к чему это приведет.

– Стало быть, я так понимаю, ты действительно собираешься попытать счастья, – продолжает он.

Лучше бы его голос не звучал в таком неуверенном, скептическом тоне. Возможно, поиски обречены с самого начала, но нет никаких причин приукрашивать, таким образом, истину.

– Полагаю, что это так.

Он криво усмехается.

– Помощь нужна?

Томас. Он мой лучший друг, но иногда продолжает вести себя, словно он мой хвостик. Конечно, мне нужна его помощь. Более того: я желаю ее.

– Ты не должен так говорить, – заявляю я.

– Но я хочу помочь, – отвечает тот. – Ты хоть имеешь представление, с чего начинать?

Я провожу рукой по волосам.

– Не совсем. Меня что-то побуждает к движению, словно это где-то тикающие часы, которые едва ли слышу.

Томас пожимает плечами.

– Все возможно. Образно говоря. Чем дольше Анна будет там оставаться, тем тяжелее ей будет перейти черту и оказаться в другом месте. Возможно, она погрязнет там. Конечно, это только мое предположение.

Предположение. Честно говоря, ничем не подкрепленные догадки о наихудшем варианте развития событий не то, о чем я хочу сейчас слышать.

– Давай просто понадеемся, что то были ненастоящие часы, – говорю я. – Томас, она пробыла там очень долгое время. Одна секунда для нее длится слишком долго после всего, что она для нас сделала.

Мысли о том, как она расправлялась со всеми беглецами в своем подвале, – все подростки, оказавшиеся не в том месте и странники, застрявшие в ее паутине – бередит мои раны. Другие могут судить судьбу Анны как надлежащее наказание. Возможно, большинство людей. Но только не я. Когда она умерла, проклятье связало руки Анны. Каждая из ее жертв стала орудием проклятия, а не девушки. С этим не поспоришь. Я уверен, что ни один из людей, которых она разорвала на части, вероятно, не сказал бы того же.

– Кас, мы не можем вот так все оставить, – сообщает Томас, и я соглашаюсь с ним.

А также нам нельзя топтаться на одном месте.

Глава 12

Морфан пишет объяснительную записку для Томаса в школу, прося о том, чтобы его освободили от последних учебных дней, и заявляя, что у него тяжелая форма мононуклеоза. Каждую проведенную минуту мы бодрствовали, сосредоточено изучая книги – старые, пахнущие плесенью тома, которые были переведены из более старых, таких же заплесневелых томов. Мне нравилось себя хоть чем-то занимать, так я чувствовал, что мы не сидим на одном месте, но после трех дней минимального сна и жизни за счет сэндвичей и замороженной пиццы, нам практически нечем было похвастаться. Каждая книга представляет собой тупик, в которой до бесконечности можно искать связь с другой стороной мира, но так и не найти возможности просечь, не говоря уже о том, чтобы просто вернуть что-то взамен. Я обзвонил всех, кто мог располагать хоть какой-то информацией, но получил фигу с маслом.

Мы сидим за кухонным столом Томаса и Морфана в окружении бесполезных книг, пока Морфан добавляет картофель в тушеную говядину, которая медленно клокочет на плите. За окном птицы перелетают с дерева на дерево, а несколько крупных белок сражаются за владения кормушки. Я не видел Анну с той самой ночи, когда нам удалось установить с ней связь. Не знаю, почему так. Я убеждаю сам себя, что она просто боится за меня, поэтому отказывается рассказать, как к ней добраться, и чтобы я намеренно держался от этого подальше. Это славное заблуждение. Возможно, где-то и правдивое.

– Что-то слышно от Кармел в последнее время? – спрашиваю Томаса.

– Да. Она говорит, что мы не пропустили многого в школе. В основном, это куча идущих друг за другом собраний и дружественных кружков.

Я фыркаю. Помню, как думал о тех же вещах. Томас не кажется обеспокоенным, поэтому мне интересно, почему Кармел не позвонила мне. Нам не следовало так долго оставлять ее в покое. Должно быть, ритуал потряс ее.

– Почему она не пришла? – спрашиваю.

– Ты же знаешь, как она себя чувствует, – отвечает Томас, не поднимая глаз и продолжая читать книгу.

Я ручкой касаюсь открытой страницы книги, лежащей передо мной. В ней нет ничего полезного.

– Морфан, – заявляю я, – расскажи мне о зомби и как вудуисты и чародеи превращаются в мертвых.

В глаза мне бросается мерцательное движение: Томас взмахивает рукой и подносит ее к горлу, показывая, чтобы я замолчал.

– Что? – спрашиваю я. – Они возвращают людей с того света, так? Это обмен, если я вообще когда-либо слышал об этом. Должно же быть хоть что-то, чем мы можем воспользоваться.

С громким резким стуком Морфан опускает ложку на столешницу. Он поворачивается ко мне со взбешенным взглядом на лице.

– Для профессионального убийцы призраков ты задаешь слишком много глуповато-чокнутых вопросов.

– Что?

Томас слегка подталкивает меня локтем.

– Морфан обижается, когда люди говорят, что вуду может вернуть их с того света. Знаешь, это своего рода стереотип такой.

– Это полная голливудская чушь, – ворчит Морфан. – Те «зомби» не что иное, как бедные, украденные души, которых усыпили, сожгли и раскопали. Впоследствии они шаркают и волочат ноги, потому что лекарство было отравленным и состояло из компонентов рыбы фугу, которое болезненно доводило их мозги до кипения.

Я суживаю глаза.

– Так что, никогда не было даже одного настоящего зомби? Да? Этим славится религия, – не следовало мне говорить последнюю часть речи.

Морфан тотчас выпучивает глаза от удивления и подбирает челюсть.

– Ни один настоящий вудуист никогда не пытался поднять зомби. Нельзя вдохнуть жизнь в того, кто уже умер, – он возвращается назад к своему тушеному мясу.

Думаю, на нашем разговоре можно поставить точку.

– Я ничего не придумываю, – ворчу я. – Не думаю, что этим людям известна другая сторона мира. Скорее всего, они просто рассказывали о контакте с призраками, все еще находящимися в ловушке, здесь, на этой плоскости.

– Почему ты не связался с Гидеоном? – спрашивает Томас. – Он единственный, кто знает все об атаме, так ведь? И, по словам Кармел, атаме действительно пульсировал в ту ночь, когда мы проводили ритуал. Вот почему она подумала, что ты собирался перейти ту границу. Она была уверена, что ты сможешь.

– Я много раз пытался связаться с Гидеоном, но что-то с ним не то. Он не перезванивает.

– Он в порядке?

– Думаю, да. По крайне мере, мне так кажется. Я уверен, что, если бы было наоборот, кто-то бы все равно разболтал и распространил эту новость.

В комнате воцаряется тишина. Морфан даже тихо перемешивает стряпню, при этом делая вид, что не слушает нас. Они оба хотели бы знать больше об атаме. Я уверен, что глубоко в душе Морфан умирает от желания узнать о нем. Но Гидеон мне все уже рассказал. Он сознался, что это всего лишь глупая загадка – В этом атаме заключается кровь твоих предков. Люди власти кровью своих воинов подавили духов – а остальное затерялось во времени. Сейчас я рассеянно вслух произношу эту загадку.

– Тетушка Рикка тоже об этом говорила, – тихо сообщает Томас, ни на чем конкретно не сосредоточенный, но в целом его взгляд все равно возвращается к атаме, спрятанному в моем рюкзаке.

Затем улыбается.

– О, Господи, мы – идиоты. Нож – это ведь дверь? Она раскачивается то вперед, то назад? Все так, как и сказала Рикка. Она действительно никогда не захлопнется, – его голос становится громче, а глаза выпучиваются через очки. – Вот почему ритуал с бубном не сопровождался обычным ветром или голосами, как это должно было быть в совершенстве! Вот почему нам удалось приоткрыть окно в ад Анны! Наверное, поэтому Анна смогла связаться с тобой оттуда в первую очередь! Порез атаме не отправил ее назад. А, наоборот, своей ногой она поистине приоткрыла дверь!

– Подожди, – говорю я.

Атаме – это лезвие из стали и с деревянной рукояткой, пропитанной маслом. Им нельзя совершить кражу и уйти незамеченным. Если только…у меня начинает раскалываться голова. Я не силен в этой метафизической фигне. Нож – это всего лишь нож и далеко не дверь.

– Ты пытаешься сказать, что я могу прорубать вход ножом?

– Я говорю, что нож – это и есть вход.

Он меня просто убивает.

– О чем ты? Я не могу с его помощью туда пробраться, а также вытащить оттуда Анну.

– Кас, ты размышляешь как тугодум, – объясняет Томас и улыбается Морфану, который, должен признаться, выглядит охренительно впечатленным своим внуком. – Помнишь, что сказала Рикка? Не знаю, почему я раньше не додумался до этого. Не подумал о ноже. О его форме, чем и является атаме по своей сути. Он не просто нож. Это дверь, замаскированная под нож.

– Ты сбиваешь меня с толку.

– Теперь нам нужно всего лишь найти людей, которые расскажут, как им правильно воспользоваться, – продолжает Томас, больше не глядя на меня, за исключением Морфана. – Нам нужно выяснить, как максимально её открыть.

* * *

Теперь, когда я везу в рюкзаке совершенный «вход», он чувствуется более тяжелым, чем прежде. Волнения Томаса предостаточно, чтобы он выговорил хоть слово, но я не могу сообразить, чего он желает. Он хочет открыть нож и утверждает, что по другую сторону атаме расположен ад Анны? Нет. Нож – это же просто нож. Он удобно ложится в руку. А по другую сторону ножа…его другая сторона. Но эта догадка – все, с чем нам приходится мириться, и, каждый раз, когда я спрашиваю его об ее обосновании, он улыбается мне как Йода[29]29
  Йода – один из главных персонажей «Звёздных войн».


[Закрыть], поэтому я кажусь себе обычным придурком без какой-либо силы.

– Нам определенно нужен Гидеон. Мы должны точно выяснить, откуда он вообще такой взялся, и как его раньше использовали.

– Точно, – отвечаю я.

Томас едет чересчур быстро, слишком мало внимания обращая по сторонам. Когда он тормозит на знаке перед школой, меня внезапно рывком бросает вперед, и я почти касаюсь щитка управления.

– Кармел до сих пор не отвечает, – бормочет тот. – Надеюсь, нам не придется ехать и искать ее.

Сомнительная вещь. Когда мы достигаем холма, все выглядит так, будто большинство школьников болтается без дела по школьному двору и вокруг парковочных мест. По-другому и быть не может. Сегодня же последний учебный день, а я даже и не заметил.

Для Томаса не займет много времени отыскать Кармел; ее светлые волосы на несколько тонов светлее, чем у остальных девушек. Она улыбается посреди толпы, а ее рюкзак лежит на земле, опираясь о голень. Когда она слышит характерный звук двигателя Темпо, то с настороженным лицом бросает взгляд в нашу сторону, а затем продолжает улыбаться, как ни в чем не бывало.

– Может, нам подождать и встретиться с ней чуть позже, – предлагаю я, не понимая своего поведения. Несмотря на ее статус Первой леди, в первую очередь она остается нашим другом. Или, по крайне мере, должна считаться таковой.

– Зачем? – спрашивает Томас. – Она тоже хочет знать об этом.

Я молчу, пока он въезжает на первое попавшееся открытое место и паркует Темпо. Возможно, он прав. В конце концов, она всегда хотела все знать раньше остальных.

Когда мы выходим из машины, Кармел спиной повернута к нам. Она кольцом окружена толпой, но как-то еще умудряется, чтобы ее воспринимали как центр всего. Все тела слегка повернуты в ее сторону, даже когда не одна она ведет разговор. Что-то здесь не так, и вдруг у меня возникает желание схватить Томаса за плечо и развернуть к себе. Мы не принадлежим этому кругу, вот что кричит мне моя кровь, и я не знаю, почему так. Люди, окружающие Кармел, – это те, которых я видел прежде. Люди, с которыми я мельком разговаривал, и которые, в достаточной степени, всегда вели себя дружелюбно. Натали и Кэтти здесь так же, как и Сара Салливан и Хейди Трико. Парни в группе представляют собой остатки Троянской Армии: Джордан Дрискол, Нейт Берсторм и Дерек Пиммс. Они в курсе, что мы здесь, но никто из них не показывает этого. Какие-то застывшие улыбки читаются на их лицах. Они выглядят ликующе. Как коты, проглотившие стаю канареек.

– Кармел, – обращается Томас, трусцой подбегая к ней.

– Привет, Томас, – отвечает та и улыбается. Ко мне она никак не обращается, и даже никто из них не обращает на этот факт должного внимания. С хищными выражениями на лицах они сфокусировались на Томасе, который ничего подозрительного не заметил.

– Привет, – проговаривает он и, когда она в ответ ничего не говорит, а просто стоит и смотрит на него выжидающе, он оступается. – Гм, ты не отвечала на звонки.

– Да я просто здесь тусуюсь, – отвечает она, пожимая плечами.

– Я думал, у тебя мононуклеоз или что-то типа этого, – перебивает их Дерек в ухмылке. – Но понятия не имею, как ты его вообще подцепил.

Томас будто уменьшается на несколько сантиметров. Я хочу внести свою лепту, но это Кармел должна сделать, а не я. Здесь находятся ее друзья, и в любой обычный день они бы знали, как сказать кое-что сомнительное по отношению к Томасу. В любой обычный день Кармел развеяла бы все это, просто смешно на него посмотрев.

– Так мы можем минутку поговорить? – Томас запускает руки в карманы; он не выглядел бы так неловко, если бы не пинал ногой землю. Кармел просто продолжает стоять, недружелюбно настроенная на разговор.

– Конечно, – с полуулыбкой отвечает она. – Я перезвоню тебе позже.

Томас не знает, как поступить. На языке вертятся слова типа в чем проблема, что происходит, и это все, что в моих силах, чтобы сохранить свое молчание и удержаться от пожеланий, чтобы он вел себя спокойнее и не давал им для войны иного повода. Они не заслуживают того, чтобы читать это в его глазах.

– Или, возможно, завтра, – заявляет Дерек, приближаясь к Кармел. Он так смотрит в ее глаза, что мой живот буквально сводит судорогой. – Сегодня вечером у нас встреча, правильно? – он прикасается к ней, заключая в кольцо ее запястье, и от этого представления Томас бледнеет.

– Может быть, я перезвоню тебе завтра, – говорит Кармел. Она не вырывается из рук Дерека, и ее лицо едва подергивается, пока морщится Томас.

– Давай же, – наконец, выпаливаю я, хватая его за плечо. Когда я прикасаюсь к нему, он поворачивается и идет к машине, почти бежит, униженный и сломленный так, что я не знаю что и думать.

– Ты отвалила настоящую кучу дерьма, Кармел, – продолжаю я, а она скрещивает на груди руки. На мгновение кажется, что она сейчас заплачет, но в итоге ничего не делает, а просто опускает взгляд вниз.

* * *

В машине совершенно тихо, пока мы едем ко мне домой. Я не могу перестать об этом думать, поэтому чувствую себя бесполезным. В этом сказывается отсутствие моего опыта в дружбе. Томас выглядит хрупким, как пожухлый лист. Кто-то другой в такой ситуации знал бы что делать, какой рассказать анекдот или историю. Кто-то другой знал бы, что делать, кроме как сидеть на пассажирском месте и чувствовать себя неуютно.

Я не знаю, на самом ли деле Томас встречался с Кармел. Она могла отмазаться от титула по техническим причинам. И только. По техническим. Потому что и она, и я, и все знали, что Томас влюблен в нее. Последние шесть месяцев она очень хорошо притворялась, отвечая ему взаимностью.

– Мне нужно побыть немного одному, хорошо, Кас? – сообщает он, не глядя на меня. – Я не съеду с обрыва или что-то в этом роде, – продолжает он, пытаясь улыбнуться. – Мне просто нужно побыть одному.

– Томас, – говорю я.

Когда я кладу руку на его плечо, он поднимает свою и мягко сбрасывает ее. Я понял намек.

– Хорошо, мужик, – продолжаю я и открываю дверцу. – Просто дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, – и отхожу.

Нужно еще что-нибудь сказать, что-то более ободряющее, чем уже есть. Но лучшее, что в моих силах, это прямиком идти вперед и не оборачиваться.